Текст книги "Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2"

Помощь, однако же, не прибывала, и притом, идут ли войска на освобождение Уфы – никаких сведений не имелось. Продовольствие в городе истощалось, и все продукты сильно вздорожали: пуд ржи продавался по 1 руб. 20 коп., пуд пшеницы стоил 1 руб. 60 коп., а за воз сена платили по 2 руб., что, по тогдашним ценам, было очень дорого. Солдаты и вооруженные граждане получали половинную дачу провианта, а более бедные стали ощущать голод. За неимением сена большинство владельцев принуждено было кормить своих лошадей и скот древесными ветвями. В городе стали развиваться болезни, а с тем вместе явился ропот и неудовольствие; начались побеги, преимущественно среди помещичьих крестьян, собранных в город для защиты. Впрочем, побеги начались под самый конец блокады, были незначительны, и из регулярных войск бежал только один канонир Нагаев. Он ушел 23 марта, накануне того дня, когда подполковник Михельсон подошел к Чесноковке и разбил ополчение Зарубина (Чики).

Выступив из Бакалов и следуя через селение Тюряшево, подполковник Михельсон старался добыть «язъшя», но не мог никого захватить в плен, потому что «из них, злодеев, ни один живой не сдавался», а за неимением в деревнях жителей получить сведения о неприятеле было почти невозможно. Только 23-го числа, подходя к деревне Караяпуловой, при встрече авангарда отряда с толпою в 400 человек, Михельсон успел захватить 5 человек в плен. От них он узнал, что по дороге из города Уфы в деревне Жуковой находится 2 тысячи человек с 4 орудиями, а в Чесноковке стоит сам граф Чернышев (Зарубин) с 10 тысячами человек и значительным числом орудий.

Как ни опасно было оставлять у себя в тылу мятежников, собравшихся в деревне Жуковой, тем не менее Михельсон решился атаковать прежде всего главные силы, расположенные в Чесноковке, повернул вправо и пошел на деревню Арово, где и остановился с намерением переночевать и дать отдых отряду. Однако в пятом часу пополудни было замечено, что верстах в семи от места расположения отряда, в деревне Кляшевой, собралась толпа человек до 500. Выслав туда 200 человек пехоты и конницы, Михельсон приказал немедленно атаковать неприятеля и, не зная точного числа его, пошел и сам со всем отрядом. Инсургенты не дождались приближения правительственных войск и разбежались в разные стороны. Остановившись в деревне Кляшевой, Михельсон приказал играть зорю и разложить как можно более огней, а с наступлением совершенной темноты, в одиннадцатом часу ночи, выступил далее и в два часа пополуночи подошел к селу Третьяково. При приближении отряда в селении поднялась большая тревога, и бывшие тут мятежники, в числе 1000 человек с двумя орудиями, открыли огонь. Шедший в авангарде майор Харин, не обращая внимания на выстрелы, смело ворвался в селение, а высланные Михельсоном под начальством поручика Базарова лыжники, обогнув деревню и появившись в тылу, навели панику на инсургентов. Расстреляв в беспорядочной ночной стрельбе все свои патроны, толпа обратилась в бегство, оставив на месте все пушки. Большинство мятежников бежало в Чесноковку, и потому, желая воспользоваться впечатлением ночного боя и наведенным страхом, Михельсон, лишь только успел устроить в Третьяковой вагенбург, тотчас же двинулся к Чесноковке. Хотя ему приходилось пройти всего 5 верст, но Зарубин (Чика) успел выслать к деревне Зубовке 7 тысяч человек с 10 орудиями. Расставив по обеим сторонам дороги своих лыжников и растянув на версту в одну линию тысяч до четырех пехоты и конницы, Зарубин намерен был окружить ими Михельсона с флангов и тыла в то время, когда сомкнутая толпа в 3 тысячи человек ударит с фронта.

Встреченный огнем из 7 орудий, поставленных в деревне Зубовке, майор Харин, шедший в авангарде, остановился, выдвинул вперед одно орудие и, спешив часть кавалерии, начал отстреливаться. Михельсон отправил к нему на помощь часть пехоты, спешенных чугуевских казаков, санкт-петербургских карабинеров и одно орудие. Для прикрытия своего тыла он оставил до 100 человек конницы, 40 человек пехоты и 2 орудия. Мятежники наступали сначала весьма энергично, и хотя встречали повсюду сильный отпор, но не теряли надежды овладеть всем отрядом. Башкиры и татары, составлявшие главную силу толпы, дрались отчаянно и в плен не сдавались. Бой продолжался несколько часов, и наконец Михельсон решился перейти в наступление. Как только батарея мятежников «искусным действием наших орудий» была приведена к молчанию, Михельсон заменил пехотою спешенную кавалерию, а майору Харину приказал сесть на коней и атаковать неприятеля. Атака эта была произведена «с таким отменным мужеством, храбростью и расторопностью», что инсургенты были обращены в бегство и преследованы до самой Чесноковки, тогда же занятой майором Хариным.

Сражение продолжалось до двух часов пополудни 24 марта и окончилось полной и блестящею победою. Мятежники потеряли до 500 человек убитыми, лишились 25 орудий с зарядными ящиками и снарядами и 1560 человек пленными. В отряде Михельсона было 23 человека убитых и 32 раненых.

При самом начале боя, лишь только в Уфе услышали выстрелы, комендант, полковник Мясоедов, желая узнать, что происходило около Чесноковки, отправил капитана Пасмурова с 200 человек пехоты, лыжников, кавалерии и с тремя орудиями. Городские жители думали сначала, что между мятежниками происходит междоусобная перестрелка, но скоро получили известие от Пасмурова, что Зарубин разбит Михельсоном[197]197
  Рапорт Мясоедова Бибикову от 13 апреля 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VIII.


[Закрыть] и с 20 человеками своей свиты успел бежать в Табынск, куда за несколько дней перед тем отправил всю свою денежную казну и пожитки.

Остановившись с отрядом в Чесноковке, Михельсон повесил двух главных предводителей, а трех высек кнутом. Всех остальных пленных «после увещаний» распустил по домам, точно так же как распускал впоследствии всех тех, которые являлись к нему с повинной. Таких было очень много, «кроме башкирцев, – доносил Михельсон[198]198
  В рапорте А.И. Бибикову от 24 марта 1774 г. // Там же, кн. III.


[Закрыть], – в коих злость и жестокосердие с такой яростью вкоренились, что редкий живой в полон отдавался, а которые и были захвачены, то некоторые вынимали ножи из карманов и резали людей, их ловивших».

«Найденные в сенях и под полами, – сказано в журнале[199]199
  Журнал действий отряда подполковника Михельсона.


[Закрыть], – видя себя открытыми, выскакивали с копьями и ножами, чиня сопротивление».

После поражения мятежников под Чесноковкой толпа, бывшая в Красном Яру, разбежалась почти вся сама собою, но для окончательного очищения этого пункта Михельсон отправил Изюмского гусарского полка капитана Кардашевского с его эскадроном, 100 человеками лыжников и 2 орудиями. Кардашевский не застал мятежников в Красном Яру и, узнав, что они бросили пушки и отступили на завод Потехина, двинулся для преследования их. Большинство инсургентов расходилось по домам, а некоторые скрывались в густых лесах, делая вокруг себя засеки для защиты от правительственных войск.

Отправив всех своих раненых и больных, отбитую артиллерию и собственные экипажи в Уфу, подполковник Михельсон, 26 марта, выступил к Табынску, приказав и капитану Кардашевскому, не вдаваясь в далекое преследование мятежников, идти к нему на соединение. Отойдя верст тридцать от Чесноковки, Михельсон получил на дороге рапорт табынского казачьего есаула, что он, собрав народ, захватил и сковал прибывших в Табынск Зарубина (Чику), Ульянова, Губанова и всех их товарищей. Михельсон тотчас же послал вперед поручика Матиса с карабинерами и казаками принять арестованных, а затем, в первом часу дня, 28 марта, и сам вступил в Табынск со всем своим отрядом. За поимку Зарубина (Чики) и Ульянова подполковник Михельсон выдал есаулу и его помощникам 500 рублей и отправил в главную толпу самозванца надежных людей с манифестами, увещаниями и с обещанием награды за поимку Пугачева.

«Теперь, – доносил он[200]200
  В рапорте А.И. Бибикову от 28 марта 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. III.


[Закрыть], – мне в здешних местах ничего не осталось более делать, как установить старый порядок и собрать людей в их деревни, в чем мои труды и не без успеху. Многие жители с великим раскаянием приходят ко мне, встречают меня из своих деревень и просят прощения в своих проступках. Я надеюсь, что в здешней околичности, в три дня все обитатели с покоем возвратятся в свои жилища, кроме тех башкир, кои ушли в горы.

Дня через два я другою дорогой возвращусь к Уфе, и как скоро мне удастся в тамошнем уезде обывателей, коих большая часть бегает по лесам, усмирить, то пойду к Уральским горам. Из допросов некоторых пойманных я усмотрел, что они весьма опасаются уфимских жителей и дворян и многие, единственно опасаясь оных, не возвращаются в свои жилища. Я за нужное почел Уфимской провинциальной канцелярии сделать предложение, чтоб запретить к обывателям делать придирки, а хотя бы кто и имел справедливые претензии, то взял бы терпение до восстановления совершенной тишины. Не знаю, будет ли сие от оной канцелярии довольно взято в уважение».

Предложение Михельсона, к сожалению, не было исполнено, и он с грустью должен был донести, что местное интеллигентное население само препятствует водворению порядка. «Об уфимских жителях, – писал он[201]201
  В рапорте Бибикову от 29 марта 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VIII.


[Закрыть], – я с крайним соболезнованием должен донести, что они, невзирая на мое предложение, в окрестных деревнях, в отмщение, делают великие разорения». Один только прокурор Зубов хлопотал более о восстановлении общего покоя, чем о возвращении потерянного своего имущества, и сознавал, что всякая месть может довести до новых кровавых столкновений[202]202
  За эти действия Зубов награжден был чином надворного советника (Архив Сената, именные указы 1774 г., кн. № 136).


[Закрыть].

Занимаясь административными распоряжениями, Михельсон оставался в Табынске более недели. Он определил комендантом прибывшего из Уфы и бывшего перед тем в Стерлитамаке гарнизонного майора Мершилова, поруча в его команду всех табынских казаков, захваченную мятежниками в Нагайбаке пехоту, отбитую в сражении у Чесноковки, и 6 пушек, найденных в Табынске. С этими силами Мершилов обязан был, охраняя порядок в городе, иметь влияние на окрестное население и содержать его в тишине и порядке. Сделать это было не трудно потому, что обыватели являлись со всех сторон не только с повинной, но и с заявлением, что в случае надобности готовы собраться и действовать против злодеев. Мещеряки в особенности отличались чистосердечием своего раскаяния, «и я через короткое время, – писал Михельсон[203]203
  В рапорте Бибикову от 30 марта 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VIII.


[Закрыть], – имею надежду иметь в деташементе моем, под предводительством известных вашему высокопревосходительству старшин Мендея Тюпеева и Султан-Мурада Янышева, лучшего войска 500 человек». Примеру мещеряков следовали и башкирцы: на Стерлитамакской соляной пристани, в 40 верстах от Табынска, они устроили съезд и совещание, для выбора депутатов и отправления их к Михельсону с повинной. Поводом к тому послужило возвращение в дома пленных, захваченных в Чесноковке. На всем пространстве от города Уфы до Стерлитамакской пристани население возвратилось в свои дома, доставляло Михельсону фураж, подводы и подписывало присяжные листы, разосланные повсюду на туземных языках.

Отправив Зарубина (Чику) и Ульянова в Уфу, дождавшись прибытия на подкрепление майора Тютчева с гусарами и возвращения капитана Кардашевского с отрядом, Михельсон 3 апреля выступил из Табынска и 4 апреля вступил в Уфу, где был восторженно встречен жителями. Отряд его в это время состоял из четырех рот Томского полка, роты егерей, шести рот Санкт-Петербургского карабинерного полка, четырех рот черных гусар, четырех рот изюмских гусар, двух рот чугуевских казаков и четырех орудий.

Со вступлением Михельсона все треволнения для жителей города Уфы были окончены и спокойствие в городе более не нарушалось. «В здешней провинции, – доносил он[204]204
  Рапорт Михельсона А.И. Бибикову от 7 апреля 1774 г., из Уфы // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VIII.


[Закрыть], – не только о злодеях уже не слышно, но почти всякий старшина обязывается набрать войско и следовать куда ему повелено будет». Один только Торнов успел собрать себе шайку и разорял жителей в окрестностях Бакалов. Для поимки его подполковник Михельсон отправил майора Харина с 600 человек[205]205
  В числе коих было 100 человек мещеряков.


[Закрыть] и двумя орудиями, а сам с 350 человеками регулярных войск, 50 мещеряками и с тремя орудиями пошел к Бирску, чтобы отрезать мятежникам дорогу к Сарапулу. Майор Харин не дошел еще до Бакалов, когда к Михельсону были доставлены атаман Торнов и бывший депутат Бугурусланской слободы Давыдов, связанные башкирским старшиной Кидрясом[206]206
  Рапорты Михельсона главнокомандующему от 9, 11 и 13 апреля 1774 г. (Там же). Кидряс был тот самый старшина, который во время пребывания Екатерины II в Казани получил особое награждение. Он был также в толпе мятежников, но потом, опомнившись, в числе первых возвратился на путь истины и «доказал чрез то, что колебание его верности происходило единственно от слабости духа, убоясь бунтовщиков» (Письмо князя П.М. Голицына графу З.Г. Чернышеву 19 апреля 1774 года // Там же, кн. IV). О деятельности депутата Давыдова и последующей его судьбе см.: Русская старина, 1876, т. XVII, с. 65.


[Закрыть].

Вернувшись обратно в Уфу, подполковник Михельсон отправил к Бирску майора Тютчева с небольшим отрядом, для поимки некоторых иноверческих старшин, которые, доносил он[207]207
  В рапорте от 13 апреля // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VIII.


[Закрыть], «вместо того чтобы последовать примеру прочих своих товарищей, собрались человек до 500 и везде разглашают, якобы то неправда, что их граф [Зарубин] и Пугачев разбиты, а спасся единственно я с 30 человеками».

При помощи партизана Султана Мурада Янышева майор Тютчев успел захватить двух главных возмутителей: старшину Ахмета Агеева и сотника Мурзакая Роткина, а партизан Михельсона Мандей Тюпеев, с своими верными сподвижниками, связал и доставил в отряд 68 человек бунтовщиков, в числе коих было только три татарина, а остальные все русские[208]208
  Рапорт Михельсона главнокомандующему от 16 апреля // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VIII.


[Закрыть].

Легкий захват пленных, почти добровольная выдача главных зачинщиков бунта и просьба о помиловании были следствием ряда поражений, нанесенных бунтовщикам правительственными войсками. Мятежным жителям этой местности некуда было деваться: с запада и юга они были окружены войсками, на востоке прилегала бедная и разоренная горная часть Пермской провинции, а с севера подходил отряд майора Гагрина, освободивший от осады Кунгур и рассеявший толпы, бродившие в его окрестностях.

Глава 7

Оборона Кунгура. – Несогласия, возникшие между мятежниками. – Движение отряда майора Гагрина на выручку Кунгура. – Поражение мятежников при селении Ординском и городе Красноуфимске. – Происшествия под Екатеринбургом. – Деятельность Белобородова на заводах. – Положение обороны Екатеринбурга. – Афиши полковника Василия Бибикова. – Приближение отряда майора Гагрина. – Поражение мятежников в Уткинском и Каслинском заводах.

После неудачи, испытанной под Кунгуром[209]209
  См. главу 28, т. I. (Примеч. ред.)


[Закрыть], мятежники расположились вокруг города и не предпринимали ничего решительного. Один из прародителей, Савалат Юлаев, был ранен, другой, Канзафар Усаев, как посланный самим Пугачевым, не хотел подчиняться Кузнецову, и между предводителями толпы произошли раздоры и весьма крупная ссора. Кузнецов приказал заковать Усаева в железа и отправился в Чесноковку с жалобою к Зарубину (Чике). Начальником над инсургентами оставался красноуфимский писарь Михаил Малцев, не мечтавший уже об овладении Кунгуром, а заботившийся только о том, чтобы удержать свою толпу под городом и не выпустить из него майора Попова, энергические действия которого наводили страх на бунтовщиков. «Сей майор, – доносил А.И. Бибиков императрице[210]210
  Во всеподданнейшем донесении от 29 января 1774 г. // Военно-ученый архив, отд. I, д. № 104 (А), л. 120.


[Закрыть], – есть первый из всех поныне мне известных здешних гарнизонных офицеров, который должность свою делает как верному подданному и расторопному офицеру надлежит».

«Объявите сему достойному штаб-офицеру, – отвечала императрица[211]211
  В письме Бибикову от 9 февраля // Сборник Императорского исторического общества, т. VIII, с. 386.


[Закрыть], – что я жалую его подполковником, и отпишите ко мне, в каких он летах[212]212
  По донесению Бибикова, Попову было 39 лет // См.: Записки Академии наук, т. I, прилож., с. 60.


[Закрыть] и не можно ль от него надеяться и впредь службы». Не зная лично Попова и не находя в Казани никого, кто бы его знал, так как Попов только осенью прибыл из первой армии, А.И. Бибиков не решился сделать никакого заключения о его способностях, но был уверен, что до прибытия подкреплений Попов удержит столь важный пункт, каким был Кунгур.

Город этот находился на пути из Сибири и Екатеринбурга, был главным городом обширной провинции, и, следовательно, освобождение его от блокады являлось делом крайне необходимым. Сосредоточивая силы для нанесения удара главному скопищу мятежников под Оренбургом, главнокомандующий мог отделить к Кунгуру лишь незначительные силы. Недостаток в силах приходилось возместить достоинствами начальника отряда, и А.И. Бибиков выбрал для этой цели Нарвского пехотного полка секунд-майора Гагрина, как человека надежного и лично ему известного своей храбростью. Передав в распоряжение Гагрина всего 200 человек Владимирского полка и два орудия, главнокомандующий поручил ему не только освободить Кунгур, но очистить дороги к Екатеринбургу и, войдя в сношение с Башмаковым, находившимся на Юговском заводе, вместе с ним принять меры к уничтожению волнений в крае[213]213
  Рапорт А.И. Бибикова императрице от 17 января 1774 г, // Военно-ученый архив, отд. I, д. № 104 (А), л. 108.


[Закрыть]. С отрядом Гагрина была отправлена запасная амуниция и несколько ружей, для вооружения рекрут «достойного», как выразился главнокомандующий, майора Попова и граждан Кунгура.

Приближение майора Гагрина заставило мятежников отступить, и 25 января он беспрепятственно вступил в город[214]214
  Рапорт майора Гагрина Бибикову от 26 января 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VI.


[Закрыть]. Не имея точных сведений, куда направились инсургенты, Гагрин оставался несколько дней в Кунгуре, а затем, узнав, что они расположились по сибирской дороге в селениях Ординском (Ильинский острожек тож) и в Сабарке в 27–30 верстах от города, он в ночь на 30 января выступил для их преследования. Присоединив к своему отряду майора Попова с 10 человеками солдат Казанского батальона и 120 рекрутами, Гагрин взял с собою две городские пушки и 700 человек обывателей, пеших и конных, из числа собранных воеводою Миллером и коллежским асессором Башмаковым[215]215
  Рапорты майора Гагрина А.И. Бибикову 29 января и 3 февраля; Рапорт Пермской провинциальной канцелярии А.И. Бибикову 29 января 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VI.


[Закрыть].

По дороге Гагрин узнал, что селения Ординское и Сабарка находятся в 15 верстах друг от друга и что наибольшее сборище мятежников расположено в селе Ординское. Приближаясь к последнему, отряд был замечен пикетом, состоявшим из 30 человек. В селении ударили в набат, инсургенты в числе до 2 тысяч человек заняли крайние строения и старую ветхую крепость, бывшую впереди селения. Крепость имела с трех сторон стены с башнями и двое ворот, в которых были поставлены по три пушки. Четвертой стены вовсе не было, и потому здесь группировалось большое число мятежников с шестью пушками, положенными на санях. Окружив себя со всех сторон рогатками, расположившись по башням и стенам, инсургенты ожидали приближения отряда.

Густой лес по обеим сторонам дороги, глубокий снег и вьюга заставили майора Гагрина двигаться в одной колонне. Мятежники встретили наступающих выстрелами и, бросившись в лес, охватили отряд с обоих флангов. Выслав на обе стороны по небольшому отряду пехоты, майор Гагрин с главными силами двинулся к крепости и ворвался в ворота. Защитники засели в домах и на колокольне, но, выбитые оттуда, зажгли селение в трех местах и обратились в бегство, преимущественно по дорогам сибирского тракта.

«Башкиры и казаки, – доносил Зарубину есаул Матвей Чигвинцов[216]216
  Гос. архив, VI, д. № 422.


[Закрыть], – вскочив на коней, через реку переплыли, а иные, укрывшись кому где можно было, спасшись до ночного времени, пешком выбежали». Конница преследовала бегущих на протяжении трех верст, и бой, начатый в семь часов утра, окончился лишь к двум часам пополудни. Мятежники бросили 18 пушек и много снарядов; они потеряли 62 человека пленными и до 100 человек убитыми, в числе которых был и канцелярист Петр Лутохин. Атаман Мальцов с остатками своей толпы бежал в Красноуфимск, захватив с собою и содержавшегося в оковах Канзафара Усаева.

Из Красноуфимска он отправил Усаева в Чесноковку, но тот успел бежать с дороги и поехал в Берду с жалобою на Зарубина (Чику). Раненый Салават еще до начала сражения уехал домой, и мятежники, лишившись своих предводителей, рассеялись в разные стороны. Майор Гагрин возвратился в Кунгур, потеряв всего 4 человек убитыми и 12 ранеными, причем сам Гагрин был ранен дробиной в ногу, но не считал свою рану препятствием «продолжать поиски над злодеями»[217]217
  Военно-ученый архив, отд. I, д. № 104 (А).


[Закрыть].

Пробывши несколько дней в городе и получая известия, что толпы инсургентов собираются у Красноуфимска, майор Гагрин двинулся туда преимущественно через те селения, которые выказывали наибольшее сочувствие к мятежу[218]218
  Рапорты Гагрина А.И. Бибикову от 30 января и 3 февраля 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VI.


[Закрыть]. Следуя через села Сабарка и Златоустенское, Гагрин 5 февраля остановился в деревне Кашаевой, в 75 верстах от Кунгура и в 25 верстах от Красноуфимска. Здесь он узнал, что в Красноуфимске уже собралось до 4 тысяч мятежников, и потому, не полагаясь на свой отряд, состоявший преимущественно из обывателей, Гагрин пошел обратно в Кунгур[219]219
  То же от 6 февраля 1774 г. // Там же.


[Закрыть]. Силы инсургентов оказались чересчур преувеличенными, и потому, лишь только майор Гагрин получил от Башмакова 442 человека пеших и 152 конных, набранных из горнозаводских селений[220]220
  Рапорт коллежского асессора Башмакова А.И. Бибикову от 2 февраля 1774 г. // Там же.


[Закрыть], он тотчас же опять двинулся к Красноуфимску.

Собравшаяся здесь толпа имела уже новых начальников, во главе которых стоял красноуфимской станичной избы есаул Матвей Чигвинцов. Он организовал оборону, выставил передовые посты и зорко следил за движениями правительственных войск. Получив 15 февраля известие, что майор Гагрин остановился в селе Соксунское, в 50 верстах от Красноуфимска, есаул Чигвинцов просил помощи у Белобородова, стоявшего близ Екатеринбурга на Уткинском заводе. Сообщая, что к Красноуфимску подходит Гагрин с отрядом в 2500 человек и что для защиты города он имеет не более тысячи человек, Чигвинцов просил прислать ему подкрепления, «дабы, – писал он, – нашей армии, по малолюдству и за малоимением артиллерии и пороху, напрасно не погибнуть»[221]221
  Донесение есаула Чигвинцова Белобородову от 15 февраля 1774 г. // Гос. архив, VI, д. № 429.


[Закрыть]. Оставаясь «благонадежным в вышеписанном одолжении», Чигвинцов не получил, однако же, помощи.

«Вам чрез сие объявляю, – писал ему в ответ Белобородов[222]222
  Там же.


[Закрыть], – я с моею армиею, которая уже, но власти всемогущего Бога, мне в управление поручилась, имею с лишком три тысячи и с крайним моим усердием занимаю самые к Екатеринбургу нужнейшие места и сам нахожусь поблизости оного. Итак, отступить или для вас из своего войска уделить никак невозможно, а хотя б вас артиллериею, т. е. пушками снабдить и можно [было], но пороха у меня в войске у самого недостаточно. Я же, усматривая из вашего требования, а паче же дошедшими до меня слухами, уверен, что кунгурское войско [отряд Гагрина], над армиею его величества взыграя, получило себе добычу от слабости предводителей, не имея настоящего при войске распоряжения, допуская солдат к богомерзкому пьянству… Для чего предаю вам мое наставление к распоряжению и лучшему управлению находящейся при вас армии, хотя в помощь себе выбрать, по общему войска согласию, верного, смелого и в нужных случаях неробкого человека, ибо армия всегда одним доброго распоряжения человеком против неприятеля ободрена бывает. И при сем вам накрепко подтверждаю, чтобы предводитель был выбран из верных рабов, который, по довольной уже вашей знаемости к его величеству, чистосердечные своя ревности оказует, а не из льстецов, кои только одним видом и обманством свои заслуги оказывают и в том крайне наблюдать, дабы от такого хищника впредь не можно было обмануться».

Пока предводители мятежников переписывались между собою, майор Гагрин 19 февраля подошел с отрядом к Красноуфимску. Построившись в боевой порядок, он приказал майору Попову с небольшим отрядом двигаться по правой дороге, пересекавшей реку Уфу, а капитану Дурново следовать по левой дороге и стараться обойти крепость; сам Гагрин с остальными силами намерен был штурмовать с фронта. Но как обе дороги расходились в самом ущелье, на ружейном выстреле от башен, то лишь только Попов показался в этом пункте, как был встречен огнем и атакой мятежников. Он остановился и открыл огонь; выход на дорогу вправо был ему прегражден, и план атаки должен был измениться.

Подкрепив Попова, майор Гагрин двинулся со всеми силами на укрепление и после незначительного сопротивления овладел им. Мятежники бежали по двум дорогам и были преследуемы на протяжении 10–11 верст, пока не рассыпались в разные стороны[223]223
  Рапорт Гагрина А.И. Бибикову от 20 февраля 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VI.


[Закрыть].

Бой продолжался до трех часов, причем мятежники потеряли 8 пушек, 40 человек убитыми и 55 пленными. В числе последних были: атаман Мальцов, одетый в кольчугу и потому отчаянно бросавшийся впереди всех в атаку, есаул Матвей Чигвинцов, управлявший Красноуфимском, и другие.

Отсюда Гагрин прошел в Ачитскую крепость, привел жителей к присяге, приказал майору Попову следовать обратно в Кунгур, а сам намерен был следовать к Екатеринбургу, обложенному толпою Белобородова[224]224
  Рапорт майора Гагрина от 22 февраля // Там же, кн. VII.


[Закрыть].

Возвратившись в Кунгур, Попов узнал о своем производстве в подполковники и о том, что мятежники по-прежнему собираются с разных сторон к Красноуфимску[225]225
  Рапорт Попова А.И. Бибикову от 7 марта 1774 г. // Там же.


[Закрыть]. Он тотчас же двинулся на их преследование, имея в отряде свою рекрутскую команду, 16 человек волжских казаков и 740 человек собранных из кунгурского купечества и окрестных обывателей, пеших и конных, вооруженных ружьями, копьями и луками; при отряде находилось четыре пушки с достаточным запасом зарядов[226]226
  Рапорт Пермской провинциальной канцелярии Бибикову от 8 марта // Там же, кн. VI.


[Закрыть].

Двигаясь через деревню Галухину, село Медянский Острожек и Преображенское, подполковник Попов прибыл 10 марта в Ачитскую крепость. Здесь он узнал, что мятежники собрались в деревне Ева, в 20 верстах от Красноуфимска, по ту сторону реки Уфы, и что число их простирается будто бы до 3 тысяч человек[227]227
  Рапорт Попова А.И. Бибикову от 10 марта // Там же.


[Закрыть]. Подходя к Красноуфимску, Попов 14 марта был встречен передовою партией, но рассеял ее и вступил в крепость[228]228
  То же от 15 марта // Там же.


[Закрыть]. Отсюда он двинулся на Саранинский завод и 17 марта разбил инсургентов у деревне Бугалыша. Предводительствовавший ими Салават Юлаев бежал[229]229
  То же от 18 марта // Там же.


[Закрыть]. Подполковник Попов пошел к селению Богородскому[230]230
  То же от 23 марта // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VI.


[Закрыть], а затем вниз по реке Ирени «по татарским неспокойно живущим селениям»[231]231
  То же от 25 марта // Там же.


[Закрыть]. Хотя мятежники терпели повсюду поражение, но успели разграбить окрестности. Так, жители города Кунгура и ближайших деревень понесли убытку на 4393 руб. 76 коп., а в Красноуфимской крепости и Медянском острожке бунтовщики взяли все орудия, порох, ружья и деньгами от соляного сбора 3987 руб. 55 коп.[232]232
  Пермский сборник, 1860, кн. II, с. 21. Пермские губернские ведомости, 1869, № 59.


[Закрыть]

Видя невозможность борьбы с правительственными войсками, мятежники частью возвращались в дома и старались скрыть свое участие в мятеже, а частью скрывались в лесах и пробирались в толпу, собравшуюся в окрестностях Екатеринбурга.

Еще выступая из Шуртанского Осокина завода, Канзафар Усаев, именем Пугачева, наименовал полковником отставного солдата Ивана Белобородова, дал ему 100 человек из своей толпы и приказал следовать к Екатеринбургу. Белобородов был уполномочен всем противящимся рубить головы, «а которые склонятся, тех жаловать вольностью, стричь волосы по-казацки и приводить к присяге» на верность императору. Двигаясь через Ачитскую, Бисерскую и прочие крепости и заводы, Белобородов набирал себе ополчение и 18 января 1774 г. пришел на Билимбаевский завод. Он потребовал к себе писаря горного ведомства, Дементия Верхоланцева, в распоряжении которого находилось 500 человек горнорабочих, и приказал ему рано утром следующего дня «выставить свою команду во фронт» и сделать перекличку по горным спискам. «Ночью на 19 января, говорит Верхоланцев[233]233
  Рассказ Верхоланцева о Пугачеве // Чтения Общества истории и древностей, 1862, кн. III. Два года спустя рассказ этот был перепечатан в «Пермских губернских ведомостях» (1864, № 2).


[Закрыть], я выстроил 500 человек в одну линию против квартиры полковника [Белобородова] и ждал рассвета; Белобородов встал рано, ему доложили обо мне, и я тотчас был допущен».

– Что, любезный друг, – спросил Белобородов, – исполнил ли ты мой приказ?

– Исполнил, ваше высокоблагородие, – отвечал Верхоланцев.

Белобородов надел лисий малахай и вышел к команде.

Проходя вдоль фронта, он выбрал для себя 300 человек, а остальных забраковал по малолетству или по телесным недостаткам. Потом вынул свою саблю и, обратившись к Верхоланцеву, пожаловал его чином походного сотника.

– А вас, ребята, – прибавил он, – поздравляю с товарищем.

Верхоланцев поклонился; ему тотчас же остригли волосы по-казачьи и дали саблю.

Мастеровые и крестьяне бросились в кабак, но Белобородов, не желая допустить до пьянства, приказал разбить бочки, и лишь охотники пили вино из грязных луж. Народ бушевал по улицам, грабил дома начальников и заводское правление, конторские бумаги и архив были вынесены на площадь и зажжены.

– Горите, наши долги! – кричали рабочие, с криком и смехом бросая в огонь расчетные книги.

Усилив на Билимбаевском заводе свою толпу до 600 человек и имея 5 пушек, Белобородов пытался ввести среди своего ополчения некоторый порядок и разделил его на три части, назначив для командования ими сотников. Все русские рабочие были отданы сотнику Семену Варенцову, башкиры – Егафару Азбаеву, а черемисы – Оське Оскину. Каждому сотнику было выдано особое наставление, которым, писал Белобородов[234]234
  Наставление Белобородова сотникам 31 января 1774 г., № 66 // Гос. архив, VI, д. № 429.


[Закрыть], «накрепко подтверждаю, чтоб имеющуюся в ваших сотнях русскую и татарскую воинские команды содержать во всякой строгости и вам послушании и крайне над оной наблюдать, чтоб были все в единодушном к службе его императорского величества усердии. А если кто из находящихся в ваших командах казаков оказываться будет в самовольствах, озорничествах и вам в непослушании, за то таковых упорственников и противников воли его величества наказывать вам без всякой пощады плетьми: русских при собрании русской и татарской команд, татар по тому ж, при собрании татарской и русской команд, дабы, смотря на то [каждый] мог страшиться самовольств и озорничеств, а паче противных поступков против воли его величества чинить не могли. Если же и затем кто-либо окажется в наивящем своем упорстве, то уже, для настоящего усмирения, присылать ко мне».

Из Билимбаевского завода Белобородов перешел на Шайтанский (Васильевский) Ширяева завод и, остановившись всего в 40 верстах от Екатеринбурга, отправил 30 человек на Уткинский казенный завод с требованием, чтобы население покорилось и шло на службу к государю. Жители не противились, а унтер-шихтмейстер Павел Жубринский отправился к Белобородову и привез ему 1500 руб. казенных денег[235]235
  Показание Белобородова 30 июля 1774 г. // Гос. архив, VI, д. № 429.


[Закрыть]. Назначив Жубринского сотником, Белобородов приказал ему ехать обратно на завод и набирать там ополчение, а сам двинулся к Екатеринбургу, оборона которого была в плохом состоянии.

Екатеринбургские горные заводы находились в главном ведении полковника Василия Бибикова, не отличавшегося ни энергией, ни твердостью и решимостью характера. При первых известиях о начале волнений в Башкирии члены правления горных заводов указывали на необходимость принять меры к защите, но все предложения их отвергались Бибиковым с презрением. Он не допускал, чтобы замешательства под Оренбургом могли распространиться столь далеко, и потому первые распоряжения относительно обороны последовали только тогда, когда толпы мятежников уже ворвались в Исетскую провинцию.

В конце декабря для защиты Екатеринбурга с его ведомством было собрано 1235 человек заводских крестьян и от сибирского губернатора Чичерина прислано 405 человек солдат при офицерах. За рассылкой на посты и отправкой в разъезды, в самом Екатеринбурге оставалось вместе с солдатами горного ведомства 646 казаков, 28 солдат, 200 вооруженных заводских крестьян и 16 орудий[236]236
  Рапорт полковника Василия Бибикова главнокомандующему от 20 декабря 1773 г. // Военно-ученый архив, отд. I, д. № 104 (А), л. 80.


[Закрыть]. Впоследствии часть и этих людей разослана была по постам, не принесшим никакой пользы. Небольшие команды эти были захвачены мятежниками или добровольно присоединялись к ним. Полковник Бибиков, писал Охлебинин[237]237
  Записка Охлебинина, поданная князю Вяземскому // Архив кабинета его величества, особое дело о Пугачеве.


[Закрыть], «сделал по границе пикеты из малого числа солдат, а большей частью из казаков, собранных из крестьян; никого из них не приготовил к службе, ни к тому, как им Пугачева разуметь должно, хотя время на то около двух месяцев было».