Текст книги "СМЕРШ. Один в поле воин"

Глава пятая
Повышение в ранге

                             Совершено секретно

                             Лично

                             Начальнику Особого отдела НКВД СССР

                             Юго-Западного фронта

                             комиссару госбезопасности 3-го ранга

                             тов. Н. Селивановскому

О ХОДЕ ВЫПОЛНЕНИЯ ОПЕРАЦИИ «ЗЮД»

В целях реализации оперативного замысла операции «ЗЮД» по внедрению в немецко-фашистский разведорган – абвергруппу 102 – с 14 на 15 января 1942 года зафронтовой агент Гальченко под легендой дезертира-перебежчика был выведен за линию фронта в расположение противника.

После предварительного допроса он бы помещен на сборно-пересыльный пункт для бывших военнослужащих Красной армии, находящийся в окрестностях гор. Славянска, и там попал в поле зрения вербовщика – заместителя начальника абвергруппы 102 Петра Самутина.

22 января Самутин провел вербовку Гальченко под псевдонимом «Петренко». В тот же день он был переведен в учебный лагерь разведгруппы там же, в гор. Славянске. Надежная легенда прикрытия и находчивость позволили Гальченко успешно пройти проверку. Затем он был представлен начальнику абвергруппы 102 подполковнику Гопф-Гойеру и получил задание на проведение разведки частей 6-й армии. 1 февраля Гальченко был переброшен на нашу сторону и сразу прибыл в отдел.

По результатам выполнения нашего задания Гальченко сообщил ряд данных на 5 агентов из числа бывших военнослужащих Красной армии, а также фамилии и описание внешности 3 кадровых сотрудников.

Прошу Вашей санкции на продолжение операции «ЗЮД». Для укрепления позиций Гальченко в абвергруппе 102 необходимо согласовать с командованием армии дезматериалы и снабдить ими нашего агента.

                             Начальник Особого отдела

                             НКВД СССР

                             6-й армии Юго-Западного фронта

                             капитан П. Рязанцев

                             № 222/ОА от 3.02.42 г.

В Особом отделе фронта докладная Рязанцева получила самую высокую оценку. Опытнейший профессионал Николай Николаевич Селивановский, начинавший свою службу в органах госбезопасности в Особом отделе ОГПУ Среднеазиатского военного округа в далеком 1922 году, прошедший все служебные ступеньки, от помощника оперуполномоченного до комиссара, имел за своей спиной десятки разведывательных и контрразведывательных операций, самым внимательным образом изучил материалы дела «ЗЮД» и зафронтового агента Гальченко.

В трех тощих папках насчитывалось всего два десятка страниц, но они многое сказали Селивановскому. За несколько дней пребывания в абвергруппе 102 Прядко-Гальченко удалось сделать, казалось, невозможное – его рапорт на 19 листах содержал бесценную информацию. Петр в деталях раскрывал внутреннюю кухню абвера, связанную с изучением и вербовкой агентов. Это, а также его лаконичные, но вместе с тем емкие характеристики, яркое и точное описание внешности 3 кадровых сотрудников и 5 агентов, схема расположения зданий, сооружений и порядок охраны абвергруппы 102 существенно пополняли те скудные сведения, которыми располагали контрразведчики Юго-Западного фронта.

Прошлый и нынешний, пока еще горький опыт борьбы с гитлеровскими спецслужбами, подсказывали Селивановскому: этот по-настоящему крупный успех не был случайным. В деле «ЗЮД» благоприятным образом сочетались удача – Прядко действительно оказался находкой, и профессионализм Рязанцев. Павел не пошел на поводу у показаний вражеского агента Струка, а решился на оправданный риск, направив Петра с разведзаданием к гитлеровцам, и не ошибся. И тому удалось сделать то, что оказалось не силам двум армейским разведгруппам.

Закончив изучение материалов, Селивановский распорядился вызвать старшего лейтенанта Ильина, занимавшегося оперативной разработкой разведорганов 17-й армии вермахта, а сам прилег на кушетку. В последнее время к ночи его одолевали сильные, доводившие до тошноты, головные боли: сказывались хроническое недосыпание и постоянная нервотрепка. Расстегнув ворот гимнастерки, он потер виски – боль в затылке ослабела, и закрыл глаза. Прошла минута-другая, глухие удары сердца в ушах стихли, но расслабиться ему не удалось – стук в дверь заставил сосредоточиться. Поднявшись с кушетки, Селивановский расправил складки на гимнастерке, застегнул ворот и распорядился:

– Войдите!

В кабинет вошел Ильин и доложил:

– Товарищ комиссар, по вашему указанию старший лейтенант…

– Вижу, Володя, что еще не капитан, – с мягкой улыбкой заметил Сильвановский и теплым взглядом посмотрел на него. Он испытывал внутреннюю симпатию к этому рассудительному, не теряющему головы в самых сложных ситуациях, еще совсем молодому, но перспективному офицеру. В свои двадцать три Ильина отличали недюжинный ум и профессиональная хватка. И сейчас, прежде чем принять окончательное решение по операции, Селивановский, рассчитывая услышать от него дельные предложения, поинтересовался:

– Ты с материалами по делу «ЗЮД» и предложением Рязанцева ознакомился в полном объеме?

– Да, товарищ комиссар, – подтвердил Ильин.

– Все ясно?

– Было несколько вопросов, я их прояснил в разговоре с Рязанцевым.

– Что-то уж больно гладко все получается.

– Ну, почему же? Николай Николаевич, есть некоторые проблемы, но они носят рабочий характер.

– Например?

– Согласовать дезу с командованием. Тут, конечно, придется пободаться, но ничего, на что-нибудь да уломаем.

– Нет, Володя, что-нибудь нас не устроит. Не тебе объяснять: чем ценнее информация, тем больший вес в глазах абвера приобретет Гальченко, – не согласился Селивановский.

– Понимаю, Николай Николаевич, и надеюсь, что удастся договориться с начштаба армии по максимуму.

– Здесь можешь рассчитывать на мою поддержку.

– В таком случае нам с Рязанцевым останется доработать отдельные детали.

– Итак, будем считать, что с дезой определились. А в целом, на твой взгляд, какая видится перспектива?

– Из всех дел «ЗЮД» – наиболее перспективное. Железный выход на абвер и толковый исполнитель. Надо раскручивать дальше, такой удачи может и не быть! – с жаром заговорил Ильин.

– Крутить? Удача? – и здесь в Селивановском проснулись дремавшие в глубине души сомнения. Та кажущаяся легкость, с которой Прядко удалось внедриться в абвер, его настораживала. Четыре предыдущих попытки, предпринятые отделами фронта, закончились провалом: три разведчика бесследно сгинули в лагере для военнопленных и лишь один – Николаев смог пройти сито проверок, подставиться на вербовку и закрепиться в агентурной сети гитлеровской разведки. Но в последний момент разведчика подстерегла роковая случайность – при переходе линии фронта он подорвался на мине. Петр стал первым зафронтовым агентом, которому удалось не только внедриться в абвергруппу, а и заинтересовать собою самого начальника – подполковника Гопф-Гойера. А это уже выходило за рамки рядовой операции и создавало условия для завязывания с гитлеровцами серьезной оперативной игры.

Тем не менее Селивановский не обольщался на сей счет. Ранее, во время работы в 1937 году в Праге и Париже, он на себе познал железную хватку и изощренность гитлеровской разведки. Подчиненные адмирала Канариса шпионский хлеб ели не зря. Успехи абвера во время военной компании в Чехословакии, Франции, Польше и в первые месяцы войны лета сорок первого говорили сами за себя. В те роковые для Красной армии июньские дни именно активные действия вражеской агентуры и разведывательно-диверсионных групп парализовали боевое управление войсками. Не только на передовой, напоминавшей дырявое решето, но и в тылу советских войск царили хаос и паника. Полчища айнзатцгруппен, зондеркомандо и айнзатцкомандо, переодетые в форму красноармейцев, осуществляли теракты против командиров Красной армии, подрывали мосты и переправы, нарушали связь, перехватывали на себя управление целыми бригадами, дивизиями и потом бросали их под безжалостный бронированный каток танковых армад генералов Гота и Гудериана.

Селивановский хорошо помнил тот горький урок, и потому ему не давала покоя мысль: в абвере, возможно, так же как он с Рязанцевым, оценили по достоинству потенциал Петра и решили использовать в разыгрывании многоходовой оперативной комбинации с целью стратегического дезинформирования командования Юго-Западного фронта. Еще раз взвесив все «за» и «против», Селивановский, чтобы не оказаться игрушкой в руках Гопф-Гойера, посчитал за лучшее не пороть горячки и распорядился:

– Вот что, Володя, поезжай-ка ты к Рязанцеву. Там, на месте, встреться с Прядко и уточни в деталях всю представленную им информацию. Но это – не главное! Рано или поздно, но мы разворошим осиное гнездо Гопа! Есть уже на подходе толковые ребята – вопрос только во времени. А оно не ждет. Поэтому основное внимание удели не плану операции – писать, слава богу, мы научились, а самому Петру: оцени его разведвозможности и прощупай как следует. По бумагам видно – парень талантливый и неординарный.

– Среди тыловиков дураков не бывает. Они говорят: идиоты воруют, а умные вовремя списывают. Ну а самые ушлые – дважды списывают. Наши два раза крутили Прядко – по вредительству и антисоветчине, и оба раза ему удалось выйти сухим из воды, – напомнил Ильин.

– То, что он умный мужик и тертый калач, – вопросов нет. Но гитлеровцы тоже не лыком шиты! – согласился Селивановский и, не скрывая озабоченности, прямо заявил: – Меня вот что настораживает: почему без подготовки его отправили на задание? Почему? Может, потому что заподозрили подставу и чтобы не засвечивать остальную агентуру, решили сразу проверить в деле. Как ты считаешь?

– Вполне. А с другой стороны, нельзя исключать и такую версию, что он, так же как и Рязанцеву, с первого взгляда приглянулся Гопу, – предположил Ильин.

– Володя, с первого взгляда только пылкие Ромео влюбляются. Разведка и контрразведка – это тебе не любовь под вязами. Хотя, возможно, ты прав.

– Обкатка по-боевому? – продолжал развивать свою мысль Ильин.

– И не только. Гоп, наверно, как и мы, оценил разведпотенциал Петра и потому вряд ли станет размениваться на роль агента-маршрутника или наблюдателя. Мелковато! А это значит, что нас попытаются…

– Я понял, Николай Николаевич, – втянуть в оперативную комбинацию!

– И не просто комбинацию, а в комбинацию со стратегическим выхлопом.

– То есть если Гоп убедится, что Петр не наша подстава, то, следуя логике операции, при следующей заброске, он должен сдаться нам и…

– Совершенно верно!

– Очень даже интересно получается. Если с умом подойти, то можно такую комбинацию закрутить, что только держись!

– Э-э, не кажи гоп, пока не перепрыгнули! В такой игре нам нельзя допустить промашки – слишком велика цена! – предостерег Селивановский и распорядился: – Короче, Володя, ты с Рязанцевым на месте еще раз самым внимательным образом все проработайте, и только потом примем решение.

– Есть, Николай Николаевич! – принял к исполнению Ильин.

В ту же ночь он выехал в расположение Особого отдела 6-й армии и в течение двух дней скрупулезно исследовал все обстоятельства пребывания Петра в плену, в абвергруппе 102, содержание его бесед с Самутиным и Гопф-Гойером. Анализ их результатов лишний раз подтвердил правоту Селивановского: за этим ходом абвера угадывались далеко идущие планы. Ключевая роль в них отводилась Гальченко-Петренко. Ему предстояло стать двойным агентом. А чтобы справиться с этой смертельно опасной ролью – быть не только своим в доску среди чужих, но и доказать Гопф-Гойеру, что он лучший из агентов, – Петру требовалось проявить недюжинное актерское мастерство, смелость и находчивость. За многие часы общения с ним у Ильина сложилось твердое убеждение, что такими способностями разведчик обладает и сумеет самостоятельно выполнить задание. По возвращении в отдел фронта он изложил свое мнение Селивановскому, и тот, внеся несколько дополнений, утвердил окончательный план операции «ЗЮД».

Теперь основное внимание контрразведчиков было сосредоточено на подготовке дезинформационных материалов для Петра и подборе из числа офицеров штаба источников их получения. И здесь Ильину с Рязанцевым пришлось столкнуться с немалыми трудностями: командование армии воевало за каждую цифру, за каждое слово, так как за ними стояли тысячи жизней красноармейцев. С источниками информации для Петра тоже не все оказалось просто. С одной стороны, они должны были создать у Гопф-Гойера впечатление о наличии у агента Петренко широких разведывательных возможностей, а с другой – не вызвать подозрений, что за этими офицерами стоит контрразведка. К началу марта, когда у Рязанцева и Ильина почти все было готово, контрудар гитлеровских войск на стыке Юго-Западного и Южного фронтов смешал им карты, и работу пришлось начинать заново.

Подошел к концу промозглый март, небо очистилось от свинцовых туч, и под лучами солнца из-под снежных шапок проклюнулись рыжими макушками степные курганы. Наступил апрель. Весна с каждым днем все более властно заявляла о себе, и вскоре о зиме напоминали лишь съежившиеся серые клочки снега на дне глубоких оврагов. В середине месяца прошумели первые проливные дожди, с юга подули теплые ветра, и земля быстро пробудилась к жизни: степь на глазах покрылась нежной зеленью, а пологие берега ручьев и речушек окутала золотистая пелена распустившейся вербы.

Этот бурный приход весны порождал в сердцах командиров и красноармейцев Юго-Западного и Южного фронтов надежду, что им удастся развить недавний зимний успех. В Ставке Верховного Главнокомандования поддержали предложение маршала Тимошенко и члена Военного Совета фронта Хрущева о наступлении на Харьков. С того дня в обстановке строжайшей секретности в штабах приступили к детальной разработке плана. И если со своими силами и резервами все более или менее было ясно, то в таком случае то, что касается противной стороны – вермахта, тут Тимошенко и его подчиненные могли лишь гадать, чем он ответит. Поэтому войсковая разведка Красной армии не знала покоя ни днем ни ночью, десятки разведывательных групп направлялись за линию фронта, чтобы добыть необходимые сведения. Свой и существенный вклад, как полагали Селивановский с Рязанцевым, мог внести и зафронтовой агент Гальченко. Дальше оттягивать его возвращение в абвер они не стали.

13 апреля Петр, имея при себе собственноручно исполненную схему расположения частей 6-й армии, над которой предварительно скрупулезно поработали офицеры штаба, и две таблицы со сводными данными по численности войск и вооружений, спрятанные под подошвами сапог, в сопровождении лейтенанта Кулагина выехал на передовую. В ночь на 14-е он перешел линию фронта и прямиком направился в штаб полка, располагавшийся в Алексеевке.

Часовой, ошалевший при виде советского командира, появившегося перед ним как черт из табакерки, не успел произнести и слова. Петр действовал напористо – с ходу заткнул ему рот и нагнал страха:

– Абвер! Срочно к полковнику Гопф-Гойеру!

Часовой, им оказался румын, крутнулся волчком и исчез в темном зеве блиндажа. Петр последовал за ним, и когда глаза освоились с полумраком, то увидел перед собой две осоловелые от сна физиономии капитана и майора.

– Абвер! Срочно к полковнику Гопф-Гойеру! – повторил он.

Офицеры, сонно хлопая глазами, в первое мгновение ничего не могли понять. Первым пришел в себя майор и, недоверчиво посматривая на Петра, на сносном русском спросил:

– Чем можешь это подтвердить?

– Айнц дивизион, – назвал Петр пароль, который получил от Самутина.

Судя по выражению лиц румынских офицеров, он ничего им не говорил. Петр не стал размениваться по мелочам перед мамалыжными союзниками гитлеровцев и потребовал:

– Немедленно отправьте меня к немцам, в Славянск! – а чтобы аргумент звучал весомо, повысил Гопф-Гойера в звании: – Там ждет генерал!

Это, а возможно, та дерзость, с которой вел себя русский, не вызывали у румын желания связываться с ним. Петра усадили на подводу и в сопровождении то ли почетного эскорта, то ли конвоя отправили в Ново-Николаевку, где располагался штаб немецких войск.

Слух о важном агенте абвера, возвратившемся из разведки, бежал впереди него. Петра без задержек привели к полковнику. Он был не чета румынским офицерам – фамилия Гопф-Гойера не произвела никакого впечатления, а пароль пролетел мимо ушей, его больше интересовало количество советских войск на станции Лозовая и в Ново-Николаевке, особенно тяжелой техники. Петр решил нагнать страху: и к тем сведениям, которые получил от Рязанцева с Ильиным, прибавил еще десяток танков. Их количество вызвало на физиономии полковника болезненную гримасу, но в глазах впервые за время допроса появился интерес. Информированность агента абвера произвела на него впечатление, с этого момента тон разговора и сама обстановка резко изменились. На стол подали горячий завтрак, а в чопорном полковнике проглянуло что-то человеческое. В завязавшемся разговоре он пытался выяснить: почему русские, потерявшие половину своей армии и страны, не сдаются? Правда настроения ему не прибавила. Завтрак закончился при гробовом молчании. Остаток дня Петр провел в одиночестве в комнате отдыха при комендатуре.

Вечером за ним заехал Самутин, и они направились в город Константиновка – туда в полном составе передислоцировалась абвергруппа 102. За всю дорогу Самутин не обмолвился ни словом о задании, видимо, опасался ушей шофера, и потому разговор шел о положении на фронте. В Константиновку они прибыли за полночь. Внешний вид группы – отсутствие забора и сторожевых вышек – говорил о том, что гитлеровская разведка не намеривалась здесь долго засиживаться. Здание бывшего индустриального техникума охраняли только подвижные посты.

– Что случилось, Петр Алексеевич? Нашу лавочку случайно не закрыли? – запустил пробный камень Петр.

– И не закроют. Тут только управление, остальные в летнем лагере, – пояснил Самутин.

«Управление – хороший для тебя признак! – отметил про себя Петр и воспрянул духом, когда они прошли в аккуратно убранную комнату общежития: кровать, стол, стул и платяной шкаф – это тебе не казарма для второсортных агентов».

– Устраивайся. Завтрак в семь в офицерской столовой, а потом за работу! – распорядился Самутин и шагнул к двери.

– Погоди, Петр Алексеевич! – остановил его Петр.

– Чего, еще?

– Как-то не по-нашенски получается.

– Что ты имеешь в виду?

– Встречу надо бы отметить, – забросил удочку Петр в надежде прощупать Самутина.

– Поздно, а там видно будет, – уклончиво ответил тот и закрыл за собой дверь.

Оставшись один, Петр попытался проанализировать все увиденное и услышанное от Самутина, но мысли путались и сбивались. Бессонная ночь и изнурительный, проведенный на одних нервах, день дали о себе знать.

«Ладно, чего гадать, как говориться, утро вечера мудренее», – с этой мыслью он лег спать.

Разбудили его топот сапог и громкие голоса в коридоре. На часах было шесть пятьдесят: десять минут назад в группе прошел подъем. Петр, прихватив полотенце, прошлепал в умывальник, там уже никого не было. Умывшись и гладко выбрившись, он возвратился в комнату и, переодевшись, спустился на первый этаж. Запахи кухни подсказали ему, где находится столовая. В ней в основном находились немцы, кроме них и Самутина присутствовали еще двое русских инструкторов.

«Ничего себе, солидная компашка!» – отнес это себе в плюс Петр и, кивнув Самутину, подсел за столик. Жаренная на сале яичница, бутерброд с маслом, традиционная чашка кофе и сама атмосфера в столовой, где прислуживали официанты, не шли ни в какое сравнение с тем, что было в Славянске. «Тебя повысили в ранге», – сделал вывод Петр, и в душе приготовился к встрече с самим Гопф-Гойером.

– Пойдем ко мне! – скрипучий голос Самутина опустил его с небес на землю.

Они поднялись на второй этаж и зашли в кабинет, заставленный сейфами. Печати на замках и забранное решеткой окно говорили о том, что у Самутина хранилось немало секретов группы.

«Эх, только бы одним глазком взглянуть, что у тебя там, Кощей фашистский!» – промелькнула шальная мысль у Петра.

– Д-а, большевики многое бы отдали за то, что лежит в моих сейфах, – будто угадал ее Самутин.

– Зачем же дело, попробуй!

– Чего-о?

– Сам же сказал.

– Ты мне тут зубы поскаль, быстро вышибу! За работу! – прикрикнул Самутин и, вытащив из стола стопку листов бумаги, карандаш, приказал: – Садись и пиши от «а» до «я»: как линию фронта перешел, как легализовался, через кого и как добывал информацию. Понял?

– Чего тут непонятного. Но, может, сначала рассказать, а потом писать, – предложил Петр.

– Тоже мне, Пушкин нашелся! Некогда мне сказки слушать! Пиши, а там видно будет.

– Мне-то что, как скажешь, – не стал упрямиться Петр, уселся на табурет и принялся стаскивать сапоги.

– Ты че?! Кончай борзеть, здесь не баня! – возмутился Самутин.

– А не мешало бы, да с березовым веником, – хмыкнул Петр и спросил: – Ножичек найдется?

– Чего-о?

– Да не бойся, резать не стану.

– Поговори еще! – пригрозил Самутин, но достал из ящика стола нож.

Петр сноровисто отделил подошвы от голенищ, и на пол вывалились схема расположения частей 6-й армии, таблицы со сводными данными по численности войск и вооружений.

– Хитер, чертяка! – заметил Самутин.

– Жить-то хочется, – в тон ему ответил Петр.

– Она – одна, второй не купишь, – согласился Самутин и, разложив перед собой документы, поторопил: – Все, заканчивай со своими фокусами и пиши отчет!

Петр взял из стопки лист бумаги и принялся излагать то, что не раз проговаривалось с Рязанцевым и Ильиным. Отчет занял больше часа. Затем столько же Самутин изводил его вопросами. После них Петру пришлось заново все переписывать. Время подошло к обеду, они спустились в столовую и там столкнулись с обер-лейтенантом Райхдихтом. На его каменной физиономии широкой трещиной прорезалась улыбка. Он шагнул навстречу и, потрепав Петра по плечу, заявил:

– Поздравляю с хорошим началом!

– Рад стараться, господин обер-лейтенант! – воскликнул Петр, демонстрируя всем своим видом готовность к новому заданию.

– Серьезная фактура, шеф будет доволен, – не упустил возможности вставить свое слово Самутин.

– Отлично! Обсудим это позже, – предложил Райхдихт и направился к офицерским столикам.

Петр с Самутиным расположились в конце зала, в той его части, где питались русские инструкторы. Обед не отличался большим разнообразием, но был приготовлен отменно: наваристый борщ, в который повар не поскупился плеснуть сметаны, и котлета по-киевски, говорили о том, что гитлеровцам пришлась по вкусу украинская кухня. Петр ел неторопливо и, пользуясь случаем, прислушивался к разговорам за соседними столиками, но так и не узнал ничего полезного. Гопф-Гойер держал подчиненных в ежовых рукавицах, и они где попало язык не распускали. После обеда Самутин, забрав с собой отчет, схему расположения частей 6-й армии, таблицы со сводными данными по численности войск, вооружений отправился на доклад.

Петр, предоставленный самому себе, возвратился в комнату и, чтобы отвлечься от тревожных мыслей, высыпал из коробков спички на стол и принялся складывать фигурки животных. За этим занятием его застал Самутин. Горящий взгляд и пылающие румянцем щеки говорили о том, что доклад у Гопф-Гойера не был рутинным.

– Бегом, шеф вызывает! – выпалил он с порога.

– Что он? Как отчет? Прошел? – засыпал его вопросами Петр.

– Во! – Самутин показал большой палец.

– Правда? Точно?

– Точнее быть не может. Шеф доволен.

– У-ух, значит не зря мучился, – с облегчением вздохнул Петр.

– Я тоже. С твоим большевистским прошлым не так-то просто было уломать шефа, – не преминул подчеркнуть свою роль Самутин.

– С меня причитается, Петр Алексеевич!

– Да, ладно, с этим потом. Живее, нас ждут!

Петр, надев ремень, на ходу причесался и бросился вдогонку за Самутиным. В приемной они не задержались и сразу прошли в кабинет Гопф-Гойера. Помимо него там находились Райхдихт и незнакомый Петру обер-лейтенант Мартин Рудель, специализировавшийся на диверсиях и терактах. Самутин подтолкнул Петра вперед, а сам отступил в сторону. Две пары внимательных глаз – Райхдихта и Гопф-Гойера – впились в удачливого агента. Рудель же никак не проявил своих чувств. Он работал с советской агентурой с еще довоенных времен, поэтому скептически оценивал ее разведывательные возможности и больше полагался на белогвардейцев и украинских националистов – у них был свой особый счет с большевиками.

Петр шагнул на средину кабинета и отчеканил:

– Господин подполковник, агент Петренко прибыл с задания!

– Хорошая работа! – похвалил тот и кивнул на свободное кресло.

Петр присел и, поедая преданными глазами Гопф-Гойера, с напряжением ждал, что последует дальше.

А тот, пошелестев страницами отчета, проявил профессиональную хватку – уцепился за ключевое звено – офицеров штаба 6-й армии Борисова и Кузьмина, на которых Петр ссылался как на основные источники информации, и поинтересовался:

– Господин Петренко, при каких обстоятельствах вы познакомились с Борисовым и Кузьминым, что вас связывало в дальнейшем?

Петр пожал плечами и простодушно ответил:

– Да, собственно, все как-то само собой вышло. Сначала был вариант на троих…

– Не понял, поясните! – перебил его Гопф-Гойер.

– Вместе посидели. Я угощал, оба оказались не дураки выпить, тем более за чужой счет, а потом пошло-поехало. Борисов должен мне где-то полторы тысячи, Кузьмин чуть поменьше.

– Деньги, что ж, неплохая основа для будущей вербовки, – констатировал Гопф-Гойер.

– Можно вопрос, Генрих, – оживился Рудель.

– Конечно, Мартин, – разрешил он.

Петр напрягся под пристальным взглядом обер-лейтенанта, интуитивно почувствовав исходящую от него опасность, и не ошибся. Рудель не испытывал тех восторгов, что переполняли Самутина, и, сохраняя надменный тон, спросил:

– Господин Петренко, не могла ли ваша щедрость вызвать подозрений у Борисова и Кузьмина?

– И привлечь внимание контрразведки? – присоединился к нему Райхдихт.

– Полагаю, нет! В противном случае я бы здесь не сидел! – решительно отрезал Петр.

Ответ, похоже, не удовлетворил Руделя, об этом говорил его следующий вопрос:

– На чем основана такая ваша уверенность?

– На хорошей легенде: офицер службы тыла, занимающийся заготовками, – лучше не придумать. Это позволяло свободно передвигаться по прифронтовой полосе, легко знакомиться, а лишняя копейка в кармане развязывала язык даже немому. У нас, извините, у них в России, на халяву выпить и пожрать любят и сапожник, и начальник, – и, повернувшись к Самутину, Петр не преминул отметить: – Особо я благодарен Петру Алексеевичу, изготовленные им документы выдержали все проверки.

– Я что… Делаю все, что в моих силах, – пробормотал Самутин и бросил взгляд на Гопф-Гойера.

Тот благосклонно кивнул головой и вернулся к началу разговора:

– Господин Петренко, как вы можете охарактеризовать ваши отношения с Борисовым и Кузьминым?

– Дружескими их не назовешь, но товарищескими можно, – пояснил Петр.

– Кто из них более уязвим в вербовочном плане?

– Пожалуй, Борисов. Любит выпить и потаскаться за юбкой.

– Как он относится к советской власти?

– Себя любит больше, чем ее.

– Это хорошо! – заключил Гопф-Гойер и, обращаясь к присутствующим, спросил: – Есть еще вопросы, господа?

Их не последовало, он поднялся из кресла, прошел к сейфу, достал сто марок и объявил:

– Господин Гальченко, вы заслужили эту награду! Верю и надеюсь – она не последняя!

Петр подскочил из кресла и, щелкнув каблуками, гаркнул:

– Служу великой Германии и ее фюреру!

Гитлеровцы тоже поднялись и дружно вскинули руки в фашистском приветствии. Завершая встречу, Гопф-Гойер похлопал Петра по плечу и барственно заметил:

– Город и дамы в вашем распоряжении. Господин Самутин, позаботьтесь!

– Непременно! – заверил тот.

– В таком случае вы и господин Петренко свободны, – отпустил их Гопф-Гойер.

Покинув кабинет, Петр, пользуясь благодушным настроением Самутина, поинтересовался:

– Ну, Петр Алексеевич, какие у меня перспективы?

– Все по уму! Молодец, лишнего ничего не брякнул! Мы с тобой еще не такие дела сварганим! – ликовал Самутин.

Его протеже произвел самое благоприятное впечатление на начальство.

Для Петра такой настрой фашистского холуя был важен. Во многом со слов Самутина у Гопф-Гойера и остальных гитлеровцев формировалось мнение о нем, поэтому вовсе не лишним было поделиться наградой. Он достал из кармана деньги. Алчный огонек, вспыхнувший в глазах Самутина, подсказал, что мелочиться не стоит. Не считая, Петр щедрой рукой отвалил половину и предложил:

– Вот возьми, Алексеич.

– Э-э-э, ты это кончай, – вяло возразил он.

– Возьми-возьми.

– Себе-то оставь.

– Хватит, не будем считаться! Я добро помню. Ты мне жизнь два раза спас. Первый, когда из лагеря вытащил! И потом, когда красные документы проверяли, я тебя не раз добром вспоминал. Первоклассная липа!

– Ну, если только так, а липы, запомни, я не делаю, – ворчливо заметил Самутин и торопливо сгреб деньги.

– Извини, Алексеич, если обидел. Готов искупить вину.

– Да, ладно.

– Не, с меня причитается! Есть тут приличный кабак? – Петр продолжал разыгрывать перед ним роль осчастливленного начальственной благодатью.

– Найдется. Вечерком прошвырнемся, а сейчас у меня дела, – свернул разговор Самутин и направился к себе в кабинет.

В восемь часов в выходном костюме и обильно политый одеколоном он зашел в комнату Петра, скептически оценив его гардероб, предложил поменять рубашку и галстук. После этого они отправились в город. Далеко идти не пришлось. Ресторан «Услада» располагался в трех кварталах от общежития группы.

Бывший очаг культуры – клуб «Горняк» на улице Нагорной, теперь, можно сказать, стал общественной уборной. Все то человеческое дерьмо, которое в советские времена пряталось по темным закоулкам, всплыло наверх и напропалую прожигало жизнь в бывшем актовом зале, где водка и самогонка лились рекою. На втором этаже в кабинетах культпросветработы и агитпрома девицы легкого поведения стахановскими методами, в три смены, наверстывая упущенное, просвещали и агитировали за свободную любовь прислужников «нового порядка» и их хозяев.

К приходу Петра и Самутина свободных мест почти не осталось. Ближние к эстраде столики занимали немцы, чиновники из городской управы и полиции. Метрдотель, больше смахивавший на вышибалу, пристроил их перед входом на кухню. Соседями по столику оказались чиновники средней руки. Судя по их виду и тому, что происходило в зале, вечер был в самом разгаре. На эстраде четверо музыкантов лихо наяривали что-то, походившее то ли на фокстрот, то ли на армейский марш. Перед ней в сизом табачном дыму гарцевал десяток пар.