Текст книги "Волчьи гонки"

– На тебя не угодишь! – резонно заметила Елена. – То слишком многолюдный, то, наоборот, плохо, потому что малолюдно!..

На четвертом большом ресторане они в конце концов остановили свой выбор. Обедали долго, не торопясь и не собираясь потом никуда в другие места, будь то универмаг или кинотеатр.

И на второй день американец так и не появился…

* * *

Вернувшись вечером из посольства домой в Дайканъяму, Мазун наскоро поужинал и засобирался вновь покинуть жилище.

– Куда ты на ночь глядя? – встревоженно спросила Маргарита.

– Сама понимаешь куда, – негромко ответил Богдан и предостерегающе приложил палец к губам.

– Когда хоть тебя ждать? – не унималась жена.

– Как только, так сразу! Когда закончим партии в бильярд, – сказал Мазун и по-приятельски подмигнул Маргарите. – Ложись спать, не дожидайся меня!

Свою машину Мазун не стал использовать. Не взял он и такси, а направился к ближайшей станции метро. Проверился на подходе к станции, пока еще было малолюдно. Вроде никого не видать.

На всякий случай Мазун сделал несколько пересадок в метрополитене, каждый раз проверяясь на предмет наличия наружки. Потом в последний момент вскочил в поезд на линии, ведущей в Икэбукуро.

Этот район находится в стороне от центра Токио, он попроще не только Гиндзы, но и Сибуя, Синдзюку. Однако и здесь полно универмагов, магазинов, ресторанов, офисных зданий. Особняком располагаются улицы, на которых размещаются ночные клубы, массажные салоны, турецкие бани. Именно на одну из этих улиц устремился Мазун, проверившись на выходе из метро на станции Икэбукуро.

С довольно широкой шумной улицы, расцвеченной неоновой рекламой, Мазун свернул в узкий переулок – значительно малолюднее и темнее по освещению. Оглянувшись, он не заметил никого, кто направлялся бы вслед за ним. Только впереди в конце проулка маячило несколько мужских фигур.

Богдан прошел несколько десятков метров и юркнул в серую железную дверь, не забыв напоследок оглядеться еще раз. Дверь сливалась со стеной серого цвета, и единственным живым привлекательным пятном на этом сплошь сером трехэтажном доме выделялась небольшая стеклянная витрина с цветными фотографиями девушек в купальниках.

Мама-сан встретила иностранца как старого знакомца, хотя он впервые появился здесь лишь два месяца назад и с тех пор побывал в заведении трижды.

– Добро пожаловать, дорогой гость! Мы так рады, что вы удостоили нас высокой чести своим посещением! – склонилась в низком поклоне женщина средних лет в ярком кимоно.

– Добрый вечер! – коротко приветствовал гость управляющую салоном.

– В этот раз не стоит утруждать себя изучением наших девушек по фотографиям и живьем!

– Что вы имеете в виду?

– Для вас будет особый подарок! Очень надеюсь, что он понравится вам.

При этих словах мама-сан два раза негромко хлопнула в ладоши. Через пару мгновений из боковой двери в холл выпорхнула молоденькая девушка прелестной внешности. Тонкая, стройная фигура, кукольное личико.

– Это наша новая сотрудница Митико-тян! – представила управляющая гостю очаровательное создание.

Девушка поклонилась гостю еще более низким поклоном, чем мама-сан, и замерла в этом положении на несколько секунд. И гость, и хозяйка с восхищением любовались этой прелестницей. Мужчина – с неподдельным изумлением и восторгом, женщина – с гордостью за обладание таким переходящим призом. Восхищение было совершенно искренним с обеих сторон, хотя его мотивы были разными у них.

Придя в себя и справившись с первой волной предвкушения предстоящего телесного пиршества, Мазун переспросил с некоторым сомнением в голосе:

– Митико-тян? – он выделил интонацией последний пункт словосочетания.

«Сан» после фамилии или имени означает «господин» или «госпожа» при обращении к взрослому человеку, которому выказывается уважение. «Кун» употребляется в тех случаях, когда обращаются к нижестоящему по возрасту или социальному положению. А «тян» используется исключительно после имени ребенка или подростка.

Мама-сан прекрасно поняла, что взволновало гостя, и незамедлительно пояснила:

– Митико уже совершеннолетняя. Мы обращаемся к ней на «тян», потому что она выглядит очень юной и кроткой.

* * *

На самом деле Митико Танаке было семнадцать лет. С пятнадцати лет она уже ублажала мужчин. Митико не была развратной девушкой – жизненные обстоятельства ввергли ее в такую жизнь. Ее крестьянская семья из префектуры Яманаси разорилась. Рис, который отец выращивал на небольшом участке, принадлежавшем семье из поколения в поколение, не обеспечивал семье прожиточный минимум. Риса хватало лишь частично на пропитание, а одним рисом сыт не будешь, к тому же нужна одежда, необходимо оплачивать счета за электричество, газ.

В итоге старший Танака стал декасэги – поденщиком из крестьян. Весной и летом он работал на своем крохотном рисовом поле буквально по колено в воде, а осень и зиму проводил в Токио или Осаке – втором после столицы по величине и значению городе Японии. Там он подрабатывал на стройках подсобным рабочим или же уборщиком мусора в парках – в зависимости от того, куда отправят на временные работы на несколько недель с биржи труда. Ночевал в теплое время года на лавках в парках, а в холодное – на скамейках на вокзалах. Экономя даже на ночлежках, чтобы принести лишние сотни иен в семью в деревне.

Через несколько лет такой жизни Танака перестал приезжать в деревню на лето, обосновавшись в городских условиях. Домой отправлял изредка короткие письма. Потом и письма перестали приходить от него.

Между тем мать тяжело заболела и вскоре умерла. Старшие брат и две сестры к этому времени уже перебрались в Осаку, и у них началась своя жизнь, в которой не оказалось места младшей сестре. Самим бы удержаться на плаву!

Добрые люди из деревни представили Митико местному перекупщику, который скупал у сельчан рис, а затем перепродавал его более крупным предпринимателям. Он рассказал о юной красотке и ее тяжелой судьбе своему бывшему односельчанину, с которым поддерживал связь и после того, как они разъехались из одной деревни по разным географическим направлениям и разошлись по различным жизненным стезям. Односельчанин со временем стал довольно заметной фигурой в Ямагути-гуми – крупнейшем гангстерском синдикате на Японских островах, действовавшем прежде всего в Кобе – крупном портовом городе на юге острова Хонсю – и в расположенной неподалеку Осаке, а также и в других регионах страны.

В Японии, Южной Корее и других странах Восточной Азии выходцев из одного населенного пункта, учебного заведения обычно связывают тесные узы на всю жизнь. Они помогают друг другу, тянут за собой, когда один из них пробивается наверх.

Сельский предприниматель дорожил дружбой с якудза из Ямагутигуми, покровительство которого он припасал на всякий случай. Это не было настоящей дружбой, слишком на разных полюсах и на ступеньках иерархической лестницы они находились. Но тем не менее эти отношения приносили пользу обоим.

Вот и в случае с Митико Танакой обоюдная выгода была налицо. Якудза доложил боссу о юной красавице из Яманаси, оказавшейся в критической жизненной ситуации, и тот приказал доставить в Кобе этот «живой товар» и со временем использовать «по назначению». В итоге якудза заработал дополнительные очки у босса, а сельский предприниматель получил причитающиеся комиссионные.

Митико Танаку с ее согласия привезли в Кобе и поселили на маленькой съемной квартире, куда три раза в неделю приходила служанка убраться и приготовить еду. Митико стала посещать местную школу, делать дома уроки, а свободное время посвящать занятиям музыкой и пением в школьном кружке. От обычной школьницы ее отличало то, что она жила одна, а не в семье, хотя в обязанности служанки входило не только убираться в квартире и готовить нехитрую пищу на несколько дней: варить рис и овощи, покупать яйца, сахар, чай и соль. Она присматривала за девушкой, подмечая, не баловалась ли она пивом, не водила ли домой подруг. Служанка проводила также душеспасительные беседы с Митико, убеждая ее, как ей повезло, что над ней шефство взяли серьезные люди. При этом она подчеркивала, что девушки, женщины призваны почитать мужчин, стараться услужить им. Стала намекать, что мужская половина населения ждет от женской части ласки и услад. Но этого достойны не все мужчины, а только те, на которых укажут покровители Митико.

Дважды в неделю квартиру, где жила Митико, посещала преподавательница английского языка. Это была старая дева за сорок с университетским образованием. Она непрерывно поправляла очки, сползавшие на нос. В ее функции входило учить Танаку исключительно разговорной речи. Кроме того, она преподавала азы светских манер: как правильно пользоваться приборами за столом, как поддерживать беседу о погоде и телевизионных сериалах. Она же ходила с Митико в универмаг, когда наступала необходимость приобрести девушке одежду и обувь по сезону. Преподавательница одевалась однообразно, безвкусно: в широченные юбки и бесформенные блузы, но, как ни странно, подсказывала Митико приобрести именно те вещи, которые ей шли и сидели как влитые.

Через полгода после переселения Митико Танаки в Кобе пробил ее час. Пришло ее время юной куртизанки.

Преподавательница английского языка передала Танаке указание встретиться с влиятельным господином и выполнить все, о чем он попросит. Она же привела ее в просторные апартаменты, куда вскоре прибыл этот господин. Им оказался пожилой толстый гайдзин[7]7
  Гайдзин (япон. яз.) – сокращенно от гайкокудзин – иностранец, чужеземец, чужак.


[Закрыть] белой расы в форме капитана дальнего плавания с четырьмя шевронами на рукаве пиджака.

Стол был сервирован фруктами, печеньем и шоколадными конфетами. Стояли две бутылки алкогольных напитков: виски и белое сухое вино. Гайдзин налил себе виски, а Митико – белое вино. Они чокнулись, и он хлопнул виски, а она отпила полбокала вина. Митико попробовала алкоголь впервые, и у нее сразу же слегка закружилась голова. Больше она не пила, хотя капитан не ограничивал себя в крепком алкоголе.

В первый раз у нее был и мужчина. Хотя назвать это половой связью можно лишь с натяжкой.

После выпивки гайдзин потянул Митико на диван и стал раздевать ее. Она не сопротивлялась, помня рассказы служанки-наставницы о необходимости ублажать мужчин в определенных случаях. Сам он не стал снимать одежду.

Уложив девушку на диван так, чтобы ее туловище находилось на диване, а ноги свисали к полу, капитан пристроился внизу, любуясь молодым телом. Он принялся нежно, а потом все более неистово целовать сверху вниз это свежее, влекущее к себе тельце.

В дальнейшем Ямагути-гуми использовала капитана дальнего плавания для перевозки наркотиков из Колумбии на Японские острова. Конечно, не он сам перевозила наркотики. Он обеспечивал проход на судно нужного человека и подсказывал ему, где лучше укрыть небольшой по размеру, но тянущий на миллионы долларов груз.

Понадобилась ли записанная на кинопленку сцена любовных утех капитана с несовершеннолетней японкой или оказалась достаточной сумма, предложенная ему японскими партнерами? Возможно, пригодились оба варианта.

В следующую встречу с мужчиной в интимной обстановке Митико Танака уже по-настоящему лишилась невинности. Потом последовали клиенты мужского пола различного возраста, разной национальности, отличающиеся внешностью и телосложением. Но всех их объединяло то, что они принадлежали к когорте преуспевающих людей – бизнесменов, политиков, дипломатов.

Встречи проходили в крупных городах, прежде всего на основном японском острове Хонсю: Токио, Иокогаме, Осаке, Киото, Нагое. В городе Саппоро – административном центре острова Хоккайдо, ближе всего расположенного к Советскому Союзу – Курильским островам. В больших городах на островах Сикоку и Кюсю, находящихся к востоку и югу от Хонсю. На самом крупном южном острове Окинава Митико Танаке не довелось побывать. Там самое значительное присутствие вооруженных сил США в Японии. Но с американцами Танаке приходилось пересекаться в японской столице, а также в Осаке и Иокогаме.

Эти свидания проходили нечасто: один-два раза в месяц, но они стоили того, поскольку забота опекавших ее якудза стала еще более плотной и щедрой.

У Танаки на данном этапе не было выбора. Она рассчитывала на продолжение учебы после школы в университете за счет Ямагути-гуми. А там видно будет, думала Митико, надеясь когда-нибудь выскользнуть из заботливых, но цепких рук якудза, не понимая, что тот, кто свяжется с гангстерами, обречен быть в их удушающих объятиях до конца своих дней.

* * *

Мазун и девушка прошли по коридору, она отворила дверь и пропустила гостя вперед. Они вошли в просторную комнату с минимальным количеством мебели. Собственно, к мебели относились только низкий прямоугольный столик с двумя пуфами вместо стульев и ширма. Главенствовало в помещении большое кресло специального назначения.

Это кресло походило на гинекологическое кресло, но значительно больше по размеру. К тому же обито кожей красного цвета.

Но самое главное – кресло подвешено к потолку на двух стальных креплениях. Оно представляло собой нечто среднее между медицинским креслом и качелями, причем в ярком, вызывающем обрамлении. На нем могли бы выступать воздушные гимнасты в цирке или, на худой конец, изгаляться стриптизерши в ночном клубе. Но здесь был не цирк, а салон, хотя какое-то ощущение балагана, смешения жанров все же присутствовало. И еще Мазун почувствовал внутренними органами и фибрами души радостно-тревожный озноб томления и ожидания, перемешанного на сексуальных фантазиях вместе с неизвестностью и новизной, определяемых очень скромным и нежным обликом девушки.

– Митико! – представилась девушка, обнажив ровный ряд жемчужных зубов.

– Джонни! – сказал, в свою очередь, гость.

– Садитесь, пожалуйста! – сказала по-английски Митико, указав плавным движением правой руки на столик и пуфы.

Мазун присел за столик и принялся разглядывать надписи на бутылках. Здесь были и виски, и джин, и кока-кола, и японская тансансуй – минеральная вода из горных источников. Закуски, даже орешки, не предусматривались. Видимо, алкоголь предназначался для поднятия духа, а телесный голод должен быть удовлетворен иным способом.

– Какая сегодня хорошая погода: ни дождя, ни сильного ветра, – продолжила на ломаном английском языке Митико.

– Да, совершенно верно, – ответил гость. – Погода радует.

– А мы рады вашему приходу к нам в гости. Для нас это большая честь!

– Для меня сюрприз встретиться с такой красивой и воспитанной девушкой. К тому же прекрасно владеющей английским языком.

– Что вы! Я еще очень плохо говорю по-английски.

В данном случае, можно сказать, гость и девушка поменялись ролями. В Японии принято выражать восторг иностранцу по поводу прекрасного владения им японским языком, когда чужестранец с трудом произносит два слова по-японски. В ответ следует говорить, что еще недостаточно хорошо знаешь язык.

Митико налила новоявленному Джонни виски. Хотела разбавить содовой водой, но он жестом предостерег от подобной ненужной нагрузки. Себе она плеснула минеральной воды.

Через несколько минут молчания, заполняемого употреблением обоими напитков, девушка вновь обратилась к гостю:

– О фуро-ва ика-га дэс ка?[8]8
  Как насчет ванны? (перевод с япон. яз.)


[Закрыть]

Но тут же смутилась, поняв, что сказала не то, и продолжила по-английски:

– Не хотите ли принять ванну?

Гость с недоумением посмотрел на нее. Не потому, что не понял сначала японской фразы, а поскольку собирался все же заняться несколько иным делом, нежели принятием ванны.

Митико встала и направилась к ширме, приглашая Джонни за собой. Он последовал за ней.

За ширмой стояло офуро – японская ванна в форме бочки, в которой сидят по горло в горячей воде. В семье обычно ванну принимает сначала муж, отец семейства, после него в эту же воду погружается жена, а потом по очереди – дети, начиная со старшего. При этом в офуро они только сидят и наслаждаются горячей водой, но не моются. Омовение с использованием мыла и мочалки происходит перед погружением в офуро, на низкой скамейке в предбаннике.

Митико приняла из рук Джонни пиджак, а дальше все делала за него сама. Стала медленно расстегивать пуговицы на рубашке и снимать ее. Потом расстегнула молнию на брюках и помогла избавиться от них. Оставшись в трусах, гость хотел было залезть в офуро, но девушка мягко остановила его и сняла с него трусы. Джонни наконец опустился в офуро.

Митико продолжала обихаживать гостя и после того, как он очутился в горячей воде. Она принялась медленно оглаживать ладонями его тело: шею, грудь, ноги.

В конце концов девушка все же нарушила японскую традицию и не стала дожидаться, когда старший по возрасту закончит омовение и освободит ей место в офуро. Она грациозно скинула с себя юката[9]9
  Юката (япон. яз.) – ночное кимоно, отличающееся от обычного кимоно тем, что из хлопка, а не шелка, и опоясывается узким пояском, а не оби – широким специальным поясом.


[Закрыть] и скользнула в офуро, слегка потеснив мужчину.

Их совместное «омовение» сопровождалось постаныванием девушки и хриплым сопением мужчины. Завершив «водные процедуры», Митико и Джонни переместились в «гинекологическое кресло». Вернее, она уселась в кресло, а он пристроился по соседству.

Здесь они уже не сдерживали своих чувств. Она неистово вскрикивала, смирившись с неизбежностью выдавать свои эмоции, а он по-звериному рычал, как будто раздирал тушку более слабого собрата.

Она принимала самые невообразимые позы, словно гуттаперчевая гимнастка. Он порой с трудом умудрялся приспособиться к ней. Они находились и в стационарном положении, и раскачивались в кресле, как на качелях. Но в обоих случаях то улетали вверх, на небо, то падали вниз, в преисподнюю.

После завершения «вольных упражнений» Джонни первым делом поинтересовался графиком работы Митико. Он пообещал непременно навестить ее, и не один раз. Она с неподдельной радостью приняла это известие. Похоже, они подошли друг другу.

Покинув ближе к рассвету дом свиданий, Мазун по дороге к метро Икэбукуро с наслаждением прокручивал в памяти самые сладострастные мгновения общения с Митико. Он понял, что не сможет отказать себе в том, чтобы вновь и вновь видеться с этой удивительной, незабываемой девушкой.

С Митико он стал встречаться не только на месте ее работы. Они не так часто, но регулярно ужинали вместе в небольших ресторанах в Сэтагая, Иоиоги, Синагава и других районах Токио. Иногда посещали кинотеатры, смотрели американские и японские фильмы. Однажды побывали на сеансе знаменитого французского фильма «Эммануэль-2». Эта лента эротического содержания рассказывала о молодой жене французского дипломата в Бангкоке, которую соблазняли мужчины и женщина, а потом она вошла во вкус и сама стала соблазнять других. Митико и Джонни весь фильм держали друг друга за руки.

Мазун с нетерпением ждал новых встреч с Митико. Он привязывался к ней все больше и больше…

* * *

На следующий день после очередного захода «Мидуэя» в Иокосуку Веригин отправился в Иокогаму. Это был рабочий день – среда.

С территории посольства СССР Веригин выехал на машине Мазуна, но не как обычно – сидя на переднем пассажирском сиденье рядом с водителем, а лежа на полу автомобиля между передними и задними сиденьями. Одет он был в обычный деловой костюм черного цвета и белую сорочку, но без галстука, который на всякий случай припрятал в кармане пиджака.

Мазун повел машину в сторону Синагавы, к советскому торговому представительству. Дежурного автомобиля японской наружки от посольства за ними, вроде бы, не последовало. Однако японцы могли незаметно сесть на хвост и потом, на одной из токийских улиц.

На проспекте за Токийской башней, служившей ретранслятором телевизионного сигнала и одновременно местом экскурсий, Мазун остановил первой свою машину на красном сигнале светофора. Когда еще горел красный свет, Мазун неожиданно рванул «мазду» вперед и резко повернул налево на соседнюю улицу. Затормозив, остановился буквально на две секунды. Богдан дождался, пока Юрий вывалился из автомобиля на тротуар, и тут же дал газу и устремился дальше вперед.

Веригин молниеносно вскочил на ноги и смешался с прохожими. Затем свернул в первый попавшийся супермаркет. Там он повел перед собой тележку, загружая ее зеленым салатом в пластиковом пакете, помидорами в упаковке, двумя полуторалитровыми пластмассовыми бутылями с кока-колой. Оставив тележку с продуктами в конце торгового зала около туалета и служебного входа в подсобное помещение, Веригин вошел в туалет и заперся в кабинке.

Выйдя из туалета, Веригин не притронулся к тележке с выбранными продуктами, а шмыгнул в дверь, ведущую в подсобку. Там несколько женщин в белой форменной одежде этого супермаркета и синих фартуках сортировали разные товары: морковь, огурцы, помидоры, яблоки, груши, апельсины. На мужчину европейской внешности почти никто не обратил особого внимания – каждая работница была занята своим делом. Лишь одна японка искоса взглянула на него, но этим и ограничилась – ее не касалось, кто прошел через подсобку, не ее ума это дело, на то имеется в супермаркете менеджер.

Веригин вышел во двор, а оттуда – в соседний переулок. К транспортному узлу Синагава, где сходились линии метро и городской железной дороги, он направился пешком, меняя направления движения по шумным улицам и малолюдным переулкам.

Уход от наружки в городских условиях был его коньком, если угодно, фирменным знаком. Это была его стихия, его снежные просторы, где он, словно волк, ушел бы от погони людей с ружьями наизготовку.

Наружного наблюдения, судя по всем признакам, не наблюдалось. Но Веригин все равно кружил и кружил по окрестным улицам, неоднократно проверяясь.

Потом остановил третье по счету проезжавшее мимо зеленое такси и попросил ехать в сторону вокзала Синагава. Не доезжая километра до Синагавы, вышел из такси и вновь запетлял, заметая следы. На вокзале сел в поезд метро и поехал к окраине города.

Перебрался в электричку на пересадочной станции и поехал уже прямиком в Иокогаму.

В портовом городе Веригин направился в приморский парк, малолюдный в этот будний день, редкие мамаши с колясками или с малышами, которые уже передвигались сами, прогуливались по аллеям. Погуляв так с полчаса и удостоверившись, что слежки нет, пошел в Чайна-таун.

В китайском квартале Веригин по наитию зашел в самый большой местный ресторан, где они побывали с Еленой в первый визит в Чайна-таун. Он не стал раздумывать и метаться, а твердо остановил выбор именно на этом ресторане.

На входе на столике были разложены буклеты с фотографиями Чайна-таун и извещением о том, что очередной День Чайна-таун состоится через месяц. Приглашались на этот праздник патроны местных магазинов и ресторанов. Под патронами подразумевались постоянные посетители данных заведений.

Веригин положил буклет в левый карман пиджака, поскольку правый был занят галстуком. Не спеша вошел в основной зал под непрерывные поклоны встречавшего его персонала.

В зале было не так многолюдно, как в выходные дни, когда они с Еленой побывали здесь. Занята лишь треть мест. Но не в этом суть. Главное – в конце зала сидел за столиком в одиночестве американец! Тот самый, с фотографии!..

Служка попыталась усадить нового гостя за столик в середине зала, но Веригин прошел в конец помещения и сел за столик – второй от того, где располагался янки. Сделав не столь обильный заказ, как в прошлый раз, Веригин направился в туалет.

Возвращаясь на свое место, новый посетитель ресторана остановился у столика, где обедал американец.

– Хай! – на американский манер приветствовал белолицый посетитель своего собрата по расе.

– Добрый день! – ответил клиент по-английски с явным американским акцентом.

– Неплохой ресторан, не так ли? – спросил на английском языке тоже с американским произношением новый посетитель ресторана.

– Да, это так! – коротко подтвердил американец.

– А другие хорошие китайские рестораны здесь есть?

– Например, через три здания отсюда, – американец показал рукой вправо.

– Вы там бывали?

– Приходилось. И собираюсь пообедать там послезавтра.

– Большое спасибо!

– Не за что!.. – несколько недоуменно произнес американец.

Вернувшись за свой столик, Веригин принялся поглощать блюда, которые ему поднесли, как только он уселся. Он не спешил с едой, обдумывая следующие ходы. Решил не спешить и в делах, а вернее, в операции, которая по сути уже началась.

Американец завершил трапезу и покинул зал, на ходу коротко кивнув соплеменнику. Тот вежливо привстал и лучезарной улыбкой проводил соседа по ресторану.

Покончив с едой, Веригин покинул ресторан и сразу же отправился на железнодорожный вокзал. Приехав на станцию Синагава, он подошел к телефону-автомату и набрал номер советского торгпредства.

– Моси-моси! Акутагава-сан о-нэгаи симас![10]10
  Аллё! Попросите, пожалуйста, господина Акутагаву! (перевод с япон. яз.)


[Закрыть]

– Матигаимасита![11]11
  Ошиблись! (перевод с япон. яз.)


[Закрыть] – коротко ответил дежурный по торгпредству.

– Акутагава-сан о-нэгаи симас![12]12
  Попросите, пожалуйста, господина Акутагаву! (перевод с япон. яз.)


[Закрыть] – вновь услышал дежурный в телефонной трубке.

Дежурный молча отключился от городского телефона и набрал оставленный ему внутренний номер советского учреждения.

– Дважды ошиблись номером! – проинформировал дежурный молчаливого слушателя на другом конце провода.

«Дважды» означало «через двадцать минут».

Мазун, весь день проведший в торгпредстве, немедленно выехал к вокзалу Синагава. На ближайшей от вокзала подземной парковке он съехал на своем автомобиле на самый нижний этаж – минус 3. Оставив машину незакрытой, Мазун выбрался наружу и пошел к вокзалу. Там он изучил расписание пригородных электричек и поездов более дальних направлений и сделал соответствующие пометки в блокноте.

Пока он отсутствовал, в его автомобиль проник «незваный гость». Из-за одной из колон, служивших опорами для потолка третьего подземного этажа и пола второго подземного этажа, отделилась фигура, подошла к «мазде» и открыла заднюю дверь. Через несколько секунд пассажир растворился в салоне. Он улегся на пол между передними и задними сиденьями и накрылся пледом.

Мазун вскоре вернулся на паркинг и поехал в советское посольство на Роппонги. На посольской подземной парковке Веригин вылез из машины Мазуна и пересел в свой автомобиль, на котором отправился домой в «Дайканъяма апартментс», предварительно повязав галстук.

* * *

Через день Веригин отправился в Иокогаму, использовав помощь оперативников Щеглова и Снаткина. На машине Щеглова, согнувшись в багажнике, он выехал с территории советского посольства. На этот раз в качестве направления был выбран район Сибуя, а не Синагава.

Щеглов остановил автомобиль у границы площади прямо перед светофором. Когда зажегся красный сигнал для автомобилей, на площадь устремились сразу шесть потоков пешеходов – четыре потока по периметру и два – по диагоналям, рассекавшим площадь. Когда пешеходы только начали заполнять площадь, Щеглов неожиданно продвинулся на своей машине на пять метров вглубь этого человеческого моря.

Услышав условный сигнал, Веригин открыл крышку багажника, закрепленную лентой «скотч», и выскользнул наружу. Лишь несколько японцев с удивлением посмотрели на него. А он молниеносно растворился в толпе пешеходов.

До Иокогамы Веригин добрался на сей раз другим маршрутом, не по железной дороге с вокзала Синагава. Пересаживаясь от Сибуя с автобуса на автобус, он наконец пересел на экспресс до аэропорта Ханэда. Там он вышел из автобуса и пошел к стоянке такси. Переждав, пока японцы заняли несколько таксомоторов, он сел в очередную машину и по-японски попросил отвезти его в Иокогаму.

В Чайна-таун Веригин прибыл заранее и вошел в ресторан, о котором говорил американец, за полчаса до начала обеденного времени. Скоротал время до обеда, заказав несколько легких закусок. Еще через полчаса появился ожидаемый объект.

Американец вошел в зал и последовал за метрдотелем, отводившим его к столику.

Веригин расположился в середине зала, но не у окон, чтобы его не было видно с улицы. В ресторане он разместился так, что в любом случае американца провели бы к столику недалеко от столика Веригина. Так и оказалось: метрдотель и следовавший за ним американец приближались к столику Веригина, направляясь в дальний конец зала.

Веригин не стал подниматься из-за столика, а лишь поднял руку и приветственно помахал ею американцу. Тот приподнял правую руку в знак приветствия.

– Присоединяйтесь ко мне! Я рад встрече! – произнес Веригин по-английски.

Американец на секунду замешкался, соображая, что делать – присоединиться к незнакомцу, хоть и соплеменнику, или пообедать в одиночестве.

– Хай! – негромко сказал американец, оттягивая время для принятия решения.

– Выпивка за мой счет! – пояснил Веригин. Если бы он предложил оплатить обед полностью, это прозвучало бы слишком навязчиво. А только выпивка – воспринимается более нейтрально, хотя и выгодно новому гостю ресторана.

Американец принял решение и направился к столику нового знакомого. Тот встал, приветствуя сотоварища по обеду, и протянул ему руку для пожатия:

– Джордж! – представился Веригин. Юрий – это сокращенный вариант от Георгия, а Георгию соответствует Джордж, подумал хозяин столика.

– Стивен! – так же коротко откликнулся американец, пожимая протянутую ему руку.

Они уселись за столик и несколько секунд молча разглядывали друг друга. Стивен был в джинсах, ковбойке и синей куртке. Джордж выглядел более официально. В деловом темно-сером костюме, голубой сорочке и синем галстуке. Но все же не в черном костюме, белой сорочке и черном галстуке, что слишком сильно отдавало бы официозом.

– Этот ресторан тоже очень хороший. Чувствуется высокий класс, – начал беседу Веригин. С одной стороны, он разрядил молчание, а с другой – провел ниточку к их первой встрече в другом ресторане здесь в Чайна-тауне, тем самым установив пока еще зыбкую, но все же связь между ними.

– Я этот ресторан тоже люблю посещать, – пояснил Стивен. – Здесь отличная кухня и прекрасное обслуживание.

– Чувствуется, что вы любитель китайской кухни. Вам и карты в руки – заказывайте нам все, что сочтете достойным.

– Так уж и все? – недоверчиво переспросил Стивен. Американцы редко приглашают к себе домой в гости, а в ресторанах обычно расплачиваются каждый за себя.

– За оплату счета не беспокойтесь! Беру на себя, – пояснил Стивену Джордж, чтобы тот не волновался по поводу оплаты. Сначала упомянул об оплате выпивки, а теперь и весь счет берет на себя.

– Выберу самое изысканное и необычное, но необязательно самое дорогое, – сказал Стивен, тем самым дав понять, что внесет свою лепту в оплату обеда за счет выбора прекрасных, но не слишком дорогих блюд.

– Сделка! – радостно улыбнувшись, произнес Веригин, работая под американца, поскольку американцы любят конкретизировать договоренности и действия: договорились о чем-то собеседники, то это уже «сделка», встретились молодой человек и девушка за ужином в кафе или ресторане, то это уже «свидание», а не просто ужин.