Текст книги "100 великих тайн Востока"

Ночью 26 августа 1894 г. голландские солдаты крепко спали, не выставив даже часовых. Ломбокцы во главе с Малыгиным внезапно атаковали голландский лагерь со всех сторон. Голландцы бежали в беспорядке, за каждым зданием, каждой стеной их поджидала смерть. Лишь незначительная часть отряда, которую вел генерал Феттер, добралась до Ампенана.

Известие о разгроме голландского отряда на Ломбоке, захвате мятежниками обоза, всей контрибуции, четырех орудий явилось для голландцев страшным позором. «Самое ужасное, – по словам Бакунина, в срочном донесении в Россию, – заключалось в том, что разгром голландцев поставил под угрозу престиж голландской империи».

Малыгин понимал, что вскоре на острове появится мощно вооруженные голландские отряды. День и ночь ломбокцы под его руководством строили укрепления. Брошенные голландцами орудия приводили в порядок.

На этот раз к экспедиции на Ломбок голландцы готовились особенно тщательно. В походе против мятежников участвовали «4 батальона, эскадрон, 4 взвода артиллерии (полевой и горной), команда крепостной артиллерии, 4 мортиры, – всего 108 офицеров, 2270 нижних чинов и 1800 каторжников из туземцев».

Сильные артиллерийские обстрелы, ожесточенные бои велись вокруг хорошо укрепленной крепости Чакранегары почти 2 месяца. Ломбокцы стойко выдерживали осаду и даже совершали вылазки из крепости. Голландские офицеры не без оснований полагали, что в этом немалая заслуга европейца. Его неоднократно видели среди сражавшихся. Не раз он сам наводил пушку и стрелял по голландским войскам. Жители острова шли на смерть, но не сдавались. Когда не хватало ружей, в ход шли копья, стрелы, камни. «Сражались все, – сообщал в МИД России Бакунин. – Осажденные поклялись драться до последнего и уже готовили костры, на которых сожгут своих жен и детей, дабы они не попались живыми в руки голландцев. Население острова проявило во время штурма крепости голландцами беспримерный героизм. Не желая сдаваться в плен, убивали друг друга. Отряды генералов Феттера и Сегова в числе шести батальонов 20 ноября штурмовали Чакранегару, встретив отчаянное сопротивление даже со стороны женщин, вооружившихся копьями. Только после упорного боя голландцы овладели крепостью. Накопленные в течение веков сокровища, бесценные изделия ремесла и искусства, уникальные летописи и книги на пальмовых листах, составленные в одном экземпляре, попали в руки голландцев. Кроме того, они завладели сокровищами султана, зарытыми в землю, в числе до 400 кг золота и до 4200 кг серебра».

Но Малыгина не было ни среди мертвых, ни среди раненых. Генерал Феттер отправил на его розыски солдат во все концы острова и назначил за поимку «русского бандита» вознаграждение.

Малыгина предал советник раджи, бежавший вместе с ним. Он давно завидовал особому расположению раджи Агунга к этому иноземцу. В январе 1895 года Малыгина в оковах доставили в Сурабайю, где должен был состояться суд. Это событие стало сенсацией не только для голландской прессы. Газеты многих стран запестрели статьями о «русском злодее, главном зачинщике восстания на острове Ломбок».

Следствие было путаным, велось долго. Голландцы неоднократно спрашивали Малыгина: «Откуда вы получали такие большие суммы денег?» Ответ был всегда один и тот же: «Я их не украл». В бумагах, описывавших судебный процесс, рассказывается и о том, как выглядел Малыгин: «Русский был одет в серый костюм, вел себя корректно, очень хорошо говорил по-английски. Он сильно похудел за время следствия и часто направлял письма к консулу Бакунину, жалуясь на ужасное с ним обращение в тюрьме».

После четырех месяцев следствия крайне истощенного Малыгина поместили в тюремный лазарет. Он едва передвигался, и его болезненное состояние не вызывало сомнений. На следующее утро охрана лазарета обнаружила в палате Малыгина сломанную решетку. Арестант сбежал. В голландских газетах того времени высказывалось предположение, что ему помогла бежать женщина, но имени ее не называлось.

Далеко уйти Малыгину не удалось. Его поймали, заковали в кандалы и до самого приговора держали в них.

Русский консул явно не желал быть причастным к делу своего соотечественника, и потому неоднократные просьбы Малыгина игнорировал. Но желанию Бакунина остаться в стороне не суждено было сбыться. Он не посмел ослушаться министра внутренних дел России Остен-Сакена, который настойчиво «рекомендовал»: «Недурно, если бы русский представитель выказал участие к судьбе русского уроженца, какой бы он ни был… Ваш визит должен произвести некоторое впечатление на голландские власти, и он, быть может, не останется без последствий для судьбы Малыгина».

Консул Бакунин сообщал в письме к Остен-Сакену: «…Быть может, моя поездка оказалась в конце концов вовсе не бесполезной: смертной казни Малыгин избегнул и приговорен к 20 годам Zuchthaus. Это, быть может, потому, что голландские власти, видя, как я последовал зову Малыгина, вообразили, что казнь его в России произведет все же слишком нехорошее впечатление – смертная казнь в принципе была декретирована, как усмотрите из донесения № 45».

Бакунин приписал себе лавры освободителя Малыгина. На самом деле его истинным освободителем от смертной казни явился голландский адвокат ван Гроот. Из материалов дела совершенно очевидно честное и благородное поведение ван Гроота. Мужество русского вызывало у него уважение. В одном из сообщений в Гаагу ван Гроот посетовал, что «для процесса над этим преступником потребовалось три переводчика: с английским, балийским и сакским языками».

В документах суда говорится: «Адвокат настаивал рассматривать доставку оружия Малыгиным на остров как обычное торговое предприятие. По голландским законам подобные действия наказывались штрафом или тюремным заключением». Заключительную речь адвоката даже сами голландцы признают «блистательной», о чем говорится в газете «Зевентинде ярганг». Основной акцент ван Гроот сделал на том, что Малыгин – иностранец, русский подданный, и потому судить его за государственную измену нельзя. К тому же, как иностранец, он мог и не знать взаимоотношений между ломбокским раджой и голландскими властями. «Хитроумные построения адвоката, – по свидетельствам журналистов того времени, – поставили под сомнение активную деятельность Малыгина против голландского колониального господства».

После суда русское правительство неоднократно обращалось к голландским властям о депортации Малыгина в Россию и отбытии им наказания на родине. Два года прошения упорно отклонялись. Все это время «дело Малыгина» оставалось сенсацией для голландской прессы. В одном из голландских журналов есть фотография Василия Малыгина. Даже не зная его историю, было очевидно, что это неординарная личность. Особенно поражал взгляд – острый, проникающий в самую душу, и в то же время необычайно добрый и открытый. Даже голландский журналист, стремившийся наделить Малыгина крайне отрицательными чертами, вынужден был это признать: «Хотя этот трудный, хитрый и беспокойный субъект доставил много неприятностей и врачебному персоналу, и юридическим властям… немного найдется людей, которые рассматривая приложенный к статье портрет, подумают, что человек, так мирно и добродушно вы

глядящий, играл главную роль в кровавой борьбе во время предательства Ломбока…»

Более 700 дней Малыгина держали в кандалах в переполненной зловонной камере одной из самых ужасных тюрем в Сурабайе. В августе 1898 г. последовала амнистия по случаю совершеннолетия голландской королевы Вильгельмины. Благодаря настойчивым запросам российского правительства «злокозненного русского» амнистировали с условием, что он навсегда покинет Нидерландскую Ост-Индию. В тот же день его посадили на пароход, уплывавший в Порт-Саид. Оттуда Малыгина доставили на другом пароходе в Одессу, а затем – в его родное село Пашканы Бессарабской губернии.

В долгом пути на родину Малыгина сопровождали негласные уведомления о его передвижении: писали директору второго департамента Министерства внутренних дел, начальнику Одесского жандармского управления, главе Бессарабского жандармского управления. По прибытии в Пашканы над Малыгиным был учрежден негласный полицейский надзор.

Село, где родился Малыгин, лежало в той местности, которую называют «кодры», – в переводе с молдавского это означает «чаща». Пашканы расположились в долине, утопающей в садах.

Бывший директор Пашканской школы Василий Кожохарь хорошо помнит рассказы современника Малыгина – Ивана Дмитреску. Отец Василия – Пантелеймон Мамалыга (такова подлинная фамилия Малыгина) был приходским священником. В полицейских документах того времени написано: «Василий Мамалыга родился 20 мая 1865 года. У него был брат Дмитрий».

Василий Кожохарь помнит, как часто старики вспоминали Василия, его неожиданные отъезды в далекие страны. Все отмечали, что по приезде он сильно изменился, стал очень скрытным.

Вот что рассказала немолодая учительница Евгения Донич.

– Моя мать о Мамалыге часто говорила: он вечно куда-то уезжал, один раз даже в Китай. Вернулся через несколько лет с длинными волосами, в длинном пальто, и даже фамилию свою переделал и называл себя Малыгин. В то время родители его умерли. Потом он опять уехал, надолго. Привезли его казенные люди (она имеет в виду жандармов). Остановился он у брата Дмитрия.

Памяти 95-летнего Георгия Флоря могут позавидовать и молодые.

– Василия Мамалыгу в селе уважали за грамотный разговор и диковинные рассказы. Знали, что за ним следят жандармы. Три года он прожил у брата Дмитрия. Потом как-то вечером пришел к нам и уговорил моего отца отвезти его в Кишинев. Просил, чтобы никто об этом не знал. Наутро к нам пришли жандармы и долго допытывались: «Куда делся Мамалыга?» Но ни мы, никто в селе ничего им не сказали.

Так из Пашкан под грифом: «Секретно. В Департамент полиции» поступило первое тревожное сообщение: «Малыгин скрылся в неизвестном направлении».

Прошло шесть лет со дня драматических событий на острове Ломбок. В Сингапур был назначен новый консул, представляющий Россию, – барон Кистер.

14 августа 1901 г. он сообщил: «Два месяца тому назад, на пароходе Российского общества промышленности и торговли “Диана” из Одессы прибыл в Сингапур русский подданный Василий Малыгин, поступивший на “Диану” в качестве повара».

Как только в Министерстве иностранных дел России узнали о появлении в Сингапуре Малыгина, в адрес консула Кистера стали поступать телеграммы с требованием приложить все усилия для скорейшего возвращения Малыгина в Россию. «Департамент полиции поручает Вам объявить Малыгину приказание вернуться в Россию в 3 месячный срок под страхом предания его уголовному суду. О дне объявления известите Второй Департамент».

В «Деле Малыгина» от 1901 г. хранятся телеграммы, переписка между консульствами. В одном коротком послании на английском языке говорится: «…Малыгин в Сингапуре. Я думаю, он живет в большом жилом доме в одном из туземных кварталов, недалеко от Бич-Роуд. В случае, если Вы получите какие-либо сведения о его передвижении, я буду чрезвычайно обязан Вам за них». И никакой подписи. Барон Кистер все-таки отыскал Малыгина, «затратив на это немалые средства», о чем он не преминул поскорее сообщить в МИД России. На требование русского консула немедленно вернуться на родину Малыгин объяснил, что у него имеются претензии к колониальному правительству: ему не вернули какие-то документы, деньги… Но он заверил Кистера в искреннем желании поскорее оказаться в России.

Барон сообщил в МИД России: «По моему глубокому убеждению, Малыгин, конечно, авантюрист, но самого невинного свойства. Ведет себя скромно и в принципе совершенно готов исполнить требуемое от него». И невдомек было искушенному дипломату, что Малыгин совсем не так прост, как он характеризовал его. Вскоре Малыгин исчезает из Сингапура, а спустя некоторое время появляется на Малаккском полуострове.

В то время там существовала Малайская Федерация, в состав которой входил ряд султанатов. Это было владение Британской короны. Единственный султанат Келантан, расположенный на границе с Сиамом (Таиландом), беспокоил англичан своим неповиновением и нежеланием лишаться своей независимости. Глава другого султаната, Селангорского, раджа Исмаил тайно поддерживал «непокорного» соседа.

Из достоверных источников барон Кистер узнал, что ловко обманувший его Малыгин является советником раджи Исмаила и исполняет секретные поручения. Срочная депеша в Россию министру иностранных дел В. Ламсдорфу содержала следующее: «Милостивый государь Владимир Николаевич! Посылаю Вашему превосходительству секретную телеграмму об отправлении известного Министерству Малыгина с письмом от султана Селангора к султану Келантана… Зная меня хорошо, раджа Исмаил сообщил мне, что посылает Малыгина, прекрасно знающего по-малайски, с доверительным письмом к султану Келантана. Несмотря на мое категорическое заявление, что Россия совершенно не имеет никаких интересов в этих странах, и высказав радже взгляд нашего правительства на г-на Малыгина, я получил ответ, что Малыгина они все, малайцы, хорошо знают и доверяют ему вполне. Сообщая о вышеизложенном, имею честь уведомить Ваше превосходительство, что настоящее письмо сообщено в наше Посольство в Лондоне. С глубочайшим почтением имею честь быть Вашего сиятельства покорнейшим слугою – барон Кистер».

В русских архивах отсутствуют какие-либо сведения о пребывании Малыгина в Келантане. Нет никаких упоминаний об этом и в английских источниках.

Из письма барона Кистера от 5 октября 1902 г. следует, что неутомимый Малыгин – вновь в Сурабайе. Барон Кистер узнал об этом из доверительной беседы с раджой Исмаилом.

Что заставило Малыгина вернуться в город, где он провел самые страшные годы своей жизни?

В индонезийской газете «Педоман» от 5 января 1961 г. извещалось о смерти госпожи Сити Джохан Малиган, умершей в Сурабайе. Почему покойная носила такую явно неиндонезийскую фамилию? Много лет назад современник Малыгина, голландский журналист Пала, недвусмысленно намекал в своей статье, что в побеге Малыгина из тюрьмы помогала женщина…

Вот она, последняя загадка в «Деле Малыгина». Надеемся, что время разгадает и ее.

Быль и мистика Цусимы

В истории можно найти примеры, когда баловнями фортуны оказывались на просто отдельные личности, но целые государства. Когда подобные случаи рассматриваешь внимательно, в них поневоле начинает ощущаться какой-то мистический оттенок… Вспомним, что было[5]5
  По материалам Е. Чекулаевой.


[Закрыть].

Кто-то вспомнит, что накануне XX века Япония была недовольна ныне давно забытой Ляодунской конвенцией, что она спорила с Россией за сферы влияния на Дальнем Востоке… А в общем все проще. Были два хищника: матерый, но стареющий, подтачиваемый внутренними болезнями, – царская Россия, и не столь сильный, но молодой, энергичный, амбициозный – Япония. Было желание великих держав – Англии, США, Германии – стравить этих хищников, поскольку всегда спокойнее, когда конкуренты разбираются между собой. Были приграничные территории в Корее и Северном Китае, ставшие камнем преткновения. Был шкурный интерес влиятельной петербургской верхушки («безобразовская клика») сохранить прибыли от лесных концессий на реке Ялу в Маньчжурии. Была мечта российских бюрократов о «маленькой победоносной войне», которая должна была отвлечь население от насущных проблем. Японцы рвались в драку, а царское правительство не сильно желало сохранять мир.

В ночь на 9 февраля (27 января по старому стилю) 1904 г. десять японских крейсеров дерзко атаковали русскую эскадру, стоявшую на рейде российской военно-морской базы Порт-Артур. Тогда же в корейском порту Чемульпо подверглись нападению крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец». Война началась – и обернулась для России чередой поражений. Правда, и Япония уже не выдерживала напряжения. Дело закончилось 5 сентября 1905 г. подписанием Портсмутского мира. Россию спас дипломатический талант главы делегации Витте и нежелание все тех же великих держав видеть Японию окрепшей: территориально Россия потеряла лишь половину Сахалина, но «зоны влияния» уступила. Правда, и надежды Японии не оправдались – платить контрибуции Россия отказалась.

Спор о количестве погибших идет до сих пор, цифры разнятся – от десятков до сотен тысяч. Россия потеряла людей меньше, чем наступавшая Япония. Но кроме материальных потерь были еще и моральные: страшное чувство угнетенности от самого факта поражения; возмущение вопиющей бездарностью военачальников; боль за потерю флота при Цусиме; слезы над тысячами «похоронок». Революция 1905 г. стала одним из следствий японской войны.

Сегодня об этой войне напоминают куцые абзацы в учебниках истории, щемящий вальс «На сопках Маньчжурии» да несколько хороших книг – «Порт-Артур» Степанова, «Цусима» Новикова-Прибоя, рассказы Вересаева и классический купринский «Штабс-капитан Рыбников». Последнюю вещь уже в наши дни остроумно продлил Борис Акунин в «Алмазной колеснице», погрузив современного читателя в страсти той далекой эпохи.

А мы вспомним о подвигах наших моряков, не «терявших лица» даже при страшном поражении, о неразгаданных тайнах этой «странной» «неприметной войны»…

Ход ее подробно рассматривался историками. И не удивительно, ведь прямым следствием этой войны было не только изменение расстановки сил на Дальнем Востоке, в Китае и в бассейне Тихого океана, но и революция 1905 г. в России – первый натиск бури, в полную силу разразившейся в 1917-м и потрясшей всю нашу планету.

Глобальный социальный катаклизм, втянувший в свою орбиту множество стран и народов и круто изменивший судьбы сотен миллионов людей, начался именно с поражения Российской империи в Русско-японской войне.

Объективные и субъективные причины, определившие исход этой роковой войны, также тщательно изучались и анализировались. Но есть еще один фактор, выпадающий за рамки причинно-следственных связей: на стороне Японии в ходе этой войны было труднообъяснимое постоянное везение. И слишком часто именно эти счастливые для японцев случайности определяли дальнейший ход событий…

О загадочных обстоятельствах гибели адмирала С.О. Макарова уже много писали. Напомним только один факт: в роковой день 31 марта 1904 г. на японских минах подорвались два русских корабля – «Победа» и «Петропавловск». Но если первый отделался незначительными повреждениями и вскоре вернулся в строй, то на втором сдетонировали артиллерийские погреба, и сильнейший взрыв привел к гибели флагманского броненосца и почти всех людей на его борту. И главное – погиб незаурядный русский адмирал, на которого возлагались большие (и вполне оправданные) надежды…

Русский плакат начала русско-японской войны. «Посидим у моря, подождем погоды». 1904　г.

В ходе боя в Желтом море 28 июля 1904 г. прорыв русской эскадры из осажденного Порт-Артура практически уже состоялся. Неудачу прорыва и возвращение большей части русских кораблей обратно в блокированную гавань предопределило попадание японского тяжелого снаряда в броненосец «Цесаревич». Этим снарядом был убит командующий русской эскадрой адмирал Витгефт. Это решило исход равного боя и дальнейшую судьбу кораблей 1-й Тихоокеанской эскадры.

История, как известно, не знает сослагательного наклонения, но если бы прорыв во Владивосток состоялся, то с прибытием на Дальний Восток 2-й эскадры Рожественского перевес в морских силах был бы на стороне русского флота. Был бы – если бы не один-единственный злополучный японский снаряд…

Русских адмиралов вообще преследовал злой рок. Макаров и Витгефт погибли. Рожественский в Цусимском сражении был ранен и перестал руководить эскадрой. А вот японский командующий флотом адмирал Хейхациро Того, совершенно открыто стоявший во всех сражениях на верхнем мостике своего флагманского броненосца «Микаса», не получил ни одной царапины, хотя в его корабль в ходе боев попали десятки русских снарядов (только при Цусиме на «Микаса» было убито и ранено 130 человек – 15 процентов экипажа).

Почти одновременно с выходом русской эскадры из Порт-Артура с целью прорыва во Владивосток ей навстречу вышел отряд владивостокских крейсеров: «Рюрик», «Россия» (под флагом адмирала Эссена) и «Громобой».

1 августа 1904 года, когда корабли порт-артурской эскадры вернулись в свое обреченное убежище, русские крейсера в Корейском проливе перехватила эскадра вице-адмирала Камимуры.

Этот бой, в отличие от боя в Желтом море, был неравным. Четыре броненосных крейсера Камимуры – «Идзумо», «Ивате», «Токива» и «Адзума» – превосходили русский отряд по всем статьям: по весу бортового залпа, по бронированию, по скорости хода. А когда вышел из строя «Рюрик» и подошли к месту сражения крейсера контр-адмирала Уриу «Нанива» и «Токачихо», этот перевес стал подавляющим.

Неудивительно, что в результате ожесточенного пятичасового боя «Рюрик» погиб. Поврежденные, но сохранившие скорость «Россия» и «Громобой» сумели оторваться от преследования – точнее, погоню прекратили японцы, поскольку корабли Камимуры расстреляли почти весь боезапас.

Да, японские крейсера превосходили русские – во всем, кроме одного.

Высокобортные автономные крейсера владивостокского отряда специально проектировались и строились для длительных рейдов в океане на коммуникациях потенциального противника (таковым в ту пору для России являлась Англия). В открытом же океане, как правило, бывают волны, и зачастую высокие. Поэтому казематная бортовая артиллерия русских океанских крейсеров была расположена высоко и могла эффективно вести огонь даже при сильном волнении моря без риска, что вода зальет батарейные палубы.

Японские крейсера типа «Асама» имели меньшую площадь небронированного борта, и их бортовая артиллерия была расположена гораздо ниже. Эти корабли предназначались не столько для крейсерских действий, сколько для участия в эскадренном бою в одном строю с линейными кораблями. При волнении моря в четыре-пять баллов низко расположенные бортовые орудия японцев вообще не могли вести огонь – их попросту захлестывало волнами.

(В подобной ситуации оказались в 1914 г. однотипные с крейсерами Камимуры британские крейсера адмирала Крэдока «Гуд Хоуп» и «Монмут» у острова Коронель при встрече с германской эскадрой адмирала Шпее. В условиях сильного волнения «Шарнхорст» и «Гнейзенуа» меньше чем за час отправили оба английских корабля на дно, не получив при этом никаких повреждений, – погода была на стороне немцев.)

Если бы 1 августа 1904 г. в Корейском проливе была волна, то половина бортовой артиллерии японских крейсеров не смогла бы принять участия в бою. Но в этот день море было идеально спокойным, что нечасто случается в этом районе…

Эффективность огня японской артиллерии в Цусимском бою поразила военных моряков всех стран. И дело не в разрушительной мощи фугасных снарядов, начиненных шимозой, а в количестве попаданий. Фугасные снаряды сами по себе малоэффективны против хорошо бронированных крупных кораблей. Сколько-нибудь существенный эффект наблюдается только при большом числе попаданий такими снарядами. И японцы при Цусиме сумели этого добиться.

После боя иностранные наблюдатели (английские и американские морские офицеры, находившиеся во время Цусимского сражения на кораблях адмирала Того) подсчитали процент попаданий японских снарядов в русские корабли. Количество выпущенных японцами снарядов было точно известно, а число попаданий (пусть даже примерное) было установлено на основе анализа повреждений сдавшегося в плен русского броненосца «Орел». Результаты получились ошеломляющие: процент попаданий японских снарядов достиг как минимум 10.

Это было невероятно много! Одиннадцатью годами позже, в Ютландском бою (притом, что методы управления стрельбой за эти годы были усовершенствованы), немцы добились 3,3 процента попаданий, а британцы и того меньше – всего 2,2 процента. Примерный процент попаданий русских снарядов при Цусиме составил около 4 процентов (притом, что дистанция боя в среднем была куда меньше, чем в Ютландском сражении). И на фоне всего этого – 10 процентов у японцев!

Заметим, что в бою в Желтом море результаты стрельбы японских комендоров были гораздо скромнее: все те же 3–4 процента (примерно так же стреляли и русские). А вот в решающем сражении войны…

Капитан 2-го ранга Семенов, участвовавший в обоих сражениях – и в Желтом море, и при Цусиме, – писал: «Я собирался вести подсчет попаданий в “Суворов”, но скоро понял, что это невозможно. Снаряды падали непрерывно. Нет, это совсем не было похоже на бой 28 июля».

Американский лейтенант Уайт на «Асахи» был ошеломлен темпом стрельбы орудий главного калибра японцев. «Двенадцатидюймовые орудия перезаряжались в положении на борт, без возращения в диаметральную плоскость, словно скорострельные митральезы. Я ждал, что “Асахи” вот-вот взорвется от такой бешеной стрельбы».

Конечно, японские артиллеристы имели солидный боевой опыт, их тщательно готовили к решающему генеральному сражению. И все-таки…

Уже после войны стало известно, что перед Цусимой японское командование собрало лучших наводчиков со всех кораблей своего флота и укомплектовало ими орудийные расчеты на кораблях главных сил – на броненосцах и броненосных крейсерах. Сама по себе мера вполне разумная, однако японцы пошли дальше.

Отборных японских комендоров готовили по специальной программе цакуга-дзен, которая включала в себя элементы самурайского кодекса бусидо и методики стрельбы из лука. По этой методике стрелок отождествлял себя со стрелой и находил мишень усилием воли, не вводя разумом всевозможные поправки на расстояние, ветер и движение цели.

Мистика? Возможно, однако результаты Цусимского боя говорят сами за себя…

В истории морских сражений существует такое понятие – «золотой выстрел». Это выстрел, который привел к очень удачному попаданию, вызвал гибель неприятельского корабля и даже решил исход боя. Именно такой выстрел имел в виду адмирал Макаров, писавший: «Стреляйте, стреляйте, стреляйте до конца, и может быть, последний выстрел сделает вас победителем!» Такие выстрелы были у русских моряков в ходе «очень странной войны», вот только «золотыми» они так и не стали…

На пятидесятой минуте Цусимского боя, когда расстрелянный русский броненосец «Ослябя» уже исчез с поверхности моря, а пылающий флагманский корабль Рожественского «Суворов» покинул строй, русский 12 дюймовый снаряд пробил броню кормовой башни главного калибра на японском броненосце «Фудзи». В башне вспыхнули заряды, и яростно гудящее пламя, сожрав оказавшихся на его пути японских комендоров, ринулось по элеваторам вниз, в артиллерийские погреба.

Британский наблюдатель капитан Пэкенхэм, увидев с борта «Асахи» полотнище огня на корме «Фудзи», окаменел. Он хорошо знал, что должно произойти, и ждал глухого рева чудовищного взрыва, громадного дымного облака над японским кораблем и летящих во все стороны обломков – это все, что остается от корабля после взрыва погребов боезапаса.

Английский нитроцеллюлозный порох – кордит – легко взрывался при быстром сгорании. Броненосец «Фудзи» был на волосок от гибели, поскольку на кораблях японского императорского флота применялся именно английский порох».

Но… Случайный осколок того же самого русского бронебойного снаряда перебил трубу магистрали, и тугая водяная струя скосила и затушила пламя.

(Зловещий фейерверк Пэкенхэм, уже адмирал, увидел 11 лет спустя, когда в Ютландском бою под германским огнем один за другим взорвались три британских линейных крейсера. После попаданий немецких снарядов в их орудийные башни заряды кордита вспыхивали, огонь проникал в погреба и… Но это была уже совсем другая война.)

А другой русский бронебойный снаряд, проникший при Цусиме в жизненно важную часть японского флагманского броненосца «Микаса», попросту не взорвался.

В очередной раз счастье оказалось на стороне воинственных сынов Страны восходящего солнца – детей богини Аматэрасу Амиками. (Аматэрасу – богиня солнца и легендарная праматерь японской императорской династии.)

Россия с фатальной неизбежностью проиграла Русско-японскую войну. Мир был подписан, и Япония облегченно вздохнула – она находилась на грани экономического коллапса, и продолжение военных действий грозило ей катастрофическими последствиями.

Однако и Российской империи было уже не до войны с внешним врагом и не до реванша: в стране началась революция. К тому же воевать с Японией на море России было уже нечем – почти все русские боевые корабли лежали на дне Желтого и Японского морей.

А в первых числах сентября 1905 г., всего через неделю после заключения мира между Россией и Японией, в порту Сасебо, главной базе японского флота, взорвался и затонул «Микаса» – флагманский корабль адмирала Хейхациро Того, выдержавший десятки попаданий тяжелых русских снарядов в боях в Желтом море и при Цусиме.

Причиной взрыва стал случайный пожар в артиллерийском погребе, вызвавший возгорание боезапаса. При взрыве погибло 250 членов экипажа «Микаса» и еще 350 было ранено – это больше, чем потерял весь японский флот в Цусимском сражении.

«Ну почему этот злосчастный взрыв не произошел хотя бы четырьмя месяцами раньше?! – с горечью говорили русские морские офицеры, сворачивая газеты с кратким сообщением о взрыве в Сасебо. – Почему фортуна перестала улыбаться противнику только сейчас, когда уже ничего не изменишь и не вернешь к жизни тысячи наших погибших товарищей?»

Этот взрыв поставил точку в яркой боевой жизни знаменитого броненосца. Корабль был поднят, восстановлен и впоследствии превращен в мемориал. Но в сражениях «Микаса» больше не участвовал – он уже внес свою посильную лепту в судьбы Японии, России и всего человечества.

А суровая богиня Аматэрасу Амиками, похоже, сменила милость на гнев: взрыв флагманского броненосца адмирала Того был лишь началом в длинной цепи катастроф, обрушившихся на японский военно-морской флот.

Три года спустя, в 1908-м, взлетел на воздух броненосный крейсер «Мацусима» – тоже от случайного возгорания в погребах.

В июле 1912 г. у острова Уруп разбился в шторм крейсер «Нанива», прославившийся в ходе Русско-японской войны. Как флагманский корабль адмирала Уриу, он начал войну боем при Чемульпо, стреляя по геройскому «Варягу». Снаряды «Нанива» добили тяжело поврежденный крейсер «Рюрик» в бою в Корейском проливе и не дали уйти от погони доблестно отбивавшемуся от шести японских крейсеров «Дмитрию Донскому» на второй день Цусимского сражения. И вот «Нанива», заслуженный ветеран двух войн, стал жертвой стихии.

В августе 1916 г. в Сангарском проливе вылетел на мель и переломился пополам бронепалубный крейсер «Касаги», на котором во время «странной войны» держал флаг вице-адмирал Дева. Отряд легких крейсеров во главе с «Касаги» при Цусиме вел разведку, неотступно следил за русской эскадрой и успешно наводил на нее главные силы японского флота.