Текст книги "Мазепа"

Возвращаясь из Острогожска домой через Белгород, Мазепа виделся там снова с Шереметевым и узнал, что хана более опасаться нечего: он ушел с Колончака.

В этот достопамятный год не везде козаки были так счастливы, как Лизогуб с своим отрядом под Азовом. Когда Мазепа разом с боярином Шереметевым стоял табором на речке Берестовой, послан был в степь отряд полтавских полчан и охотных Козаков под начальством санжаровского сотника Максима Плечника для устроения караулов на Муравском шляху, шедшем к Азову от вершины реки Конки через реку Коратым. Плечник одержал победу над татарским загоном, но, увлекшись за ним в погоню, наткнулся на другой загон, гораздо многочисленнейший. Схватка произошла на голой степи; не к чему было прислониться, и Плечник был взят в плен с 140 козаками. Один только из них, развязавшись у татар, убежал, пролежал сутки в болоте и потом, пустившись снова в путь, благополучно добрался до украинских берегов Днепра. Еще большее несчастье постигло запорожского богатыря атамана Чалого. После своего раннего подвига над десятью турецкими судами Чалый воротился в Сечь, а в июне пустился снова в Черное море вместе с Яковом Морозом, избранным в то время кошевым атаманом. Выплывши на море, Чалый с своею ватагою в 340 человек отлучился от Мороза и направился к крымскому городу Козлову (ныне Евпатория, по-татарски Хазлев). Не доходя 5 верст до этого города, ватага высадилась на берег. Запорожцы разорили два татарских села, взяли в полон 62 человека, сели в свои челны и поплыли назад. Не доходя Очакова, встретили их турки, плывшие на каторгах, в фуркатах[82]82
  Фрегатах – трехмачтовых парусниках.


[Закрыть] и мелких судах. Козаки пристали к «острову козацкому», окопались там и два дня отбивались удачно; ночью благополучно сели в свои челны, пришли к Стрелице и к «сагайдачным кучугурам», там вышли на берег и пошли пешком в ольховый лес, как вдруг напал на них хан с ордою и вдобавок вышли против них из Очакова турки. По известию одного из вернувшихся впоследствии коза-ков, Данила Татарчука, они защищались целый день 27 августа, а к вечеру того же числа, видя свое малолюдство и страдая от недостачи пресной воды, сдались. Перед сдачею Чалый сказал своим товарищам: «Ну, теперь мне живу не быть, – я убил двух турок!» Действительно, бусурманы его убили, а прочих пленников привели перед хана, и тот велел их засадить в Очакове, обещая выпустить в обмен за своих пленных.

Не совсем удачно действовал и отправленный гетманом киевский полковник Мокиевский. Отправивши часть своего отряда с Морозом в Черное море, сам с другою частью пошел он к Козьему Рогу, но его полчане, оставленные в Таванске, отрешили его от уряда и самовольно выбрали полковником своего полкового хоружего Сергея Солонину. Мокиевскии, узнавши об этом, не шел уже в Таванск, а удалился в Запорожскую Сечь, откуда дал знать гетману. Гетман отправил генерального хоружего Евфима Лизогуба восстановить прежнего полковника, произвести следствие и зачинщиков бунта доставить к нему, вместе с новоизбранным самовольно Сергеем Солониною, которого подозревал в участии в мятеже. Бунтовщики были подвергнуты наказаниям. Мазепа отнюдь не допускал козакам в своих полках без ведома гетмана отрешать и выбирать полковников, как хотели часто козаки по примеру Запорожской Сечи. В городовых полках гетман старался давать полковничьи места, чрезвычайно в то время выгодные, лицам, которым сам благоприятствовал и в верности к себе мог быть уверен, или же своим родственникам: так, киевский полковник Мокиевский приходился Мазепе близким родным по его матери, которая была из рода Мокиевских.

Глава шестая

Исправление крепостей в низовьях Днепра. – Приготовления к новым военным действиям. – Донос стародубца Сусла. – Неудачный поход боярина князя Долгорукого и гетмана в низовья Днепра. – Оборона Таванска. – Попытки склонить Козаков к измене. – Отступление мусульман от Таванска. – Бесполезный поход гетмана и князя Долгорукого в 1698 году. – Неурожаи в Малороссии. – Побеги на правую сторону Днепра. – Переселение в Великороссию. – Гетманские имения в Рыльском уезде. – «Подсуседки». – Свидание гетмана с царем в Воронеже. – Съезд 1699 года в Гадяче. – Меры обороны края. – Мысль вести великую войну против турок. – Конгресс в Карловице. – Перемирие с турками на два года. – Мир Турции с императором и с польским королем. – Дьяк Украинцев в Константинополе. – Перемирие с Турциею на 30 лет.

После покорения Азова военная деятельность Козаков гетманского регимента сосредоточилась на Днепре. Еще когда гетман и Шереметев стояли на реке Берестовой, Неплюев осмотрел Таванск, нашел его, даже с приделанным земляным валом, очень тесным, распределил ратным людям работы по расширению вала, осмотрел кроме того Кизикермень и Шингирей и доносил, что удобнее всего исправить и укрепить Шингирей. И гетман Мазепа разделял этот проект и приказал вместе с ратными царскими людьми работать своим козакам, посланным в Таванск, над которыми начальником, вместо недавно умершего полковника Ясликовского, назначил сердюцкого полковника Чечела.

Надобно было ожидать новых неприятельских действий. Запорожцы, ободрившись недавними успехами, изъявляли желание снова пуститься в море и просили дать им досок, канатов и снастей на постройку сорока морских судов. Гетман сообщал царю, что сам он желает от себя построить для малороссиян 50 судов, и просил дать ему на то материал. Царю Петру нравилось такое предложение: указано было купить все нужное в приказе Большой казны и доставить в Малороссию, а из Запорожья прислать в Москву мастеров стругового дела. Гетман послал какого-то Василия Богуша с семью товарищами, с кормщиками и с передовщиками, но тут же заметил, что, кроме Запорожья, во всем малороссийском крае нет таких мастеров. Видно, что гетман старался угодить царю и сам вызывался с тем, что царю в то время нравилось, но в то же время он с осторожностью заранее отклонял от себя исполнение таких невозможных требований, каких мог ожидать от царя, зная его пылкую и предприимчивую натуру. По сказке присланных в Москву запорожских мастеров указано было для строения судов готовить лесные материалы в Брянске, а для отыскания годного к судостроению леса посланы были туда те же самые запорожские мастера. Гетману указывалось прислать туда для рубки леса рабочих и плотников. Дело это пошло не так скоро, как бы могло. Возникли недоразумения от воевод брянского и трубчевского, которые, по жалобам на них от гетмана, оправдывали себя тем, что не допускают рубить только бортных деревьев, с которых крестьяне платят в казну медовый оброк.

Между тем еще с декабря 1696 года к гетману стали приходить зловещие вести о новой грозе бусурманского вторжения, и 1 января 1697 года гетман созвал старшин и полковников на съезд. Обсуждались меры защиты края, и «по многих разговорах» решили, что жители сами себя должны оборонять, а всего войска раннею весною собирать не следует, пока не узнают наверное о готовности неприятелей к вторжению, потому что движения и подходы войска отзываются тягостями и разорениями на жителях. Гетман приказал всем полковникам готовить в своих полках суда, годные для морского и речного плавания, и хотя полковники отговаривались, что у них в полках нет дерева, пригодного для судостроения, но гетман подтвердил им, что они должны приложить все свое старание, чтобы угодить «царской богоподобной воле».

Раннею весною получены вести, что крымский хан собирается громить Таванск, и в апреле гетман, по царскому указу, уговорился с князем Яковом Федоровичем Долгоруким идти в плавной поход вниз по Днепру от Новобогородска и выступать тотчас, как только пригонятся к устью Самары суда, изготовляемые в Брянске и сплавляемые Десною в Днепр. 11 мая известил гетман приказ, что уже у его полковников сделано 70 стругов морских и 600 лодок, а 23 числа того же месяца доносил, что мастер Василий Богуш спровадил в Десну, а оттуда в Днепр к назначенной цели изготовленные в Брянске суда, из которых 50 назначалось для городовых Козаков и 40 для запорожцев. Затем думный дворянин Неплюев, назначенный быть в «сходных товарищах» Якову Федоровичу Долгорукому, доставил из Брянска еще 121 струг, и 25 мая последовал царский указ о плавном походе. Его целью было овладение Очаковом и защита Таванска и новоотстроенного Шингирея.

Тем временем татары стали врываться в слободские полки, и хотя в первой половине мая чугуевский воевода и харьковский козацкий полковник разбили их загон, но вслед за тем явилась другая многочисленная орда тысяч в двадцать и, разделившись на чамбулы[83]83
  Отряды (татар.)


[Закрыть], наделала опустошений в слободах около Валок.

Гетман собирался в поход, а между тем его стали опять беспокоить прежнего рода внутренние враги. Стародубец Сусла подал киевскому губернатору донос на гетмана Мазепу в таком же духе, в каком подавались на него и прежде доносы. Мазепа – не русский человек, а поляк, расположен больше к Польше, чем к России, сносится с панами и с королем о том, как бы Украину подвернуть снова под власть Польши; держит у себя в приближении охотных Козаков, компанейцев и сердюков[84]84
  Казаков наемных пехотных полков, гетманскую гвардию.


[Закрыть], где все наголо одни поляки служат; городовые козаки не терпят ни его, ни своих полковников и сотников, которые, за покровительством гетмана, разобрали себе козацкие земли и самих Козаков обращают себе в подданство; во время последнего похода гетман не мог собрать вокруг себя всех полков, потому что у Козаков было намерение побить гетмана и старшин, а против киевского полковника Мокиевского взбунтовались его полчане оттого, что их полковник, родом поляк, делает над ними насилия. Донос этот послан был в Москву, а государь приказал препроводить его к гетману. Мазепа чрез посланного нарочно по этому поводу канцеляриста Чуйкевича объяснял, что в доносе все ложь, у гетмана нет родни «лядской» веры, из начальных людей все веры православной и между охотными козаками нет ни одного поляка. И то ложь, будто обращают Козаков в подданство; не было в том ни одной жалобы, а если бы такие возникли, то на то есть войсковой суд. Иные козаки, обнищавши, сами желают поступить в мужики, но этого им не дозволяется, как равно из мужиков не вписывают в козаки, согласно царскому указу. Гетман в последнюю войну не мог стоять долго со всеми полками не потому, что опасался бунта, а потому, что войско было раскинуто по разным местам, опасаясь неприятеля с разных сторон. Киевский полковник совсем не лях, а чистый русин: дед его при Хмельницком положил голову под Чортковым, а отец – на Дрижипольской битве под Ахматовом, и бунт против киевского полковника произошел оттого, что козаки недовольны были, зачем их ведут на море. Главные зачинщики этого бунта убежали, а прочих наказали и отпустили. Так оправдывал себя Мазепа против нового доносчика.

Желая подделаться к правительству, Сусла, будучи уже в Москве, в добавление к своему извету на гетмана указывал, что в Малороссии с торговых людей берут слишком мало пошлины, а можно было бы собирать побольше. Гетман по этому поводу объяснил, что с торговых людей собираются пошлины так, как делалось при Богдане Хмельницком и других гетманах, и сбор не увеличивается ради того, чтобы не отогнать торговцев.

Суслу арестовали в Москве. И прежде, как мы видели, не доверяли таким доносам; теперь же, когда царь Петр был особенно доволен гетманом, его положение в виду всяких доносов становилось еще крепче. К гетману послали похвальную грамоту и подарки, состоявшие в соболях, ценою на 1000 рублей, в кусках материи – атласа, бархата, байберека, и в разных столовых припасах (ренское вино, лимоны, рыбы и проч.). Разом посланы подарки старшинам и полковникам, состоявшие в объярах, атласах, камках и соболях. Гетман, изъявляя благодарность за внимание, сделал такое замечание царскому послу: «Иду на царскую службу не с веселым, а с унылым лицом, оттого что про меня выдумывают худые речи, будто я лях: у меня и дед и отец родились в Украине и служили великим государям, и я царскому пресветлому величеству служу верою и правдою!» Жалкого Суслу препроводили к гетману, который подверг его истязаниям, потом, продержав некоторое время в тюрьме, отправил на место его жительства в Киев.

Не ранее как в половине июня 1697 года гетман, расставивши сотни разных полков вдоль по днепровскому побережью, начиная от Киева вплоть до Переволочны, сам отправился к Ворскле и, перешедши ее, соединился на Коломаке с князем Як. Фед. Долгоруким. Июля 6-го гетман прибыл в Кодак[85]85
  Ныне село Екатеринославского уезда на р. Днепре близ Кодацкого порога.


[Закрыть] и там узнал, что турки плывут по морю к устью Днепра: эту весть принесли в Запорожье бывшие у турок невольники, которые, плывя на каторгах из Козлова в Царьград, изрубили турок, овладели каторгой, пристали к берегу и пешком явились в Сечу. Переправа войск через пороги продолжалась несколько дней. Немало судов разбилось, немало погибло людей с запасами и оружием. Гетман 13 июля прибыл к урочищу Кичкасу, где кончались пороги, и там дожидался плывших сзади него судов до 19 числа этого месяца. Тогда прибежал к гетману гонец из Таванска с известием, что бусурманы, занявши Ислам-Кермень, начали палить из него по Шингирею. Гетман отправил вперед себя на судах черниговского полковника Якова Лизогуба с 3200 сборных Козаков, а князь Я. Ф. Долгорукий – Неплюева с отрядом царской рати. Сами военачальники последовали за ними, и у Каменного Затона встретил их кошевой Яковенко. Боярин дал ему семь стругов и по талеру, а гетман по золотому, на 4000 запорожцев, и оба приказали собрать сечевиков и плыть в низовья на войну. За ними вслед поплыли и военачальники, оставивши у острова Томаковки весь тяжелый обоз и орудия и приказавши войску взять с собою только самые необходимые запасы.

Гетман, сидя на одном судне с боярином князем Долгоруким, плыл вниз, а за ними следовала тем же путем великорусская и малорусская ратная сила. 26 июля они пристали к берегу у опустелого городка Кизикерменя: там уже их дожидался поплывший вперед кошевой Яковенко с запорожцами. Он известил военачальников, что татар уже нет: опасаясь, что русские идут против них в многолюдстве, они ушли из Ислам-Керменя.

Русские занялись поправкою судов, которые, будучи сработаны наскоро, из сырого дерева, стали течь, а между тем военачальники сообразили, что гораздо лучше поместить гарнизон в Таванске, вместо Шингирея, Потому что Шингирей стоял на две версты выше Таванска и не мог служить защитою последнему. Поручили по плану инженеров строить укрепления в Таванске, стены Шингирея решили взорвать и сохранить Кизикермень, который был расположен на берегу прямо против Таванска и мог быть небесполезен для русских во время неприятельского нашествия; туда положили высылать из Таванска людей попеременно.

Когда занялись возведением укреплений на Гаванском острове, неприятелей нигде не было видно, а 29 июля они вдруг начали по являться с крымской стороны по направлению к реке Конской Воде, сначала небольшими кучками; на другой день они становились все гуще и, наконец, 31 июля явился сам хан крымский с ордой и турецкие паши с янычарами и пушками. Они прежде всего напали на Шингирей, из которого еще не были выведены великороссияне. Военачальники отправили к ним подмогу: великороссияне вошли в Шингирей, а малороссияне окопались шанцами на берегу Конской Воды и отстреливались от неприятеля. Так прошло до 2 августа. В этот день утром крымская орда ударила на Таванскую крепость, а с кизикерменской стороны появилась внезапно другая орда – белогородская. С этой поры с двух сторон, с крымской (левой Днепра) и с противоположной – кизикерменской, происходили беспрестанные нападения на Таванскую крепость. Русские отбивались, но продолжали в то же время постройку укреплений на Гаванском острове. Тогда между козаками поднялся ропот. «При прежних гетманах, – кричали они, – мы знали одно воинское дело, а теперь, при каждогодных походах, нас заставляют рвы копать, шанцы насыпать, возить и таскать известь и глину. Дело это не козацкое!» Но гетман, исполняя царский указ, определил для крепостной строительной работы быть всегда полуторе тысяч Козаков и часто посылал сменять одних другими, так что все войско разом и отбивалось от неприятеля и работало над постройкою крепости. Заменить Козаков мужиками, как им хотелось, нельзя было в ненаселенном крае. До 7 августа были насыпаны шанцы и выкопаны рвы. 10 августа русские узнали, что пришли новые турецкие суда с моря и вступили в Днепр, а с двух берегов увеличиваются татарские силы, и русские, казалось, могли быть скоро обняты со всех сторон неприятелями; бусурманы затевали перегородить им путь вверх по Днепру. 12 августа татары попытались склонить запорожцев к измене и подослали татарина убеждать их оставить москалей, которые думают взять всех Козаков в неволю; но запорожцы не поддались на обольщение и отвечали, что они с гетманом будут стоять за крест святой и за православного монарха. Верность запорожцев не спасла дела. В войске было мало хлебных запасов, потому что во время прохода судов через пороги невозможно было взять много на подводах сухим путем. Мало было и пороху, который взят был только на время плавного похода; наконец, и пушки были покинуты на Томаковке[86]86
  Остров на Днепре выше Никополя Екатеринославского уезда.


[Закрыть] близ Сечи. Надеялись найти в Таванске хлебные и боевые запасы, но их там оказалось немного. Невозможно, казалось, оставаться долго с голодным войском при опасности быть окруженными неприятелем, а перебежчики сообщали, что бусурманы, зная положение русских, нарочно хотят затянуть войну до осени, чтобы русских до конца заморить голодом; у них же самих запасов было довольно, и в случае нужды им легка была поставка из Крыма морем. Гетман с боярином, посоветовавшись, рассудили, что лучше будет уйти заранее для избежания опасности быть отрезанными от отечества и доведенными до голодной смерти. Они оставили в Таванске гарнизон из 5000 человек: одна часть его состояла из великорусских ратных людей, другая – из малороссийских Козаков. В Кизикермене боярин поместил 500 ратных людей, а гетман – черниговцев.

20 августа двинулись боярин и гетман с своими силами вверх по Днепру в обратный путь. Кошевой провожал их, плывя за ними позади с своими запорожцами и оберегая, чтобы неприятельские суда не погнались за ними. Много труда приняли русские в своем обратном плавании по причине противного ветра и оскудения хлебных запасов: приходилось им питаться овощами и плодами, какие могли встретить на берегу, дикими грушами, яблоками и терном. Только через шесть дней достигли они Томаковки. Гетман послал в Таванск на подмогу осажденных 760 лубенцев, а боярин – 300 ратных царских людей. 3 сентября добралось войско до берегов Орели, где считалась тогда граница Гетманщины. Войско малороссийское было сильно изнурено и истомлено 16-недельным трудным походом, и многие стали уходить. «Уже такое у городовых Козаков моего регименту худое обыкновение, – писал гетман, – как только региментарь ворочается из похода, так они, несмотря на запрещение от старшин и не дождавшись указа о роспуске, самовольно бегут в свои домы». Дошедши до Ворсклы, гетман отправил в Таванск 1500 полтавцев и 300 лубенцев под командою полтавского полкового судьи Буцкого и приказал, дошедши до Сечи, побросать лошадей, сесть в оставленные там суда и плыть до Таванска. 24 сентября съехался гетман с боярином Я. Ф. Долгоруким в Опошне[87]87
  Местечко Зеньковского уезда при р. Ташани у впадения в р. Ворсклу.


[Закрыть] на Ворскле. Там состоялся военный совет и решено послать на выручку осажденных в Таванске войско тысяч в двадцать и даже более. С великороссийской стороны снаряжены были туда князь Лука Федорович Долгорукий и генерал Патрик Гордон, а гетман назначил туда наказным полтавского полковника Искру со всем Полтавским полком, из которого значительная частьбыла уже прежде отправлена; к полтавцам присоединено несколько сотен полков Нежинского, Гадяцкого и Лубенского да пехотный полк сердюков. Гетман по прежним образцам приказывал им сесть на суда в Сече и плыть по Днепру до Таванска, а тем, которые не могли поместиться в судах, идти берегом. Отправивши Искру, гетман 8 октября прибыл в Батурин.

По отходе гетмана и князя Долгорукого от Таванска бусурманские силы увеличились прибытием сераскира-паши[88]88
  Военачальника (татар.)


[Закрыть] с десятью тысячами. Но и к осажденным прибыли на помощь ночью 4 сентября посланные боярином и гетманом люди; проводил их запорожский кошевой атаман, уже не Яковенко, которого сменили, а другой. Русские, частью плывя на челнах по протоку Космахе и частью идя пешим строем по берегу и отстреливаясь от турок и татар, добрались сначала до Кизикерменя, вошли туда, а на другой день в обеденную пору вступили в Таванск при восклицаниях и выстрелах в знак радости осажденного войска. С тех пор в продолжение двух недель «денно и нощно» неприятели беспокоили осажденных пальбою с берега и из 36 фуркатов, которые рекою Конскою вошли в Днепр и стали выше Таванска. Осажденные в Таванске сделали себе внутри города другой вал для защиты от пушечных выстрелов; за двумя валами сидевших нельзя было видеть неприятеля; многие турецкие гранаты и ядра переносило через город, а попадавшие в середину города падали в нарочно выкопанные ямы и там разрывались. Бусурманы сделали подкопы под четырьмя раскатами, или башнями, но прежде взрыва послали к кошевому, стоявшему на одном из раскатов с запорожцами, приглашение сдаться. Запорожцы убили посыльного. Тогда неприятели произвели взрыв, но повредили самим себе более, чем осажденным, потому что козаки успели перекопать подкоп.

После такой неудачи бусурманы обратились на Кизикермень. Какой-то перебежчик уверил их, будто там нет вовсе ратной силы. Но там, как мы сказали, оставлено было 500 ратных царских людей да еще несколько черниговцев, а назначенный тогда в Таванске воеводою Бухвостов успел заранее прислать к ним 1000 человек Нежинского полка, которыхприслал гетман по возвращении в Малороссию.

14 сентября бусурманы взорвали устроенный под Кизикермень подкоп и повредили переднюю стену; одни бросились на прорыв, другие стали приставлять к стене лестницы. Тех, которые бросались в прорыв, засыпало землею, а тех, которые стали всходить по лестницам, кизикерменцы побивали каменьями. После такой неудачи татары ушли к судам, а пойманный в плен турок показал с пытки, что султан дал им указ покинуть осаду, если не будут удаваться приступы, и они решились попытаться еще один раз: если же в этот раз не удастся, тогда уйдут. Пленник объявил, что на всех неприятельских судах будет войска 33 000, а невольников тысяч шесть.

После неудачи под Кизикерменем бусурманы сосредоточили свою деятельность над Гаванском, устроили вновь подкопы с раскатами и еще раз прежде взрыва попытались склонить к измене козаков, зная, что они москалей недолюбливают. В этот раз они уже для такой цели не посылали своих людей, чтобы запорожцы их не побили, а бросили в город, прикрепивши к стрелам, два письма – одно от татар, другое – от турок. Письмо от татар гласило так:

«Черкасам, атаманам, сотникам и всей козацкой черни многое поздравление. Мы с вами старые друзья. За что же вы против нас бьетесь? Зачем за Москву умираете? Ведь Москва с вами не очень добрые дела творит. Наш государь вас к себе приглашает. Не бойтесь ничего дурного. На той стороне, где стоят каторги, там увидите ханское желтое знамя. Пусть кто-нибудь из ваших приходит к этому знамени. Мы ханскому величеству донесем и все останется, даст Бог, по вашему желанию. Если же это слово не пригодно вам, – как себе знаете, а ваши грехи на ваших шеях. Я здесь такой человек, что меня послушают».

Другое письмо гласило так:

«От войска турецкого и от хана крымского слово старшинам и всему козацкому войску, находящемуся в городе. Наш падишах – старейший над всеми землями. Город, который вы заняли, – его город. Сдайте его нам добровольно, если хотите себе здоровья, а не сдадите, так мы его возьмем с помощью Бога и Мугамета, пророка его, и тогда вас мечом истребят наши рыцари. Одиножды и дважды вам говорим: сдайте город. Сегодня же отпишите нам ответ».

На эти письма дан был один ответ тем же способом: пущенною из города стрелою:

«Не верим вашим лживым пророкам, надеемся на Всемогущего Бога и на Пречистую Его Матерь, твердо уповаем, что вы не возьмете нашего города, пока не заржавели наши сабли и не ослабели руки, а хлебных и боевых запасов у нас много. Не устрашайте нас угрозами и не прельщайте обманами. Делайте что хотите, а мы не подумаем отдавать этого города в вашу область, но всякий час ожидаем к себе войск и готовы мужественно стоять, пока сил наших станет, за веру православную, за честь и за имя нашего государя. Надеемся при помощи Божией нанести вам великое поражение и будет вам вечный срам».

На другой день, 25 сентября, в седьмом часу утра, бусурманы зажгли приготовленные ими подкопы под раскаты. Одни с неистовством бросились в пролом, другие полезли по лестницам на городовую стену. Приступ продолжался пять часов, а с турецких каторг и фуркатов посылался в крепость сильный огонь. Ничто не помогло бусурманам. Они были отбиты; осажденные стали исправлять разрушенные места.

После того еще несколько дней бусурманы продолжали повышать свои шанцы, приближаясь теснее к городу, и устроили новый подкоп под раскат, уже прежде поврежденный. Осажденные с своей стороны повышали свой внутренний вал, 1 октября бусурманы зажгли свой подкоп, но он не произвел никакого вреда осажденным.

Готовились бусурманы снова идти на приступ; между тем расставленная на берегу Днепра татарская сторожа принесла известие, что к Таванску на выручку идут свежие русские силы. Это известие произвело такой переполох, что ночью с 9 на 10 октября бусурманы собрались отступать. Суда, поставленные выше Таванска, примкнули к тем, которые стояли ниже, а затем турки и бывшие с ними татары перебрались с кизикерменской стороны на крымскую и разошлись: турки на своих судах – к устью лимана, а татары степью – в Крым.

Из русских сил, шедших на выручку Таванска, скорее других дошел полтавский полковник с своим отрядом и не увидал уже там неприятелей. Вернувшись обратно, он доложил гетману, что хотя Таванск остался невзятым, но приведен в крайнее разрушение. Проломы в стенах, происшедшие от взрывов, так широки, что в них можно въезжать на лошадях; пушкиу турок были такой величины, что козаки подобных и не видывали, а бомбы, пущенные в город, весили от трех до пяти пудов каждая. Всех убитых и раненых в Таванске и Кизикермене было 205 человек, а бусурманы, по тому же докладу полтавского полковника, потеряли около семи тысяч.

Поход под Таванск гетмана и князя Долгорукого никак не может быть признан славным подвигом. Правительство, однако, не поставило гетману на вид неудачи этого похода, особенно когда она была исправлена последующею высылкою войск, заставивших бусурман отступить, чем достигалась главная цель похода. Гетман, старшины и полковники получили в награду подарки, состоявшие, по обыкновению, в материях и соболях; запорожцам, бывшим на войне, прислано 1500 рублей деньгами и 1100 портищ[89]89
  Отрезов на одежду.


[Закрыть] сукон, а кошевому атаману, писарю и асаулу дано еще особо ефимками.

Новые слухи о том, что бусурманы готовятся на следующий год опять нападать на русские владения, побудили к мысли о новом плавном походе. В январе 1698 года был об этом у гетмана съезд, после чего все полковники, каждый в своем полку, принялись за постройку челнов. Это не обходилось без затруднения и ропота, потому что тогда накладывали с Козаков сбор по ефимку и по полтине; судов строить не умели, недоставало ни мастеров, ни работников, ни гребцов. Однако по распоряжению гетмана городовые козаки в течение четырех месяцев построили 430 челнов, за что царь похвалил гетмана. В конце мая гетман приказал городовым козакам подниматься в поход, четыре полка отправил вперед в Таванск, а шесть оставил при себеи двинулся на Коломак для соединения с князем Долгоруким. У князя положено быть 83 280 человек войска пешего и конного.

В июле оба войска отправились сначала безводною степью, направляясь к Перекопу, но потом, опасаясь безводья и бескормицы в вытравленных и выжженных степях, повернули к Таванску, сделали распоряжение о скорейшем исправлении Таванска и Кизикерменя и послали десятитысячный отряд великороссиян и малороссиян к Очакову плавным путем; но так как русские суда были малы, а люди мало искусны, притом пушек с ними было немного, и те небольшого размера, то они не решались проплывать между двумя турецкими крепостями, Очаковом и Кинбурном, с которых поражали бы их огнестрельным оружием. Простоявши двое суток в пустыне, где не было ни хат, ни шалашей, они отступили. Тогда предводители нашли, что взять Очаков, как намеревались, трудно. «Нам, – говорили они в свое собственное извинение, – не образец запорожцы, которые в малолюдстве ночью воровски проплывают или сухопутьем пробираются к морю. У нас большие обозы. Как только мы туда дойдем, в Царьграде узнают и пришлют против нас на каторгах войско. И теперь стоять нам под Кизикерменем и Гаванском невозможно: люди от недостатка продовольствия разбегаются; запасов на пять месяцев на подводах привезти сюда трудно, а те, что отправлены были на судах, пропали на порогах, и здесь ни за деньги купить, ни саблею достать ничего нельзя. Поэтому лучше нам воротиться». По таким соображениям оба войска отступили назад.

Если первый поход князя Долгорукого с гетманом нельзя было назвать блестящим, то этот второй по своему окончанию можно было назвать постыдным, под стать походу князя Вас. Вас. Голицына с Самойловичем. Но гетман, сколько нам известно, не испытал от царя никакого знака неудовольства, хотя и не получил награждения.

Завоевание турецких городков не приносило малороссийскому краю ни малейшей пользы, а только прибавляло народу большие тягости. Нужно было починять разоренные городки, содержать там гарнизоны, а для них доставлять хлебные и боевые запасы. Такая доставка ложилась бременем на народ. Терпел нужду преимущественно Полтавский полк, расположенный на перепутьи Москвы и Украины с низовьев Днепра. Весною 1698 года полковник полтавский доносил, что после праздника Рождества Христова пять раз была посылка с запасами к Таванску, и городки Полтавского полка давали каждый по нескольку десятков подвод на весь тот неближний путь. Гетман, передавая в Приказ этот доклад полтавского полковника, с своей стороны замечал: «Вот уже одиннадцать лет варится война с Крымом, и все военные силы идут через Полтавский полк. Люди терпят убытки через топтание и вытравление трав и хлебов, через опустошение рощ в их старинных займищах. Гонцы беспрестанно ездят не только по царским грамотам, но и по воеводским памятям, требуют от жителей себе корма и питья, а иные осмеливаются бить и бесчестить городовых старшин. Хотя и есть царский указ начальным людям без царских грамот и без гетманских проезжих листов никому ничего не брать, но многие на то не смотрят и знать этого не хотят». В подобных выражениях отзывался гетман и после похода с князем Долгоруким: «Вот уже в продолжение 12 лет, с начала своего гетманства, я совершил 11 летних и 10 зимних походов, и нетрудно всякому рассудить, какие трудности, убытки, разорения от этих беспрестанных походов терпит Войско Запорожское и вся Малая Россия».