Текст книги "Идеальная афера"

Чтобы убить время, Лев уселся в кресло, щелкнул пультом «Панасоника»... И тут же с этого кресла вскочил как ошпаренный, только что не отплевываясь. На экране кривлялась страшная, как ядерная война, полуголая девица, мерзопакостным голосом завывающая о неземных радостях какого-то полового извращения. Очередная Валерия – Виктория – Джильда – Линда – Найда – Сабрина или как их там еще? В кругу эстрадно-попсовых звезд последнее время именоваться по-людски считается безнадежно старомодным, провинциальным. В почете что-то вроде собачьих кличек. Пожалуй, это справедливо, большего носители этих, с позволения сказать, сценических псевдонимов, ей-богу, не заслуживают. Нет, недаром у Гурова на телевидение была аллергия.

«Шут с ним, с ящиком, – подумал он. – А вот сигарет-то я и не захватил, так что на выход, Лев Иванович, до ближайшего ларька, а то опять у этой ехидины Стаса стрелять придется».

Через час на плите аппетитно скворчала сковородка с «английским национальным блюдом», а довольный Крячко, весело посверкивая глазами и потирая руки, одобрительно вещал:

– Наконец-то, Лев, ты усвоил важнейшую истину, отраженную еще в народных сказках. Да-да, именно это я имею в виду: накорми, напои, потом уж требуй с подчиненного отчета о проделанной работе!

– Там еще что-то про «спать уложи», – хмыкнул Гуров, разливая пиво. – Без этого обойдешься?

Лев уже по первым словам Крячко понял, что ничего экстренного за эти сутки не случилось. Тепленького преступника в наручниках «друг и соратник», увы, не приволок, но, судя по его настроению, и провального ничего не произошло. Уже неплохо! Мало того, проработав со Станиславом больше четверти века, Гуров прекрасно его изучил, он был уверен – пусть небольшой, пусть локальный, но успех у Крячко был. Вон как глаза блестят!

Плотно поужинав, друзья так и остались на кухне, тут было как-то уютнее. Дождавшись, пока Станислав закурит традиционную сигарету – самому пока не хотелось, – Гуров сказал, задумчиво глядя на собственное отражение в чуть запотевшем оконном стекле:

– Давай так... Своими впечатлениями от посещения ВНИИСМ – это, чтоб ты знал, цитадель отечественной метрологии – я поделюсь позже или по ходу дела. А то мозги у обоих в морской узел завяжутся. Сейчас важнее твой участок пахоты. Так что начинайте докладывать, Станислав Васильевич.

Глава 4

– Прошло все как по маслу, – начал Станислав, довольно попыхивая сигаретой, – прав Петр оказался – командировочные документы у меня такие, что комар носа не подточит, коллективчик этой грешной лаборатории в основном бабский, в этой новой технике они ни уха ни рыла, только кнопки по инструкции нажимать могут, так что походил я для вида вокруг этого злосчастного прибора, ткнул в него отверткой. Что я в нем разбираюсь, как кошка в алгебре, похоже, никто пока не понял. За одним, правда, очень важным, исключением, но об этом – на сладкое. А потыкав отверткой, включил я на полную катушку все свое несравненное обаяние и взялся завоевывать коллективчик пресловутый. Не поверишь – чуть не пачку за сегодня искурил в компании сотрудников и сотрудниц – последних, замечу, абсолютное большинство! – и кофе с литр выдул. Работа в особо вредных условиях!

– И как? Обаял и завоевал?

– А ты как думал? Да к тому же мне повезло, – Стас явно был горд своими достижениями. – Есть там у них такая Любовь Сергеевна, а для меня, замечу, уже Любочка с сегодняшнего дня. Лет под тридцать пять, но выглядит: это что-то! Кокетничает с вашим покорным слугой напропалую, а я, естественно, всемерно ее поощряю, в комплиментах рассыпаюсь, даже рискованный анекдотец ей за очередной чашкой кофе зарядил. Словом, стареющий, но еще о-го-го как на многое способный сердцеед и ловелас. Завтра хочу ее на ужин в кабачок какой-нибудь пригласить.

– А все ж таки бабник ты неисправимый, – заметил Гуров с некоторым даже восхищением.

– Так ведь для пользы дела. Любочка эта, знаешь ли, оказалась истинной сплетницей, просто восхитительной в своей стервозности. Язва, каких мало, но бесценный кладезь информации. Я ее этак в шутку, больше для того, чтобы что-то приятное сказать, комплимент сделать, спрашиваю: «Вы, я вижу, блестяще ориентируетесь в этой компании, в смысле – в своих коллегах. Хорошо их знаете, да?» А она, представь, на полнейшем серьезе мне в ответ: «Даже слишком. Более чем. Только вот, простите за нечаянный каламбур, знать эту публику не желаю!» Вот так. Причем явно не дура, характеристики дает сослуживицам убийственные, но, чует мое сердце, во многом верные. Меня, понятно, более всего ее покойная шефиня интересовала.

– И что же?

– Могу сказать сразу, причем это не только с Любашиного чириканья злоехидного, а вроде как общий настрой, это сразу чувствуется, – Беззубову не любили. Но боялись. Для вида, конечно, перед посторонним человеком «охи-ахи», но меня не проведешь. Видно, что никого ее смерть не огорчила, а как бы не наоборот. Вот озадачила – это да. А Любочка, та, перекуривая со мной на пару, вообще более чем откровенно выразилась в том смысле, что у Алины Васильевны хватало ума аккурат на то, чтобы не ронять деньги, когда ей суют взятку.

– Совсем забавно, – медленно, врастяжку отозвался Лев. – А сам факт, что взятку суют, твою новую знакомую настолько не смущает, что она вот так походя...

– Сам удивился, – перебил друга Крячко. – А потом подумал и удивляться перестал. Эта тема неявно и в общем трепе за кофейком проскальзывала, они ж не знают, что я мент, а перед инженеришкой что ж не похвастаться слегка? Это сейчас называется умением жить и вообще – дело доблести и геройства. Мало того, если ты в пресловутом ВНИИСМ варежкой не хлопал, то должен же догадываться, какой Клондайк пополам с алмазными копями эта экспертиза, если она на последующую сертификацию завязана! Я вот догадался. Да мы с тобой и Петром еще позавчера под канареечный посвист об том самом говорили! Про болонку с саблезубым тигром. Но суть не в этом, а в том, что как специалист, судя по недомолвкам, некоторым репликам ее бывших подчиненных, не говоря уже о Любашиных шпильках, Беззубова была никакой.

– Весело. Особенно, – Лев с сомнением покачал головой, – когда подумаешь, что ты такие выводы за какой-то день поверхностного знакомства с осиротевшими сотрудниками сделал. Хотя... Тоже наводит на интересные мысли. В частности, что же за обстановочка была в лаборатории, если через неделю после смерти человека о нем говорят так?

– Серпентарий натуральный. Гадючник бабский, ежели по-русски, – убежденно сказал Крячко.

– Так почему в таком случае Беззубова была заведующей? Мохнатая лапа, в смысле муженек – генерал-майор и главный тутошний мент? Э-э, нетушки! Не верю. Это не блаженной памяти семидесятые годы прошлого века, сейчас полную дуру и неумеху при любом подпоре долго держать на такой должности не будут, капитализм, знаешь ли. Деньги надо зарабатывать на рабочем месте, хоть ты трижды генеральша. Иначе сожрут.

– Ну, во-первых, – хмыкнул Станислав, – ее и сожрали, по крайней мере, мы так считаем, иначе зачем мы здесь, а? Несколько нетрадиционным способом, однако – результат-то налицо.

– А во-вторых?

– Кое-что она очень даже умела. Позволю себе опять же Любашу процитировать: «Алина была могучая, как тепловоз, причем приблизительно с таким же интеллектуальным уровнем. Зато из тех, что способны продать вставные челюсти нильскому крокодилу. И затем с крокодилом наладить конструктивное взаимовыгодное сотрудничество».

– Значит, что же? Крокодилы вокруг их шарашки, надо понимать, водились?

– Вот в этом, – очень серьезно сказал Крячко, – я ни секунды не сомневаюсь. Прикинь сам, помимо всего прочего, они экспертировали спирт, водку, всякие плодово-выгодные вина, разного рода спиртосодержащие жидкости. Чтоб тут, да без крокодилов? Лягушки в таких сферах бизнеса долго не удерживаются. Но самое главное – передо мной похвастались, не удержались! – с полгода тому назад ребята из АОЗТ «Светлорадсертинг» пробили лицензию на сертификацию ГСМ. Экспертиза опять же на моих новых знакомых возложена. А ты не хуже меня знаешь, что, когда дело пахнет керосином, бензином, дизтопливом и прочими нефтепродуктами, появляются даже не крокодилы, а динозавры натуральные. Злобные и голоднющие. Тем более здесь. Северный Кавказ под боком, в частности – Чечня. А это – левая нефть и постоянные попытки бензиновой интервенции в южную Россию. Кстати, по моему глубочайшему убеждению, это главная скрытая пружина проклятой войны. Что доступно для понимания даже воспитанникам старшей группы детского садика, вот только облеченные немалой властью персоны данного факта почему-то в упор не видят!

– Хорошо, об этих высоких материях время задуматься еще будет, а то тебя что-то в заоблачные сферы потянуло. Мы сыщики, а не политики, вот пригласит нас Президент в советники, тогда... Ты не обижайся, но заносит тебя, Стас! – Гуров был явно недоволен. – Психологический портрет Беззубовой уточним, как и обстановку в лаборатории, после того, как я с ними всеми, включая твою злоязыкую симпатию, официально пообщаюсь. А теперь...

– Постой, еще один момент в плане злоязыкости! – возбужденно воскликнул Станислав. – Супруг, а ныне вдовец, генерал Беззубов, оказывается, частенько к ним в лабораторию заглядывал. Даже снисходил до совместных чаепитий и прочего общения с народом. Так вот, моя очаровательная сплетница и его не пощадила, отрекомендовав следующим образом: «Культурный человек. Образованный, ну прямо очень. Вежливый такой, интеллигентный. Но тупой. А точнее – дурак непроходимый».

Гуров весело рассмеялся:

– Слушай, Станислав, ты в эту стерву-душечку не влюбился случаем всерьез, а? Цитируешь свою Любашу, как в свое время классиков марксизма-ленинизма цитировали! Отвлекись, а? Ты лучше скажи, кто у них там сейчас за старшего после смерти Алины?

– Это как раз обещанное сладкое, – глаза Крячко опять хитровато сверкнули. – Александр Григорьевич Бортников, заметь – единственный мужик в этом бабьем царстве. Стажерчик не в счет. И единственный, кто – зуб даю! – не купился на мою легенду, хоть впрямую об этом ни слова не сказал.

– Тот самый, кто обнаружил ее труп, – задумчиво протянул Лев. – Ну и как он тебе?

– Симпатичный мужик лет тридцати с небольшим, но тебя ведь не внешность его интересует? Отнесся ко мне доброжелательно, именно по его звонку я в неплохой, что важно – недорогой – одноместный номер гостиницы «Золотая нива» устроился. Что любопытно – в этом самая сладость и есть! – он очень психологически зажат. Бортников, я в этом абсолютно уверен, чего-то или кого-то сильно опасается. Нет, внешне все в порядке, в общих посиделках участвует, бледно улыбается, даже над моим бородатым анекдотом посмеялся. Но! Единственный из всей их компании про покойную шефиню ни слова не сказал. И я уверен – тема эта ему неприятна.

– Неудивительно, коли он ее труп обнаружил. Я думаю, такое с мирным обывателем, научным сотрудником, не каждый день случается.

– Так-то оно так, – Крячко достал из пачки сигарету, прикурил, затем протянул пачку Гурову. Тот отказался. – Но, понимаешь, посмотрел он на мои ритуальные танцы с отверткой вокруг прибора, и вижу я – в глазах у него явственный ужас полыхнул, такое ни с чем не спутаешь.

– Ого! Думаешь, догадался, кто ты есть в самом деле?

– А вот это – вряд ли, – очень серьезно возразил Крячко. – Потому как уже через час бледность физиономии и выражение затравленного зайца у него почти проходят. Видимо, поразмыслил и понял, что не настолько я страшен, как показалось. Дальше интереснее – подходит Александр Григорьевич ко мне поближе и этак тихо, чтобы никто не слышал: «Вы, – говорит, – ничего лично мне сказать не хотите?» Я, работая под дебила, хоть ясно вижу, что он уверен – никакой Станислав Васильевич Крячко не инженер, отвечаю с наивной улыбкой: «Рано делать выводы о причинах сбоев в работе прибора. Вот завтра-послезавтра что-нибудь скажу», а сам наблюдаю за реакцией. Вижу, что бояться он перестал. Но не вообще перестал, а конкретно меня. А сам себе тихонько думаю, за кого же он меня принял сперва? И представь, совсем уже под конец рабочего дня, как раз когда ты дедка-охранника ко мне подослал с радостной вестью о твоем прибытии, он вдруг отзывает меня в сторонку: «Давайте встретимся с вами завтра утром, Станислав Васильевич. Пора. Боюсь, что времени у нас с вами осталось совсем немного. Только не здесь. Не на рабочем месте, там много посторонних нежелательных глаз и ушей. А лучше вот... чуть наискосок от нашего главного входа имеется такая славная забегаловка „Казачий стан“. В девять, а лучше минут на двадцать пораньше, там и присядем. Кофейку попьем, хоть этот напиток вам за сегодняшний день, думаю, опротивел. Потом, поговорив и решив, что нам дальше делать, пойдем на службу. И передайте своим шефам, Николаю в частности, что я под прицелом. Уже неделю. Лучше бы вам меня прикрыть. Не в том дело, что я много знаю, просто никто не сможет сейчас работать с вами так грамотно, как я».

Станислав помолчал, аккуратно затушил недокуренную сигарету.

– То есть, Лев, он меня принимает за подсылку из какого-то местного крутого криминала! Надеется на мою помощь, значит, припекло его всерьез, причем, скажем так, с «другой стороны» припекло. Он уверен, что я играю не за «них», не за тех, кого он сейчас так боится. Я ему в ответ хмыкнул нечто маловразумительное, но в отчетливо одобрительном ключе. В смысле, что отчего ж не поговорить с умным человеком? Считаю, что на встречу с Бортниковым надо идти непременно.

– Стас, просто слов нет, какой ты молодец! – взволнованно сказал Гуров. – Ну, флаг тебе в руки. Конечно, встречаться с ним надо, какие тут сомнения. Коли его завтра по полной программе. Пока я с господином генерал-майором Беззубовым мосты наводить буду. Не уверен, что интерес Бортникова к тебе связан со смертью Алины Васильевны, но что со всей мерзоватенькой суетой вокруг «Светлорадсертинг», с этим научно-экспертным гадючником, так не ходи гадать. Но не проколись. Пусть Бортников принимает тебя за кого угодно – за черта, гоблина, Карлсона с пропеллером в заднице, – но не за мента! Сможешь сыграть?

– Лев, не надо меня совсем уж за идиота держать, – чуть обиженно заметил Крячко и добавил, мечтательно прижмурив глаза, как котяра, только что вытащивший из хозяйского аквариума золотую рыбку: – Ох, я с ним поговорю! Есть время подумать, вся ночь впереди. Знать бы еще, кто такой этот Николай.

* * *

Настроение, состояние, самочувствие – словом, что бы то ни было зашкаливало ниже самого низкого уровня. Александр Григорьевич грустно улыбнулся, подошел к окну своей холостяцкой квартирки в спальном районе Светлораднецка – спасибо, что после развода хоть эта однокомнатная норка осталась! – и посмотрел в давно не мытое стекло двойной пакетной рамы. Ничего нового и любопытного он не увидел: собственное отражение, подсвеченное тусклым отблеском настольной лампы, да косую линейку мотаемой резкими порывами ветра мороси в луче фонаря, висящего над подъездной дверью.

Кто же этот загадочный инженер? Мысль не давала покоя, дергала, как больной зуб. Нет, это не из группировки Мачо, иначе на предложение поговорить он откликнулся бы совсем не так! Значит, что же? Коля Гроб? Скорее всего, только вот поздно они спохватились. Но он залез в такие серьезные игры, в такие опасные сферы, что надеяться больше не на кого. Может быть, смогут прикрыть, пусть хоть на время. Ах, Сашка, что ж ты поставил-то не на тех, с горькой злобноватой усмешкой подумал он. И не поторопился ли, вызывая этого лже-наладчика на разговор? Четкого плана действий как не было, так и нет.

Случается порой, что лучше поганенький план действий, но сегодня, чем безупречно продуманный завтра. Особенно если не знаешь, доживешь ли до ближайшего рассвета. Могут ведь и прикончить. Эти могут. Вот хоть прямо сейчас, даже звонком в дверь утруждаться не станут, выломает эту жалкую фанеру пара крепких ребятишек и, не слушая оправданий, придушат в два счета. Нет, на такие крайние меры пойдут навряд ли, но все равно морозцем по спине продирает. А вдруг? Да, без серьезных союзников ему не удержаться. С ними – и то проблематично!

А все проклятая жадность! Он чуть ли не с ненавистью посмотрел на свое отражение в оконном стекле, даже плюнуть захотелось. В собственную физиономию. Нельзя же так беззаветно любить деньги. Вредно для здоровья. Сколько раз самому себе эта простенькая истина была продекламирована, а вот поди ж ты!

– С вас, милейший, – медленно проговорил Бортников, обращаясь к собственному отражению, – аллегорическую фигуру можно ваять. С условным названием «Жадность фраера сгубила, или Жертва собственного кретинизма». На что вы рассчитывали, Александр Григорьевич? Как девятиклассница опосля веселухи и задержки месячных, что как-нибудь само рассосется?

Дураком он не был. Во всяком случае, до последнего времени. Так зачем же он пошел на этот безумный разговор с Алиной? Что, плохо знал этого человека? Или совсем не разбирался в азах прикладной психологии? Разбирался, да вот эмоции захлестнули! Да, он мог гордиться собой – как же, лишь по косвенным данным догадался о таком!.. Но зачем было беззастенчиво наезжать на Беззубову?! Загонять Алину в угол, в капкан, чуть ли не впрямую угрожать ей! Идиот! Пирожка, видишь ли, сладенького куснуть захотелось... Заодно на место ее поставить, дескать, поняла теперь, дура набитая, с каким специалистом, с каким проницательным человеком судьба свела! Давай, мол, делись! Мало ему спирта было? Ох, какой же он дурак!

Нет ничего хуже, чем навлечь на себя месть женщины. Некоторые представительницы прекрасного пола готовы поставить на карту все, вплоть до собственной жизни, лишь бы отомстить обидчику. Беззубова и поставила, хоть не догадывалась об этом. Женщине вообще свойственно принимать свои эмоции за истину в последней инстанции. Мол, что я чувствую, то и есть на самом деле. Если мне что-то не нравится, значит, это объективно плохо, достойно уничтожения. Месть женщина зачастую путает с восстановлением справедливости, а это ох какие разные вещи! Это характерно даже для лучших из них, а уж для такой погани, как Алина! Вот оно и закончилось все так, как закончилось, и, видит господь, у него не было другого выхода.

Бортников ощутил такую ненависть пополам с презрением к самому себе, любимому, что чуть в голос не завыл от тоскливого бессилия. Ладно Алина! Но на кой черт он еще раньше распустил язык с Ируней Пащенко? Ведь именно с ее статьи в проклятом «Голосе Края» все и началось. Похвастаться, видишь ли, захотелось перед любовницей. Вот, мол, я какой, вот в какие тайны посвящен! Я скоро уж таким крутым стану, что круче – только яйца. Но кто ж мог подумать, что дурище втемяшится в голову сделать на жиденьком основании его полупьяной трепотни статью, а в редакции Иркино начальство окажется настолько наивным или бесстрашным – по непроходимой своей глупости, – что статью эту опубликует?!

Он вновь вспомнил, как две недели назад Ирина завалилась к нему поздним вечером сюда, домой, радостно размахивая свежим номером своей бульварной газетенки. Официальное название этого печатного органа, типичного представителя «свободной, независимой прессы», как-то не прижилось. В журналистских кругах города называли газету либо «голосиной», либо «крайняком», а самые злоехидные коллеги Ирины так вообще именовали это издание «Болезнью Боткина», намекая на его редкостную даже по нашим временам желтизну. И что?! Нет, мало Ирке было про йогов, экстрасенсов и прочую оккультную муру сочинять жуткую бредятину под говорящим псевдонимом Александр Нездешний. А для отдыха вести рубрику «Во саду ли, в огороде», подписываясь еще похлеще: Константин Перепаханный. На горяченькое, видишь ли, потянуло! На престижные полосы! Звездой журналистики стать захотелось. Вот и прочел кто надо статейку журналистки Пащенко, а уж сделать выводы, откуда у оной журналистки жареный матерьялец прорисовался, тут большого ума не требуется. Она же чуть не на всех углах распиналась, какая меж ней и «Сашоночком» громадная любовь! Нашла «Сашоночка», коза драная!

Бортников скрипнул зубами. В тот вечер, увидев злополучную Иркину статейку и вчерне просчитав последствия, он не выдержал, сорвался, совершил еще одну непростительную глупость. Ну не мог он спокойно смотреть на ее телячью физиономию, которая светилась, как яблочко из Чернобыля. И выслушивать Иришины слюнявые откровения о ее неземном к Бортникову «чуйстве». Решил – все, достаточно. Пора с Пащенко рвать. Побаловались, и будет. Правильно. Надо было рвать, но не так же, не по-идиотски!

Он вспомнил, как опять ощутил в тот вечер, что от нее словно идут невидимые лучи. Ее тело влекло его, смущало, заслоняло собой все остальное, хотя бы ту чушь, что она несла, не закрывая рта. Который раз он поймал себя на мысли, что находиться рядом с ней одетым и в вертикальном положении – фантастически противоестественно. Эта мысль, эта зависимость от примитивного зова полового инстинкта окончательно взбесила Александра. Не-ет, пребывать в зависимости от кого бы то ни было, а тем более – от Ирочки Пащенко, он категорически не желал. Кроме того, Бортников отчетливо понимал: нельзя приделывать к ракете сопла с двух сторон. На подобной технике далеко не улетишь, просто сплющится все, что посередке. Их же отношения в последнее время как раз напоминали такую мазохистскую ракету.

Он снова поморщился... Но зачем же было психовать, срываться, наживать себе врага в ее лице, что ж его тогда так переклинило, где мозги его были?! Ведь надо быть полным, непроходимым идиотом плюс к тому бесчувственным бревном, начисто лишенным элементарного такта, чтобы прямым текстом заявить влюбленной в тебя женщине, что ты ее не любишь – разве не достаточно просто не утверждать обратного? А уж признаться для пущего эффекта, что любишь некую другую...

Это не искренность. Отнюдь! Это – законченный кретинизм. Тем более не было у него никакой «другой», но уж больно захотелось уесть дурищу напоследок, сделать побольнее! Вот и уел так, что Ирка уже третью неделю носа не кажет, не звонит и сама к телефону не подходит. Очень большой вопрос, как ему этот эмоциональный срыв еще икнется. Эх, так бы сам себе по роже и въехал. Хотя, чего уж себя утруждать, желающие найдутся. Причем дал бы господь, чтобы только по роже, а не посерьезнее чего.

С другой стороны – с кем им работать? Беззубова-то тю-тю – неделю уж как в месте, «где ни скорби, ни воздыханий». А после пристального, вдумчивого изучения оставшихся после нее документов да пары файлов – нашла, как закрывать, дубина стоеросовая, с усмешкой вспомнил Бортников, такой пароль даже выпускница музыкального училища за две минуты взломает! – ему стало кристально ясно – от лаборатории не отстанут. Ведь вот что странно, хитрющий лис Шуршаревич из «Сертинга» тоже носа не кажет, а ведь неделя-то прошла, пора ему решать, как дальше жить без Алины Васильевны. Значит, что? Значит – боится.

«И правильно делает, я бы на его месте тоже боялся, – мрачно подумал Бортников. – По крайней мере, на своем так все поджилки трясутся с некоторых пор!»

Плюнуть бы на все эти «танцы с волками» и дать деру, покуда шкура цела, но... Во-первых, далеко ли удерете, Александр Григорьевич! Если поймают, а волки матерые, не таких, как он, ловили, тут уж пощады ждать нечего. Не в Антарктиду же к пингвинам срываться, а если куда поближе, то могут и достать. А во-вторых, что же, бросать все, упускать подаренный судьбой, с бою вырванный у нее шанс? Не-ет, это не для него! Дать самому себе и высшим силам нерушимый зарок близко носа не совать в столь опасные игры, уволиться, обходить Шуршаревича с треклятым АОЗТ «Светлорадсертинг» десятой дорогой, стать или хотя бы попытаться стать мирным обывателем?

Бортников вновь грустно усмехнулся. Ну не подходит для него такой выход. И вообще – торговаться с жизнью, заключать с ней договор о взаимных обязательствах уже по одному тому нехорошо и даже безнравственно, что бессмысленно. Не приемлют высшие силы подобного рода торговли.

Одно обнадеживало: с момента публикации Иринкиной статейки прошло две недели, со дня смерти Алины Васильевны неделя, а его пока не трогали. Как будто позабыли о нем, хоть на такое надеяться было глупо.

Но и пришить сразу не должны, а скорее всего – попытаются использовать. Предварительно хорошенько пуганув, а в идеале – психологически подавив, сломав. Волчарам-то, по большому счету, все едино: Беззубова ли, он ли. Он, кстати, поумнее будет, должны же они это принимать во внимание. Значит, надо как-то довести до сведения тех, кто там принимает решения, что он отнюдь не собирается взбрыкивать, напротив – готов вести себя максимально послушно. Если нужно забыть про нефтяные варианты, так он готов забыть! Вот тут ему поможет этот загадочный тип, выдающий себя за инженера, хоть флюориметр он явно видит впервые в жизни. А в том, что тип представляет серьезных людей, у Александра Григорьевича сомнений не было. Сляпать такую великолепную ксиву аж из Подольска... Нет, недаром этот городок в Подмосковье считается одной из теневых столиц и прочно ассоциируется с российским криминалом самого высокого уровня. Именно поэтому Бортников принял решение не ждать у моря погоды, а завтра же брать быка за рога, откровенно поговорить со лженаладчиком. Неужели это группировка Коли Гроба? Похоже на то, очень похоже. И выходы на столицу у них есть, он-то это точно знает.

Вообще, любое решение принимается тем легче, чем меньше возможностей выбирать. Поведение приятеля, равно как и неприятеля, нам легче прогнозировать, чем собственное, самим себе мы кажемся сложнее. На этом, кстати, основана любая стратегия – от военной до расстановки игроков на футбольном поле. Другими словами, мы больше видим вариантов поведения для себя, чем для других. Совсем же легко решиться на что-либо, если выбора как такового у нас нету. Тогда вариант становится форсированным. Именно в такое положение попал Александр Григорьевич Бортников.

Он заснул только под утро, когда черные прямоугольники оконного переплета стали синеть и светлеть. Не успел провалиться в короткое, ничуть не освежающее беспамятство, как услышал противный, комариный какой-то писк будильника. Что ж, пора вставать, пора собираться на встречу с вчерашним загадочным типом. Утро этого январского четверга должно кое-что расставить по своим местам! Завтракать не хотелось совершенно, во рту стоял мерзкий медный привкус. Странно, ведь ни капли спиртного он вчера не выпил. Не иначе, на нервной почве. Ладно, за разговором можно будет выпить чашечку кофе. В «Казачьем стане», который теперь на польский манер именуют не как-нибудь, а кавярней – дескать, знай наших, совсем как в Европах! – к кофе подавали недорогие и очень вкусные сладко-маслянистые пирожные-меренги.

Гуров тоже плохо спал этой ночью на новом месте. Слава небесам, до кошмаров типа крячковского треххвостого барбоса дело не дошло, но предчувствие, подсознательное ожидание какой-то крупной пакости не оставляло его, заставляя мучительно ворочаться с боку на бок и шепотом чертыхаться. Лев хорошо знал цену таким своим предчувствиям, слишком часто они сбывались. Однако он отлично понимал, что впрямую, наскоком, грубым натиском эту загадочную силу, собственное подсознание, отвечать на свои вопросы, как ни жаль, не заставишь.

Тереби подсознание, не тереби... Оно лишь злобно фыркает в ответ да оскаливается слюнявой пастью.