Текст книги "Трансформация. Книга первая. Скольжение, или Хронотоп"

Набережный

Генерал Павел Петрович Набережный выглядел типичным аскетом. Ничто в его лице не говорило о том, что он способен на простые человеческие чувства. Только долг, только служение истине, беззаветная преданность идеалам коммунизма. Чуть выше среднего роста, худой, стройный. Ему шла генеральская форма, которую он надевал раз в год, двадцатого декабря, в день годовщины образования ВЧК. Но ещё больше ему бы подошла чёрная ряса святого инквизитора. Тем более, что тонкие черты испещрённого многочисленными складками смуглого лица и чёрные волосы никак не указывали на славянские корни. Он походил скорее на итальянца или испанца. В народе таких называют «чернявый». Несомненно, часть женщин находила его привлекательным.

Павел Петрович, помимо Высших курсов контрразведки, получил заочное высшее образование. Он окончил исторический факультет какого-то университета и очень гордился этим. Своими знаниями он «блистал» на семинарах по общественным наукам, которые любил проводить с сотрудниками управления сам. Познания его были весьма сомнительны, но спорить с генералом не решался никто. Борис тоже предпочитал соглашаться с начальником. Только однажды он завёлся и потерял бдительность. Это произошло, когда он прослужил в управлении более года и коллеги стали относиться к нему как равному.

Зачастую на семинарах поднимались очень странные вопросы. На некоторые из них нельзя было найти ответа нигде, и особенно в рекомендованной к семинару литературе. У Бориса создавалось впечатление, что методички к семинарам готовят советские диссиденты, чтобы подорвать авторитет классиков марксизма. Он добросовестно читал предлагаемые главы из работ Маркса и Ленина, но не находил там ответов на поднимаемую тему. Особенно бесполезен был Ленин – ругань, сплетни, хамство, ненависть, неуважение к оппонентам.

На этот раз на семинаре говорили о советской культуре. Сосед Бориса по кабинету Данилов в своём выступлении сказал, что носителем самой передовой в мире советской культуры является интеллигенция. Павел Петрович вспылил:

– Данилов, вы не подготовились к семинару. Садитесь. Орлов, объясните Данилову, кто является носителем культуры в нашей стране?

Борис был полностью согласен с Даниловым. Других вариантов для него не существовало. Но и повторять слова Данилова, – значит, идти на конфликт с начальником управления. Тогда он решил свести всё к шутке и ляпнул:

– Несомненно, евреи.

«Семинаристы» сдержанно, а потом откровенно засмеялись. Над чем, или над кем они смеялись, было непонятно, но всё же они оценили юмор. Но Набережный подобные шутки считал неуместными. Он буквально стал пунцовым.

– Вы, Орлов, за год работы в управлении мало чему научились. Думаете, бога за бороду ухватили? Вы – цыплёнок ощипанный. Ваше мнение – это тема для партийного собрания.

Борис похолодел. Даже если партсобрание его не накажет, сам факт разбора его персонального дела – пятно на всю жизнь. Он посмотрел Набережному прямо в глаза и твёрдо заявил:

– Я не хотел ничего такого. Просто я неудачно пошутил, потому что не знаю ответа на вопрос.

Генерал смягчился:

– Ладно, поможем вам. Какой класс является передовым в социалистическом обществе?

– Рабочий.

– Правильно. Следовательно, он и есть носитель передовой культуры нашего общества. Это знает каждый нормальный школьник.

Можно было «умыться», промолчать и сесть, но в душе поднимался протест против глупости и бессмысленного фанатизма. Пусть эту сказку рассказывают пионерам, школьникам и рабочим. Контрразведчик не может мыслить штампами.

– Простите, Павел Петрович, но тогда получается, что рабочий интеллигентней интеллигента?

В помещении наступила тишина. О чём думал генерал, когда отвечал Борису? Едва ли он был искренним, скорее всего боялся потерять свой непререкаемый авторитет:

– Да, – произнёс он тихо.

В его голосе Борис уловил скрытую угрозу, но остановиться уже не мог.

– Получается, что культура присутствующих здесь сотрудников ниже культуры рабочих нашего районного мясокомбината?

Тут Борис понял, что он единственный в коллективе дурак.

Ему тут же это доходчиво объяснили и убедительно доказали. Впрочем, доказать можно всё. На следующем семинаре Павел Петрович не менее убедительно продемонстрировал, что роль партии и государства в современных условиях непрерывно возрастает. Борису он вопросов не задавал.

Валера Грач

Вечер Орлов провёл в компании Грача, за бутылкой коньяка. Друзья вволю насмеялись над произошедшим на семинаре диспутом. Однако у Бориса смех был немного нервный.

– Валера, как думаешь, я попал в чёрный список?

– Несомненно. Вопрос, в каком качестве. Впрочем, Паша – человек сентиментальный. И может быть, ты ещё и выйдешь сухим из воды. Да, да, не удивляйся. Он сентиментален. Просто ты ещё пока мало работаешь у нас, и, вообще, зелёный.

Знаешь, как он любит свою дочь?

– У него есть дочь? У таких дочерей не бывает.

– Есть, и вполне симпатичная. Брюнетка, на евреечку похожа. Недавно замуж вышла. Но, судя по всему, неудачно. Ходит слух, что она мужу изменяет. Во всяком случае, тот так считает. Зять – парень независимый, Пашки не боится. У него самого отец «бугор». В общем, у дочки всё плохо. Нервные срывы, истерики. Внуков нет. Паша очень переживает. Появись ты у нас чуть пораньше, он бы тебя на дочери женил. Что смеёшься? Куда бы ты делся.

– Слава богу, я опоздал. Давай лучше вернёмся к семинару. Валера, скажи, кто в твоём понимании настоящий интеллигент? Только не говори, что это симбиоз интеллекта, культуры, системного образования, способности к сопереживанию, деликатности, ну и тому подобного. И возможно ли описать м-м… скажем так, абсолютного, безупречного интеллигента, и назвать все его основные качества. Конечно, таких людей в реальной жизни не бывает, потому что я говорю о философской категории, больше того, о математической. Вот ты это сможешь сделать?

– Описать? Смогу. Это идеальный человек.

– Вот, вот. Тогда скажи, может ли быть идеальный человек патриотом?

– Разумеется.

– Возникает парадокс, идеальный человек считает одного хорошего человека лучше другого столь же хорошего человека по той лишь причине, что первый живёт к нему ближе, чем второй. Или потому, что язык первого ему понятней, чем язык второго. Ну и так далее. А во время войны он убьёт другого такого же правильного, честного и гуманного лишь потому, что на нём другая форма? Ты меня понимаешь?

– В принципе, да. Но коньяк закончился. Без второй бутылки мы не разберёмся.

– Валера, не увиливай. Отвечай, кто настоящий интеллигент – патриот или космополит?

– Знаю одно, мы с тобой не идеальны, потому что пьём и ругаемся матом. Следовательно, мы – не интеллигенты.

– Врёшь, дружище. Мы не безупречны, но мы способны к рефлексии, а, следовательно, мы – интеллигенты. Я пошёл в магазин.

Заканчивалась вторая бутылка, но друзья так и не пришли к единой позиции по русской интеллигенции.

– Ну, ты, Боря, насмешил всех сегодня. Евреи – носители советской культуры! Однако что-то в этом есть.

– Конечно. Тебе не приходило в голову, что русским интеллигентом может быть исключительно еврей? Смотри. Образ интеллигента в наших головах создан книгами, кино, театром, телевидением. А ты прекрасно знаешь, что ни одного чисто русского среди творческих людей нет. Следовательно, тот русский интеллигент, которого мы знаем, или, вернее, себе представляем – еврей.

– Молодец, Боря. Великолепное логическое построение. Но скажи, а как быть с нами, с тобой, со мной, с Сашкой Безбожным, в конце концов? В нас нет ни капли еврейской крови.

– Дружище! Все диссиденты – евреи. Следовательно, они русские интеллигенты. Ты можешь поверить, что диссиденты признают нас с тобой равными себе? То-то. Впрочем, ты и сам недавно говорил, что мы пьём и ругаемся матом. Значит, мы – плебеи. Ну, а плебеи у нас являются самым передовым классом. Круг замкнулся…

Орлов и Грач любили такое непринуждённое общение, когда можно было расслабиться и говорить на абсолютно любую тему. Оппоненты стремились не переспорить друг друга, а спровоцировать на более оригинальное и глубокое суждение. Ни с кем, даже с Безбожным, Борис не испытывал желания говорить так часами. Это был редкий вариант духовного родства.

Москва – Лубянка

Вскоре после знакомства со Светой Орлова вызвали в Москву. Цели вызова не сказали. Неизвестность сразу разогрела его фантазию. Воображение рисовало различные заманчивые ситуации. То он был уверен, что его пригласят работать в Центральный аппарат КГБ, то допускал, что его хотят привлечь к очень важной операции. В общем, он был почти счастлив. Развалившись в самолетном кресле, Борис в ожидании скорого исполнения своей мечты грезил наяву. Вот он учится в Институте внешней разведки КГБ, вот его направляют со сверхсекретным заданием за границу, вот он соблазняет секретаршу президента Франции и с её помощью похищает план диверсии на АЭС в СССР. Во время награждения орденом он просит Председателя КГБ разрешить ему жениться на красавице-секретарше. Ему разрешают и вручают документы на пятикомнатную квартиру в высотке на Калининском проспекте (видимо, чтобы советскому Джеймсу Бонду не было стыдно перед иностранкой). Потом он стал вспоминать детство и свои детские мечты. Школьником он ночью часто загадывал желания в момент падения звёзд. И желание было одно – работать в разведке. И не просто кем-нибудь, а выполнять самые тайные и опасные поручения Родины. Никак не меньше. И вот появилась надежда.

В Москве Бориса поселили в спецблоке гостиницы «Пекин». Утром он отстоял очередь в бюро пропусков КГБ, вошёл в дом два на Лубянской площади и разыскал отдел кадров.

Кадровик не посчитал нужным сообщить Борису причины его вызова в Центральный аппарат КГБ, а просто показал ему место для ожидания аудиенции. Это была курилка, где не было даже стула. Борис не курил и не переносил сигаретный дым. Через шесть часов, когда у него кончилось терпение, он решил спросить пробегающего мимо кадровика, не забыли ли о нём.

– Что за изнеженные лейтенанты пошли! Тут генералы неделями ждут. Придётся поговорить с тем, кто тебя рекомендовал.

Пришлось терпеть. Отлучался только в туалет. На обед уходить боялся. У Бориса болела спина и ноги. Но самое главное – гудела отравленная пассивным курением голова.

На пятый день утомительного ожидания его вызвали к начальнику отдела кадров. Это был почему-то контр-адмирал в соответствующей морской форме. Орлов не успел представиться, как зазвенел телефон. Контр-адмирал разговаривал долго. Потом звонили ещё несколько раз. Так прошло не менее часа. Звонили разные люди. Но цель у них была одна. Они просили перевести на тёплое место или повысить в должности какого-то родственника или знакомого, что-то обещали за это. Личные и профессиональные качества пристраиваемых мало интересовали контр-адмирала. Зато он подробно расспрашивал о возможностях и связях звонившего.

Наконец контр-адмирал заметил Бориса. Его некрасивое лицо украсила гримаса брезгливости.

– Расскажите мне о себе, только коротко.

Через минуту:

– Так вы не женаты!?

Если бы контр-адмирал услышал, что Борис еврей или гомосексуалист, его реакция едва ли была бы более негативной. Оказывается, он искренне считал, что сотрудник-холостяк – это бомба замедленного действия в органах КГБ. Моряк выкрикивал что-то невразумительное. Ядовитые капли слюны попадали в лицо Борису, вызывая зуд, нестерпимое желание умыться с мылом и ударить кулаком этого чванливого дурака.

Внезапно великий и могучий успокоился.

– Назовите мне секретарей ЦК КПСС.

Борис ждал вопросов об успехах в работе, проверки его профессиональных качеств и знаний. Удар был ниже пояса. Его просто опустили до уровня колхозника, желающего стать кандидатом в члены КПСС.

«Членов Политбюро я, кажется, помню, – подумал Орлов, – а секретарей ЦК?»

Но времени на обдумывание не было.

– Машеров, – ляпнул он.

Следом подумал: «Надо было начинать с Генерального секретаря, – он уж точно секретарь ЦК».

И тут он вспомнил слухи о том, что Машеров – Первый секретарь КП Белоруссии, недавно погиб в автокатастрофе, организованной якобы по приказу то ли Брежнева, то ли Андропова, а, может, Романова. Убийство произошло накануне избрания его членом Политбюро, и было связано с борьбой за власть.

«Дурак, идиот, болван. Это конец!»

И это действительно был конец. Через минуту Борис сдавал пропуск, а утром вылетел в Сибирь. Мечты развеялись. Он отчётливо понял, что его служба в маленьком, никому не нужном городе – событие не временное, не ступенька лестницы, которая ведёт в жизнь, полную удивительных приключений, а его судьба, и он будет служить здесь до конца жизни. В полноценную жизнь после сорока лет он ещё не верил.

Ольга

Познакомиться с Ольгой Борису помог Валера Грач. Валера, конечно, был в курсе всех сердечных дел Бориса и искренне хотел помочь ему. Однажды он позвонил глубокой ночью:

– Только что встречался с «Вероникой». Ты же её знаешь?

Агент «Вероника» была директором дискотеки и бара – единственными местами развлечений небольшого районного центра, расположенного рядом с городом. Валера как-то познакомил Бориса с этой ещё красивой сорокалетней одинокой женщиной. Она в интересах контрразведки присматривала за приезжими. Большинство из них были клиентами её бара.

– Помню. А зачем ты меня будишь? – недовольным голосом пробубнил Борис.

– Сегодня на дискотеке появилась необычная и очень красивая девушка. Весь вечер она просидела одна. Никто из местного быдла не решился её пригласить. Я думаю, что это твоя Ольга.

Сердце Бориса гулко отчаянно забилось. Он мгновенно проснулся.

– Не может быть. Каким ветром её туда занесло? Ольга даже в городе на дискотеке не появляется. Что она забыла в райцентре? Туда самые отчаянные из Урмана боятся ходить, в том числе и офицеры-десантники.

Ходили слухи, что в райцентре двое из каждых трёх мужиков прошли зону. Поножовщина и драки на улицах были обыденным делом. И эпицентром конфликтов была дискотека.

– Можно туда заглянуть в начале вечера, когда местные ещё почти трезвые.

– Ты прав, попробую в следующую субботу.

– Одного я тебя не пущу. Пойдём вместе. А я поговорю с милицией. Менты чуть чего – выручат.

– Спасибо, ты настоящий друг!

Оружие

Но в субботу случилось ещё одно событие, из-за которого посещение районной дискотеки едва не сорвалось. Вернее, всё началось ещё в пятницу вечером. Агент «Сергей» вызвал Бориса на внеочередную явку условным сигналом. Встреча состоялась поздно вечером на явочной квартире.

– В четвёртом цехе завода металлических конструкций изготавливают оружие, – торжественно сообщил агент.

Далее он рассказал, что накануне случайно заглянул в подсобку цеха. Открыв дверь, он увидел токаря Бочкина, который в этот момент стрелял из чёрной трубки стержнем в специально установленную доску. Сам выстрел был бесшумным, но удар стержня о доску был очень громким. Однако Бочкин правильно выбрал время для выстрела – в цехе стоял грохот, шла погрузка металлоизделий. Стержень пробил доску-сороковку насквозь. В подсобке было двое. Второго агент не рассмотрел. Он тут же закрыл дверь с уверенностью, что его не заметили.

– Борис Владимирович, Бочкин завтра работает последний день, а потом уезжает в отпуск. Нужно действовать, пока оружие в цехе.

– А почему ты уверен, что оно ещё там? Он мог его вчера унести домой, после смены.

– Нет, через дверь я услышал, как Бочкин сказал, что хочет завтра переделать спусковое устройство, чтобы захватить трубку с собой в отпуск. Он едет на своих «Жигулях» отдыхать к родственникам в Красноярск. Сами знаете, сколько бандитов на дорогах и в тайге.

Информация была важной, и её следовало доложить начальнику отдела Иннокентию Бычкову. Утром Борис отправился в управление. По дороге он с тревогой думал о том, что разбирательство с Бочкиным может продлиться допоздна, и тогда они с Валерой Грачом рискуют появиться на дискотеке в самое опасное время.

Официально суббота в управлении не считалась рабочим днём. Однако руководство ревниво наблюдало за теми сотрудниками, которые не появлялись в этот день в кабинетах. Такие «бездельники» попадали в число нелояльных и становились объектом жёсткой критики за любой формальный промах. Мало того, Набережный искренне радовался, если заставал кого-либо из подчинённых на рабочем месте в воскресенье. Эти «трудоголики» вполне могли рассчитывать на карьерный рост.

Бычкова в кабинете не было. Трубку его домашнего телефона никто не брал. Борис решил доложить информацию самому Набережному. Но того тоже нигде не было. Дежурный по управлению предположил, что генерал ушёл с каким-то сотрудником на контрольную встречу с агентом. Борис ждал до шестнадцати часов, но эта суббота была какой-то неправильной, и никто из руководства в управлении не появился. Дальше ждать не имело смысла.

– Попробую изъять волшебную трубку без санкции, – решил он. – В зависимости от ситуации придумаю для начальников легенду или не буду докладывать вовсе.

Было почти семнадцать, когда Борис прошёл через систему охраны предприятия. Завод работал в три смены, без выходных. С начальником четвёртого цеха Борис был знаком. К нему он и направился.

– Николай Николаевич, мне нужен ваш кабинет на полчаса. Принесите мне личное дело токаря Бочкина, а потом пригласите его сюда. Хочу с ним пообщаться наедине. Заранее вам благодарен.

Через десять минут Борис получил личное дело токаря, а ещё через пять перед ним сидел молодой, рослый, физически сильный и уверенный в себе парень.

«С таким придётся повозиться», – понял Борис.

Вначале он установил с рабочим психологический контакт, поговорив о погоде, глупости начальства, плохом снабжении.

Потом перешёл в наступление.

– Ознакомился с вашим личным делом. Давно у нас работаете. Говорят, вы один из лучших токарей завода. Правда, дисциплину иногда нарушаете. Но это с каждым бывает. А вот, что пьёте на рабочем месте – это очень плохо. Вообще-то, вы хотите работать здесь?

Бочкин зло сверкнул глазами.

– А вы что, уволить меня собираетесь?! И не надейтесь. Я здесь лучший специалист. Меня сам Хозяин уважает. Он, скорей, вас уволит.

– Нет, что вы. Меня ваше пьянство не касается. Это дело администрации. Я занимаюсь только уголовными преступлениями. Разрешите вам зачитать статью 218 УК РСФСР. Борис развернул специально взятый с собой Уголовный кодекс.

– Незаконное ношение, хранение, изготовление или сбыт оружия, боевых припасов… наказывается лишением свободы на срок до двух лет. Вы, конечно, поняли, что речь идёт о чёрной длинной трубке, с помощью которой вы, возможно, планируете совершить теракт. Статью 66 УК РСФСР – теракт – я вам зачитывать не буду, боюсь, в обморок упадёте. Впрочем, послушайте.

Во время чтения Орлов краем глаза наблюдал за Бочкиным, с лица которого не сходила презрительная усмешка.

«Все вы из райцентра, – сволочи уголовные», – подумал Борис и невольно вспомнил Игорька и его приятеля. Почувствовав прилив бешенства, он резко вскочил и навис над токарем.

– Через полчаса здесь будет опергруппа, – обыщем всё. Если унёс, продолжим обыск дома. Хозяину на тебя наплевать и не надейся, что он встанет на твою защиту. Будешь себя вести хамски – признаем твою трубку огнестрельным оружием, и пять лет тебе гарантирую. Борис выглянул за дверь и попросил проходившего мимо рабочего разыскать начальника цеха. Когда тот появился, вежливо попросил:

– Николай Николаевич, пригласите, пожалуйста, двух понятых из числа уважаемых рабочих. Десять минут вам хватит? – Что случилось, Борис Владимирович? – забеспокоился напуганный начальник цеха.

– Подыскивайте замену Бочкину. Он у вас последний день работает. В зоне тоже хорошие токари нужны.

Бочкин сидел молча. Выражение лица не менялось.

«Сволочь! Неужели не сломаю?» – спросил себя Борис.

А вслух сказал:

– Бочкин, у меня есть показания свидетелей. Даже если оружие не найдём, – посадим. Хотя у вас есть шанс. Если выдадите сами, оформлю добровольную сдачу. Уголовной ответственности не будет. Ограничимся административной.

Бочкин дрогнул. Он побледнел, усмешка сменилась тревогой. До него всё доходило медленно, но дураком он не был.

– Товарищ сотрудник, а от всякой административной ответственности освободите?

– Только при условии, что будете предельно откровенны.

Через несколько минут Борис, закрывшись в подсобке с Бочкиным, изучал устройство «оружия». Это была обтянутая резиной металлическая трубка около сорока сантиметров в длину. Движителем была пружина. Для сжатия лучше всего было использовать двухпудовую гирю и вес человека. Сжатая пружина фиксировалась шипом, служившим и спусковым крючком. Внутрь трубки устанавливался металлический стержень-пуля, длиной около пятнадцати сантиметров. На трубку навинчивалась крышка, служившая предохранителем. Это была самоделка. Но опасность она, конечно, представляла немалую, в том числе для заряжающего.

Что делать дальше? Можно доложить руководству. Но какой смысл? Терактом или бандитизмом здесь не пахло. Серьёзных дивидендов на этом не заработаешь, а лицо потеряешь. Генералу наплевать, что его сотрудник Орлов дал слово токарю Бочкину не сообщать ничего начальству, он доложит всё Хозяину и рабочего уволят. Как потом людям смотреть в глаза?

Борис отнёс трубку домой и положил в ящик с инструментами.