Текст книги "Рожденные Смершем"

Николай Лузан
Рожденные Смершем

© Лузан Н., 2022

© ООО «Издательство «Аргументы недели», 2022

Глава 1
«…Мы наш, мы новый мир построим…»

Трогательная мелодия в исполнении юного горниста; в ней преобладали берущие за душу мотивы, звучала над застывшем в торжественной тишине строем школьников. Она не могла оставить равнодушными сердца выпускников, их родителей и педагогов. В глазах одних читалась растерянность, у других – застыла печаль, у третьих – по щекам катились слезы. В жизни каждого из них этот день стал особенным. Для выпускников закончилось время беззаботной юности, позади остались десять лет напряженной учебы и ярких событий, связанных с субботниками и воскресниками, пионерскими и комсомольскими слетами, участием в ученических олимпиадах и спортивных соревнованиях, туристическими походами по историческим местам Крыма. В календаре времени педагогов этот день также будет отмечен как важная веха в формировании и воспитании очередной смены строителей социализма. Вооружив их современными знаниями, они дали им путевку в большую, взрослую жизнь.

Смолк горнист. Последний печальный звук проплыл над школьным двором и затерялся в глубине парка. В наступившей звонкой тишине дружно грянул школьный духовой оркестр. Стаи птиц, гнездившиеся в кронах тополей и акаций, поднялись в воздух. К ним присоединились голуби, выпорхнувшие из рук будущих первоклассников. Серая тучка на миг скрыла солнце и, когда рассеялась, в его ярких утренних лучах жаром вспыхнула медь инструментов: валторны, тубы, трубы и тромбона. Подчиняясь взмахам рук дирижера – учительницы пения Веры Ивановны Лукомской, юные музыканты старательно исполняли государственный гимн СССР. Его величественная, полная глубокой внутренней силы мелодия передалась участникам торжества, и на их лицах застыло одно и то же благоговейное выражение.

Закончилось исполнение гимна. Музыканты опустили инструменты, и солнце, полыхнув по ним, озорными зайчиками заскакало по лицам ребят. Оживленная волна прокатилась по рядам учащихся, родителей, гостей, и затем все взгляды обратились к импровизированной трибуне, ее занимали педагоги школы и инспектор районо Иван Федорович Жело. На ней произошло движение, вперед вышел завуч Мыкола Иович Панасенко, обладавший голосом, напоминавшим известного советского диктора Юрия Левитана. Внешне суровый и немногословный, со строгим выражением лица, Панасенко на этот раз смягчился, суровые складки, залегавшие в уголках рта, разгладились, в глазах погас стальной блеск. Смахнув на затылок густую седую прядь, он подобревшим взглядом прошелся по родителям и остановился на выпускниках.

Все эти годы Панасенко и дружный коллектив педагогов: Павел Петрович Лукомский, влюбленный не только в свою математику, а и большой энтузиаст туристических походов, исходивший с классами весь Крым; его супруга, учительница пения Вера Ивановна, выступавшая со школьным хором на многих сценических подмостках; сестры Анна и Мария Ефименко и другие, не считаясь со временем, всей душой отдавались любимому делу сеяли в душах учеников разумное, доброе, вечное.

И вот наступил тот день и тот час, когда их выпускники, как те птенцы, оперившись, покидали родное гнездо – школу. Впереди их ждала большая взрослая жизнь с ее радостями и огорчениями, победами и поражениями. В эти торжественные и волнительные минуты Панасенко страстно хотелось, чтобы то, что он и педагоги делали все эти десять лет, послужило добру и славе страны, за которую он, не щадя себя, бился в Гражданскую войну, а потом поднимал ее из вселенской разрухи. Панасенко верил и надеялся, что его ученики с честью и достоинством будут идти по жизни, а на склоне лет отблески их будущей славы согреют ему душу.

Пауза затягивалась. В задних рядах родителей произошло движение, кто-то с букетом цветов пытался протиснуться вперед, кто-то не смог справиться со своими эмоциями и зарыдал. Панасенко поднял руку вверх, в ней была зажата книга знаменитого советского писателя Николая Островского «Как закалялась сталь». При его жизни она стала настоящим бестселлером, а сам он превратился в кумира молодежи. Панасенко прошелся затуманенным взглядом по строю и обратился к выпускникам.

– Товарищи! Ребята! Позади остались годы вашей упорной учебы! Впереди вас ждут экзамены, а затем – взрослая жизнь. У каждого из вас будет своя дорога.

И, потрясая книгой, Панасенко заявил:

– Вы должны пройти ее так, как идет по ней мужественный и сильный человек Николай Островский. Его не сломили удары судьбы! Он, как настоящий большевик, нашел в себе силы преодолеть недуг, приковавший его к постели, чтобы самой своей жизнью и пером бороться за торжество социализма…

Последние фразы Панасенко потонули в шквале аплодисментов. И, когда на школьном дворе снова воцарилась тишина, он продолжил:

– Ребята! Я бы хотел напомнить вам гениальные слова Николая Алексеевича! Они должны стать клятвой как для большевика, комсомольца, так и каждого гражданина нашей замечательной социалистической родины! Слушайте и храните эти слова в своем сердце.

«Самое дорогое у человека – это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое, чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире – борьбе за освобождение человечества. И надо спешить жить. Ведь нелепая болезнь или какая-либо трагическая случайность могут прервать ее».

Завершая свое выступление, Панасенко призвал:

– Товарищи, берите пример с Николая Островского! Вас не должны пугать трудности! Трудности только закаляют! Мы все преодолеем, если будем без тени сомнений верить в дело великих Сталина – Ленина! Враги советской власти не смогли победить нас в бою! Они пытались уморить нас голодом! Они….

При слове «голод» леденящей холодок окатил спину выпускницы Антонины Хрипливой. Спустя шесть лет ужас голодной, беспощадной смерти, выкашивавшей целые семьи, все еще продолжал жить в каждой клеточке ее тела и смотрел на нее глазами ушедших из жизни родных и друзей…

«…1933 год. Много сельчан умерло. Были съедены не только живность и птица, но и собаки, кошки, ловили сусликов. Ходили в поле, заливали норку водой и сидели около нее, ожидали, когда суслик выскочит, ловили и несли домой. Ловили воробьев и прилетевших весной скворцов и пекли их на кострах <…>

Отец работал в МТС, и когда ехал в командировку, то ему давали буханку хлеба, которую он оставлял нам, детям, нас было трое. Мама отдавала свою порцию нам, а сама распухла от голода <…>

Весной родители узнали, что в Кривом Роге можно купить корову подешевле, и мать с кем-то из односельчан поехали. Купили, а корову в поезд не посадишь, ее пришлось гнать пешком, без денег, без еды. По дороге доили корову и меняли молоко на хлеб. Обувка порвалась, пришлось идти босиком, и когда она пришла домой, то ноги были жесткими, как копыта, только все в кровавых трещинах Расстояние они прошли 500–600 км…»[1]1
  А.Г. Буяновская. Воспоминания. Оренбург: 201 5. С. 7.


[Закрыть].

В те, казалось, беспросветно тяжелейшие годы так жили не только Антонина Хрипливая, ее семья, но и вся страна. Подтверждение тому можно найти в воспоминаниях ее боевого товарища, сотрудника Смерша Леонида Георгиевича Иванова. Он, его родные, проживавшие за тысячи километров от Крыма, в селе Чернавка, а затем Инжавино Тамбовской области, также испытали все те тяготы и лишения, что выпали на долю семьи Антонины Хрипливой.

Леонид Георгиевич так писал о том суровом времени:

«…родители мои жили бедно, находя приют в убогой крестьянской избе, крытой соломой. Родители мои работали на земле денно и нощно, но «оскудевшие» тамбовские земли давали небольшой урожай. С детских лет я старался помогать им, и первое, что мне удалось освоить и что запомнилось, была молотьба цепом. Цеп был велик, тяжел, непослушен и подчинялся мне не сразу, а лишь после того, как несколько раз огрел меня по спине, плечам и голове. Но нужда – лучший советчик. Мало-помалу научился я молотить, а заодно и просеивать обмолоченное зерно, лопатой подбрасывая его на ветерке в воздух <…>.

Когда мне было лет пять-шесть, вся семья перебралась в Инжавино – районный центр, где поначалу жила в небольшом барском доме вместе с десятком других семей, занимая «роскошную» четырнадцатиметровую кухню с русской печкой. Я с братом Александром спал на печи, сестры укладывались на полу, два брата на полатях, родители на кровати.

С учетом сложных семейных обстоятельств – беспросветной бедности – только в высокой грамотности я видел свое спасение. Учеба захватила меня настолько, что и тогда, в детские годы, и позднее, в разных учебных заведениях, я старался быть отличником…»[2]2
  Л.Г. Иванов. Правда о Смерше. М.: Известия, 201 6. С. 54.


[Закрыть].

Удивительно, как Антонина Григорьевна, так и Леонид Георгиевич, обращаясь к тому суровому периоду своей жизни, сходились в одном, то было удивительное и захватывающе интересное время по дерзновенности замыслов и свершений. Для поколения их сверстников не существовало невозможного, вперед их вели великие цели и благородные помыслы. Они были построены не на песке. Перед ними – детьми из самых низов, новая советская власть открыла все двери, и не просто открыла, а широко распахнула и делала все возможное, чтобы вырвать нас из беспросветной нищеты и векового невежества, сделать равными независимо от национальности и цвета кожи. Подтверждение тому содержится в бесстрастных цифрах, характеризующих страну того трагического и одновременно героического времени.

Провозглашенная большевиками яркая, привлекательная идея – мечта о будущем обществе, где будут торжествовать справедливость, братство и равенство всех, объединила и пробудила в народе колоссальную созидательную энергию. И он, народ, нашел в себе силы киркой и лопатой поднять страну из ужасающей разрухи Первой мировой и братоубийственной Гражданской войн. Своим самоотверженным трудом он опроверг пессимистические прогнозы ненавистников советской власти, отводивших ей не более нескольких лет. Наперекор им она утвердилась на гигантской территории всерьез и надолго. Находясь в кольце врагов, в жесточайшей экономической и политической блокаде, они, дерзкие мечтатели, совершили невозможное.

Большевистские вожди прекрасно понимали, что в непримиримой схватке с капитализмом победителем выйдет тот, кто создаст более эффективную экономику, основанную на высокой производительности труда, в основе которой должен находиться высоконравственный и духовно богатый человек, обладающий необходимой суммой современных знаний. На решение этих сверхзадач и были брошены все силы государства.

В рекордно короткие сроки, всего за 9 лет, ввели в строй 31 778 школ. К 1938 году в них обучалось 29,6 миллиона человек, в 1914 году – всего 8 миллионов. С 1930 года в стране было введено всеобщее бесплатное обучение в объеме 4-летней начальной школы, а в крупных промышленных городах, в фабрично-заводских районах и в рабочих поселках – семилетнее образование стало обязательным.

Книжный фонд увеличился с 8,9 миллиона экземпляров в 1913 году до 95 миллионов в 1934 году. Количество музеев возросло с 180 до 732, а тираж газет достиг 35,5 миллиона.

За двадцать с небольшим лет в СССР выросло и воспиталось новое поколение ученых и инженеров, обеспечившее невиданный прорыв в области науки и техники. Окрыленные идеей – мечтой о новом обществе, они жили жаждой великих свершений и дерзких открытий. Объединенные одной целью – доказать всему остальному миру, что невозможное можно сделать возможным, власть и ее граждане на пути к ней отметали все преграды и опровергали устаревшие догматы. Им удалось в невероятно короткие исторические сроки ценой неимоверного напряжения сил превратить Россию из отсталой сельскохозяйственной страны в ведущую индустриальную державу мира и выковать могучий оборонный щит страны.

Промышленность развивалась невиданными в истории человечества темпами, они были намного выше темпов индустриализации самой развитой капиталистической страны. По объему промышленного производства Советский Союз занимал первое место в Европе и второе в мире (после США). Общий объем продукции промышленности в 1937 году по сравнению с 1913 годом увеличился в 6 раз.

Советский Союз опередил капиталистические страны не только по темпам производства, но и по относительному росту производительности труда. В сравнении с 1913 годом к 1937 году производительность труда в США выросла на 35 процентов, в Англии – на 13 процентов, во Франции – на 29 процентов. В Советском Союзе она увеличилась более чем в 3 раза и составила 318 процентов.

В центре духовной жизни советского гражданина находились книга и человек с его исканиями и устремлениями, а не материальные потребности и меркантильные интересы. Люди жили терзаниями Григория Мелехова из «Тихого Дона» Михаила Шолохова, сопереживали Василию Чапаеву в кинофильме «Чапаев», смеялись вместе с героями Михаила Булгакова из «Мастера и Маргариты».

И как знать, будь у Советского Союза в запасе 10–15 лет мирной жизни, то при том огромном духовном, производственном и научном потенциале он, более чем вероятно, стал бы для всего остального человечества самой привлекательной звездой на мрачном капиталистическом небосклоне. С этим никак не могли мириться транснациональные компании, и, чтобы остановить, не дать такого шанса советскому народу, они вложили миллиарды долларов в разгромленную ими в 1918 году Германию, вскормили фашизм во главе с Гитлером и затем натравили на Советский Союз.

Не подозревая о грядущей войне, юные Антонина Григорьевна, Леонид Георгиевич и их сверстники свято верили в то, что говорили и к чему призывали руководители страны. Эта вера формировалась не столько под воздействием умело построенной пропаганды, сколько на основе конкретных дел власти, результаты которых находили проявление в повседневной жизни. В первую очередь власть заботливо и бережно относилась к детям. Им принадлежало будущее, а каким оно будет, это зависело от их отношения к власти и Отчизне. В них Антонина Григорьевна, Леонид Георгиевич и их сверстники видели не холодную и сварливую мачеху, а заботливую и любящую мать. Эти свои теплые чувства они пронесли через всю жизнь. В частности, Антонина Григорьевна, обращаясь к тому времени, вспоминала:

«…в 1936 году весной я пришла в школу и на входной двери увидела красный транспарант с надписью: «Пламенный привет отличнице учебы и дисциплины Тони Хрипливой!» Я остановилась, ничего не понимая, а тут вышли учителя и стали меня поздравлять: оказывается, украинская республиканская газета (комсомольская) «На смену» учредила Книгу Почета в честь очередного съезда ЛКСМУ, куда заносили отличников учебы, и я, ученица сельской школы, попала в эту Книгу Почета. В районо сказали, что нам будут предоставлены путевки в «Артек», но потом переиграли и для нас всех организовали 2–3-недельную экскурсию по Южному берегу Крыма.<…>

В Киеве (столице Украины), собрались все дети с Украины, около 150 человек, и нас поездом повезли в Крым до Симферополя. Из Симферополя автобусами повезли в Ялту, разместили в школе. Школа находилась рядом с домом-музеем А.П. Чехова. За забором – сад, а в саду рос инжир. И мы вечером лазили через забор, за еще не созревшим инжиром. Кормили нас в столовой, очень вкусно, тем, чего мы в селах не то что не ели, но и не знали. Например, давали бутерброд с маслом, а сверху чем-то черным, соленым намазано, такая гадость, испортили хлеб с маслом, а это была паюсная икра!

На Южном берегу Крыма мы побывали в Гурзуфе, Никитском ботаническом саду, в Алупке, в Воронцовском дворце и прекрасном парке, где с рук кормили белых и черных лебедей (впечатление осталось на всю жизнь). …Что удивительно: сейчас все школьные экскурсии, поездки организуются за деньги, а в дни моего детства, когда была такая беспросветная бедность, а нас возили на экскурсии бесплатно» [3]3
  А.Г. Буяновская. Воспоминания. Оренбург: 201 5. С. 4.


[Закрыть].

Близкие к этим ощущениям Антонины Григорьевны вынес из того времени и Леонид Георгиевич. Он писал:

«…учиться было голодно, но советская власть нашла уже тогда, в тридцатые годы, возможность давать детям чечевичный и сладкий чай бесплатно.

В 10-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции я впервые увидел конфеты – в подарке, которые получили все ученики нашей школы <…>

В школе того времени царили порядок и дисциплина – работал учком, не упускал из вида отстающих, закрепляя за ними хорошо успевающих. Был оборудован спортивный уголок – перекладина, брусья, кольца, городошные дорожки, волейбольная площадка.

При школе работал драмкружок, многие из моих товарищей да и я серьезно увлекались театральной самодеятельностью»[4]4
  Л.Г. Иванов. Правда о Смерше. М.: 201 5. С. 224.


[Закрыть].

Пережив голод и лихолетье, Антонина Григорьевна, Леонид Георгиевич и их сверстники жили духовно богатой жизнью, а главное – имели надежду, которую воплощали собственными руками. Вера, надежда и бескорыстная любовь к Отечеству составляли духовно-нравственный стержень того удивительного и несгибаемого поколения дерзких мечтателей, поколения победителей.

Об этом Антонине и ее одноклассникам говорил сменивший на трибуне завуча Панасенко инспектор районо Иван Федорович Жело. В заключение свой пламенной речи он обратился к знаменитому выступлению Сталина на встрече с выпускниками академий Красной армии, которая произошла 4 мая 1935 года.

Жело заговорил рублеными фразами, и они звучали как приказ.

«…Товарищи! Мы вступили в новый период, в период, я бы сказал, голода в области людей, в области кадров, в области работников, умеющих оседлать технику и двинуть ее вперед. Дело в том, что у нас есть фабрики, заводы, колхозы, совхозы, армия, есть техника для всего этого дела, но не хватает людей, имеющих достаточный опыт, необходимый для того, чтобы выжать из техники максимум того, что можно из нее выжать. Раньше мы говорили, что «техника решает все». Этот лозунг помог нам в том отношении, что мы ликвидировали голод в области техники и создали широчайшую техническую базу во всех отраслях деятельности для вооружения наших людей первоклассной техникой. Это очень хорошо. Но этого далеко и далеко недостаточно.

Вот почему упор должен быть сделан теперь на людях, на кадрах, на работниках, овладевших техникой. Вот почему старый лозунг «техника решает все», являющийся отражением уже пройденного периода, когда у нас был голод в области техники, должен быть теперь заменен новым лозунгом, лозунгом о том, что «кадры решают все!».

Последняя фраза Жело потонула в громе аплодисментов. Овация продолжалась несколько минут, и, когда стихла, снова заиграл школьный оркестр. Под звуки марша школьники в торжественном строю прошли по школьному двору. Младшие отправились на уроки, выпускники, в окружении родителей и педагогов, оживленно переговаривались и не спешили расходиться. Впереди предстояли выпускные экзамены, и они засыпали будущих экзаменаторов десятками вопросов. Постепенно их ряды поредели, и вскоре школьный двор опустел. О закончившейся торжественной линейке напоминали уныло обвисший на флагштоке флаг и забытый кем-то портфель.

В тот день Антонина и ее друзья: Нина Кравец, Миша Шульженко, Вася Расев так и не притронулись к учебникам. Будущая взрослая жизнь и дерзкие планы кружили им головы. Прибежав домой из школы, они переоделись, на ходу перекусили, сели на велосипеды и, умчавшись за город, остаток дня провели на берегу пруда. Под лучами яркого весеннего солнца вода прогрелась, а раскаленный песок жег подошвы ног. Первым, крутнув сальто, сиганул в пруд Миша, за ним последовали остальные и устремились вдогонку за лучшим пловцом школы. Игра в догонялки продолжалась до тех пор, пока их не покинули силы. Выбравшись на берег, они спрятались в тени кустов и забылись в сладостной дреме. Подняли их на ноги плеск воды в пруду – это играл карп – и проснувшееся чувство голода. Вася с Мишей собрали валявшийся на берегу сушняк, развели костер и, когда он прогорел, запекли в углях прихваченную из дома картошку. Поев, ребята отвалились на спину, и неистощимый на выдумки Василий принялся на ходу придумывать забавные истории, им не было конца. Посмеиваясь и подтрунивая над «нашим Ильфом и Петровым», они наперебой цитировали бессмертных героев из «Золотого теленка» и «Двенадцати стульев», заходились в гомерическом хохоте и не замечали времени.

Давно уже погас костер. Длинные зубастые тени поползли по земле. Над заводью начал клубиться туман и, просочившись через заросли камыша, косматыми языками вполз на берег. Смолкли цикады. Сонно прощебетав в гнездах, затихли птицы. Последний луч заходящего солнца робко скользнул над землей и погас. Вечерние сумерки сгустились. Воздух наполнился таинственными звуками и шорохами. Унылый диск луны выглянул из-за холма, залил окрестности призрачным светом, и все вокруг утратило привычные очертания. Золоченый купол церкви, мерцавший на фоне звездного неба, напоминал Вифлеемскую звезду. Недостроенный элеватор походил на циклопический египетский храм из Города мертвых. Хаты пригородного поселка, проглядывавшие за деревьями, приветливо мигали огоньками, и, казалось, что там кружит рой гигантских светлячков.

Со стороны Перекопа подул озорной «степняк» и сморщил серебристую гладь пруда. Лунная дорожка пошла зигзагами и рассыпалась. Из рощи потянуло прошлогодней прелью и прохладой, но Антонина и ее друзья не спешили возвращаться домой. Они, устремив взоры в бесконечную небесную даль – она загадочно мигала мириадами звезд, предались буйным фантазиям. Для живого, дерзкого юношеского воображения не существовало преград, оно готово было штурмовать небеса, чтобы добраться до самых дальних галактик и там встретиться с другими цивилизациями в поисках загадочной Атлантиды, не страшилось опуститься на дно самого глубокого океана и рвалось в Тибет в загадочную страну Шамбалу.

Антонина, давно уже бредившая авиацией и мечтавшая присоединиться к своим кумирам – славным «сталинским соколам»-летчикам, рвалась в небо.

«…мое поколение, особенно после перелетов В. Чкалова, Г. Байдукова, В. Гризодубовой, П. Осипенко и М. Расковой, бредило самолетами. В городе был клуб, и клич «все на самолеты» сделал аэроклуб самым популярным учебным заведением. Принимали с 16 лет, а я пришла в 15, сказали – «подрасти». В 1939 году я опять пришла, прием в августе, сказали – «зачислена», а когда 1 сентября пришла на занятие, оказалось – девушек перебор, а мне 16 лет исполняется только в октябре, и мне отказали…

Во время учебы в 10-м классе прочла в газете, что Тушинская воздушно-плавательная школа объявляет набор. Написала письмо и получила ответ, что девушек не принимают, школа военизирована.

Остался в перспективе Киевский авиационный институт гражданского воздушного флота. КАИ ГВФ готовит специалистов для аэродрома»[5]5
  А.Г. Буяновская. Воспоминания. Оренбург: 201 5. С. 8.


[Закрыть].

Конец мечтами и фантазиям ребят положил ночной холод, он поднял их на ноги. Домой Антонина возвратилась, когда было далеко за полночь, на цыпочках прокралась в комнату, забралась в постель и едва головой коснулась подушки, как погрузилась в безмятежный сон.

Разбудил ее веселый пересвист пилы и звонкие удары молотка – соседи ремонтировали крышу дома. Она открыла глаза, бросила взгляд на часы и ужаснулась – опоздала в школу?! Простыня отлетела в сторону, ноги зашарили по полу в поисках туфлей. Утренняя прохлада прогнала остатки сна, и в следующее мгновение вздох облегчения вырвался из груди Антонины. Впервые за десять лет она была предоставлена самой себе. Мама с папой ушли на работу, старшая сестра Таисия уже год как училась в Днепропетровском университете. Антонина босиком прошлепала к рукомойнику, умылась и прошла на кухню, на столе ее ждали крынка парного молока и краюшка хлеба. Быстро перекусив, она поспешила в сарай, выкатила велосипед и поехала на тренировку на стадион «Буревестник». Через две недели предстояли соревнования на первенство республики, и ей пришлось выкладываться по полной программе.

За подготовку к экзамену по физике она взялась после обеда. Один из любимых предметов, он дался ей легко, и первая оценка «отлично» появилась в аттестате. Последняя и единственная четверка по русскому языку не омрачила настроения Антонины. Выпускной вечер она встретила в приподнятом настроении – из Киевского авиационного института поступил вызов – ее приглашали на вступительные экзамены. Сбылась сокровенная мечта – небо распахивало перед ней свои бесконечные дали. В тот же день, собрав чемодан, Антонина как на крыльях полетела в Киев.

Столица Советской Украины встретила ее буйством красок и буйством жизни. В воздухе стоял нежный аромат цветущих лип и каштанов. В их кронах гнездились бесчисленные рои пчел, стоял такой гул, что казалось, город стал одним огромным аэродромом. Яркая зелень парков, скверов и садов еще не утратила весенней свежести и, подобно морским валам, вздымалась на холмах, скатывалась в овраги и расплескивалась по берегам могучего Днепра. Воспетая во множестве стихов и поэм река, как и тысячи лет назад, величаво катила свои воды к Черному морю, ласковой волной накатывала на отливающие золотом пляжи Подола. По ее фарватеру бесконечной чередой тянулись грузовые баржи, среди них, напоминая нахальных франтов, дефилировали прогулочные катера.

Сам город купался в солнечном свете. Жаром полыхали золотые купола Киево-Печерской лавры, Владимирского, Софийского и множества других соборов.

Под их древними сводами время было неподвластно воле атеистов – большевиков и будто остановило свой бег. Где-то там за их могучими стенами, видавшими дикие орды хазар и татар, осталась извечная борьба человеческих страстей. У алтаря тихо потрескивали свечи, в воздухе ощущался запах ладана, из таинственного полумрака на немногочисленных прихожан с надеждой взирали мудрые лики святых, в их глазах читался призыв к выдержке, терпению и милосердию. Те, кто находился за стенами соборов, не намеревались ждать и терпеть, они рвались в коммунистическое будущее.

Охваченная невиданным энтузиазмом вся страна и Украина, в частности, в одном дерзновенном порыве устремились на штурм вершин в производстве, техники, науке и духовной жизни. И это могучее, неудержимое движение ощущалось повсюду. По окраинам Киева как грибы после обильного дождя росли жилые новостройки, и поднимался лес заводских труб. На фабриках, в мастерских и в артелях устанавливали один за другим мировые рекорды в производстве. В вечернее время и в выходные дни жизнерадостная людская река, как в половодье, разливалась по улицам, площадям и спортивным площадкам. В воздухе звучали задорный смех, жизнеутверждающая музыка и звонкие удары по мячу.

В этот людской водоворот, плескавшейся буйством эмоций, Антонина окунулась, как только ступила на привокзальную площадь. Он захватил, закрутил ее и вынес в сквер перед авиационным институтом. Искать, где находится приемная комиссия, ей не пришлось, к двери вела огромная очередь. Выстояв несколько часов, Антонина наконец пробилась к секретарю. В первое мгновение у нее не нашлось слов, когда она услышала, что на одно место студента приходится 18 абитуриентов. Она, было, потянулась забрать документы, но ее руку остановил секретарь приемной комиссии. Что-то в худенькой большеглазой провинциалке тронуло его суровое сердце, он предложил не отчаиваться и попытать счастья.

Антонина осталась, поселилась в общежитии, нашла поддержку у старшекурсниц; среди них оказалась землячка, и вместе с ней занялась подготовкой к экзаменам. Первый пришелся на субботу. День выдался необычайно жарким. На небе не было ни облачка. Солнце палило немилосердно. Под его жгучими лучами начинал плавиться асфальт, железные крыши домов раскалялись, как сковородки, а воздух обжигал дыхание. В зыбком мареве столица Украины напоминала сюрреалистические пейзажи с полотен знаменитого испанца Сальвадора Дали.

В лекционных залах и учебных аудиториях Киевского авиационного института гражданского воздушного флота преподаватели и абитуриенты, истекая потом, ловили малейшее дуновение ветерка. Кандидат физико-математических наук Марк Соломонович Шун, подставив лицо под упругую струю живительного воздуха надсадно гудевшего вентилятора, попыхивал папиросой «Беломор» и скользил нетерпеливым взглядом по портретам великих ученых: математиков, физиков и напряженным лицам пяти абитуриентов. Они, сосредоточенно поскрипывая перьями ручек, готовились к ответам на экзаменационные вопросы. Шун смахнул платком бисеринки пота с лица, посмотрел на часы; истекли положенные на подготовку тридцать минут, пыхнул папиросой и спросил:

– Кто смелый и готов отвечать первым?

Абитуриенты переглянулись, никто не решался встать.

Шун хмыкнул, провел рукой по окладистой черной, как сажа, бороде и с улыбкой произнес:

– Если вас пугает мое прозвище Бармалей, то самому отважному даю полбалла за смелость.

Под худенькой большеглазой девушкой скрипнул стул, она поднялась и дрогнувшим голосом произнесла:

– Разрешите мне, Марк Соломонович? Шун прошелся по ней любопытным взглядом и спросил:

– Фамилия?

– Хрипливая, – представилась она. Он обратился к экзаменационной ведомости и уточнил:

– Антонина?

– Да.

– Ну что, Антонина, полбалла за храбрость ты уже заработала, – напомнил Шун о своем обещании и кивнул на стул перед собой.

Антонина подала листы с ответами, они были исписаны каллиграфическим почерком.

Шун прошелся по ним внимательным взглядом, покачал головой и отметил:

– Ну что я тебе скажу, с таким блестящим почерком ты далеко пойдешь.

Антонина зарделась и призналась:

– Я еще спешила, товарищ преподаватель.

– Ну тогда мне ничего другого не остается, как прибавить еще полбалла за почерк, – проявил великодушие Шун, провел рукой по бороде и затем сурово сказал: – А теперь будем искать блеск твоего ума, Антонина.

Перо его ручки хищно нацелилось на формулы и расчеты, но так и не коснулось и задержалось только на последнем уравнении. Хмыкнув, Шун покачал головой и с сомнением произнес:

– Х-м, даже не знаю, Антонина, какую тебе поставить оценку.

– Что-то не так, товарищ преподаватель? Вы же не сделали ни одного замечания?! – растерялась она.

– Ты где взяла этакое решение уравнения? – допытывался Шун.

– Ну… как-то само собой в голову пришло.

– Вот так просто и пришло? Как академику Ляпунову?

– Вы что, не верите, товарищ преподаватель?

– Верю, однако червь сомнения гложет.

– Но это правда! Честное комсомольское! Клянусь! – вспыхнула Антонина.

– Ну если только комсомольское, – голос Шуна потеплел и, обратив взгляд на портрет Ляпунова, он с улыбкой произнес: – Ничего не поделаешь, Александр Михайлович, придется ставить пять с сиянием.

Антонина зарделась от похвалы. Еще бы! Она удостоилась похвалы самого Марка Соломоновича – живой легенды института.