Текст книги "90 лет вместе со всей страной: воспоминания и размышления (Кантуры, Хитрые, Щерба)"

Арестован 23 декабря 1932 г.

Приговорен: тройка при ПП ОГПУ Северо-Кавказского края и ДССР 19 января 1933 г., обв.: будучи враждебно настроенным против мероприятий советской власти, систематически проводил антисоветскую агитацию по срыву хозяйственно-политических кампаний на селе.

Приговор: на 10 лет лишения свободы. Реабилитирован закон РСФСР от 18.10.1991.

Источник: Книга памяти Краснодарского края

• Кантур Елена Ивановна

Родилась в 1937 г. Проживала: Краснодарский кр., Брюховецкий р-н, ст. Батуринской.

Приговорена: в 1931 г., обв.: как кулаки.

Приговор: высланы на спецпоселение в Свердловскую обл.

Источник: Сведения ГУВД Краснодарского края.

• Кантур Елена Лукияновна

Родилась в 1929 г. Проживала: Краснодарский кр., Брюховецкий р-н.

Приговорена: в 1930 г., обв.: как кулаки.

Приговор: выселены в Молотовский р-н Свердловской обл.

Источник: Сведения ГУВД Краснодарского края.

• Кантур Ефросинья Емельяновна

Родилась в 1901 г. Проживала: Краснодарский кр., Брюховецкий р-н, ст. Батуринской.

Приговорена: в 1931 г., обв.: как кулаки.

Приговор: высланы на спецпоселение в Свердловскую обл.

Источник: Сведения ГУВД Краснодарского края.

• Кантур Иван Федорович

Родился в 1901 г. Проживал: Краснодарский кр., Брюховецкий р-н, ст. Батуринской.

Приговорен: в 1931 г., обв.: как кулаки.

Приговор: высланы на спецпоселение в Свердловскую обл.

Источник: Сведения ГУВД Краснодарского края.

• Кантур Лидия Ивановна

Родилась в 1923 г. Проживала: Краснодарский кр., Брюховецкий р-н, ст. Батуринской.

Приговорена: в 1931 г., обв.: как кулаки.

Приговор: высланы на спецпоселение в Свердловскую обл.

Источник: Сведения ГУВД Краснодарского края.

• Кантур Лукиян Федорович

Родился в 1899 г. Проживал: Краснодарский кр., Брюховецкий р-н.

Приговорен: в 1930 г., обв.: как кулаки.

Приговор: выселены в Молотовский р-н Свердловской обл.

Источник: Сведения ГУВД Краснодарского края.

А тут пришел неурожай 1932 г.

Позже старшие братья использовали колеса плуга – сделали 2-х колесную тачку. Деревянный ящик 2 м х 1,2 м на 2-х колесах с дышлом. Тачкой ездили на огород за 3 км. В тачке – я, тяпки, коса, братья по очереди ее катили. В балку с горки бегом. Назад с урожаем (картофель, кабаки, арбузы и пр.) катить тяжелее, но было весело, особенно мне, в тачке. Наш огород примыкал к берегу «Водяны». Так называли балку (низину), заросшую камышом, с небольшим количеством воды с лягушками, комарами и пр. От берега до воды 4–5 метров ила. Для полива огорода выкопали «копань» (яму диаметром около метра и глубиной 0,5 м. Воду черпали ведрами, носили на грядки и поливали. Обычно до завтрака Алексей и Александр накосят травы, пахнущей цветами и на ней рассаживались и завтракали. Хлеб, сало с чесноком, окорок, квас хлебный, бьющий в нос. Вечером траву, урожай (огурцы, помидоры) и меня в тачку и домой. Почти все время полезный труд на воздухе.

Голод придавил сильно. Что на трудодни давали, мне неизвестно. Появились миллиарды мышей и крыс. Крысы давили голубей, цыплят ночью. Голодные кошки – молодых крольчат. Люди пухли и умирали от голода. Вымирали целыми семьями. Появились пустые хаты дворы. Стаи одичавших собак таскали куски сдохших лошадей и других животных. Люди, часто опухшие от голода, падали и умирали прямо на улице. Смотрю в окно, идет красивый дедушка (пухлый), еле ноги передвигает. Затем остановился, держась за молодое дерево (вдоль изгороди нашего двора, была канава – стока воды в реку во время дождя и таяния снега и посадка молодых деревьев в виде аллеи). Через полчаса смотрю, а дедушка уже лежит. К вечеру телега подъехала и три мужика еле погрузили дедушку в телегу, в которой уже лежал другой мертвец, и повезли на кладбище. Хоронили в таких случаях без гробов, в чем есть. Ямы копали часто мелкие, сил было мало. Были случаи, что голодные собаки разрывали могилы и грызли трупы. Появилось и людоедство. Заманивали в дом под каким-нибудь предлогом и убивали, в том числе и подростков. Так на нашей улице (квартала три от нас) семья Конюшко съели секретаря райкома, пытались заманить мою сестру Машу – 12 лет. Но потом после очередного убийства, случайно при посещении активистами, были уличены (один из активистов заметил у Конюшко пятна крови на одежде). Сначала не обратил внимания, а когда уже пошли в другой двор, он сказал им. Все активисты быстро возвратились и застали убийц врасплох, за разделкой трупа. Я видел как их арестованных, 3–4 человек вели. Мыши тоже были голодные и ночью откусывали кусочки ушей и другие части тела у спящих людей. Грызли книги, тетради, все, что пахло съестным. Наша хата турлучная и саманная, легко сверлилась и мышами, и крысами. Полов не было, «доливка» – ровная утрамбованная земля, помазанная кизяком. После высыхания пол не пах и не пылил. Я не помню сколько у нас было кроватей. В спальне – одна отца и матери, в зале – одна. В столовой – стол, сундук, комод. В те годы спали на полу «доливке». Простилали рядно (сплетенное вручную из дерюжек – полоски ткани из изношенной одежды) и спали покотом: я, Шура, Алеша. Были подушки – одна на двоих. Укрывались общим одеялом, перетягивая друг у друга. Володя – самый меньший, Маша и Сима – чаще на печи. Анна – в зале. От мышей сторожила нас кошка. Утром у ног каждого по 5–10 задушенных мышей. У нас было много кроликов, которые сами рыли себе норки в неглубокой яме под навесом от дождя и снега. Кроликов кормили сеном и стеблями кукурузы. Мы их быстро поели и нам помогли коты соседей. Котов наказывали за это Степан, Алексей и Александр. Привязывали к хвостам «тарахтушки» и били кнутами. Позже Степан рубил им хвосты. Много было соленых огурцов, помидор, яблок, но главное – тыквы (кабаки). Не было хлеба. Мы толкли в ступе семена сорго, проса, и мать пекла лепешки величиной с ложку каждому по одной (завтрак, обед и ужин). Иногда «покупали» в торгсине немножко муки, но чаще отруби. К ним добавлялись сушенные съедобные травы. Картофеля у нас было мало и мелкий (чуть крупнее гороха) и по воскресеньям. В торгсин мать унесла свое приданное – столовое серебро. Летом было легче. Ели травы (сурепку, пастушью сумку, «заячьи ушки», козелки и т. п.). С сада – фрукты, с огорода – овощи. На трудодни ничего не давали. Ежемесячно ходили активисты и искали нет ли припрятанного зерна. Уму было непостижимо – куча детей. Отец работал на МТФ зоотехником и с зерном дела не имел. Не знаю, может быть и было зерно у тех, кто работал на зерновых токах, складах, перевозках, но у нас его не было. Кур, уток, гусей, голубей поели. Голубей начали давить крысы. Весной ходили в рощу и «драли» из гнезд птичьи яйца. Гнезд в те времена на каждом дереве не менее 4–5 штук. Яйца сырыми пили и домой приносили. Это не разрешалось, но голод заставлял.

До школы самый страшный случай произошел со мной на рыбалке. Река с мостом от нашего двора, через улицу Набережную, находилась в 70–100 м. Мост представлял собой сплошную дамбу шириной около 6 м с водопропускным поемом шириной 5–6 м посередине русла. Проем перегорожен кирпичной стенкой (плотиной), определяющей уровень воды в верхнем русле реки. Кроме этого какими-то мудрецами на уровне плотины в проем был настелен деревянный пол с трехсторонним уклоном. Вода через стенку (плотину) перетекала при нормальным уровне по краям пола. При засухе пол с входной стороны был сухой и только с выходной стороны касался или уходил под воду. При половодье мог покрываться полностью водой. При весенних половодьях были случаи, что вода шла и поверх дамбы. При нормальных условиях рыба поднималась на нерест верх по течению с большим трудом, преодолевая эту плотину. Она выпрыгивала часто на пол и ее ловили руками. Особенно в период нереста скапливалась сплошной массой так, что рыбаки сачками за 20–30 минут загружали полный каюк. В прибрежных камышах люди ловили сазанов руками или накалывали на вилы. По краям пола вода бежала довольно сильным напором. Пол покрывался мхом и устоять в таком потоке было трудно. Пол посередине был проломан. В проломе ловили рыбу сачками, маленькими сетками и пр. 1932–1933 годы был голод и река кормила многих.

Я тоже имел небольшую хваточку, которую вставлял в пролом и ловил мелочь. Тогда много было ершей. Наловлю 2–3 кг и домой. Мама через дуршлаг промоет их и на сковородку с крышкой. Еда, что надо, хотя и без соли, муки, пареная, сытная. Однажды утром спускаюсь под мост, а там только один мужчина хваткой большой ловит рыбу на выходе. Он ловил и рыбку и лягушек тоже. Рыбку в ведро, а лягушек глушил об пол и под кожух клал рядом с ведром. Как-то страшновато стало. Стукнет меня об пол или головой в воду окунет, завернет в кожух и на холодец. Посмотрел я в пролом, а там вода бурлит и много рыбы. Опустил хваточку, подождал пока над нею рыбка соберется, а сам на мужика посматриваю и сердце замирает. Смотрю стая рыбок над хваткой. Потянул, а поток воды при вытаскивании меня потянул в проем. Я поскользнулся и бухнулся под пол. В сапогах вода тянет меня вниз под пол. Я успел схватиться за край проема и заорал: «Спасите! Помогите!». Невероятным усилием я вытащил ноги из воды на пол. Задыхаясь, лежа на полу поднял ноги. Вода из сапог залила грудь. Чудом моя хваточка дугой зацепилась в щели пролома. Рыбке повезло, она в воде. Мужику тоже повезло. Своим падением я спугнул рыбу и лягушек и они бросились от меня прямо в хватку мужику. Он поднял хватку и с рыбой и с лягушками. Не знаю слышал ли он мои вопли о помощи и что он думал… Я быстро за хваточку, пустое ведро и наверх. Бегом с остатками воды в сапогах и дрожа от холода и страха домой. «Всевышний тебе помог», – сказала мама. Слава Богу! Таких приключений и им подобных совершалось со мной часто и много до самой старости.

Отец в гражданской войне не участвовал, кого поддерживал, не знаю. Так как братья его отца (Филипп и Иван) никуда не уехали, во время НЭПА процветали, очень возможно было влияние их либерально-демократических взглядов. Об этом при жизни отца у меня ни разу не было разговора, кто знал, что все перевернется, да и времени не было для бесед, отец уходил на работу в 5.00 (темно) и приходил темно. После ранения отец был слабым, и недостаток средств не позволяло отцу перестроить хату, хотя бы настелить полы и чердак в конюшне, на чердаке был камыш и сарай без чердака, все из камыша. Хотя пол был земляной, засыпанный золой, при топаний ногами, ощущались пустоты. При обысках активисты в поисках зерна или клада, прямо в 2-х комнатах раскапывали лопатами ямы. Естественно ничего кроме золы не находили и уходили. Мать только проливала слезы, отец приходил с работы поздно, хмурился, но молчал. Дети, старше меня, да и я, возмущались. Отец тоже явно возмущался, но без нас. Но ничего не мог поделать. Детей куча, заботы – их прокормить и как-нибудь одеть, обуть и в школе учить. Только заделаем эти ямы, подсохнет пол «доливка», смотришь опять идут, уже другие активисты. Опять слезы мамы. Выступать против активистов – сошлют в Сибирь. Ведь выслали семьи всех Редькив, Щерб и др., в том числе тетю Марию – замужем за Редькой Александром с 3-мя малыми детьми (10,7 и 3 годика) и Ульяну – замужем за Редькой Сергеем с ребенком Машей – 2 годика, на угольные рудники Северного Урала. Мне было уже 4 года, зима, снег лежал.

Высланная семья Редько на спецпоселения в 1930 г.

Смотрю в окошко, а к нам со стороны бабушки идет группа активистов, я на кухню, хватаю рогач и в коридор. Только они дверь в коридор открывают, я им рогачем в морды. Конечно, я не достал мужика рогачем. Он вырвал из рук моих, а меня за ухо. Ах, ты контра! Змееныш! Выскочила мама со слезами и криком, уже не помню как я вырвался и босиком по снегу, раздетый побежал к сараю. Хотел спрятаться в соломе. Там у меня с дружками норы в соломе были. Мать еле поймала меня и притащила ревущего в хату. На этот раз я хотел защитить маму от рытья доливки и слез. Она уже пузырьками пила валерьянку, переживала за всех нас и за сосланных дочь и первую маленькую внучку, любимую Машеньку. Но как говорят: «добро и зло часто ходят рядом» или вместе. Еще до прихода активистов, к маме зашла по каким-то делам член правления создавшегося колхоза, активистка, хорошо знавшая нашу семью. Они были на кухне и обе выскочили в коридор на мои крики. Тетя (то ли Надя, то ли Катя Панченко, Юрченко, Чернявская, не помню), уже знала о горе моей мамы и предшествующих нашествиях активистов. И пока мама догоняла меня и тащила в хату, успокоила новых активистов и уговорила не рыть яму и пожалеть маму. Так что они потоптались, убедились в нищете нашей, погрозили мне и ушли. Так, что я оказался только «запалом» в защите мамы, а защитила эта добрая, смелая тетя. Очевидно, она имела авторитет, а может быть и власть и ее активисты знали. Пришли со школы Сима, Маня, Шура. Радовались, а мама больше молчала, была в тревоге. Эта тревога как-то передалась и мне до самого прихода отца. Ему там сделали за меня «нагоняй», пригрозили. А у отца закон: Любой проступок или самовольство – наказуемо. Он достал свой военный ремень, вытащил меня из-под кровати и отстегал изрядно, не взирая на мои заклинания – «больше не буду». Но все прошло и обиды к отцу я никогда не имел. Наказывал он и старших братьев. Но никто из нас не обижался. Все поделом. Мы его считали добрым папаней.

Был апрель или май 1933 г. голод в станице свирепствовал. В школе после уроков ученикам давали по поварешке мамалыги. Школьники приходили с алюминиевыми мисочками. Мамалыга – каша из кукурузной крупы, не очень крутая, но и не текучая. Это я знал, так как в эту школу ходила сестра в 4 класс. Перед школой ближе к нашему двору маленький домик-сторожка. В нем жила женщина-уборщица школы и сторож. У нее дочь дружила с моими сестрами, а младший сын – со мной. И я с мисочкой в конце занятий перед тем уроком, после которого дают на кухне (маленькая комната с большим котлом и печью) мамалыгу, юркнул в один из классов и уселся за последнюю парту. Учительница не заметила, она решала на доске пример. Затем вызвала одного ученика решить подобный пример. Он не смог решить. Она: – Кто решит? Иди к доске. Никто не вышел, она опять: Ну, кто? Смелее, не бойтесь. И я не раздумывая, подбежал к доске, взял мел и решил. Учительница похвалила меня и спрашивает: ты с какого класса? Я ответил, что еще маленький и что в школу меня примут только осенью. Она удивилась, что я уже арифметику знаю за 2 класс. Я похвастался, что весь букварь знаю наизусть и умею писать. Она спросила мое имя и где живу, и зачем пришел в школу. Я смутился и признался, что хочу попробовать мамалыги. Учительница еще раз меня похвалила перед всеми и спросила, обращаясь ко всем: «Ну, он заработал? Угостим его мамалыгой?». Все согласились. Построив в шеренгу класс (и меня туда же) повела на кухню. Подошла к поварихе и что-то ей сказала, показав на меня. Повариха всем быстро в мисочки по поварешке (большая ложка), а когда подошла очередь мне положить, улыбаясь дала добавки. Некоторые, выходя тут же в классе или во дворе ели, а многие несли домой, поделиться с мамой или бабушкой. Я тоже бегом домой, угостить маму.

Еще раз о родителях

Отец и мать были православные. Перед едой крестились, а после еды крестились и благодарили бога за хлеб-соль. О религии и политике вообще разговоров не было и времени тоже. И отцу и маме выпала трудная и непростая доля пережить русско-японскую войну, революцию 1905 года, мировую войну 1914–1917 г., революцию и гражданскую войну 1917–1922 гг. ранение отца, коллективизацию, индустриализацию, голодомор, Великую Отечественную войну.

Праздников и часов развлечений у них не было. Труд, труд благородный. Радио у нас не было. Газеты и журналы выписывали, читали. Книг много принесли от деда Филиппа. Мама знала много стихов и меня учила. Отец мне иногда (по вечерам в выходные дни) читал вслух великолепным голосом. В колхозном клубе отец бывал на собраниях, после которых демонстрировался кинофильм или концерт, и отец иногда задерживался. Оба имели добродушный характер. За все годы я не могу припомнить случая обострения отношений, скандалов, ругательств и т. п. Замечания, конечно, бывали, но мы их даже не замечали. Отец иногда ругал нас или кого-либо. Матерщины я никогда не слышал. Его грозное выражение – «бисова душа»… «Ах ты, бисова душа, шо ты наробыв?» ремнем он наказывал меня за выпады против активистов и хулиганство, заключавшееся в том, что я наказывал мальчишек, – ровесников и старше меня – защищая младших – за мелкое воровство и несправедливость. И еще за то, что с дружками часто обстреливали алычой и мелкими помидорами председательскую линейку из-за кустов нашего двора. Линейка – это почти небольшая тачанка на рессорах останавливалась, и кучер с кнутом бежал за нами. Мы убегали по балке, дворами к бабушке. Думаю, кучер и не пытался поймать кого-либо из нас, хотя попадали и в него. А если бы в глаз?! вся вина падала на наш двор, на меня, как организатора. Но все это было до 1-го класса. Школа – это уже дисциплина и понимание.

Школа (1 класс) – это уже ответственность, ритм жизни, бережно относиться к учебникам, к выполнению заданий и т. п. Три четверти проблем не было, лишнего ничего не было, кроме голода. Брат моего отца – Иван Андреевич Кантур – мой крестный. Его жена – моя крестная мама. У них был один уже взрослый сын Василий. Жили они в Армянском районе, под Туапсе. Они прислали моему отцу денег, чтобы привез меня на время голодовки к ним. Я уже много знал стихов о Кавказе, горах, лесах и очень обрадовался. Отец и мама не очень хотели меня отвозить. Я уговорил их. Ведь это на время. Мама переживала за дорогу. До железной дороги более 40 км. Нужно идти пешком. Отец мог бы в колхозе попросить бедарку и его брат отвез бы, но что-то не получалось. И он поставил так: «Будешь идти с котомкой за плечами и не хныкать и не отставать». Я согласился. Мне исполнилось 8 лет и 2 месяца. В четвертом часу ночи мы вышли из дома. Отец с мешком сушки (в качестве гостинцев), а я с продовольствием в дорогу. Темно, а мы пошли не по дороге, а напрямик, покороче. В темноте залезли в терновник, да еще отец попал в петлю охотника, то ли на лису или другого зверя. Кубарем полетел, ругался, конечно. Я терпел колючий терновник. К рассвету прошли без отдыха километров 15. Я уже устал, начал отставать. Отец: «Еще пройдем пару часов и отдохнем, позавтракаем». После завтрака, я прилег, ноги гудели. Отец заставил меня поднять ноги кверху и потрясти. Сам тоже это проделал. Пошли дальше, а время было около 10–11 часов. Тут я ощутил боль, где-то вверху почти, в паху. Без слез не мог угнаться за отцом. Потом разошелся. Нас догнала какая-то телега с двумя мужиками и подвезли километров пять. Они свернули в бригаду, а мы опять на своих двоих. Уже вечерело и стемнело, когда мы добрались до станции Сосыка, и я впервые увидел паровоз. В дороге я спал мертвым сном, может быть богатырским под стук колес. В Армавире была пересадка. При выходе на перрон, я шел за отцом и у двери меня оттеснили пассажиры. Меня сразу же схватили милиционер и дежурный железной дороги. Я заорал, отец вернулся и забрал меня. К рассвету мы доехали до станции Гойтх – конечный пункт нашей поездки. Вышли на площадку вокзала. Небольшое здание станции. Еще темно. Несколько разных повозок, извозчиков – куда ехать?. Отец спросил: «Наймем телегу за 5 руб. или пешком, 7 км?». Я – лучше пешком. Интересовался: «Ноги не болят?». Дорога была каменистая с обрывами. Вокруг сплошной лес. Я то и дело поднимал камешки разной величины и бросал с обрыва в лесную чащу. Казалось, что все еще спит, минут через 40, опустился туман. Что-то перебегало дорогу: то ли лиса, то ли кошка, то ли заяц. Навстречу появились 2 фигуры – охотники с ружьями. Отец спросил: «Далеко ли Елизаветпольского?». Охотники засмеялись и указали: «Вон уже виднеются дома». Действительно сквозь туман проглядывались очертания домов и деревьев, буквально в 200–250 метрах. Отец спросил, где живет Кантур. Они пожали плечами, но когда отец сказал, что работает ветеринарным врачом – Иван Андреевич живет при больнице, они оживились: «О, Иван Андреевич, – наш доктор». Развернулись, один схватил мешок у отца, а другой меня на плечи и все побежали к большому одноэтажному дому – районной ветеринарной больнице. Они показали дверь и окна квартиры и даже позвали Ивана Андреевича. И сразу же помчались на охоту. Сразу же выскочил мой двоюродный брат Вася, затем крестные – мама Дуня и папа Ваня. Очень теплая и радостная встреча. Были весенние каникулы, оставалось еще несколько дней. Дядя Ваня тоже жил бедно, но нашел денег купить мне новую сорочку и штанишки. А потом и ботинки. Я ведь приехал в сапогах, в заплатах. Их носил Алексей, затем Александр, а потом уже и я. Штаны мне мама пошила из куска старой парусины, которой ранее накрывали бричку. Определили меня в школу, далеко от дома. Идти вдоль всего села через гору. Внизу протекала речка, иногда почти пересыхаемая на перекатах. Мы с горы бросали валуны (камни весом до 6–8 кг). Они катились с ускорением, падали посреди русла и когда совсем мелко, то выскакивали и достигали противоположного берега.

В классе была одна комната, разделенная пополам аркой. В одной половине учились на армянском языке, в другой – на русском. Один учитель – Наум Кузьмич – директор школы. Я же армянского языка не знал, а дома учился на украинском языке и был зачислен в русскую половину. Учеников было не более 20 (10+10).

С первого дня занятий меня учитель спросил пересказать прочитанное. Я с большим трудом пересказал на русском. Он, видя мои затруднения, сказал: «Давай по своему, т. е. по-украински». Я сразу начал чеканить. Ученики заслушались. Учитель похвалил. Ученик Аракелов к одной ученице: «Ну, Лара, он теперь у нас будет первым отличником». Конец учебного года, начались экзамены; а я еще стеснялся, особенно на экзамене, по пению. Девочки попросили, чтобы я с ними вместе спел песни: «Там вдали за рекой» и «Хазбулат удалой». Я остался и вместе с ними пел. Все были довольны. Оставалась неделя до конца учебного года. Иду я в школу мимо универмага. Вдруг останавливает меня директор и говорит: «Вот хорошо, что я тебя встретил, зайдем в магазин, примеряешь костюм. Я сыну хочу купить». Зашли. Примеряли и я, побежал дальше. Позднее было собрание родителей и школьников после окончания учебного года. Докладывал директор и учителя. Была самодеятельность. Меня хвалили и премировали костюмом, тем самым, который я примерял. У директора был сын по росту и форме, как я. Это был первый мой костюм, который я заработал хорошей учебой.

Рядом с ветеринарной больницей были большие дома, а в каких-то 150–200 м начинался на склоне горы лес. На вершине была поляна и огороды, в основном картофель, огороженный плетнем. Дикие свинья часто разламывали плетень и рыли картофель. В лесу было много волков, лис, змей и разных птиц. На склоне горы я часто находил свинцовые пули из старинных мушкетов кавказской войны Шамиля. Пули были диаметром 18–20 мм и весом около 30 грамм. Волки нападали даже на лошадей, крупных быков. Были случаи, что и днем заходили в село. Так, одна пожилая армянка рассказывала, смотрю большая собака подбежала к овцам и не спеша одну овцу схватила за шею, взвалила на себя и потащила в лес. По другую сторону реки были посадки малины. Я ее ел. Вдруг как заорет молодой бычок от меня в метрах в 12–15 м. Его волк схватил за горло, но не точно. Я тоже не своим голосом заорал и бежать к реке. По ту сторону располагалась милиция. Как раз на берегу оказался мужчина. Услыхал крик, он прыгнул в реку (она тогда на перекате пересохла и по камням перебежал ко мне и бычку). Волк, очевидно, испугался и убежал. А мы поймали бычка и привели его в ветеринарную больницу к дяде Ване. Он помыл ему рану и наложил повязку.

Лето пролетело быстро. В лесу было много ягод и диких фруктов. У Васи (брата) было много книг, особенно, Жюль Верна, читал я быстро, 50–60 стр. в час. Старался помочь, чем мог, крестной тете Дуне по дому. Но работы было мало. Бегал в гору на огород, нарыть картофеля, нарвать зелени. Собирал кизил, землянику, груши и пр. За каштанами ходить было далеко и меня не брали. Уже во 2-м классе мы с классом и учительницей пошли на экскурсию, на гору Лысую, но неудачно. Только углубились в лес, сплошные каштановые деревья. Под одним чуть ли не куча на земле. Мы с шумом начали собирать. Как вдруг сверху на дереве затрещали ветки, посыпались каштаны, раздался рев медведя. Мы даже не рассмотрели один медведь или несколько. Кто-то закричал: «Медведь». Мы пустились наутек, что есть духу. Учительница с нами. Еле остановила и собрала нас всех. Она потом сказала, что медведи часто заготавливают себе каштаны. Наверное, вблизи берлога. Экскурсия на этом закончилась. По дороге обратно мы шли быстро, озираясь нет ли опять медведей.

Затем дядя Ваня переехал в ст. Новоагинскую, там рабочие заготавливали лес. Кругом штабеля бревен и не очень интересно. Иногда мы с Васей и его другом зимой ходили на реку Пшиш ловить рыбу. На ямах пробивали лед, опускали в дырку сеть. Отходили от края ямы и оттуда палками, стуча по льду, гнали рыбу к сетке, она застревала в ней и мы вытаскивали ее вместе с сеткой.

Летом 1935 г. я (не помню с кем) возвратился в Челбасскую (в 3 класс) и говорил уже по-русски. Здесь работы было много: корову почистить и отогнать на пастбище (в череду), убрать навоз коровы и свиней, убрать двор, покормить птицу, полоть, убирать огород, сад и пр. Кормил шелкопрядов. Дядя Трофим приносил спичечную коробку яиц, а получал мешок красивых ярких коконов. Ежегодно, с 6 по 12 лет, зарабатывал себе на шелковые рубашки. Вечером и ночью читал, рисовал, спал по 3–4 часа в сутки. На каникулах помогал отцу на МТФ: принимал молоко от доярок и записывал в карточки. После 4 класса на каникулах работал на агросортоиспытательном участке колхоза им. Сталина. Обрабатывал грядки и определял урожайность различных сортов пшеницы, овса, ячменя, кукурузы, подсолнечника, бобовых, клещевины и даже хлопка.

Павел Александрович Редько и Григорий Елизарович Кантур. Павел Александрович Редько (1923 г. р.) – сын Александра Редько и Марии Андреевны Редько (Кантур) – он дядя Григория Кантур. (Прошёл войну 1941–1945 гг.)

После 5 класса – на далмацкой ромашке, рвал цветы (норма 15 кг) за 1,25 трудодня. После обеда приемщиком – взвешивал, грузил на телегу и отвозил на приемный пункт и разгружал – 0,75 трудодня. Таким образом, зарабатывал больше отца (1,75 трудодня), а я – 2 трудодня. Затем на культивации, и так все лето.

6–7 класс – на ромашке, прополке и культивации. На тягалке комбайна возил зерно от комбайна на элеватор за 35–40 км.

8 класс – культивация: идешь пешком в бригаду (3,5 км), получаешь наряд, плужок, лошадку и мальчика 12 лет. На делянку верхом вдвоем. Мальчик на лошадке по рядку; ты за плужком широким шагом, а то и рысью 40 рядков – 40 км и плюс опять идти домой, зайти на речку обмыться – 4 км. Итого: 47,5 км ежедневно. Работали световой день – 10 часов, а то и больше. Везти зерно на элеватор – тоже заработок. Грузишь, везешь на волах (всю ночь). На элеваторе разгружаешь, иногда с перегрузкой в ж/д вагоны.

На фото Григорий Кантур 7 класс – 1940 год

Началась война – Великая Отечественная. О ней узнал в поле. Воспринял серьезно. О неизбежности ее знали многие и к ней готовились. (Песня «Если завтра война…»). О военных действиях Германии во всех газетах публиковалось, начиная с погромов испанской революции. Причины ее возникновения были очевидны, хотя «гримировались» в «правое дело». Таких поражений СССР в 1941 году не ожидал. В молниеносную не верил. Был уверен в затяжную и окончательную победу. «Союзная» коалиция с основной нагрузкой на СССР. Политика англичан – «чужими руками».

После 9 класса косил вручную косой овес, ячмень, пшеницу, норма 0,3 га. Всегда перевыполнял.

Бои шли за Ростов-на-Дону. Было принято решение эвакуировать МТФ. Правление колхоза быстро сформировало группу (начальник отряда – Коваль (дед), зоотехник (Кантур Е. А.), доярки – 4 чел., телятницы – 2 чел., погонщики – 2 чел. Всего 11 чел., 2 телеги (одна арба). Направление – Ставрополь, Сталинград. Состав стада: коровы дойные около 100, молодняк – 30, телят – 50, овец – 60, лошадей не строевых, молодняк – 12. Всего около 250 голов. Погонщиком скота – очень тяжелая работа. На лошади без седла; сразу с 1-го дня стирали кожу ягодиц до крови и с каждым днем все больше. Утром садился на живую рану. А потом уже не чувствовал. Стадо впереди, а ты сзади. Все время в пыли. Спали под открытым небом, на земле, положив охапку сена под голову. Если дождь – ты под телегами, а гнать скот и по дождю. Поселки обходили по окраинам, так как телята убегали от стада, увидев женщину с ведром. Где-то в районе Каниболотской длинный и долгий переход был, не было водопоя. Стояла жара. Когда мы приблизились к реке, скот это почувствовал, побежал лавиной в воду. В реке было много ила, в котором как в болоте застряли многие телята и коровы. Пришлось их вытаскивать с помощью веревок, мы все замучились, возились до темноты. Очень переживали. Были дни, когда с нами отступали группки красноармейцев, усталые, пушку в упряжке тащили лошадью и коровой. Несколько раз налетали немецкие самолеты, в основном, – истребители. Они разгоняли скот, стреляли из пулеметов, а красноармейцы палили по самолетам из винтовок. Один раз над нами произошел воздушный бой. Наш кукурузник быстро сел в кукурузу. Немецкий самолет покружил над нами и кукурузой. Дал несколько очередей из пулеметов, но мимо нас буквально в 2-х метрах. Земля от пуль летела до меня. Но все обошлось. Он пару заходов сделал и улетел.

Связи мы не имели и обстановку на линии фронта не знали. Узнавали от встречных людей. Оказалось немецко-румынская армия впереди нас. Мы несколько изменили курс – в сторону Ставрополя, но и там уже были немецкие войска. Мы избегали дорог и гнали стадо по балкам, а потом поняли, что давно окружены и через линию фронта прорваться незаметно нельзя. 2 дня мы простояли в низине и вода была и нас было незаметно. Здесь мы отдохнули. А в прудах купались. Вода из одного водоема перетекала в другой по квадратному отверстию (1 × 1 м), обшитому досками. Доски почти сгнили, внизу под водой скользкий мох. Пруды разделялись дамбой шириной около 4 м. Мы подплывали к отверстию и течением (потоком) воды нас уносило в другой водоем. Утром я заплыл в отверстие и меня понесло. На выходе, прямо перед моим лицом повисла змея. Уклониться нельзя. Схватил ее двумя руками и вместе с нею оказался в другом водоеме. У меня был опыт обращения со змеями. Воды было по грудь. Я размахивал в воде ею и вынес на дамбу. Бросил ее на дорогу. Длина не менее 2 м. Девчата с испуга убежали.