Текст книги "Собрание сочинений. Том 1"

Глава 6
Постановления правительства относительно пропуска в Москву различных просителей милостыни с Востока в XVI и XVII столетиях

Русь с XVI столетия широко раскрыла свои двери для всех просителей милостыни со страждущего под игом [С. 248] неверных православного Востока. Всякий нуждающийся православный, кто бы он ни был, мог смело идти на Русь в полной уверенности, что здесь он получит более или менее щедрую милостыню. Отказа никому не было, всех без различия просителей пропускали в Москву, всех наделяли здесь милостынею, так что за весь XVI век мы знаем только один случай, когда просители были возвращены назад из Путивля, и то по особым обстоятельствам[274]274
  В 1586 году просители афонского Зографского монастыря не были пропущены в Москву и получили милостыню 130 рублей в Путивле, так как они пришли из тех мест, где было моровое поветрие.


[Закрыть]. Понятно, что на Востоке нашлось много и даже очень много охотников воспользоваться широкою русскою благотворительностью. Поток всевозможных просителей милостыни с различных концов православного Востока устремился в Москву и с течением времени становился все шире и стремительнее, грозя совсем опустошить царскую казну. Ввиду этого требовались от русского правительства какие-либо меры, которые бы, с одной стороны, предупреждали чрезмерный наплыв в Москву просителей милостыни с Востока, с другой стороны, устраняли возможность злоупотреблений, так как под видом просителей милостыни могли являться на Русь, и действительно являлись, разные самозванцы, запрещенные архиереи, всевозможные авантюристы и т. п.

В XVI веке мы вовсе не встречаем еще никаких мер, предпринятых правительством с целью стеснения приезда просителей в Москву или с целью предупреждения различных злоупотреблений со стороны просителей. Это понятно. В XVI столетии Москва только еще выступает в качестве покровительницы всего восточного Православия, она усиленно ищет признания ее в этой роли со стороны православного Востока и ее прямой интерес требовал самого широкого развития благотворительности Востоку – чем более в Москву приезжало просителей милостыни, тем яснее выражалось этим признание Москвы покровительницею всего Вселенского Православия. Иван Васильевич Грозный по собственной инициативе посылает от себя богатую милостыню [С. 249] всем восточным патриархам, многим митрополитам, монастырям и церквам, хотя они и не просили его об этом. Посылка милостыни была ему нужна для того, чтобы явить себя всему Востоку единым теперь православным царем, опорою и покровителем всего Вселенского Православия. Естественно поэтому, что просители милостыни в XVI столетии не только не могли встретить со стороны московского правительства каких-либо стеснений или препятствий к получению милостыни, но, наоборот, встречали только одно поощрение, а потому приток их все более увеличивался. К концу XVI века приезжают в Москву в качестве просителей милостыни уже два восточных патриарха, из которых один был сам Вселенский – Иеремия. Понятно также, что за это время не могло возникнуть никаких особых мер и по поводу злоупотреблений русскою милостынею со стороны просителей, потому что эти злоупотребления развились особенно только в последующее время, а на встречавшиеся отдельные случаи в Москве и смотрели как на отдельные исключительные случаи, которым не придавали особого значения.

Смутное время, наступившее в России, остановило было приток в Москву просителей. Но как скоро в Москве установилось прочное правительство, просители милостыни снова направились в Москву, и чем далее, тем все в большем количестве. Россия в Смутное время была разорена, целые города и области были разграблены, опустошены, выжжены; народ сильно обеднел, совсем опустела и царская казна, не было денег на удовлетворение первых, необходимейших государственных потребностей, а между тем нужд было так много, все они были так настоятельны. Казалось бы, что тут уже не до благотворительности, не до покровительства Востоку, казалось невозможным и крайне неразумным при таких обстоятельствах тратить большие суммы вконец истощенной казны на раздачу милостыни разным просителям с Востока. Не так смотрело на это дело московское правительство: отказаться от благотворительности православному Востоку значило бы из боязни лишних, хотя бы и тяжелых для государства, расходов отказаться от исторического призвания [С. 250] России, от той высокой роли, какая самим Промыслом назначена Руси относительно всего православного мира, значило бы порвать связь с прежними, самыми заветными и дорогими стремлениями и преданиями Московского царства, значило бы подвергать никем более не поддерживаемое Православие на Востоке крайней опасности и сделать ответственной Москву за его если не конечное падение, то умаление на Востоке. На такой шаг московское правительство, несмотря на все свои финансовые затруднения, было не способно, особенно же Филарет Никитич, строгий ревнитель русской чести и преданий Московского царства. Поэтому с воцарением Михаила Феодоровича, и особенно с приездом Филарета Никитича, прием в Москве просителей милостыни снова был восстановлен и число их все более увеличивалось, так как Филарет Никитич хотел во всей силе поддержать и продолжить старые московские традиции по отношению к православному Востоку. Просителей не только радушно принимали, но и одаряли милостынею ничуть не меньше прежнего времени, несмотря на крайнюю скудость государственной казны. Но так как число их увеличивалось с каждым годом, а вместе с тем росло и количество злоупотреблений милостынею, то явилась потребность в каких-либо определенных правилах, имевших в виду на первый раз не столько сокращение числа просителей или количества отпускаемой им милостыни, сколько предупреждение злоупотреблений. Одною из первых мер в этом роде была дача разным восточным обителям так называемых жалованных грамот. Такие грамоты уже выдавались раньше Иваном Васильевичем и Федором Ивановичем некоторым восточным монастырям, например: Пантелеймоновскому афонскому монастырю, Благовещенскому сербскому на реке Папраче, Всесвятскому Метеорскому. В этих грамотах, которые буквально сходны между собою, приказывается воеводам старцев означенного в грамоте монастыря пропускать в Москву, когда они явятся на рубеж с жалованною грамотою, давать им подводы и пристава до Москвы. На каждого человека полагалась одна подвода, а под рухлядь «сколько можно поднятись». «А корму им давати [С. 251] в дорогу архимандриту и строителю по алтыну человеку на день, а конского корму давати им зимою по 2 деньги на лошадь на день, сколько с ними лошадей будет». Если при старцах были служки, то им полагалось «по 3 деньги человеку на день». Затем в грамотах предписывается всем властям не брать пошлин с рухляди старцев, на мостах и реках за перевоз и проезд и вообще пропускать их везде без всякой «зацепки»; а кто их обидит или что возьмет у них, тому быть от государя в опале, а взятое возвратить вдвое без суда. В заключение грамоты говорится, чтоб архимандрит и старцы означенного монастыря не ввозили и не вывозили иных монастырей старцев, слуг и лошадей, а также товаров чужих и заповедных – на виновных государь наложит пеню, смотря по вине. Точно такие же жалованные грамоты давались и во все последующее время, только с самого начала XVII столетия в них внесены были два небольших, но очень важных по своему значению добавления. Теперь в жалованных грамотах всегда стали обозначать сроки, через сколько лет обитель может присылать своих просителей в Москву за милостынею. Сроки эти для различных обителей были различны: по большей части назначалось приезжать в шестой или седьмой год, значительно реже в пятый, восьмой и десятый и в исключительных случаях в четвертый и даже в третий. Ранее назначенного срока приезжать в Москву за милостынею просители уже не имели права, и их теперь нередко отсылали назад с замечанием, что они приехали ранее назначенного срока, тогда как прежде, когда срока в грамотах не назначалось, они могли ездить за милостынею чуть не каждый год. С течением времени, когда явилась потребность стеснить и ограничить все более увеличивающийся прилив просителей, старались пропускать в Москву просителей только из тех монастырей, которые имели у себя жалованные грамоты. Поэтому каждая восточная обитель употребляла обыкновенно все усилия добыть себе царскую жалованную грамоту, которая в известные сроки обеспечивала просителям свободный, беспрепятственный проезд в Москву. Для получения жалованных грамот употреблялись со стороны [С. 252] просителей всевозможные средства: личные просьбы и моления перед государем, ходатайства восточных патриархов, разных лиц, пользующихся при московском дворе влиянием, и т. п. Получившие грамоту с долгим сроком старались переменить его на более короткий и в большинстве случаев достигали цели. Другое добавление, внесенное в жалованные грамоты с начала XVII столетия, состояло в точном обозначении числа лиц, которых обитель могла присылать в Москву за милостынею, о чем грамоты XVI века вовсе не упоминали. Это добавление вызвано было тем обстоятельством, что вместе с действительными просителями от обители приезжали в Москву и сторонние лица, по большей части купцы. Всех приехавших приходилось перевозить, а купцов и с их товарами от границы до Москвы на казенных подводах, давать им во все время пребывания на Руси полное казенное содержание и, сверх того, оделять их подарками и милостынею. В видах ограничения подобных злоупотреблений в грамотах и стали с XVII века точно обозначать, сколько лиц зараз могут приехать в Москву за милостынею от известной обители. Впрочем, просители всячески старались обойти эти стеснительные для них правила, а правительство, со своей стороны, не всегда достаточно энергично настаивало на их точном выполнении, почему отступления от них были нередки.

Другим правилом, которым с XVII столетия стали руководствоваться в Москве относительно просителей милостыни, было требование рекомендательных или ходатайственных грамот за просителя какого-либо восточного патриарха. Некоторых просителей теперь стали возвращать из Путивля именно потому, что они не имели за себя рекомендательных грамот ни от какого патриарха[275]275
  Так, например, в 1630 году архимандрит афонского Филофеевского монастыря был возвращен из Путивля назад потому, что не привез свидетельственных грамот ни от какого патриарха. В том же году и по той же причине не пропустили в Москву игумена города Охрида Преображенского монастыря. В следующем году по той же причине был возвращен назад из Путивля один греческий епископ, тогда как приехавший вместе с ним архимандрит ларисского Стефановского монастыря был пропущен в Москву, так как он имел рекомендательную грамоту от Константинопольского патриарха.


[Закрыть]. Следствием [С. 253] этого требования было то, что каждый проситель, отправляясь на Русь за милостынею, старался раздобыться рекомендательною патриаршею грамотою, и если не добывал настоящей, то заменял ее поддельной, благодаря чему фабрикация поддельных рекомендательных патриарших грамот и приняла с тех пор очень почтенные размеры. Наше правительство не умело или не хотело энергично бороться против этих злоупотреблений, и потому требование от просителей рекомендательных патриарших грамот не могло служить гарантией против разных обманов со стороны просителей, тем более что к их проделкам правительство относилось в большинстве случаев как-то очень снисходительно. Например, в 1640 году в Москву прибыли из Метеорского Преображенского монастыря архимандрит Захарий, да с Белого моря игумен Афанасий, да из Царьграда протопоп Захарий, «а в Путивле они пролгалися: архимандрит сказал, что будто он выехал на государево имя на вечное житье, а к Москве приехав, бил челом государю, чтобы государь пожаловал велел его с Москвы отпустить назад в его монастырь, и на Москве жить не хочет. А игумен Афанасий сказал у себя в Путивле лист молдавского владетеля Василья о государеве тайном деле, о котором-де был посылай с Москвы в молдавскую землю Богдан Дубровской; а на Москве тот игумен заперся о том, будто он в Путивле такого листа у себя не сказывал. Да он же, игумен, с собою привез Цареградского патриарха старого Кирилла грамоту – рука и печать патриарха подделаны. А протопоп Захарей сказал, что есть с ним к государю грамота нового Цареградского патриарха Парфения и словесный приказ о великом деле; а на Москве в том заперся ж, что будто он того в Путивле не сказывал. И за те ложные статьи архимандрит и игумен и протопоп государевых очей не видали, а государева жалованья дано им для их бедности на отпуске деньгами: архимандриту 12 рублев, игумену да протопопу по 6 Рублев человеку и отпущены с Москвы назад в свои земли»[276]276
  7150 г. № 20.


[Закрыть]. Наконец, значение указанной меры [С. 254] отчасти подрывало и само правительство, которое, несмотря на ходатайственные грамоты патриархов, все-таки отсылало просителей назад из Путивля. Так, в 1632 году отосланы были назад из Путивля два архимандрита двух греческих монастырей, несмотря на то что за них ходатайствовал особыми грамотами Константинопольский патриарх Кирилл Лукарис. В 1636 году воротили из Путивля белого священника и двух бельцов-гречан, хотя за них просили два патриарха: Константинопольский и Иерусалимский. В 1641 году был возвращен назад из Путивля архимандрит афонской лавры св. Афанасия, несмотря на особое ходатайство о лавре Иерусалимского патриарха Феофана[277]277
  7140 г. № 12; 7144 г. № 12; 7149 г. № 15.


[Закрыть]. Вообще, как и без патриарших рекомендательных грамот можно было попасть в Москву, особенно лицам высшего иерархического ранга, каковы: митрополиты, архиепископы, так и наоборот: с патриаршей грамотой можно было не побывать в Москве, а возвратиться назад из Путивля – раз строго определенного в этом отношении ничего не было.

Придерживались при пропуске просителей в Москву и некоторых других правил, хотя и не особенно крепко. Так, возвращали из Путивля назад тех, которые, раз получив милостыню, очень скоро опять обращались за нею. В 1627 году из Путивля возвратили афонского ватопедского архимандрита, потому что за три года перед тем приезжал архимандрит Ватопедский Игнатий и получил милостыни на 200 рублей – «надобно, чтобы они помнили русскую милостыню». В 1630 году воротили из Путивля гревенского митрополита Сергия, который уже получил милостыню в 1626 году. В 1631 году не пропустили в Москву греческого митрополита Иеремию, потому что он ранее был в Москве и тогда милостыня была дана ему «нескудная». Наоборот, в Москву беспрепятственно пропускались просители из таких монастырей, от которых ранее просителей в Москве не было, на это обстоятельство обыкновенно и указывалось в царском приказе путивльским воеводам о пропуске таких лиц в Москву.

[С. 255] Иногда просителей не пропускали в Москву потому, что они не привозили с собою никаких политических вестей. Раз, в 1630 году, отказали просителям «за скудостью», так как в московский пожар 1626 года сгорела многая царская казна, а иногда просителей возвращали назад из Путивля без всяких объяснений.

Существовало и еще одно правило, которого правительство придерживалось в течение первой половины XVII века относительно пропуска просителей в Москву: обращалось внимание на национальность просителя – греки были по преимуществу покровительствуемые, просители же славяне возвращались назад из Путивля. В 1628 году был возвращен из Путивля назад сербского Благовещенского, на реке Попраче, монастыря архимандрит Анания со своими спутниками, хотя они и заявляли, что лучше им живыми не быть, чем не видеть царское пресветлое лицо, чем они будут хвалиться перед сербским архиепископом и митрополитами. В 1629 году не были пропущены в Москву просители славянских афонских монастырей: Пантел еймоновского, Зографского и Хиландарского, а также просители из сербской Студеницкой Лавры. В 1635 году воротили назад из Путивля просителей из Милешевского монастыря, причем в приказной справке замечено: «А из сербские земли приезжали бить челом к государю о милостыне в прошлых годех разных иных монастырей архимандриты и старцы на Путивль и им государево жалованье давано в Путивле и отпусканы с Путивля назад, а к Москве многие не иманы»[278]278
  7136 г. № 18; 7137 № 7 и 17; 7143 г. № 6.


[Закрыть]. В приказной справке следующего, 1636 года по поводу приезда просителей из сербского Дмитриевского монастыря прямо говорится, что черных попов просителей из разных сербских монастырей в Москву пропускать не велено, а велено выдавать им милостыню в Путивле[279]279
  7144 г. № 5.


[Закрыть]. В 1643 г. приехал в Путивль от сербского печского архиепископа Паисия архимандрит печского Вознесенского монастыря, но его с малой дачей велено было возвратить назад. Архимандрит [С. 256] не поехал и прислал к государю грамоту, в которой была означена разная привезенная им святыня. «Все сие, – писал архимандрит, – на почесть прислал наш святейший архиепископ Паисий вашему пресветлому царству; мы, убогие, стояли в Путивле три месяца, но Василий Петрович воевода послал нас назад, мы же стали ни туда ни сюда; а наш архиепископ стар, имеет около ста лет, и мы оставили его в турской земле в неволе, сидит в железах, ради дани впал в великий долг – долгу девять тысяч ефимков, а земля в убожество пришла от агарянского насилия, что и у вас слышно»[280]280
  7151 г. № 4.


[Закрыть]. Но царь не тронулся этими молениями архимандрита, а приказал воеводе отпустить его назад из Путивля. Причина такого пренебрежительного отношения русского правительства к сербским просителям может быть объяснена следующими соображениями: русское правительство по преимуществу благотворило грекам потому, что они постоянно доставляли ему нужные сведения «о турецких поведениях», служили ему в качестве тайных политических агентов, между тем как сербы не могли удовлетворять этому требованию, почему их и не пропускали в Москву, а наделяли милостынею в Путивле. Греки, отправляясь в Москву, всегда старались иметь при себе рекомендательные грамоты от восточных патриархов, что, как мы видели, было одним из условий для получения пропуска в Москву. Сербам таких грамот добыть было неоткуда; рекомендательные же грамоты их собственного архиепископа или митрополитов в глазах русских не имели значения, а потому их в Москву и не пропускали. Московский царь, как покровитель всего Вселенского Православия, старался благотворить по преимуществу обителям славным и знаменитым в целом православном мире, почитаемым всеми и повсюду с древних времен, а такими были обители греческие. Как прямой наследник византийских императоров, он старался благотворить по преимуществу грекам, которые, сверх того, и по своему прежнему и настоящему положению на Востоке оставались там главными представителями и хранителями [С. 257] Православия. Сербы же ни в своем прошлом, ни в своем настоящем не имели ничего такого, что бы могло привлечь к ним особое внимание и расположение тогдашнего московского правительства. Наконец, на указанное отношение московского правительства к просителям сербам могли влиять и гречане, жившие в Москве, игравшие при московском дворе важную роль в деле раздачи милостыни просителям. Они были посредниками между просителями и нашим правительством, которое обращалось к ним за сведениями относительно различных восточных обителей, о лицах, приезжавших в Москву за милостынею, причем их голос и рекомендация в большинстве случаев имели решающее значение. Но гречане, естественно, покровительствовали только гречанам же, только им оказывали всевозможное содействие в деле получения милостыни от русского правительства. Ходатайствовать в Москве за сербов и сербские монастыри они не имели никаких побуждений, тем более что греки вообще крайне не любили самостоятельных и независимых от них в церковном отношении сербов и потому, со своей стороны, не только не могли содействовать установлению более близких и сердечных отношений между восточными славянами и Москвой, но, наоборот, старались поставить к тому всевозможные препятствия, чтобы направить всю русскую благотворительность на одних бедных гречан. Достигнуть им этой цели было нетрудно, ввиду того что русские смотрели на православный Восток только греческими глазами, видели в нем почти исключительно одних греков, а о славянах, их положении на Востоке, их кровном родстве и братстве с русскими, их стремлениях и симпатиях не имели почти никакого представления. Таким образом, почти до самой половины XVII века во время царствования Михаила Феодоровича русское правительство хотя и держалось некоторых правил относительно пропуска и приема просителей милостыни с Востока, но эти правила не имели общей обязательной силы закона, были как-то случайны и неустойчивы, не были никогда точно формулированы и выражены в каком-либо всем известном постановлении. Личная воля и благоусмотрение [С. 258] высшей власти в каждом отдельном случае всегда брали перевес над практиковавшимся доселе правилом или, вернее, обычаем, так что отступление от этих правил со стороны самого правительства было явлением очень нередким. По своему характеру все указанные правила не имели в виду стеснить или ограничить прилив в Москву просителей милостыни, а только устранить злоупотребления царскою милостынею, найти гарантии того, что милостыня идет действительно нуждающимся, действительно пострадавшим от агарянского насилия. В этих только видах правительство требовало от просителей рекомендательных патриарших грамот, собирало о них и их обителях сведения от живших в Москве гречан, возвращало назад из Путивля лиц сомнительных или же таких, которые уже слишком часто и бесцеремонно хотели пользоваться русскою милостынею и т. п.

С воцарением Алексея Михайловича правительство начинает принимать целый ряд мер в видах уже сдержать чрезмерный приток просителей в Москву, которых оно думает теперь останавливать в Путивле и там наделять их милостынею. Распоряжения в этом смысле сделаны были немедленно по вступлении на престол Алексея Михайловича, первые годы царствования которого далеко не отличались тем грекофильством, которое так сильно проявилось у него позднее под влиянием Никона. Прежде всего решено было для приездов всех имеющих царские жалованные грамоты назначить один общий срок, и притом самый длинный – именно десятилетний, чем само собою значительно сокращалось число приездов в Москву просителей. Впрочем, само правительство скоро отступилось от этой меры: уступая разным ходатайствам и челобитьям, оно снова стало сокращать сроки с десяти лет на меньшие, выдавать новые жалованные грамоты с короткими сроками, так что в конце концов эта мера никогда не была осуществлена и в последующее время к ней более не возвращались. Более важное значение имела другая мера: решено было пропускать в Москву только тех просителей, которые имели с собою патриаршие грамоты с какими-либо вестями или личные наказы от патриархов [С. 259] по какому-либо государеву делу. Но просители, являясь в Путивль, стали обманывать воевод, что будто бы у них есть к государю патриаршие грамоты или личные наказы от патриархов, вследствие чего их беспрепятственно пропускали в Москву. Между тем в Москве они заявляли, что так говорили в Путивле только для того, чтоб их пропустили в Москву; грамот же патриарших и личных наказов к государю с ними нет. Таким способом пробрались, например, в Москву силистрийский митрополит Иеремия, элассонский архиепископ Иоасаф и другие. Ввиду этих злоупотреблений со стороны просителей издан был 19 октября 1646 года первый известный нам царский указ, которым предписывалось путивльским воеводам руководствоваться следующими правилами относительно отпуска из Путивля в Москву различных просителей милостыни. «Которые впредь, – говорит указ, – гречане-старцы и бельцы учнут в Путивль приезжать, а скажут у себя грамоты от Цареградских патриархов, и от митрополитов, и от архиепископов о наших делах, и ты бы (путивльский воевода) велел у них тех грамот досматривать подлинно, и которые грамоты у них будут за отворчатыми печатьми, их к нам к Москве не пропускать; а которые грамоты у них будут к нам, великому государю, за глухими печатьми, а скажут они, что писаны те грамоты об них о милостыне, и ты б велел им ждати нашего указу в Путивле, а о том писал и грамоты их прислал к Москве. А буде которые скажут, писаны те грамоты об наших делах, и ты б велел их допрашивать подлинно, о чем те грамоты писаны и то им велел выговаривать, чтоб они сказывали правду, не затевая никаких дел; и буде они едут к нам к Москве бити челом о милостыне и им, по нашему указу, милостыня будет дана в Путивле: а будет они, пролгася нашим делом, приедут к нам к Москве, а в грамотах их об наших делех ничего не объявится, и им за ту их ложь на Москве нашего жалованья, корму и милостыни не будет, и они б сказывали правду, никаких дел не затевая. Да будет по распросу, с которыми гречаны грамот к нам, великому государю, [С. 260] о наших делах не будет и вестей надобных не скажут, и ты б однолично таких гречан к Москве не пропускал, а писал бы вся об них к нам к Москве, а им до нашего указу велел побыти в Путивле. А буде у которых гречан будут грамоты к нам, великому государю, греческих патриархов или митрополитов или архиепископов за глухими печатьми, а скажут впрямь, что те грамоты писаны о наших делех, а не о милостыне, и ты б с теми грамотами присылал их к нам к Москве по прежнему нашему указу»[281]281
  7155 г. № 6.


[Закрыть]. Понятно, чем был вызван приведенный указ: все более увеличивающийся приток просителей в Москве становился слишком обременительным для государственной казны, тем более что каждый проситель являлся в Москву не один, а в сопровождении нескольких сопутствующих ему лиц, набранных нередко из всякого случайного сброда. А между тем всех их нужно было переправлять из Путивля в Москву и обратно на казенный счет, кормить и поить дорогою и во все время их пребывания в Москве, что требовало от правительства очень значительных, а в то же время непроизводительных расходов. Чтобы избежать их, правительство и решается всех просителей задерживать в Путивле и здесь выдавать им известную положенную милостыню. Русь по-прежнему будет благотворить православному Востоку, только не из Москвы, а из Путивля. Но эта мера не могла быть проведена во всей строгости: наряду с простыми, обыкновенными просителями милостыни приезжали в Путивль и такие, которые привозили с собою тайные отписки разных духовных и светских особ о делах государевых, т. е. попросту политические вести. Такие просители были в Москве желанные люди, тем более что посылавшие их нередко поручали им на словах передать то, что они не успевали или опасались передать на бумаге. Таких-то нужных в Москве просителей воеводам повелевается немедленно отсылать из Путивля в Москву, сделав наперед им предупреждение, что если они обманут государевым делом и обманом [С. 261] проедут в Москву, то здесь им не дадут ни кормов, ни милостыни, а немедленно отправят назад, но только не на казенных, а на своих подводах. Последняя оговорка в указе: пропускать в Москву немедленно всех, которые имеют грамоты о государевых делах, и послужила той лазейкой, в которую бойко полезли смелые гречане-просители, обходя закон, удерживающий их в Путивле. Так, уже в том же году[282]282
  7155 г. № 9.


[Закрыть], когда издан был указ, явился из Варны митрополит Парфений и на строгий допрос путивльского воеводы о цели своего приезда смело и решительно заявил, что едет к царю об его, государеве, деле, почему немедленно и был отправлен в Москву. Но здесь в Посольском приказе он заявил, что государева дела у него никакого нет, а сказал он это в Путивле для того, чтоб его пропустили в Москву; действительная же цель его поездки – ударить челом государю о милостыне, о своем великом разорении, что подтвердят и привезенные им грамоты патриарха Константинопольского и архиепископа Охридского. В Москве решились было наказать митрополита за такую ложь, как и предупреждали в Путивле воеводы: ему целых полторы недели не давали казенных кормов и питья, пока, наконец, он не обратился к царю с челобитной ради его бедности и великого разоренья пожаловать его государевым кормом и питьем. Государь сжалился над ним и велел выдавать ему корм и питье против иных митрополитов, но по меньшей статье, а затем дозволил ему видеть свои государевы очи и оделил его обычною милостынею. Таким образом, сам государь далеко не строго выполнял им же самим изданные постановления, что для просителей было прямым побуждением обходить стеснительный для них закон. Находили гречане и другие средства пробраться в Москву вопреки закону, удерживающему их в Путивле. В 1648 году в Путивль приехал города Верии Предтеченского монастыря архимандрит Дамиан и города Сервия Успенского монастыря архимандрит Феофан. На допросе [С. 262] Дамиан объявил путивльскому воеводе, что он имеет с собою грамоту Александрийского патриарха, но не ведает о чем, грамоту архимандрита Венедикта с политическими вестями, грамоту одного волошанина тоже о государеве деле. Архимандрит Феофан сказал у себя, кроме грамот с политическими вестями, «и вести тайные и тех-де вестей, государь, – пишет воевода, – в Путивле сказать ему не уметь, а скажет-де, государь, он, архимандрит, те вести на Москве в Посольском приказе. И я, холоп твой, – сообщает воевода, – посылал к ним архимандритам к Демьяну и Феофану гостинна двора голову Ондрея Литвинова, да съезжей избы подьячего многажды, говорить им, государь, велел накрепко: впрямь ли в тех грамотах и в письме Исаия Остафьева (волошанина), которые грамоты и письмо послано с ними к тебе, государю, писано твое государево дело и вести, или они затевают, чтобы им теми грамотами пробраться к Москве?

И я, холоп твой, послал к ним, архимандритам, евож Ондрея Литвинова, да съезжей избы подьячего, а велел им, государь, тем архимандритам против твоего государева указу выговаривать накрепко, чтобы они сказывали правду, а ничего не затевали; а будет они, твоим государевым делом пролгався, к Москве и приедут, а твоих государевых великих дел за ними никаких не будет, а приедут для милостыни или своего дела, а им за ту их ложь на Москве твоего государева жалованья и корму и милостыни ничего не будет и вышлют их с Москвы назад тотчас на их подводах». Архимандриты отправлены были в Москву, где они действительно подали грамоты с политическими вестями, но самыми незначительными, неважными, набрать которые ничего не значило[283]283
  7156 г. № 8.


[Закрыть]. В том же году был новый случай и прямого уже обмана. 10 января приехал в Москву гревенского Преображенского Спасова монастыря архимандрит Гавриил со старцами. В Путивле он объявил воеводе, что в Москву его послал Константинопольский патриарх Иоанникий с грамотою о государевом великом деле и о вестях, да с ним же есть изустный тайный приказ [С. 263] от патриарха к государю о его государеве деле. В Москве же на допросе сказал, что у него грамота Цареградского патриарха Иоанникия к государю о нем, архимандрите, о милостыне, а не о государевом деле и изустного приказа с ним от патриарха о государевом деле нет. А в Путивле он сказал все это для того, что его не хотели пропустить в Москву, а они бедные, едучи дорогою, исхарчились в полтораста ефимков и для-де бедности он архимандрит сказывал за собою государево дело, чтобы их из Путивля пропустили в Москву. Им дана была обычная дача[284]284
  7156 г. № 13.


[Закрыть]. Таким образом закон 1646 года обходился или прямо нарушался просителями, к которым царь не решался приложить его во всей строгости, а потому было вполне естественно, что он вскоре по выходе теряет всякую силу, не соблюдается самим даже правительством, которое по-прежнему начинает пропускать в Москву решительно всех просителей. В 1648 году снова указом государя подтверждается воеводам пограничным не пропускать в Москву не только просителей собственно милостыни, но уже и тех, которые привезут с собою вестовые письма, до особого распоряжения о них из Москвы. Указ воеводам говорит: «А которые они у себя грамоты скажут, или вестовые письма, или сами вестей, что скажут, и ты б те грамоты и вестовые письма у них взял и что вестей скажут, то велел записать и о том писал бы и грамоты их и вестовые письма прислал к нам к Москве с нарочными гончиками, а однолично еси никаких гречан, кто откуда ни приедет, к нам к Москве без нашего указа не пропускать»[285]285
  7156 г. № 32.


[Закрыть]. Таким образом, казалось, что этот указ окончательно отнимал у гречан всякую возможность пробраться в Москву, так как теперь и грамоты с политическими вестями не давали на это права – их нужно было наперед отослать в Москву, а вместе с ними и изустные политические вести, написав их предварительно на бумаге, и в Москве уже по этим данным решат, следует ли пропустить известное лицо [С. 264] в Москву или нет. Но и тут гречане нашлись. Вскоре после объявления указа явился в Путивль архимандрит янинского Успенского монастыря и заявил воеводе, что его послал в Москву Константинопольский патриарх Иоанникий с грамотою об его государевом деле и о турских вестях, о которых он, архимандрит, ничего не знает. Воевода в силу последнего указа потребовал от архимандрита грамоту, чтобы отослать ее в Москву, но архимандрит грамоты не дал, а только показал ее воеводе из своих рук и говорил, что патриарх велел ему ту грамоту отдать в Посольском приказе в Москве. Архимандрит был отправлен в Москву, где и отдал патриаршую грамоту, в которой описывалось случившееся в Константинополе землетрясение[286]286
  7156 г. № 35.


[Закрыть]. Впрочем, само правительство и теперь, как и прежде, не держалось строго своих постановлений, тем более что в Москву в январе 1649 года приехал за милостынею сам Иерусалимский патриарх Паисий, а с ним и за ним всевозможные гречане. По отъезде патриарха Паисия в том же 1649 году (июня 15 и 29 июля) указом государя путивльскому воеводе опять предписывается: «Которые гречане старцы и бельцы приедут в Путивль для милостыни и ты б тем гречаном старцам и бельцам наше жалованье на милостину давал из наших из путивльских доходов по прежнему нашему указу, почему им давати указано и отпускал бы еси их назад откуды они приедут, а к нам к Москве никого из них не пропускал. А будет они привезут с собою к нам грамоты или какие-нибудь письма, и ты б те грамоты и письма, взяв у них, присылал к нам к Москве, да о том писал к нам отписки, и грамоты и письма велел отдавати в Посольском приказе думному нашему дьяку Михаилу Волошенинову, а тех гречан, потому ж, дав им на милостину по указу, из Путивля отпускал назад». Посланцев же молдавского воеводы Василия и иных также приехавших для торгу с ефимками, с золотыми и иными товарами повелевается в Москву пропускать. По получении этого указа воеводы обратились к государю за инструкциями [С. 265] на такой случай: если приехавшие с грамотами о государевом деле тех грамот воеводам не отдадут и будут говорить, что имеют устный тайный наказ о государевых делах, как тогда поступать? Государь предписывает отбирать привезенные грамоты и отсылать их в Москву, а относительно устных тайных наказов повелевается: от привезших их требовать, чтобы они в Путивле излагали их на бумаге и запечатывали своими печатями, а воеводы будут такие отписки немедленно пересылать в Москву, если же кто из гречан упрямо будет отказываться от письменного изложения тайного наказа в Путивле, то о таком обстоятельстве сообщать государю и ждать его указа на каждый отдельный подобный случай[287]287
  7157 г. № 29.


[Закрыть]. Так происходила упорная борьба между правительством и гречанами: первое напрягало все свои усилия задержать их в Путивле и не пропускать далее, вторые употребляли всевозможные средства пробраться из Путивля в Москву и пользовались для этого всяким подходящим случаем, всякою неопределенностью и недомолвкою закона, который они всегда так или иначе успевали обойти. Так было и с последним законом, предусмотревшим, казалось, все случаи. Только что он был издан, как в Путивле появились два греческих архимандрита и сказали, что едут к государю с тайным словесным приказом от Константинопольского патриарха о государевом деле, которого никак не хотели изложить письменно в Путивле, а требовали немедленного пропуска в Москву, куда действительно и были отправлены[288]288
  7157 г. № 32.


[Закрыть]. А за одним нарушением закона последовал, как и всегда, целый ряд других, так что закон потерял, наконец, всякое практическое значение. Тогда в 1654 году пришлось опять напомнить указ 1646 года, с таким ясным сознанием его бессилия: «И греческие власти и старцы и бельцы, приехав в Путивль, пролыгаются сказывают за собой вести надобные, а иные от патриархов и от иных греческих властей грамоты и тайные приказы, а как [С. 266] приедут к Москве, а за ними вестей подобных и тайных приказов нет, а грамоты привозят с собой о милостыне, а не о вестях; а государеве казне от их многих приездов в лишних кормах и подводах чинятца многие убытки». Далее указывается, что просители являются даже с подложными, составными грамотами, почему Иерусалимский патриарх прислал свою особую печать, чтобы можно было его подлинные грамоты отличить от подложных. Ввиду этого воеводам рекомендуется строже следить за просителями и не пропускать их в Москву[289]289
  7162 г. № 18.


[Закрыть]. Но в это время Московским патриархом сделался Никон, великий любитель и почитатель гречан и всего греческого. Никон взял гречан под свое особое покровительство и стал ходатайствовать об их пропуске в Москву. Его ходатайства, конечно, всегда уважались, так что наконец просители стали заявлять в Путивле прямо, что они едут к святейшему Никону, и этого заявления было достаточно, чтобы их, ради Никона, свободно пропускали в Москву. Впрочем, как слабо и нерешительно применялся указ о непропуске просителей в Москву, помимо вмешательства Никона, видно из следующего случая: в 1659 году в Путивль приехал греческий архиепископ Кирилл, которого, во исполнение указа, велено было отпустить из Путивля, наделив его здесь обычною милостынею. Воеводы по этому случаю доносят, что им в грамоте государя повелевается наделить приехавшего архиепископа и его спутников милостынею и отпустить назад, «а буде, государь, они из Путивля назад ехать не похотят и нам бы, холопем твоим, ему, митрополиту, говорить дважды и трижды, чтобы они, взяв твое, великаго государя, жалованье, ехали из Путивля назад. Да будет, государь, они ехать назад не похотят и учнут бить челом тебе, великому государю, чтобы их отпустить к Москве, и нам бы, холопем твоим, дав им подводы и проводников и в дорогу корм, отпустить к тебе, великому государю, к Москве»[290]290
  7167 г. № 4.


[Закрыть]. В данном случае проситель [С. 267] уехать из Путивля назад не похотел, хотя ему в исполнение царского указа воевода говорил об этом дважды и трижды, даже посылал к нему государево жалованье на двор, но он его не брал, а настоятельно требовал отпуска в Москву, куда действительно и был отправлен. Значит, стоило только греку несколько заупрямиться и не ехать назад, стоило только не обращать внимания на убеждения воеводы, на существующий закон о пропуске просителей, и он благополучно, на казенных подводах и на полном содержании, провозился к Москве. С удалением Никона для гречан в Москве настало самое золотое время: они стали для правительства нужными, желанными людьми, дельцами, руководителями, посредниками. Они во все вмешиваются, все устрояют, всюду хозяйничают, все прибирают к своим рукам. О каком-либо ограничении доступа для них в Москву в такое жаркое время, конечно, не могло быть и речи, хотя государственная казна и была истощена вконец. Старые указы о непропуске просителей в Москву были решительно забыты, а каких-либо новых распоряжений в этом духе не делалось. Только уже в 1671 году, 29 марта, государевым указом подтверждалось прежнее распоряжение о непропуске в Москву духовных особ без жалованных грамот, о пропуске с жалованными грамотами только в назначенные сроки, о пропуске лиц, едущих с государевым делом, не иначе как с высочайшего всякий раз разрешения[291]291
  7179 г. № 14.


[Закрыть]. Так все время царствования Алексея Михайловича прошло в непрерывных колебаниях относительно пропуска в Москву просителей. Был издан целый ряд указов, которые сейчас же нарушались и просителями и самим правительством, почему они и не имели никакого практического значения, так что дела шли прежним порядком или, вернее, без всякого определенного порядка.