Текст книги "Долг платежом страшен"

Глава 5

– Я вот вчера хотел с вами обоими поговорить, – глуховато сказал генерал Орлов, испытующе поглядывая на сидевших по другую сторону генеральского стола Гурова и Крячко. – Да вчера запарка у меня была. Высокое начальство расслабляться не дает, учит, значит, как правильно жить и работать… Ну это ладно, это отдельная тема, вас не касается. Значит, хотел я еще вчера с вас стружку снять, но не получилось, поэтому начну сегодня. Тоже объясню вам, как жить и работать… Так вот, как вы работаете, может быть, и весело, конечно, но уж больно резонанс велик. Икается потом долго.

– А что не так? – сделал невинное лицо Крячко. – Задержали опасного преступника, совершившего циничное убийство на территории почтенной больницы. Задержали по свежим следам. Честь нам и хвала, по-моему?… Разве нет?

Генерал иронически прищурил один глаз и посмотрел на Гурова, как бы призывая его в союзники.

– Ты слышал? – спросил он. – Вы, может, сюда за орденами зашли? Говорите, не стесняйтесь! Герои, понимаешь, невидимого фронта!

– Нет, немножко шумновато получилось, – поспешно добавил Крячко. – Тут мы признаем свои ошибки. И на награды не претендуем. Так, может, какую-нибудь маленькую премию за минувший квартал…

– А! Премию! – обрадовался генерал. – Так бы сразу и сказали. Премию я вам выпишу – так выпишу, что неделю чесаться будете! Вы что в больнице устроили? Погоня в стиле Рэмбо, драка, выбитые окна, испорченный инвентарь… Я уже не говорю о том, как упал после ваших художеств авторитет человека в форме. Главный врач уже жаловался в мэрию. Убытки, говорит, подсчитаю и счет в управление представлю…

– Знаешь, Петр, – с ленцой сказал Гуров, – главный врач там, похоже, жук еще тот. Не удивлюсь, что он на нас с Крячко вагон кирпичей спишет. Скажет, побили сотрудники МВД – ребром ладони… На него, кстати, инспекторов из МЧС наслать нужно, пусть безопасность объекта проверят. Он тогда прыть-то поубавит. А если серьезно, то без погони ничего не получалось. Слишком быстро все разворачивалось. Мы-то ведь всего лишь ехали со свидетелем потолковать, а тут перед нашим носом – убийство. И убийца – вот он, еще свеженький. Ну и что нам, по-твоему, нужно было делать?

– А на железной дороге обязательно стрелять надо было? – с неудовольствием спросил Орлов.

Крячко развел руками.

– Да я уж все в рапорте сто раз написал! – сказал он с обидой. – Как же не стрелять, когда он убегал? И убежал бы! А так ничего – сидит под надзором, показания дает. Плевые, правда, но кто же знал? А не стрелять, так это вообще стрелять разучишься…

– Поговори у меня! – пригрозил Орлов и повернулся к Гурову: – Значит, не признается, зачем убил?

– Почему не признается? – пожал плечами Гуров. – Признается. Ни минуты не запирался. У этого мужика, по-моему, голова с основательным ветерком. Как, впрочем, и у тех, кто заставил его провернуть это дело. Можно было предполагать, что этот олух засыплется. Хотя, с другой стороны, заказчик почти ничем не рисковал. Так на так получается. Рассказать он смог не больше, чем тот, кого он отправил на тот свет, если не темнит, конечно.

– Так что рассказывает-то?

– Сидели якобы с мужиками на какой-то стройке. Жестокое похмелье, естественно. Денег, естественно, нет. Тут подъезжают двое на иномарке. Одеты – люкс, разговаривают вежливо. Предлагают дело. Платят немного, но мужики и этому рады. Потребовали аванс, опохмелились и стали готовиться. «Москвич» где-то угнали. Кстати, хозяин до сих пор не хватился. А эта парочка дала мужикам полную наводку на осветителя театра, где Мария служит…

– Вот даже как! – оживился генерал. – Как она, кстати? Давненько не виделись. Надо бы мне к тебе в гости как-нибудь напроситься. Не бойся, с пустыми руками не приду!..

– Да для начальства у нас и у самих найдется, – улыбнулся в ответ Гуров. – Мария сама все время спрашивает, почему это, мол, Петра давно не видно?

– Да вот со временем беда! – с сожалением вздохнул Орлов. – Запарка за запаркой. А вообще надо выбраться! Вот через недельку, может быть, эх!.. Ну, давай, что там дальше? На хрена этим алкашам осветитель понадобился?

– Да им-то он совсем без надобности. Заказчикам он чем-то не угодил. Условие, однако, было – не убивать, а только «хорошенько отметелить, чтобы запомнил». Особое внимание обращалось, кстати, на машину. Машина у осветителя замечательная. Так вот, по условиям сделки ее трогать ни в коем разе нельзя было. А мужики под газом завелись, перестарались. И осветителя отметелили, и машину привели в негодность. Как отреагировал бы на эту вольность заказчик – неизвестно, потому что мужикам тут еще больше не повезло – как назло, мы с Марией этим переулком проезжали…

– Ну, про твои подвиги я уже наслышан, – перебил генерал. – И о напряженных отношениях с прокуратурой я тоже в курсе. Ты особо в голову не бери, потому что сам знаешь, как это бывает. Скажет кто-нибудь наверху «презумпция невиновности», и все начинают ее тут же искать, презумпцию эту… Вот теперь лежит их презумпция в морге, не нарадуется…

Он поднялся из-за стола, одернул мундир и, заложив руки за спину, прошелся в задумчивости по кабинету.

– Чепуха какая-то получается! Осветитель, из-за которого такой сыр-бор разгорелся! Что это за осветитель такой?

– Сам пока не разобрался, – признался Гуров. – Он только из комы вышел. А в театре его как человека не особенно хорошо знают. Вернее сказать, недолюбливают его в театре. Ходит такое мнение, что дрянь человек – заносчивый, ленивый и своенравный.

– Какого же черта они его держат? – удивился Орлов.

– Его туда по блату устроили, – пояснил Гуров. – Да и серьезных причин пока не было, чтобы увольнять. Меня другое удивляет – зачем он сам за театр держится? Ездит на «Ламборджини» – и свет на сцене ставит. Такое впечатление, что есть у него побочный заработок, не вполне законный и не вполне регулярный. Вот он на всякий случай запасную площадку себе и нашел. Возможно, и амбиции какие-то, связанные со сценой, имеются… Хотелось бы поговорить с ним лично, но пока это невозможно.

– А я слышал, вы в гольф-клуб мотались, – вспомнил генерал, – когда там это зверское избиение произошло. Что, есть какие-то совпадения?

– Видимых – никаких, – сказал Гуров. – Сходство меня настораживает. Может быть, слишком близко эти два случая расположились. За живое задело.

– Понятно, – хмыкнул генерал. – Там ведь жертва тоже в коме, говорят?

– Нет, там состояние тяжелое, но человек в сознании. Средний предприниматель, ничем особенным вроде бы не выделяется, но охотились за ним целенаправленно, это и свидетель подтверждает. Собственно, и он потерпевший, потому что ему тоже досталось. Завтра хотим показать ему нашего убийцу – вдруг опознает?

– И всего-то сходства, что за обоими шли целенаправленно! – задумчиво произнес Орлов и поднял глаза к потолку. – То есть в обоих случаях предполагается заказчик. Кстати, ты не объяснил, как этого вашего на убийство вербовали… Как его фамилия, кстати?

– Прянишников, – ответил Гуров. – Прянишников Василий Петрович, безработный. А у того, кого он убил, – фамилия действительно Смагин. Он и остальные фамилии назвал. Эти мужики поблизости все живут, не работают, занимаются тем, что день-деньской ищут деньги на выпивку. Почти все хоть раз, но отсидели. В общем, контингент самый ненадежный. Такие за пятерку убить могут. А насчет убийства с ними переговорили уже на следующий день. Разыскали в районе стройки и объяснили, что свидетеля надо аккуратно убрать, потому что пострадал мент, а за ментов особый спрос, и копать теперь будут со всей тщательностью. Выдали точное месторасположение Смагина и рекомендации, каким образом до него лучше добраться. Иначе, сказали, вас всех придется убирать… Ну, тут уж в ход пошел принцип – своя рубашка ближе к телу. Умри ты сегодня, а я завтра. Но тут вот что настораживает, – заметил Гуров многозначительно. – Заказчик быстро и оперативно собирает информацию. Уверен, что они и про больницу все выяснили. Проходной двор там, а не больница. Отсюда и готовность рискнуть. В конце концов, нас с Крячко могло там в этот момент и не оказаться.

– Или, к примеру, постеснялся бы я по этому гаду стрельнуть, – самодовольно вставил Крячко. – Задумался бы насчет презумпции невиновности, и ушел бы разбойник.

– Ладно, поговори мне! – цыкнул на него Орлов. – Умники! Скажите спасибо, что обошлось. Что же вы теперь собираетесь предпринять? Заказчик, я полагаю, теперь поостережется показываться в том районе, где эти паскудники отираются, но все-таки последить бы надо.

– Не думаю, что это поможет, – покачал головой Гуров. – Заказчик действительно будет теперь осторожничать, но это не значит, что остатки этой банды всегда будут у нас под руками. Разбегутся, как тараканы. Я отдал приказ задержать всю эту братву. Наши ребята сейчас их ищут. Сядут за решетку – разговорятся. Может, и по заказчикам чего-нибудь дельное вспомнят.

– А если не вспомнят?

– Значит, будем работать, – упрямо сказал Гуров. – И по ним, и по их жертвам.

– Во множественном числе? Ты себя, что ли, имеешь в виду? – хитро спросил генерал. – Ценный свидетель, что и говорить!

– Нет, я имею в виду потерпевшего Калинина, – хладнокровно сказал Гуров. – Того, которого на поле для гольфа отделали. Допустим, он тут и ни при чем, но преступления схожие. Стоит присмотреться пристальнее.

– Ну, присматривайтесь! – сказал генерал и погрозил пальцем. – Только без этих ваших штучек! Поменьше в прорезь прицела пяльтесь! А то у нас с вами другой разговор будет.

Ни Гуров, ни Крячко не восприняли последнее напутствие генерала слишком уж всерьез. Они слышали что-то подобное в течение многих лет. Орлов мог метать громы и молнии, но всегда прикрывал их обоих в трудную минуту.

Побывав с докладом у генерала, Гуров начисто забыл, что перед этим ему позвонил один знакомый, авторитетный бизнесмен, занимавшийся крупным строительством, и попросил побеседовать с одним своим родственником, молодым человеком, попавшим в серьезную неприятность. Гуров не любил подобного рода просьбы, может быть, оттого и эта быстро вылетела у него из головы.

Но едва он вернулся к себе в кабинет, как позвонил дежурный и поинтересовался, действительно ли Гуров назначил встречу гражданину Лагутину.

– Без повестки, товарищ полковник, и объяснить толком ничего не может. И вид какой-то дерганый. Не нравится он мне.

– Выписывайте пропуск! – вздохнул Гуров. – Говорят, есть у этого Лагутина причины дергаться. Пусть поднимается – разберемся.

При ближайшем знакомстве Лагутин произвел на Гурова не самое плохое впечатление. Он казался сильно встревоженным, но вел себя сдержанно и тактично, хотя рассказ его получился довольно откровенным. По-видимому, Лагутину было совсем не просто сообщать о себе некоторые факты, но он держался стойко.

Рассказ его в большой степени заинтересовал Гурова, а упоминание о газете со статьей про избиение в гольф-клубе просто взволновало. Он даже не усидел на месте.

– Значит, вам в качестве некоего свидетельства предъявили эту газету? Именно эту статью? Очень интересно! Она у вас с собой? Ах, вы ее выбросили! Не очень благоразумно – ведь на этой газете могли остаться отпечатки пальцев… Ну, впрочем, что выросло, то выросло. Это не самое важное.

Лагутин с недоверием посмотрел снизу вверх на Гурова и поинтересовался:

– А вы в самом деле сумеете мне помочь?

Гуров, нахмурившись, уставился на него.

– Что значит – сумеете? – резко сказал Гуров. – Вас что-то не устраивает? Зачем вы ко мне пришли в таком случае?

– Нет, я просто решил, что какое вам дело до моих проблем, – устало ответил Лагутин. – Тем более что я сам напортачил. Я бы и не пришел. Это дядька меня заставил. С ним не поспоришь.

– Да, с Борисовым спорить трудно, – согласился Гуров. – А что касается вас, то могу твердо сказать одно – давление, которое оказывают на вас эти люди, выходит за рамки законности и заслуживает наказания. Если же, не дай бог, они зайдут слишком далеко – мы примем самые серьезные меры. Здесь есть один нюанс. Ваша история, кажется, имеет отношение к делу, которым мы сейчас занимаемся. Значит, это не только ваши проблемы, улавливаете?

– И вообще, когда кто-то кое-где у нас порой… – засмеялся полковник Крячко, – то это никак не может быть проблемой только одного человека. Это проблема общая. Но вообще вы, можно сказать, в точку попали со своей газетой. Кстати, не помните хотя бы, как она называлась?

– Не помню, – с сожалением признался Лагутин. – Я так расстроился, что мне не до названия было. Какая-то цветастая, толстая. Но я сейчас даже не вспомню, в какую урну ее бросил.

– Ладно, оставим в покое газету, – махнул рукой Гуров. – Давайте вернемся к сегодняшним реалиям. Значит, вы теперь находитесь под постоянным прессингом? Это одни и те же люди?

– Мне трудно судить, я не слишком хорошо запоминаю лица. Но, скорее всего, в обоих случаях это были одни и те же люди. Во всяком случае, у меня возникло именно такое ощущение.

– А с банковскими служащими вы не пытались войти в контакт? Ну, как-то прояснить ситуацию, не пытались решить проблему по-хорошему?

Лагутин криво усмехнулся.

– Положим, я-то не пытался, – сказал он. – Потому что не вижу реальных способов такого решения. Зато из банка мне названивают регулярно. Разговаривают ласково, но намеки делают вполне определенные. Хотя придраться нельзя – в принципе, они правы: долги нужно платить.

– Да, долги платить нужно, – подтвердил Гуров. – Кстати, еще один нюанс. Вот как раз в этой части мы вам вряд ли сумеем чем-то помочь. Поскольку ваши расчеты с господином Костенковым не подтверждены документально, вряд ли удастся доказать факт мошенничества с его стороны. Понимаете, о чем я говорю?

– С этой тварью я постараюсь сам разобраться, – сквозь зубы сказал Лагутин. – Мне бы только найти его, а то он как в воду канул.

– Надеюсь, разбираться собираетесь без применения бейсбольного инвентаря? – строго спросил Гуров.

– Это уж как получится, – сказал Лагутин, храбро глядя в глаза Гурову. – Я по его милости который день уже на грани… Тут не до этикета. Тут по любому деньги возвращать придется – хоть по-хорошему, хоть по-плохому. А где их брать?

– А ты, парень, горячку не пори все-таки! – по-отечески заметил Крячко. – А то у тебя получается, как в сказке – хвост вытащил, нос завяз… Ты потом подробные координаты своего дружка мне дай. Попробую его по нашим каналам поискать. Не отчаивайся, твои проблемы не самые неразрешимые. Стреляться, во всяком случае, не рекомендую.

– Стреляться мне не из чего, – серьезно сказал Лагутин. – У меня только газовый пистолет. Я теперь с ним хожу – на всякий случай.

– Ну ходи, – разрешил Крячко. – От этого, я думаю, вреда большого не будет.

– Ну, хорошо, а с дядей не пробовали обсудить этот вопрос? – поинтересовался Гуров. – Дело, конечно, не мое, но если попробовать как-то договориться по-родственному… По-моему, это наиболее реальный вариант. Анатолий Борисович, насколько мне известно, человек не бедный.

– Он не бедный, – согласился Лагутин. – Но принципиальный. А меня на дух не переносит. Удивительно, что меня в этот раз выслушал.

– Ну, по-моему, это уже не первое чудо с его стороны, – заметил Гуров. – Насколько я понимаю, именно дядя выступил поручителем, когда вы брали в банке кредит?

– Да, это верно, – несколько смущенно сказал Лагутин. – Он и тогда мне помог. А я, видите… В общем, я больше даже заикаться не хочу ни о какой помощи.

– Зря! – вставил Крячко. – Вот это зря. Это гордыня, молодой человек. Тяжело, понимаю. Так наделаете глупостей – потом еще тяжелее будет.

– Постараюсь не наделать. Я же пришел к вам. Думаете, мне сильно хотелось?

– Нет, не думаем, – улыбнулся Гуров. – По своей охоте к нам редко ходят. Но вы очень правильно сделали, что пришли. Жаль, мы не знали всех обстоятельств. Нужно было вас предупредить. Не хотелось бы, чтобы о вашем визите знали те, кто за вами следит.

– А чего меня предупреждать? – хмыкнул Лагутин. – Я и сам сообразил. Вы имеете в виду, не притащил ли я за собой «хвост»? Вроде не должен. Я сюда на метро добирался, нарочно три пересадки делал, проверял. Никого вроде не заметил. Да и не особо они скрывались. Они, наоборот, стараются сделать так, чтобы я про них не забывал.

– Ну что же, это хорошо, ежели так, – заключил Гуров. – Тогда это упрощает дело. А вы, как только заметите, что на горизонте опять появились соглядатаи, звоните вот по этому телефону. Мы подключимся и постараемся проверить, что это за люди. Стопроцентной гарантии вашей безопасности дать не могу, но обещаю, что мы приложим все усилия, чтобы в кратчайшие сроки прекратить этот беспредел. С вашей стороны требуется лишь хладнокровие, внимательность и дисциплина.

– Я попробую быть хладнокровным, – пообещал Лагутин. – Но стопроцентной гарантии тоже не даю.

– Нас и девяносто девять устроит, – засмеялся Крячко. – По моему разумению, предприниматель обязательно должен быть хладнокровным и расчетливым. Иначе какой же он предприниматель?

– Как видите, предприниматели тоже разные бывают, – мрачно сказал Лагутин. – Хотя, наверное, правильно меня кинули. Нечего мне такому в бизнесе делать.

– Держи хвост пистолетом! – посоветовал Крячко. – Уныние – тоже тяжкий грех. Люди в борьбе или закаляются, или ломаются. Значит, нужно закаляться. А к дядьке сходи! Во-первых, поблагодари за то, что он тебя к таким умникам, как мы, послал, а во-вторых, удочку забрось насчет своего долга.

– Вообще-то он что-то такое говорил, – вспомнил Лагутин. – Обещал помочь.

– Ну вот видишь! – воскликнул Гуров. – Я же говорил! Не все так уж плохо, верно?

Лагутин в ответ на это только пожал плечами. Ему картина виделась несколько иначе, но настаивать он ни на чем не стал, взял у Гурова номера телефонов, распрощался и ушел.

– Черт побери! А здесь что-то наклевывается! – заявил полковник Крячко, когда они с Гуровым остались одни. – Не знаю, правда, имеет это отношение к вашему с осветителем случаю, но у безобразия в гольф-клубе есть, оказывается, какая-то своя замысловатая подоплека!

– Да, и кажется, это финансовая подоплека, – подхватил Гуров. – Впрочем, тут-то как раз ничего удивительного нет. Интересно, кто именно решает подобным путем финансовые вопросы и в каких случаях. Еще раз убеждаюсь, что история, которая произошла в гольф-клубе, не зря привлекла мое внимание. Нужно как можно скорее побеседовать с обоими потерпевшими. Кстати, сегодня жена как раз собиралась навестить своего коллегу по сцене. Говорят, он уже в состоянии шевелить конечностями и воспринимать человеческую речь. Для серьезной беседы, думаю, еще рановато, но сам факт обнадеживает. Пожалуй, позвоню Марии прямо сейчас – поинтересуюсь, навещала ли она Пчелинцева и как прошла встреча…

Гуров набрал номер мобильного телефона жены и подмигнул Крячко. Но через несколько секунд на лице его появилось выражение беспокойства.

– Не отвечает, – пробормотал он. – Если только она на сцене сейчас… Да нет, сейчас она уже должна быть свободна. Не понимаю…

Он уже начал тревожиться по-настоящему, но тут на вызов ответили. Необычно возбужденный голос Марии произнес:

– Гуров! Это здорово, что ты позвонил! Собственно, я сама собиралась тебе звонить, но увлеклась и…

– Кем это ты там увлеклась? – грозно спросил Гуров, у которого при звуках голоса жены сразу поднялось настроение.

– Я еще не знаю, кем, – таинственным тоном ответила Мария. – Мне кажется, ты должен сам сюда подъехать. Строго говоря, мне приходится выполнять за тебя твою работу.

– Не понял! – Гуров опять начал беспокоиться – Мария говорила действительно что-то непонятное.

– Я сейчас в районе Останкина, – торопливо пояснила Мария. – Он, кажется, едет в сторону проспекта Мира. Я еду за ним на своей машине, и мне трудно разговаривать, потому что тут большое движение, а мне надо рулить.

– Кто он?!

– Не знаю, – с досадой сказала Мария. – Одним словом, это связано с Пчелинцевым. Потом все объясню. По-моему, тебе нужно поторопиться.

– Бегу сломя голову, – сказал Гуров уже отключившемуся телефону.

Крячко вопросительно на него взглянул. Гуров пожал плечами.

– Не знаю, что случилось, – сказал он. – Но мы немедленно выезжаем.

Глава 6

Нельзя сказать, чтобы это тянуло на скандал, но скандальная атмосфера, безусловно, возникла, как только Мария Строева предложила направить делегацию в больницу, чтобы проведать пришедшего в себя осветителя сцены Лешу Пчелинцева. Делегация должна была насчитывать не более четырех человек вместе с самой Марией, но в полной мере представлять все слои театрального коллектива, то есть актеров, рабочих сцены и администрацию.

Первым внес напряжение «командир» осветителей – Пашков Петр Иванович, человек авторитетный, принципиальный, с четверть века проработавший в театре и считавший его своим вторым домом.

– Как хотите, Мария, – сказал он, – а я не пойду. Вас я уважаю и боготворю, но к этому вертопраху не пойду ни за какие коврижки. И знаю, что не по-христиански, а все равно не пойду, потому что есть такие люди, от которых одна суета на этом свете. Одна суета и враждебность. Вот Пчелинцев как раз такой человек и есть. И не в сочувствии он нуждается, а в хорошем уроке. Получил он свое. Жив остался – уже хорошо, прости меня, господи!

После такого горячего выступления ряды желающих совершить милосердие стали редеть на глазах. Все под разными предлогами ссылались на занятость, на нездоровье, на слабые нервы и черт знает на что еще. В конце концов Мария не выдержала и высказала все, что думает о коллегах, безо всяких экивоков.

– Стыдитесь! – сказала она. – Говорим на сцене о высоких чувствах, ломаем дурака перед журналистами, а сами не способны на простую человеческую жалость! Какая разница, в каких отношениях вы были с человеком, у которого случилась такая трагедия? Все-таки он работал рядом с нами несколько месяцев…

– Не работал, а мучился, – ядовито вставил при этом Пашков. – И других мучил.

Мария метнула на него гневный взгляд и заявила, что была лучшего мнения о коллективе, но теперь у нее открылись глаза и она знает, с кем на самом деле имеет дело.

– Бездушные, самолюбивые! – сказала она. – Поступайте как хотите, знать вас больше никого не желаю!

Сказано это было, конечно, сгоряча, но впечатление произвело немалое, особенно на гостя из Италии, режиссера Паоло Баттини, который из-за незнания местных реалий не очень хорошо вник в суть конфликта, но целиком встал на сторону Марии. В конце концов именно он спас положение, с энтузиазмом войдя в состав «делегации». Он да еще Булыкин, тридцатипятилетний актер, всю жизнь подвизавшийся на вторых ролях, человек великодушный и сильно пьющий.

Им кое-как удалось умерить гнев Марии и в какой-то мере снять напряжение, возникшее в коллективе. Накупив полагающихся в таких случаях гостинцев, они на машине Марии поехали в больницу.

Строго говоря, посетителей к Пчелинцеву еще не пускали, но прославленной Марии Строевой не смог отказать даже строгий, неулыбчивый доктор с тяжелым взглядом из-под седых бровей. Переодевшись в белые халаты, актерская троица отправилась в палату.

– Я, пожалуй, сам вас провожу, – заявил доктор, озабоченно хмуря лоб. – А то, чего доброго, на вас сейчас все отделение сбежится! Я сам ваш поклонник, но работа есть работа. И пациент, кстати, сложный – не хотелось бы, чтобы присутствовали лишние эмоции.

Такая строгость произвела на гостей большое впечатление, и они отправились за седым доктором, притихшие и преисполненные благоговения.

Каково же было удивление Марии, когда уже на пороге палаты, едва доктор распахнул перед ними дверь, она услышала, как какой-то незнакомый мужчина, высокий, спортивного телосложения, на плечах которого едва сходился взятый напрокат халат, говорит погруженному в белоснежные простыни Пчелинцеву:

– Итак, в ближайшие два дня. Полагаю, что вы все поняли и повторять такой опыт вам больше не захочется. Поэтому говорю вам – прощайте. Дураком будете, если захотите увидеть меня еще раз.

Произнесено это было совсем негромко и предназначалось только для ушей Пчелинцева, но у Марии был великолепный слух, и она ясно расслышала все до последнего слова. По правде говоря, отреагировала она довольно банально – она просто растерялась. Тем более что доктор рядом с ней страшно засопел, решительно шагнул вперед и гневно загремел:

– Что происходит?! Кто позволил?! Где медсестра? Почему в палате посторонние? Ну-ка, уважаемый, немедленно покиньте помещение! Дважды повторять не буду – просто спущу вас с лестницы, собственноручно!

Спортивного вида мужчина нисколько не смутился. Он смерил врача спокойным оценивающим взглядом и расплылся в извиняющейся улыбке.

– Прошу прощения, доктор! – сказал он дружелюбно. – Не хотел ничего плохого. Просто взглянуть на дальнего родственничка. Кто же поддержит лучше родного человека? Я, право, даже не знал, что это запрещено. Но раз нельзя, я немедленно ухожу. Еще раз приношу свои извинения!

Он слегка поклонился и пошел к выходу, всматриваясь в лицо Марии, которая, застыв, продолжала стоять на пороге. Наконец этот странный человек понял, что глаза его не обманывают, и тут же улыбка на его лице сделалась сияющей, как у студента, сдавшего самый каверзный экзамен.

– Боже мой! Мария Строева собственной персоной! – произнес он с восхищением. – Просто волшебство какое-то! Подарок судьбы! Я ваш горячий поклонник. Жаль, что при таких обстоятельствах… Я был просто обязан сейчас вручить вам букет самых прекрасных цветов. Позвольте в знак почтения хотя бы поцеловать вашу божественную руку!..

И прежде чем сама Мария, да и все остальные в палате успели опомниться, он наклонился и, бережно взяв тонкие пальцы Марии в свои громадные лапищи, поднес их к губам. Прикосновения его губ Мария даже не почувствовала – так у нее перехватило дух от мимолетного взгляда незнакомых пронзительных глаз. Во взгляде этого человека читались железная воля и абсолютная уверенность в себе.

Поцеловав руку, он сразу вышел. Вышел за ним следом и доктор, которому не терпелось дать хороший нагоняй персоналу, который выставил его в дурацком свете. Многоопытный Булыкин негромко заметил:

– Обычное дело. Дал человек на лапу медицинской сестре – она его и пустила. По-человечески понятно. И доктора понять можно. По справедливости на лапу ему давать нужно было…

– Что за ахинею вы несете, Булыкин? – рассердилась Мария.

Однако замечание коллеги привело ее в чувство. Мария вспомнила все, что говорил Гуров по поводу Пчелинцева, и мигом бросилась к больничной койке.

– Здравствуй, Леша! Как ты себя чувствуешь? – спросила она, вглядываясь в желтоватое, исхудавшее лицо осветителя. – У тебя неприятности? Кто это у тебя сейчас был? Чего ему нужно?

Выглядел Пчелинцев и в самом деле неважно, и не только за счет травмы. В глазах его были такая тоска и отчаяние, будто ему только что объявили смертный приговор. Однако на вопросы он отреагировал довольно своеобразно. Губы его скривились в издевательской гримасе, и он пробормотал, отворачиваясь:

– Смотри-ка, родной коллектив не забывает! Фрукты принесли, ягоды? Трогательно! Это мне сейчас как раз больше всего нужно – ягоды-фрукты… По велению сердца действуете или по профсоюзной линии?

Эти язвительные слова никак не сочетались с тем довольно жалким тоном, каким они произносились. Мария несколько секунд всматривалась в беспомощную фигуру, съежившуюся под одеялом, а потом неожиданно бросила сопровождавшим ее мужчинам:

– Ну-ка, пообщайтесь пока, а я сейчас, мигом! Нужно кое-что выяснить!

Она почти бегом покинула палату и, не обращая внимания на удивленные взгляды, устремленные на нее со всех сторон, помчалась по коридору. У выхода она опомнилась и подскочила к большому окну, выходившему к площадке у входа. Внизу по направлению к воротам с невозмутимым видом шагал широкоплечий мужчина в темном костюме, тот самый, что только что целовал ее руку.

Мария бросилась к лифту. Он задерживался, и Мария бесстрашно побежала вниз по лестнице, каждую секунду рискуя сломать высокие каблуки на туфлях.

Однако спуск закончился удачно. Пересекая вестибюль, она сняла на бегу халат и вручила его какой-то ошеломленной санитарке. Уже на крыльце сквозь прутья чугунной ограды заметила, что интересующий ее мужчина садится в приземистую темно-синюю машину. Сдерживая нетерпение, стараясь не привлекать к себе внимания, Мария вышла за территорию больницы и, усевшись в свою машину, завела мотор.

Темно-синий автомобиль – кажется, это был «Ниссан» – отъехал от тротуара и аккуратно вписался в поток машин, движущихся в направлении Останкина. Мария рванула за ним следом.

Строго говоря, она не вполне представляла себе, что ею движет и что она собирается делать дальше. Просто у нее до сих пор звучали в ушах спокойные, но до предела жестокие слова, которые особенно странно было слышать у постели тяжело больного. В одном она не испытывала никаких сомнений – этот неприятный и явно опасный человек не имел никакого отношения к родне Пчелинцева. Это была просто отговорка. А явился он в больницу с какой-то серьезной целью, и эта цель могла быть связана с тем инцидентом, что привел Пчелинцева на больничную койку. Даже наверняка связана. Детали такой версии требовали осмысления, но в общих чертах Марии все было ясно – Пчелинцеву опять угрожают, а ее Гуров ничего об этом не знает.

Присутствовал в ее поведении и еще один мотив, личный. В тот злосчастный вечер пострадал не только Пчелинцев, но и ее муж тоже. Как натура эмоциональная, Мария мечтала о мести. Не обязательно, чтобы пролилась кровь, но обидчики ее мужа должны быть наказаны – она знала это твердо. К тому же Мария, как и полагается хорошей жене, за годы супружества невольно впитала многие привычки своего мужа, а уж он-то, будьте уверены, кинулся бы сейчас в погоню безо всяких рассуждений!

Впрочем, называть это погоней было бы явным преувеличением. Даже самый захудалый кинорежиссер сморщил бы нос от такой погони. Просто Мария тихо, со скоростью примерно сорок километров в час, ехала по московским улицам за темным «Ниссаном», а он примерно с той же скоростью ехал перед ней. Их разделяло не более десятка машин. Ситуация была самая банальная и ничем не примечательная. В глубине души Мария даже сожалела об этом. Если бы так случилось, она бы с превеликим удовольствием погонялась сейчас за этим типом – с визгом покрышек, с треском врезающихся друг в друга автомобилей, с проскакиванием на красный свет и прочими атрибутами боевика. Подобных ролей ей никогда не предлагали, а попробовать очень хотелось. Правда, вряд ли такую эскападу одобрил бы Гуров, да и на самом деле она бы, скорее всего, проиграла в такой гонке, но отчего не помечтать, если представился случай?