Текст книги "Не ворошите старую грибницу. роман"

* * *

Сергей Сергеевич Штукарёв, он же Владимир Шумский, пережил партийные чистки благодаря документам, безукоризненно выправленным в своё время на Лубянке «нужными» людьми. Служить в РККА или органах НКВД из-за последствий тяжёлого ранения он не смог, поэтому Союзом русских офицеров, членом которого Владимир стал, не задумываясь, карьера бывшего штабс-капитана была развёрнута в торговом ведомстве. Направление в 1927 году из Архангельска в Сталинградский губернский отдел внутренней торговли вселяло надежду разыскать Анну. Определённая свобода передвижения была, но следовало соблюдать осторожность и особо приходилось опасаться именно за супругу: в случае разоблачения ей пришлось бы разделить участь мужа. Проводя линию партии по обеспечению преобладающего влияния государственной и кооперативной торговли в торговом обороте и осуществляя контроль за деятельностью торгующих организаций, Шумский сыграл решающую роль в «разоблачении» Степана Егоровича Ситникова из колхоза «Победа Октября» Камышинского уезда. Снятие с должности председателя героя гражданской войны – это лишь маленькая победа в перечне заслуг тайного агента. Став со временем заместителем начальника окружного отдела торговли, Владимир Петрович слыл непримиримым борцом с негативными явлениями и последовательным партийцем, твёрдо стоящим на марксистско-ленинской платформе. Он гневно критиковал несовершенную систему распределения товаров по районам, в результате существования, которой в одних населённых пунктах скапливался их излишек, а в других, напротив, наблюдался дефицит. Не соблюдались правила пожарной безопасности, что приводило к частым пожарам. Где-то оставалась не потушенной свеча, где-то неосторожно курил на посту разгильдяй-сторож, а подчас и природная стихия в виде грозового разряда наносила непоправимый урон советской власти. Находились свидетели, давали признательные показания «виновные» и Шумский получал удовлетворение от проводимых им с помощью своих агентов акций. Ослабить советскую власть изнутри – эту задачу союз выполнял целенаправленно и методично. Теперь, когда в личной жизни Владимира Петровича произошли столь радостные события, взгляды бывшего штабс-капитана стали меняться. Нет, он не мог и в мыслях представить себя на одном уровне с этими возомнившими о себе голодранцами, этой вчерашней чернью, быдлом. Но власти этих оборвышей, именуемых себя пролетариатом, служили многие выходцы из дворян, бывшие царские офицеры, представители широкой сферы интеллигенции. И служили исправно, видя в происходящих преобразованиях и плоды своего труда. Да, доверия им стопроцентного не было, это чувствовалось. Но у этих людей была при всём при том нормальная человеческая жизнь: они не встречались тайком со своими семьями, не рисковали жизнью, выполняя инструкции заграничного Центра, не просыпались в холодном поту от страха разоблачения. «Сколько ещё её, той жизни-то, осталось? – думал частенько Владимир, – мне уже пятьдесят. Лучшие годы позади. Вся эта борьба с Советами – мышиная возня». Объединение Союза русских офицеров с Русским общевоинским Союзом вообще, по его мнению, стало уводить непримиримое офицерство от осознания реалий складывающейся в России ситуации в сторону бессмыслицы агонизирующих в истерии руководителей Центра: вредить, вредить, вредить… Когда инструкции стали касаться взаимодействия с недовольными советской властью поволжскими немцами, Владимир понял, что его «хозяева» сделали крен в сторону Германии. Фашиствующий режим в этой стране не оставлял сомнений в скорой войне. «Служить агрессорам? Нет, германцам не место на русской земле и никакие личные амбиции не могут служить оправданием предательству», – всё чаще и чаще приходило ему на ум. Рвение в подпольной деятельности постепенно сходило на нет. С Анной Шумский не виделся с апреля. А уже шелестит листвой июль. Какая теперь Валюшка стала? Как у Аннушки дела? Кто с ребёнком сидит, пока она в школе? В чём нуждаются его самые дорогие сердцу существа?

Очередную поездку в Камышин Сергей Сергеевич Штукарёв спланировал, чтобы в составе областного партактива принять участие в отчётно-выборной партконференции. Первый секретарь обкома ВКП (б) Борис Александрович Семёнов, выдав делегации необходимые напутствия, задержал его в кабинете и сказал: – Я, уважаемый Сергей Сергеевич, очень доволен вашей работой на посту начальника отдела советской торговли, но вижу в вас, понимаете ли, эдакого хозяйственника. Всё у вас чётко, по полочкам. Умеете ставить задачи, организовывать их исполнение, вести грамотный контроль. Я смотрел ваше личное дело: из крестьян, сирота, воевал на германском фронте, списан по ранению. В 1917 вступили в парию. Окончили в 1924 году Архангельский техникум водного транспорта. Работали механиком на судне. Характеристики на вас все положительные. Я тебе по секрету скажу, Сергей Сергеевич, – перешёл на «ты» Семёнов, – в скором времени планируется здесь, в Сталинграде, открыть управление пароходства. С Астрахани переведут к нам. А пока мне вот так! – первый секретарь провёл ребром ладони по горлу, – нужен толковый начальник районного управления речного транспорта. Покажешь себя – вся статья возглавить пароходство именно тебе будет. Ну, как смотришь на моё предложение? А то пришлют кого-нибудь с Астрахани, разбирайся потом с ним: что да как.

* * *

Григория с Иваном в Петрушино встретили радушно. Ещё бы! Подтянутые курсанты, щеголяя новенькой парадной формой, прошли по селу под одобрительный гвалт местных мальчишек лет восьми – двенадцати, которые успевали за время сопровождения и кучу вопросов задать, и новости рассказать. Весной умер старик Пантелей – тот самый, что «разоблачил» заезжего иллюзиониста. К Евлампиевне «насовсем» приехал с женой старший сын – Николай, учитель. А Анна Сергеевна вышла замуж, уехала в Сталинград с маленькой дочкой. Хороший муж попался – из «начальства»! В колхозе теперь председательствует Иван Петрович Пиманов, бывший агроном. А сын его, Ванька, отслужил по весне срочную, работает в МТС и собирается жениться на Наташке Хромовой.

– Кончай брехать! – возмутился Григорий, – ей ещё в куклы играть!

– Ну, скажите тоже, дядь Гриш! Мамка сказывала, ей уже восемнадцать осенью будет! – конопатый мальчуган с белёсыми, выгоревшими на солнце вихрами со знанием дела снизу вверх серьёзно глядел на Верищагина.

К Кожиным накануне приехала Ольга Степановна, мама Ивана Закатырина. Успела позабавиться с внучкой, подышать свежестью иловлинской заводи, отведать солёных арбузов и даже попробовать мёд из них! Приезду сына радовалась до слёз. Но больше всех ждала приезда своего любимого Любаша. Она не отходила от него ни шаг, пока тот, пестуя на руках пухлощёкую дочурку, по-хозяйски расхаживал по двору. Договорились, что через недельку отправятся всей семьёй в Воронеж и недельку погостят там.

Не меньше радостных хлопот было и при встрече Григория. Катерина с Витюшкой на руках встретила его ещё на улице:

– Гляди, маленький, к нам папа приехал! Родной мой!

– Соскучился я по вам, мои хорошие! Вот вы у меня какие большие! – Верищагин, перехватив чемодан в левую руку, осторожно прижал к себе правой сынишку. – Смотри, Катя, он мне на радостях всю форму замочил!

Смеясь, вошли во двор. Григорий заметил, что неподалёку от дома, на соседнем участке, размечено какое-то строительство.

– А тут у нас скоро новосёлы будут, Гришенька! Ванька Пиманов отцовский дом расстраивает. Засватал нашу Натаху, осенью свадьбу играть будем!

– Да рассказывали пацаны про ваши новости. Не поверил даже! Вроде, пичужка совсем, а гляди, замуж уже выходит!

– А давно ли мы с тобой только знакомились, Гриша? А уже и сынок у нас растёт. И ты скоро командиром станешь. Пойдём в дом скорее, а то Витенька капризничать начинает, зубки у него режутся, покоя ему не дают.

Пока Катерина кормила ребёнка грудью, Григорий, откинув голову, любовался дорогими сердцу и такими одухотворёнными родными лицами, что хотелось просто молчать, наполняясь изнутри блаженным теплом.

– Родители на работе? – Григорий уплетал за обе щёки приготовленный женой борщ. – Как они себя чувствуют?

– Да всё нормально, скоро придут. Все же знают, что вы сегодня приезжаете, отпустят с работы пораньше.

– А сама как? Молока хватает?

– Хватает, не переживай! – Катерина смущённо заулыбалась. – То Любаша ко мне приходит, то мы к ним. Письма ваши друг дружке читаем, ответы пишем, про детишек делимся разными советами. Успеваем и по дому дела поделать. Смотри, заснул Витенька наш!

– Потерпи ещё годик, милая. Ещё немножко остаётся. У нас там – Сибирь, холодно зимой. Да и весна приходит гораздо позже, чем здесь. А вот про вас вспоминаю, и на душе теплее становится. И служба легче кажется. И разлука не представляется такой бесконечной, потому, что знаю, верю, что ждёшь меня и любишь. Как я ждал этой встречи! – Григорий целовал жену ещё и ещё и не мог остановиться…

Вечером решили отметить встречу дорогих гостей в одном дворе. У Кожиных. Быстренько сколотили из досок стол под раскидистой яблоней, накрыли его скатертью, поставили лавки. Как по волшебству, откуда ни возьмись, на столе возникла разная снедь, припасённая заранее водка. Подошли приглашённые гости.

Кожин и Хромов сели рядом с зятьями. На правах хозяина Фёдор Иванович, поднявшись с места, произнёс первый тост:

– Товарищи! Я думаю, вы все меня поддержите. Давайте выпьем за славных наших воинов, за крепость нашей Армии и твёрдую волю нашей партии и товарища Сталина! Нелёгкое время переживаем мы с вами. Враги не дремлют, они проникают даже в высшие эшелоны власти, чтобы исподтишка вредить изнутри. Но благодаря тому, что в ряды передовых отрядов вливаются свежие молодые силы, врагу не удастся победить нас никогда!

– За вас, ребята! – подняли наполненные рюмки гости.

За столом потекли беседы; хмелеющие мужики интересовались условиями быта и боевой подготовкой курсантов, сроками обучения, жалованьем. Любопытствовали самим городом: велик ли, чем знаменит, как живут люди. Григорий больше отмалчивался, глядя посоловевшими глазами на нарочито сердитую супругу: «Хватит! Не пей много! Со всеми не перечокаешься!» Зато словоохотливый Иван в красках живописал курсантские будни, присочиняя для эффекта отдельные трудности. Но главное – это завершение через год училища, получение лейтенантских званий и начало службы.

– Не говорят, куда пошлют?

– Мы люди военные! Куда Родина прикажет, туда и поедем. Сейчас повсеместно рубежи укрепляются.

– А вот правду говорят, что опять с германцами война будет?

– В Германии ведь тоже рабочие и крестьяне живут. Такие же, как мы с вами. Вот вам же воевать не хочется? Во-о-от! Так и им!

– Так ведь Гитлер разве спрашивает желания своих подданных? Больно уж воинственно настроен этот немчик!

– Не горюйте раньше времени! Красная Армия не позволит топтать нашу землю! Пусть только кто к нам сунется! Эх, батя! – повернулся Иван к Фёдору Ивановичу. – А что-то я дружка своего, Серёгу Пустовидова за столом не наблюдаю? Или ему молодая жена общаться с нами не дозволяет?

Гости за столом притихли. Иван с Григорием недоумённо переглянулись.

– Да тут вот какая история, Иван, – замялся Фёдор Иванович, – арестовали твоего Серёгу. Как врага советской власти.

– Серёга – враг? Ты что такое говоришь, батя? Да он же комсомолец! В германскую сыном полка с двенадцати лет до самой революции протопал, сирота. Не понимаю… Женился, о счастливой жизни мечтал и на тебе!

– Ну, там зря брать никого не будут. Значит, было за что. Не наше это дело, Иван.

Разговоры больше не клеились. Все по-быстрому стали расходиться, ссылаясь на завтрашний рабочий день. Женщины принялись убирать посуду со стола, мыть тарелки.

– Ну, а вот, как же у вас, у военных-то получается, а? Тухачевский – враг народа! Ишь чего удумали: военный переворот против самого Сталина! – Семён Прокофьевич ребром ладони с силой ударил по столу. – Вот ответьте нам, дорогие курсантушки, как такое может быть?

– Всякие разговоры у нас ходят, не все верят, будто заговор в стране разоблачён. Но нам категорически запрещено в политику лезть. Наше дело – учиться военному делу настоящим образом, как завещал великий Ленин.

– Вот и мы, сынки, лишний раз в эту самую политику не лезем. Себе дороже. Не то, чтобы сказать, подумать, о чём не надо не смеем. А на Серёгу кто-то кляузу написал в НКВД. Оно ведь как получается: родителей он во время войны потерял, снаряд попал прямо в дом, где они жили. А у нас тут, в Петрушино, его родной дядька – Михаил Терентьевич жил. Ну, после фронта он мальчонку и приютил. У самого семья – шестеро по лавкам, нашлось и седьмому место. Серёжка со старшими братьями помогал дядьке, жили они неплохо, мельницу имели. Хоть и успели её продать, хоть и не держали батраков, а под раскулачивание попали. Михаил Терентьевич так и сгинул, а Сергей выжил, в колхоз вступил, в комсомол. Вечерами в клубе на гармошке подрабатывал. А тут как раз у нас объявили кампанию по распространению облигаций государственного займа. Кто-то из мужиков возьми, да и поинтересуйся у Сергея: «А что это за такое дело? А если не хочу подписываться?» Ну, Сергей и пояснил, что дело это, конечно, добровольное, но необходимое для укрепления страны, так как своих средств у государства не хватает. Сами говорите, армию надо укреплять, железные дороги строить, заводы, фабрики. А в итоге – донос: мол, бывший кулак, недобиток разлагает дисциплину в колхозе, агитирует против советской власти, считает её слабой и так далее. Поговаривают, Мишка Богомазов и организовал этот пасквиль.

– И что?

– Что-что, дали пять лет, из дома Тоньку его с дочкой выгнали, вот что. Хорошо, приютили добрые люди. С голоду не дали помереть.

– Вот и в армии такие богомазовы, чую. – Григорий нахмурился. – Не может быть, чтобы столько командиров оказалось предателями, врагами народа. Не верю. А за кого же они тогда в гражданскую свою кровь проливали, а?

– Нас послушать, так тоже статью припаять можно, раз плюнуть! – Фёдор Иванович негромко выругался в сторону. – Давайте, дорогие мои, ещё по одной. Радость у нас всё-таки сегодня!

– Давай, за нас! Чтобы всё было хорошо, чтобы всё задуманное сбылось, а внуки и правнуки наши жили лучше нас, – поддержал тост Семён Прокофьевич.

Выпили. Закусили сочным зелёным луком с хлебом – всю закуску женщины со стола уже успели убрать. Помолчали. Потом, обнявшись и пожав друг другу руки, разошлись по домам.

В тиши июльской ночи шелестела листва, в вышине поблёскивали густые, крупные, словно налитые яблоки, звёзды и царство непроглядной темноты расползалось по округе, облапив землю своими широко раскинутыми щупальцами.

* * *

– Вас можно поздравить, Сергей Сергеевич? – колючий взгляд запоздалого гостя пробежался по суровому лицу хозяина квартиры. Анна Сергеевна хлопотала на кухне, успевая в ванной делать мелкие постирушки.

– Что вы имеете в виду? – Штукарёв, зажав между пальцев карандаш, нервно постукивал тупым концом по обложке какой-то книги.

– Ну, как же-с, ну, как же-с! Женились, дорогой вы наш, повышение по службе получили, квартирку отдельную. Вы далеко пойдёте у красных, уважаемый Сергей Сергеевич!

– Не надо меня попрекать службой у красных, Павел Алексеевич. Я не по доброй воле у них служу, вы это прекрасно знаете. И о работе моей по заданию Центра вы осведомлены не менее.

– Зачем вы так нервничаете, Сергей Сергеевич? Никто вас не собирается попрекать чем бы то ни было, мы верим вам и ждём от вас новой большой работы. Центр обеспокоен некоторой заминкой в вашей деятельности, отсутствием информации от вас по достигнутым результатам. Вот и всё.

– О каких результатах может спрашивать меня Центр именно сейчас? Меня назначили на крайне ответственную хозяйственную работу. Начальник управления Нижнее-Волжского пароходства – это вам, сударь, не директивы из Центра слать. А наладить хорошие отношения с первым секретарём – это разве не входило в мои задания?

– Центру известно о вас всё. Я тут только для того, чтобы уточнить детали и передать задание. Не понимаем только, зачем надо было жениться на какой-то деревенской учительнице да ещё с ребёнком? Ну, выбрали бы себе пару из соответствующего круга, возникли бы новые полезные знакомства, связи. А так…

– Во-первых, она в этой своей деревне руководила школой. Во-вторых, отсутствие у моей жены, каких бы то ни было «полезных связей», как вы говорите, – Сергей Сергеевич перешёл на сдавленный шёпот, – только улучшает моё прикрытие. А в-третьих, предоставьте мне право самому, сударь, решать, на ком мне жениться и когда, – свои истинные связи с Анной Штукарёв тщательно скрывал от кого бы то ни было.

– Хорошо, хорошо. Не волнуйтесь вы так. Перейдём к делу. Центр очень интересует подробная информация о характере и объёмах речных грузоперевозок, а так же о намечаемых планах строительства в городе каких-либо подземных коммуникаций в виде метро, в том числе с выходом к порту. По нашим данным строительство должно начаться уже будущей весной. Просим достать подробную карту этих коммуникаций. Вы, Сергей Сергеевич, по нашим предположениям должны попасть в число кураторов строительства, поэтому получить схему сообщений вам не составит труда.

– Ясно. А зачем это Центру так необходимо? Мне кажется, это уже сфера несколько иных интересов?

– А вот этим вы особо не должны интересоваться, Сергей Сергеевич. Я думаю, вы прекрасно понимаете, что дни Советов сочтены. Не сегодня-завтра некая мощная держава сметёт их с лица земли. Почему бы не воспользоваться предоставляемой возможностью нам, истинным дворянам и хозяевам этой страны, чтобы вернуть утраченное?

– Вы думаете, Павел Алексеевич, нам дозволят быть хозяевами? Сомневаюсь. Холуями – да. Вас устраивает такая роль?

– Не нравится мне Ваш тон, штабс-капитан! Придёт время и из холуёв мы вновь станем хозяевами. Или вам милее прислуживать большевикам?

– Я так понял, вы имеете в виду Германию. А к этой «мощной державе» у меня свои претензии. И не меньше, чем к большевикам, поверьте.

– Центру виднее. Наше дело – выполнять указание. Кто не с нами, тот не должен стоять на нашем пути. Союзник тот, кто борется с большевизмом. Не так ли?

– Пожалуй, ваши аргументы признаю убедительными. Можно ли говорить о каких-то сроках интервенции?

– Вы это так называете? Я думаю, столь секретные данные не известны даже Центру. По моим соображениям, именно сейчас, когда РККА не только технически не соответствует условиям успешного ведения современного боя, но и повсеместно обезглавлена в командном составе, самое время ударить. Но и у Германии силёнок пока не хватает. Ещё год-два, от силы – два с половиной и мы с вами станем не только свидетелями, но и участниками новой битвы. На два фронта большевики сражаться не смогут. А если удар изнутри окажется не менее сокрушительным, победа будет достигнута почти молниеносно.

– За год-два и большевики успеют многое. Не пришлось бы догонять, поручик.

– Для этого мы с вами и есть, дорогой Сергей Сергеевич. Я, в отличие от вас, служу в датской императорской армии, ибо только монархию считаю идеалом, эдаким образцом истинной формы власти. Это помогает мне поддерживать себя в форме, совершенствовать военные познания. Уверен, что рано или поздно на военном поприще борьбы с большевиками окажусь полезен России. Я наслышан о ваших подвигах на фронте. Надеюсь, никому так же невозможно будет упрекнуть в трусости и меня.

– Павел Алексеевич, если возможно, расскажите о настроениях в Европе относительно России, о Константине Фёдоровиче.

– Мне очень нравится работать с ним, Сергей Сергеевич! Я счастлив, работать под его началом! Шальбург по-прежнему остаётся и вашим куратором от Центра. Пожалуй, его нынешней активности можно лишь позавидовать! Да это и понятно: семья Кристиана, как называют его датчане на свой манер, до революции имела всё, о чём только можно было мечтать. Близость к императорской семье открывала такие горизонты, что дух, очевидно, захватывало! Он рассказывал как-то, что помнит, как с отцом переехали с Алтая в Санкт-Петербург, было ему всего-то лет девять. И вот отец представил его государю. Как маленький Костик был горд этим! И вот всё рухнуло. Кого-то из близкого круга расстреляли большевики, кто-то эмигрировал. Сами понимаете, дорогой штабс-капитан, с какими чувствами Шальбурги уезжали из России. Отец настаивал на том, чтобы сделать из Константина первоклассного хирурга. Но ему по душе была карьера военного. Окончил военную академию. Теперь, прошу заметить, капитан-лейтенант датской императорской армии. Именно им-пе-ра-торс-кой! А настроения… Понимаете, ни одна европейская страна не воспринимает Россию в качестве дружественной страны. Большевистская жидо-массонская зараза противна всему миру. В Дании, как и в Германии, есть национал-социалистическая рабочая партия. Хотите знать, состоит ли в ней Шальбург? Разумеется, дорогой Сергей Сергеевич! Более того, в Дании он отвечает за работу с молодёжью! Так что мы довольно активно работаем по всем направлениям, а не только директивы шлём.

– Несмотря на внешнюю изоляцию, большевики умудряются торговать и с Европой, и с Америкой. Получается, экономические союзы с Россией возможны?

– Не думаю, что западные буржуа станут действовать в альтруистическом порядке. Только бизнес, только коммерция, не более того.

– А вот вы подчёркнуто обмолвились: причём тут служба Константина Фёдоровича в датской армии?

– Приверженность монархическому устройству, разумеется, сыграла решающую роль. Молодой Шальбург чувствовал, что его долг – отомстить за свою семью и за ту страну, которую он всегда так любил. Именно поэтому он и выбрал военную карьеру, в надежде, что позже сможет с оружием в руках бороться против большевизма, вступив в ряды Белой армии или армии какой-либо другой страны, которая будет бороться с большевиками. Из года в год он, как и все мы, любезный Сергей Сергеевич, тешил себя надеждой, что вот сейчас большевизму придет конец… Каждый из нас должен был умереть за своего Императора, и то, что мы не сделали этого – наш величайший позор, который нам предстоит смыть кровью. Этого можно добиться, только одержав победу над Его убийцами или погибнув в попытке ее одержать.

– У него есть семья?

– Да, у него превосходная супруга, её зовут Хелен. Она полудатчанка, полунемка. Бывал у них дома: в основном все разговаривают на русском языке. Константин Фёдорович не преминул горестно вздохнуть, что по ночам ему по-прежнему снится его родной Алтай…

– Передавайте при случае привет Константину Фёдоровичу!

– Передам непременно! Послезавтра наша миссия отбывает в Данию, скоро увижусь с Кристианом.

В дверь кабинета постучали. В проёме показалось улыбающееся лицо Анны Сергеевны:

– Прошу к столу, мужчины! У меня всё готово!

– Спасибо, хозяюшка! Чисто символически, чтобы вас не обидеть. Я не голоден, у меня срочные дела, меня ждут в нашей делегации, не могу опаздывать!

– Восемь вечера – какие могут быть дела? Да ещё в выходной день! – радушие Анны Сергеевны наконец подействовало на гостя и он, оглядывая аппетитный набор блюд, невольно восхитился:

– Да-а-а, Сергей Сергеевич! У вас жена – искусный мастер кулинарного дела! Невозможно отказаться от такого угощения!

Выпили по рюмочке за великую Россию. Гость, испробовав разносолы, заторопился к выходу:

– Ну, прощайте, Сергей Сергеевич! Даст Бог, увидимся!

– Прощайте, Павел Алексеевич!

Закрыв дверь, Шумский вернулся к столу, обнял за плечи жену и поцеловал в затылок. Волосы её пахли разнотравьем. Налил из графина полный стакан водки и не поморщившись, выпил.

– У тебя неприятности, Володя? Он оттуда? Про родителей никаких известий не сообщал?

– Нет, не сообщал. Понимаешь, Аня, мне только что предложили стать предателем. Давненько ко мне никто не приходил с той стороны, отвык даже. Я понимаю, на мне немало крови, но до сих пор это была моя личная борьба. Теперь же я должен поддержать другое государство против Родины. Шпионить, понимаешь? А это уже совсем другой расклад. Если большевистская Россия падёт от иностранного меча, то ей уже никогда не стать русской страной, никогда не возродиться. И предки наши восстанут и проклянут нас за такое предательство, Анечка.

– Он вербовал тебя?

– Да нет, собственно. Та организация, благодаря которой я вернулся в родные места, сама оказалась завербованной там, на Западе. И они думают, что все обязаны разделить их взгляды! Они даже не замечают разницы, Аня!

– Что ты намерен делать?

– Не знаю. Вот чего я боялся, то и случилось: между двух огней сам и тебя с дочкой втравил в эту историю.

– По мне, Володя, лучше так, чем тайком встречаться и ничего не знать друг о друге. Я готова разделить с тобой судьбу.

– А Светланка? Ты о ней подумала?

Они подошли к кроватке. Девчушка, разметав по подушке смоляные кудряшки, мирно посапывала. «Почему Анне пришло на ум назвать её таким неподходящим именем? А-а-а, вспомнил: чтобы душа у неё была светлой, как у ангела. Именно так объясняла своё желание когда-то супруга. Что ж, пусть будет светлой, не такой, как у её отца», – думал про себя Шумский-Штукарёв. Едва уловимая улыбка застыла в его усах.