Текст книги "СМЕРШ. Один в поле воин"

– Перестань, не бухти! Вот видишь товарища?

– Бачу. И шо? – буркнул Пилипчук и стрельнул в Петра оценивающим взглядом.

– Так вот, Семеныч, тебе особое поручение от начальника: позаботься о нем как о родном сыне. Для начала – банька, потом – напоить, накормить и к хорошенькой вдовушке под бок положить.

– Може, ще свэчку подэржаты?

– Свечку? – хохотнул дежурный и язвительно заметил: – Еще чего, запусти козла в огород, так без капусты останешься.

– Сам ты такый, – огрызнулся Пилипчук и, не став вступать в перепалку, спросил у Прядко: – Рушнык, мыло, чиста нижняя одежка еэ?

– Нет, только воз грязи, – Петр шуткой попытался смягчить разговор.

Она не тронула сурового старшину. Насупившись, он буркнул:

– И дэ я цэ визьму? Я шо, фокусник?

– Семеныч, кончай волынить! Ты старшина или кто? Тебе, че, непонятна задача начальника: старший лейтенант должен сверкать как новая копейка! – надоело сквалыжничать дежурному, и он повысил голос: – Кончай разговорчики и выполняй приказ!

– Развэлось начальникив, сховаться никуды, – огрызнулся Пилипчук и, кивнув Петру, позвал: – Пишлы!

Утопая по колено в грязи, по разбитой грузовиками и артиллерийскими тягачами дороге они добрались до края села и вошли во двор. В нем еще теплилась хрупкая и недолговечная на войне мирная жизнь. В хлеву тяжело ворочался скот, а за тонкой дощатой перегородкой сарая кудахтали невесть как уцелевшие куры. Небольшая, сложенная из самана, хатка с веселыми синими ставенками выглядела беззащитно и одиноко на фоне мрачных развалин.

Пилипчук, отряхнув с сапог комья грязи, поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Никто не ответил, он осмотрелся и, не заметив живой души, позвал:

– Зинаида, дэ ты?

– А хтось туточки? – откликнулись из хлева.

– Цэ я, Пылыпчук. Принимай на постой.

– Так куды ж мэни его? У мэни миста бильшэ нэма!

– И че, мы такичкэ будемо размовлятым? Выходь! – потребовал Пилипчук.

Из хлева показалась закутанная в платок по самые глаза бабенка неопределенных лет. Причитая на ходу, она засеменила к ним. Весь ее разнесчастный вид, кроме жалости, ничего другого не вызывал. Пилипчук смягчил тон и утешил:

– Та нэ вбывайся ж так, Зинаида, вин тильки на пару ночей. Харч будэ наш.

– И куды ж мэни его ложить? – все сокрушалась та.

– Замисто Васыля, его нэ будэ.

– Ладно, заходьтэ, – пригласила Зинаида.

– Та ни, я пишов, у мэни дил по самэ горло, – отказался Пилипчук и напомнил: – Баньку, Пэтро, сам истопышь, вона в сусиднем огороде. Зинаида усэ знае, а чисту одежку я з хлопцем пришлю. Ну, бывай.

– Спасибо, – поблагодарил Петр и вслед за хозяйкой прошел в горницу.

Простенько убранная, она отличалась чистотой и порядком. Зинаида распахнула штору, закрывавшую проход в соседнюю комнату, и пригласила:

– Проходьтэ, оцэ будэ ваше мисто. Звиняйте, бильше ничего нэма. В другой вже живуть два вашых хлопця.

– Все нормально! А как с банькой? – поинтересовался Петр.

– Вона тутэчки, недолэчэ, пишлы, – позвала за собой Зинаида и вышла во двор.

Петр последовал за ней. Баня располагалась на соседнем участке и оказалась единственным строением, которое уцелело после бомбежки. Сложена она была добротно и внутри имела вполне приличный вид. Кадушка с водой, парочка измочаленных дубовых веников, висевших под потолком, десяток поленьев, лежавших у печки, и тепло, исходившее из парилки, говорили о том, что баня не простаивала.

– А как с мылом и полотенцем? – спросил Петр.

– Вертайся в хату, там визмэшь, – ответила Зинаида.

– Потом, а пока я растоплю печку.

– Ну, як знаеш. Мыло и рушнык у сэби в горнице визьмешь, а я пишла. Скотына мэни ждэ, – заторопилась Зинаида по своим делам.

Петр остался один, осмотревшись, нашел под лавкой топор, вышел во двор, из валявшихся у стены бани чурбаков нарубил дров и растопил печку. Тяга в ней была отменная, и через несколько минут огонь жадно облизывал поленья. Поставив на плиту бак с водой, он, подхватив ведра, отправился к колодцу, натаскал в бочку воды и снова возвратился в дом. Там его застал красноармеец, присланный Пилипчуком, за его спиной болтался увесистый вещмешок. Прижимистый старшина вдруг ни с того ни с сего расщедрился. Эта щедрость стала понятна Петру, когда красноармеец полез в карман ватника, достал пачку папирос «Казбек» и, положив на стол, объявил:

– Это вам, товарищ старший лейтенант, от начальника!

– Мне?!! – опешил Петр и удивленными глазами наблюдал за тем гастрономическим парадом, который демонстрировал красноармеец.

Из вещмешка одна за другой появились: банка рижских шпрот, банка костромской сгущенки, три банки тушенки, пачка сахара-рафинада, свежеиспеченная буханка ржаного хлеба, сверток нижнего белья и настоящее туалетное мыло «Москва».

– Откуда все это?!! – поразился Петр.

– Наш старшина еже ли схочет, так и танк може достать, – не без гордости ответил красноармеец.

– А с виду не скажешь.

– Это так кажется. Еже ли надо, так он в лепешку расшибется.

– Лепешек мне не надо, а старшине передай спасибо, – поблагодарил Петр и отпустил красноармейца.

Все это продуктовое богатство он отнес на стол хозяйке, а сам, прихватив полотенце, белье и мыло, возвратился в баню. Она еще не успела, как следует прогреться, но его охватил зуд нетерпения. Стащив с себя обветшавшую, пропахшую запахом костра и потом одежду, Петр, подхватив ведро с водой и дубовый веник, нырнул в парилку и погрузился во влажный полумрак. Освоившись, отыскал взглядом лавку, камни, от которых отдавало жаром, и плеснул водой. Они сердито зашипели, и теплая, расслабляющая волна окатила тело. Нащупав лавку, Петр в изнеможении растянулся, время от времени усилием воли заставлял себя приподняться и лениво охаживал живот и спину дубовым веником. Из этой полудремы его вывел стук в дверь и голос Зинаиды:

– Солдатик, ты ще жывый?

– Живой-живой, хозяйка, – откликнулся Петр.

– Пора исты! У мэни усэ готово, – позвала она к столу.

– Сейчас буду! – заверил ее Петр и, окатив себя водой, стал собираться.

По возвращении в хату, в горнице его ждали щедро накрытый стол и сама хозяйка. Он ее не узнал. Зинаида преобразилась на глазах. На вид ей было не больше сорока. Тонкие правильные черты лица ничуть не портил слегка курносый, задорно торчащий носик, черные как воронье крыло волосы пышными волнами ниспадали на плечи, крепко сбитая, с развитыми формами фигурка не поддалась возрасту. Изумление, написанное на лицо Петра, не укрылось от проницательного женского взгляда. Лукаво улыбнувшись, Зинаида певуче, с ударением на «г» произнесла:

– Та, чего ж вы стоите? Сидайте!

Петр перевел взгляд на стол. Над казанком с вареной картошкой вился ароматный парок. Рядом с ним на блюде лежала запеченная в духовке курица. Среди мисок с солеными огурцами и помидорами тускло отсвечивала бутыль самогона.

– Зинаида, ну зачем?! – воскликнул он.

– Хорошего человика зразу видно.

– Спасибо, но война же.

– Так шо ж типерича нэ жыты?

– Оно-то так, и все-таки… – замялся Петр, пробежался взглядом по горнице и, не заметив продуктов из загашников Пилипчука, потребовал:

– Зинаида, то, что принесли, выставляй на стол!

– Цэ же военнэ?

– Мы все военные: что на передовой, что в тылу. Забирай!

– Ни, як жэ можно?

– Можно! – отрезал Петр.

– Дякую! Дякую! – повторяла Зинаида и, от смущения, не зная, куда девать руки, затеребила пальцами поясок на кофте.

Петр приобнял ее за плечи и, усадив на табурет, сел напротив. Зинаида, оправившись от смущения, принялась хлопотать за столом, подкладывая ему в миску то картошку, то куски курицы, и при этом не забывала подливать в рюмки. То ли от усталости, то ли от крепкой самогонки Петр вскоре опьянел и уже с трудом помнил, как добрался до кровати, и, едва коснувшись головой подушки, уснул мертвецким сном. Не разбудили его ни грохот далекой бомбежки, ни голоса постояльцев Зинаиды. Впервые за последние пять месяцев он безмятежно провел ночь. Ранним утром его поднял на ноги помощник дежурного по Особому отделу. Быстро умывшись, побрившись и перекусив на ходу, Петр отправился на встречу с Рязанцевым.

Тот уже был в кабинете. На этот раз он был немногословен и деловит, коротко поздоровавшись, пригласил пройти к столу, на котором была развернута карта. Петр бросил на нее взгляд: в полосе обороны 6-й армии, по тылам гитлеровцев, замысловато петляла жирно прочерченная зеленая линия и выходила к расположению 417-го стрелкового полка. Она повторяла путь его отряда. Он вопросительно посмотрел на Рязанцева.

– Ты правильно понял, Петр Иванович, – подтвердил тот его догадку и затем спросил: – Хорошо помнишь маршрут?

– Какие-то участки – да, а какие-то – нет. Двигаться приходилось ночью.

– Понятно. Но зато прошли своими ножками и все видели своими глазами. Меня, а точнее командование армии, интересуют два участка, – и карандаш Рязанцева остановился на зеленом пятне – дубраве, а потом проследовал к голубому «блюдцу» – озеру.

– К сожалению, Павел Андреевич, – Петр развел руками и с горечью обронил, – я мало что могу сообщить. Но одно точно скажу: в дубраве фрицы стоят. Мои разведчики туда сунулись, напоролись на посты и еле ноги унесли.

– Что там?

– Гадать не стану. Дорога в дубраву свежая, хорошо накатана. И еще. Мои хлопцы слышали работу мощных моторов – танки или самоходки.

– О, уже кое-что! – оживился Рязанцев, и карандаш в его руке переместился к озеру.

– Там, на бывшей центральной усадьбе колхоза, румыны, пехота, – не дожидаясь вопроса, пояснил Петр.

– Румыны?! Пехота?

– Разведчики по форме и разговору догадались.

– М-да, дела! Теперь у меня появилось больше вопросов, чем ответов, – был озадачен Рязанцев. Описав круг по кабинету, он остановился перед Петром и спросил в лоб: – В разведку сходишь?

– Я-я-я?.. – Петр не нашелся что ответить.

Предложение Рязанцева стало для него полной неожиданностью. Всем своим существом Петр противился возвращению в тот бесконечный кошмар, что преследовал его последние пять месяцев. Он, встретившись взглядом с Рязанцевым, опустил голову.

– Надо, Петр Иванович! Фрицы что-то затевают, а мы толком ничего не знаем. Ты те места знаешь. Ну, так как? – мягко, но настойчиво добивался ответа Рязанцев.

– Я ж не разведчик. Я… – замялся Петр.

– Не разведчик? Ты им родился! Лучше тебя это задание никто не выполнит, а это – тысячи спасенных жизней.

– Понимаю, Павел Андреевич.

– Итак, решено!

– Раз надо, так надо.

– Другого ответа, Петр, я от тебя не ожидал! Молодец! – потеплевшим голосом произнес Рязанцев, снял трубку телефона – ответил дежурный, и потребовал: – Володя, ко мне в кабинет Кулагина вместе с Сычевым и Новиченко!

– Есть! – принял тот к исполнению.

– Сычев? Серега?! Он здесь? – удивился Петр.

– Да, а второй, Новиченко, тоже обстрелянный боец. С боями вышел из окружения. Так что притираться вам не придется.

– Им известна цель задания?

– В общих чертах.

– Как держать связь?

– По рации. Частоту и шифр получишь у Кулагина.

Стук в дверь прервал разговор.

– Войдите! – разрешил Рязанцев.

Первым вошел рослый лейтенант Кулагин, за ним – Сычев. Увидев Прядко, он оживился. Последним переступил порог коренастый, крепко сбитый красноармеец, из тех, кто нигде не пропадет. Рязанцев не стал тратить время на пустые разговоры и сразу перешел к делу:

– Товарищ Сычев, товарищ Новиченко, представляю вам командира разведгруппы старшего лейтенанта Прядко. Вопросы, возражения, есть? – в ответ было молчание? – Нет! Задание всем понятно?

– Да! – в разнобой ответили разведчики.

– Николай Петрович, машина к выезду готова? – обратился Рязанцев к Кулагину.

– Так точно, Павел Андреевич! – подтвердил тот.

– Как обстановка на месте перехода?

– Фрицы ведут себя спокойно. У наших почти все готово. Осталось доделать проход в «нейтралке». Минеры обещают за ночь управиться.

– В таком случае, как только стемнеет, выезжайте! – и, уже обращаясь к разведчикам, Рязанцев объявил: – Вы, товарищи, пока можете отдохнуть. По приезде на передовую вникните в обстановку. Завтра в вашем распоряжении весь день, чтобы в деталях изучить маршрут перехода через линию фронта. Предварительно его уже проработали, но, как говориться, на бога надейся, а сам не плошай. По срокам выполнения задания – чем быстрее, тем лучше. Сами понимаете, прозеваем, потом локти будем кусать. В общем, постарайтесь. Я вас очень прошу!

– Постараемся, Павел Андреевич! – от имени всех заверил Петр.

– Тогда удачи вам, ребята! – пожелал на прощание Рязанцев и проводил разведчиков до дверей.

В оставшееся до отъезда время группе Прядко было не до отдыха. Получив на складе рацию, оружие, боеприпасы, гранаты и сухой паек на неделю, Сычев с Новиченко принялись раскладывать все по вещмешкам, а Петр вместе с Кулагиным занялся изучением шифра. Но в тот вечер разведчики так и не смогли выехать на фронт. Обстоятельства оказались выше их. У Петра внезапно поднялась температура – воспаление легких свалило его с ног.

Глава третья
Новое задание

Две недели Петр провел в госпитале. За это время крепкий организм победил болезнь, и, едва оправившись, он возвратился в Особый отдел. Там, в ожидании заброски, томились Сычев с Новиченко. Теперь уже вместе они принялись убеждать Рязанцева в готовности к выполнению задания. Но тот не стал форсировать события: внешний вид Петра говорил сам за себя, и им пришлось задержаться еще на неделю. За это время, стараниями старшины Пилипчука, он твердо встал на ноги, и только тогда Рязанцев дал добро.

29 декабря разведчики в сопровождении лейтенанта Кулагина выехали на передовую в расположение уже знакомого Петру и Сычеву 2-го батальона 417-го стрелкового полка и провели еще сутки на КП, изучая позиции противника. Результаты наблюдений обнадежили: гитлеровцы не заметили саперов, проложивших под их носом проход в минном поле, и в ночь на 30 декабря Петр, Сергей и Владимир выбрались из передового окопа батальона и шагнули в неизвестность.

Снег, валивший всю ночь, не сбил Петра с пути – семнадцать километров, пройденные месяц назад им и Сычевым, намертво врезались в память. Рассвет застал разведгруппу на марше в пяти километрах от элеватора: оттуда Петр намеривался совершать рейды в районы, где, по данным Рязанцева, гитлеровцы концентрировали силы для предстоящего наступления. Взвесив все «за» и «против» он решил понапрасну не рисковать. Близость дороги и открытая местность вынудили разведчиков искать укрытие: им стал склад бывшей машинно-тракторной станции. Перекусив сухим пайком, они, разбившись на дежурные смены, прилегли отдохнуть, чтобы набраться сил перед последним броском.

С наступлением дня движение по дороге не прекратилось. Господство гитлеровской авиации в воздухе добавило нахальства армейским командирам. Колонны с боевой техникой продолжали двигаться без всякой маскировки. Сычев уже не мог смотреть на это без зубовного скрежета и в сердцах произнес:

– Сволочи! Как у себя дома.

– Недолго осталось. Рано или поздно дадим по морде! – категорично отрезал Петр.

В то же время у самого на душе скребли кошки. Данные наблюдений, которые он, Сычев и Новиченко заносили в блокнот говорили о другом. За пять часов по дороге проследовали три крупные военные колонны, насчитывавшие по 15–20 единиц техники. Вся она выглядела так, будто только что сошла с конвейера завода: военная машина Германии пока не давала сбоев.

Проводив колючим взглядом хвост очередной колоны, Петр взял у Сычева блокнот с записями и поинтересовался:

– Все записал?

– Да. 18 боевых единиц и два опеля – похоже, штабные крысы, – предположил Сергей.

– Сколько тяжелой?

– Девять.

– Новая?

– Хрен его знает? Глаза уже не смотрят!

– Пойди, вздремни, – предложил Петр.

– Какой тут сон? Одно расстройство! Прут и прут. И где только наши соколы? Где?

– Дай время, расправят крылья.

– Легко сказать, вон какая силища!

– И что? Нас этим уже не запугаешь, и не такое видали.

– Да, уж, – лицо Сычева исказила гримаса, и он с ожесточением произнес: – Как вспомню Макеева, так жить не хочется. Сволочь тыловая, чуть под монастырь не подвел!

– Нашел кого вспомнить! Слава богу, есть еще такие, как Рязанцев.

– Эх, Иваныч, разве в них дело. Спросить надо с тех, кто выше сидит.

– Спросят, и еще как. Сейчас не время искать виноватых. Бить надо сволоту!

– Вот так всегда: пока гром не грянет, наверху не почешутся! Козлы! – и Сычева прорвало: – Я человек маленький и то даже жопой в мае почувствовал, что подпалят. А они чем думали? Прав товарищ Сталин: везде у нас враги сидели. Мало их к стенке ставили! Вспомни, что нам Козлов долдонил…

– Стоп, Серега! Не тот разговор ведешь, – оборвал его Петр и бросил быстрый взгляд на Новиченко. Тот спал.

А Сычев уже не мог остановиться:

– Тот, не тот! Кончилась терпелка! Это ж надо, силищу такую имели, а фриц нас за два дня раздолбал. Как так? Как?!

– Будто не знаешь, – Петр замялся, его также мучил этот вопрос, и не нашел ничего другого, как повторить избитые утверждения: – Внезапность нападения. Вероломство…

– Иваныч, и это ты говоришь? Я не Макеев! Вспомни, как наш комиссар распинался о дружбе с немецким рабочим. А он, падла, голой задницей перед нашими рожами тряс. Слепому было понятно, что фриц силу стягивает, а нас в летние лагеря, в солдатики играть. Пушки на полевые позиции, а снаряды – на складе! Танки с пустыми баками, а у тебя на складе – ревизия! Так кто виноват, Гитлер?! – негодовал Сычев.

– Стоп, Серега, остынь, – пытался утихомирить его Петр.

– Стыну уже полгода. Я их всех…

– Да, угомонись ты! Побереги злобу на фрица! – цыкнул на него Петр.

– Не переживай, ее у меня на двоих хватит.

– Вот и хорошо, а сейчас иди и спи. В нашем деле психовать и икру метать себе дороже. Разведка шума не любит.

– Ладно, Иваныч, давай только без морали, я не пацан, – буркнул Сычев и, что-то бормоча себе под нос, отправился спать.

Петр, прихватив автомат, поднялся на наблюдательный пункт, приник к пролому в стене и, стараясь не попасть окулярами бинокля под луч солнца, сосредоточился на дороге. Движение по ней прекратилось, и теперь его занимало другое – как добраться до элеватора. Взгляд остановился на глубоком овраге: он начинался в сотне метров от склада, протянулся почти на три километра и заканчивался у водопроводной башни. Между ней и лесополосой, за которой мрачной бетонной громадой угадывался элеватор, простиралось открытое поле. В темноте там легко было заблудиться, и Петр стал искать ориентиры: ими могли служить подбитый танк, покосившийся деревянный навес – все, что осталось от полевого стана колхозников и островок из кустарника. Определившись с маршрутом, он снова переключился на дорогу – на ней по-прежнему царило затишье.

Белое безмолвие и убаюкивающий посвист ветра навевали сон, и, чтобы не заснуть, Петр принялся по памяти составлять рапорт для Разанцева. За этим занятием незаметно подошла к концу смена, а вместе с ней густая морозная дымка окутала дорогу. Воспользовавшись этим, разведчики стали на лыжи, скатились в овраг и размашистым шагом двинулись вперед. Через час в вечерней мгле проступило циклопическое сооружение – элеватор. Дымка к этому времени рассеялась, и в блеклом лунном свете его стены, исклеванные осколками снарядов и пулями, походили на лицо человека, переболевшего оспой. Подобравшись ближе, они залегли и стали наблюдать. В мрачных развалинах элеватора и разоренной конторе царила кладбищенская тишина. Но Петр не стал рисковать и выслал вперед Новиченко. Прошло больше десяти минут, когда, наконец, тот дал о себе знать.

– У-а-а, – печально прозвучало в воздухе.

– Не Соловей-разбойник, – язвительно заметил Сычев.

– Зато ты у нас Илья Муромец, – хмыкнул Петр и распорядился: – Прихвати Вовкины вещички!

– Опять я, – буркнул Сычев и, взвалив на плечи два огромных рюкзака, поплелся за ним.

– Иваныч, ты че? Тут черт ногу сломит! – встретил их в штыки Новиченко и предложил: – Давай в контору перебираться!

– Остаемся здесь! – был непреклонен Петр.

– Туточки вонизма такая! – не унимался Новиченко.

– Вова, не гоношись! То фрицы огнеметами шмаляли! – перебил его Сычев.

– И че, с того?

– А то! Больше сюда не сунутся!

– Если мы раньше не загнемся, – буркнул Новиченко.

– Кончай разговорчики! – положил конец спору Петр и сбросил с плеч рюкзак.

Крепчающий мороз, а также голод, терзавший желудок, заставили разведчиков пренебречь опасностью. Они разбрелись по развалинам, собрали то, что осталось после пожара, спустились в повал и развели костер. Сычев, не дожидаясь команды, развязал рюкзак, достал банку тушенки и предложил:

– Иваныч, надо бы устроить пир желудку!

– Давно пора, а то брюхо к хребту прилипло! – пожаловался Новиченко.

– Я что, против? Доставайте НЗ и сало Пилипчука, – поддержал Петр.

– А 100 грамм наркомовских? – напомнил Сычев.

– Ради такого случая не грех и 200! – живо поддержал Новиченко и, хлопнув себя по лбу, воскликнул: – Хлопцы, так сегодня ж Новый год!

– Точно! С этой проклятой войной забудешь, как себя зовут, – посетовал Сычев и бросил многозначительный взгляд на Петра.

Он не стал испытывать их терпения, достал фляжку со спиритом и, подняв вверх, сказал: – За то, чтоб дожить до следующего года!

– Доживем! – дружно поддержали Сычев с Новиченко, и фляжка пошла по кругу.

Вскоре, разомлев от выпитого, сала Пилипчука и тепла костра, Сергей и Владимир начали клевать носами. Петр отправил их спать, а сам заступил на пост, но, чтобы зря не терять времени, взобрался на крышу элеватора и оборудовал на чердаке наблюдательный пункт. Отсюда, с высоты птичьего полета, дубрава, в которой гитлеровцы могли скрывать свой танковый кулак, лежала как на ладони. Теперь разведчикам оставалось запастись терпением и положиться на удачу.

Результат первого дня оказался плачевным: дубрава словно вымерла. Лишь изредка лязг металла и работа мощных двигателей говорили о том, что царящая в ней тишина обманчива. И только с наступлением темноты на подъездных дорогах началось движение. На этот раз гитлеровцы строго соблюдали светомаскировку, что лишний раз убеждало Петра в серьезности их замыслов, и тогда он решился на вылазку. Она едва не обернулась провалом: на подходе к дубраве они напоролись на боевое охранение и едва унесли ноги.

Второй и третий день также прошли впустую. До истечения срока выполнения задания оставались сутки, а Петру пока нечего было доложить Рязанцеву. Сведения о перемещениях гитлеровской техники мало что давали, и уныние охватило разведчиков.

Петр, нахохлившись, сосредоточенно смотрел на костер, как будто в отблесках пламени надеялся найти ответ на вопрос: как подобраться к дубраве? Но ничего другого, как попытаться взять языка, ему на ум не приходило.

– Опять этот опель? Достал уже гад! – возглас Сычева заставил Петра встрепенуться.

– Какой? – машинально спросил он.

– Зеленый! Глаза уже намозолил!

– Опель? Намозолил? – и пока еще смутная догадка осенила Петра.

Он схватил блокнот и лихорадочно зашелестел страницами. Дважды в день с постоянством маятника зеленый штабной опель проезжал перед ними.

«Офицер связи? Фельдъегерь? Секретные документы! Это последний шанс!» – ухватился за эту мысль Петр и радостно воскликнул:

– Ребята, не все потеряно!

– Брать опель! – первым догадался Сычев.

– А там штабная крыса! – предположил Новиченко.

– Да! Других вариантов не осталось! – подтвердил Петр.

Загоревшись этим планом, разведчики принялись дорабатывать детали, а потом, плотно поужинав, легли спать, но так и не смогли сомкнуть глаз. Давали о себе знать нервы и проснувшийся азарт. Первым не выдержал Сычев и спросил:

– Иваныч, ты не спишь?

– Какой тут сон! – откликнулся Петр.

– Как бы не пролететь? Вдруг с дороги собьемся? Темень-то какая.

– Типун тебе на язык, – заворочался в своем углу Новиченко.

– Че маяться – порубать и вперед! – предложил Сычев.

– Все равно уже не уснем, – поддержал его Новиченко.

– Ладно, будем сниматься, – согласился Петр.

Перекусив, разведчики освободились от лишнего груза, стали на лыжи и направились к месту засады – мосту. Удача пока была на их стороне: мороз ослабел, пошел мелкий снежок, и им не пришлось маскироваться. Задолго до рассвета они вышли к мосту и, оборудовав укрытие, залегли в засаде.

Томительно медленно тянулось время. Наконец, бледно-розовая полоска окрасила горизонт на востоке, и ночная мгла рассеялась. Наступил рассвет. В душе Петра поселилась тревога – опасение, что опель по тем или иным причинам мог не выехать на маршрут, и это не давало покоя. О том же думали Сычев с Новиченко и бросали тревожные взгляды то на дорогу, то на часы. Стрелки лениво ползли по циферблату и бесстрастно отсчитывали секунды и минуты до восьми пятнадцати, когда зеленый опель должен был появиться на дороге. В запасе оставалось около четырех минут.

Первым услышал гул мотора Новиченко и сорвавшимся голосом воскликнул:

– Е-е-едет! Едет!

Петр напряг слух. Забухавшее, словно кузнечный молот, сердце глушило звук.

– Слышу! Ну, давай! Давай! – торопил Сычев.

Здесь уже сам Петр увидел, как на выезде из лесополосы показалось зеленое пятно. Оно приближалось и быстро росло в размерах. Это был опель! Теперь все решали быстрота и натиск. Петр выбрался из укрытия и подал команду:

– По местам, ребята!

Сычев и Новиченко, передернув затворы автоматов, заняли позиции по обе стороны моста. Петр, поправив на рукаве белую повязку, которая должна убедить гитлеровцев, что перед ними полицейский, вышел на дорогу. Опель стремительно приближался.

«Сто! Девяносто! Восемьдесят!» – мысленно считал Петр и, когда до машины осталось сорок метров, суматошно размахивая руками, бросился навстречу.

Прошла секунда-другая, водитель ударил по тормозам. Опель пошел юзом и остановился в нескольких шагах от Петра.

– Минен! Минен! – на ломаном немецком истошно закричал он и, ухватившись за ручку дверцы, склонился над лобовым стеклом.

На него таращилась рыбьими глазами растерянная физиономия капитана. Что-то сказав водителю, он приоткрыл дверцу, пробежался взглядом по Петру, Новиченко и задержался на Сычеве. В следующее мгновение холеное лицо капитана исказила гримаса и сдавленный вскрик «бандит», как бич, подхлестнул водителя. Он судорожно засучил ногами, руками: опель фыркнул двигателем и, подобно лягушке, прыгнул на Петра. Тот едва успел увернуться и отлетел в кювет.

Скрежет металла и раскатистая автоматная очередь слились в один звук. Боковое стекло разлетелось вдребезги, водитель рухнул на руль, и опель, пропахав глубокую борозду, уткнулся в сугроб. Сычев снял палец со спускового крючка и метнулся к машине. Капитан опередил его – рыбкой сиганул на обочину и кубарем покатился к реке. Сергей бросился вдогонку, но вынужден был залечь. Гитлеровец, отчаянно отстреливаясь, пытался прорваться к мосту и там спрятаться за опору – до него оставалось несколько метров. Автоматная очередь, выпущенная Сергеем, взметнула снег у ног капитан, он дернулся и исчез за сугробом.

Петр пришел в себя, спрыгнул вниз и, откатившись под защиту дерева, взглядом поискал гитлеровца. Тот бился в предсмертной конвульсии.

– Похоже, капец, – тяжело дыша, обронил, подбежавший Сычев.

– Да-а-а. Эх, Серега, Серега! – не мог сдержать досады Петр.

– Я ж по ногам, Иваныч! – понурясь, промямлил тот.

– Лучше бы по яйцам.

– А если бы он под мост сиганул, то нам всем хана.

– Если бы да кабы…

– Иваныч? Иваныч, глянь, что я нашел! – радостный вопль Новиченко положил конец перепалке.

– Ладно, Серега, забирай у фрица документы, а самого в снег! – приказал Петр и, цепляясь за ветки кустарника, выбрался к дороге.

Навстречу, потрясая коричневым портфелем, бежал Новиченко. На душе Петра отлегло. В нем могло находиться то, за чем они охотились, – важные документы. Массивная сургучная печать на застежке была тому подтверждением. Он выхватил из-за пояса штык – нож, рассек ремень и встряхнул портфель. На дорогу посыпались пакеты. Подрагивающими от волнения пальцами Петр ухватил самый большой, сломал печать, разорвал плотную бумагу. В пакете оказалась карта! Все еще не веря в удачу, он развернул: красные и синие стрелы гитлеровских дивизий нацелились на оборонительные порядки 6-й армии Юго-Западного фронта.

– Ну, что там, Иваныч? Что?! – сгорая от нетерпения, теребил его Новиченко.

– Попали в самое яблочко! – ликовал Петр.

– Значит, дырку под орден вертеть?

– Если фрицы ее раньше в твоей башке не провертят. Сматываться надо! – поторопил подоспевший Сычев.

– Гляди, не накаркай! – огрызнулся Новиченко.

– Каркай не каркай… – и Сычев осекся.

Со стороны лесополосы донесся рокот мощного мотора, и из-за поворота показалась самоходка. За ней катил грузовик. Времени на раздумье у разведчиков не оставалось.

– Фрица в снег! Сами в машину! – крикнул Петр, сгреб в портфель пакеты и бросился за руль.

Ключ зажигания торчал в замке. С замиранием сердца он повернул его. Машина отозвалась недовольным урчанием, но никак не хотела вырываться из снежного плена.

– Ребята, сюда! Толкайте! Толкайте! – позвал на помощь Петр.

Новиченко с Сычевым, запихнув водителя в сугроб, навалились на опель с двух сторон. Петр вывернул руль и снова нажал на газ. Рыча двигателем, машина подалась их усилиям и выкатилась на дорогу. Сергей с Владимиром на ходу запрыгнули на заднее сиденье, и Петр до пола утопил педаль газа. Они промчались около семи километров, но дальше не стали испытывать судьбу: за холмом располагалось большое село – там у гитлеровцев могла находиться комендатура.

На первом же повороте Петр свернул с дороги, выбрал укромное место, и остаток дня разведчики провели в развалинах, а с наступлением темноты двинулись к линии фронта. Избегая дорог и населенных пунктов, шли всю ночь, когда, наконец, наткнулись на ряды колючей проволоки и дальше поползли по-пластунски. Вскоре в предрассветном полумраке проступила кромка окопа, и послышалась родная речь. Не обращая внимания на ссадины, они рванули вперед. Их движение не осталось незамеченным: лязгнули затворы, и над бруствером показались две головы.

– Стойте! Свои! – предупредил Петр.

– Свои в блиндаже сидят! Кто такие? – прозвучало в ответ.

– Разведка!

После паузы тот же простуженный голос потребовал:

– Ползите сюда! Только без фокусов!

Разведчики одним броском преодолели последние метры и скатились на дно траншеи. Над ними склонились две любопытные физиономии. Отдышавшись, Петр спросил:

– Где мы?

– А шо тебе надо? – не терял бдительности старший дозора.

– Штаб 6-й армии.

– Далече собрались! А там кого?

– Тебе-то какое дело? Много будешь знать – рано состаришься, – потерял терпение Сычев.

– Помолчи, Серега! – осадил его Петр и поинтересовался: – Так сколько?

– Командир скажет, – держал строгий тон дозорный и распорядился: – Саня отведи их к Давыдову!

Тот снял с плеча винтовку и извиняющимся тоном произнес: