Текст книги "90 лет вместе со всей страной: воспоминания и размышления (Кантуры, Хитрые, Щерба)"

Формирование 42 артиллерийского полка улучшило питание. Новые офицеры, раненные фронтовики, были более гуманными, чем старшина Варакин. Началась учеба. Новые 45– и 76-мм пушки, мортиры, гаубицы. Теория стрельбы по закрытым позициям, аналитическая математика. Я никогда не делал ошибок в математике. И вдруг, у всех курсантов одинаковый ответ, а у меня – другой. Командир на меня как это ты? Я сам удивился, начал проверять, все правильно у меня. Я поднялся и воскликнул: «Поставьте передо мною всех математиков мира и я докажу, что я прав!». Вначале все захохотали и мы поспорили на обед. Я сначала доказал лучшему математику из них, – Карпенко Павлу, потом – и все убедились, что я прав. Командир меня по плечу хлопнул и говорит: «Ну, ты как Джордано Бруно, только без костра!».

Затем появились специальности – вычислители, топографы, радисты, связисты, разведчики. Как-то старшина батареи приказал мне и Уварову Вите перенести сундук (размером 60 см × 60 см × 100 см) со барахлом с одного склада в другой. Дорога проходила по канаве, в которую сливали помои из бараков землянок. По ней стекали и дождевые, и талые воды, не пересыхая как ручей. В районе лагеря была канава, перекрыта горбылями, наподобие досок – «кладка». Зимой солдаты часть досок отрывали на дрова, образуя дыры. Весной – половодье, глубина воды – более метра. Я шел впереди, Витя – сзади. Ему я кричал: Дыра! Третья, четвертая и т. д. Я: – Большая дыра! И перешагивая дыру, дернул вперед сундук. Витя не расслышал и шагнул в дыру под «кладку» в бурлящий ледяной поток. Он потянул на себя сундук и меня. Сундук застрял в дыре. Я свалился, но не в дыру. С трудом вытащили сундук. Витя здорово выкупался и если бы не удержался и упал с головой, то?.. Еле вылез на кладку с моей помощью. И побежал сушиться в нашу землянку. Я тоже вымочился, сторожа сундук, замерз, пока дожидался помощи.

Опять на фронт. 2-ой Белорусский

Павла Карпенко оставили как запевалу и поэта. Кадыгроба – как комсорга. Присвоили им сержантские звания и они готовили в этом же учебном полку новое пополнение. Мне тоже на выбор, я ведь был хорошим художником. Гимн Советского Союза оформлен был почти по моему образцу. Но я пошел со всеми на фронт.

В каких только «товарняках» вагонах мы не ехали. И Куйбышев, и Москву проехали. Москва мне не понравилась – деревня большая. На 2-ом Белорусском фронте распределял по частям полковник. Он вначале всех подряд в разные части направлял. Я не выдержал и обратился к нему: Почему распределение не по специальностям? Зачем государство тратило средства для обучения?. Он согласился и все начал переделывать. Собрал группу вычислителей, топографов и пр. артиллеристов, подозвал меня и еще одного. Показал нам на топографической карте куда вести группу и чтобы не попасть на немцев. Запомнить! Проверю потом. Карту забрал и примерно через час подозвал, дал нам по бумажке каждому отдельно, как запомнил, нарисовать маршрут. У меня оказался абсолютно точным, а у другого с ошибками. Он записал мою Ф. И. О., назначил меня вести отряд и всем выполнять мои указания. Удивился моей зрительной памяти. Путь в 14–15 км, мы должны пройти как можно быстрее. А там были и перелески, и овраги, и развилки и могли быть немцы. Местами мы пробегали бегом и пришли благополучно в нужную часть. Удивило меня, что только подошли, как нас встретил лейтенант: «Красноармеец Кантур ко мне!». Я подошел. Он спросил: Все ли нормально?. Очевидно, ему обо мне было сообщено из пункта распределения, и даже больше, что ко мне был проявлен интерес. Итак, вся команда приведенная мною. Была распределена в соответствии со специальностью. Я уже не помню, куда меня определили. Был 2-й Белорусский фронт и был бой. Танки немцев и «Тигр» шли упорно, а наши артиллеристы что-то заплошали. Пехота «Тигров» боялась и уже начала отступать, подминая нас. В 18 ОИПТД я был и наводчиком, метко стрелял и хорошо владел 45-мм пушкой. Я бросился к пушке, резко потребовал подкалиберный снаряд. Внимательно изучая ход «Тигра», я старался попасть ему под башню. По танкам стреляли несколько пушек. «Тигра» можно было подбить подкалиберным снарядом и этого записали за мной. «Тигр» был подбит, а тут еще и другой передний танк был подбит и немцы захлебнулись. Пехота наша вернулась. Тогда же похвалили меня за инициативу и спросили, какие награды я имею, а я – никаких, я воюю за Родину. Было сделано представление командиру полка о награждении меня медалью «За отвагу».

Награждение 1-й медалью «За отвагу»

Однако, наш полк и дивизия вскоре были переданы 1-ому Белорусскому фронту, так что медаль моя где-то долго бродила, но все же нашла, когда меня уже на 1-й Белорусском фронте представили к награде и тоже «За отвагу».

Награждение 2-й медалью «За отвагу»

Мы передислоцировались в район Кракова и Люблина в юго-восточной части Польши. Так как в моих документах было записано, что я отлично работаю с топоразведкой, взяли меня в свою группу для уточнения топографических карт прифронтовой полосы. Немцы отступая, разрушали многие тригонометрические и геодезические пункты, срезали леса. Карты не соответствовали. Начальник топослужбы капитан Багдасаров – кавказец, подвижный горец с острым взглядом. После нескольких съемок и привязок ему очень понравилась моя подвижность и высочайшая точность замкнутых привязок, особенно, работа с оптической алидадой. Частенько он не брал половину топографов: они медленно работают, ходить по горам не могут, и неточность в работе, а ты как серна, как истинный горец. Возьмем шустрых поляков. Вешки, рейки, приборы переносили. Вдвоем сделаем быстрее, а главное, точнее. Главное, точность. Это так было. Мы обслуживали прифронтовую полосу 1-го Белорусского и даже часть 1-го Украинского фронтов. Вернулись в полк уже к зиме и на Вислинский плацдарм юго-восточнее Варшавы.

1-ый Белорусский фронт

Наша дивизия была передана 1-ому Белорусскому фронту. Наш район дислокации был уже в Польше, недалеко от Люблина и Кракова. Здесь полк окончательно пополнился. Мы, топографы-разведчики, выполнили привязку основных и запасных позиций батарей, рекогносцировку местности, уточнили топографические карты. За годы войны исчезли лесные массивы, отдельные фольварки, заводы и т. п., даже «убраны» тригонометрические пункты. В этой работе нам помогали поляки. В Польше население неустойчивое, ненадежное. Везде что ни спроси, ответ один: «Шистко герман забрал». Спросишь дорогу или туалет (нужник) – ответ тот же. В одиночку не ходили. Были нападения, предательства. Только сформировали Польскую Армию, как вдруг целый полк дезертировал. Занимались мы и поимкой дезертиров.

Я прилично знал украинский язык, учил в школе немецкий. Это мне помогало в общении с поляками. Уже через пару недель я мог читать по-польски. Осмотрели Майданек. – один из концентрационных лагерей, созданных гитлеровцами. В этом лагере удушали газом в специальных газовых камерах, сжигали, истязали. Всего было замучено около 1,5 млн человек.

В декабре 1944 г. наш полк занял боевые позиции на Вислинском плацдарме юго-восточнее Варшавы (Пулавский) – Полоса земли вдоль западного берега р. Висла, между г. Люблином и г. Радом, в районе населенного пункта Пулавы, протяженностью около 13 км и 3–4 км в глубину, позже был расширен до 7–8 км в глубину. Территория вся в «оспинках» воронок и «шрамах» окопов, ячеек, блиндажей.

Конец декабря 1944 г. Песчаный берег промерз почти на метровую глубину. Впереди за низиной, оврагами, брошенными окопами – минные поля – нейтральные зоны. Дальше проволочные заграждения. За ними немцы. Их не видно, но тренированному глазу заметны сплетения траншей и др. сооружения обороны. Позади катятся холодные декабрьские мутные волны Вислы, покрытые крошенным льдом. То тут, то там вздымаются фонтаны воды – падают снаряды и мины дальнобойных, не дают наводить новые переправы и переправлять пополнения. Переправы хорошо пристреляны и днем разбиты. Там, вдали от берега, уже подготовлены секции новых запасных переправ. В ночное время подвозят, за считанные минуты собирают и без шума переправляется пехота.

А вот с тяжелой техникой без шума не обойтись. Немцы не спят. Такой огонь устроят: и переправы разворочены и техника с людьми под водой. Но солдат находчивый народ: устанавливали отдельные секции понтонов на колеса вместе с переправляемой техникой (орудия, боеприпасы) и с помощью канатов вручную как бурлаки, перетаскивали на другой берег.

На всей территории плацдарма, над головой то и дело слышались свист падающих мин и шорох пролетающих снарядов. Вспыхивают всплески огня и дыма, лопаются мины, с сердитым воем летят осколки вперед, как бритвой срезая все на своем пути. Более тяжелые мины и снаряды взрываются с оглушительным треском, разворачивая мерзлую землю. Бросишься в такую рану – воронку и чувствуешь теплую землю (почти как на лежанке дома). Тепло струится из земли, как кровь из раны солдата.

Огонь ведется методично. Все уже привыкли к этому, и любой солдат (даже молодой) безошибочно по звуку определит, что летит: мина или снаряд, какой калибр и где упадет, нужно ли ложится или прогибаться.

Иногда, вдруг наступает на несколько минут непривычная тишина, чаще сменяемая артналетом из тяжелых орудий и «ишаков» (многоствольных минометов). Реже налетом штурмовиков-бомбардировщиков, а то и самолетов-снарядов. Тогда раскалывается небо в оглушительном грохоте взрывов, вздрагивает, раскачивается и стонет земля; плывет по поверхности тяжелый, густой, едкий и тошнотворный дым, заползая во все щели. Неприятные минуты. И трудно определить, что задумал противник: плановый артналет? Разведка боем? Или артподготовка к атаке для ликвидации плацдарма? Ведь плацдарм – это ворота для дальнейшего наступления.

Днем на переднем крае все живое под землей, окопах, дзотах, дотах, НП. Передвижения только по траншеям. Высунешь голову – угодишь на мушку снайпера. Первейшей задачей было окопаться. Земля промерзла больше, чем на полметра и саперной лопаткой рубить ее нелегко. Не успели мы и котлован под блиндаж вырыть, нам пришлось по тревоге тушить пожар на «складе» боеприпасов «РС» (реактивные снаряды). Немцы обстреливали переправу самолетами-снарядами. Один из них упал на штабель реактивных мин, разбросал их и поджег. Почти всю ночь мы растаскивали горящие ящики с минами и снарядами. Работа была опасной и не без жертв. Горящие реактивные мины расползались и разлетались во все стороны фейерверком, иногда попадая в солдат. Шел густой снег, и мы промокли насквозь. Но в основном все закончилось для нашего отделения благополучно, нас обещали за мужество представить к наградам. Все мокрое от снега, дождя и от пота на фронте «сушилось» на себе. Вздремнуть пришлось в воронке от бомбежки. Выпив по 100 граммов спирта и закусив тушенкой, я завернулся в кусок брезента и мгновенно заснул. Проснулся поздно утром. С большим трудом выбрался из обледенелого и замерзшего в трубу брезента.

На плацдарме жизнь была тревожной и насыщенной. На поверхности земли совсем было неуютно. Все время кругом раздавались свист и взрывы мин и снарядов, непрерывные бомбежки, воздушные бои над головой. Старые, уже обжившиеся здесь, солдаты вели казалось бы самую обыденную жизнь. Мы, молодежь, еще не привыкшие, – по разному: одни дрожали при каждом близком взрыве бомбы или мины, у других побеждало любопытство, даже азарт познания и зрелища боя, они забывали об опасности, вылезали из укрытий, несмотря на строчки из пулеметных очередей наблюдали, как наши ястребки сражались с немцами, «мессерами» и «фокевульфами». Мы быстро научились по звуку различать в полете мину, бомбу, снаряд, их калибр и место падения. Это было очень важно, так как те, кто не различал и боялся, падал на землю постоянно. Мы вырыли уже небольшой котлован под блиндаж. Проблема была чем его накрыть. Обычно закрывали блиндаж в два наката (слоя) и сверху засыпали землей. На территории плацдарма леса не было. Если и были раньше деревья, то их «скосило» огнем и израсходовали на дровишки. От деревушки остались только груды глины и небольшие щепы, чудом сохранившиеся под завалом, а затем вновь выброшенные взрывами. Местность слегка пересеченная (всхолмленная) вся изрыта осколками, траншеями, блиндажами. Нейтральная полоса проходила по низине. Дальше окопы, траншеи противника. Высотка с лысыми (облезлыми) крутыми склонами и покрытыми лесом вершинами. Все это там, куда мы должны со временем наступать, что должны штурмовать. Но нам повезло, пехотинцы перешли на новое место и нам оставили большой «благоустроенный» блиндаж, очевидно, оставшийся им еще от немцев. Здесь были даже деревянные нары, порядочно соломы, правда уже настолько потертой, что она превратилась в полову.

А сейчас главная наша задача – удержать плацдарм, изучить расположение противника, его боевые позиции, огненные точки, и совсем не стремится их сразу же уничтожить. Мы «засекли» цели, наносили их на планшеты-карты, определяли координаты, подготавливали данные для артиллерии, чтобы в нужный момент их «накрыть», подавить, уничтожить, а не вспугнуть. А для того, чтобы подтянуть, накопить достаточное количество орудий, минометов, снарядов, людей.

В январе 1945 г. наши войска освободили другой концентрационный лагерь на польской земле в г. Освенциме. В этом лагере фашистами было истреблено более 4 млн человек.

Готовилось новое наступление

Нашему взводу топоразведки была поставлена задача, кроме привязки наших основных огневых позиций, выявить и определить координаты отдельных орудий и батарей, зарытых, укрытых самоходных установок, танков, пулеметных гнезд, дзотов, дотов и других огневых точек, траншей, наблюдательных пунктов и прочих, постоянных, запасных и ложных мест противника, и последующей подготовки (расчета) данных для стрельбы наших артиллерийско-минометных батарей. Разведанные цели сверялись с разведанными аэрофотосъемкой и другими способами.

Несмотря на постоянный обстрел и бомбардировку переправ повреждения быстро устранялись, ночами сооружали новые переправы.

На плацдарм и к переправам подтягивались все новые войска, накапливались боеприпасы. Чувствовалось, что готовилось новое наступление.

Однажды вечером разведка сообщила о перемещениях большого количества (около 300–500) танков противника. Мы пару суток были в напряжении. Отступать нам было некуда: позади ледяная вода Вислы, впереди, в сотни раз превосходящие силы противника. Но на другом берегу реки нас подбадривала наша дальнобойная. На следующую ночь начался сильнейший массированный артобстрел наших позиций, казалось настоящая артподготовка. По переправам били тяжелыми минометами и самолетами-снарядами. Земля дрожала и казалось раскалывалась от взрывов. Все заволокло удушливыми газами. У некоторых кружилась голова. Окопы разрушались, сравнивались с поверхностью. В «воздухе» смерчем летели комья земли, осколки, колыхалась стеной мерзлая мокрая пыль. Дышать становилось труднее. Напряжение росло. Прямые попадания в штабеля боеприпасов разбрасывали их и частично взрывали, создавая фейерверки, особенно разрывные и трассирующие. Эта ночь была адом не только для молодых. Некоторые скулили. Старшие угрюмо молчали, думая о своем тяжелом положении, успокаивали: «Не хныкать!». Я не скулил, про себя думал всегда: «Чему быть, того не миновать». Досадно было погибнуть бездарно, от шальной пули, осколка. Думалось подороже отдать и не попасть раненным в плен. Позже я думал, что мы пережили 15–20 минут ада массированного артобстрела, а что люди ощущали после двухчасовой артподготовки, где на каждый квадратный метр упало несколько снарядов. Нужно отметить, что окопы и блиндажи у немцев были во много раз прочнее наших. А непосредственно в Германии подвалы зданий непробиваемы и фугасами.

Готовились к отражению атаки танков. Однако уже через 15–20 минут стало ясно, что это «разведка боем», а 500 танков были ложными, фанерными, для психологического напряжения. Все же эти 30–40 минут многим молодым из пополнения запомнились крепко, и пригодилось как испытание мужества, выдержки.

Очевидно, немецкой разведке стало известно, просьба союзников начать раньше наступление, спасая 2-ой фронт, где в Анденнах немцы здорово их побили. И эта массированная атака на плацдарм была разведкой боем для уточнения.

Встреча с Жуковым

Я все время был на главном НП с немецкой трофейной стереотрубой. Проверял и уточнял разведанные цели со смежными НП, опираясь на более достоверные ориентиры. Вдруг на НП заходят человек десять начальников в зимних формах отличия (звания были не видны)… Я тогда знал только полковых и КАД. Поднялся. Крупный мужчина, посмотрел в стереотрубу внимательно по всей ширине полосы фронта, кое-где с задержкой. Посмотрел мой планшет с обстановкой и целями. Спросил как определяли координаты и их точность. Я отвечал. Другому начальнику сказал: – Надо в этой полосе хорошо изучить нейтральную, замерять ее глубину, изучить минные поля и что-то еще. Затем все удалились. Последним выходил заместитель командира полка. Стукнул меня по плечу: – Ты знаешь кто это был? Наверно, с корпуса? – Нет, это сам Жуков. А я его не рассмотрел как следует.

Числа 12–13 января 1945 г. мне, Монько и Уварову было дано задание промерить ширину нейтральной полосы. 13 января весь день на самом переднем краю. Еще раз смерили промеры нейтральной зоны, вероятные минные поля и возможные проходы, защищенные от обстрела прямой наводкой. Все доложил, все согласовали с пехотой. Их интересовало перемещение отдельных немцев, их маршруты и зоне нейтральной полосы. Все это было раньше в нашем журнале наблюдений и теперь очень пригодилось.

Но перед рассветом опять оказия. Снаряд или что-то другое (мины все время за нами гонялись), один из них попал в угол блиндажа. На деревянной полке стоял светильник и банка с лигроином. Все это упало на нары и начался пожар. Все вскочили и начали выскакивать кто как. А я ведь отвечал за всех. Карабины мы складывали в плащ-палатку. Я схватил все в охапку и тоже выскочил, спасая оружие. Но кроме оружия нужно было вытащить оптические приборы (стереотрубу и пр. планшеты, карты, расчеты). Я толком не успел глотнуть свежего воздуха, как вдруг Бог войны дал первый залп по всем позициям переднего края немцев, а затем непрерывный гром расколол небо. Ведь работали десятки тягачей, орудий и минометов всех систем с накопительной скоростью. Однако, я задержался на несколько секунд. Приказал своим ребятам: кто смелее за мной за приборами и пр., а сам ринулся в горящий блиндаж. А там уже как огромная печь. И все это в основном из-за котелка или большой банки лигроина. Вместо соломы было полова, а нары – доски сухие, обитые лигроином. Я стереотрубу и другие приборы. В общем успели вытащить все. У некоторых сгорели телогрейки, шапки. В полове блиндажа были разбросаны винтовочные патроны, запалы от гранат. Все это рвалось и летело в нас. Мы получили небольшие ожоги. А вывих ноги я почти не почувствовал. Мы некоторое время позабыли об артподготовке. Вся первая полоса немецкой обороны было поднята вместе с землей, сплошной стеной на десятки метров в высоту. Все наши снаряды и мины не давали опуститься вниз, сплошной рев и визг реактивных установок – «Катюши». Уже стало светать и пошла наша штурмовая авиация. Авиация бомбила глубину 2-й и 3-й линии обороны и транспортные узлы, не давая немцам развернуться или отвести свои порядки в глубину.

Но спать пришлось недолго. Проснулся не столько от грохота взрыва, сколько от жгучей боли в ноге. Грохота не слышал. Шальной тяжелый снаряд попал в угол блиндажа, разворотил перекрытия. В мою ногу чем-то угодило. С трудом открыл глаза. В блиндаже полыхало пламя, ребята ошалело выскакивали из блиндажа. Боль в ноге куда-то отодвинулась, блиндаж быстро наполнялся дымом. Я схватил в охапку карабины своего отделения и выскочил из блиндажа наружу. Здесь уже были почти все ребята, кто в чем попало.

Артподготовка и огненный вал

Вдохнув свежего воздуха, хотел броситься вновь в горящий блиндаж, как вдруг темноту озарили тысячи всплесков огня, небо раскололось от грохота тысяч орудий и минометов. Земля кажется закачалась. Вокруг стало светло от непрерывных вспышек выстрелов, все слилось в сплошной рев тысяч раскатов грома и молний, даже «повизгивание» «катюш» тонуло в сплошном неистовом грохоте. Я замер в оцеплении от величественной картины разгневанного, разбушевавшегося «бога войны». Поразительно, и днем, и вечером будто и не было батарей. Все было замаскировано, а теперь они покрывали все поле. Орудия при каждом выстреле «подпрыгивали», как огромные лягушки на привязи, изрыгали огонь и металл. Вокруг метались расчеты, бросая в замки снаряды и мины в стволы со скоростью, насколько хватало им ловкости и сил.

Как не потрясающе величественна картина артподготовки, но сверлящая мозг ответственность за спасение вооружения, приборов, карт, планшетов заставила меня оглянуться и снова броситься в горячий блиндаж. Там ведь главное наше вооружение – приборы, карты, документы, планшеты.

В блиндаже уже горели нары, стены, потолок и он напоминал большую печь. Нельзя было медлить ни секунды, я схватил ящик с приборами и в одно дыхание выбросил наружу. Моему примеру последовали другие. Но были остановлены огнем, настолько сильно уже разгоревшимся и под нарами, где в соломе были разбросаны и патроны, и запалы гранат, которые начали рваться, брызгая осколками и углями во все стороны. Лишь один Монько, самый низенький и смелый паренек, и я раз за разом бросались на четвереньках в огонь. Главное – приборы, карты, планшеты были спасены. Мы отделались небольшими ожогами и царапинами. И только теперь я почувствовал, что нога моя и не моя – ныла, побагровела и распухла.

Некоторые ребята оказались без шапок, телогреек, которые сгорели в огне или настолько погорели, что никуда не годились.

Артподготовка продолжалась более часа. Вначале немецкие снаряды падали вокруг, нам было не до них. Мы спасали имущество. Наша артиллерия полностью подавила все огневые точки противника, буквально залила их огнем, засыпала землей. Уже стало светло, в небе появились штурмовики «илы», они наносили бомбовые удары по опорным узлам противника, не позволяя развернуться или отвести свои части в глубинку. Наши истребители «Яки» опрокинули и погнали появившиеся немецкие самолеты.

Начался 2-й этап артнаступления – огневой вал. Пехота, сопровождающая ее, полковая артиллерия двинулись к первой линии обороны немцев. Пошли и танки. Теперь артиллерийский огонь по переднему краю не велся, а переносился в глубину на 2-е и 3-е рубежи немецкой обороны и перемещался в соответствии со скоростью передвижения нашей пехоты и танков. Начали продвигаться батареи и нашего полка. Вначале 76 мм, затем 122 мм пушки. Продвижение было очень сложное, так как вся земля была изрыта дзотами, опутана рядами проволочных заграждений, множеством всевозможных минных ловушек. Снизу взрывались мины, сверху шлепались снаряды дальнобойных, иногда настигали и пулеметные очереди из уцелевших дотов. Но все было подчинено движению вперед, вперед! Каждый стремился пройти уже по проторенным проходам. Это создавало толчею. Пехоте проще, а вот пушки протащить сложно.

Число переправ за время артподготовки увеличилось в несколько раз. По ним теперь бесперебойно переправлялись все новые и новые части и устремлялись вперед.

3–4 оборонительных рубежа немецких войск попали под сокрушительные дары артиллерии и авиации и не смогли организовать сопротивления и отхода. Сплошь разрушенные позиции, перевернутые орудия, минометные установки, сожженные танки, автомобили, множество трупов.

Уже наступили сумерки, а мы еще не преодолели всю глубину обороны. Конечно, и у нас были потери. Жуткие эпизоды, особенно для новичков. Вот скрюченный солдат стонет., не может подняться, так как остался без ног… На проволочных заграждениях другой с распоротым животом, одной рукой поддерживающий полувыпавшие кишки, умоляюще просит: «Братцы… Братцы возьмите меня…» Поразительно, как это он в сознании… Уже почти темно. Идет редкий снег… А братцы идут и идут вперед. Ведь раненных подбирают спецотряды. Поднимут ли, найдут ли в темноте? Да, война есть война… Жестко… А задерживаться нельзя. Еще больше может быть жертв.

У нас, топографов была своя французская автомашина «Джемси». Мы проезжали мимо большой палатки медсанбата. Я показал свои ноги. Густо намазали противовоспалительным, забинтовали и наложили шины. Мне полегчало и расставаться со своими ребятами мне не хотелось. Они меня перетащили в нашу машину и я опять в строю. Мы быстро обгоняя и рискуя нарваться на мину, быстро догнали свой полк. Да и он продвинулся совсем мало. Наконец, вышли на оперативный простор. Немецко-фашистские войска беспорядочно, панически отступали. В Варшаве началось восстание.

Ноги мои отошли. Мы освободили Варшаву, Щераз (г. Радом). У нас в полку и дивизии кончилось горючее для автомашин, продовольствие и с боеприпасами – некомплект, снабженцы плохо работали. В Радоме колонна простояла 3 дня. Наша машина стояла прямо возле спиртзавода. Смотрим, а там уже ведрами несут спиртное и навеселе. Я взял котелок и тоже пошел посмотреть – огромный резервуар около 100 м³ и уходящий вверх на 2 этажа. Брали спирт с кранов, штыками протыкали стенки и спирт струями лился прямо на пол, я набрал котелок и быстро вернулся к машине. У нас было 2 хорошие алюминиевые канистры и мы решили наполнить спиртом. В канистрах мы возили воду, а теперь спирт. Ребята у меня были, как я, молодые и пить спирт не умели. Пошли к повару и он дал нам на закуску холодного мяса. Мы потом немножко выпили из котелка, а тут пурга и сидели в кузове машины, т. к. команды сверху никакой. Мне холодновато и я то и дело прикладывался к котелку. И так, напился, что уснул богатырским сном. Ребята тоже дремали. А ночью меня разбудили уже в большом помещении. Меня вызывал комбат. Метров в 3-х от меня он стоял у открытой двери другой комнаты. Я вскочил, почувствовал озноб и неустойчивость ног, но соображал и дрожа от озноба и подпрыгивая (пряча качку) подошел к комбату. Он: «Ты что, пьян?» Я – «нет, замерз». Он: – Начальник штаба приказал проверять и усилить посты. Сможешь? – Да. А я еще даже не сориентировался, где я. Но мозг мой работает безотказно. Я позвал дежурного. Он явился, немножко под хмельком, но в норме. Оказалось мы в зале большого гастронома. Затем пошли проверять посты, обходя в темноте весь большой дом. Там же стояли пушки в походном положении. Окликнув, мы наконец нашли двоих на посту. Оправдались, что так лучше могли страховать друг друга и не сидели рядом, а на близком расстоянии. Мы вышли на улицу и прислушались. Явные звуки, идущей колонны. Но кто? Наши или немцы? Мы выдвинулись вперед и прислушивались к приближающим. Темно, пурга. Наконец расслышали славянские возгласы и на сердце стало легче. Шел 1-ый Украинский фронт. Наш полк и дивизия была с ними на стыке. Я дежурному: – Ну, где еще наши посты? Он пожал плечами. Тогда я: – Что делать? Опять нет ответа. Вперед пошел 1-ый Украинский фронт и мы можем спать спокойно эту ночь. И мы пошли спать. Все прошло благополучно, но спиртом я отравился немножко и чувствовал тошноту, но вырвать не мог. Знал, что алкоголь быстро удаляется через дыхание. Поэму несколько раз обежал дом. Тут и утро. Зашел к комбату. Все в порядке.

Итак, нам предстояло неизвестное по времени ожидание. Я отпросился у комбата посмотреть город около нашей стоянки. Взял с собой пару ребят и пошли в разведку. Нашли большие немецкие склады. Вначале с пачками мака. Взяли по 1 пачке, ели как маковое молоко. Это тоже отрезвляло. Затем натолкнулись на склад белья (рубахи шелковые и кальсоны), мы набрали по несколько комплектов и для других ребят своего отделения. Прошли к своему размещению и послали других за бельем и устроили вошебойку. Снимали свое белье и вместе со вшами сжигали. Их полно было в белье и даже в гимнастерках. А на чистое белье они охотно сползали. Мы через несколько часов 2–3 раза снимали и опять новое одевали. Буквально в один день избавились от вшей. Вся наша батарея успела очиститься. На следующий день мы пошли на винзавод. Стояли большие буты с надписями на немецком языке. Я уже знал и польский, и немецкий. Выбрал сухого, там же нашли и колбы и взяли с собой. И я почувствовал полное облегчение. С гастрономами мы опоздали. И там связисты, все колбасы растащили, остались только сырые окорока и мы жарили кусками. С нами был один разведчик от КАД. Так ребята связисты так его напоили, что он глаза открыть не мог. Они его не любили. Разукрасили лицо ему гуталином, наклеили перьев. Ну, прямо индеец. А потом сзади, будто КАД звонит, вместо трубки подали сырую кость от окорока. И кричит: – Ты что там пьян? в штрафную захотел? Он: – Нет, нет, не хочу и прямо в слезы. Конечно, потеха была и ему урок. Но мне это не очень нравилось. Он был стукач.

Кухня и два «языка»

Наконец подвезли продовольствие и боеприпасы и пошли вперед по польским полям и дорогам. Дороги, мощенные камне (булыжником) на Варшаву, Краков, Люблин, Лодзь. А мы попали на проселочные, превращенные в овраги, где автомашине ни развернуться и не пройти. Пришлось задом сдавать. Это очень огорчало, а тут опять снег, пурга и ночь. В Польше дома, постройки и хозяйственные сараи, амбары и пр. рядом с его землей. Соседний на 400–500 метров друг от друга. Нас погреться набилось в дом полно. Разведчики Костин – здоровый мужик и Логвинов – очень шустрый, предложили посмотреть поблизости дома другие. Мы вышли на воздух и увидели огонек метров за 400–500 и решили проверить кто там. Осторожно подходим, смотрим – кухня походная и повар около нее возится. Что-то на нашу не похожа. Тут мы насторожились и не зря. К повару подошел явно фриц. Значит, в доме расположились немцы. Мы присели. Что делать? Сколько их там? Кухня – значит тоже много их. Логвинов – отчаянный (много раз ходил и на «промысел» к немцам и за языками). Он носил с собой эсэсовский тонкий плащ и фуражку и даже немецкий нагрудный крест. И кое-какие команды на немецком выговаривать гортанно научился. Говорит, давайте разведаем. Ведь все еще спят и только повар и часовой. Костин: Может часовой и у сарая и еще где. Надо изучить хорошенько. Осматривались минут 15. Тут поблизости никого. Изучили как курсирует по времени часовой. Костин: – Я беру часового, пикнуть не дам. Логвинов: – Я повара в упряжку кухни и укатим ее к своим. Тогда часового не душить насмерть, а тоже в упряжку. Меня оставили на подстраховку. Операция удалась. Костин сразу зажал рот и руки часовому из засады (кляп в рот), приказал молчать Логвинов в эсэсовском плаще смело к повару и тоже: Молчать! Или Смерть! Тот оторопел: Ханды хох! Разверни кухню!! Быстро и к тому дому, указав направление. Все это по немецки – «Schnell!». Быстро кухню развернули и обоих немцев в упряжку. Костин часовому руки к кухне привязал, чтобы кляп не выбросил. Он еще не соображал, что происходит. Только при виде меня в форме русского поняли кто мы. Но Костин пригрозил автоматом. А Логвинов: Смерть или плен! Бегом я успел и дверь дома подпереть, чтобы быстро фрицы не выскочили. Когда мы уже были метрах 200–300 в доме поднялся какой-то шум и даже выстрелы: то ли фрицы, то ли кто-то из 1-го Украинского фронта наскочили на этот дом. Нас уже это не волновало. Подкатили кухню к своим. А уже светало. Мы, конечно, НЗ кухни (шоколад, тушенку, сыр на своих поделили). А в кухне макароны с молоком недоваренные все кто хотел ели. Но комбат нас очень ругал, грозил наказать за самовольство, хотя сам удивлялся такому лихачеству, находчивости и оперативности, обещал строго наказать, но времени не было. По одиночку нас пытал: – Скажи правду, как все было, не верил, обнаглели или врут. Что с нами делать?. И только после следующего эпизода, сказал: – Да, пожалуй, правду с кухней было. Мы пошли дальше. Взяли Лодзь.