Текст книги "Ватутин"

Глава 5
В академии генерального штаба

Академия Генерального штаба РККА располагалась в двух зданиях в Большом Трубецком переулке – тихой старой московской улочке, выходящей на Большую Пироговскую. В одном здании находились учебные аудитории, в другом – общежитие для слушателей, поликлиника, столовая, парикмахерская, пошивочное ателье, детский сад.

В новое военно-учебное заведение было зачислено 137 человек, в основном из числа офицеров Генерального штаба, штабов военных округов, откуда как раз был Ватутин. Также в «маршальский набор», как впоследствии его назовут, попали начальники штабов соединений и преподаватели военных академий. Большинство слушателей составляли представители сухопутных войск – пехоты, кавалерии, артиллерии, танковых и инженерных частей. Но были здесь и авиаторы, и даже моряки. Все слушатели имели за плечами солидный опыт службы на различных командных и штабных должностях, хорошие аттестации, как правило, прошли Первую мировую и Гражданскую войны, военные конфликты и окончили до этого другие академии. Учебные группы были скомплектованы таким образом, чтобы в каждой из них были представлены 1–2 комбрига, 3–5 полковников и несколько майоров. На обучение отводилось 18 месяцев. Занятия начались 1 ноября. С напутственным словом к слушателям обратился начальник Генерального штаба РККА Маршал Советского Союза А. И. Егоров.

В дни, предшествовавшие началу занятий, академия напоминала собой гудящий улей. Постоянно происходили радостные «братания» старых товарищей, дружеские приветствия недавних сослуживцев и однокашников, встретившихся спустя годы вновь. Ватутин тоже нашел среди слушателей своих друзей и товарищей, в их числе полковника Л. М. Сандалова, который до момента зачисления в академию служил в Оперативном отделе штаба Киевского военного округа. С ним Ватутин сначала учился в Киевской объединённой военной школе, а потом служил в 28-й горнострелковой дивизии. А всего из Киевского военного округа в новую академию приехали 14 офицеров, многих из которых Николай Федорович хорошо знал. Из штаба Белорусского военного округа прибыли однокурсники Ватутина по Военной академии им. М. В. Фрунзе полковники В. Е. Климовских и М. В. Захаров, из штаба Приволжского округа – полковник С. Г. Трофименко. Но особенно радостной была встреча Ватутина со своим земляком – полковником К. Ф. Скоробогаткиным. Он был родом со станции Бирюч, что неподалеку от Валуек. Скоробогаткин приехал на учебу из штаба Белорусского военного округа. Как водится, земляки крепко обнялись, поцеловались, вспомнили отчий край, а в дальнейшем постоянно чувствовали плечо друг друга.

В процессе учебы товарищеский круг Ватутина значительно расширился и еще больше укрепился. Вот лишь некоторые его однокашники: А. М. Василевский и А. И. Антонов, которые потом возглавляли Генеральный штаб; И. Х. Баграмян, Л. А. Говоров, П. А. Курочкин, ставшие командующими фронтами; А. Н. Боголюбов, М. В. Захаров, В. М. Злобин, М. И. Казаков, В. Е. Климовских, В. В. Курасов, А. Н. Крутиков, Г. К. Маландин, Ф. П. Озеров, А. П. Покровский, Л. М. Сандалов, занявшие посты начальников штабов фронтов; Н. Е. Басистый, А. И. Гастилович, К. Д. Голубев, М. П. Миловский, А. В. Петрушевский, А. В. Сухомлин, С. Г. Трофименко, Н. И. Четвериков, назначенные командующими армиями или крупными руководителями в системе наркоматов обороны и военно-морского флота.

«Вообще все мои тогдашние друзья и товарищи отличались своей идейной убежденностью, с большой ответственностью относились к своему долгу, к учебе и работе, – вспоминал спустя годы в книге «Над картой былых сражений» однокашник Ватутина по альма-матер, Герой Советского Союза, генерал армии М. И. Казаков. – Жили мы одной заботой – как можно полнее использовать предоставленные нам возможности для пополнения своих знаний и стать хорошими штабными командирами, способными планировать современные боевые операции и управлять войсками в ходе их».

Ватутин, его старые и новые сослуживцы хорошо понимали, для чего и почему была создана Академия Генерального штаба. На тот момент вооруженные силы Советского Союза не располагали в нужном количестве кадрами с высокой оперативно-стратегической подготовкой. Командный состав оперативного звена готовился на одногодичном факультете в Военной академии им. М. В. Фрунзе и больше нигде. А жизнь настоятельно требовала наладить, что называется, штучную подготовку высших руководящих военных кадров. Кроме того, необходимо было развивать теорию оперативного искусства, поскольку Военная академия им. М. В. Фрунзе в силу своего профиля этим заниматься не могла.

Но была еще одна и, пожалуй, главная причина создания нового учебного заведения. Ни для кого не являлось секретом, что фашистская Германия активно занимается наращиванием вермахта и развертывает военную промышленность, готовясь к нападению на Советский Союз. Цель – не просто удушить большевистскую Россию, а завоевать для немецкой нации, как неоднократно заявлял А. Гитлер, «жизненное пространство на Востоке», которое обеспечит дальнейшее развитие тысячелетнего рейха. Так что создание нового высшего военно-учебного заведения было велением времени.

Начальником и комиссаром академии являлся комдив Дмитрий Александрович Кучинский. Офицер военного времени, он сразу после Октябрьской революции встал на сторону советской власти и во время Гражданской войны занимал в Красной армии различные штабные должности. В дальнейшем служил на различных штабных должностях, а перед назначением в новую академию возглавлял штаб Киевского военного округа. Это был очень способный военный деятель, один из сильных штабных офицеров[14]14
  Начальник Академии Генштаба Д. А. Кучинский был арестован 20 сентября 1937 года, в 1938 году был приговорён Военной коллегией Верховного суда СССР к смертной казни и расстрелян. Реабилитирован в 1956 году.


[Закрыть]. На посту начальника академии Кучинский зарекомендовал себя еще и как прекрасный организатор учебного процесса. При его непосредственном участии всё было выстроено так, чтобы слушатели могли получить в академии максимум того, что она могла им дать.

– Академия имени Фрунзе и военные академии специальных родов войск готовят в основном командный состав для управления боем частей и соединений. В Академии Генерального штаба вам предстоит овладеть широким оперативным кругозором, научиться разрабатывать и осуществлять армейские и фронтовые операции, – напутствовал слушателей Кучинский.

С первых дней учебы слушателей переодели в новую форму, имевшую ряд отличий от той, что они носили раньше. На кителях и шинелях – отложные воротники из черного бархата с белой окантовкой, такая же окантовка на фуражках, брюки с широкими, малинового цвета лампасами и белым кантом. Была еще одна особенность: слушатели ходили не в сапогах, как все военные в то время, а в ботинках. Поэтому вид таких «военных студентов» вводил в заблуждение даже военные патрули, последние не могли понять, к какому роду войск те относятся. А что уж говорить о простых москвичах, которые, встретив группу слушателей, часто принимали их за больших кавалерийских начальников.

Начались же занятия, как в обычной общеобразовательной школе, с повторения пройденного. Затем слушатели ознакомились с новейшими образцами самолетов и средствами управления авиацией, освежили в памяти тактико-технические данные артиллерийских систем, инженерных средств, а также средств связи и химической защиты. Также им были продемонстрированы новые танки. Завершился этот этап учебы зачетами по боевой технике.

В целом учебный процесс имел свою специфику. Занятия строились с учетом того, что слушатели уже имели высшее военное образование. Для всех без исключения профилирующей учебной дисциплиной было оперативное искусство и прежде всего подготовка и проведение армейской операции.

Как вспоминал впоследствии Маршал Советского Союза М. В. Захаров, «из пяти учебных дней (при шестидневной рабочей неделе) три дня на первом курсе и два дня на втором отводились на лекции и практические занятия, а остальное время соответственно – на самостоятельную работу. Этим самым преподаватели стремились привить слушателям твердые навыки работы с первоисточниками, умение обобщать и анализировать факты и явления, творчески подходить к решению проблем военного искусства. Некоторых слушателей, обладавших методическими навыками в подготовке крупных штабов, привлекали для организации и проведения занятий, военных игр, а также для обсуждения ряда методических и научных вопросов. Широко практиковались выезды в войска и на флоты, а также на маневры, опытные и командно-штабные учения, проводимые по плану Генерального штаба. Зачастую слушатели вместе с преподавателем выступали в роли посредников или определенных должностных лиц. Практика в сочетании с теоретической подготовкой расширяла кругозор слушателей, держа их и преподавателей в курсе жизни армии, что в свою очередь позволяло обогащать теорию военного искусства».

Кроме того, Генеральный штаб постоянно контролировал работу академии, оказывал помощь, периодически организовывал для слушателей и профессорско-преподавательского состава доклады и лекции руководящего состава Наркомата обороны, Генерального штаба и округов по актуальным вопросам военного искусства и строительства Красной армии. В частности, Ватутину довелось слушать лекции и доклады заместителя наркома обороны СССР Маршала Советского Союза М. Н. Тухачевского, начальника Генерального штаба РККА Маршала Советского Союза А. И. Егорова, начальника ВВС РККА командарма 2-го ранга Я. И. Алксниса и других.

Для чтения лекций и проведения практических занятий приглашались также командующие военными округами. Например, зимой 1936/37 года занятия со слушателями провели командующие Белорусским и Киевским военными округами командармы 1-го ранга И. П. Уборевич и И. Э. Якир. Что один, что другой обладали высокой оперативной подготовкой, хорошо знали Западный театр военных действий и умели донести до слушателей главное. Тема занятий Уборевича была сформулирована так: «Ведение фронтовой наступательной операции на Западном театре военных действий». Якир проводил занятие по теме «Действия эшелона развития прорыва во фронтовой наступательной операции». Занятия, проведенные опытными военачальниками, стали для Ватутина и его однокурсников поучительной школой оперативного искусства и были достойны подражания в методическом плане.

Профессорско-преподавательский состав также соответствовал статусу нового учебного заведения. В главной кузнице подготовки высшего командного состава трудились лучшие преподаватели того времени, пользовавшиеся авторитетом в армии благодаря своим военно-теоретическим трудам. Здесь Ватутин вновь встретился со своими наставниками по Военной академии им. М. В. Фрунзе – профессором военно-инженерного дела Дмитрием Михайловичем Карбышевым и профессором Александром Андреевичем Свечиным, автором классической работы «Стратегия». Забегая вперед, скажем, что под руководством Карбышева Ватутин написал основательную научную работу «Роль укрепленных районов в современной войне».

Всеобщим уважением у слушателей пользовались начальник кафедры армейской операции комбриг Г. С. Иссерсон, начальник кафедры тактики высших соединений комдив П. И. Вакулич, начальник кафедры организации и мобилизации комкор М. И. Алафузо, начальник кафедры военной истории комдив В. А. Меликов, преподаватели Е. А. Шиловский, А. В. Голубев, А. И. Готовцев, Я. М. Жигур, А. В. Кирпичников, Н. А. Левицкий, В. К. Мордвинов и другие признанные профессионалы военного дела. За их плечами были опыт руководства различными частями, штабами, включая штабы корпусов и округов; участие в Первой мировой и Гражданской войнах. Они умели разумно сочетать высокую требовательность с товарищеским отношением к слушателям. И, что особенно важно, каждый из них имел преподавательскую жилку, глубоко занимался военной наукой.

«На занятиях в группах отрабатывалось умение дать всестороннюю оценку обстановки, сделать из нее выводы и принять решение на операцию, – вспоминал в своих мемуарах генерал-полковник Л. М. Сандалов. – При этом каждый слушатель неоднократно бывал и в роли разведчика, и в роли оператора, и в роли начальника того или иного рода войск, и, наконец, в роли начальника штаба и командующего армией. Затем руководитель группы утверждал решение одного из слушателей, и на основе этого решения продолжалась дальнейшая разработка темы. Последующие групповые занятия посвящались составлению приказов на операцию и разного рода документов по планированию ее. В частности, отрабатывались документы по планированию действий специальных родов войск (авиации, артиллерии, инженерных и связи), а также по тыловому обеспечению. С этой целью проводились специальные групповые занятия, которым предшествовали консультации специалистов-преподавателей. Лишь после тщательной самостоятельной подготовки по разделам темы слушатель должен был сдать зачеты… Хорошо проводились у нас и оперативные игры. Вероятным противником на этих играх выступала обычно армия фашистской Германии. Столкновение с ней считалось неизбежным. Однако, по тогдашним нашим представлениям, темпы роста немецкой армии были значительно ниже, чем в действительности, и потому мы рассчитывали, что Германия развяжет войну не так-то скоро. Кроме того, существовало убеждение, что наша армия по численности и техническому оснащению к началу войны непременно будет сильнее войск фашистской Германии и ее потенциальных союзников. В связи с этим отработке тем по обороне уделялось, к сожалению, очень мало внимания».

По свидетельству генерала армии С. М. Штеменко, который учился в те же годы в академии, очень сильным в ней был состав военных историков. Они умели строить свои лекции таким образом, что слушателям была ясно видна не только общая линия развития армий и способов военных действий, но и то, что с пользой можно взять из прошлого для современности. «Особенно выделялся в этом отношении В. А. Меликов, читавший историю Первой мировой войны и буквально влюбленный в нее, – пишет Штеменко в своей книге «Генеральный штаб в годы войны». – Иногда он увлекался настолько, что сядет, бывало, лицом к схемам, развешанным на стойках, и ведет свой интересный, красочный рассказ, повернувшись спиной к слушателям. Звенел звонок на перерыв, а лекция продолжалась. Даже завзятые курильщики не покидали своих мест. Только когда в классе появлялся другой преподаватель, мы отрывались наконец от битвы на Марне или драматических событий в Августовских лесах».

«Все слушатели учились хорошо, – так отзывался впоследствии о своих воспитанниках бывший преподаватель А. В. Голубев. – Их подготовка к каждому занятию была отличной. Я даже удивлялся, когда они успевают так много прочитать советской и иностранной литературы».

Наряду с изучением военных дисциплин слушатели овладевали марксистско-ленинской теорией, практикой партийно-политической работы. По-другому в то время и быть не могло. Коммунистическая партия являлась руководящей и направляющей силой в стране, в вооруженных силах проводниками ее идей и генеральной линии выступали командиры и политработники. Занять высокую командную должность в армии, не состоя в партийных рядах, было практически невозможно. Хотя, конечно, были исключения из правил. Тот же Б. М. Шапошников, пройдя различные ступени армейской лестницы, вступил в партию лишь в 1930 году в возрасте 48 лет. В тот период он руководил Штабом РККА – ключевым органом армии. В возрасте шестидесяти лет получил партийный билет Д. М. Карбышев.

Ватутин стал коммунистом еще в бытность курсантом Полтавской пехотной школы, когда ему исполнилось 20 лет. С тех пор он принимал активное участие в жизни партийных организаций частей, в которых служил. Так, в 1924–1926 годах его избирали секретарем партийной ячейки полковой школы и членом партийного бюро полка. В академии он был членом бюро партийной организации 3-го курса. Когда служил в горнострелковой дивизии и штабе Северо-Кавказского военного округа, то снова являлся членом партийного бюро и членом Ингушского обкома партии. Позднее, в 1938–1939 годах – он член партбюро штаба Киевского особого военного округа. На XV конференции Коммунистической партии (большевиков) Украины Ватутин был избран членом Центральной ревизионной комиссии ЦК КП(б)У.

Но что удивительно: все это время Ватутин ходил с неснятым партийным взысканием. Этот неприятный факт Николай Федорович, уже будучи начальником штаба Киевского особого военного округа, отразил в автобиографии: «Имею партвзыскание от ОПК МВО [окружная партийная комиссия Московского военного округа. – Н. К.] “На вид” в 1929 г. за утерю партбилета. Взыскание не снято, так как ходатайство о снятии не возбуждал. В других партиях не состоял. Ни в каких антипартийных и прочих контрреволюционных организациях не состоял. Никаких колебаний и отклонений от генеральной линии партии не имел».

При каких обстоятельствах произошла утрата партийного билета, Ватутин не указал. В те времена за утерю красной книжицы человека ждала весьма суровая кара: выговор или строгий выговор с занесением в учетную карточку. Это в лучшем случае, в худшем – исключение из партии. А дальше – конец карьере. Однако, если судить по наказанию, которое ему вынесли на заседании партийной комиссии, оно более чем мягкое или, проще говоря, никакое. Потому как вскоре партбилет нашелся. А поставили Ватутину на вид лишь потому, что нужно было отреагировать на сам факт утраты документа.

Впрочем, вернемся к академическим будням. Два-три раза в месяц слушателям читали лекции о международном положении, о выполнении народно-хозяйственного плана, о важнейших решениях ЦК партии. С лекциями постоянно выступали высококвалифицированные докладчики Московского комитета, а также ЦК ВКП(б). В один из дней гостем «академиков» стал писатель А. Н. Толстой. В свою очередь и слушатели довольно часто направлялись с докладами на фабрики и заводы Москвы и Подмосковья. Не без юмора об одной такой поездке с участием Ватутина рассказал в своих воспоминаниях уже знакомый нам генерал-полковник Л. М. Сандалов:

«Было это 21 января 1937 года. Предстояло выступить перед рабочими с докладами о жизни и деятельности Владимира Ильича Ленина. Ехали мы группой – человек десять. Мне с полковниками Н. Ф. Ватутиным и К. Ф. Скоробогаткиным предстояло выступать на двух соседних фабриках в Серпухове, и поэтому во время поездки мы держались вместе. В те дни стояли сильные морозы. Слушатели, выезжавшие с докладами в Подмосковье, могли получить в поездку овчинные тулупы. Но так как эти тулупы имели весьма непривлекательный вид, а также потому, что они были покрашены в черный цвет и малейшее прикосновение к ним угрожало нашей новой форме, большинство слушателей отказались от них. А Ватутин не отказался.

В Серпухове наше трио разделилось: у Николая Федоровича Ватутина была путевка на одну фабрику, у меня с К. Ф. Скоробогаткиным – на другую. Рабочие встретили нас очень радушно. После собрания пригласили посмотреть их художественную самодеятельность. И хотя мы боялись опоздать на последний вечерний поезд в Москву, отказаться от приглашения не смогли. А когда нам сообщили, что Ватутин тоже задерживается, твердо решили заночевать в Серпухове.

Однако у Ватутина были какие-то срочные дела в Москве, и он заявил, что должен уехать ночью на машине, предложенной ему секретарем Серпуховского райкома партии.

– Через полчаса выезжаю. Если хотите, можете присоединиться. Места хватит, – соблазнял нас Николай Федорович.

И мы согласились, хотя очень скоро пожалели об этом. Никогда в жизни я не мерз так, как в ту ночь. А Ватутин в своем тулупе только посмеивался».

Заботилось руководство академии и о том, чтобы их питомцы получали не только обширные военные и политические знания, но и приобретали, можно сказать, светские манеры. Строго раз в неделю по вечерам слушатели и преподаватели со своими женами под руководством опытных учителей обучались танцам.

Ватутин и его жена Татьяна Романовна старались не пропускать занятия и были старательными учениками. Уроки танцев ввели в академии вскоре после официального визита советской военной делегации в одну из соседних стран. В рамках визита там состоялся прием, по окончании которого начались танцы. Однако из всех членов нашей делегации умением вальсировать блеснул только командующий Московским военным округом Маршал Советского Союза С. М. Будённый. После этой поездки и было принято решение ввести в академии «в виде опыта» обучение слушателей танцам.

Учеба в академии занимала у Ватутина основное время. Тем более что тяга к знаниям была у него с детства. Он овладевал науками, не зная выходных, что, безусловно, вызывало недовольство жены. Татьяне Романовне хотелось вместе с мужем и в кино сходить, и в театр, и в музей… В конце концов – просто погулять всей семьей по столичным улицам или паркам.

– Милый мой академик, – ласково обращалась жена к Ватутину, упрашивая его пойти в театр.

– Вот закончу учёбу, обязательно приедем в Москву в отпуск и будем с тобой ходить в театр хоть каждый день, – отшучивался он.

И все же сдавался, уступал жене, выкраивая из своих напряженных учебных будней часы, чтобы провести их вместе с Татьяной Романовной и детьми. Но после прогулок или театра опять садился за учебники, а утром вновь спешил на занятия.

В течение зимы 1936/37 года слушатели основательно изучали армейскую и фронтовую операции в рамках новой теории военного искусства, а с наступлением весны их учеба в основном была сосредоточена на оперативных играх на картах. Ватутину приходилось выступать то в роли командующего фронтом (армией), то в роли начальника штаба фронта (армии) или его заместителя. В ходе этих игр Ватутин, как и его однокурсники, сдавал экзамены по теории оперативного искусства. А в первых числах лета слушателей направили на стажировку в военно-морские силы, а по меткому выражению кого-то из слушателей, «на моря». Одна половина курса уехала на Балтийский флот, вторая – на Черноморский. В ходе этой стажировки Ватутин, как и другие сухопутчики, приобрел новые знания в части взаимодействия сил военно-морского флота с наземными войсками в оборонительных и наступательных операциях.

После стажировки, успешно перейдя на 2-й курс, Ватутин получил отпуск и вместе с семьей уехал на черноморский курорт. Это был последний год, когда он пользовался отпуском. Однако отдохнуть по-настоящему не удалось – через неделю Ватутин получил телеграмму, которая предписывала ему срочно прибыть в Москву.

В поезде терялся в догадках: в связи с чем его отозвали из отпуска? Впрочем, не только он оказался в такой ситуации – у более 30 слушателей аналогичным порядком были прерваны отпуска. Начальник академии объявил, что поступило указание из Наркомата обороны СССР отозвать часть слушателей из академии и направить в войска.

– Значит, надо собираться в дорогу? – спросила Татьяна Романовна, когда Ватутин пришел с этой новостью домой.

– Да, Танечка, надо, – ответил он. – Но сначала я один поеду, а потом и вас заберу.

Татьяна Романовна давно уже привыкла к тому, что служба мужа – это частые расставания с семьёй, и порой на долгое время. Поэтому очередной переезд приняла как должное.

На следующий день в Главном управлении кадров РККА Ватутину вручили предписание, предложив незамедлительно убыть в столицу Украины и вступить там в должность заместителя начальника штаба Киевского военного округа. Окончательно выпускником академии он станет лишь через год, 11 августа 1938 года. В этот день народный комиссар обороны СССР Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов подписал приказ за № 01337, в соответствии с которым за научную работу по теме «Роль укрепленных районов в современной войне» комбригу[15]15
  Звание комбриг Ватутин получил 17 февраля 1938 года.


[Закрыть] Н. Ф. Ватутину были присвоены все права окончивших академию.

Новые назначения получили и товарищи Ватутина. Так, полковник А. И. Антонов был назначен начальником штаба Московского, полковник М. В. Захаров – Ленинградского военных округов. Полковника Л. М. Сандалова направили в Минск начальником Оперативного отдела штаба Белорусского военного округа, а полковника А. М. Василевского оставили при академии, назначив начальником одной из кафедр.

Однако летом 1937 года состоялись не только новые назначения. Значительная часть командно-начальствующего и политического состава армии и флота лишилась не только должностей, званий, наград, но и жизни. «От тайги до британских морей» Красную армию начал перемалывать кровожадный молох беззаконий и репрессий. Непрерывно шли собрания и митинги, на которых клеймились позором «враги народа».

«Мы получили свои высокие назначения, чтобы заполнить образовавшуюся брешь, – вспоминал упомянутый выше однокашник Ватутина М. И. Казаков. – И, пожалуй, каждым из нас владели тогда смешанные чувства: с одной стороны, как-то поднимало дух оказанное доверие, с другой – было очень грустно сознавать, чем твое назначение вызвано. Не особенно хотелось и прекращать так хорошо начатую учебу».

О царившей тогда атмосфере без всяких прикрас поведал позднее в своих мемуарах «Воспоминания и размышления» Маршал Советского Союза Г. К. Жуков: «В стране создалась жуткая обстановка. Никто никому не доверял. Люди стали бояться друг друга, избегали встреч и разговоров, а если нужно было – старались говорить в присутствии третьих лиц – свидетелей. Страх породил небывалую по размерам клеветническую эпидемию. Клеветали зачастую на кристально честных людей, а иногда на своих близких друзей. И все это делалось из-за страха оказаться человеком, подозреваемым в нелояльности. И эта тяжелая обстановка продолжала накаляться.

Большинство людей от мала до велика не понимало, что происходит, почему так широко распространились среди нашего народа аресты. И не только члены партии, но и беспартийные люди с недоумением и внутренним страхом смотрели на все выше поднимающуюся волну арестов, и, конечно, никто не мог открыто высказать свое недоумение, свое неверие в то, что арестовывают действительных врагов народа и что арестованные действительно занимались какой-либо антисоветской деятельностью или состояли в контрреволюционной организации. Каждый честный советский человек, ложась спать, не мог твердо надеяться на то, что его не заберут этой ночью в тюрьму по какому-нибудь клеветническому доносу.

По существующему закону и по здравому смыслу органы должны были бы вначале разобраться в виновности того или иного лица, на которого поступила анонимка, сфабрикованная ложь или клеветническое показание арестованного, вырванное под тяжестью телесных пыток, применяемых следственным аппаратом по особо важным делам органов государственной безопасности. Но в то тяжкое время существовал другой порядок – вначале арест, а потом разбирательство дела. И я не знаю случая, чтобы невиновных людей тут же отпускали обратно домой. Нет, их держали долгие годы в тюрьмах, зачастую без дальнейшего ведения дел, как говорится, без суда и следствия».

В историко-документальной литературе достаточно подробно описано это страшное для страны время и, в частности, для ее вооруженных сил. На самом высоком государственном уровне дана оценка политике тогдашнего руководства страны во главе со Сталиным, в результате которой был нанесен огромный ущерб вооруженным силам, обороноспособности государства. Оценка количества репрессированных командиров и военнослужащих РККА в 1937–1939 годах не точна, но с начала 1960-х годов наиболее распространена цифра в 36 761 человек репрессированных в Красной армии (без флота) с мая 1937-го по сентябрь 1938 года[16]16
  Суверинов О. Ф. Трагедия РККА. 1937–1938. М., 1998. С. 300.


[Закрыть].

«Дело военных» – так назвала мировая печать судебный процесс над военачальниками Красной армии, проходивший в Москве летом 1937 года. «Раскрытие» органами НКВД «антисоветской троцкистской военной организации» явилось полной неожиданностью для Ватутина и его однокурсников, непосредственно знавших или не раз видевших М. Н. Тухачевского, И. Э. Якира, И. П. Уборевича, В. М. Примакова, Я. Б. Гамарника (он покончил с собой), А. И. Корка, В. К. Путну… До недавнего времени партия и правительство высоко оценивали их заслуги, им были присвоены высшие воинские звания: Тухачевскому – Маршала Советского Союза, Уборевичу и Якиру – командарма 1-го ранга, Корку – командарма 2-го ранга, Примакову, Фельдману, Эйдеману, Путне – комкора. Гамарник был армейским комиссаром 1-го ранга. Все они неоднократно награждались орденами Красного Знамени, а Тухачевский и Гамарник – орденами Ленина. Иными словами, врагами были объявлены те, кто являлся гордостью и авторитетом вооруженных сил.

Тринадцатого июня газета «Правда» опубликовала приказ наркома обороны СССР К. Е. Ворошилова за номером № 96, а также официальное сообщение. «Вчера, 12 июня, – говорилось в сообщении, – приведен в исполнение приговор Специального судебного присутствия Верховного суда СССР в отношении осужденных к высшей мере уголовного наказания – расстрелу: Тухачевского М. Н., Якира И. Э., Уборевича И. П., Корка А. И., Эйдемана Р. П., Фельдмана Б. М., Примакова В. М. и Путну В. К.». «Для достижения своей предательской цели, – подчеркивалось в приказе, – фашистские заговорщики не стеснялись в выборе средств: они готовили убийства руководителей партии и правительства». В состав суда входили: председатель Военной коллегии Верховного суда СССР армвоенюрист В. В. Ульрих, маршалы Советского Союза В. К. Блюхер и С. М. Будённый, командармы Б. М. Шапошников, Я. И. Алкснис, И. П. Белов, П. Е. Дыбенко и Н. Д. Каширин, а также комкор Е. И. Горячев.

Вскоре после суда над Тухачевским и его подельниками их судьбу разделят и судьи: Блюхер, Дыбенко, Каширин, Белов… Комкор Горячев покончил с собой… Дальше – больше. Были арестованы как участники военного заговора 980 командиров и политработников, в том числе 29 комбригов, 37 комдивов, 21 комкор, 16 полковых комиссаров, 17 бригадных и 7 дивизионных. Пострадали также их жены, дети, другие родственники.

Полосы газет, в первую очередь «Правды», «Известий», «Красной звезды», буквально распирало от материалов с мест «единодушного» осуждения трудящимися массами и воинами Красной армии «подлых заговорщиков, наймитов и изменников». Заголовки публикаций сами говорили за себя: «Подлая банда шпионов получила по заслугам», «Изменники Родины будут стерты с лица земли!», «Раздавить гадов!», «Проклятье презренному фашистскому отребью», «Собакам – собачья смерть!», «Никакой пощады изменникам Родины!», «Пусть трепещут все шпионы и диверсанты», «Шпионов, презренных слуг фашизма, изменников Родины – расстрелять!», «Требования народа единодушны – предателей расстрелять» «Наше красноармейское слово – уничтожить шпионскую гадину» …