Текст книги "Антивирус"

– Вас что-то пугает, Дима, я слышу это по голосу.

– Меня пугает, что заказчиком прототипов выступало Министерство Самообороны. Невольно начинаешь мыслить конспирологически. И еще мне не нравится, что разработчики предусмотрели режим повышенной эмпатии между двумя прототипами. Получается, я не могу предсказать своей реакции на женщин, которые являются носителями кода «Лилит». Хотя вы можете возразить, конечно, что я преувеличиваю…

– Дима, я скажу так. Когда вы не знали о прототипе «Лилит», вам ведь было все равно. Согласны?

– Да, было. Раньше я не рефлексировал по поводу женщин. Мои отношения с ними были спонтанными. Кто-то из них мне нравился, кто-то наоборот. И мне были безразличны причины, почему так происходило. Но теперь-то я знаю, что во мне есть фрагменты «Адама». И это знание мне уже никуда не деть. Это знание не просто доставляет мне определенные неудобства, но создает дополнительную реальность. Зачем была нужна эта высокая эмпатия? Или она возникла, как побочный эффект? Жаль, что за давностью лет правды уже не узнать. Все главные действующие лица умерли. Искра Сергеевна была последней. Да и она прожила до такого преклонного возраста только потому, что в базах данных кто-то подчистил информацию о существовании реабилитационного центра в Озерках.

– А как же ваша Гюрза?

– Гюрза – не человек. Это лишь часть мемокомплекса «Лилит». Просто некая совокупность характеристик. По моим оценкам, как минимум четыре женщины, с которых я общался, теоретически могли быть носителями осколков этого мемокода. – Шестаков помассировал себе виски и лоб над бровями, где каждый раз начинала пульсировать боль при слове «гюрза». – Нет, обидно, конечно, что много лет потрачено впустую. Но у меня еще остается призрачная надежда, что за оставшуюся часть жизни я успею сделать что-нибудь полезное. Поэтому теперь меня интересует исключительно будущее…

Нервно разглаживая складки на штанах, он поднялся.

– Простите, Аркадий Васильевич. Мне пора. Меня ждут пациенты…

Матушка Вера собрала всех в большом холле. В ожидании Шестакова старички вяло крутили головами. Но и эта вялость была уже прогрессом. Шестаков часто вспоминал, как попал в «Озерки» впервые и увидел оцепеневших в разных позах в инвалидных креслах стариков и старух с холодными рыбьими глазами, не выражавшими вообще ничего. А сегодня они могли даже перекинуться друг с другом парой слов.

– Всем добрый день, господа! – громко произнес Шестаков. – Прошу минуточку вашего драгоценного внимания.

Старички оживились. По холлу пронесся легкий шелест.

Шестаков демонстративно поклонился.

– Сегодня публичные чтения проведу я, а матушке Вере мы дадим немного отдохнуть. Насколько я знаю, она вчера закончила «Книгу джунглей». Сегодня мы начнем новую книгу. Никто не возражает? Тогда я с вашего позволения присяду.

Шестаков опустился на заранее приготовленную банкетку, поправил абажур от торшера и бережно раскрыл засаленный томик в зеленой обложке. В библиотеке санатория сохранились еще бумажные книги, и это было почти чудом.

– Часть первая. «Пятичасовой скорый». Шли и шли и пели «Вечную память», – начал Шестаков, прислушиваясь к звукам, отражавшимся от гипсовой штукатурки стен и потолка. Для сеансов важны были и интонация, с которой этот текст произносился, и особенности его структурирования, и эмоционально-экспрессивные средства языка. – Прохожие пропускали шествие, считали венки, крестились. Любопытные входили в процессию, спрашивали: «Кого хоронят?». Им отвечали: «Живаго». «Вот оно что. Тогда понятно». – «Да не его. Её». – «Все равно. Царствие небесное. Похороны богатые»…

Матушка Вера осталась со своими пациентами и, слегка склонив голову набок, внимательно следила за тем, как читает Шестаков. Иногда она даже шевелила губами, что-то проговаривая про себя. А через час, когда Шестаков с непривычки слегка охрип, по собственной инициативе его подменила, ни на секунду не сбившись с ритма. И на следующий день она продолжит чтение с той же самой интонацией, в этом Шестаков даже не сомневался. Во всем, что касалось ее пациентов, матушка Вера была надежней, чем морские части погранвойск…

Ближе к вечеру заморосил дождик. Похолодало. Не то чтобы сильно – летом в Западно-Сибирских степях особых холодов не бывает, – но все же настроение Шестакову холодный ветер подпортил. Все– таки не самое большое удовольствие два часа шагать по раскисающей дороге. Правда, окончательно расстроиться Шестаков не успел – услышал шум подъезжающей машины. Черный внедорожник тормознул у ворот и несколько раз мигнул фарами дальнего света.

– С чего это мне такой почет? – поинтересовался Шестаков у персонального водителя Шуры, когда забирался на задний диван. – Я и Хохлому предупреждал, и Чугуна. Всем сказал, что могу вернуться поздно.

Башмак равнодушно пожал плечами. Буркнул неразборчивое «мне приказали, я приехал» и всю оставшуюся дорогу угрюмо молчал, слушая любимую радиостанцию «Облачный край». Шестаков, зная хроническую необщительность Башмака, с вопросами к нему больше не приставал. Основной разговор предстоял впереди – с Шурой. Впрочем, Шура злилась на удивление недолго. Собственно, Шестаков и не отрицал, что не согласовал свой маршрут с Косяком.

– Виноват. Однозначно. Заслуживаю дисциплинарного взыскания. Но ведь я два часа прошагал пешком не просто так.

Шура выдохнула. Формально выговор сделан, репутация жесткого командира теперь не пострадает, а неформально она и сама понимала, что Шестаков не к проституткам бегал.

– Через полчаса выезжаем. Переоденься в «цифру», чтобы посолидней выглядел. Ужин захватим сухим пайком.

Новенький камуфляж со склада Шестакову выдал Шило. На складе Шестаков и переоделся. И прихватил с собой несколько коробок с НЗ – вечно актуальными армейскими галетами и саморазворачивающейся китайской лапшой. Шило усмехнулся, но возражать не стал.

С собой Шура взяла, как обычно, Косяка и Хохлому. Башмак подразумевался. Никого другого за штурвал потрепанного «Алабая» она не допускала. Заметив Шестакова в мешковатой форме, Шура едва заметно улыбнулась и кивком указала на пятую дверь.

– Гражданские – в кузов!

Косяк удивленно обернулся. На его лице отчетливо читалась обида. Видимо, Шура не предупредила, что они поедут в расширенном составе.

Шестаков демонстративно развел руками. Как бы подразумевая, что жизнь – это последовательность компромиссов. Косяк в ответ скривился.

Хохлома и Башмак на короткую перепалку не отреагировали вообще. Они тщательно закрепляли на рейлингах какой-то громоздкий агрегат, Агрегат имел обтекаемые формы и тускло отсвечивал полированным металлом на закатном солнце.

– А это, простите, что? – не удержался от вопроса Шестаков.

– «Кольчуга», – коротко бросила Шура и запрыгнула на переднее сиденье бронеавтомобиля.

Шестакову ясней не стало, и он пристально посмотрел на Хохлому.

– Как равноправный член экспедиции, я имею право знать…

– Господи, ну какой же ты… – Шура фыркнула. – Просто наши казахстанские коллеги помешаны на секретности. И чтобы средства электронной разведки спутниковой группировки «Астра Нова» не засекли место встречи, приходится использовать спецоборудование. Это китайская «Кольчуга». Точно такие же применяют в войсках НАТО. Физический смысл процесса я понимаю плохо, знаю только, что она способствует рассеиванию электромагнитных импульсов, и из космоса наш «Алабай» не будет различим. Вместо машины вражеские объективы зафиксируют бегущего волка, к примеру.

– Могли бы и сразу рассказать, – для порядка проворчал Шестаков.

Вдоль грунтовки, прибитой мокрой после дождя пылью, растянулась однообразная степь с ковылем, редкими кустиками жимолости и побегами чахлой дикой вишни. Пару раз в закатном огне мелькнули зеркала соленых озер, больше похожих на глубокие лужи. Все молчали. Шестаков прикрыл глаза и задремал под мерный рокот двигателя. Встрепенулся только один раз, на какой-то кочке. А глаза открыл, когда мотор уже затих.

– Приехали?

– Почти, – отозвалась Шура откуда-то из густой и влажной темноты. – До Фактории еще десять минут. Подождем сигнала здесь.

Шестаков осторожно просунул голову в люк в крыше бронеавтомобиля. Вокруг была глубокая ночь с запахом трав, сверху нависал тяжелый Млечный путь, наполненный сотней миллиардов звезд, а на востоке уже начинала светлеть узкая полоска горизонта. На секунду Шестакову даже показалось, что он различил в гуще небесной механики маленький шпионский сателлит, который в эту самую секунду вглядывается в бескрайнюю ночную степь, но видит не бронеавтомобиль, а волка, застывшего в раздумье.

– Все, Башмак, трогай, – скомандовала Шура.

Никаких укреплений на границе уже не осталось. Как и самой границы, впрочем. Фактория представляла собой руины бывшего пропускного пункта. И даже эти руины располагались только с казахстанской стороны. С российской были лишь фундаменты с торчащими в разные стороны кусками арматуры и сломанный пограничный шлагбаум.

– И чтобы никакой мне инициативы, – жестко предупредила Шура, обернувшись к Шестакову. – Сидишь ровно, пока я за тобой Хохлому не пришлю. Все ясно?

Шестаков кивнул и потом долго провожал ее взглядом – хрупкую молодую девушку в обтягивающем камуфляже, которую сопровождали два почти одинаковых сутулых парня с разболтанной подростковой походкой. Им бы обоим в руки по бутылке пива, а не штурмовые версии «Каштанов»…

– Странное какое-то место. Ты здесь раньше бывал?

Башмак пробормотал в ответ что-то неразборчивое.

– Вот и поговорили, – хмыкнул Шестаков.

Впрочем, заскучать он не успел. Хохлома вернулся быстро.

Пока они осторожно пробирались через развалины, опасаясь зацепиться за ржавую проволоку или острый конец арматуры, Аманбек Шукенов терпеливо ждал, присев на корточки перед медной жаровней, где горел небольшой костер. Рядом молча стояла Шура. За ней маячил Косяк.

– Садись, уважаемый, – прохрипел Аманбек, на поднимая глаз, и подбросил очередную порцию щепы в огонь. – Любишь костер?

– Люблю. – Шестаков с опаской покосился на трех армейских скаутов за спиной Шукенова, неподвижно застывших в своих титановых экзоскелетах.

– Я тоже люблю. Костер – он мысли очищает. – Некоторое время Аманбек молчал, склонив голову вбок, словно пытался разгадать язык пламени, а потом перевел тяжелый взгляд на Шуру. – Оставь нас на немножко одних, дочка. Я с твоим гостем буду вежлив, клянусь.

Шура выдохнула, качнулась с пятки на носок, посмотрела на Шестакова, старавшегося изо всех сил сохранить непроницаемое выражение лица, но все же отошла за угол.

– Эта штука, которую ты передал… Мои люди не смогли атрибутировать ее базовый код…

Аманбек говорил тихо, и Шестакову пришлось наклониться совсем близко к костру в бронзовой жаровне.

– На меня работают лучшие специалисты. Кто работает на тебя?

– Никто. Я все делаю сам. – Шестаков протянул Аманбеку «запоминалку». – Здесь полные спецификации оборудования, которое мне требуется. Условия мои простейшие. Я не торгуюсь. Это раз. Либо соглашайтесь, либо отказывайтесь сразу. Контракт будет одноразовым. Это два. А срок исполнения я готов обсуждать. Предполагаю, что смогу все сделать за полгода. Вы получите десяток уникальных и высокоэффективных мемных продуктов, а в обмен я скромно прошу комплект профессионального оборудования. Мне необходимо закончить начатое исследование.

– Ты бывал когда-нибудь в Меланезии? – Аманбек бросил «запоминалку» в свою сумку на поясе и протянул Шестакову пучок щепы, жестом предложив скормить ее огню. – В архипелаге Новые Гебриды есть остров, который я часто вспоминаю. Там и саванна, и столетние леса, и бескрайние зеленые равнины, и даже горы. Земля в миниатюре. И люди живут интересные. Слышал про карго-культы?

Шестаков отрицательно качнул головой и послушно подбросил щепу в костер.

– Карго-культы есть на многих островах, но они все разные, – продолжил Аманбек. – На моем любимом острове местные жители, в недавнем прошлом людоеды, ожидают второго пришествия черного парня по имени Джон Фрум. Все верят, что когда этот черный парень вернется, то освободит остров от белых и привезет с собой сладкую колу, виски, сигареты, презервативы, жевательную резинку и прочие достижения цивилизации. С последователями этого культа долго боролись миссионеры, потом правительство независимой Республики Науру, но островитяне не сдались. Те адепты, кто твердо уверен, что Джон Фрум прибудет с грузом на самолете, строят ритуальные взлетно-посадочные полосы. Другие сооружают из бамбука причалы, поскольку верят, что Джон Фрум вернется на корабле. Но все сходятся в одном – второе пришествие состоится 15 февраля. И каждый год в этот день устраивают большой праздник. Жрецы общаются с мессией, народ употребляет веселящий мутный напиток кава-кава и марширует с бамбуковыми винтовками. И все совершают паломничества к святым местам, где установлены красные кресты, как на американских машинах скорой помощи…

– Я вас не совсем понимаю, – осторожно вклинился Шестаков. Ему было тревожно и неуютно. Все мешало, все было лишним – руки, ноги, да и себя самого он тоже чувствовал лишним. – Так вы принимаете мои условия?

Аманбек усмехнулся.

– Принимаю. Просто о молодости вспомнил. Я ведь в молодости преподавал в университете, докторскую диссертацию по антропологии защищал в Лондонской школе гуманитарных наук. Что из оборудования тебе нужно в первую очередь?

– Полевой когнитивный сканер первого класса точности, – не раздумывая ответил Шестаков. – Можно даже бывший в употреблении.

Выливая на костер воду из стеклянной бутылки, Аменбек кивнул.

– Будет сканер. Не думай о плохом. Думай о хорошем. Если захочешь поработать на меня – дверь открыта.

Угли отчаянно зашипели. Остро запахло гарью…

* * *

Стремительный, как монгольская стрела, «Гольфстрим», выполнявший чартерный рейс из Сингапура, клюнул аэродромный воздух острым носом, осторожно проверил качество покрытия широкими шасси и важно покатился по посадочной полосе «С» главного международного аэропорта Внутренней Монголии «Тысячелетний Чингисхан». Как только воздушное судно затормозило у терминала, на помощь Шестакову бросилась миниатюрная тайваньская стюардесса. Помогла встать и бережно вытащила из шкафчика пальто от Роберто Кавалли из тонкой кашмирской шерсти, приобретенное за десять минут до вылета в одном из бутиков международного сектора сингапурского аэропорта Чанги. Пальто удивило Шестакова почти забытым ощущением теплой одежды. На Южных островах Поднебесной практически всегда было лето. Там неизбалованным северянам не нужно ничего теплее плотной льняной рубашки с длинными рукавами…

На трапе Шестаков был сдан с рук на руки улыбчивой сервис-леди, та провела его окольными путями для важных персон, открыла магнитным ключом отдельный выход и махнула рукой в сторону ожидавшего на стоянке белого лимузина. У шестиметровой машины энергично спорили китаец-водитель в фуражке с высокой тульей и молодой мужчина европейской наружности. Спор они вели почему-то на русском.

– Куда направляется это такси? – с усмешкой поинтересовался Шестаков. – Не меня ли вы ждете?

Энергичный русский смущенно поклонился и произнести отрепетированную фразу:

– Простите, господин Ю, дозволено ли мне взять ваш багаж?

Шестаков критически осмотрел свой компактный черный портфель из прошлогодней коллекции «Прада».

– Думаю, нет необходимости. Я вполне могу положить багаж себе на колени.

Водитель сообразил, наконец, что в церемонии встречи важного гостя произошел досадный сбой, и бросился открывать заднюю дверь лимузина.

В просторном салоне Шестаков с облегчением снял галстук.

– Кого-то ждем еще? Нет? Тогда поехали!

Водитель разогнался до сотни за восемь секунд, на полной скорости миновал сложную развязку в четыре уровня и вылетел на автобан, пугая попутные автомобили сигналами клаксона. Шестаков зевнул. За три дня он оставил позади Нанкин, Гуанджоу, Сянган. Было от чего устать…

– Вам помощь не нужна? Меня зовут Игорь Золотов, – представился русский парень. – Я отвечаю за когнитивное направление в здешнем филиале компании «Ай-Кью Чайна Ментал Текнолоджи». Давно мечтал с вами познакомиться лично, вот и напросился в аэропорт.

Шестаков крепко сжал протянутую ладонь.

– Извините за сумбурную встречу. Ю Линь – почти легенда в сообществе вирусологов. Я даже предположить не мог, что вы русский. Любой бы на моем месте растерялся.

Шестаков поморщился. Много эмоций. Он отвык.

– Расскажите мне лучше про Ордос-Сити. Заочно он меня впечатлил.

В самолете под руками оказалось несколько путеводителей, но там была только сухая официальная информация про северный «Золотой треугольник», куда принято включать всю территорию между Баотоу, Хух-Хото и Ордос-Сити, которую населяли почти тридцать пять миллионов человек. Шестаков с удивлением прочел, что университет Баотоу отличился в нанохимии, в Хух-Хото зарегистрированы биоинженерные компании, в Ордос-Сити активно поддерживают развитие информационных и когнитивных технологий, а офисы почти всех глобальных компаний и жилые дома инженерной элиты расположены в миллионном Каокаошине…

– Вы еще больше впечатлитесь, когда увидите город вживую, – пообещал Золотов. – Природа у нас – красивейшая. Деревья здесь высаживали 50 лет назад прямо в степи, по берегам соляных озер. Сто километров на север – излучина реки Хуанхэ. Сто километров на юг – Великая Китайская стена. Круто?

– Круто, – согласился Шестаков, разглядывая в затемненные окна голую серую плоскость, уходящую влево и вправо до самого горизонта. – Вот только пейзаж немного однообразный. И сильно холодно…

– На самом юге, где пустыня, пейзаж скучноват, вы правы. Песок, полынь и карагач. А на юго-востоке горы, лес, птички поют. Говорят, даже пятнистых оленей и снежного барса в прошлом году видели. Вы там на островах привыкли к теплому морю, а нам, сибирякам, к морозам не привыкать. Я из Академгородка под Новосибирском, – признался Золотов. – Таких, как я, здесь много. Некоторые по двадцать лет живут и никуда уезжать не собираются. Я тоже хочу жить в Каокаошине. Там совершенно безумная смесь азиатской степи с хай-теком. Строили этот рай, кстати, по госпрограмме. По конкурсу отбирали лучших архитекторов…

– В итоге все равно задница мира? – с усмешкой спросил Шестаков.

– Не скажите. По сибирским меркам отсюда до столицы – рукой подать. Всего каких-то пятьсот километров. Можно скоростным поездом «Ордос-Пекин», можно по автомагистрали G-109 «Пекин-Лхаса». У нас между Новосибирском и Красноярском расстояние больше. И дороги китайские не в пример сибирским. Плюс ко всему на родине опять обострилась политическая обстановка. Очередной, как говорят, разгул сепаратизма. Буквально на прошлой неделе читал, что обезвредили группировку какой-то Шуры Журавлевой, которая объявила своей собственностью один из участков границы с Казахстаном и сто километров федеральной трассы «Иртыш». Даже регулярную армию задействовали – два танковых и один мотострелковый батальон вывели на дорогу.

– А вы не хотите зарегистрировать собственный бизнес в Ордос-Сити, а в Сибири открыть филиал? – Шестаков мягко перевел разговор на другую тему.

– Шутите? – фыркнул Золотов. – Где когнитивные технологии, а где Россия. Вот вам, например, хотелось когда-нибудь вернуться?

– И до сих пор хочется, – признался Шестаков.

Золотов недоверчиво покосился на собеседника.

– Ну не знаю… В России население сократилось уже до стат миллионов, и девяносто них живут на двадцати семи урбанизированных территориях, окруженных оборонительными сооружениями. Как живут люди вне резидентных территорий и чем они там занимаются – никто толком не знает. Разве это страна? Какой-то островной архипелаг…

В свои апартаменты в «Шератон Ордос Билдинг» Шестаков поднялся только на пару минут, чтобы оставить портфель, умыться и сменить рубашку после перелета. Правда, сэкономить время ему все равно не удалось, пришлось полчаса прождать в приемной управляющего директора «Ай-Кью Чайна Ментал Текнолоджи» Шань Бана, который «должен был появиться с минуты на минуту». Благо с застекленной галереи сотого этажа, облагороженной пальмами, баньянами и водопадами, открывался хороший вид на Ордос-Сити…

– Господин Ю, вы уже прибыли? Не ожидал увидеть вас так рано, – искренне удивился топ-менеджер, заметив Шестакова в своей приемной. Как и многие другие северные хань предыдущего поколения, господин Шань вполне сносно говорил по-русски.

– Мне хотелось побыстрей начать. – Из вежливости Шестаков ответил на диалекте гуань хуа, и Шань Бан расплылся в ответной улыбке.

Следующие трое суток прошли весьма насыщенно. Шестакова словно бы засосала воронка неотложности. В апартаменты он возвращался далеко заполночь, валился почти замертво на широкую кровать и на пять часов погружался в беспокойный сон. Все остальное время Шестаков, взбадривая себя бесконечными порциями кофе, без устали перемещался между этажами офисной высотки «Ай-Кью». Предсказать передвижения «господина Ю» не мог никто. Он был везде и одновременно.

Мог неожиданно возникнуть в группе русских нейропрограммистов, чтобы еще раз перепроверить пару десяток строк кода, потом одобрительно хмыкнуть и неожиданно исчезнуть. Мог часами принимать участие в работе выпускающей команды, придирчиво изучая отчеты о результатах тестов в фокус-группах, а после этого утопить каверзными вопросами команду переводчиков. Мог подолгу выяснять у креативного директора происхождение каждой лакуны в сетке размещения контента, а глубокой ночью настойчивым звонком поднять с постели директора департамента по правовым вопросам, чтобы «прояснить некоторые моменты в пункте двести двадцать восьмом вашего стандартного договора продвижения».

В промежутках «господин Ю» прочел лекцию маркетологам «Ай-Кью» по вирусной стратегии и поучаствовал в панельной дискуссии с антивирусниками, где охотно и много говорил о «хорошо забытом старом». Мол, все современные возможности вирусной стратегии использовались еще несколько десятков лет назад, во времена пионеров информационных технологий. На многочисленные вопросы он отвечал сначала очень осторожно, больше отшучивался, но потом увлекся и поделился собственными наработками, дополняющими теорию периодического взаимодействия антивирусного контента с носителем. Коллеги выслушали его с большим одобрением.

Спор вышел только по поводу элементов антивирусного «ядра», упакованного, по мнению Шестакова, «в безвредную мемную оболочку». Панель разделилась на две неравных части. Большая часть не согласилась с определением «безвредный» в отношении мемной оболочки. Безвредных мемов, мол, не бывает. Любой оставляет следы своего пребывания в носителе. Один из самых настойчивых участников панели – бородатый стажер Валентин – еще долго потом ходил за Шестаковым, ездил с ним в лифте с этажа на этаж, дергал за рукав пиджака и не смолкая бормотал про самореплицирующиеся антивирусные мемокомплексы и неразборчивых носителей вредоносных кодов, которые излечиваются намного быстрей, если потребляют медиаконтент бессистемно. Нет, Валентин был не глуп. Просто Шестакова немного раздражала его оранжевая тефлоновая куртка с потертым лисьим воротником. К тому же ему не хотелось обсуждать на бегу теорию эволюционирующих систем…

На четвертые сутки пребывания в Ордос-Сити Шестаков неожиданно объявился в офисе Игоря Золотова. И без всяких эмоций заявил:

– Был очень рад возможности вместе поработать. Отвезите меня в аэропорт. Остальное вы сможете сделать и без меня.

– Как в аэропорт, – опешил Игорь. – А культурные достопримечательности? Вы что, не хотите посмотреть Храм Чингисхана?

– Не хочу. – Шестаков вздохнул. – Меня не впечатляют здешние легенды. Историки, если не ошибаюсь, так и не пришли к единому мнению по поводу его места захоронения.

Игорь рассмеялся.

– А мне нравится история про останки Чингисхана, найденные людьми Чан Кайши. Говорят, их долго прятали их в Тибете, а после войны с Японией перезахоронили в мавзолее в Эджен-Хоро. Еще меня завораживает история про Даркхад, орден потомственных защитников мемориала, которые восемь сотен лет охраняли восемь белых юрт с вещами своего владыки и его многочисленных жен, и проводили особые ритуалы в его честь.

– Для вас важна эстетическая ценность этих истории, а мне – степень их достоверности, – пояснил Шестаков. – Кстати, вы подали мне интересную идею. Как же я сразу не догадался…

Похлопав себя по карманам, Шестаков нашел свой бифон и, путаясь в кнопках, набрал номер директора «Ай-Кью» по маркетингу.

– Господин Чу? Да, к сожалению, уже не увидимся… Я тоже огорчен… Ближайшим рейсом на Маньчжурию… Да, я тоже счастлив… Мы хорошо поработали вместе. И на прощанье я хотел бы внести еще одно предложение. Наш новорожденный, если не ошибаюсь, еще не имеет имени? А почему бы нам не назвать его «Чингизом». Вы согласны? Очень хорошо…

Заметно повеселев, Шестаков оглядел стены кабинета, украшенные живыми обоями.

– А где мой лимузин? Я же сказал: в аэропорт!

Взлетно-посадочная полоса «Тысячелетнего Чингисхан». Низкие облака. Яркое солнце над облаками. Посадочная полоса в Маньчжурии. Сутолока стеклянных переходов. Опять взлет. И опять посадка. Иркутская международная воздушная гавань «Адмирал Колчак». Терминал, схожий до степени смешения с терминалом в Маньчжурии. Седой бурят-пограничник с русской тоской в глазах, который даже не пытался придать своему круглому лицу гостеприимный вид.

– Какова цель визита в Россию?

– Исключительно деловая. Бизнес.

Красная витиеватая виза с хищным голографическим блеском. Монорельс. Опять сутолока переходов, но уже под всполохи русскоязычной рекламы. Транзитная зона. Полусонные пассажиры, стройные девушки в зеленой униформе и шелковых белых перчатках. Мягкие кресла бизнес-сектора, из которых не хочется подниматься. Музыка и сухой воздух с дымным ароматом кофе, долетающим из многочисленных кофеен.

В одной из стандартных кофейных ячеек из поликарбоната Шестаков попытался надиктовать сообщение на свой бифон. Пару раз сбивался и все стирал. Потом набрал номер, но сразу нажал «отбой», не дожидаясь ответа. Еще раз надиктовал сообщение, но отправить так и не решился. Да и что нового он мог сказать своему другу Тану? Все аргументы «за» и «против» они уже многократно обсудили. Сказать: прости, я решил, что так будет лучше? Или что не мог иначе? Все аргументы давно выслушаны, тщательно взвешены, а решения приняты. «Господин Ю» возвращается домой…

– Девушка, не подскажите, как передать словами невербализуемые ощущения, непереводимые на язык слов?

Большеглазая и хмурая бариста профессионально улыбнулась в ответ, но после этого стала смотреть на Шестакова с подозрением. Он расплатился и благоразумно переместился в соседнюю ячейку, где подавали точно такой же кофе, но вдвое дороже…

Три часа полета пролетели за несколько мгновений в почти пустом бизнес-салоне. Шестаков попросил себе одеяло с подушкой, укутался с головой и мгновенно отключился. Проснулся от легкой вибрации, когда шасси уже прыгали по взлетно-посадочной полосе. На трапе Шестакова без всякого предупреждения хлестанул по лицу сухой холодный ветер. Как в Ордос-Сити. Только там воздух почище, пожалуй…

– Где я могу получить заказанный автомобиль? – поинтересовался Шестаков у скучающего за стойкой клерка в клоунской полосатой униформе прокатной конторы.

– На кого оформлялся заказ?

Шестаков протянул водительское удостоверение и паспорт гражданина Объединенного Китая. Клерк внимательно изучил документы. Если и удивился, то виду не подал.

– Оплата за месяц подтверждена. Стоянка номер шестьдесят шесть. Третий паркинг. Травалатор на второй этаж – у вас за спиной. На нем до конца, потом повернете направо, потом дважды налево и еще раз направо…

Простецкий городской электрокар «Микрон», похожий одновременно на все автомобили сразу и на перевернутое вверх ногами джакузи, завелся бесшумно. Зато его медиацентр взревел так, что Шестаков от неожиданности подпрыгнул. Отвык, что в России все медийные ресурсы обрушивают на потребителя в самый неподходящий момент. Выждав музыкальную волну поспокойнее, Шестаков изучил приборную панель, нашел автоматический режим, воткнул бифон в слот и подключился к информационной сети. Автомобиль послушно вырулил с паркинга и влился в равномерно грязный осенний поток, двигавшийся от мостового перехода через Канал в сторону города, и плавно ускорился до разрешенных шестидесяти километров в час.

На Северном въезде большегрузы создали затор, перетекающий в пробку, и пришлось некоторое время болтаться в фарватере грузовика-рефрижератора. Дальше пошли проспекты и улицы города, встретившие привычной грязью на обочинах и красными россыпями габаритных фонарей упорно ползущих вперед машин. Все точно так, как было пять лет назад. Как будто никуда и не уезжал…

Площадь Свободы Шестаков проскочил транзитом из-за слишком плотного трафика, а на Театральной площади ему повезло: вовремя образовалась дырка в потоке, он вовремя перестроился, нырнул в подворотню и чудом припарковался перед запрещающим знаком. Отсюда можно и пешком. Нужный адрес он помнил наизусть. И номер квартиры…

– Кого еще там принесло? – недружелюбно прохрипел домофон. Шестаков едва узнал голос Марьи. Динамик был таким же старым, как и весь дом.

– Пиццу заказывали? – низким голосом произнес Шестаков.

– Мальчик, а ну двигай отсюда!

Шестаков не убирал палец с кнопки.

– Мальчик, отойди от двери. Я разве не по-русски сказала, что пицца мне не нужна?

Шестаков поднял голову. Еще немного и Марья действительно выскочит на балкон и начнет метать в него громы и молнии.

– Извини, Геннадьевна, это была глупая шутка. На самом деле это не пицца, а твой старый друг. Ты не видела меня много лет и соскучилась, наверное, хотя всегда считала гадом и сволочью. Но ты ведь не допустишь, чтобы живой человек околел у тебя под порогом.

Электрический замок щелкнул после секундной паузы. Шестаков потянул на себя тугую стальную дверь и окунулся в аромат кошек, забитого мусоропровода и гниющих тряпок.

– Заходи, раз пришел, – проворчала Марья, кутаясь в длинный халат с павлинами и кистями.

– Симпатичный халатик, – первым прервал густое молчание Шестаков.

– Это был единственный комплимент, который ты смог придумать за пять лет своего отсутствия?

– Через час я планировал сказать, что ты сбросила минимум пять килограммов и находишься в хорошей форме. Признавайся, не ждала?

– Ты все-таки прежняя сволочь, – заулыбалась Марья. – Мое состояние нельзя назвать удивлением. Скорее, это столбняк, переходящий в перманентный обморок. Я думала… Ну, сам понимаешь… Они года два не могли успокоиться. Ногами топали и землю носами рыли, как носороги.