Текст книги "Последнее письмо поэта"

И трое человек, один из которых сразу же оказался у Осинцева за спиной, отрезая его от двери. Выражение лиц у двух других тоже ничего хорошего не предвещало. Так на возможных партнеров по делу не смотрят. Так смотрят на фраеров, которых собираются… ясно, что.

Вот когда Сергей понял, что влип, и влип крепко! Что его предали и пытаются нагло кинуть. Что миром разойтись не удастся. Что придется защищать свою добычу, а возможно, и жизнь. Все эти малоприятные мысли за какую-то секунду мелькнули у него в голове.

И точно, правильного базара не получилось.

Совсем даже наоборот. От него потребовали немедленно отдать документ и сматываться, пока отпускают. В самом оскорбительном тоне потребовали, в таких выражениях, за которые на зоне принято выпускать оскорбителю кишки. Такие слова следует вбивать в глотку, чтобы ни у кого не возникло желания их повторить.

Ему ясно давали понять: с ним считаются не больше, чем с окурками и рваными тряпками на полу.

В глазах Осинцева зажглись характерные огоньки, скулы порозовели: пошел залповый выброс адреналина. Сергей знал и любил это особое состояние, в котором сливаются воедино предвкушение смертельной схватки, пьянящий боевой азарт, манящая и в то же время слегка пугающая жажда драки… Сердце гулко и тяжело заколотилось о ребра, кулаки сжались сами собой, налились свинцовой тяжестью, ногти впились в ладони, на шее набухла синяя жила, напоминающая цветом наколки, обильно украшавшие тело Сергея Осинцева.

В такие мгновения смерть кажется совсем не страшной, в нее просто не веришь. Там, в лагере, такое состояние пару раз выручало его в предельных, пиковых ситуациях. Позволяло не только выжить, но и победить.

Что, если бы он сразу же согласился, размышлял Осинцев теперь, лежа в больничной палате. Остался бы цел и невредим? Да вот фигушки! Точно так же списали бы. К чему им свидетель? Кроме того, не мог он согласиться, гордость не позволяла: даже помойная кошка царапается, когда у нее из пасти хотят выхватить кусок! Он – не кошка, у него за спиной две ходки по серьезным статьям, и добыча, которую так нагло собирались отнять эти трое, досталась ему не так просто. Она уже обильно полита кровью! И кровь эту пролил он, Сергей Осинцев! Получается, лишь для того, чтобы остаться с носом? Нет, этому не бывать! Мы еще посмотрим, кто здесь круче!

Он хорошо помнил, как его захлестнуло волной тяжелого бешенства, точно так же, как двумя неделями ранее… Горечь обиды и бешенство – плохие советчики, в этом он успел убедиться, подъезжая к Москве. Когда осознал, что натворил. Ведь если бы не его дурацкий срыв, если бы он был выдержаннее и хитрее, то сегодняшняя встреча просто не понадобилась бы.

Он просчитался. Теперь за просчет предстояло платить. Дорогой ценой.

На этот раз противники у него были куда опаснее. Он видел, как двое – тот, который у двери, и еще один, длинный, как жердь, стоящий рядом с Сергеем, – многозначительно перемигнулись. Сейчас начнется!.. Никаких сомнений относительно их намерений у Сергея не оставалось. Базар закончился. Теперь можно было только драться, чтобы продать свою жизнь подороже.

Как и две недели назад, Осинцев действовал импульсивно, не рассуждая. Была в его характере такая черта, и не раз она сильно подводила Сергея. С другой стороны, терять было нечего! Он пошел на прорыв, и – сыграл свою роль фактор неожиданности! – удача едва не улыбнулась ему.

Осинцев ударил невысокого крепко сбитого русоволосого мужчину, судя по всему, главного в этой тройке, без предупреждения, с разворота, в солнечное сплетение. Попал! Этот удар у Сергея Осинцева был отлично поставлен. Мужчина охнул, скрючился и медленно опустился на грязный пол полуподвала. Где-то с минуту он толком вздохнуть не сможет, не то что драться. Теперь против Сергея оставались только двое.

Не теряя ни секунды, Оса молниеносно выбросил вперед прямую правую руку со скрюченными, словно когти хищной птицы, пальцами, целясь в лицо длинного. Отличный удар из лагерного арсенала! А в левой руке Осинцева уже оказался выхваченный из кармана шведский подпружиненный выкидной нож, его излюбленное оружие. Щелчок – и клинок выскочил из рифленой рукоятки, встал на фиксатор. Теперь так просто Осу не возьмешь. У него острое стальное жало появилось.

Длинный, спасая глаза от удара растопыренными пальцами, неуклюже отшатнулся, потерял равновесие. Сергей на ходу ударил его носком кроссовки в голень, под коленную чашечку. Очень удачно ударил, знал, куда бить: длинный зашипел от острой боли, опрокинулся на спину, вновь сбивая на пол начавшего подниматься крепыша. Осинцев тенью метнулся к выходу. Пусть ненадолго, но противник у него только один! Лишь бы миновать его, вырваться на лестницу и затем на улицу, а там ни черта они его не догонят! Стволов у них, похоже, нет. Да и не станут они в шесть часов вечера пальбу в центре Москвы затевать, даже если и имеется у кого-то ствол.

Поглядим еще, кто здесь козел! А там можно будет и с Николаем по душам покалякать. В том же стиле, как он поговорил с Иннокентием Кайлинским. И, если повезет, с теми же последствиями.

Ну, на рывке! Удача с нами! В два прыжка Сергей преодолел расстояние, отделяющее его от двери. Перебросил нож в правую руку, сделал обманный финт. Замахнулся сверху, желая только одного: чтобы враг испугался, отступил, перестал загораживать путь. Убрался с дороги.

Нет, не получилось. Все резко пошло наперекосяк. Тот, перед дверью, оказался куда как не прост, и опыт подобного рода жестоких стычек у него, похоже, был изрядный. Он не запаниковал, не растерялся, резко уклонился вправо, сблокировал верхний удар предплечьем и поймал кисть Осинцева в прямой захват, нанося при этом Сергею удар коленом в пах.

Ничего страшного, вообще-то говоря. Оса успел прикрыться, развернув бедро навстречу удару. Грамотный получился блок. Ударил сам свободной левой рукой, целя противнику в переносицу. Но не попал, тот оказался на удивление вертким, успел уйти, так что кулак Осинцева лишь мазнул вскользь по виску врага. Если бы драка шла один на один, у Сергея имелись бы неплохие шансы одолеть своего противника: Осинцев был тяжелее, сильнее, пожалуй что и опытнее. А то, что куда злее – это точно. Злость и решимость в драке не на жизнь, а на смерть очень, очень многое значат, дают громадное преимущество. Там, за колючей проволокой зоны, драться ему приходилось частенько. Смолчать, стерпеть оскорбление – себе дороже выходило. Сергей недаром проходил жестокую школу выживания, драться он умел.

Но вот времени у Осинцева не было. Потому что те двое у него за спиной уже пришли в себя, поднялись на ноги. Зрителями происходящего они оставаться явно не собирались. Активно вмешались в действие…

Проклятье! И еще раз проклятье: ведь его прорыв почти удался! Эх, если бы Сергей был не один, если бы кто-нибудь прикрывал ему спину, держал тыл! Тогда еще неизвестно, как бы все закончилось. А так… Это только в дурацких боевиках один человек с легкостью необычайной от троих отмахивается. В жизни, увы, таких чудес не бывает.

Длинный повис у Сергея на левом плече, лишая подвижности. Правая рука Осинцева с зажатым в ней ножом так и оставалась в захвате. Единственное, что еще успел сделать Сергей, это изо всех сил ударить пяткой по своду стопы долговязого, ломая тому хрупкие косточки свода и пальцев правой ноги. И услышать громкий вскрик своего врага.

Затем тело Осинцева пронзила обжигающая боль. Раз. И еще раз. Это постарался тот русоволосый крепыш, которого Осинцев свалил первым ударом. Хорошо постарался… Мир перед глазами Сергея подернулся туманной пеленой, пробиваемой сполохами зеленоватых молний. А потом исчез.

Жаль, что не навсегда! Но судьба распорядилась так, что окончательный расчет с этим миром был для него отложен. Теперь было совершенно ясно – ненадолго.

Он совершенно не помнил, как два часа спустя, очнувшись в луже крови, сумел доползти до двери и выбраться на лестницу. Там он снова потерял сознание и вторично очнулся уже в больнице. В совершенно непривычной для себя роли потерпевшего.

На бледно-сером, предельно исхудавшем лице Сергея Осинцева проступила тень усмешки. Эх, крысы, мародеры натуральные!.. Надо же – подобрали и уволокли его шведский выкидушник, пожадничали… Хороший ножик был.

Кто он такой, менты вычислили в тот же день. Наколки характерные, вроде восьмиконечных звезд на коленях, перстней на пальцах обеих рук и церковки на груди. На спине улыбающаяся кошачья морда наколота. Кот. Коренной Обитатель Тюрьмы, если кто не знает.

Чего там, пока его везли в приемный покой «четверочки», так успели пальчики откатать, даром что он без сознания был. А установить его по дактилограмме – дело простейшее. Вот его и установили. Он, кстати, не скрывал, когда очнулся, и увидел на стуле перед кроватью молодого мужичка в кителе с капитанскими погонами: да, Осинцев Сергей Павлович, семьдесят первого года рождения. Да, постоянно проживает в Кислогорске. Да, дважды судим. Но то – дела прошлые, а сейчас он чист, как поцелуй младенца. Что делает в Москве? Да вот, захотелось в Мавзолей Ленина зайти, пионерское детство вспомнить. Давненько в Мавзолее не бывал. Кто его порезал и за что? Понятия не имеет, эти отморозки забыли представиться. Ткнули его ножичком дважды, и вся любовь. Манеры у них мерзкие такие, незнакомых людей ножичками тыкать. Нет, в лицо он нападавших не запомнил. И сколько их было, забыл.

А все же, как он думает, почему некие незнакомые отморозки напали именно на него?

Кто ж их знает, отморозков? Может, нарики в ломке… Они, когда на дозу не хватает, за десять копеек прирезать могут.

Не пропало ли у него чего?

Нет, ничего не пропало. Наверное, потому, что ничего сколько-нибудь ценного у него при себе не было.

Ох, знали бы менты, что у него было и что пропало! Одно хорошо, со злобной иронией думал Сергей: крысы польстились на его выкидушник, утащили его. Иначе упомянули бы менты про выкидушник. Так что он совершенно, ну совершенно чист! Ничего не пришьете, граждане начальники. Я был безоружен, я даже сопротивляться толком не мог. Наехали, понимаете ли, как самосвал на кошку…

Но он осознает, что, независимо от его желания, уголовное дело по факту нанесения ему тяжких телесных повреждений придется заводить?

Отчего же, осознает. Во всю спину. Не маленький. Заводите, гражданин начальник, у вас работа такая. А вот относительно сотрудничества со следствием – извините!.. Рад бы со всей душой, но не видит он, чем бы мог следствию помочь. Вот если бы это не его, а он кого-нибудь перышком пощекотал, тогда обязательно помог бы. Чистосердечным признанием и раскаянием. Но в данном случае признаваться и раскаиваться ему решительно не в чем. Ведь не является же с его стороны нарушением закона то, что он дважды получил ножом в бок? С каждым может случиться, время такое дурацкое на дворе. Плохо мы еще воспитываем подрастающее поколение! Куда только милиция смотрит! Почему подрастающее? Ему так показалось. Что щенки на него напали, малолетки. Да и не режут серьезные люди незнакомцев ни с того ни с сего.

Вообще говоря, не стоит ли гражданину начальнику отцепиться от тяжело раненного человека? Который, может, желает о чем-то возвышенном подумать, а не на милицейскую форму любоваться? В свое время налюбовался досыта. Не стоит ли дать тяжело раненному человеку помереть спокойно?

В течение первых полутора месяцев мерзкого больничного существования – жизнью это назвать язык не поворачивается! – его еще дважды вяло и нехотя пытались разговорить люди в погонах. Он так же вяло отбрехивался, ерничал, находя в таком тоне даже какое-то извращенное удовольствие.

А потом менты махнули на него рукой. Просто он их совершенно перестал интересовать. Так… Очередная жертва межбандитской разборки, бывший зэк, который не хочет выдавать порезавших его дружбанов. Или заезжий гастролер, решивший удивить Москву лаптями и нарвавшийся на столичных крутых парней, которые гастролеров страсть как не любят. Видели-перевидели. В любом случае оперативного интереса он не представляет, потому что натворить Осинцев, как полагали московские милиционеры, ничего не успел. Это с ним натворили. А если он не желает откровенно сказать, кто натворил и за какие грехи, так это его право.

Как говорится, баба с воза – кобыле легче.

Дел и так выше крыши. Дьявол бы с ним, с Сергеем Осинцевым. Инкриминировать ему нечего. Выживет – его счастье, помрет, что скорее всего, – не велика потеря для России. Однако в больнице Осинцева оставили, не на улицу же его выкидывать. И – ирония судьбы! – поскольку числился он потерпевшим, а уголовное дело закрыто не было, расходы на его лечение и питание, весьма солидные расходы, оплачивало МВД.

Но – и вот это очень важно! – сведения о том, где сейчас находится дважды в прошлом судимый житель Кислогорска Сергей Павлович Осинцев по кличке Оса и чем он в данный момент занимается, в информационной сети столичного ГУВД были.

Где находится? Лежит в хирургическом отделении Четвертой городской клинической больницы. Помирает потихоньку, такое вот занятие. Как помрет окончательно – спишем дело в архив и вздохнем с облегчением.

Весь вопрос заключался в том, заинтересуется ли кто-нибудь Сергеем Осинцевым, пока он еще жив. Но кто? Кому Осинцев нужен?

Однако им заинтересовались.

Глава 4

Станислав Васильевич Крячко терпеть не мог воздушного транспорта: при взлете и посадке его мутило и болела голова. Как-то раз он сказал Гурову, что самолет и в самом деле здорово сокращает время: за два часа можно потратить то, что заработал за две недели, а, кроме того, если бы создатель хотел, чтобы люди летали, он позаботился бы снабдить их крыльями. Кроме того, Станислав упорно не мог понять: как это такая махина тяжелая летает?! Все время ему казалось, что самолет вот-вот грохнется на землю.

Вот и сейчас, когда аэробус «Як-42», клюнув носом, пробил низко нависшие над столицей облака и вышел на пологую посадочную глиссаду, желудок Станислава болезненно сжался и подпрыгнул куда-то к самому горлу, а во рту появился мерзкий медный привкус. Уши заложило, аэробус катился, как салазки с горки, то и дело ухая в воздушные ямы. Еще пять минут мучений, пока самолет не приземлится в Быково.

При всем при том настроение у полковника Крячко все же было отличным! Суточная командировка в Кислогорск дала хорошие плоды. Одна из сторон придуманного генералом Орловым «сыскного треугольника», похоже, начала поддаваться давлению.

Позавчера, после совещания в генеральском кабинете, они с Гуровым поднялись к себе и, не откладывая дела в долгий ящик, воспользовались советом генерала. Им повезло: почти сразу обнаружилось, что в одном из мест, о котором упоминал Орлов, в начале сентября случилось необычное событие с явственно криминальным оттенком. В Кислогорске, а этот кавказский город тесно связан с жизнью и тем более смертью Михаила Юрьевича Лермонтова.

Да ведь и в обрывке документа, оставшемся в судорожно сжатом кулаке Аркадия Арзамасцева, были слова: «Снова пишу вам из этого дрянного южного городишки». Из какого городишки, не из Кислогорска ли? И если письмо по каким-либо причинам не было отправлено в Тарханы, то оно вполне могло всплыть именно на Кавказе!

Точности ради стоит отметить, что событие, на которое обратили внимание сыщики, случилось не в самом городе Кислогорске. На пути из Кислогорска в Москву.

…Одиннадцатого сентября в Кислогорское ГУВД обратилась с заявлением жена заведующего архивом Кислогорского музея краеведения Елизавета Кайлинская.

Шесть дней тому назад ее муж, Иннокентий Сергеевич Кайлинский, вдруг уволился с работы и сказал , что ненадолго уезжает в Москву. Ни причин своего увольнения, ни того, что ему понадобилось в столице, он ей не пояснил. Что, как она уверена, совершенно нетипично для поведения Иннокентия. Выглядел Кеша очень возбужденным. Обещал позвонить из Москвы, когда доберется. Но не позвонил. Нет, вы понимаете?! Не позвонил! И его мобильник не отвечает на вызовы. Обещал вернуться через три дня. Но не вернулся. Она беспокоится. Очень беспокоится. Нельзя ли узнать, где сейчас ее муж и что с ним? У нее дурные предчувствия. С мужем, наверное, случилось какое-то несчастье.

Ясное дело, большого энтузиазма ее заявление в милиции не вызвало. Мало ли по каким причинам мужчина тридцати четырех лет от роду мог рвануть в Москву. Мало ли почему он молчит и не сообщает супруге о месте своего пребывания и о том, чем в данный момент занимается? Подумаешь, раньше такого не случалось! Все когда-нибудь случается в первый раз. А если супруга ему просто до рвоты надоела? Что, не бывает такого? Да сплошь и рядом. А если он в столице запил до зелененьких человечков? А если у него в Москве молодая любовница? Самое, кстати сказать, логичное объяснение.

Но Елизавета Кайлинская оказалась особой настырной, появлялась в ГУВД ежедневно в течение всей следующей недели, требовала принять меры, грозила жалобами во все мыслимые и немыслимые инстанции. Так что ориентировку на Иннокентия Кайлинского с детальным описанием его внешности и фотографией все-таки дали. Под известной шапкой «Найти человека». А поскольку, по словам жены, до Москвы Иннокентий Сергеевич собирался добираться поездом, пошла эта ориентировка во все линейные отделы железной дороги по пути следования составов Кислогорск – Москва.

Вот тут и выяснилось, что опасения и дурные предчувствия супруги бывшего заведующего архивом имели под собой основания и в полной мере оправдались, а любовницы в данном случае ни при чем. Потому что еще шестого сентября вблизи железнодорожного моста через Волгу на перегоне Синенькие – Саратов был обнаружен труп мужчины. Поезда, следующие маршрутом Кислогорск – Москва, проходят этот перегон. Документов при мужчине не оказалось, но словесный портрет и фотографии не оставляли никаких сомнений: это был Иннокентий Сергеевич Кайлинский.

Не вызывала сомнения причина смерти: ножевое ранение в сердце и множественные переломы, последствия того, что тело Кайлинского катилось вниз по насыпи. Убили, а затем выбросили из вагона. Случилось это почти наверняка ночью, когда один из скорых поездов проходит этот участок дороги.

Изначально было яснее ясного: дело безнадежное, глухой висяк. Ни линейщикам, ни кислогорской милиции заниматься им и портить себе отчетность не хотелось. Поэтому пошли затянувшиеся чуть ли не на месяц межведомственные разборки, в которых победило ГУВД города Кислогорска. Аргументация простая: да, постоянно проживал Иннокентий Сергеевич, конечно же, в Кислогорске. Но убили-то его не в городе, а в полосе отчуждения, в поезде, на территории совсем другой губернии. Труп обнаружил путевой обходчик, первичный протокол составили сотрудники линейного отдела. Вот пусть они, совместно с транспортной прокуратурой, этим убийством и занимаются. Или в крайнем случае работники ГУВД города Саратова.

Словом, расследование если и велось, то формально и для вида. Что неудивительно: мотив просматривался простейший. Убийство с целью ограбления. Скорее всего, жертва пыталась сопротивляться, ну вот и… Печально, но хватает таких инцидентов на российских железных дорогах. Только вот поймать преступника в подобных случаях безумно сложно. Свидетелей нет, своей визитной карточки убийца на теле жертвы не оставил… Чего там говорить? Сделал преступник свое черное дело и растворился среди просторов родины чудесной. Соскочил на ближайшем полустанке и рванул в направлении на все тридцать два румба, вот и лови его по всей России от Мурманска до Владивостока. Случается, что ловят. Но только на горячем или по совсем свежим следам.

– Стас, логику кислогорских ментов я понять могу, – сказал тогда, в понедельник, Гуров. – Никому не хочется вешать на шею такой груз, да и работать черт знает за сколько километров от родной конторы – удовольствие невеликое. Логику транспортной милиции тоже: линейщикам просто не за что ухватиться, ничего, кроме трупа, у них нет. Но я уверен: тут не простое разбойное нападение с ограблением, как все считают! Корешки этого убийства тянутся в Кислогорск. Прямых оснований нет, но вот подсказывает что-то мне…

– Думаешь, это как-то связано с нашими заморочками? – скептически поинтересовался Станислав. – С письмом? Достаточно произвольное допущение, тебе не кажется?

– Есть такое дело, – тут же согласился Гуров. – Произвольное. Ни на чем, кроме чутья и интуиции, не основанное. Но мы с тобой сыскари, а не ученые. Это у них бритва Оккама работает: не множь лишних сущностей, объясняй все наиболее экономно, самыми простыми причинами. То есть в данном случае вульгарным вооруженным грабежом.

– Или пьяной разборкой, – заметил Крячко. – Не поладил с попутчиком, началась драка…

– Нет! – возразил Лев. – Не похоже. Карманы-то у Кайлинского были вычищены до нуля. Ни денег, ни документов. При пьяных драках содержимое карманов обычно игнорируют. Хотя да, обрати внимание: содержимое алкоголя в крови Кайлинского весьма приличное! Может, и была там пьяная драка. Только вот какова ее истинная причина? Но мне не дает покоя другое – профессия убитого: он имел отношение к краеведческому музею, заведовал архивом. Доходит моя мысль? Вижу, что доходит… Словом, стоит кому-то из нас слетать туда, попытаться разобраться на месте. Поискать те самые корешки. Поговорить с вдовой. Поинтересоваться в музее: с чего бы их сотрудник так неожиданно уволился? Посмотреть, что творилось вокруг Кайлинского в последнее время, с кем он контачил.

– И лететь, конечно, придется мне?

– Ага. Я попытаюсь выйти на знакомых Арзамасцева. Старый принцип, эмпирическое правило: если не можешь сразу выйти на преступника, изучи получше жертву. Ее психологию. Ее окружение. Ее связи и контакты.

Станислав несколько неодобрительно покачал головой, он не слишком одобрял увлечение Гурова психологическими изысками, хоть вынужден был признать, что такой подход зачастую приводил к успеху. Ладно, этим действительно лучше заняться Льву.

– Мой визит в Кислогорск может оказаться пустой тратой времени, – безнадежно сказал Крячко. – Если твои предположения – пустышка…

– Много времени ты не потратишь! – живо возразил Лев. – Все в первые сутки выяснится. Если там нет никакой ниточки из нашего клубочка, то и леший с ним, тут же возвращаешься, нам в чужом огороде копаться нет никакого резона. А вот если есть… Тамошние менты в этом направлении не рыли! Вдруг обнаружится еще что-то, связанное с Кайлинским? Да и проветришься за казенный счет, на вершины Кавказа полюбуешься. Приходилось в тех краях бывать?

…Самолет тряхнуло на бетонной дорожке взлетно-посадочной полосы. Крячко с облегчением перевел дух, улыбнулся своим мыслям. Прав оказался Гуров, обнаружилось.

Лев встретил «друга и соратника» у выхода из аэровокзала:

– Стас, здравствуй! Давненько не виделись! Поехали в управление, по дороге расскажешь, что нарыл. Нарыл ведь? По глазам вижу.

– Давненько, сутки с хвостиком, – рассмеялся Крячко, с наслаждением вдыхая морозный московский воздух. Погода, которая в Кислогорске считается зимней, за сутки вымотала Станиславу все нервы. Слякоть, туманная морось и сырость, повезло еще, что рейс не задержали. Нет, настоящей зимы в южной России не бывает. – Ты на служебной?

– Нет, вон мой «Пежо» стоит. Так что буду у тебя персональным шофером. Домчу в лучшем виде, с ветерком.

– Тогда по дороге ничего рассказывать не стану. Сыщик ты хороший, а вот водитель весьма посредственный. Домчишь, пожалуй. До приемного покоя Склифа. Наедешь на столб, меня заслушавшись. Нарыл, нарыл, не беспокойся. Но результаты раскопок лучше в кабинете обсудить. И сразу же подключать Петра, потому что одного типа неплохо бы объявить во всероссийский розыск. Кроме того, я голоден, как стая бродячих псов. Ты меня сперва накорми, напои, а потом отчета требуй. Бери пример с Бабы-яги. Умная старушка была и психолог хороший. Не тебе, бурбону, чета.

– Может, тебя еще и в баньке попарить, а потом спать уложить, Иван-царевич ты наш? – не без ехидства поинтересовался Гуров. – Ладно, меня Маша сегодня жареной курицей снабдила. Приготовлена по какому-то особому польскому рецепту. Поделюсь. Курицей, рецептом пусть с тобой Маша делится, ты же гурман известный. Своими результатами тоже поделюсь, я эти сутки не бездельничал. Но сначала мы с генералом тебя выслушаем.

– О! Сначала я все же поем. Люблю Машину стряпню. Твоя жена – лучший кулинар-любитель в Москве. После меня, конечно, – рассмеялся Станислав. – Курица – это то, что доктор прописал. Тем более если рецепт польский, я сам из великолитовской шляхты происхожу. Небось Маша, когда курицу жарила, полонез Огинского напевала.

– Уж не похоронный марш Шопена, это точно, – рассмеялся Гуров. – Жизнеутверждающая мелодия…

Машей они называли Марию Строеву, жену Льва Гурова, известную столичную актрису. Что до польско-литовских корней родословного древа Станислава Васильевича, то были такие корни, все верно. Боковая и обедневшая ветвь то ли Потоцких, то ли Вишневецких… «Друг и соратник» любил, больше в шутку, конечно, упоминать о своем шляхетском происхождении, а генерал Орлов часто называл Станислава паном Крячко.

Сейчас, глядя на проплывающую за окошком «Пежо» столицу, пан Крячко тихонько мурлыкал под нос что-то вроде: «Порвались струны моей гитары, когда мы драли из-под Самары». Фальшивил он безбожно. Но пойди сделай замечание или попроси умолкнуть! Станислав Васильевич пребывал в абсолютной уверенности, что обладает отличным слухом и неплохим голосом. И разубеждать его Гуров как-то не рвался, знал, какой обидой это может закончиться. Да и примета хорошая: Лев знал, что эту песенку «друг и соратник» напевает лишь в превосходном настроении. Значит, впрямь нарыл!..

…Еще в понедельник Петр Николаевич связался с Кислогорским ГУВД, и вопрос о кратковременной командировке полковника Крячко был решен. Петр Николаевич сразу же поддержал идею Гурова. Возможность того, что смерть заведующего архивом и дальнейшие заморочки с письмом Лермонтова каким-то образом связаны между собой, казалась Орлову весьма вероятной. Утром вторника, то есть сутки назад, Станислав прилетел в Кислогорск. Кислогорские коллеги встретили Крячко без особой радости, букетов, салютов и фанфар не наблюдалось. Заезжих варягов нигде не любят, да и вновь связываться с убийством Иннокентия Кайлинского кислогорцам не улыбалось, но авторитет ГУ угрозыска МВД был достаточно высок. Пришлось связаться, и, как быстро выяснилось, не только с этим убийством.

Прежде всего Крячко поднял информацию по всем уголовным делам, возбужденным местными следственными органами в августе – сентябре прошлого года. И сразу обратил внимание на еще один висяк, еще одну насильственную смерть, случившуюся буквально за день до отбытия Иннокентия Кайлинского в Москву. Когда они с Гуровым накануне анализировали сводки по России, то не обратили на это убийство внимания, потому что профессия убитого указана не была.

Но в Кислогорске быстро выяснилось, что Алексей Константинович Андронов, труп которого обнаружили вечером четвертого сентября в кустах на обочине Переверзевского переулка, только два года как числится лицом, нигде не работающим. А до того трудился Алексей Константинович на кафедре истории русской литературы Кислогорского педагогического института. Был доцентом и заместителем заведующего кафедры.

Крячко сразу насторожился. Город Кислогорск… История русской литературы… Михаил Юрьевич Лермонтов… Как-то все это удобно укладывалось рядышком, тянулось друг к другу. Получалось, что чуть ли не в один день погибли насильственной смертью два человека, которые могли иметь, в силу своих профессий, отношение к наследию Лермонтова. Доцент кафедры истории русской литературы Андронов. Заведующий архивом местного краеведческого музея Кайлинский.

Тут уж даже Крячко решил, что простым совпадением это, пожалуй, быть не может. Статистически недостоверно.

– Работать пришлось, как шахтеру в забое, – посмеиваясь, пожаловался Станислав внимательно слушающим его Гурову и генералу Орлову. Крячко, до того, как они с Гуровым оказались в кабинете Петра Николаевича, успел подкрепиться половинкой жареной польской курицы и пребывал в благодушном настроении.

Выпустив в открытую форточку струйку табачного дыма, Станислав продолжил свой отчет:

– Поесть некогда было. Мотался по пресловутому Кислогорску, словно песик Бобик с высунутым языком. Решил я для начала навестить их пединститут, выяснить, с какой стати Андронов уволился. Тем более что вдова Кайлинского тоже в этом институте преподает. Английский язык. А мне, как сами понимаете, нужно было с ней встретиться. Местных же ментов я сориентировал на железнодорожные билетные кассы. Чтобы точно выяснили, на какой поезд и в какой вагон брал билет Кайлинский. Это раньше в проблему бы выросло, а теперь нам лафа – билеты только по паспортам продают, и сведения о проданных билетах хранятся не меньше восьми месяцев.

– Так неужели пинкертоны тамошние сами до такой элементарщины не додумались? – возмущенно поинтересовался Лев. – Нет, черт знает что такое! Совсем мышей не ловят.

– Кто не ловит, Лева? – усмехнулся Станислав. – Мыши для всех чужие, из соседней норки. Пойми, ГУВД Кислогорска делом об убийстве Кайлинского вообще не занималось! Линейщики с Приволжской железной дороги, если даже посылали такой запрос своим коллегам из транспортного отдела Кислогорска, то о результатах ничего не сообщили. Обычная наша ведомственная неразбериха. Очень, кстати, хорошо, что я поездом и вагоном заинтересовался! Сам себя не похвалишь, дураком помрешь. Но об этом чуть позже, сперва до-слушайте про Андронова и встречу с вдовой.

На кафедре истории русской литературы говорить с московским полковником об Алексее Андронове сперва не очень-то хотели, неприятна была для ученых мужей и дам эта тема. Но Крячко умел быть настырным, когда этого требовали интересы дела. Выяснилось, что Алексей Константинович вульгарно погорел на взятке во время вступительных экзаменов, чуть было не попал под следствие, только в последний момент дело удалось замять и уволить его от греха подальше по собственному желанию.

Так, подумал Станислав, значит, определенные криминальные наклонности у доцента Андронова имелись. А не было ли еще чего-нибудь этакого, не вполне законного, связанного с Алексеем Константиновичем?

Да как сказать…

Ходили слухи, что пытался Алексей Константинович Андронов спекулировать некоторыми архивными материалами. Но это именно сплетни!

Совсем интересно! О чем сплетничали? Кто сплетничал? Что за материалы? Кому он хотел их продать?