Текст книги "Кому на Руси жить хорошо. Поэмы"

Николай Алексеевич Некрасов
Кому на Руси жить хорошо

© Тархова Н.А., вступительная статья, составление, примечания, 2020

© Издательство «Даръ», 2020

© Издательство ООО ТД «Белый город», 2020

«Воля и труд человека дивные дива творят»

Николай Алексеевич Некрасов прожил сравнительно недолгую жизнь, всего 56 лет. Но до сих пор поражает, как много он совершил и в каких важнейших событиях литературной и общественной жизни страны отразилось его участие.

Ему было суждено родиться и жить на разломе эпох, когда в России менялся многовековой уклад жизни, и стать средоточием многих противоречий, на какие обрекает человека принадлежность к «роковым» моментам истории. Он сочетал в себе ум и необычайные деловые качества с огромной поэтической одаренностью, поставившей его в первый ряд русских поэтов. Он был на протяжении десятилетий редактором и руководителем двух лучших русских журналов и многие годы находился на гребне процессов, напрямую влиявших на развитие общественного сознания страны и на ее историю. И ни один поэт его времени не мог сравниться с ним по популярности и по влиянию на сознание читателей.

Некрасов родился 28 ноября (10 декабря по новому стилю) 1821 года в местечке Немирове Подольской губернии. Отец его, ярославский дворянин Алексей Сергеевич Некрасов (1788–1862), был тогда поручиком 28-го егерского полка, стоявшего в Малороссии. Осенью 1817 г. он обвенчался с 17-летней Еленой Андреевной Закревской, дочерью украинского помещика. Судя по воспоминаниям, в том числе и самого Некрасова, брак этот не был счастливым. Николай – третий ребенок в семье, до него появились на свет Андрей (1820), Елизавета (1821), а позже – Анна (1823), Константин (1824) и Федор (1827).

Осенью 1824 г. отец, выйдя в отставку в чине майора, переехал с семьей в родовое имение Некрасовых в Ярославской губернии (17 верст от Ярославля, на знаменитой Владимирке, неподалеку от Волги). Усадьба Некрасовых, сельцо Грешнево, с сотней примерно крепостных, было тем немногим, что осталось от огромных поместий, прожитых и главным образом проигранных в карты прадедом и дедом Некрасовыми. Отцу, хотя и большому любителю карточной игры, проигрывать было уже нечего.

Детство Некрасова не было для него счастливым временем, прежде всего из-за деспотического характера отца, угнетавшего всю семью, но больше всех страдала от него мать. И поэт уже в зрелом возрасте часто обращался в своем творчестве к ее нелегкой судьбе.

В десять лет он был помещен в Ярославскую гимназию, которую не окончил, потому что после 5-го класса был взят оттуда из-за неуспеваемости. Так сложилось, что это гимназическое пятилетие стало единственным временем систематического обучения в его жизни. Однако один полезный навык из гимназии был вынесен – Некрасов пристрастился там к чтению, и соученики запомнили его не только оживленным и общительным, но и вечно читающим, нередко и во время уроков.

Некрасов вспоминал позднее, что много прочел в гимназии – Пушкина, Жуковского, Лермонтова, узнал в переводах Байрона, увлекался поэтами 1830-х годов (в своих полудетских стихах он много подражал Бенедиктову и Подолинскому). Тогда же, по его словам, «начал почитывать журналы».

В гимназические же годы стала проявляться его поэтическая одаренность: сначала он сочинял сатиры на товарищей, потом лирические стихи, конечно, полудетские и подражательные, но к пятнадцати годам у него была уже большая тетрадь стихов. На несамостоятельность этой поэзии сам поэт указывал, вспоминая: «В гимназии я ударился в фразерство… Что ни прочту, тому и подражаю».

Год после гимназии, до лета 1838 г., прожил Николай дома, и можно предположить, что это было время, значительно повлиявшее на становление его характера, взглядов и жизненных привычек. Ведь он вернулся домой уже юношей, и его природная одаренность, ум, замечательная память не могли не проявляться. А его домашняя жизнь сильно переменилась. Больше всего это сказалось на отношениях с отцом, они стали более близкими (хотя привязанности к отцу эта близость так и не прибавила), ведь отец, несомненно, приобщал сына и к своим любимым занятиям, и к хозяйству, а был он хозяином очень жестким. Это дало юноше понимание того, в каких тяжелых условиях жили их крестьяне, обремененные либо непомерным оброком, либо многодневной барщиной. Он наверняка знал и видел, как «учили» розгами на конюшне провинившихся крестьян, а зуботычины дворовым были делом обиходным. Отец приобщил его и к своим привычным, мужским, развлечениям. Прежде всего, к самому любимому занятию – охоте, и сын на всю жизнь стал страстным охотником. Надо думать, что и в других развлечениях отца сын тоже участвовал, и к карточной игре, семейному пороку, тоже пристрастился здесь. Недаром именно с усадебной жизнью всегда он связывал мысль о крепостническом разврате. А главное, уклад и жестокие порядки отцовского дома навсегда породили в нем глубокое, на всю жизнь, сочувствие к подневольной крестьянской доле и дали первый толчок той ненависти к крепостничеству, основе российской жизни, что всегда жила в нем.

К лету 1838 г. Некрасов решил оставить губернскую жизнь и ехать в Петербург. Природная одаренность и склонность к поэтическим занятиям породили в нем надежды, связанные с литературным поприщем. Отец согласился отпустить его в столицу при одном условии, чтобы сын поступил в Дворянский полк, военное учебное заведение для детей дворян.

И вот в последних числах июля 1838 г. Некрасов, которому не исполнилось еще семнадцати лет, приехал в столицу. При нем были рекомендательные письма, сто пятьдесят рублей ассигнациями и толстая тетрадь стихов. И горячее желание сделаться известным поэтом. Однако в Петербурге все получилось иначе, чем планировалось. Набора в Дворянский полк в том году не производилось, сдавать экзамены в университет было поздно, оставалось готовиться к поступлению на будущий год (что никогда не осуществилось: Некрасов дважды не смог поступить в университет, хотя некоторое время посещал вольным слушателем лекции на юридическом факультете). Юноша написал домой о своем решении остаться в Петербурге, что сильно раздосадовало отца. Они с сыном обменялись не очень вежливыми письмами, и на несколько лет отношения их прервались. В денежной помощи сыну отец отказал, видимо, не желая тратить достаточно большие деньги на бессмысленное, с его точки зрения, проживание в столице.

Оставалась мечта сделаться поэтом, издать книгу стихов, стать известным. Скорее всего, она и подвигла юношу остаться в столице и пойти на конфликт с отцом. Поначалу все вроде бы складывалось удачно. Помогло знакомство с Н.А. Полевым, известным журналистом, в прошлом издателем «Московского Телеграфа», очень популярного в свое время журнала, а теперь сотрудника «Сына Отечества» Ф.В. Булгарина и Н.И. Греча. В его доме юноша был благосклонно принят, здесь познакомился с некоторыми петербургскими писателями. Полевой сочувственно отнесся к юному поэту и в десятом номере своего журнала за 1838 г. поместил его стихотворение «Мысль» с собственным примечанием: «Первый опыт юного, 16-летнего поэта». В следующие месяцы напечатал еще несколько стихов, а в 1839 г. и в других журналах были напечатаны стихи

Некрасова. В статье критика Ф.Н. Менцова эти стихи были отмечены и снисходительно названы произведениями «не первоклассного, но весьма замечательного дарования». Казалось бы, все это знаменовало удачное начало поэтической карьеры, и Некрасов начал готовить к изданию книгу стихотворений.

Необходимо напомнить, что жизнь Некрасова в столице была весьма нелегкой. Деньги, привезенные из дому, давным-давно закончились, за публикацию в журналах отдельных стихотворений платили очень мало, если вообще платили. Чтобы не умереть с голоду и иметь хоть самое дешевое жилье, ему приходилось браться за любую работу: репетиторствовать, делать переводы, сочинять стишки для гостинодворцев, иногда за пятак писать письма торговцам на Сенной площади. Нищета и даже голод были временами реальностью его жизни. И желание издать книгу стихов было в какой-то мере продиктовано и соображениями меркантильными. Но главное, юному поэту казалось, что именно она выделит его из толпы начинающих стихотворцев, обратит на него внимание не только читателей, но и больших писателей. И тогда придет литературная известность.

25 июля 1839 г., ровно через год после его приезда в столицу, цензор Фрейганг подписал цензурное разрешение на издание книги стихотворений Некрасова «Мечты и звуки». В декабре книга была сдана в набор, а знакомые объявили на нее подписку и даже продали около сотни билетов. Но все-таки что-то заставило Некрасова показать свои стихи настоящему большому поэту, современному классику, В.А. Жуковскому.

Жуковский сборник посмотрел, одно стихотворение похвалил, но книгу издавать не посоветовал; когда же автор рассказал об объявленной подписке, о невозможности остановить издание, предложил напечатать ее анонимно. В середине февраля 1840 г. книга «Мечты и звуки» вышла из печати, вместо фамилии автора стояли инициалы: «Н. Н.». Никакого успеха у читателей она не имела, бóльшая часть тиража осталась нераспроданной.

В то «непоэтическое» время выходило мало сборников стихов, и критика откликалась почти на каждую книжку. Некрасовский сборник был отмечен несколькими рецензиями, и почти все они были в том же снисходительном тоне, что и отзывы о его отдельных стихотворениях. И только резко отрицательный отзыв В.Г. Белинского, из которого следовало, что ни содержание, ни стилистика его стихов не являются самостоятельными, что стихи сплошь эпигонские, что если проза может еще удовлетворяться гладкой формой и банальным содержанием, то стихи «решительно не терпят посредственности», заставил автора прозреть. Эта критика звучала для него приговором.

Позднее Некрасов не однажды говорил, что именно под влиянием статьи Белинского он решил отказаться от поэтического поприща. В ноябре 1840 г., напечатав свое последнее юношеское стихотворение «Скорбь и слезы», он на долгие годы замолчал как лирик.

К этому времени он уже не был так нищ и бесприютен, как в первые месяцы своей жизни в столице. Имел разную мелкую литературную работу во многих изданиях, а с декабря 1839 г. был принят на постоянную службу в журнал «Пантеон русского и других европейских театров», редактором которого был драматический писатель Ф.А. Кони. Вскоре

Некрасов стал в «Пантеоне», а несколько позже и в «Литературной газете» (ее также редактировал Кони) своего рода доверенным лицом: выполнял редакторские, корректорские функции, начал писать рецензии, помещать собственные материалы. И продолжал сотрудничать в других изданиях, печатал сатирические стихи, фельетоны, водевили, стихотворные афиши, чему способствовал природный его дар версификатора, ведь он мог рифмовать без всякого усилия сколько угодно строк на любую тему. Недаром П.М. Ковалевский, отмечая, как сильна была в нем стихотворная потенция, приводил собственные слова поэта: «Я запрудил бы стихами литературу, если бы дал себе волю». Работал Некрасов тогда невероятно много.

Сейчас мало кому известно, что в эти годы он печатал свои пьесы, статьи и стихи под десятью псевдонимами: Перепельский (театральный псевдоним, под этим именем ставились на сцене его водевили), Пружинин, Бухалов, Иван Бородавкин, Афанасий Похоменко, Стукотнин, Назар Вымочкин, Ник-Нек и др.

В конце жизни он писал в автобиографии, сам удивляясь своей трудоспособности в молодые годы: «Господи! Сколько я работал! Уму непостижимо, сколько я работал, полагаю, не преувеличу, если скажу, что в несколько лет исполнил до двухсот печатных листов журнальной работы» (это приблизительно три тысячи страниц текста, огромный объем).

Переломным моментом в своей литературной судьбе Некрасов считал знакомство с В.Г. Белинским, которое произошло, по-видимому, в феврале 1843 г. Значение этого события переоценить невозможно. Будущий поэт, а пока малообразованный юнец, получил в наставники одного из самых ярких людей времени, оказался благодаря этому среди лучших русских литераторов, стал одним из активнейших участников литературного процесса своего времени.

Белинского поначалу привлекали в Некрасове отнюдь не его литературные способности (да ведь и был он всего лишь мелким литературным работником), а его деловые качества, умение ориентироваться в практических проблемах и решать их. Никакими подобными свойствами сам критик не обладал, потому, быть может, преувеличивая эти качества в Некрасове, он и его друзья относились к нему с особенным уважением. Довольно скоро острый ум Некрасова, его трудный жизненный опыт, верное чутье в литературе и, в какой-то мере, родственное понятие об общественных бедах страны сблизили его с Белинским, и их отношения стали вполне дружественными. Поэт был восторженным слушателем, жадно воспринимая и литературные воззрения критика, и его общественно-политические идеи. «Белинский производит меня из литературного бродяги в дворяне», – писал он в это время. Встречу с Белинским он осмыслял как своего рода второе рождение, пробуждение сознания.

У Белинского Некрасов познакомился с группой литераторов и близких к литературе его друзей, молодых интеллектуалов, западников по своим воззрениям, веривших в необходимость для России европейского пути развития. Среди них были И.С. Тургенев, только входивший в литературу, В.П. Боткин, П.В. Анненков, К.Д. Кавелин, Н.Н. Тютчев, М.А. Языков и другие петербургские литераторы; упрочились его прежние приятельские отношения с И.И. Панаевым. Позднее он познакомился с А.И. Герценом, Н.П. Огаревым, историком Т.Н. Грановским, переводчиком Н.Х. Кетчером и другими уже московскими друзьями Белинского.

В 1844 г., когда материальное положение Некрасова заметно упрочилось и он успешно издал несколько небольших книжек, он задумал совместно с В.Р. Зотовым издать литературный сборник и посвятить его описанию разных сторон петербургской жизни. Возможно, толчком к этому замыслу послужил успех его собственных описаний жизни столицы, которые печатались в «Литературной газете» под названием «Письма петербургского жителя». Одобренный Белинским, сборник получил название «Физиология Петербурга» и вышел двумя выпусками в марте и июле 1845 г. В нем были напечатаны статьи и очерки В.Г. Белинского,

В.И. Даля, И.И. Панаева, Е.П. Гребенки, А.Я. Кульчицкого, Д.В. Григоровича и, наконец, самого Некрасова, поместившего в нем стихотворный фельетон «Чиновник» и прозаический очерк «Петербургские углы» (фрагмент незавершенного романа «Жизнь и похождения Тихона Тростникова» о молодом авантюристе и неудачливом литераторе, который становится успешным журналистом).

Успех «Физиологии Петербурга» можно считать не только первой большой удачей Некрасова-издателя. Это была уже серьезная работа, ставшая важным литературным событием середины XIX в. Своей обращенностью к реальным, повседневным явлениям современной жизни сборник знаменовал собою рождение новой литературной школы, противостоящей романтизму первых десятилетий XIX века и получившей название «натуральной», т. е. реалистической.

Еще не выпустив второй части «Физиологии Петербурга», Некрасов начинает готовить к изданию следующую книгу, «Петербургский сборник», которой суждено было стать еще более ярким литературным событием. В ней были собраны первоклассные произведения – «Бедные люди» Достоевского, «Помещик» и «Три портрета» Тургенева, статьи Белинского, повести Герцена (Искандера), Григоровича, В.Ф. Одоевского, В.А. Соллогуба, Панаева, перевод «Макбета», исполненный Кронебергом, а также стихи Аполлона Майкова и Некрасова. Такого «букета» имен и такого разнообразия замечательных текстов не знал до того ни один журнал и ни один сборник.

Другое важнейшее значение «Петербургского сборника» состояло в том, что он впервые обозначил круг писателей, которым предстояло развивать русскую классическую литературу на протяжении второй половины века. Представленный именами людей нового поколения, он знаменовал размежевание с литераторами прежнего, пушкинского, времени..

И, наконец, главное – второй сборник открыл читателям имя поэта Николая Некрасова. Так что его слова о «втором рождении», сказанные по поводу знакомства с Белинским, вполне могут быть отнесены нами и к этому, важнейшему для самого поэта и его читателей событию – в середине 1840-х гг. он после многолетнего перерыва обратился к поэтическому творчеству. И именно эти годы можно считать временем рождения поэта: в середине 40-х годов от фельетонов и водевилей Некрасов обратился к лирике и в ней обрел свой истинный голос, который ни с кем никогда не спутаешь.

Началось все со стихотворения «Родина», которое он принес Белинскому еще в самом зачаточном виде, и критик на сей раз его одобрил. Поэт долго, более полутора лет, работал над этим стихотворением, и оно, в окончательном своем виде, впервые и с особенной силой выразило живший в нем протест против угнетения и рабства, процветающих в его стране. И впервые открыло читателю душу поэта, скорбящего о своем несчастном народе, всемерно ему сочувствующего, но и несущего в себе постоянное чувство вины за принадлежность к угнетающему классу, к дворянству и помещикам.

В рецензии на «Петербургский сборник» Белинский отметил стихотворения Некрасова «В дороге», «Колыбельная песня», «Отрадно видеть, что находит…» и «Пьяница» и публично признал его поэтический талант: «Самые интересные из них <опубликованных стихотворений> принадлежат перу издателя сборника г. Некрасова. Они проникнуты мыслию; это – не стишки к деве и луне; в них много умного, дельного и современного. Вот лучшее из них – “В дороге”» <это стихотворение имело, по-видимому, особое значение и для автора – все свои поэтические сборники, кроме первого, он открывал им>.

Некрасов отныне на протяжении долгих лет стал восприниматься читателями как главный печальник о судьбах и горестях народа, причем народ для него – это не только крестьяне, хотя крестьяне прежде всего, но и все те, кто беден, угнетен, унижен, голоден, неудачлив, несчастлив, к какому бы сословию человек ни принадлежал, будь то бедный крестьянин, петербургский пьяница или падшая женщина. Чувство боли и вины за горе народное отныне навсегда присутствует в его творчестве, формируя его и создавая его самобытность.

1846 и 1847 годы, несомненно, были для Некрасова временем больших удач и душевного подъема – он дружески сошелся с Белинским и стал своим человеком в кругу его друзей, общался с лучшими русскими писателями; получил известность как успешный издатель книг и литературных сборников; в жизнь его вошла любимая женщина (А.Я. Панаева); и, самое главное, он постепенно становился известен как большой, талантливый поэт.

Именно в это время осуществил Некрасов свою и Белинского мечту об издании собственного журнала. Осенью 1846 г. был взят в аренду у П.А. Плетнева «Современник», основанный Пушкиным в 1836 г., и с этого времени, без малого двадцать лет, поэт был его бессменным редактором и руководителем сложной и переменчивой жизни издания.

1 января 1847 г. вышел первый номер журнала, и впечатление от него было оглушительным. В нем были напечатаны статьи Белинского, стихотворение Некрасова «Тройка», стихи Н.П. Огарева и И.С. Тургенева, «Письмо из Парижа» П.В. Анненкова, «Роман в девяти письмах» Ф.М. Достоевского; статья К. Кавелина «Взгляд на юридический быт древней России», наконец, «Хорь и Калиныч», первый очерк из «Записок охотника» Тургенева, с восторгом принятый. Появился и постоянный отдел «Новый поэт», в нем печатались юмористические и пародийные стихи. В февральскую книжку вошли «Петр Петрович Каратаев» (второй рассказ из «Записок охотника»), стихотворение Некрасова «Псовая охота», новые статьи Белинского, окончание начатой в первой книжке повести И.И. Панаева «Родственники». С мартовской книжки начинается публикация «Обыкновенной истории» И.А. Гончарова, имевшей сенсационный успех; и там же стихотворение Некрасова «Нравственный человек». Тогда же состоялся в «Современнике» дебют Искандера (А.И. Герцена), его роман «Кто виноват?» был разослан подписчикам в январе в качестве приложения к журналу.

Такое феерическое начало журнала высоко ставило планку для его дальнейшего существования и развития. Чтобы держать уровень, Некрасову приходилось работать сверх всякой меры. К.И. Чуковский писал о его невероятной нагрузке: «…чтобы составить одну только книжку журнала, он читал около 12 000 страниц разных рукописей, держал до 60 печатных листов корректуры (то есть 960 страниц, из которых половину уничтожала цензура), писал до полсотни писем цензорам, сотрудникам, книгопродавцам, – и порою сам удивлялся, что паралич не хватил его правую руку».

Нельзя не вспомнить, что начало «Современника» омрачилось событием, едва не приведшем к катастрофе. Когда журнал замышлялся, обсуждался и готовился, все участники кружка Белинского не сомневались в том, что издание будет существовать под его руководством. И когда имя Белинского не было обозначено ни среди редакторов (Некрасов, Панаев и Никитенко), ни среди соиздателей (Некрасов и Панаев), это вызвало возмущение всех участников журнала, и Некрасова обвинили в обмане. После объяснения с Некрасовым, состоявшемся в феврале 1847 г., Белинский перестал негодовать, простил обиду и примирился с ситуацией. Он остался сотрудником в «Современнике» и уговаривал своих друзей, готовых покинуть только что возникший журнал, не делать этого и поддерживать только что родившееся издание. Но на репутации Некрасова эта история отразилась негативно. И свою вину перед Белинским он никогда не забывал.

До конца 1847 г. Некрасову и Белинскому удавалось поддерживать высокое качество публикуемых в журнале материалов, заданное в первых его номерах. Положение значительно ухудшилось после смерти Белинского в мае 1848 г., когда некоторые писатели его круга, не простившие Некрасову обиды критику в 1847 г., ушли в другие издания. Однако, благодаря своей способности находить таланты, Некрасов привлекал новых способных авторов и сотрудников. В начале 1850-х гг. в «Современнике» начал печататься Лев Толстой, стали сотрудниками М.Н. Лонгинов, А.В. Дружинин, В.П. Гаевский, в 1853 г. пришел в «Современник» Н.Г. Чернышевский.

Журнал требовал огромных усилий, и Некрасов вкладывал в него всю свою неутомимую энергию. Больше всего хлопот доставляла цензура, необычайно ожесточившаяся в 1848 г. после европейских революций. Случалось, больше половины подготовленных к публикации в очередном номере статей оказывались запрещенными, и приходилось спешно отыскивать и заказывать новые материалы для замены.

Временами надо было буквально «бросаться на амбразуру»: в 1848 и 1851 г., когда оказалось нечего печатать в разделе беллетристики, поэт в соавторстве с А.Я. Панаевой создал два огромных романа – «Три страны света» и «Мертвое озеро», которые печатались в нескольких номерах с продолжением, а писались чаще всего по ночам (потому что дни были заняты журнальными хлопотами), готовые главы сразу отправлялись в цензуру, и сами авторы зачастую не могли сказать, о чем будут писать в следующей части. Поразительно, как не надорвался Некрасов тогда от этой работы.

Болезнь настигла его позже; весной 1853 г. он тяжело заболел. Загадочная болезнь, с которой три года не могли справиться лучшие доктора, поразила его горло. Только долгое пребывание в Италии в 1856 г. помогло добиться улучшения. Но на всю жизнь он лишился голоса, мог говорить только совсем тихо.

Однако в начале пятидесятых годов журнал был спасен. Вскоре он приобрел более 2000 подписчиков, постепенно справлялся с долгами, становился популярным в России, что не раз отмечала критика, называя его «одним из лучших» российских журналов. А Некрасов, в свои 29 лет, воспринимался уже опытным редактором, имеющим определенный общественный статус. Он достаточно освоился в общении с цензурой, изобретал способы обходить и «прикармливать» цензоров, осторожно заводил нужные связи с чиновниками в правительственных сферах.

Стихов Некрасов во все эти годы писал и печатал немного – на них не было сил и времени. Но, тем не менее, каждая их публикация становилась своего рода событием, они не были похожи ни на что, существовавшее до сих пор в русской поэзии: «Когда из мрака заблуждений…», «Огородник», «Тройка», «Родина», «Еду ли ночью по улице темной…», «Поражена потерей невозвратной…», «В деревне», «Несжатая полоса» и другие. И своим содержанием, и обращенностью к несчастным и страдающим персонажам, и прорывающимся авторским чувством вины перед всем этим драматическим неустройством жизни они приковывали внимание и сердца читателей, заставляя их сострадать народным бедам и невзгодам. И с каждым годом обретали все большую популярность.

Пик поэтической популярности Некрасова совпал с выходом первого его поэтического сборника, и, уезжая в августе 1856 г. в Италию лечиться, он оставил его московскому издателю К.Т. Солдатёнкову для печати. Составляли книгу стихи, как правило, уже печатавшиеся «Современнике» в 1847–1855 гг., а обрамляли два стихотворения, имеющие для автора особый смысл, – «Поэт и гражданин», в котором развиты общественные идеи Белинского, воспринятые автором с юности, и «Замолкни, муза мести и печали…», важное для него как эстетическая декларация.

Об огромном успехе книги, напечатанной под названием «Стихотворения Н.Некрасова» и вышедшей 19 октября 1856 г., Чернышевский писал Некрасову за границу и сообщал, что за два дня продано в Петербурге 500 ее экземпляров: «Восторг всеобщий. Едва ли первые поэмы Пушкина, едва ли “Ревизор” или “Мертвые души” имели такой успех, как Ваша книга». О книге Некрасова сообщали друг другу все, имеющие интерес к литературе. Даже Тургенев, не признававший некрасовских стихов, отозвался одобрительно: «а Некрасова стихотворения, собранные в один фокус, жгутся…».

Впечатление от успеха было омрачено скандалом с цензурой, вызванным редакторской ошибкой Чернышевского, который в рецензии на книгу в одиннадцатом номере «Современника» перепечатал из нее три стихотворения, имеющие отчетливое общественное звучание: «Поэт и гражданин», «Отрывки из путевых записок графа Гаранского» и «Забытая деревня». Возникло громкое цензурное дело, о «крамольной» книге Некрасова было доложено императору Александру II, в специальном цензурном распоряжении предписывалось, «чтобы впредь не было дозволено новое издание “Стихотворений Н. Некрасова”» и чтобы «не были печатаемы ни статьи о сей книге, ни выписки из оной»; а редакции журнала было объявлено предупреждение.

Читатели же отнеслись к книге восторженно. Ни одному автору середины XIX века не выпадало ничего подобного (а в начале пятидесятых вышли сборники Тютчева, Фета, Полонского, Майкова, Огарева). Книга однозначно делала Некрасова самым популярным и любимым поэтом. И даже старый круг друзей, привыкших относиться снисходительно к его творчеству, не мог не признать в нем первого и самого значительного поэта времени. Самобытность таланта и первостепенное значение Некрасова в русской литературе признали все. Но ничто не могло сравниться с безоговорочным приятием книги молодыми: «Вы теперь лучшая – можно сказать – единственная прекрасная – надежда нашей литературы… – пишет Некрасову Чернышевский. – Помните, однако, что на Вас надеется каждый порядочный человек у нас в России».

С книгой стихотворений к Некрасову пришла не просто слава. Он впервые осознал степень своей популярности как поэта, а следом и той ответственности, какую она на него налагала. К этому побуждали любовь и преданность множества людей, для которых его поэзия стала спутником и путеводителем в жизни. Тысячи молодых людей стремились узнать в его стихах истину о мире и жизни, учились любить свой народ, сострадать его бедам, стремиться на помощь ему, ненавидеть неправое устройство российской жизни. Сборник для многих стал учебником жизни, а поэт обрел свою публику, которая ценила и любила его на протяжении многих лет.

Время, предшествовавшее изданию первого сборника стихотворений, было в жизни Некрасова трудным, но и творчески активным – за один лишь 1855 год он написал столько же стихотворений, сколько за предыдущие пять лет. Он уже третий год страдал от тяжелой болезни (по-видимому, горловой чахотки) и временами не был уверен, что ее переживет. Болезнь и тяжелые предчувствия, а также уход из жизни одного за другим трех талантливых людей, единомышленников, сотрудников – Н.Г. Фролова, В.А. Милютина и историка Т.Н. Грановского – усилили в Некрасове чувство рубежа, перелома, склоняли к размышлениям о смысле человеческого существования и собственной деятельности.

Поэт как бы подводил итог и размышлял о судьбе журнала, главного своего детища, о будущем его и о своем будущем как поэта и издателя и одновременно верил в неизбежность своей скорой смерти. После смерти Грановского осенью 1855 г. он писал Боткину очень проникновенно, как будто развивая мысли, выраженные в стихотворении «Блажен незлобивый поэт…»: «Ни о ком я так не жалел после Б<елинского>, даже о Гоголе, может быть, потому, что лично его не знал. <…> вот уж 4-й час сижу один – измаялся, думая, жалея, припоминая. К этой скорби примешивается другая – понятная. Нет! не живется у нас людям, которые всего нам нужнее!<…> В деятельности писателя не последнюю роль играет так называемое духовное сродство, которое существует между людьми, служащими одному делу, одним убеждениям. Иногда у изнемогающего духом писателя в минуты сомнения, борьбы с соблазном, в самых муках творчества встает в душе вопрос: да стоит ли мне истязать себя? Если и добьюсь чего-нибудь путного, кто оценит мой труд? Кто поймет, чего мне это стоило? Кто будет ему сочувствовать? Так, по крайней мере, бывало со мной.<…> И в эти минуты к кому с любовью, с верой обращалась мысль моя? К тебе, к Тургеневу, к Грановскому. В эти же минуты я всегда глубже жалел Б<елинского>…»

Владевшие им в это переломное время настроения выразились во многих замечательных стихах, в том числе «Я сегодня так грустно настроен…», «Умру я скоро», «Тяжелый год», «Ничего! гони во все лопатки!», «Замолкни, Муза мести и печали», «Еще скончался честный человек», «Последние элегии».

Другая особенность этого года заключалась в том, что поэт обратился к созданию эпических произведений: поэмы «В.Г. Белинский» и «Саша» (1855–1856), а следом «Несчастные» и «Тишина» (1856–1857) были созданы на протяжении двух с небольшим лет. Видимо, лирической формы ему не всегда хватало, чтобы выразить волновавшие его думы и сомнения.