Текст книги "Военная контрразведка. Вчера. Сегодня. Завтра"

– Вот же мерзавцы! Ушли от расплаты!

Прокашлявшись, он обратил взгляд на офицеров. Матвеев сделал шаг вперед и доложил:

– Товарищ генерал, майор Матвеев прибыл по вашему приказанию.

– Здравствуй, Александр Иванович, – ответил Вадис крепким рукопожатием и пригласил: – Проходите, товарищи офицеры, присаживайтесь!

Они заняли места за столом заседаний. Вадис присоединился к ним. Профессионал по призванию, а не по должности, начинавший службу в органах госбезопасности в далеком 1930 году, Александр Анатольевич Вадис за своей спиной имел десятки сложных контрразведывательных и разведывательных операций. Эта, очередная, могла занять особое место в их ряду. Ее успех во многом зависел от мастерства его подчиненных и исполнителя – агента Надежда. Он прошелся внимательным взглядам по лицам офицеров и открыл совещание.

– Здесь собрались опытные профессионалы, поэтому обойдемся без лозунгов и призывов! Ситуация с нашими так называемыми союзниками, надеюсь, товарищи, вам понятна?

– Так точно! – подтвердили офицеры.

– Володя, ты ознакомил Александра Ивановича с последними ориентировками Центра по этому вопросу? – обратился Вадис к Михайлову.

– Так точно, Александр Анатольевич! – подтвердил он.

– Александр Иванович, что-то надо пояснять? – уточнил Вадис.

– Никак нет, товарищ генерал, все понятно! – ответил Матвеев.

– В таком случае перейдем к делу. Замысел операции поддерживаю. Агент Надежда заслуживает доверия. Ее потенциал позволяет выполнить задание. Что касается выхода резидента на контакт с ней и организации связи, то надо признать, Александр Иванович, они тобой проработаны недостаточно.

– Виноват, товарищ генерал, опыта не хватает, – признался Матвеев.

– А я тебя не виню, это дело Устинова и Михайлова. Они занимаются разведкой, им и карты в руки.

– Александр Анатольевич, у нас с Иваном Лаврентьевичем есть проработанные предложения, – доложил Михайлов.

– Предложения – это хорошо. Главное, не забывайте про ахиллесову пяту, чтобы нам не просмотреть Париса.

– Будем стараться, товарищ генерал! – заверил Михайлов.

– Одного старания будет мало. Важно получить результат! – подчеркнул Вадис и снова обратился к Матвееву: – Тебе, Александр Иванович, спасибо за работу с Надеждой. Молодец, что не прошел мимо. Из нее может получиться перспективный источник информации.

– Я верю в Надежду, товарищ генерал! Она настоящая оперативная находка! – без тени сомнения заявил Матвеев.

– Находка или нет, покажет время. В общем, Александр Иванович, ты свое дело сделал, дальше его будут продолжать Михайлов и Устинов.

– Ясно, товарищ генерал.

– Как, не обижаешься на нас?

– Так не на что. На обиженных, как говорится, воду возят.

– И то верно. Но за тобой, Александр Иванович, остается один важный вопрос – обучить Надежду навыкам оперативной работы.

– Есть, товарищ генерал, – принял к исполнению Матвеев.

– Что касается тебя, Иван Лаврентьевич. Перед выводом Надежды в зону оккупации союзников надо будет выехать в отдел к Матвееву и на месте в деталях проработать вопрос организации связи с резидентом. Ясно?

– Так точно, товарищ генерал! – подтвердил Устинов.

– Ну раз всем все ясно, но том и закончим, – подвел итог Вадис, на его лице появилась загадочная улыбка, и он спросил: – Может, кто-то что-то хочет сказать?

Офицеры переглянулись, но промолчали. Вадис поднялся из кресла; вслед за ним встали и они. Он прошел к окну, распахнул настежь створки и потеплевшим голосом произнес:

– Вы только послушайте, какая тишина. Мирная тишина.

Ее нарушали заливистая трель соловья и гомон голубиной стаи. Во внутреннем дворе раздавались хлесткие удары по мячу и звучали задорные голоса. Бойцы из роты охраны управления самозабвенно играли в футбол. Где-то за околицей мирно тарахтел трактор.

– Даже не верится, что конец войне, – обронил Устинов.

– Конец! Конец, Иван Лаврентьевич, можешь не сомневаться! – воскликнул Вадис, возвратился к журнальному столику и смахнул салфетку.

Под ней оказались бутылка «Столичной» и четыре рюмки. Вадис сорвал пробку, разлил водку по рюмкам и ворчливо заметил:

– И долго мне ждать? Присоединяйтесь, товарищи офицеры! Генерал не каждый день наливает!

Матвеев, Устинов и Михайлов подошли к столику и подняли рюмки. Лицо Вадиса смягчилось, в голосе зазвучали непривычно мягкие нотки.

– За победу мы еще скажем, а сейчас выпьем за тишину и мир!

– За мир! – дружно прозвучало в кабинете.

В эти минуты мира и покоя они, выжившие и победившие в жестокой войне, были по-настоящему счастливы. Покидая управление, Матвеев испытывал смешанные чувства. Высокая оценка работы с Надеждой, высказанная Вадисом, наполняла сердце гордостью. Вместе с тем к этому примешивалась грусть: дальше вести перспективного агента предстояло другим сотрудникам.

В таком настроении Матвеев пребывал недолго. После капитуляции фашистской Германии и с наступлением мира на немецкой земле ему вместе с подчиненными наряду с решением оперативно-боевых задач пришлось с головой окунуться в уже позабытые за годы войны житейские дела. Они обустраивали служебные помещения отдела и жилые, вели поиск и организовывали отправку на родину – СССР – малолетних детей и подростков, потерявших родителей, налаживали отношений с местной гражданской администрацией Целендорфа, решали множество других проблем, которые каждый день подбрасывала сама жизнь.

По вечерам, когда большинство подчиненных могли, наконец, позволить себе отдых – любимым занятием стали футбол и волейбол, – Матвеев лишь изредка появлялся на спортивной площадке. Выполняя указание генерала Вадиса, он после ужина отправлялся на конспиративную квартиру и занимался подготовкой Ренаты Лонге к выполнению задания. Она оказалась способной ученицей, на лету хватала особенности и тонкости оперативной работы. И если первоначально ею двигали любопытство, ореол романтики, окружавший профессию разведчика, а также чувство благодарности к Матвееву, то к концу учебы они переросли в нечто большее. Она смотрела на советских людей совершенно иными глазами, чем еще месяц назад.

Здесь важную роль сыграла ее работа в медсанбате. Не на словах, а на деле Рената убедилась, что они – с кем она ежедневно общалась, – вовсе не изверги, какими их рисовала гитлеровская пропаганда, а люди с широкой душой и добрым сердцем. Они принесли на истерзанную войной землю Германии не только мир, но и сострадание. Врачи и медсестры медсанбата не делили раненых на своих и на чужих, а были милосердны, как к раненым советским солдатам и офицерам, так и к военнослужащим вермахта. Это окончательно стерло из сознания Ренаты остатки нацистских клише, на окружающий мир она смотрела глазами советских людей. Ее возмущали попытки западных политиков разделить немецкий народ и посеять в нем вражду. Поэтому у Матвеева оставалось все меньше сомнений в готовности Ренаты выполнить задание.

15 мая он доложил Вадису о завершении подготовки Надежды к участию в операции. На следующий день, по указанию генерала, в отдел прибыл Устинов. Вместе с Ренатой он занялся детальной проработкой выхода на контакт с резидентом и вопроса организации связи. На это ушли еще сутки. 18 мая Матвеев последний раз видел Ренату. В тот день она покинула Целендорф, присоединилась к беженцам, следовавшим в зону оккупации союзников. Теперь успех операции находился в ее руках и в руках Михайлова. Владимиру в качестве резидента предстояло легализоваться в Баварии и взять на личную связь Надежду.

Работа с Ренатой Лонге в памяти Матвеева осталась одним из наиболее ярких эпизодов в профессиональной деятельности, а сердце согревали теплые воспоминания о замечательной девушке. Шли дни, месяцы, одни события наслаивались на другие, и ее образ становился все туманнее.

Мирная жизнь кроила судьбы советских военнослужащих в Германии на новый лад. В августе 1945 года, после четырех лет разлуки, Матвеев, наконец, соединился с семьей, к нему приехали жена с сыном. Он был безмерно счастлив и с головой погрузился в приятные семейные хлопоты. На службе также все шло своим отлаженным чередом. По итогам девяти месяцев отдел Смерш по 47-й гвардейской стрелковой дивизии вошел в число лучших в управлении. В сентябре Матвееву было присвоено звание подполковника. Впереди его ждало новое и более высокое назначение. И здесь свое веское слово сказала непредсказуемая судьба военного человека.

Осенью 1945 года Владимир Михайлов погиб при загадочных обстоятельствах в западной зоне оккупации Германии. В руководстве Смерша подозревали, что его выдал кто-то из агентов, и на операции, казалось бы, был поставлен крест. К тому времени отношения между бывшими союзниками вряд ли можно было назвать партнерскими. Советские, американские, британские и французские военнослужащие еще продолжали брататься, а спецслужбы уже сошлись не на жизнь, а на смерть в тайной схватке. Ее интенсивность нарастала с каждым днем.

Чтобы эффективно противостоять противнику, в Главном управлении контрразведки Смерш приняли организационные и кадровые решения. Управления Смерш 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов реорганизовали и объединили в Управление Смерш Группы советских оккупационных войск в Германии (ГСОВГ). Вслед за этим последовали изменения и в руководстве. Генерал-лейтенант Вадис убыл к новому месту службы в Забайкалье. Его сменил генерал-лейтенант Павел Зеленин. Профессионал более чем с 24-летним стажем службы в органах госбезопасности, он свежим взглядом посмотрел на материалы операции и принял решение возобновить ее. При выборе резидента остановился на кандидатуре Матвеева. В пользу Александра Ивановича говорили четыре года, проведенные на войне, отличный послужной список, а главное, его хорошо знали Лонге, Беспалов и Мустафаев.

Об этом решении Зеленина Матвеев не догадывался и готовился к поездке в третий полк, чтобы на месте оказать помощь старшему лейтенанту Лазареву в проверке материалов на майора С., поддерживавшего подозрительный контакт с капитаном британской Миссии связи. На выходе из кабинета Матвеева остановил телефонный звонок. Он снял трубку. Звонил дежурный по Управлению Смерш ГСОВГ и, не объясняя причины, передал распоряжение генерала Зеленина – срочно прибыть к нему. Матвеев связался с Устиновым, чтобы прояснить причину столь внезапного вызова. Но тот также ничего конкретного сказать не мог. Неопределенность и крутой нрав нового начальника управления будили тревогу в душе Матвеева. Он мысленно перебирал недоработки по службе, терялся в догадках и в таком подвешенном состоянии выехал в Управление.

Под стать настроению была и погода. Осень, до последнего дня цеплявшаяся за свои права, с наступлением декабря сдалась на милость зимы. И та властно заявила о себе. Свинцово-сизые тучи скрыли солнце и стелились над землей. Свирепые ветры налетали со стороны Северного моря, сметали с улиц и площадей ворохи бумаг и листьев. Поля, города и все вокруг стало серым, унылым и напоминало о недавней войне. Она скалилась на Матвеева гнилым оскалом пожарищ и обнаженными нервами металлической арматуры.

Струи дождя наотмашь хлестали по лобовому стеклу. Дорога раскисла. Водитель что-то бормотал под нос и, проклиная Гитлера, пытался ускользнуть от очередной колдобины. Матвеев не обращал внимания ни на него, ни на сумасшедшую тряску и ушел в себя. Он искал причину срочного вызова, не находил и, устав от предположений, положился на судьбу. Прибыв в Управление, доложил дежурному и поспешил в кабинет к Устинову. Не успели они переброситься парой фраз, как их затребовал Зеленин.

В приемной им не пришлось ждать, генерал освободился и пригласил к себе. Устинов открыл дверь тамбура и пропустил вперед Матвеева. Тот вошел в кабинет, представился и по лицу генерала попытался понять, к чему готовиться. Его суровый вид не сулил ничего хорошего. Пожав руку, Зеленин пригласил Матвеева к столу заседаний. Рядом присел Устинов. Генерал, выдержав долгую паузу, начал разговор с дежурного вопроса.

– Александр Иванович, как складывается оперативная обстановка на объектах и в их окружении?

– Товарищ генерал, руководящий и оперативный состав отдела Смерш по 47-й гвардейской стрелковой дивизии осуществляет оперативно-боевую деятельность, исходя из… – начал доклад Матвеев.

– Погоди! Погоди с этим, Александр Иванович! – остановил Зеленин, и в его голосе зазвучали непривычно мягкие интонации. – О результатах работы отдела я знаю из твоих докладных. Ты мне скажи, как у тебя дела на семейном фронте?

– В каком смысле, товарищ генерал? – был озадачен таким неожиданным поворотом Матвеев.

– В прямом, Александр Иванович. Ты же не монах. Как семья?

– Нормально, им не привыкать к переездам.

– Значит, говоришь, не привыкать. Как чувствует себя Антонина Георгиевна? Как сын? Уже обжились?

– Потихоньку осваиваются.

– Может быть, есть какие-то проблемы, трудности?

– Все нормально, Павел Васильевич, разве что у сына со школой…

– А что такое?

– Учителей не хватает, по физике и биологии.

– М-да, есть такая проблема, – признал Зеленин и уточнил: – Что еще беспокоит?

– В остальном все нормально, товарищ генерал, – заверил Матвеев и уже не знал, что и думать.

А Зеленин продолжал говорить загадками.

– Александр Иванович, а как ты посмотришь на то, чтобы поменять место и характер службы?

– Ну… – помявшись, Матвеев ответил: – Товарищ генерал, я человек военный, как прикажете, так и будет!

Зеленин оживился, суровые складки на его лице разгладились, и он отметил:

– Молодец! Другого ответа я и не ждал.

– Спасибо, Павел Васильевич! Разрешите вопрос?

– Да, пожалуйста.

– Что за служба и где?

– Разведка, – объявил Зеленин.

Матвеев не знал, что сказать, и признался:

– Совершенно неожиданное предложение, товарищ генерал.

– Ну так как, пойдешь?

– Извините, товарищ генерал, я с трудом представляю себя в этом качестве. У меня нет опыта!

– Не беда, голова у тебя светлая, научишься. Не боги горшки обжигают.

– Разрешите еще вопрос, Павел Васильевич?

– Да, пожалуйста.

– Если не секрет, с чем связано такое назначение и почему выбор пал на меня?

Лицо Зеленина помрачнело. Он перевел взгляд на Устинова. Тот открыл папку, достал документ и подал Матвееву. Это было разведывательное донесение Михайлова, датированное 17 октября 1945 года. Устинов тяжело вздохнул и пояснил:

– В тот день Володя последний раз выходил на связь. Можно предположить…

– Да погоди ты со своими предположениями, Иван Лаврентьевич! – перебил Зеленин и заявил: – С тем, что произошло с Михайловым, еще разбираться и разбираться! Сейчас важно не потерять наши источники информации. Они тебе, Александр Иванович, хорошо известны – это Лонге, Беспалов и Мустафаев.

– Да, я их вербовал, – подтвердил Матвеев.

– Вот потому, Александр Иванович, на тебя и пал выбор. Теперь ясно?

– Так точно!

– А раз так, то тебе и продолжать работу Михайлова!

– Я готов, товарищ генерал! Когда приступить к выполнению задания?

– Время не ждет! Сегодня!

– Есть!

– Будешь работать под крышей руководителя нашей миссии по репатриации во французской зоне оккупации. Легенду, документы прикрытия обеспечит Иван Лаврентьевич.

– Ясно, товарищ генерал.

– И последнее. Чтобы не произошло твоей расшифровки для семьи и подчиненных, ты срочно убываешь на учебу, на специальные курсы. Приказ я подпишу сегодня. Вопросы ко мне есть?

– Никак нет, товарищ генерал.

– Удачи тебе, Александр Иванович! – закончил беседу Зеленин.

В приемную Матвеев вышел в смешанных чувствах. С одной стороны, совершенно новый участок работы вызывал живой интерес, с другой, риск оказаться в положении Михайлова и расставание с семьей давили на него невидимым прессом. Человек военный, он был приучен выполнять, а не обсуждать приказы, и принял решение Зеленина как должное. По возвращении в Целендорф его ждала шифровка. В ней предписывалось подполковнику Матвееву в течение суток сдать все дела заместителю и срочно убыть на курсы переподготовки. Жена и сын со стоическим пониманием отнеслись к предстоящей командировке. Они даже не догадывались, что вместо учебной аудитории в Москве ему предстояло один на один сойтись в тайной схватке со спецслужбой Франции, да еще на ее поле.

Сдав дела заместителю, простившись с подчиненными и с семьей, Матвеев на следующий день ранним утром выехал в Управление Смерш ГСОВГ и приступил к разведывательной подготовке. Она заняла три дня. После ее завершения он покинул Восточный Берлин и отправился в зону оккупации западных союзников.

На календаре было 9 декабря 1945 года. В город Тюбинген, расположенный в Баварии, в зоне оккупации французских войск, Матвеев прибыл под легендой армейского офицера – подполковника Смирнова Николая Федоровича – и возглавил советскую Миссию по репатриации. Ее сотрудники занимались организацией возвращения на родину – СССР – бывших советских военнопленных и граждан, угнанных на работы в Германию. Наряду с официальной деятельностью ему предстояло найти и восстановить связь с агентами Лонге, Мустафаевым, Беспаловым и организовать работу с ними. Но это была только одна часть задания, существовала и другая, не менее сложная и не менее опасная. Она заключалась в том, чтобы приобрести новых агентов, способных внедриться в спецслужбы Франции и добыть неопровержимые данные об использовании бывших сотрудников германской разведки и контрразведки, их агентуры для проведения шпионской, диверсионной и террористической деятельности против СССР и стран Восточной Европы.

Ознакомившись с обстановкой в советской Миссии и побеседовав с ее сотрудниками, Матвеев нанес визит командующему союзными войсками в Баварии генералу Де Кюну. Встреча носила представительский характер и свелась к общим декларациям. На следующий день Матвеев посетил Бюро по перемещенным лицам, где и проходил основной фронт работ. Его глава – Эдуард Лонгле – оказался человеком общительным и встретил русского коллегу доброжелательно. В завязавшемся разговоре он ненавязчиво прощупывал Матвеева наводящими вопросами. Их характер подсказывал опытному контрразведчику, что Лонгле, вероятно, связан с французскими спецслужбами, но он не подал вида и продолжал играть роль советского армейского офицера.

После обсуждения вопросов, связанных с порядком взаимодействия представительства советской Миссии и Бюро, Лонгле предложил Матвееву познакомиться со своими сотрудниками, организацией их работы и провел по кабинетам. В одном из них внимание Матвеева привлекла элегантная, модно одетая молодая фрау. Присмотревшись, он не поверил своим глазам – это была Рената Лонге. Она мало походила на ту скромную девушку, которую он впервые увидел в Целендорфе. Перед ним находилась словно сошедшая с глянцевой обложки дорогого журнала фотомодель.

Они встретились взглядами. На лице Ренаты не дрогнул ни один мускул. Она скользнула по Матвееву безразличным взглядом и снова обратилась к документам.

«Неужели не узнала?! Но этого не может быть! Или не хочет узнавать? Но почему?» – недоумевал Матвеев.

Он гнал прочь мысль, что вместо друга и соратника в лице Ренаты он встретил врага. Но, к сожалению, опыт контрразведывательной работы все меньше оставлял места для сомнений.

…Так где же ты была настоящей? В Целендорфе или здесь? Вот это влип!» – вихрем пронеслось в голове Матвеева, и леденящий холодок окатил спину.

Лонгле не заметил произошедшей в нем перемены и продолжал рассказывать о проблемах, возникающих в работе с перемещенными лицами – выходцами из Прибалтики и Западной Украины. Матвеев слушал вполуха и думал о том, как вести себя с Ренатой. Она неторопливо листала документы и делала пометки. На миг их взгляды встретились, и ему показалось, в глубине ее глаз вспыхнул и погас знакомый задорный огонек.

«Узнала! Значит, не все потеряно, Саша! – оживился Матвеев и искал предлог, как остаться наедине с Ренатой, но Лонгле следовал за ним как тень, и от этой затеи пришлось отказаться.

В Миссию Матвеев возвращался в смешанных чувствах. К радости встречи с Ренатой, казавшейся щедрым подарком судьбы, примешивался тяжелый осадок подозрений о ее возможной связи со спецслужбами Франции. Для подозрений имелись веские основания. То, что на работу в Бюро брали сотрудников не с улицы, для Матвеева не составляло тайны. Не составляло тайны и то, они подвергались тщательной проверке в контрразведке. И здесь у него снова возникли серьезные сомнения в том, что неопытная Рената могла ее выдержать. Косвенным подтверждением тому служила загадочная гибель резидента Михайлова.

Матвеев снова и снова пытался осмыслить сложившуюся ситуацию, чтобы определиться, как действовать дальше и не угодить в западню французской спецслужбы. Здесь многое, если не все, зависело от первого шага, который мог стать и последним. Об этом ему напоминала судьба Михайлова. В своей оккупационной зоне французы не церемонились, при малейших подозрениях действовали жестко и не прощали ошибок.

«Так кто ты, Рената Лонге? С кем ты?» – задавался вопросами Матвеев и не находил ответов.

За семь месяцев, прошедших с того дня, когда агент Hoffnung (Надежда) с заданием Смерша отправилась во французскую оккупационную зону, многое изменилось. Ветры холодной войны, повеявшие между бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции, стремительно меняли мир и саму Германию. Страна, разделенная на оккупационные зоны, все больше напоминала два враждебных лагеря. Пропасть отчуждения между восточными и западными немцами становилась все глубже. Они снова оказались жертвами новой, пока еще тайной войны. Счет потерь шел на десятки, первыми гибли разведчики и их агенты.

«Так что же делать?! Что?» – искал выход Матвеев.

На помощь товарищей-контрразведчиков рассчитывать не приходилось, они находились за сотни километров, в Восточной Германии. Сотрудники Миссии – армейские офицеры, сержанты и рядовые – в деле разведки тоже были не помощники. О его тайной деятельности они не подозревали. Взвесив все за и все против, Матвеев решил взять паузу и понаблюдать за тем, как поведет себя французская спецслужба. В течение следующих четырех дней при выходах в город и поездках по лагерям, где содержались репатрианты, он бросал ложные следы – зацепки, чтобы обнаружить слежку. Она себя никак не проявила, это укрепляло уверенность Матвеева в надежности агента Надежды – Лонге. Теперь его занимало другое: как так организовать явку, чтобы не привлечь к ней внимания Лонгле и французской спецслужбы.

Наступила пятница. Впереди были выходные – подходящий повод для коллективного выезда сотрудников Миссии на рыбалку. Матвеев решил воспользоваться этим обстоятельством, чтобы найти подходящее место для встречи с Ренатой. Он обратился к карте. Его взгляд остановился на озере Шварцвальд. По рассказам бывалых рыбаков – сотрудников Миссии, оно славилось отличным клевом. Но главное достоинство озера состояло в том, что неподалеку от него проживали родители Ренаты. Более подходящего для конспиративной встречи места трудно было найти.

Рабочий день подходил к концу. Матвеев бросал взгляды на часы, торопил время и сгорал от нетерпения поскорее провести разведку местности. Стрелки приближались к 18:00. В кабинетах Миссии началась оживленная суета: звучали веселые голоса, из кладовок извлекались и проверялись рыболовные снасти, гремели котелки, во фляжках булькала водка. За окнами, во дворе урчали двигатели машин.

У заядлого рыбака Матвеева уже чесались руки поскорее взяться за удочку, когда заработал телефон. Звонил Лонгле, его голос срывался. Ссылаясь на конфиденциальность информации, он не решался раскрыть содержания происшествия, произошедшего в Бюро, и просил немедленно приехать.

Чертыхаясь и проклиная в душе Лонгле, Матвеев швырнул снасти в шкаф, переоделся и спустился к машине. На выезде из Миссии его остановил старший лейтенант Константин Борисов и сообщил о массовых беспорядках среди репатриантов, произошедших в лагере под городом Ульм.

«Час от часу не легче! Не многовато ли ЧП для одного дня?» – подумал Матвеев, и в нем ожили недобрые предчувствия. – А что если это провокация? Через Лонгле тебя заманивают в ловушку! Все, Саша, хватит себя накручивать! Надо ехать! Но страховка не помешает», – решил Матвеев и распорядился:

– Костя, пересаживайся ко мне!

– Как скажете, товарищ подполковник, – принял к исполнению Борисов и уточнил: – Куда едем?

– В Бюро, там тоже ЧП.

– ЧП?! Так у них, кроме бумаг, ничего нет!

– Давай не будем гадать, на месте разберемся! Садись! Садись, поехали! – торопил Матвеев.

По дороге к Бюро он строил разные предположения, худшее из них – провокация – не подтвердилось. Об этом говорил потерянный вид Лонгле и его сотрудников. И тому имелась веская причина: накануне отправки очередной партии репатриантов в Советский Союз были ошибочно сожжены учетные дела на два десятка человек. Задержка с их отправкой могла вылиться в крупный скандал и грозила Лонгле серьезными последствиями. Матвеев не преминул воспользоваться ситуацией, чтобы в лице начальника Бюро хотя бы не иметь противника. Он предложил, не поднимая лишнего шума, восстановить уничтоженные дела по учетным карточкам, хранившимся в Бюро. Лонгле, как за спасительную соломинку, ухватился за предложение.

Весь вечер Матвеев провел в Бюро и нисколько не жалел о сорвавшейся рыбалке. Он рассчитывал еще на один шаг стать ближе к явке с Ренатой. Лонгле поручил ей и еще двум сотрудницам восстановление сожженных дел на репатриантов, подлежащих отправке в СССР. Исполненный благодарности, что скандал не вышел за стены Бюро, он пригласил к себе в кабинет Матвеева с Борисовым, выставил на стол бутылку дорогого коньяка и деликатесы с черного рынка. Они приняли его предложение и не остались в долгу. Борисов сходил к машине и принес походный сухпаек. Лонгле разлил коньяк по рюмкам и не без пафоса произнес тост за взаимопонимание. Матвеев поддержал его и в ответном слове отметил крепнущее плодотворное сотрудничество между Миссией и Бюро.

С каждой выпитой рюмкой атмосфера за столом становилась все более непринужденной, а поведение Лонгле – все более раскованным. Крепкий градус и доброжелательное отношение советских офицеров развязали ему язык. В перерыве, когда Борисов вышел из кабинета, чтобы покурить, Лонгле подался к Матвееву и, понизив голос, обронил:

– Николай, будьте осторожны в общении с моими сотрудницами Лонге и Краузе.

– Это же почему, Эдуард? – насторожился Матвеев, и от хорошего настроения не осталось и следа.

– Они не только мои подчиненные, – с многозначительным видом произнес Лонгле.

– А чьи еще?

– Видите ли… – Лонгле мялся и не решался сказать.

– Вы, что, им не доверяете? Но почему? – допытывался Матвеев.

– Они… они связаны с одной очень серьезной службой.

– Какой?

– Вы, наверно, догадываетесь, о какой именно службе я говорю. Вам ее надо опасаться, – выдавил из себя Лонгле и, похоже, пожалел.

В его глазах плескался страх, а лицо уродовали гримасы. Матвеев поежился. Его подозрения, что Рената совершила предательство и пошла на сотрудничество с французской спецслужбой, подтверждались. Не подав виду, он повел свою игру, махнул рукой и беспечно заявил:

– А мне нечего бояться, Эдуард! Я всю войну прошел, и ни одной царапины.

Лонгле покачал головой и, прижав палец к губам, перешел на шепот:

– Вы ошибаетесь, Николай. Они на все способны.

– Кто – они?

– Майор Гофре и капитан Рой. Они… – Лонгле осекся и изменился в лице.

– И почему я должен их бояться? Ну говорите, говорите же, Эдуард! – торопил Матвеев.

– Нет! Нет! Я и так сказал больше чем надо! Николай, я вас умоляю, только никому ни слова. Они… они ни перед чем не остановятся. Я… я… – срывалось с дрожащих губ Лонгле.

– Успокойтесь, Эдуард! Успокойтесь! Этот разговор останется между нами.

– Я надеюсь на вас, Николай. Только никому ни слова. Я прошу вас, Николай, – умолял Лонгле.

– Хорошо! Хорошо! Слово советского офицера! – заверил Матвеев и разлил коньяк по рюмкам.

Они выпили. Лонгле обмяк и студнем расплылся по стулу. Попытки Матвеева расшевелить его и вывести на разговор о Гофре и Рое не дали результата. С возвращением Борисова разговор снова вернулся к рабочим вопросам и все больше тяготил Лонгле. Матвеев тоже чувствовал себя не в своей тарелке и с трудом дождался завершения работы по переоформлению дел на репатриантов. Расписавшись в их приеме, он и Борисов покинули Бюро и выехали в Миссию.

По дороге Матвеев терзался мыслью о предательстве агента Надежды и пытался предугадать, чего ждать от Гофре и Роя. Об их принадлежности к спецслужбам Франции до сегодняшнего дня ни ему, ни Управлению Смерш по ГСОВГ не было известно. Слабым утешением служило то, что в их лице он теперь знал своего противника. Предупрежден – значит вооружен. С этим Матвеев поднялся к себе в кабинет и, несмотря на поздний час, – в понедельник предстояло формировать эшелон с репатриантами для отправки в Советский Союз – занялся рассмотрением дел. И здесь его ждал неожиданный сюрприз. В одном из них он обнаружил короткую записку: «Я Ваш друг. Можете быть уверены. Р.».

Почерк не оставлял сомнений, записка принадлежала Ренате. Пометки на закладках, выполненные той же рукой, являлись тому подтверждением.

Матвеев перечитал записку. Теплая волна поднялась в груди, а через мгновение схлынула.

«Дурак! Чему радуешься?! – вспомнил он о предупреждении Лонгле. – А если Лонгле провокатор и действует по заданию Гофре или Роя? Но тогда зачем подставлять Ренату? Зачем?!.. Так кто ты, Рената Лонге?! Кто?..»

От этих вопросов голова у Матвеева шла кругом.