Текст книги "Кому на Руси жить хорошо. Поэмы"

 
Беднее захудалого
Последнего крестьянина
Жил Трифон. Две каморочки:
Одна с дымящей печкою,
Другая в сажень – летняя,
И вся тут недолга;
Коровы нет, лошадки нет,
Была собака Зудушка,
Был кот – и те ушли.
 
 
Спать уложив родителя,
Взялся за книгу Саввушка,
А Грише не сиделося,
Ушел в поля, в луга.
 
 
У Гриши – кость широкая,
Но сильно исхудалое
Лицо – их недокармливал
Хапуга-эконом;
Григорий в семинарии
В час ночи просыпается
И уж потом до солнышка
Не спит – ждет жадно ситника,
Который выдавался им
Со сбитнем по утрам.
Как ни бедна вахлачина,
Они в ней отъедалися,
Спасибо Власу-крестному
И прочим мужикам!
Платили им молодчики,
По мере сил, работою,
По их делишкам хлопоты
Справляли в городу.
Дьячок хвалился детками,
А чем они питаются —
И думать позабыл.
Он сам был вечно голоден,
Весь тратился на поиски,
Где выпить, где поесть.
И был он нрава легкого,
А будь иного, вряд ли бы
И дожил до седин.
Его хозяйка Домнушка
Была куда заботлива,
Зато и долговечности
Бог не дал ей. Покойница
Всю жизнь о соли думала:
Нет хлеба – у кого-нибудь
Попросит, а за соль
Дать надо деньги чистые,
А их во всей вахлачине,
Сгоняемой на барщину,
По году гроша не было!
Вахлак тянул «Голодную»
И без соли – приправленный
Корою – хлеб жевал.
И то уж благо: с Домною
Делился им; младенцами
Давно в земле истлели бы
Ее родные деточки,
Не будь рука вахлацкая
Щедра чем бог послал.
 
 
Батрачка безответная
На каждого, кто чем-нибудь
Помог ей в черный день,
Всю жизнь о соли думала,
О соли пела Домнушка,
Стирала ли, косила ли,
Баюкала ли Гришеньку,
Любимого сынка.
Как сжалось сердце мальчика,
Когда крестьянки вспомнили
И спели песню Домнину
(Прозвал ее «Соленою»
Находчивый вахлак).
 

СОЛЕНАЯ

 
Никто как бог!
Не ест, не пьет
Меньшой сынок,
Гляди – умрет!
 
 
Дала кусок,
Дала другой —
Не ест, кричит:
«Посыпь сольцой!»
 
 
А соли нет,
Хоть бы щепоть!
«Посыпь мукой»,—
Шепнул господь,
 
 
Раз-два куснул,
Скривил роток.
«Соли еще!» —
Кричит сынок.
 
 
Опять мукой…
А на кусок
Слеза рекой!
Поел сынок!
 
 
Хвалилась мать —
Сынка спасла…
Знать, солона
Слеза была!..
 
 
Запомнил Гриша песенку
И голосом молитвенным
Тихонько в семинарии,
Где было темно, холодно,
Угрюмо, строго, голодно,
Певал – тужил о матушке
И обо всей вахлачине,
Кормилице своей.
И скоро в сердце мальчика
С любовью к бедной матери
Любовь ко всей вахлачине
Слилась, – и лет пятнадцати
Григорий твердо знал уже,
Кому отдаст всю жизнь свою
И за кого умрет.
 
 
Довольно демон ярости
Летал с мечом карающим
Над русскою землей.
Довольно рабство тяжкое
Одни пути лукавые
Открытыми, влекущими
Держало на Руси!
Над Русью оживающей
Святая песня слышится,
То ангел милосердия,
Незримо пролетающий
Над нею, души сильные
Зовет на честный путь:
 

_____

 
Средь мира дольного
Для сердца вольного
          Есть два пути.
 
 
Взвесь силу гордую,
Взвесь волю твердую:
          Каким идти?
 
 
Одна просторная —
Дорога торная,
          Стра&стей раба,
 
 
По ней громадная,
К соблазну жадная
          Идет толпа.
 
 
О жизни искренней,
О цели выспренней
          Там мысль смешна.
 
 
Кипит там вечная
Бесчеловечная
          Вражда-война
 
 
За блага бренные…
Там души пленные
          Полны греха.
 
 
На вид блестящая,
Там жизнь мертвящая
          К добру глуха.
 
 
Другая – тесная
Дорога, честная,
          По ней идут
 
 
Лишь души сильные,
Любвеобильные
          На бой, на труд
 
 
За обойденного,
За угнетенного,
          Умножь их круг,
 
 
Иди к униженным,
Иди к обиженным —
          И будь им друг!
 

_____

 
И ангел милосердия
Недаром песнь призывную
Поет – ей внемлют чистые,—
Немало Русь уж выслала
Своих сынов, отмеченных
Печатью дара божьего,
На честные пути,
Немало их оплакала
(Увы! Звездой падучею
Проносятся они!).
Как ни темна вахлачина,
Как ни забита барщиной
И рабством – и она,
Благословись, поставила
В Григорье Добросклонове
Такого посланца…
 

 
Григорий шел задумчиво
Сперва большой дорогою
(Старинная: с высокими
Курчавыми березами,
Прямая как стрела).
 
 
Ему то было весело,
То грустно. Возбужденная
Вахлацкою пирушкою,
В нем сильно мысль работала
И в песне излилась:
 
 
В минуты унынья, о родина-мать!
Я мыслью вперед улетаю,
Еще суждено тебе много страдать,
Но ты не погибнешь, я знаю.
 
 
Был гуще невежества мрак над тобой,
Удушливей сон непробудной,
Была ты глубоко несчастной страной,
Подавленной, рабски бессудной.
 
 
Давно ли народ твой игрушкой служил
Позорным страстям господина?
Потомок татар, как коня, выводил
На рынок раба-славянина,
 
 
И русскую деву влекли на позор,
Свирепствовал бич без боязни,
И ужас народа при слове «набор»
Подобен был ужасу казни?
 
 
Довольно! Окончен с прошедшим расчет,
Окончен расчет с господином!
Сбирается с силами русский народ
И учится быть гражданином,
 
 
И ношу твою облегчила судьба,
Сопутница дней славянина!
Еще ты в семействе раба,
Но мать уже вольного сына!..
 

_____

 
Сманила Гришу узкая,
Извилистая тропочка,
Через хлеба бегущая,
В широкий луг подкошенный
Спустился он по ней.
В лугу траву сушившие
Крестьянки Гришу встретили
Его любимой песнею.
Взгрустнулось крепко юноше
По матери-страдалице,
А пуще злость брала.
Он в лес ушел. Аукаясь,
В лесу, как перепелочки
Во ржи, бродили малые
Ребята (а постарше-то
Ворочали сенцо).
Он с ними кузов рыжиков
Набрал. Уж жжется солнышко;
Ушел к реке. Купается,—
Обугленного города
Картина перед ним:
Ни дома уцелевшего,
Одна тюрьма спасенная,
Недавно побеленная,
Как белая коровушка
На выгоне, стоит.
Начальство там попряталось,
А жители под берегом,
Как войско, стали лагерем.
Всё спит еще, не многие
Проснулись: два подьячие,
Придерживая полочки
Халатов, пробираются
Между шкафами, стульями,
Узлами, экипажами
К палатке-кабаку.
Туда ж портняга скорченный
Аршин, утюг и ножницы
Несет – как лист дрожит.
Восстав от сна с молитвою,
Причесывает голову
И держит наотлет,
Как девка, косу длинную
Высокий и осанистый
Протоерей Стефан.
По сонной Волге медленно
Плоты с дровами тянутся,
Стоят под правым берегом
Три барки нагруженные,—
Вчера бурлаки с песнями
Сюда их привели.
А вот и он – измученный
Бурлак! походкой праздничной
Идет, рубаха чистая,
В кармане медь звенит.
Григорий шел, поглядывал
На бурлака довольного,
А с губ слова срывалися
То шепотом, то громкие.
Григорий думал вслух:
 

БУРЛАК

 
Плечами, грудью и спиной
Тянул он барку бечевой,
Полдневный зной его палил,
И пот с него ручьями лил.
И падал он, и вновь вставал,
Хрипя, «Дубинушку» стонал,
До места барку дотянул
И богатырским сном уснул,
И, в бане смыв поутру пот,
Беспечно пристанью идет.
Зашиты в пояс три рубля.
Остатком – медью – шевеля,
Подумал миг, зашел в кабак
И молча кинул на верстак
Трудом добытые гроши
И, выпив, крякнул от души,
Перекрестил на церковь грудь:
Пора и в путь! пора и в путь!
Он бодро шел, жевал калач,
В подарок нес жене кумач,
Сестре платок, а для детей
В сусальном золоте коней.
Он шел домой – не близкий путь.
Дай бог дойти и отдохнуть!
 

_____

 
С бурлака мысли Гришины
Ко всей Руси загадочной,
К народу перешли.
(В те времена хорошие
В России дома не было,
Ни школы, где б не спорили
О русском мужике.)
Ему всё разом вспомнилось,
Что видывал, что слыхивал,
Живя с народом, сам,
Что думывал, что читывал,
Всё – даже и учителя,
Отца Аполлинария,
Недавние слова:
«Издревле Русь спасалася
Народными порывами».
(Народ с Ильею Муромцем
Сравнил ученый поп.)
И долго Гриша берегом
Бродил, волнуясь, думая,
Покуда песней новою
Не утолил натруженной,
Горящей головы.
 

РУСЬ

 
Ты и убогая,
Ты и обильная,
Ты и могучая,
Ты и бессильная,
Матушка-Русь!
 
 
В рабстве спасенное
Сердце свободное —
Золото, золото
Сердце народное!
 
 
Сила народная,
Сила могучая —
Совесть спокойная,
Правда живучая!
 
 
Сила с неправдою
Не уживается,
Жертва неправдою
Не вызывается,—
 
 
Русь не шелохнется,
Русь – как убитая!
А загорелась в ней
Искра сокрытая,—
 
 
Встали – небужены,
Вышли – непрошены,
Жита по зернышку
Горы наношены!
 
 
Рать подымается —
Неисчислимая,
Сила в ней скажется
Несокрушимая!
 
 
Ты и убогая,
Ты и обильная,
Ты и забитая,
Ты и всесильная,
Матушка-Русь!..
 

_____

 
«Удалась мне песенка! – молвил Гриша, прыгая.—
Горячо сказалася правда в ней великая!
Вахлачков я выучу петь ее – не всё же им
        Петь свою “Голодную”… Помогай, о боже, им!
        Как с игры да с беганья щеки разгораются,
        Так с хорошей песенки духом поднимаются
        Бедные, забитые…» Прочитав торжественно
        Брату песню новую (брат сказал: «Божественно!»),
        Гриша спать попробовал. Спалося не спалося,
        Краше прежней песенка в полусне слагалася;
        Быть бы нашим странникам под родною крышею,
        Если б знать могли они, что творилось с Гришею.
        Слышал он в груди своей силы необъятные,
        Услаждали слух его звуки благодатные,
        Звуки лучезарные гимна благородного —
        Пел он воплощение счастия народного!..
 

Примечания

Книга поэм Н.А. Некрасова собрала почти все его поэмы, созданные в период с 1855 до 1876 г. За пределами сборника остались поэма «Несчастные» (1856) и сатирическая поэма «Современники», созданная в 1875 г., восприятие которой современным читателем сильно затруднено из-за чрезвычайной ее злободневности и перегруженности малопонятными и малоактуальными сегодня материалами.

Произведения в книге расположены в хронологическом порядке с указанием года создания. Комментарий к каждой поэме включает сведения о первой публикации с точной библиографической отсылкой, об адресатах и прототипах, об особых обстоятельствах создания и восприятия современниками, когда это необходимо, о вмешательстве цензуры, наиболее значимые отклики критики, а также сведения о прижизненных переводах и о музыкальных переложениях. Кроме того, том содержит список условных сокращений, принятых в тексте, и рекомендательный список литературы.

Формат издания предполагает краткий комментарий, потому за его пределами остались сведения об автографах, текстологических проблемах публикации, проблемах датировок и широкого восприятия критикой и читателями. Готовя сборник, мы в своей работе опирались на 15-томное академическое Полное собрание сочинений и писем Н.А. Некрасова, подготовленное издательством «Наука» (Л.: «Наука», 1981–2000), в котором тщательно прокомментированы все аспекты публикации произведений Некрасова.

Более полные сведения о музыкальных переложениях его произведений можно найти в указателе: Н.А. Некрасов в музыке. Сост. Г.К. Иванов. М., 1972.

1855

В.Г. Белинский (с. 40)

При жизни Некрасова поэма в России не издавалась. Впервые была напечатана в Лондоне в «Полярной Звезде» А.И. Герцена (ПЗ на 1859 год, кн. V, с. 48–52, без подписи и без указания имени автора); в России в 1878 г. в журнале «Отечественные записки» было напечатано несколько строк из нее (ОЗ, 1878, № 5, отд. 1, с. 107, ст. 80–83, 92–95, они же были приведены А.М. Скабичевским в биографическом очерке «Н.А. Некрасов», перепечатанном в первом томе Ст 1879 как начало «одного малоизвестного стихотворения Некрасова»). Авторство Некрасова десятилетия ставилось под сомнение. В 1881 г. П.А. Морозов в журнале «Древняя и новая Россия» издал полный текст поэмы с редакционным примечанием: «Печатая это стихотворение, мы должны заметить, что в некоторых рукописных сборниках оно приписывается Н.А. Некрасову» (ДиНР, 1881, № 2, отд. «Мелочи», с. 412–416, без ст. 18, под рубрикой: «Из рукописной литературы 50-х годов»). После 1881 г. поэма продолжала распространяться как неопубликованное произведение Некрасова в списках, восходящих еще к публикации в герценовской «Полярной Звезде»; время от времени ее текст печатался в разных изданиях, чаще провинциальных, в них авторство Некрасова нередко всего лишь предполагалось с вероятностью разной степени. В собрание сочинений впервые поэма вошла в 1920 г. (Ст 1920, с. 127–128).

Авторство Некрасова относительно этой поэмы в наше время бесспорно, оно удостоверяется подлинными рукописями, в которых черновой ее текст перемежается с черновиками поэмы «Саша», а первоначальная сводная его запись датирована 4 апреля 1855 г. В конце жизни в августе 1877 г. поэт записал в автобиографических записках признание о принадлежности ему поэмы «В.Г. Белинский»: «23 августа. Сегодня ночью вспомнил, что у меня есть поэма “В.Г. Белинский”. Написана в 1854 и <185>5 году – нецензурна была тогда и попала по милости одного приятеля в какое-то герценовское заграничное издание… Она характерна и нравилась очень, особенно, помню, Грановскому. Вспомнил из нее несколько стихов, по которым ее можно будет отыскать…»

С. 41. Он только пить любил, да палкой / К ученью сына поощрял – Ср. свидетельство самого Белинского: «Отец меня терпеть не мог, ругал, унижал, придирался, бил нещадно и площадно – вечная ему память!» (Белинский, т. XI, с. 512).

С кончиной лекаря, на свете / Остался он убог и мал… – Историческая неточность: Белинскому было 25 лет, когда умер его отец.

Но выгнан был, не доказав / каких-то о рожденье прав… – Белинский был отчислен из университета в 1832 г. за политическую неблагонамеренность, но официальным предлогом отчисления обозначили «слабое здоровье» и «ограниченность способностей» (Белинский, т. XII, с. 193, 244).

Один ученый человек / Колол его неоднократно / Таким прозванием печатно… – Историк М.П. Погодин писал: «Белинский не имеет никакого образования. Это гений-самоучка, которые у нас растут как грибы ежегодно между студентами, не оканчивающими курса. Ни на каком языке он читать не может. Во всех его писаниях нет ни малейших следов какого-нибудь знакомства ни с одним писателем иностранным» (Москвитянин, 1846, № 5, с. 164–175).

С. 42. Пришла охота прожектеру, / Который барышей желал, / Обширный основать журнал… – имеется в виду А.А. Краевский и журнал «Отечественные записки», который он издавал с 1839 г.

Лишь два задорных поляка… – издатели: Ф.В. Булгарин вместе с Н.И. Гречем издавал журнал «Сын отечества», О.И. Сенковский издавал «Библиотеку для чтения».

Уж новый гений… – Н.В. Гоголь.

С. 43. Кружок еще несмелый, тесный… – возникшая под влиянием Гоголя «натуральная школа» в литературе, ее теоретиком стал Белинский. С. 44. Но поднялась тогда тревога / В Париже буйном… – Февральская революция 1848 г. во Франции и провозглашение республики.

…и у нас / По-своему отозвалась… – имеется в виду начавшаяся реакция в России – «мрачное семилетие» 1848–1855 гг.

Созвали целый комитет. – Речь об учрежденном 2 апреля 1848 г. негласном комитете для надзора за действиями цензуры и направлением литературы.

Фанатик ярый Бутурлин… – Д.П. Бутурлин (1790–1849), военный историк, был назначен председателем негласного секретного комитета, потому его и называли «Бутурлинским».

«Закройте университеты…» – Одной из мер для пресечения проникновения в Россию революционных идей в 1848–1849 гг. предполагалось ограничить социальный состав студентов только выходцами из дворян, отдельные члены комитета требовали полного закрытия университетов.

…том истории твоей… – Имеется в виду «Военная история походов россиян в XVIII столетии, сочиненная Д.П. Бутурлиным на французском языке и переведенная на русский А. Хатовым и А. Корниловичем» (Ч. 1–4. СПб., 1819–1823).

Саша (с. 46)

Впервые опубликовано в журнале «Современник» с посвящением «И-у Т-у» <т. е. Ивану Тургеневу> и подписью: «Н. Некрасов» (С, 1856, № 1, с. 123–140). С посвящением Тургеневу поэма была напечатана и в первом стихотворном сборнике Некрасова (Ст 1856, с. 177–232); в более поздних публикациях автор посвящение снял.

В своих изданиях (начиная со Ст 1861) Некрасов обозначал время работы над поэмой «1852–1855», однако дошедшие до нас материалы позволяют датировать ее иначе. Некрасов писал Тургеневу 30 июня –1 июля 1855 г.: «Помнишь, на охоте как-то прошептал я тебе начало рассказа в стихах – оно тебе понравилось <в 1853–1855 гг. поэт почти потерял голос из-за болезни – Н.Т.>; весной нынче в Ярославле я этот рассказ написал, и так как это сделано единственно по твоему желанию, то и посвятить его желаю тебе…» Охотились они вместе в 1854 г. в июле и в сентябре, следовательно, самое «начало рассказа в стихах» было написано именно к этому времени, а летом 1855 г. поэма уже существовала в черновых вариантах. Извещение о предстоящей ее публикации в «Современнике» было напечатано в 11-м и 12-м номерах журнала, а 26 декабря 1855 г. Некрасов читал «Сашу» А.Н. Майкову (см.: Мельгунов Б.В. К творческой истории поэмы Некрасова «Саша» (Страничка из дневника Аполлона Майкова. – РЛ, 1977, № 3, с. 101–102). Поэма была набрана, представлена в цензуру и… запрещена цензором В.Н. Бекетовым. Но 2 января А.С. Норов, возглавлявший цензурное ведомство министра народного просвещения, запрет отменил. В результате «Саша» появилась в первом номере журнала, но с большими цензурными искажениями. И была очень доброжелательно встречена критикой и читателями. В феврале 1856 г. вскоре после выхода первого номера «Современника» В.П. Боткин писал Некрасову: «“Саша” твоя здесь всем очень понравилась, даже больше, чем понравилась: об ней отзываются с восторгом» (ГМ, 1916, № 9, с. 182).

Поэма вызывала у современников чаще всего сочувственные отклики. Многие литераторы и читатели выделяли в ней отдельные, восхищавшие их места, особенно описания природы, многие утверждали, что в поэме выражены «примиренческие» настроения, отказ поэта от гражданского направления в литературе. В таком плане поэму трактовали А.Н. Майков (см.: ЛН, т. 49–50, с. 614–617), славянофилы С.Т. Аксаков (см.: Барсуков Н. Жизнь и труды М.П. Погодина, кн. 14. СПб., 1990, с. 353), Ап. Григорьев, который утверждал, что Некрасов отказался от обличения («Сердце поэта устало питаться злобою…»), но остался верен родной «почве», и в его описаниях природы, и в складе речи «веет народным духом» (Григорьев А. Литературная критика. М., 1967, с. 487, 488).

Иначе оценивали и трактовали поэму читатели из демократического лагеря. Чернышевский и Добролюбов связывали ее идейный смысл с задачей обличения русского либерализма, что скоро проявилось в их статьях (Некр. сб. III, с. 340–345), Д.И. Писарев, высоко оценивший поэму, причислял ее к тем произведениям, за которые Некрасова «знает и любит живая Россия» (Писарев Д.И. Соч., т. I. М., 1955, с. 196). А революционерка-семидесятница В.Н. Фигнер писала о глубоком впечатлении, какое произвела на нее, 15-летнюю, некрасовская поэма, дав девиз ее жизни и борьбе на всю жизнь: «Согласовать слово с делом – вот чему учила поэма, требовать этого согласования от себя и от других учила она. И это стало девизом моей жизни» (Фигнер В.Н. Запечатленный труд. Воспоминания в двух томах, т. 1. М., 1964, с. 92).

С. 46. Что же молчит мой озлобленный ум?.. – Отзвук пушкинского стиха «С его озлобленным умом…» («Евгений Онегин», гл. седьмая, строфа XXII).

С. 47. Весело въехал я в дом тот угрюмый, / Что, осенив сокрушительной думой, / Некогда стих мне суровый внушил… – Речь о поместье Некрасовых Грешнево и о стихотворении «Родина» (1848).

С. 53. Так, после битвы, во мраке ночном ~ Волосы мертвых бойцов шевелит! – Стихи, по-видимому, навеяны впечатлениями от событий Крымской войны.

С. 59. Или какой чернокнижник-губитель? – Чернокнижник – колдун.

1856–1857

Тишина (с. 63)

Впервые опубликовано в составе пяти глав в журнале «Современник» (С, 1857, № 9, с. 115–122, с подп.: «Н. Некрасов», с некоторыми сокращениями и изменениями текста). При подготовке к изданию второго сборника «Стихотворений Н. Некрасова» (Ст 1861) поэт вычеркнул 4-ю главу (которая содержала почти не свойственное ему пафосное прославление России и сочувственные отзывы на будущие реформы Александра II), и больше она никогда не включалась им в текст поэмы.

В поэме выражено горячее чувство любви к родине, всколыхнувшееся с особой силой после возвращения из Европы в июле 1857 г. Оно вбирает в себя, как всегда у Некрасова, тяжелые и скорбные размышления об окончившейся Крымской войне и тех тяготах, что вынес в ней народ, а также об ожидаемых переменах в жизни народа и страны на пороге нового царствования, что привнесло в поэму живое ощущение истории народа и его силы. Л.Н. Толстой в письме Некрасову от 11 октября 1857 г. назвал первую часть поэмы «чудесным самородком» (Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. Сер. 3. Письма, т. 60. М., 1949, с. 225). Мотивы эти свойственны и другим произведениям времени («Внимая ужасам войны…», «Несчастные», «В столицах шум…») (см. об этом: Ю.В. Лебедев. Н.А. Некрасов и русская поэма 1840–1850-х годов. Ярославль, 1971). «Тишина» была воспринята современниками как новое слово в поэзии Некрасова, большинство критики находило в ней главным содержанием примирение с жизнью, в противовес прежним настроениям тяжелой грусти, неприятия многих сторон народной жизни, недовольства собственной судьбой. В этом сходилась критика разных направлений, и лишь немногие выделяли темы, связанные с памятью о войне и с ожиданием возможных перемен (ОЗ, 1861, № 11–12, отд. II, с. 90).

С. 64. Тяжеле стонов не слыхали / Ни римский Петр, ни Колизей! – Речь о двух памятниках христианской культуры – Соборе святого Петра в Риме, главном соборе римской католической церкви, и римском Колизее, связанном с муками первых христиан, которых там бросали на растерзание диким зверям; оба памятника являются местами паломничества, и их упоминание должно было подчеркнуть меру страдания русского народа, приходящего в свой сельский «убогий» храм.

С. 65. Французов с красными ногами… – Во время Крымской войны на стороне Французской армии воевали отряды зуавов, которые комплектовались в основном из представителей алжирских племен; их военная форма отличалась красными шароварами.

С. 66. Молчит и он… – Слово «он» относится к городу Севастополю.

С. 68. …ни ревижских душ… – Ревизская душа – единица учета мужского населения, подлежащего обложению налогом, так называемой подушной податью; существовала в России с 1718 по 1887 г. Лица, с которых взимались подати, включались в особые учетные списки – «ревизские сказки» – и поэтому именовались «ревизскими душами».

1861

Коробейники (с. 69)

Впервые опубликовано в журнале «Современник» с подписью: «Н. Некрасов» (С, 1861, № 10, с. 599–620). Поэма написана в августе 1861 г. в Грешневе, где проводил лето Некрасов. В месяцы после принятия манифеста об отмене крепостного права, проведенные в деревне, поэт, как никогда прежде, пристально всматривался в крестьянскую жизнь, пытаясь ответить для себя на многие вопросы, поставленные реформой. Прежде всего о том, облегчала или усугубляла реформа положение крестьян. Это его первая «народная» поэма, сюжет, действие и лица которой взяты из реальной крестьянской жизни, и народ в этом произведении не есть только объект сочувствия и жалости, как в большинстве прежних произведений поэта (хотя поводов для них достаточно и в «Коробейниках»), народ в этой поэме живет своей полноценной жизнью, и в калейдоскопе его жизненных отношений ищет поэт ответа на свой главный вопрос: имеет народ российский будущее или нет, изменит ли реформа его тягостное положение. Это важнейший для него вопрос в то время. Особый характер поэмы Некрасов подчеркивал, посвятив ее крестьянину Г.Я. Захарову и оформив посвящение по всем литературным правилам. Важно также, что именно «Коробейников» он предназначил для публикации в первой своей книге, изданной для народа.

Критика, как всегда, по-разному встретила появление новой поэмы Некрасова. Раздавались отдельные упреки в отсутствии у ее автора художественного таланта, в незнании народной жизни, в художественной слабости произведения. Однако большинство отзывов содержало высокую оценку произведения. Например, А.А. Григорьев писал в журнале «Время»: «Одной этой поэмы было бы достаточно для того, чтобы убедить каждого, насколько Некрасов поэт почвы, поэт народный, т. е. насколько поэзия его органически связана с жизнью» (В, 1862, № 7, с. 42). «Лучшей народной поэмой Некрасова» считал «Коробейников» П.Ф. Якубович-Мельшин (Мельшин Л. (Якубович П.Ф.) Очерки русской поэзии. СПб., 1904, с. 171).

Поэма легла в основу либретто оперы Н.Н. Миронова «Коробейники» (первая постановка – Ташкент, 1901 г.), вдохновила многих композиторов на создание песен: «Хорошо было детинушке…» (Я.Ф. Пригожий, 1888), «Ой, полна, полна коробушка…» (Я.Ф. Пригожий, А.Н. Чернявский, 1898; А. Дагмаров, 1903; В.С. Ружицкий, 1905), «Песня убогого странника» (Н.А. Маныкин-Невструев, 1913).

69. Эпиграф к гл. I – стихи из распространенной плясовой песни «Во саду ли, в огороде». Кумач – бумажная ткань алого, иногда синего цвета. Китайка – гладкая бумажная ткань, обычно желтая, первоначально вывозилась из Китая.

С. 70. Дал ей ситцу штуку целую… – Имеется в виду определенной длины рулон фабричной ткани.

С. 71. Полуштофик – половина штофа, четырехугольной с коротким горлом водочной бутылки объемом 1 л.

Покров – осенний церковный праздник Покрова Богородицы (1 октября ст. ст.), к которому приурочивались свадьбы.

Эпиграф к гл. II – один из припевов офеней.

С. 72. Новины – небеленый холст ручной выделки.

Вожеватые – здесь: обходительные, приветливые.

Миткаль – небеленый ситец; плис – хлопчатобумажный бархат.

Исполать – хвала, слава.

С. 73. Кутейники – народное прозвище церковников. Кутья – вареное зерно с медом или изюмом, приносилась в церковь на панихиду или подавалась к столу на поминках.

Эпиграф к гл. III – своеобразная фольклорная формула, характерная для былины с сюжетом «Добрыня и Алеша Попович».

С. 75. Подоконники, балахонники – здесь: нищие.

Эпиграф к гл. IV – строки из распространенной плясовой песни.

С. 76. Косуля – соха или легкий плуг с одним лемехом.

С. 77. И в свиное ухо складывал / Полы свиточки своей… – народная насмешка над мусульманами, которым Коран запрещает употреблять в пищу свиное мясо.

Кашпирята – название крестьян образовано от фамилии помещика:

Кашпировы, ярославские помещики; Зюзенята – от Зюзины, костромские помещики.

Борзители – борзятники, охотники с борзыми собаками.

Встрелось нам лицо духовное – Хуже не было б греха. – По народным приметам, встреча со священником сулит несчастье, неприятность.

С. 80. Эпиграф к гл. V – Гогулино – бывшая деревня отца Некрасова, находившаяся неподалеку от Грешнева.

С. 82. То кочажником, то бродами… – Кочажник – болотистая, с кочками, местность.

Коли три версты обходами, / Прямиками будет шесть! – Ср.: «Около четыре, а прямо – шесть» (Даль, с. 602).

С. 83. Бабы их клюкою меряли… – Ср.: «Мерила старуха клюкой, да махнула рукой (о проселочной дороге)» (Даль, с. 603).

Эпиграф к гл. VI – устойчивая фольклорная формула эпических песен с сюжетами «Добрый молодец неудачливый и речка Смородинка» и «Горе».

Труба – название села, вымышленное.

С. 84. Шунья – село около Костромы.

Прокурат – шутник, обманщик, притворщик.

С. 86. Спиридово – село Красносельской волости Костромского уезда.

Давыдово – село Шунгенской волости Костромского уезда.

1863–1864

Мороз, Красный нос (с. 92)

Впервые опубликовано: первоначальная редакция под заглавием «Смерть Прокла» и подписью «Н. Некрасов» в журнале «Время» (В, 1863, № 1, с. 302–305); окончательная редакция (без ст. 1–49) под заглавием «Мороз, Красный нос», с посвящением «Посвящаю моей сестре Анне Алексеевне» и с подписью «Н. Некрасов» в журнале «Современник» (С, 1864, № 1, отд. I, с. 5–40). Посвящение сестре, А.А. Буткевич (ст. 1–49 основного текста), было напечатано в сборнике «Стихотворений Н. Некрасова» (Ст 1869, ч. 4. Приложения «Стихотворения 1860–1863 годов, не вошедшие в предыдущие издания», с. 242–244, под заглавием «Сестре (из посвящения к поэме «Мороз, Красный нос»)).

Работа над поэмой началась в ноябре 1862 г. (набросок и первоначальный вариант текста), продолжалась в течение всего 1863 г. К августу был создан второй ее вариант с «Эпилогом», названный «Смерть крестьянина». К концу года работа была завершена; в окончательную редакцию не вошел «Эпилог» (впервые опубликован: Некр. сб. 1922, с. 82–83), для нее были написаны сны Дарьи, дополнены главы III–IV, XX–XXVIII. Таким образом, в дополнение к прежней теме (смерть крестьянина) прибавилась новая – мужество и духовная красота русской женщины из народа, что придало поэме более глубокий смысл. Поменялось и название поэмы. Выступая на вечере Литературного фонда в феврале 1864 г. с чтением поэмы, Некрасов объявил слушателям, что его новое произведение не имеет никакой тенденции, ему хотелось написать «несколько картинок русской сельской жизни» и изобразить судьбу «нашей русской женщины». Он подчеркивал, что изобразил крестьянскую жизнь такой, какова она в действительности. По мнению многих критиков, «тенденция» предполагала в литературе изображение лишь темных сторон народного быта, безысходного горя народной жизни. В то же время, как отмечал В.В. Гиппиус, в некрасовских картинах тяжелой деревенской страды «заложены те возможности, которые обещают не только веселую работу кольцовского пахаря, но и труд будущего человечества» (ЛН, т. 49–50, с. 39).

В поэме широко использована фольклорная эстетика. Различные фольклорные жанры, к которым обращается поэт, дают ему возможность верно и глубоко раскрыть народный характер. В большинстве случаев он идет от конкретных текстов, услышанных или знакомых по фольклорным собраниям: причитания по покойнику, народные обычаи, заклинания, суеверия, приметы, поверья.

Поэма при своем появлении вызвала многочисленные отклики, в большинстве которых отмечались художественные достоинства произведения: глубокое знание поэтом народной жизни, верное ее изображение, любовь к народу, гражданственность звучания поэмы (РСл, 1864, № 10, В.А. Зайцев; БдЧ, 1864, № 2, П.Д. Боборыкин; Северное сияние, 1865, т. IV, В.Р. Зотов; День, 1864, 28 ноября, № 48, Н.Б. – Н.М. Павлов). Критика указывала, что поэма принадлежит «к числу лучших произведений русской поэзии, которыми она всегда будет гордиться». Возникало и немало споров, но они касались главным образом общих проблем судьбы народа, хотя были и претензии по поводу достоверности изображения народной жизни в поэме.

Музыку к поэме писали П.И. Бларамберг (1897), Н.И. Филипповский (1900). В.И. Ребиков (1902), А.Т. Гречанинов (1908), Ц.А. Кюи (1912), А.Е. Лозовой (1913).

С. 93. Две пары промерзлых лаптей… – по обычаю покойника не только обували в новые лапти, но и клали в гроб «запасную» пару лаптей.

С. 105. Водой с девяти веретен… – По наблюдению И.П. Сахарова, «в народе, для лечения, больного сбрызгивают водой, собранной из девяти колодцев…» (Сказания русского народа, т. I, кн. 2, СПБ., 1841, с. 53). Как отметил Ю.В. Лебедев, «девять веретен» следует здесь понимать как девять колодцев, потому что веретеном в Костромской губернии назывался и поперечный вал колодца, на который наматывалась цепь с бадьей.

С. 106. Ходебщик – имеется в виду либо торговец-разносчик, коробейник или офеня, либо вожатый дрессированного медведя.

С. 107. Из белой холстины платок – наряду с черными русские крестьянки в знак скорби покрывали голову и белыми платками.

С. 109. Пени – укоры, упреки.

С. 112. Ночью я косу клепала… – Клепать – отбивать (затачивать).