Текст книги "Мазепа"

Глава тринадцатая

Возвращение гетмана Мазепы из похода. – Движение шведского пароля к пределам Русской державы. – Неизвестность шведских намерений. – Изменчивые указы царя. – Карл направляется к Украине. – Генерал Лагеркрона в Стародубщине. – Царский генерал Инфлянт. – Вступление всего шведского войска в Украину. – Стан на берегу реки Ипути. – Неудовольствия малороссиян против царского войска. – Шляхтич Якуб Улашин. – Увертки Мазепы. – Хитрости со старшинами. – Соборование маслом. – Посольство к шведскому королю Быстрицкого. – Прибытие Меншикова в Горек. – Войнаровский. – Отъезд Мазепы из Борзны. – Последнее посещение Батурина. – Поход к Десне. – Переход через Десну. – Открытие замысла казакам. – Одиночные побеги казаков. – Мазепа у шведского короля. – Поиски Меншикова за Мазепою. – Меншиков и Голицын под Батурином. – Манифесты царя. – Пригласительные письма царя. – Взятие и истребление Батурина. – Письмо Мазепы к Скоропадскому. – Переправа шведского войска через Десну.

После казни Кочубея и Искры гетман получил собственноручный царский указ отправить всю козацкую конницу и, если возможно, самому идти с нею. Мазепа отвечал, что он был бы рад вести свое войско на войну сам, но ему не дозволяют недуги и, кроме того, невозможно покинуть Украины, потому что неприятель тотчас воспользуется и произведет своими подсылками возмущение в непостоянном и малодушном народе. Таким образом гетман, старательно укрывая свой тайный замысел изменить царю, набрасывал тень подозрения в наклонности к измене на весь народ малороссийский. 19 июня гетман писал канцлеру, что намерен заложить стан в средине Левобережной Украины недалеко от Нежина.

Между тем Карл, оставивши Радосовицы еще 6 июня, 15 числа этого месяца перешел Березину. 3 июля произошла неудачная для русских битва при Головчине[264]264
  Ныне местечко Могилевского уезда при р. Бабиче.


[Закрыть], а 16 июля Карл стал в Могилеве, откуда только что ушли русские военные силы. В Могилеве шведский король стоял до 8 августа. В это время являлся к нему опять тайный агент Мазепы, отставленный от сана болгарский архиерей. Через него гетман торопил шведского короля спешить в Украину, иначе если шведы замедлят, то козаки станут приставать к царским войскам. Квартирмейстер Гилленкрок советовал королю не доверяться Мазепе, не идти к Украине, а направиться к Витебску, чтобы быть поближе к Лифляндии, откуда король дожидал вспомогательной силы корпуса генерала Левенгаупта. Того же мнения был граф Пипер и убеждал короля не двигаться к Украине, покуда не присоединится к нему Левенгаупт с своим корпусом, иначе на оставшегося позади нападет царь. Но другие шведские генералы, Реншильд и Мейерфельд, противники первых, настраивали короля к иному: они хвалили ловкость и силу Козаков, с пренебрежением отзывались о московитских ратных силах, уверяли, что царь не посмеет напасть на Левенгаупта, а Карл, со вступлением своего войска в Украину, увидит на своей стороне весь украинский народ. Карл поддался тогда надеждам, оказавшимся скоро обманчивыми. Он надеялся на помощь Турции, но не знал, что падишах не одобрял политики великого визиря, подававшего шведам уверения в помощи; он надеялся на мятежи, возникшие в царской державе, но не знал, что эти мятежи были уже укрощены; он надеялся на восстание Украины, как обещал ему гетман Мазепа, но не знал духа малороссийского народа, как не знал его и сам Мазепа, управлявший более двадцати лет этим народом. Наконец, Карл надеялся, что генерал Либекер, посланный к Петербургу, возьмет этот город, но не знал и не мог знать, что Либекера постигнет неудача. Сверх всего, Карла ободряло суеверное пророчество какого-то Урбана Гиарна, который предсказывал, на основании Парацельса и других предсказателей, писавших за 170 лет, что Золотой Лев севера с малыми силами одолеет Орла, притупит его когти, распространит свою власть на Азию и Африку, искоренит папизм и водворит повсюду истинную (т. е. лютеранскую) веру. Карл, всегда по-лютерански набожный, склонялся к мистицизму и доверял предсказаниям. Эта вера до такой степени развила в нем высокомерие, что он вторично отверг предложение мира от Петра, который соглашался отдать шведскому королю даже Псков, но желал непременно удержать за собою Петербург, за который, впрочем, готов был заплатить деньгами. Карл отвечал, что заключит мир в Москве, когда победит окончательно царя.

Между тем Мазепа, торопя своего тайного союзника, прикидывался по-прежнему неизменно верным слугой царя Петра, делал исправные распоряжения в Украине к отражению шведских сил, когда они туда вторгнутся. Он приказал устроить в Чернигове хлебный магазин для русского войска и собрал туда 15 000 четвертей хлеба, разложивши сбор на жителей Черниговского полка – по четверику[265]265
  Мера объема сыпучих тел, в XVII в. равнялась примерно 26 литрам.


[Закрыть] житной муки с дыма. рассылая по всем полкам универсалы, в которых убеждал парод пребывать в непоколебимой верности царю, везде по церквам приказывал публично молиться о даровании победы царю над еретиками шведами, а жителям приказывал прятать в землю свои запасы и самим уходить в города, спасаясь от неприятеля. Он делал распоряжения об укреплении городов: Стародуба, Чернигова, Ромнов, Гадяча. ввиду возможного нападения шведов. Ни царь, ни русские вельможи и военачальники не могли допустить и тени того, что открылось не далее как через каких-нибудь два месяца.

1 августа гетман стоял в Киеве в ожидании указов – куда ему посылать конницу. 4 числа того же месяца Петр приказал ему, не отходя от Киева, послать три или четыре (по своему соображению) тысячи конницы в Польшу на подмогу отправленным туда еще ранее полковникам киевскому и белоцерковскому, «дабы поляков доброжелательных содержать и все, что неприятелю к пожитку может быть, разорить». Другую партию указано было послать в Литву, к Пропойску, для содействия великорусским войскам, которые должны были отражать идущую шведскую силу. Гетман исполнил волю государя и отправил в Литву к Пропойску 4500 человек городовых Козаков разных полков и 1600 компанейцев, а в Польшу, на подмогу бывшим там полковникам, послал 2000 гадячан, находившихся прежде в киевской крепости, и к ним прибавил 1000 «молодиков» (Козаков, начинавших воинскую службу). Кроме того, по царской воле отправлено было к Смоленску два полка – Нежинский и Переяславский – в числе двух тысяч пехоты и одной тысячи конницы. Затем гетман жаловался, что остается с небольшим числом людей, а 16 августа просил воротить ему посланных к Смоленску, чтобы поместить часть их в киевский гарнизон. Мазепе, конечно, было неподходящим делом разбрасывать Козаков по разным сторонам, и он жаловался, что многие самовольно уходят.

В половине августа царь еще не знал наверное, куда обратится Карл с своими силами – на Украину или на Смоленск, и приказывал гетману стоять между Киевом и Черниговом до дальнейшего указа, чтобы в случае, если шведы пойдут на Смоленск, – идти к Белой Церкви для содействия полякам, доброжелательным царской стороне. 6 сентября царь положительно был уверен, что неприятель пойдет на Смоленск, и писал к гетману, чтоб он готовился в поход к Белой Церкви. Это приказание подтверждено было 14 сентября. Но через день, 16 числа, Головкин послал гетману указ остановиться, потому что по неприятельским оборотам видно было иное направление пути.

Из шведских источников мы узнаем, что именно в это время Карл окончательно укрепился в намерении войти в Украину и 16 сентября отправил передовой отряд генерала Лагеркроны овладеть Стародубом. Этот Лагеркрона был человек чрезвычайно самонадеянный и заносчивый, хотя вовсе не даровитый; он подделался к королю и не хотел слушать никаких советов. В то время, когда он вступал в полк Стародубский, туда же вступал с царскими силами и русский генерал Инфлянт; два враждебных генерала на том могли выиграть один перед другим: кто прежде успеет занять Стародуб. Лагеркрона доверился крестьянину, взявшемуся провести шведское войско кратчайшим путем. Этот крестьянин, будучи подослан полковником Скоропадским, обманул шведского военачальника и повел его совсем не туда, куда нужно, так что в то время генерал Инфлянт успел войти в Стародуб.

Вслед за Лагеркроною двинулся скоро и король и 21 сентября с восемью тысячами вступил в пределы Гетманщины для занятия квартир войску. За ним последовало остальное войско. Оно расположилось на берегах реки Ипути. Главная квартира, которую Карл велел укрепить окопами, находилась в Дрокове.[266]266
  Ныне деревня Старый Дроков Суражского уезда.


[Закрыть] Край, в который вошли шведы, показался им обильным и населенным; войско, расположившись по селениям, могло отдохнуть от утомительных походов; хлеба и скота было так много, что шведы не испытывали бы недостатка, если б им пришлось оставаться там несколько месяцев. Шведы простояли там две недели. Между тем Левенгаупт, следовавший чрез Литву из Ливонии. 27 сентября был разбит русскими под Лесным близ Пропойска и с остатками своих сил прибыл к главному королевскому обозу. Король приказал разделить эти остатки по армии.

Орлик в своем письме сообщает, что когда Мазепа узнал о повороте короля шведского в Украину, то воскликнул перед старшинами: «Вот дьявол его сюда несет! Да он все мои соображения испортит и великороссийские войска за собою внутрь Украины впровадит на конечное разорение и на погибель нашу!» Мазепа хотя и завлекал на свою сторону старшин, но все еще только наполовину открывал им свои сношения и показывал вид, что решится пристать к шведам только в самом крайнем случае, когда уже война будет перенесена в Украину и весь малороссийский край очутится в опасности подвергаться опустошениям от обеих воюющих между собою сторон.

С отправкою генерала Инфлянта в Стародубщину царь Петр указал и гетману действовать с ним сообща. Мазепа, получивши такой указ, пригласил Ломиковского и полковников миргородского, прилуцкого и лубенского, показал им указ и говорил:

«Я опасаюсь, не приманивают ли меня к этому генералу, чтобы взять в руки. Идти ли нам по указу царскому в случение с этим генералом?»

«Нет, нет, не иди! – завопили все единогласно. – Не медли больше и посылай к шведскому королю просить протекции: как бы нам сойтись со шведами на границе и не впустить великороссийских войск в Украину!»

Но тут кто-то спрашивал его:

«Ты, гетман, объяви нам, чего имеем с целою Украиною и Войском Запорожским надеятися и на яком фундаменте ты тую махину заложил?»

Мазепа рассердился и произнес:

«Для чого вам о том прежде времени ведать? Спуститеся вы на мою совесть и на мое подлое розумишко, на котором вы не заведетесь болш. Я по милости Божой мею розум един неж вы все».

Обратившись к Ломиковскому, Мазепа сказал: «Ты уже свой розум выстарил», а указавши на Орлика, Мазепа прибавил: «У того еще розум молодый, дитинный.[267]267
  Детский.


[Закрыть] Сам я буду ведать, якого часу посылать до шведского короля».

Но потом, как бы удовлетворяя их недоверчивости к себе, гетман вынул из шкатулки универсал, присланный от Станислава с ксендзом Заленским, и велел Орлику прочитать его во всеуслышание. Все казались им довольны («с которого были контенты»). Но едва ли там были тайные условия, заключенные со Станиславом через посредство болгарского экс-архиерея. Малороссияне не были бы ими довольны, да и Мазепа едва ли бы решился объявлять их до поры до времени старшинам. Мазепа был из таких личностей, которые, получив власть, стараются внушить подчиненным постоянную веру в свою мудрость и потому умышленно не открывают им сразу всего, что замышляют, дабы тем приучить их с благоговением полагаться во всем на свою главу или владыку. Мазепа за 20 лет своего гетманства уже приучил старшин к такому повиновению себе, и теперь он только понемногу приподнимал перед ним завесу, скрывавшую его тайный замысел. Он прельщал старшин призраком независимости Украины, указывал им, что теперь представился случай освободиться от всяких налогов и повинностей, вымышляемых московскою властью: сам Бог посылает короля шведского для их спасения. Сделавши их участниками замысла в его главной идее, он относительно подробностей не открывал им многого, но каждый раз спрашивал у них советов. как ему поступать, и показывал вид, будто предпринятый замысел начат и ведется не по его почину, а по их общему желанию, и он у них не более, как мудрый исполнитель общей воли. Чтоб укрыться от тех, кому он не хотел открывать тайны, он напустил на себя старческую немочь, говорил, что с трудом может на коня сесть, даже ходить и стоять на ногах, ложился в постель, обвязывал себя повязками с пластырями; в таком виде,лежа на постели, он принимал царских посланцев, жаловался перед ними на свои страдания и говорил с ними чуть слышным голосом. Правда, Мазепа и в самом деле страдал старческими немощами, но также и преувеличивал их, потому что в то время для его тайных целей выгодно было перед царскими людьми показываться близким к могиле. И сам царь, и царские министры относились к гетману доверчиво, снисходительно и не принуждали его к отправлению своего долга выше сил. Сначала потребовали от него, чтоб он шел сам к Стародубу, но когда он известил, что по болезни не может, то ему дозволили послать Козаков с наказным гетманом. Тогда гетман послал отряд Козаков нежинских, лубенских и переяславских в Стародубский полк на содействие генералу Инфлянту.

Но прежде чем эти козаки пришли туда, в Стародубском полку произошел страшный переполох. Генерал Инфлянт, вступивши в край, приказывал жителям уходить с своими имуществами в укрепленные места, а села, хутора, пасеки, мельницы, гумна приказывал истреблять огнем, чтоб не давать неприятелю прибежища и средств к содержанию. Жители, и старые и малые, в ужасе стали бежать и увлекли за собою присланных Козаков. Только часть последних примкнулась к четырем батальонам и четыремстам драгунам, составлявшим стародубский гарнизон. От них пошли по всей Украине вести, что вошедшие в Стародубский полк шведы не делают жителям ничего дурного, а, напротив, великороссийские войска, пришедшие будто защищать край, жгут селения, грабят, разоряют жителей, насильно загоняют их в укрепления, понуждают к непривычным работам, бесчестят и ругаются над ними, обзывая их изменниками. Беглецы распространили такой страх между казаками, что товарищи полков Миргородского, Лубенского и Прилуцкого в числе нескольких сот человек явились к гетману в обоз у местечка Салтыковой Девицы и подали просьбы, написанные от каждого полка особо, но по одному пошибу.

В связи с такими явлениями, возбуждавшими вражду к великороссийскому войску, стоит современная жалоба черниговского полковника на солдат майора Геннинга, которые делали обиды жителям, какого-то Шевлюгу до полусмерти избили, а майор, когда ходили к нему малороссияне жаловаться, выгонял их по шеям, и одного атамана так ударил ружейным дулом в бок, что тот, полетевши вниз головою по лестнице, сильно ушибся.

Неудовольствие против великороссиян в малороссийском народе все более и более разгоралось и было кстати для Мазепы, когда он намеревался ввести в Украину шведов как освободителей от московской власти. Но тут случилось событие, которое чуть было не открыло замысла Мазепы. Когда генерал Лагеркрона вошел в Стародубский полк, тотчас стали разноситься воззвания, называемые у русских «прелестными» письмами. Шведский генерал убеждал малороссиян не бояться шведов, жить спокойно в своих домах, а из Стародуба пусть выходит к нему навстречу бурмистр со знатнейшими обывателями и пусть везут к ним на продажу хлеб и всякое съестное. Жители не поддавались на эти прельщения, а бежали без оглядки, спасаясь как от шведов, так и от великороссиян. Между разносителями таких «прелестных» писем попался польский шляхтич Якуб Улашин: он вез письмо от пана Понятовского, находившегося резидентом Станислава при шведском короле. Письмо было к Мазепе. Понятовский просил малороссийского гетмана отпустить на свободу его пленного брата,в воспоминание доброго приема, оказанного когда-то Мазепе в Луцке. Почему-то этот господин показался подозрителен, и генерал Инфлянт 1 октября отправил его в походную канцелярию, бывшую тогда в Почепе. Улашина подвергли пытке огнем, и тот, не стерпя мучений, объявил, что Мазепа поколебался в верности царю, и Понятовский послал к нему передать словесно, чтобы, как шведы войдут в Украину, он отписал бы к Понятовскому и при Божией помощи со всем войском запорожским приставал к шве-дам. Улашина еще раз поджарили, но он более не открыл. Показанию Улашина не придали веры, и копию с него отправили к гетману. Не только все происходившие перед тем явления в таком роде настроили царя и его министров считать всякие обвинения на Мазепу лживыми, но в это самое время Мазепа заявлял свою преданность, сообщая Головкину весть, что Станислав с шведскими и польскими войсками направляется на Волынь, чтоб оттуда ворваться в Украину, просил скорейшей присылки регулярных войск, потому что малороссияне могут изменить и пристать к неприятелю. Вместе с тем снова звали гетмана на соединение с царскими силами. Мазепа отвечал, что показания поляка Улашина не более, как коварные затеи неприятеля, который хочет привести верность гетмана в подозрение у государя и тем посеять в Украине смятение. «Никакого брата Понятовского у меня нет, я о нем не слыхал», – писал гетман. Что касается до требования ехать самому к великороссийскому войску, то Мазепа отговаривался тем, что в малороссийском крае возникли беспорядки or пьяных бродяг, безобразничающих толпами в полках Полтавском, Гадяцком, Прилуцком, Миргородском, Лубенском и Переяславском, и это зло переходит уже в полки: Черниговский, Нежинский и Стародубский, где прежде велось смирнее. Гетман на основании присланных ему донесений сообщал, что появились две шайки разбойников: одна под начальством Перебийноса в числе 800 человек, другая – Молодца в числе 1000. Они своевольствовали, грабили и убивали людей в приднепровском крае и к ним притекали со всех сторон «купы» бродяг, словно вода. Если гетман с войском отдалится в Стародубский полк, то своевольники нападут на городы и встретят себе единомышленников в поспольстве. Полковники и полковые старшины ропщут и говорят, что если их поведут в Стародубщину, то па крайнюю погибель их семейств и на разорение их имуществ, потому что тогда простонародье захочет грабить и убивать честных и богатых людей. Кроме этих причин, гетман указывал на опасность скорого вторжения Станислава в Украину.

Мазепе, естественно, хотелось во что бы то ни стало оставаться с козаками в Украине до того времени, как войдет шведская сила, и тогда внезапно и неожиданно объявить себя на стороне врагов царя Петра. Но прежде чем шведский король появился с своим войском, от гетмана требовали идти на соединение с великорусскими войсками, чтобы вместе с ними воевать против шведского короля. Там уже никак неудобно было ему сделать крутой поворот на противную сторону, 6 октября, когда Мазепа получил новое-приказание идти с войском на соединение с великороссиянами и самому быть в главной царской квартире, он призвал на совет своих единомышленников и спрашивал, ехать ли ему к великому государю. Старшины закричали: «Нет. Если поедешь, то погубишь и себя, и всю Украину». Тогда Мазепа приказал написать и послал письмо, о котором сказано выше. Но, по замечанию Орлика, Мазепа спрашивал старшин только для вида и испытывал их: он даже наружно показывал перед ними вид готовности ехать по царскому указу, на самом же деле не помышлял о такой поездке: напротив, он опасался, как бы министры не заманили его с тем, чтобы взять его в свои руки, тем более что в Польше, как Мазепу извещали, повсюду носились слухи о его тайном соглашении со Станиславом и о сношениях со шведами.

На посланное 6 октября письмо Мазепа 10 числа того же месяца получил ответ. Царские министры сообщали, что, по совету с фельдмаршалом Шереметевым, они постановили послать царский указ киевскому воеводе князю Дм. Мих. Голицыну, чтоб он с царскими ратными людьми, находившимися в Киеве, и с пристойною артиллерией шел в средину Украины с целью не допускать в малороссийском народе «шатости». Гетман должен послать к нему для той же цели козацкий отряд из разных полков своего регимента, а сам со всем остальным войском немедленно должен идти к Новгород-Северску, расставить свое войско над Десною и сам лично приехать в главную армию для совета с фельдмаршалом. Выставлялась, между прочим, и такая необходимость его прибытия: в народе носились слухи, будто гетман покидает Украину во время неприятельского наступления и гетману следует своим появлением при царском войске рассеять такие слухи. Притом ему известны нравы и местные обычаи народа, и он может наставлять царских министров и военачальников. Своевольства, начавшиеся в Украине, скорее усмирятся, когда народ увидит, что великорусские войска, вместе с козаками, могут их усмирить. Насчет опасности вторжения Станислава министры успокаивали гетмана: слухи, полученные им о Станиславе, неверны; министрам, напротив, подлинно известно, что Станислав находится еще в Мариенбурге и ранее конца октября не выступит из Пруссии.

Страшная тревога волновала душу Мазепы. Он должен был скрываться и каждую минуту находиться в страхе, что вот-вот откроется его коварство, вот-вот министры догадаются. И действительно, кажется, министры уже начинали догадываться, что в поведении гетмана есть что-то зловещее, но никто не смел заявить об этом царю, так как Петр не переставал доверять честности и прямоте своего гетмана. Петр настолько верил в него, что когда ему представили показание Улашина, то он заботился о том, что гетман может этим потревожиться, и писал к Меншикову, чтобы князь повидался с гетманом и утешил его, потому что «бездельники опять своим воровством стали оскорблять его». Чтобы лучше отклонить от государя всякое подозрение на себя, гетман в этом же месяце октябре отправил к Петру войскового асаула Максимовича – одного из своих соумышленников – с просьбою дать указ утвердить и отмежевать земли, скупленные им у помещиков Рыльского уезда, и дозволить населить их пришлыми вольными людьми. Кто бы мог после этого подумать, что этот человек намерен оторваться от царской державы, когда он в этой державе приобретает себе поземельную собственность! Максимович от имени гетмана поднес царю в дар 2000 червонцев, а царь, вероятно, тогда в них нуждался. В то же время Мазепа поздравлял царя с победою при Лесном в красноречиво составленном письме, в котором, по своему обычаю, желал царю «до конца» сокрушить своих врагов. Царь после победы при Лесном находился в Смоленске и по обычаю своему, наблюдаемому после каждой военной удачи, праздновал победу, въезжал в город триумфально, при пушечной пальбе; за ним везли отнятые от неприятеля знамена и пушки; он посылал разные распоряжения на Дон, где князь Долгорукий добивал булавинцев, и на север, где Апраксин расправлялся с шведским генералом Либекером, а 20 октября выехал из Смоленска к войску в Украину.

Надобно было предупредить приезд царя и провести как-нибудь царских министров до тех пор, пока Карл подойдет поближе. Царь требовал во что бы то ни стало, чтобы Мазепа ехал к русским военачальникам на совет: Мазепа отвечал, что исполнит царский указ, хотя бы его постигла в пути смерть; он поплывет на судне из Салтыковой Девицы вверх по Десне, а потом по Борзне до города Борзны; cyxопутьем же, во время осенней колоти, ему ехать невозможно по причине его хирагрических и подагрических припадков. В это время собрал он старшин и сказал:

<Меня зовут в царское войско. Но там у меня есть искренние приятели; они предостерегли моего канцеляриста Болбота, чтобы я не ездил к царскому двору, а паче старался бы охранять и себя, и весь малороссийский народ; пусть бы всяк зарывал в землю все. что есть дорогого, потому что царь, не надеясь от Украины постоянства в случае неприятельского вторжения, хочет устроить что-то недоброе над гетманом и над всем народом». Это сообщалось под большим секретом.

Все это, как впоследствии оказалось, был вымысел, противоположный тому, что происходило на самом деле, – канцеляристу Болботу, напротив, говорили. что царь милостивее к гетману, чем к Меншикову, и не станет слушать никого, кто бы о нем дурно ни говорил. Относительно же совета зарывать в землю все дорогое – совет этот, как мы уже видели, давался и прежде гетманом в предостережение от шведов.

Действительно, царь и его министры показывали заботливость о здоровье гетмана. К нему послали Семена Протасьева с указом, позволяющим ради болезни оставаться при обозе на левой стороне Десны, а за Десну послать по своему рассмотрению легкое войско компанейцев и сердюков. Протасьев увидел гетмана в Борзне, куда он прибыл водою из Салтыковой Девицы.[268]268
  Ныне местечко Черниговского уезда при р. Десне и Девице.


[Закрыть] Мазепа лежал в достели, едва говорил и казался уже при смерти, однако он изъявлял готовность идти далее, хотя бы пришлось гроб за собою везти, хвалил министров за то, что указали Голицыну оберегать Украину от народного возмущения. Протасьев, воротившись, говорил Головкину, что гетман, можно сказать, совсем при смерти.

В Борзну, по приглашению умирающего Мазепы, приехал киевский митрополит Иоасаф Кроковский, возвращавшийся из Москвы с своего посвящения, и совершил над ним обряд елеосвящения. Министры и после посещения Протасьева продолжали посылать к нему письма и торопить скорейшим выступлением, а Мазепа в своем письме к Головкину жаловался, что как будто не доверяют его недугу, тогда как на самом деле здоровье его и жизнь в безнадежном состоянии. Головкин в своем ответе уверял гетмана, что он ему вполне верит и сожалеет о его болезни; никакой клеветник не посмеет говорить о гетмане дурно, потому что ему не поверят.

Между тем из письма Орлика мы узнаем, что у гетмана в Борзне происходило вот что.

Уже несколько дней Ломиковский и полковники настаивали, чтобы Мазепа посылал к шведскому королю, Мазепа все откладывал, представляя разные неудобства. Наконец в Борзне, вечером, зовет к себе гетман Орлика и говорит: «Иди к Ломиковскому и к полковникам, пусть решительно скажут, посылать ли к королю или оставить эту посылку». «Я думаю, – говорит в своем письме Орлик, – тогда Мазепа, говоря это, нас испытывал».

Ломиковский и полковники, выслушавши этот запрос, говорили с досадою: «Мы видим у Мазепы „оспалость“ и умедление; сколько раз мы предлагали и просили его об этом; надобно было посылать к королю еще тогда, когда он только доходил до границы, а Мазепа все медлил и через то навел великороссийские войска в Украину на разорение и всенародное кровопролитие; и теперь, когда уже шведы у нас под носом, он неведомо зачем медлит».

Таким образом, гетман довел старшин до того, что они заговорили таким тоном, как будто гневаются на гетмана, зачем он, сообразно их общей воле, не пристает к шведскому королю. Услышавши такие речи от Орлика, он позвал к себе Ломиковского и других соумышленников. «Все это лысый черт Ломиковский мутит», – сказал он.

Когда явились соумышленники, Мазепа принял гневный вид и говорил: «Что это? Вы не советуетесь, а только меня судите! Ах, черт вас побери! Я вот возьму с собою Орлика и поеду ко двору царского величества, а вы себе тут хоть пропадайте!»

Но спустя немного времени он успокоился и уже без гнева спрашивал; «Ну, что же, посылать к королю?» Ему отвечали: «Как же не посылать! Давно бы это надлежало сделать и теперь не надобно откладывать».

Тогда Мазепа, как бы соображаясь с тем, что услышал от старшин, приказал позвать Быстрицкого. Это был поляк, управитель у Мазепы в его гетманской Шептаковской волости. Он, как говорят, состоял в каком-то родстве или свойстве с гетманом. Прежде всего Мазепа велел ему перед всеми присягнуть, что он будет хранить в секрете то, что ему поручится. Быстрицкий исполнил это. Тогда Мазепа велел Орлику составить инструкцию к графу Пиперу по-латыни, а своему аптекарю перевести ее на немецкий язык и вместе с латинским подлинником вручил Быстрицкому. Не было ни печати, ни подписи на этой инструкции. От себя лично Мазепа также не посылал никакого письма ни к королю, ни к графу Пиперу. Содержание этой инструкции было таково: гетман поручал Быстрицкому передать свою радость по поводу вступления шведского короля в Украину, просил Карла оказать протекцию гетману войска запорожского и всему народу малороссийскому в деле освобождения от тяжелого московского ига. Он предлагал шведским войскам безопасность и просил скорее прислать к нему наперед вспомогательный отряд для обороны, которому обещал устроить паромы для переправы на Десне у Макошинской пристани.[269]269
  Макошин – село на р. Десне Сосницкого уезда Черниговской губернии.


[Закрыть]

Мазепа, отправляя Быстрицкого с неподписанною и неприпечатанною инструкцией), не присоединивши к ней собственноручного письма, подвергал Быстрицкого опасности: попавшись в руки русским, быть признанным за одно из тех орудий, какими, по уверению Мазепы, его тайные и явные недоброжелатели много раз старались набросить подозрение на верность гетмана своему государю. Конечно, на это рассчитывал Мазепа, отпуская Быстрицкого с таким недоделанным письменным видом. В истории, писанной Феофаном Прокоповичем, приводится письмо, посланное будто бы гетманом к шведскому королю; но свидетельство Орлика о том, что Мазепа отправил Быстрицкого с неподписанною инструкцией, вероятнее, как известие лица, ближе тогда стоявшего к этому делу. Быть может, однако, письмо, приводимое Феофаном в переводе, составляло смысл инструкции, данной Быстрицкому, т. е. сущность того, что он должен был сказать графу Пиперу от имени своего гетмана.

Отправивши, таким образом, Быстрицкого к шведам, Мазепа в тот же день послал Головкину письмо, в котором извещал, что он уже более десяти дней не ест и не спит и едва жив, только надеется чудотворного облегчения от елеосвящения.

Шведское войско шло по направлению к Стародубу. Главная квартира русской армии была в Погаре. Высланный против неприятеля генерал Инфлянт принужден был отступить. Русские думали, что неприятель попытается овладеть Стародубом, но шведы прошли Стародуб мимо и пошли вправо двумя колоннами, из которых одна была под личным предводительством короля. В ночь с 20 на 21 октября они были в Семеновке[270]270
  Ныне село Глуховского уезда при р. Есмани.


[Закрыть]; очевидно было, что они направлялись на Новгород-Северск. Русская главная квартира перешла в Гримяч.[271]271
  Село Стародубского уезда на р. Судости.


[Закрыть] Русские военачальники решили идти за неприятелем. Меншиков с кавалерией находился между тем на другой стороне – между Стародубом и Черниговом, следил за движением неприятеля и, узнавши, что неприятель поворотил от Стародуба, писал государю, что шведы, вероятно, намереваются удалиться на Волынь, потому что наступающая зима не дозволит им идти далее в Украину. Меншиков послал к Мазепе и просил приехать для совещания, а сам 20 октября остановился со своею кавалерией в Горске.[272]272
  Ныне местечко Городненского уезда при р. Снове.


[Закрыть] Но вместо Мазепы приехал к Меншикову племянник гетмана Войнаровский и привез от дяди письмо. Мазепа извещал Меншикова, что он при последнем издыхании: от подагры и хирагры приключилась ему эпилепсия; извещая об этом государя, Меншиков изъявлял сожаление о болезни гетмана. Но вместе с тем Меншиков отзывался вообще неодобрительнo о козаках, которых гетман по царскому приказанию отправил на службу против шведов.