Текст книги "Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2"

Глава 8

Занятие Челябинска отрядом генерала Деколонга. – Действия мятежников. – Бой у деревни Пергиино. – Отступление Деколонга. – Выселение челябинских жителей. – Жалоба главнокомандующего на бездействие Деколонга. – Намерение императрицы заменить его Суворовым. – Отказ графа П.А. Румянцева отпустить Суворова из своей армии. – Развитие мятежа. – Блокада Долматова монастыря. – Занятие инсургентами Курганской слободы и других пунктов на границах Сибирской губернии. – Деятельность сибирского губернатора Чичерина по усмирению восстания.

После неудачного приступа атамана Грязнова к Челябинску 10 января он, как мы видели, отступил к Чебаркульской крепости, оставив небольшую толпу башкирцев для блокады города[267]267
  См. главу 28, т. I. (Примеч ред.)


[Закрыть]. Блокада эта продолжалась не долго, и 13 января генерал Деколонг, после незначительной перестрелки, занял Челябинск с своим отрядом.

Он пришел туда почти случайно.

Получив уведомление сибирского губернатора об отправлении в Челябинск орудий, предназначенных для оренбургской линии, и не подозревая, что город этот уже окружен мятежниками, генерал Деколонг с 10-ю и 11-ю легкими полевыми командами выступил из Верхнеяицкой крепости в Челябинск, с намерением присоединить орудия к себе и произвести поиск над мятежниками. На пути Деколонг получил два сообщения Веревкина: одно о бунте челябинских казаков, а другое – о появлении шайки Грязнова под городом. Ускорив свое движение, Деколонг лишь только вступил в Челябу, как получил просьбу о помощи от начальника екатеринбургских заводов, полковника Василия Бибикова. Не считая возможным бросить Челябинск, к которому, по слухам, должен был вернуться Грязнов, с вновь набранным на заводах ополчением и 20 пушками, Деколонг приказал следовавшим с сибирских линий майору Жолобову с 12-ю легкой полевою командою и майору Фишеру с двумя гарнизонными ротами повернуть к Екатеринбургу и идти на помощь полковнику В. Бибикову. Сам же Деколонг остался в Челябинске с тою целью, как говорил он, чтобы рассеять шайку Грязнова[268]268
  Рапорт Деколонга генералу Чичерину от 22 января 1774 г. Записка его же, без месяца и числа // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VI и


[Закрыть], но до 1 февраля почти не выказывал никакой деятельности.

Грязнов с толпою до 4 тысяч человек снова подошел к Челябинску и, расположившись в шести верстах, в деревне Першиной, почти ежедневно высылал небольшие партии с целью отрезать сообщение с городом, в котором находился весьма значительный гарнизон. Деколонг объяснял свою бездеятельность тем, что большинство мятежников конные, а у него конницы всего 240 человек, с которыми предпринять наступление невозможно. Окрестное население, не видя защиты от войск, частью по принуждению, а в большинстве добровольно посылало к Грязнову депутатов и, прося принять в покровительство, переходило на сторону самозванца. Оно находилось почти в безвыходном положении: от правительственной власти защиты нет, а мятежники грабят всех непокорных и покровительствуют покорившимся. Ясно, что держаться стороны мятежников было выгоднее, и Грязнов почти ежедневно принимал депутатов, приказывал им высылать из селений казаков и увеличивал свои силы.

Таким путем присоединились к мятежникам Карачельский форпост, Воскресенское село, Кургамышская слобода и др. Челябинск оказался отрезанным от главных путей, и Деколонг досиделся в нем до того, что стал опасаться за недостаток продовольствия для отряда. Попытка его рассеять мятежников, собравшихся в деревне Першиной, была безуспешна, хотя в донесении своем он старался доказать, что одержал победу.

Выступив 1 февраля из города и подходя к Першино, Деколонг нашел неприятеля готовым его встретить и расположенным впереди деревни в боевом порядке. По высотам были расставлены орудия, прикрытые набранной из крестьян пехотою, а впереди для встречи отряда была выслана башкирская конница. Тесня башкирцев, Деколонг хотя и дошел до деревни Першиной, овладел одной высотою, захватил 2 орудия и 180 человек пленных, но остальных мятежников не прогнал с поля сражения. На дальнейшие атаки он не решился «за наступившим вдруг большим туманом, а более по малости конницы, на оное покуситься и в видимую опасность вдаваться не рассудил». С двумя легкими полевыми командами, гарнизоном и городскими обывателями можно было сделать что-нибудь более простой прогулки до деревни Першиной и возвращения с потерею всякой надежды защитить город, который «с пустырями» имел более шести верст в окружности. Опасаясь к тому же остаться без продовольствия, Деколонг решился покинуть город на произвол мятежников. Предлогом для своего удаления он избрал письмо, полученное от полковника Василия Бибикова, сообщавшего, что «тамошняя окрестность и самый Екатеринбург от злодейских обращений весьма опасны». Бибиков писал, что если Деколонг не придет скоро к нему на помощь, «то не иное что в городе найдет, как самих бунтовщиков», ибо крестьяне весьма сомнительны и ожидают только «от злодейской толпы оказии».

Опираясь на то, что от Военной коллегии и от главнокомандующего войсками А.И. Бибикова приказано было ему защищать главнейшим образом екатеринбургские заводы, как приносящие «знатную пользу государству», Деколонг оставил Челябинск, но не пошел к Екатеринбургу, а к Шадринску. «Хотя бы в Челябе и надлежало оставить достаточный гарнизон, – доносил он генералу Чичерину[269]269
  В рапорте от 16 февраля // Военно-ученый архив, отд. I, д. № 104 (А). Замечательно, что в своих донесениях Деколонг умалчивает о численности своих войск и не приводит цифры присоединенных к себе отрядов, забранных им в разных пунктах. Он обыкновенно говорит только, что войск у него мало, кавалерии недостаточно и проч.


[Закрыть], – по но малости войск оного уделить никоим образом было не можно».

Узнав о намерении Деколонга оставить городских обывателей без защиты, Исетская провинциальная канцелярия просила разрешения переселиться также или в Екатеринбург, или в ближайшие к нему места, с письменными делами, денежной казной и «со всеми верноподданными ее величества рабами»[270]270
  Донесение Исетской провинциальной канцелярии Деколонгу от 20 января 1774 г. // Гос. архив, VI, д. № 504.


[Закрыть]. Начальник отряда изъявил на то согласие, и 4 февраля на видных местах улиц Челябинска было выставлено объявление, в котором Деколонг говорил, «что, имея важные и справедливые резоны, должен оставить город», взяв с собою всех верноподданных и прямо служащих ее императорскому величеству, идти внутрь провинции до Шадринска или где способнее его высокопревосходительство избрать изволит с войсками свое пребывание иметь».

Таким образом, в самом начале Деколонг свои действия или, лучше сказать, бездействие объяснял желанием удержать Исетскую провинцию от мятежа, развивавшегося на его глазах; потом говорил, что спешит к Екатеринбургу и потому не может оказать другим помощи, а в действительности пошел к Шадринску. Отступая к этому пункту, он ничего не защищал и даже не прикрывал ничего, кроме одной из числа многих дорог в Сибирь, а уходил из Челябинска потому, что боялся столкнуться с мятежниками. Он требовал, чтобы все те жители, «кои прямо и непоколебимо» желают служить императрице, «те б к походу с его высокопревосходительством, через 24 часа в самой крайней готовности, без тягостей и имея только на одни сутки себе пищи, конные верхами, а прочие пешие, с ружьем, какое у кого имеется, были готовы и ожидали бы на всякий час к выступлению повеления».

На следующий день, 5 февраля, по приказанию того же Деколонга было выпущено из бочек 7320 ведер вина; 7-го числа все жители приготовлялись к выступлению, а 8 февраля отряд выступил из Челябинска, забрав с собою всех бывших в городе рекрут, воеводу Веревкина, всех членов провинциальной канцелярии, денежную казну и всю годную артиллерию. За отрядом, оставя свои дома и большую часть имущества, последовали посадские, цеховые и прочие обыватели. В Челябинске оставлено: 648 четвертей муки, 37 четвертей круп, 389 четвертей овса, 20 479 пудов соли[271]271
  Цифры эти, кажется, не внушали опасений на недостаток продовольствия.


[Закрыть] и несколько испорченных орудий. За отрядом пошли: 192 человека купцов, 162 казака, И офицеров, 207 рекрут, 1350 человек крестьян, собранных Веревкиным для защиты города, Тобольская рота, состоявшая из 2 офицеров и 130 человек нижних чинов, вся провинциальная канцелярия с делами и с 23 168 руб. 59 коп. казенных денег[272]272
  Журнал происшествий в Исетской провинции // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VII; Рапорт Челябинской ратуши в главный магистрат от 24 февраля // Гос. архив, VI, д. № 504.


[Закрыть].

Двигаясь через Карачельский форпост, деревни Сухоберскую и Заикову, генерал Деколонг был преследуем мятежниками и неоднократно ими атакуем. Хотя, по словам его, во всех этих стычках в отряде не было ни одного убитого, а у мятежников человек по 200 и более, тем не менее он ни разу не перешел в наступление, не мечтал о возможности рассеять неприятеля, а, напротив, торопился уйти и 15-го числа прибыл в село Воскресенское. Отсюда он отправил донесение сибирскому губернатору Чичерину, в котором, преувеличивая опасность, старался представить свое положение в отчаянном виде.

«Главный при мне недостаток, – доносил Деколонг[273]273
  В рапорте Чичерину от 16 февраля 1774 г. // Военно-ученый архив, отд. I, д. № 104 (А), л. 175.


[Закрыть], – как уже и выше объявлял, тот, что конницы весьма мало, которая на таковых варваров, каковы злодейские толпы, более нежели пехота потребна и без коей успеха в прекращении зла быть не может, ибо, за малосостоянием оной при мне, во все стороны для переимки злодеев посылать некого, а малыми партиями весьма опасно, потому что по тракту, где я следовал, находил все деревни пусты и жителей окроме стариков и малолетних, да и то весьма небольшого числа, никого нет. По объявлениям же захваченных значится, что все крестьяне разбежались, боясь, как видно, за свою продерзость должного наказания; да им же и от злодеев приказано во время моего с корпусом следования то учинить, дабы мне провианта, фуража и подвод получить было не можно. Чего ради, повторяя прежние мои требования, ваше превосходительство в последний уже раз прошу: городовых или по неимению оных выписных вооруженных и доброконных казаков, сколько набрать можно, выкомандируя в крайней скорости, отправить в Шадринск, а ежели тут меня не застанут, то приказать следовать по тракту, где я буду находиться».

Требование Деколонга о безотлагательной присылке к нему кавалерии можно бы было еще оправдать, если бы оно было сделано ранее или гораздо позднее. Теперь же был самый разгар зимы и глубокие снега препятствовали действию кавалерии настолько, что употреблять ее сомкнутыми частями было почти невозможно. Полезнее кавалерии были лыжники, которыми пользовались с таким успехом майоры Гагрин и Попов. Главный неуспех действий Деколонга лежал в отсутствии энергии и недоверии к своим силам. Он был уже человек старый, нерешительный, не доверявший тем войскам, которыми начальствовал. Недоверие это было так велико, что, двигаясь к Челябинску, не зная, где мятежники, сколько их и что город уже окружен ими, Деколонг в прибавку к своим двум полевым командам приказал 23-й полевой команде, прибывшей из Кузнецка в Омск, следовать к нему на соединение[274]274
  Рапорт генерал-майора Скалона А.И. Бибикову от 15 февраля 1774 г. // Военно-ученый архив, отд. I, д. № 104 (А), л. 178.


[Закрыть]. Он собирал к себе войска отовсюду, забирал команды въезде, где только мог взять, и после неважных стычек с мятежниками считал свои силы недостаточными и просил о присылке казаков.

«Если же, – писал он Чичерину, – и теперь ваше превосходительство сего во уважение принять не изволите, в таком случае, чтоб сие зло не ворвалось и в губернию вашему превосходительству порученную, удержать не в силах. Не остается мне более ничего, как, оставя производимые мной действия без всякого успеха, потянуться с корпусом моим на сибирские линии, потому особливо, что злодейские партии, будучи все конные, могут быть всегда впереди наших войск и тем пресекать способ к получению надлежащего для войск пропитания».

С отступлением Деколонга из Челябы не только вся Исетская провинция была предана на разграбление мятежников, но отдельные их партии стали проникать в Сибирскую губернию. Путь между Екатеринбургом и Тюменью был пресечен, и киргизы стали производить нападение на русские селения. Несмотря на то генерал Чичерин, по получении последнего рапорта Деколонга, передал в его распоряжение полроты пехоты и тысячу человек вооруженных крестьян Ялуторовского уезда и просил только его, присоединив посылаемые войска к своему отряду, очистить от мятежников хотя ту часть Исетской провинции, которая непосредственно прилегала к Сибирской губернии[275]275
  Рапорт Чичерина А.И. Бибикову от 19 февраля 1774 г., № 854 // Там же, л. 172.


[Закрыть].

Сообщая о своих распоряжениях А.И. Бибикову, сибирский губернатор выражал, однако же, сомнение, чтобы Деколонг мог сделать что-либо серьезное для умиротворения края, хотя и хвалил войска, бывшие в распоряжении последнего. «Не извольте считать здешний гарнизон как прочие, – писал Чичерин А.И. Бибикову, – осмелюсь уверить дать им равенство людьми и экзерцициею с лучшим армейским полком; одно мое несчастие, не имею офицеров – собранная погань из всех мест».

Говоря, что он сделал все, что мог, «выслал 1840 человек на помощь Оренбургу», Чичерин справедливо выражал удивление, что войска эти не принесли никакой пользы и, будучи разбросаны Деколонгом по частям, сами уходили от мятежников. «Где ныне генерал-майор Станиславский? – спрашивал Чичерин, при котором одна легкая полевая команда (№ 14), – одна моя мушкетерская рота, три рекрутских и несколько казаков. Я никакого сведения не имею, а слышу, что поворотил и он».

При самом отправлении Деколонга в поход Чичерин собрал выписных казаков и намерен был отправить их на Сибирскую линию, чтобы они могли быть на случай нужды в полном распоряжении Деколонга, по тот отвечал, что казаки эти вовсе ему не нужны и что защита линии совершенно обеспечена. Спустя несколько времени Чичерин, получив известие о недостатке продовольствия на Оренбургской линии, хотел подвинуть туда запасные магазины, но Деколонг признал и это ненужным, «а что теперь кушают, – говорил Чичерин, – не знаю».

«Я бы за особливую милость почел, – прибавлял сибирский губернатор в письме А.И. Бибикову[276]276
  В письме от 19 февраля 1774 г. // Военно-ученый архив, д. № 104 (А), л. 177.


[Закрыть], – ежели бы изволили дать мне повеление прислать к вашему высокопревосходительству, для определения в армейские полки, сержантов; мог бы служить довольным числом очень достойных всеми хорошими поведениями, а притом выученных геометрии и геодезии, сколь возможность дозволяла и фортификации; с сожалением на них здесь оставающих [остающихся] без произвождения смотрю».

Воспользовался ли Бибиков таким предложением или нет, нам неизвестно, но бездеятельность Деколонга была для него прискорбна. «Из бумаг, сообщенных ко мне от Чичерина, – писал Александр Ильич императрице[277]277
  В письме от 15 марта // Записки Академии наук, т. I, приложение № 4, с. 63.


[Закрыть], – между прочим усмотреть изволите, что главный недостаток и в тамошних гарнизонах есть негодное собрание офицеров, от каковых и весь здешний край претерпел. Странному поведению генерала Деколонга или леты его, или вкоренившаяся сибирская косность причиной. Признаюся, всемилостивейшая государыня, что я бы лучше желал, чтоб сей генерал на нынешнее время там не был, и если бы возможно кого надежнейшего отправить, а его отозвать, то бы весьма казалось быть полезнее. Сего сам собою сделать не отваживаюсь, тем более что он указом Военной коллегии мне и не подчинен, а только ему содействовать велено, следовательно, перемена его от высочайшей воли вашего императорского величества зависит».

Предоставляя Бибикову на будущее время переменять командиров по своему желанию, Екатерина II писала ему, что сделала распоряжение об отправлении на место Деколонга генерал-поручика Суворова[278]278
  Письмо императрицы Бибикову от 29 марта // Записки академии, т. I, прилож. № 4, с. 64.


[Закрыть]. В день отправления этого письма Военная коллегия предписала фельдмаршалу графу П.А. Румянцеву исключить Суворова из списков 1-й армии[279]279
  Указ Военной коллегии графу Румянцеву от 29 марта // Московский архив Главного штаба. Журнал секретной экспедиции, кн. 54, л. 92 и 93.


[Закрыть], а последнему приказала с того места, где получен будет им указ коллегии, как можно поспешнее отправиться через Казань и явиться к Бибикову там, где он будет[280]280
  Указ Военной коллегии Суворову 29 марта // Там же, оп. 47, секрет, повытья, св. 233, л. 857.


[Закрыть].

Фельдмаршал не отпустил Суворова и не исполнил высочайшего повеления.

«Генерал-поручику Суворову, – доносил граф Румянцев[281]281
  В рапорте Военной коллегии от 15 апреля за № 2407 из Ясс // Там же, кн. IV. Соч. Пушкина, т. VI, с. 222.


[Закрыть], – по указу Военной коллегии, к вновь назначенной команде немедленно бы ехать я приказал, ежели бы он в пути, а хотя и на месте, но не на посту в лице неприятеля противу Силистрии находился, к которому он мной определен и со вверенным ему корпусом, как на сей город по усмотрению удобности поиск сделать, так и Бирсов оберегать поручено. В сем случае я не мог на оное поступить из уважения, что сия отлучка подала бы неприятелю подтверждение по делам оренбургским, кои они воображают себе быть для нас крайне опасными, нежели они суть, и может быть, как я вижу из публичных ведомостей, вовсе исчезнувшие». Соблюдая прежде всего свой интерес, граф Румянцев просил назначить в распоряжение А.И. Бибикова вместо Суворова одного из генералов, «находящихся в России», по причисленных к его армии. Такого назначения не последовало, и Деколонг оставался командовать своим отрядом почти до усмирения восстания.

Дойдя до Окуневской слободы, Деколонг распустил по домам 800 человек крестьян, а жителей Челябинска и провинциальную канцелярию отправил в слободу Байчанку, под прикрытием рекрутской Тобольской роты, бывшей под начальством секунд-майора Фадеева[282]282
  «Журнал происшествиям в Исетской провинции». Рапорт Чичерина А.И. Бибикову от 27 марта 1774 г. за № 1279 // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VII и VIII. Из Байчанки бывший воевода Исетской провинции, Веревкин, оправившись от побоев и ран, отправился в Петербург, где был взыскан милостями императрицы. Ему пожаловано 500 руб. на излечение, и, имея в виду, что у него было всего 11 душ крестьян, а он имел жену, двух дочерей и сына, императрица пожаловала ему в вечное потомственное владение «Псковской губернии, Полоцкой провинции, Невельского ключа часть Дубнечевскую со всеми к ней принадлежащими угодьями» (Указ Сенату 29 декабря 1774 г. // Архив Сената, высочайшие повеления, кн. № 136).


[Закрыть]. Затем, узнав, что мятежники собрались возле Долматова монастыря и Шадринска, повернул к последнему.

Таким образом, все деревни и села между Челябинском, Екатеринбургом и Шадринском поступили в руки мятежников. Попытки отдельных лиц разогнать толпы инсургентов, бродивших по разным направлениям, были безуспешны. Управитель Окуневского дистрикта, Томилов, пытался пробраться в Челябинск с своим ополчением, но, узнав, что многочисленные толпы башкирцев обложили город и вешают всякого, кого только захватят, вернулся обратно. Набранные в разных местах крестьяне, под именем казаков, лишь только беспорядки касались тех пунктов, в которых они были собраны, тотчас же переходили на сторону инсургентов и усиливали башкирцев. Явились инициаторы и, под видом уполномоченных государем Петром Федоровичем, объявляли себя его полковниками и становились предводителями отдельных партий. Такие предводители не имели никакой связи и сношений ни с самим Пугачевым, ни с другими предводителями. Они действовали по своему усмотрению, грабили и разоряли все, что принадлежало казне и помещикам. В Исетской провинции известен был своей деятельностью Михаил Ражев, который, собрав значительную толпу, отделился от толпы, предводительствуемой Грязновым, занял Миасскую крепость, в 25 верстах от Челябинска, и проникнул потом до села Бродоколмацкого, подчиняя своей власти все близлежащие деревни. Самозваный капрал Матвей Евсевьев, сопровождаемый только шестью человеками мятежников, 31 января прибыл в село Теченское, был встречен народом и священниками с иконами, колокольным звоном и пением.

«Капрал, довольный такой встречею, величался честью, оказанной ему, и, не доходя до церкви 200 сажен, приказал всем остановиться, остановился и сам. Настала вдруг могильная тишина, нарушаемая только дребезжавшим голосом писчика Лебедева, читавшего народу, по приказанию Евсевьева, возмутительный лист или манифест Пугачева. Потом Евсевьев пил с народом вино в питейном доме, откуда, воротясь в мирскую избу, приказал сжечь на площади все дела, а старосту и выборного велел отменить; на место же их назначил атамана и есаула из тамошних крестьян; мирская изба была переименована в избу станичную. Затем, забрав казенные деньги и имевшуюся пушку, отправился в слободу Бродоколмацкую и оттуда в Миасскую крепость. Целовальника Теченского он увел с собою; крестьяне и казаки провожали его»[283]283
  Зырянов А. Пугачевский бунт в Шадринском уезде и окрестностях его // Пермский сборник, 1859, ч. I, с. 54 и 55.


[Закрыть].

Подобно Евсевьеву поступали и другие предводители партий; поступки их в городах и селах были однообразны: везде торжественная встреча, пьянство, упоминание на ектениях имени императора Петра III, сожжение дел, выбор новых правителей и грабеж имущества. Последнее, конечно, более всего привлекало на себя мятежников, и они стремились захватить в свои руки то, что представляло более богатую добычу. В этом отношении Долматовский Успенский монастырь, с находившимся вблизи его селом Никольским (ныне заштатный город Долматов), представлял большой соблазн для мятежников. Заняв его, они прежде всего могли в нем укрепиться и защищаться от правительственных войск; в монастыре были запасы пороха, ружья, пушки, продовольственные припасы, а для башкирцев богатое церковное имущество. Овладев этим пунктом, мятежники захватывали в свои руки всю Исетскую долину, покрытую многолюдными селениями, и приобретали прочный опорный пункт.

Долматовский мужской монастырь находился на возвышенном левом берегу реки Исети, на сибирском тракте, между Шадринском и Екатеринбургом, от которого отстоял в 158 верстах.

Монастырь был обнесен кирпичной стеной «с шпицами и амбразурами в два ряда и отверстиями для боя из мелкого ружья (бойницами)». Эта ограда охватывала собою площадь в 9450 квадратных сажен и имела вид шестиугольника. Высота стены была различна (от 2⅔ до 3 сажен), точно так же, как и толщина (от 1¼ до 2¾ аршина). В угловых местах стены возвышались башни с амбразурами для орудий и бойницами для ружейной стрельбы. Сообщение монастыря с окрестностями производилось через ворота, которых было трое: северные, южные и восточные или святые.

Овладение монастырем, по-видимому, не представляло особых затруднений для мятежников. Они рассчитывали на содействие приписных экономических крестьян, недовольных монастырским начальством и еще в 1762 году пытавшихся избить монахов Долматовского монастыря и лишить жизни его настоятеля, архимандрита Иакинфа. Восстание это, известное под именем дубинщины[284]284
  Некоторые подробности о «дубинщине» можно найти в статье: «Архимандрит Иакинф» (Пермский сборник, 1860, кн. II, с. 22–27).


[Закрыть], было усмирено силою, виновные жестоко наказаны, а остальные сохранили ненависть к монастырской братии. Поэтому при первом известии о появлении Пугачева в близлежащих селениях замечено было некоторое волнение. Архимандрит Иакинф стал готовиться к защите, укреплял монастырь, просил помощи, но, видя, что ни из Шадринска, ни из Екатеринбурга ее не присылают, в начале января 1774 года отправился в Тобольск просить сибирского губернатора Чичерина прислать в монастырь войска.

В феврале 1774 года партия мятежников, в числе 500 человек, отделившись от Челябинска, появилась в первый раз у Долматова, под начальством атаманов Ражева, Пестерева и есаула Тараканова. Монастырь встретил инсургентов готовым к обороне, и хотя настоятель его, архимандрит Иакинф, находился в то время в Тобольске, но своими письмами постоянно призывал братию к мужеству и защите. В экономическом казначее, секунд-майоре Завороткове, архимандрит Иакинф нашел себе деятельного и энергического помощника. Заворотков воодушевлял на борьбу с врагами подчиненных ему крестьян села Никольского, предлагал им скрыться в стенах монастыря и защищаться огнестрельным оружием. Прежде других последовал совету староста Игнатий Стенин, а за ним стали переселяться в монастырь и другие со всем семейством и имуществом. Многие не слушали увещаний и остались в селе Никольском, ожидая прибытия мятежников.

Сельский священник Петр Лебедев своими поступками поддерживал дух возмущения и не советовал своим прихожанам переселяться в монастырь. Тем не менее в монастыре собралось 383 человека, в числе коих было 10 человек солдат и 20 крестьян-казаков, присланных еще прежде из Шадринска. В монастыре было 16 орудий и 80 ружей, большие запасы пороха, патронов и зарядов.

Во втором часу пополудни, 11 февраля, с колокольни монастыря заметили приближение толпы, шедшей с запада, от деревни Верхоярской, а вслед за тем возвратился в монастырь крестьянин Леонтий Боголюбов, которому мятежники засунули за пазуху бумагу для доставления ее монастырской братии. В бумаге этой, или, как сказано было в заголовке, в «известии о благополучии», походный атаман Прохор Пестерев писал, что он командирован из армии его величества с 1500 человек и 15 орудиями, для занятия Долматова монастыря, и потому просит покориться без кровопролития и выслать доверенных для переговоров.

«Сверх же того, вам объявляю, – писал он[285]285
  В объявлении от 11 февраля 1774 г. // Пермский сборник, 1859, ч. I, с. 62 и 63.


[Закрыть], – что уже и Казанская губерния, царствующий град Москва, также Нижний и другие города склонены наследником его императорского величества, государем цесаревичем и великим князем Павлом Петровичем, так и государем нашим Петром Федоровичем; Оренбургская губерния и показанные: Челяба, Троицкая и прочие жительства в склонность приведены благополучно; и если же, сверх сего, в верность не пойдете, то, конечно, оставаться будет вам от моей команды в беспорядке».

Не получивши ответа, мятежники в тот же день, с криком и гамом, ворвались в Долматов (село Никольское), зажгли два крестьянских овина и разбрелись по обывательским домам. Заняв дом крестьянина Петрова, бывший за рекой атаман Пестерев приказал устроить у своей квартиры виселицы, для наказания всех тех, кто откажется присягнуть императору Петру III. Скоро угрозы эти, в пример и устрашение населения, стали приводиться в исполнение. Атаман шайки повесил нескольких монастырских служителей, капитана Петра Вырубова и священника Павла Хорсина. Пестерев и его сподвижник Ражев истязали женщин, били многих кнутом и предавали разным пыткам всех остававшихся верными своему долгу и присяге.

На другой день после занятия села Никольского Пестерев отправил крестьянина Федота Макрушникова к монастырю с требованием, чтобы запершиеся в нем сдались без сопротивления. Посланный уговаривал собравшихся на стенах монастыря разойтись по домам и жить спокойно под защитой императора Петра III, обещающего свободу и вольность, и грозил в противном случае уморить всех голодом.

С своей стороны обороняющиеся уговаривали пришедшего оставить свое заблуждение и, по совету майора Завороткова, от имени всего Долматовского общества отправили Пестереву ответ, впрочем никем не подписанный[286]286
  От 12 февраля 1774 г. Зырянов А. Пугачевский бунт в Шадринском уезде и его окрестностях // Пермский сборник, 1859, ч. I, с. 64.


[Закрыть].

«О благополучии вашем, – писали монастырцы, – известие сюда от вас, через мужика, здешнего крестьянина, прислано, в коем смешнова достойные прописаны бредни, чему никоим образом статься не можно, да и помыслит ужасно, чтоб покойному государю императору Петру III прежде чаемого общего воскресения из мертвых одному воскреснут. Правда, будет общее всем воскресение, но как Святое Писание нам доказывает, что праведные воскреснут в живот вечный, а грешные в мучение вечное, и так разумеется, что тем воскресшим не понадобится тогда ни царю престола своего, ни богатому имения своего, а воздаст Бог каждому по делам его. А сия гнусная чучела [Пугачев], назвавшись таким ужасным по России именем, на подобие якоб воскрес из мертвых и желает похитить самим Богом узаконенную власть грабежами, разбоем и кровопролитием, чего и в целом свете не слыхано. А как не безызвестно, что всякий монарх вступает на престол правления тишиной и весьма полезным всему обществу спокойствием; а как ваш мнимый государь Петр III, император, в своем ложном и то письменном, а не печатном манифесте всему обществу в сведение не предъявил, где он и в каких местах через двенадцатилетнее время находился и для чего только в одну Оренбургскую губернию вкрался, простых нашу братию, мужиков, особливо от прочих мест ослепленных не везде прельщать и приводить в конечную пагубу, и награждать склонившихся к нему [старается] крестом и бородою, травами и морями и всякой вольностью, – чем мы и без его награждения от милостивой нашей Монархини довольствуемся. Крест Спасителя нашего всякий из нас православный христианин чтит и поклоняется, а бороды природные у всякого по человечеству имеются, растущие па ней волосы по своей воле кто стрижет и бреет, а иной и отпущает, в том принуждения никому нет; травами же и бородами мы без награждения вашего довольны и недостатка никакого не имеем».

Монастырское общество заявляло, что оно готово бы было покориться, если бы называющий себя государем Петром III появился в столице, там был принят и объявил о своем восшествии на престол, без грабежей и разорения народа. Обороняющиеся просили прислать им более ясные доказательства о подлинности государя и возвратить захваченных их пленных. Пестерев отвечал требованием покорности и уверял, что государь в самом непродолжительном времени отправится из Казани «к своей супруге», что печатных манифестов ему до сих пор сочинять было негде, «а когда он, великий государь, вступит в Петербург, тогда уже и печатные указы будет по всем губернским провинциям и городам публиковать и о всем истинно доказывать».

Запершиеся в монастыре просили оставить их в покое, отступить и донести своему государю, что они не послушали увещания его атамана. «А ежели кровопролитное злодейство с нами делать усилитесь, – писали они Пестереву[287]287
  От 12 февраля 1774 г. // Пермский сборник, кн. I, с. 68.


[Закрыть], – то Возбранная и Победительная воевода, Пречистая Благословенная Богоматерь нас защитить может. Так спасла она царствующий град Константинополь от Епифского воеводы, свирепого зверя кабана [?] и потопила в море многочисленные полки. Почему и ныне надежду нашу более на нее полагаем, что над вами, уже не так как с неверными, но яко с вероломными и поднимающими злодейским образом на своих братьев и на самую обитель оружие, учинит отмщение здесь, а особливо и в будущей жизни».

Отправив это увещание, долматовцы требовали, чтобы Пестерев через полчаса дал им ответ, что намерен делать. До вечера 12 февраля намерения неприятеля были неизвестны осажденным, а затем в монастыре был получен ответ, в котором предводитель мятежников писал, что в предстоящую полночь защитники должны ожидать на себя «храбрый пушечный удар». Пестерев и его товарищи надеялись, что молитвы Пресвятой Богородице и Николаю Чудотворцу (Великому) помогут им возвратить на истинный путь «из лесу заблудящих боязненных зверей и привести в истинную веру и кротость».

Ночь прошла покойно. Наутро в монастыре были отслужены утреня, обедня и молебен. Служивший иеромонах благословил крестом всех защитников, еще с вечера находившихся на своих местах.

В девять часов утра 12 февраля мятежники подошли к монастырю и открыли огонь из пушек и ружей. С монастырских стен отвечали тем же, и канонада эта продолжалась почти до полуночи, с малым вредом для обеих сторон[288]288
  В монастыре было ранено три человека, а у мятежников не более семи человек.


[Закрыть]. Утром 14-го числа инсургенты вновь предложили осажденным сдаться, но, получив отказ, продолжали перестрелку. Видя невозможность с успехом штурмовать монастырь, мятежники рассыпались небольшими шайками по окрестным селам и завладели ими. Встречая сочувствие среди податного и заводского населения и распространяя восстание во все стороны, пугачевцы мало-помалу окружили Шадринск со всех сторон. Сношения его с окрестностями были прерваны, и никто из обывателей не мог и не смел выходить из города далее пяти верст. Дорога из Шадринска в Сибирь была отрезана, и всякая попытка восстановить сообщение была тщетна. Только в конце февраля Шадринск был освобожден от блокады, когда 20 февраля, со стороны Маслянского острога, подошел отряд майора Жолобова, а затем, 23 февраля, вступил в город и отряд генерал-поручика Деколонга.

Соединившись в Шадринске с 12-ю легкой полевою командою, Деколонг все-таки не знал, на что решиться, и находился в крайне тревожном состоянии. «Я здесь, – доносил он[289]289
  В рапорте А.И. Бибикову от 27 февраля 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VIII.


[Закрыть], – а вокруг меня и за мной в Сибирской губернии, но большой почтовой дороге к Тюмени, сие зло, прорвавшись, начинает пылать». Опасаясь за свой тыл, Деколонг оставил намерение идти на помощь Долматову монастырю и предоставил его собственной защите.