Текст книги "Астровитянка (сборник)"

«Глава династии Симмонсов. Шестьдесят лет. Интеллект сто десять. Активно коллекционирует девочек от десяти до пятнадцати. Будь очень осторожна. Про его спутницу ничего не знаю, хотя догадываюсь…» – шепнул Робби.

– О боже, как вы очаровательны! – откровенно и жадно стал разглядывать Никки король Симмонс. – Зачем вам учиться? С такой внешностью вас ждёт великое будущее без всяких дипломов! Да хоть завтра мы можем полететь в мой замок, и вы получите от жизни всё, что только пожелаете! Душенька, вы мне так нравитесь!

Король Симмонс совершенно не маскировал своих намерений и скрёб по Никки липкими поросячьими глазками.

– Полегче, ваше величество, – сказал нервно герцог Джон, – она моя гостья.

Он сделал ударение не на «гостья», а на «моя», что царапнуло слух Никки.

– Ну-ну, герцог, – благодушно зашлёпал губами король Симмонс. – В чём проблема, сынок?

«А вот говорить джентльмену в глаза всю правду о нём – социальный долг каждой леди».

– Проблема в том, что вы мне не нравитесь, – спокойно ответила Никки королю Симмонсу. – Вы толсты и губасты, мужской шарм в вас полностью отсутствует, интеллект в полтора раза ниже моего, ну и, конечно, масса дурных, просто отвратительных привычек. Нельзя же всё компенсировать деньгами, голубчик. Надо хоть немного думать об окружающих.

Девочка в чёрном вздрогнула и ссутулилась.

– Какого чёрта, герцог! – корабельной сиреной взревел багровый король-толстяк. – Ваша девка меня оскорбила!

Но герцог Джон молчал – он потерял дар речи.

Зал перестал танцевать и веселиться, все обернулись на шум.

– К зданию, в котором вы держите своих… воспитанниц, – процедила Никки, – вызвана полиция и «скорая помощь». Кто-то решил не дожидаться обещанного великого будущего…

Бритоголовая девочка задрожала, лицо её скривилось от ужаса и подступающих слёз. Толстяк это заметил и грубо заорал на неё:

– Не сметь плакать! Это враньё! Мне бы сообщили!

И тут же на его т-фоне вспыхнул красный сигнал.

– Чёрт! Чёрт! Чёрт! – вскочил король Симмонс. – Полетели домой!

– Девочка, неужели у тебя даже плакать нет права? – крикнула Никки девчонке в чёрном. – Почему ты не уйдёшь от этой свиньи?

Девчонка немедленно разревелась и потеряла бутафорские очки.

– У меня контракт! Контракт! Я не могу! – отчаянно рыдала она, оборачиваясь и жалобно глядя на Никки мокрыми глазами, а толстяк выкручивал девчонке руку и свирепо тащил её к выходу.

Никки вскочила на ноги. Ей было душно, и она не могла находиться здесь больше ни секунды.

– Спасибо, герцог, – отрывисто сказала она, – за лыжную прогулку. Я улетаю.

И решительно направилась к ближайшим дверям. Герцог сзади завопил:

– Никки! Подождите, Никки!

Но рассвирепевшая Никки не останавливалась. Тогда на её перехват бросился здоровенный слуга, протягивая длинные руки. Хотя его главной обязанностью было открывание тяжёлых дверей, он решил подсобить хозяину и в сердечных делах.

Увы! Лакей-здоровяк не знал, что у Никки портится характер. Неожиданно для себя лакей пересмотрел свои жизненные устремления и с удивлённым грохотом врезался в совсем недавно установленную дверь из редких пород дерева. Он не только открыл её перед Никки, но даже всем телом придавил массивные створки к полу – чтобы Никки было удобнее пройти. Никки решила не царапать острыми каблуками ценную дверь, выпавшую из стенного проёма, и прошлась по лакею, не оборачиваясь на зашумевший великосветский зал.

В вечернем платье и кроссовках, забросив сумку на спину, Никки быстро шагала по дворцовым коридорам. Робби включил сенсоры на полную катушку и подсказывал дорогу. Где-то в ожерелье был и хороший звуковой анализатор, и до Никки доносились отголоски жизни обитателей замка герцога Дональдса – хозяев, гостей и армии слуг:

– …куда ты тащишь поднос, чучело? В зелёную спальню велено доставить…

– …машина – блеск! Делает пятьсот за восемь, а главное – кресла раскладываются в шикарную кровать с отличными…

– …поссорились мы с ней слегка… ну, а выпил я крепко… смотрю на себя дома – боже мой! – все руки в крови, вся рубашка в крови…

– …если этот болван сумеет купить дешевле двадцати с половиной – пусть берёт…

– «…из таких очкариков в два счёта делаю жмуриков!», а он мне: «Позвольте, сударь!»… я чуть не обоссался от смеха…

– …раскричалась – почему банковский счёт пустой?! Да ты, дура, грю, сама…

– …видел новую пассию герцога? Да, хороша дикарка… я бы очень не отказался…

– …порошок «мечта идиота» – стоит всего сотню, а хватает на три часа… голова потом – ну ни капельки не болит. По знакомству даю вам скидку десять процентов…

– …О боже! Господи Иисусе! О боже! Господи Иисусе!..

– …дело маленькое, стою, глаза браво выпучил, кричу «Не могу знать!», а он меня как…

– …милочка, если я ещё хоть раз увижу в своём доме этого молодого хлыща, то…

– …не-ет, говорю я, ты ещё и половины не отработала… потом как заверещит…

«Это не замок с башенками, а вонючая банка с пауками! – с омерзением подумала Никки. – Шопен здесь не звучит!»

Наконец она добралась до стоянки-шлюза и с разбегу нырнула в дверь ожидающего такси. Никки чувствовала себя ужасно – девочка в чёрном, не выходила у неё из головы, а воспоминание о короле Симмонсе, назвавшем её девкой, вызывало такую физическую тошноту, что девушка опасалась не дотянуть до Колледжа. «Человек не может оставаться человеком, если он обращается с другими людьми, как с животными…»

Никки чувствовала, как её затягивает чёрная пучина депрессии, и отчаянно пыталась зацепиться за что-нибудь позитивное, но в голове толкались только рыла: госпитальный громила-охранник… Дитбит… Симмонс… зеркальный убийца… снова Симмонс…

Девушка как могла боролась с рылами, но вдруг они расступились, и появился ОН.

И её пронзило понимание!

«А-а, старый знакомый… – Никки смертельно побледнела, – снова пожаловал…»

Это был МРАК – тот самый, который чёрным удушьем навалился на неё, маленькую Никки, и напугал до смерти. МРАК, отнявший всё, что у неё было в жизни, МРАК, от которого она визжала так, как потом уже не кричала никогда в жизни. Она прекратила вопить, лишь когда жестокий удар перебил ей позвоночник и сознание покинуло объятый болью и страхом мозг. Если бы она не сломала шею, то просто умерла бы от ужаса, задушенная МРАКОМ.

И вот ОН снова пришёл.

Никки попятилась, схватившись за горло и хватая ртом густой клейкий воздух. Её ноги быстро стали неметь, а шея вспыхнула огнём. В этот момент дверь такси открылась, и девушка буквально вывалилась на ярко освещённую площадку перед Главной башней…

В страшной панике Никки примчалась в свою комнату и включила все лампы и светильники. Не сообразив, отдёрнула штору, но из-за оконного стекла на неё оскалилась ночь. Никки шарахнулась, но неожиданно её взгляд притянулся к освещённому квадратику Джерриного окна в башне Сов. Тёплый лучик коснулся Никки. Она почти закричала в т-фон, и удивлённый голос сразу ответил:

– Никки?

– Джерри! – с пронзительным облегчением воскликнула Никки. – Пожалуйста, приходи ко мне!

– Ты разве не в замке Дональдса? – Джерри нескрываемо обрадовался.

– Нет, я уже у себя дома. Приходи, чаю попьём, только… не выключай т-фон, пока идёшь, – и Никки, не переставая болтать о пустяках с Джерри, быстро поставила на кофейный столик чашки и печенье, всей холодной кожей ощущая, как отступает МРАК из углов комнаты.

– Почему ты уехала из замка? Тебе не понравилось? Герцог посмел быть грубым с тобой? – спросил вошедший Джерри, и в последнем его вопросе прозвучали металлические нотки.

– Кататься на лыжах по снежной горе – это нечто! Я прекрасно отдохнула – вернее, устала… а потом началась вечеринка, такая му-утная… там бродили такие мерзюки, что я решила уехать домой… – не очень внятно объяснила Никки. – Ты знаешь, Джерри, мне в голову пришла совсем детская мысль. Оказывается, для сказочного замка главное – не башенки, а его обитатели. В этом смысле дворец Дональдсов – это не замок, а просто многоэтажный зоопарк. Да простят меня звери…

Они сидели и пили чай, болтали о школьных всячинах, и Никки отдыхала душой и глазами на нормальном человеке. Но она обратила внимание, что Джерри всё время отводит от неё взгляд.

– Почему ты смотришь по углам, а не на меня? – прямо спросила девушка.

– У тебя очень… красивое платье, – с некоторым усилием сказал Джерри.

– Что-то не так? – забеспокоилась чуткая Никки.

– Оно очень… м-м… откровенное, – покраснел Джерри.

– Ну, не я же его придумала! – удивилась Никки. – Оно было в каталоге, в разделе «Первый раз на светский приём». Я купила его по Сети и сунула нераспечатанную коробку в сумку… Стала одеваться – кошмар! Ткани мало, а частей много, всё какое-то полупрозрачное, еле собрала всю конструкцию вместе… Но я всё правильно соединила – у меня не осталось лишних деталей, за исключением вот этой…

Никки достала из сумки что-то длинное и ажурное.

– Тут есть застёжка, и я решила, что это какой-то модный пояс… но потом нашла другой, обычный поясок. Я так и не решила, куда это надевать.

– Это не совсем пояс, – кашлянув, сказал Джерри, – это носят… ближе к шее.

– А зачем? – с любопытством естествоиспытателя спросила девушка.

– Э-э… – дорожа репутацией эксперта, осторожно сказал Джерри, – не могу ответить на этот вопрос… э-э… со всей определённостью.

– Надо будет спросить Дзинтару или Изабеллу… – вздохнула Никки, запросто засунула руку в вырез платья на талии и со звонким щелчком что-то поправила в своём наряде.

Вскоре разговор стал угасать.

– Слушай, Никки, ты на ходу спишь. – Джерри решительно встал со кресла. – Я пошёл к себе. Отдыхай.

– Я ненавижу спать, – сомнамбулически раскачиваясь в кресле, жалобно пробормотала Никки, у которой отчаянно слипались глаза после долгого дня с горнолыжным катанием. – Мне снится всякая дрянь… Мне страшно…

– Давай я посижу с тобой, пока не заснёшь покрепче… – несмело предложил Джерри. – Помнишь, как ты мне колыбельную пела?

– Посиди, – согласилась смертельно сонная Никки, поднялась с кресла и сразу сбросила тонкие бретельки вечернего платья с плеч.

Платье рухнуло на пол так быстро, что Джерри еле успел отвернуться – ну… почти успел. Он, переводя дух, смотрел в угол комнаты невидящими глазами и с досадой думал, что Никки упорно не желает понимать, какое действие она производит на окружающих своими манерами…

Позади всё затихло, и Джерри несмело обернулся. Никки неподвижно лежала в кровати под простынёй и уже спала. Её новое вечернее платье кучкой лежало на полу. Джерри подошёл, осторожно поднял его и повесил на спинку кресла. Там были ещё какие-то отдельные воздушные штучки, он их тоже пристроил на кресло, стараясь не разглядывать. Посмотрев на уснувшую Никки, он решил, что всё в порядке и пора уходить. Но не успел дойти до двери, как Никки произнесла его имя. Джерри обернулся:

– Никки?

Она яростно что-то сказала, громко окликнула кого-то ещё и порывисто зашевелилась. Джерри неуверенно шагнул ближе, но тут Никки так жалобно застонала, что он стремглав бросился к ней. Юноша схватил Никки за руку, стал ласково гладить её кисть и что-то ласково бормотать… Это помогло – девушка успокоилась и задышала спокойнее. Джерри осторожно распрямился и решил пока посидеть в кресле. Вскоре руки и ноги Никки быстро задёргались, а она невнятно заговорила – с ненавистью, обращаясь к кому-то невидимому. Джерри снова подскочил со своего места…

О боги! – это продолжалось всю ночь. Каждый новый Никкин кошмар наполнял сердце Джерри состраданием. Как же она мучается, бедная девчонка! За что же ей такое выпало? Он изо всех сил старался ей помочь, но что он – по большому счёту – мог?

Довольно быстро Джерри со смущением обнаружил, что Никки не признаёт пижам и подобных постельных причиндалов. Простыня то и дело соскальзывала с мечущейся Никки, но Джерри, стиснув зубы и обжигаясь, старательно поправлял её – подсматривать нечестно. Он любовался бы этой девчонкой бесконечно, но только не тогда, когда она об этом не знает…

Никки спала, а Джерри был взволнован и – немного стыдясь этого чувства – счастлив: он ласково прикасался к Никки, стирая пот с её разгорячённого лица, и – в качестве крайней антикошмарной меры, исключительно в интересах самой Никки! – даже легко целовал её в лоб. Только в лоб, никуда больше – это же почти братский поцелуй… О боги, помогите мне… что за странная ночь – ночь страшных кошмаров и чудесных прикосновений…

Под утро Никки затихла, и он тоже отключился в кресле после бессонного дежурства… И мгновенно проснулся от громкого плача Никки. Она плакала во сне – как ребёнок, отчаянно и навзрыд, с переходом в истерический визг. Такого ещё не было. Джерри метнулся к ней, крича:

– Никки, Никки, проснись! – и стал трясти её за плечи.

Она никак не реагировала на призывы, а её горькие рыдания просто разрывали сердце. Слёзы быстро бежали по лицу Никки, но она не просыпалась. Мороз прошёл по спине Джерри – он никогда ещё не видел Никки плачущей, она была сильным человеком.

Эта девочка перенесла столько в своей жизни – какой из ужасов снится ей сейчас? Гибель родителей? Отчаяние одиночества в пустом корабле? Страшный эпизод её робинзонады, оставившей ей шрамы на руках? Надвигающаяся огненная смерть в пещере?

Джерри бросился на кровать и крепко обнял отчаянно ревущую Никки, защищая от неведомых опасностей. Сердце его захлёбывалось жалостью. Джерри гладил Никки по голове, шептал ласковую чушь, и постепенно девочка успокоилась, и плач сменился обиженным всхлипыванием.

Наконец она что-то сердито пробормотала, дёрнула рукой, крепко зажав в кулак его рубашку, и затихла у Джерри на плече. А он с ослепляющим гневом думал о том, какой чудовищной мерзостью вместо души нужно обладать, чтобы пожелать убить ребёнка… Девочку… Что за подлый мир, о боги космоса…

Джерри долго лежал, боясь пошевелиться и потревожить наконец спокойно заснувшую Никки…

Никки пробудилась в хорошем настроении. «Оказывается, после лыжных прогулок спится легче обычного…» Она повернула голову и увидела рядом с собой Джерри, посапывающего в глубоком сне. Её как пружиной подбросило. Какого чёрта!

Джерри негромко всхрапнул, повернулся на другой бок и снова тихо задышал. Приподнятое настроение Никки мгновенно улетучилось. «Я хочу к себе на астероид! Вчера толстый король Симмонс обещал всё-что-угодно и мазал меня своими гнусными глазами, герцог Джон сулил золотые горы и хватал за коленки, сегодня Джерри-паж без всяких церемоний оказался в моей постели… Когда меня оставят в покое!»

Никки была крайне несправедлива к Джерри, но с ней жизнь обходилась ещё несправедливее и жёстче. Когда помрачневшая Никки потянулась к халату, странное давление скрутило её и бросило на пол.

В углах комнаты заклубился, стремительно расширяясь, МРАК, и чёрная волна захлестнула Никки с головой.

Джерри разбудил Никкин голос:

– Эй, сударь, просыпайтесь!

Он открыл глаза, обнаружил себя лежащим на Никкиной кровати и смутился. Время близилось к девяти гринвич-утра. Никки, в тёмном глухом комбинезоне, стояла у расшторенного окна и безотрывно смотрела в лунную ночь.

– Так-так, сударь! – холодно сказала она, не поворачивая головы. – Значит, воспользовавшись моим сонным состоянием, вы, господин хороший, не ушли к себе, как честный человек, а бесцеремонным образом расположились на моей кровати! Ещё какими подвигами вы можете похвастаться?

Она ещё никогда так не разговаривала с Джерри.

– Прости, Никки, – с вспыхнувшим лицом пробормотал он. – Я сейчас же ухожу.

Джерри вскочил с кровати и устремился к двери, но на полпути остановился.

– Никки, не сердись, пожалуйста, – сказал он умоляюще. – Тебе снились кошмары, и я только хотел тебе помочь…

– Тебе это не удалось, – глухо отозвалась Никки, так и не поворачиваясь от чёрного окна.

– Никки, тебе нужна помощь… Я всё готов для тебя сделать… Неужели ты не видишь, как я к тебе отношусь… – с трудом выговорил юноша своё признание.

Никки помолчала, глядя в темноту, а потом сказала незнакомым голосом:

– Джерри, ты должен наконец понять. Когда ты поцеловал меня после рождественского бала – это было как удар молнии… как ожог! Лицо моё горело от одного воспоминания об этом поцелуе… Я подумала, что влюбилась в тебя. А может, это так и было – несколько счастливых дней…

Юноша судорожно вздохнул.

– А потом зеркальный мерзавец в тонеле выпотрошил меня как рыбу… или превратил в пепел, и я уже не чувствую ни молний, ни искр… Наверное, я сейчас не человек, а равнодушный робот. Я не могу тебя обманывать, Джерри, – во мне больше нет прежних чувств… Наша Тайна умерла вместе с детством…

У Джерри в голове зазвенело и раскатилось сумбурное эхо: «Это конец! конец!.. ты вчера был как лев… наклонись ко мне… больше никогда! никогда!»

– А сейчас уходи, прошу тебя.

Джерри вздрогнул и двинулся на одеревенелых ногах к двери. На пороге комнаты он с отчаянием обернулся и, с трудом двигая замёрзшими губами, прошептал еле слышно:

– Никки…

Но она услышала и медленно повернула к нему голову с жёстким хрустальным ежиком.

И Джерри похолодел от ужаса.

У Никки глаза стали цвета мрака.

Даже если бы Джерри захотел что-то сказать, то не смог бы – железные пальцы сдавили его горло. Он неловко махнул рукой, сгорбился и исчез в проёме двери. Джеррин безнадёжный взмах и его убитая спина были полны такой безысходности, что, как только дверь за Джерри закрылась, Никки укусила до крови костяшку пальца.

Вдруг к девушке пришло отчётливое ощущение, что она своего лучшего друга не просто прогнала, а отдала на съедение дракону. Как будто беспощадная голодная зверюга стояла и ждала Джерри за её дверью.

У Никки заколотилось сердце, и помутилось в голове. «Что за бред! Его никто не тронул – Джерри ушёл в свою башню…»

«Он твой лучший друг! Он много раз спасал тебе жизнь!» – сказал ей голос то ли совести, то ли Робби.

– И на кой чёрт нужно было спасать такую жалкую и страшную жизнь! – отчаянно закричала Никки и рухнула в подушку.

Джерри потом не мог вспомнить, как он дошёл до башни Сов.

Он больше не гулял с Никки в парке, не разговаривал с ней вне обеденного стола, да и за ним тоже не получалось… Он пробовал, и много раз, но она всегда уклонялась от встреч и бесед.

Душевное состояние Никки окончательно рухнуло после посещения замка герцога Джона. Джерри давно плюнул на собственные чувства, закрыл их в глухой деревянный сундук и больше всего страдал, наблюдая, как Никки худеет и мрачнеет. Тёмные подглазья свидетельствовали, что она спит всё хуже и хуже. Никки перестала следить за собой, – и чем дальше, тем заметнее она становилась всё более агрессивной и грубой.

После ужина группа младшекурсников поймала и мучила кентаврика-официанта, пиная его, толкая и ставя многочисленные подножки. Робот имел строгую подпрограмму: «Не наступи на ногу человеку!» – и, следуя ей, он старательно поднимал свои механические ноги, оберегая подставленные человеческие. Но ему делали столько подножек, что ему не хватало оставшихся ног, чтобы сохранить равновесие. При этом у робота возникал острый конфликт двух подпрограмм – «Не наступи на ногу человеку!» и «Не упади на человека!» Бедный робот жужжал, топтался, качался, беспрерывно бибикал и тихим жалобным голосом просил дать ему пройти.

Никки заметила эту сцену, подошла сзади и гаркнула над ухом лоботрясов знаменитым сварливым голосом профессора Дермюррея:

– А ну, шпана! Всех к директору!

Мучители робота в панике прыснули по сторонам. Никки поставила одну универсальную подножку – и шалопаи с грохотом рухнули на пол.

– Да что с тобой случилось, Никки?! – закричал с пола кто-то из упавших. – Это же всего лишь робот!

– А ты – всего лишь тупой и эгоистичный примат!

В конце завтрака к столу, где оставались лишь тягостно молчащие Никки и Джерри, подбежала оживлённая стайка младшекурсниц – Оленей и Драконов.

– Никки, Никки! – хором загалдели они.

– Мы в театральном кружке будем ставить пьесу «Любовь дракона»!

– …мы – фрейлины принцессы!..

Никки демонстративно поморщилась.

– …о-очень долго спорили…

– …за роль принцессы Климты из старого замка все передрались!

Никки вздрогнула как от укола.

– …наконец решили – играть принцессу Климту будешь ты!

– Что скажешь?!

– Ты рада?!

Свирепая Никки:

– Сейчас описаюсь от восторга…

Немая сцена. Хорошо ещё, принцессы Дзинтары при этом не было.

Той весной мрачная Никки достигла минимума своей популярности в школе. Редко кто отваживался заговорить с ней в коридоре. Она слегка оживлялась лишь на уроках, когда погружалась в мир звёзд, атомов и математических уравнений – где бог Эйнштейна был изощрён, но не злонамерен, где игра велась по физическим законам и правилам – странным и трудноопределимым, но – неизменным и не подлым.

Мысли же об омерзительном человеческом обществе, ранее состоявшем для девочки Никки из принцесс, коленопреклонённых пажей и прочих благородных обитателей замков, сейчас лишь ранили сердце повзрослевшей девушки, как и воспоминание о своей разбитой детской любви, от которой у неё осталась лишь канарейка.