Текст книги "Разбойничья Слуда. Книга 4. Рассвет"

– Понятное дело, – протянул Янис. – А про военный заказ не треплись с кем ни попадя. Дело государственное. Слышала о шпионах?

– Ну, да, слышала. И в газете писали недавно, – понизив голос, проговорила Ульяна.

– То-то!

– А чего собрание у Пищевиков в клубе? У вас же свой есть, – в свою очередь поинтересовалась девушка.

– Не знаю. Меня никто ни туда, ни туда не приглашал. Не моя, видать, очередь, – сухо ответил юноша.

– Наверное, там мест в зале больше. У Жданова знаешь, сколько охраны… Их же тоже всех посадить куда-то нужно.

– Посадить. Всех посадить, – задумчиво произнес Янис.

С недавних пор некоторые слова вызывали в нем совершенно иные ассоциации: прошлое пока никак не отпускало его.

– Что? – переспросила девушка.

– Ну, ты идешь или нет?

– А, может, и правда прогуляться? Вон, какой снежок выпал, – повеселела Ульяна.

– Панина, не приставай. Домой идем, – сухо возразил Янис.

– Ну, Янь. Ну, пожалуйста, – жалобно проговорила девчонка. – Ну, давай погуляем. Ну, посмотри, одни ваши кругом, фабричные. Чего нам сделается…

– Подрастешь, нагуляешься еще. И я сколько раз говорил, чтобы не называла меня Яней…

– Ну, Янис, – не унималась Ульяна.

Пульпе остановился и строго посмотрел на девчонку. Та в свою очередь сделала умоляющее выражение лица и захлопала хитрыми глазками. А тот покачал головой, стянул с шеи шарф и протянул Ульяне.

– На-ко вот, намотай, а то ходишь с голой шеей, – заметно смягчаясь, произнес он.

Девчонка схватила шарф и быстро обернула вокруг шеи. Поспешно завязав узел, она разгладила на груди его концы и со счастливой улыбкой посмотрела на Пульпе.

– Так?

– Ладно, пошли, – буркнул тот и с Тюшина свернул на Боровую.

Ульяна, слегка замешкавшись, крепко ухватилась за его рукав и засеменила рядом. Если бы не вечерний полумрак, то ее счастливое выражение лица вряд ли бы укрылось от спутника.

– Яня… Ой, извини. Янис. А правда, что из-за войны карточки снова могут ввести?

– Не знаю, – отмахнулся Пульпе.

Дойдя до Боровского моста, они пошли вдоль Обводного канала.

– А давай в воскресенье на площадь Урицкого и в музей сходим? – предложила Ульяна. – В музей революции, например.

– В музей? – удивился Янис.

– Ага. Или по проспекту «25 лет Октября» погуляем. Ну, согласен?

– По Невскому? А чего по нему гулять?

– Красиво там, не то, что тут у нас. И там магазины разные, – вздохнула Ульяна. – Как в сказке.

– У нас говорят, красиво там, где нас нет.

– Не красиво, а хорошо. И говорят так везде. Даже, наверное, в Америке. Там, кстати, есть дамский универмаг, где шьют очень красивые вещи. Платья разные крепдешиновые, гарнитурчики шелковые. Я бы в портнихи пошла, если бы не медицинский…

– Ты помолчишь или нет! На улице дубак, а ей гарнитурчик потребовался, – не вытерпел Янис девичьей болтовни. – Мать сошьет тебе любой гарнитурчик.

– Ну, мы же только посмотрели бы, – обиженно проговорила девчушка и затихла.

Однако молчание длилось недолго. Сначала она пару раз кашлянула, словно проверяя настроение Пульпе, и после чего заговорила снова:

– Мать вчера от Прошки письмо получила. Говорит, что воюет он недалеко от Ленинграда. Страшно мне за него. Не случилось бы чего.

– Не случится. Не его очередь. Скоро войне конец. На фабрике недавно собрание было. Парторг сказал, что наша армия успешно наступает.

– Ага, – согласилась девушка. – Я, наверное, спрашивала у тебя, но забыла…

– Чего еще?

– У тебя в комнате прялка красивая, с солнышками. Зачем она тебе? Ты же ее с Архангельска привез?

Янис какое-то время шел молча, словно размышляя, отвечать забывчивой соседке или нет.

– Это немногое, что от мамы осталось. Память о ней.

– А, припоминаю! Ты уже рассказывал. Ей кто-то подарил незадолго до ее ареста! – выпалила девушка и тут же спохватилась. – Ой, извини, – проговорила Ульяна, зная, как болезненно реагирует Янис на упоминание о матери.

– Да, чего уж теперь. Начальник ее бывший постарался с подарком.

Миновав Введенский канал, они повернули и направились к Загородному проспекту. В глазах Ульяны мелькнули игривые нотки и она, сделав вид, что поскользнулась, повисла у спутника на руке.

– Аккуратней! – крикнул Янис, машинально схватив ее за плечи.

Ульяна нарочито долго пыталась выпрямиться, и когда это ей удалось, негромко сказала:

– А жаль, что тебе приглашение не дали. По нему же можно вдвоем в ДК идти.

– Матери твоей дали. С ней можешь сходить.

– Матери, – передразнила девушка. – А если бы тебе дали, ты кого бы с собой взял?

– Если бы, да кабы…

– Ну, все-таки, – настаивала Ульяна.

– Не знаю. Не кого, вроде.

– А меня?

– Ой, Панина, отстань, а.

– Ну, Янис, скажи. Взял бы или нет, – не унималась девчонка.

– Взял бы. Только отстань.

Постояв на перекрестке, они свернули к Витебскому вокзалу. Проходя мимо его, ненадолго остановились напротив главного входа. Людей на вокзальной площади почти не было. У самого крыльца стояла группа девушек с рюкзаками и лыжами в руках. Чуть в стороне, у одинокого дерева в коротком пальто и большой меховой шапке курил мужчина, о чем-то рассказывая стоящей рядом подружке. Говорил, вероятно, что-то веселое, потому как та почти все время смеялась.

– Восьмой час уже, – проговорил Янис, взглянув на часы вокзальной башни. – Давай-ка поторопимся.

– А куда торопиться? Мамы все равно дома нет. Завтра суббота… Может, по Дзержинского пройдемся до Мойки? А потом…, – Ульяна не договорила, засмотревшись на подъехавшую к вокзалу машину.

Обратил внимание на нее и Янис. Точно на такой же когда-то увезли его мать, и после этого больше домой она не вернулась. До машины было недалеко, метров двадцать.

– Янис, успокойся, – проговорила Ульяна, заметив, как тот изменился в лице. – Может, пойдем лучше?

Пульпе не ответил, глядя на появившегося из черной «Эмки» водителя в военной форме. Тот окинул взглядом площадь, ненадолго задержав взгляд на всех, кто на ней был. Затем обошел вокруг машины, поочередно открыв задние двери. Со стороны водительского сиденья выпорхнула девочка лет четырнадцати в беличьей шубке и вязаной шапочке. Она схватила маленький чемоданчик и, обогнув машину, подбежала к вышедшей из другой двери женщине. В свете тусклого фонаря точно определить ее возраст Янис не смог, да и не особо в том усердствовал. Он снова окинул взглядом девчонку и отвел взгляд. Дамочка тем временем застегнула пуговицы на пальто и взяла с сиденья небольшую сумочку.

– Ваня, ты поезжай. Мужу скажи, что уехали. Нас провожать не надо, – донесся до него голос женщины. – В Пушкине нас встретят.

Янис снова повернулся к машине.

– Но, Татьяна Ивановна…, – попробовал возразить водитель.

Та в свою очередь что-то негромко сказала и взяла девочку за руку. Военный обогнул машину. Перед тем, как в нее сесть, остановился и снова оглядел площадь. Затем махнул рукой и уселся в машину.

– Видно, жена полковника с дочкой. На служебной пожаловала, – шепнула Ульяна, когда «Эмка» отъехала.

– Почему полковника? – удивился Янис.

– Не знаю. Но мне кажется, что у полковника именно такая жена. Ей лет сорок. Ну, или чуть больше. А у него, то есть у полковника, на висках седина. Старый уже… лет пятьдесят. Жена поехала отдохнуть от него и его солдафонских порядков.

– Книги писать не пробовала? – усмехнулся Пульпе. – У тебя неплохо получается.

В этот момент стоявшая у дерева парочка разделилась. Девушка подняла воротник и быстро зашагала в сторону Введенского канала. Мужчина же повернулся к женщине с девочкой, и спокойным шагом направил в их сторону. Проходя мимо, резко подскочил к ним, вырвал из рук женщины сумку и побежал в сторону ипподрома.

Пульпе раздумывал ровно мгновенье и бросился следом за вором.

– Янис, ты куда! – донесся до него голос Ульяны.

– Помогите! Сумка! Моя сумка! – кричала от вокзала растерянная женщина.

Миновав Зверевский проезд, грабитель обогнул ипподром и выскочил на улицу Марата. Тут-то и настиг его Пульпе: что, что, а бегал он хорошо. Янис на ходу толкнул мужчину в спину и тот, взмахнув руками, повалился на землю. Из-под слетевшей шапки по снегу рассыпались длинные рыжие волосы. Сумка вылетела из его рук и оказалась у ног догонявшего. Пока тот соображал, что делать дальше, вор вскочил на ноги и одним движением вытащил нож.

– Не балуй, пацан! – грозно пригрозил он. – Сумку оставь и давай дуй отсюда. А не то, – грабитель переложил нож в другую руку.

– Не моя очередь, – усмехнулся Пульпе.

И только сейчас он осознал опасность своего положения. Янис много слышал и читал о благородных мужских поступках и даже частенько представлял себя на месте героев. Но сейчас, когда в метре от его лица сверкает длинное металлическое лезвие, все выглядело совершенно иначе. Он даже успел подумать, что если бы не Ульяна, то еще неизвестно, побежал бы он за этим рыжим мужиком или нет. Как назло и поблизости никого не было.

Янис вытер рукавом вспотевшее, больше от напряжения, чем от бега, лицо. А мужик, почувствовав его смятение, сделал шаг вперед, и медленно, не сводя глаз с парня, стал наклоняться к сумке. То, что произошло дальше, впоследствии Янис не смог объяснить даже сам себе. Он резко наклонился и схватил сумку раньше рыжеволосого. Выпрямляясь, оттолкнул его и бросился бежать.

То, что правое плечо стало мокрым, он понял лишь, когда подбежал к вокзалу. Дотронувшись до него свободной рукой, почувствовал резкую боль. Сумка из руки выпала.

– Вон он! – услышал Пульпе голос Ульяны и опустился на землю.

– Старший милиционер Пилипчук! – представился подбежавший к нему страж порядка. – Где грабитель? Вы его догнали?

Янис подтолкнул к нему сумку и кивнул головой.

– Только я не смог его задержать. Но вот, – он дотронулся до сумки.

– Это моя! – услышал Пульпе уже знакомый женский голос. – Катенька, как хорошо, что он отнял у грабителя сумку. Мы могли бы на поезд опоздать.

Стоявшая рядом девочка наклонилась к Пульпе.

– Вы настоящий герой! Мы с вами еще обязательно встретимся, – с наивной девичьей искренностью проговорила она.

Янис поднял голову и увидел перед собой красивое детское лицо. Большие, чуть раскосые глаза с восторгом смотрели на него сквозь выползшие из-под шапки русые локоны волос.

– У него же кровь! – крикнул кто-то из окруживших его людей. – Ему нужно в больницу!

– Катя, что же ты застряла! У нас же поезд. Тут и без нас справятся.

– Но, мама! Он же ранен!

– Ерунда, – произнес Пульпе. – И, правда, поторопитесь. Ваш поезд отходит через пятнадцать минут.

– Откуда вы знаете? – спросила Катя.

– Я рядом живу.

С самого утра пятнадцатого декабря настроение у восемнадцатилетнего слесаря Ленинградской швейной фабрики «Большевичка» Яниса Павловича Пульпе было приподнятое. Юноша и в другие дни старался не грустить. Но сегодня весь прямо светился, и не раз вспомнил добрым словом свою любимую тетку Нюру. «Каждая слезинка по дню жизни отнимает, а улыбка – неделю прибавляет, – частенько говорила она, когда замечала на лице парня малейшие признаки хандры». Такое у него иногда случались. Днем нет. Днем рабочая круговерть захватывала с головой, не оставляя времени для чего-то другого. А вот вечерами, когда оставался один в своей комнате, накатывало. Особенно, если мысли касались матери. Тетка хорошо знала его характер и в такие минуты старалась почаще заходить к нему. Она касалась его плеча, словно таким образом хотела забрать хотя бы часть навалившейся на парня тоски, и обязательно рассказывала какую-нибудь историю со счастливым концом. А уходила от него, когда настроение парня менялось в лучшую сторону.

Вчера, сразу после окончания смены к нему подошел бригадир слесарей Леонид Кузьмичев и позвал к начальнику смены.

– Янис, ты, что вообще еще натворил? – в голосе мужчины чувствовалось беспокойство, отчего вопрос получился несколько странным.

– А я ничего не творил. Ни вообще, ни еще, – ответил Пульпе. – Работа, дом. Работа, дом, – с иронией повторил он любимую фразу бригадира и последовал за ним.

Увидев вошедших, начальник смены поднялся со стула и подошел к Янису.

– И чего же вы, товарищ Пульпе, молчали? Подобные факты нельзя скрывать от своих товарищей. А?

Янис смотрел на Удальцова, плохо понимая, о чем тот говорит. Вроде бы ничего особенного он делал. Работал, как обычно: портнихи не жаловались и станки все исправны после обслуживания и ремонта. Он пожал плечами.

– А я не скрываю ничего.

– Понимаю, понимаю, – также загадочно продолжил начальник. – Сам тоже считаю, что скромность – важнейшая человеческая черта характера. Вот, товарищ Жданов, а тем более товарищ Сталин тоже никогда о своих заслугах не говорит. А народ видит, подмечает важные для себя качества и старается брать пример.

– Ну, вы, извините, загнули! Где товарищ Сталин, а где я! – беспокойно заметил Янис, не понимая, куда клонит начальник. – Извините, Моисей Леонидович, я не совсем понимаю…

– Вот, видишь, Кузьмичев, какие скромные у нас на фабрике люди. Скромные герои!

Бригадир тоже ничего не понимал и терялся в догадках. Раньше Удальцов о Пульпе никогда не справлялся и не упоминал, будто и не существовало парня вообще. А тут такую речь закатил.

– Да, у нас коллектив что надо, – на всякий случай заметил Кузьмичев.

В этот момент дверь в кабинет распахнулась и на пороге возникла фигура фабричного парторга Лысенко.

– Ну, что, все уже тут? Очень хорошо, – запыхавшись, выпалил он и прошел к столу. – Собрались, так сказать.

Подняв глаза на стоящих у дверей мужчин, идейный фабричный руководитель указал на стоящие у стола стулья.

– Так сказать, присаживайтесь, товарищи. Присаживайтесь. Хоть и нет в ногах правды, а с ними все-таки лучше, чем без них.

Парторг частенько употреблял в разговоре всякие заумности, которые нравились ему самому и которые по слухам он впоследствии неизменно записывал в свой потрепанный блокнот. Вот и сейчас, было заметно, что сказанное пришлось ему по душе, отчего на лице Лысенко проступила довольная улыбка.

Первым к столу направился Удальцов. За ним последовал Кузьмичев, а следом ничего не понимающий Янис.

– Товарищи, – дождавшись, когда все рассядутся, продолжил говорить Лысенко. – Сегодня я, так сказать, получил благодарственное письмо, напрямую касающееся нашего, так сказать, рабочего. Да, Янис Павлович, оно касается тебя. Должны еще тебя и в милицию пригласить.

– Меня уже допрашивали в больнице, – проговорил Пульпе, наконец, догадавшись о причине его нахождения здесь.

– Ну, это не наше дело, так сказать, – отреагировал парторг. – Мы же по своей, так сказать, линии должны отреагировать.

– Да, что случилось-то, не пойму! – не выдержал Кузьмичев. – Говорите яснее, товарищ Лысенко!

– А пусть сам виновник, так сказать, торжества и расскажет. А мы послушаем, так сказать, из первых уст, – ответил парторг.

– Правильно, Аркадий Ильич, – поддержал Удальцов. – Сам набедокурил, пусть сам и рассказывает, – несколько невпопад произнес он, чем вызвал у Лысенко ироничную ухмылку.

Когда Янис закончил рассказ, парторг поднялся и прошелся по кабинету.

– А почему с ранением на работу пошел? Надо было подлечиться, – чуть ли не с отеческой заботой проговорил он.

– Я все ночь в больнице провел. Утром отпросился. Ничего не болело уже. И сразу на работу. Даже не опоздал, – словно оправдываясь, произнес Пульпе.

– Ладно, герой. Скромность она иной раз мешает нам. А ты знаешь, чью сумку ты у бандита отнял? Его, кстати, задержали.

– Женщины, – ответил Янис.

– Женщины, – усмехнулся Лысенко. – У жены ответственного работника! Из органов! Да из каких! – он ткнул пальцем куда-то в потолок.

– Права, значит, Панина оказалась, – припомнил Янис болтовню Ульяны на вокзальной площади.

– Анна Николаевна? – удивился парторг.

– Да, не. Ульяна – дочка ее. Мы же с ней тогда были у вокзала, – пояснил Янис.

Аркадий Ильич вытер платком лысину, ненадолго задумался и вдруг радостно воскликнул:

– Вот с ней и придешь на торжественное завтра! И не смей перечить! Мать – передовик производства! Сутками на работе. Сын от станка в армию служить пошел. Сейчас на фронте финнов бьет. Дочь – школьница, а уже в поимке преступника участвовала. Какая династия может образоваться! А?

– Она врачом хочет стать, – заметил Янис.

– Ну, не стала же еще! – поддержал парторга Удальцов. – Посмотрит на наш коллектив, и к нам надумает! А?

Аркадий Ильич вытащил из внутреннего кармана открытку и протянул Пульпе.

– Вот, пригласительное. Завтра должен быть обязательно. Директор фабрики, тебя в своей речи отметит. И, – он задумался. – Может, просьба, так сказать, какая есть?

Янис сидел весь пунцовый от такого неожиданно свалившегося внимания. Еще совсем недавно мало кто с ним здоровался, а сейчас о просьбах интересуется сам парторг фабрики. А тот, вероятно догадался, о чем думает молодой слесарь и, глядя на Удальцова, произнес:

– У нас в стране, дети, так сказать, за своих родителей не в ответе!

Он, наконец, перестал ходить по кабинету и присел на стул.

– Мне бы в армию на службу, а то не взяли осенью, – просительно проговорил Янис.

Лысенко переглянулся с Удальцовым и улыбнулся. Пустяшная просьба добавила ему хорошего настроения.

– В военное училище тебя будем рекомендовать на следующий год! В лучшее, – пафосно заметил он. – Или какое захочешь. Но только в наше, так сказать, в Ленинградское.

– Но у меня же мать…

– Никаких но. Или ты, так сказать, против?

– Не против, – согласился Пульпе.– Видать, моя очередь подошла.

– Что? – переспросил Удальцов.

– Не обращайте внимания. То я так, сам себе, – ответил Пульпе, ругая себя за дурную привычку говорить про очередь.

***

Тишину в кабинете нарушил бой старинных напольных часов. Где-то внутри них стальные молоточки размеренно отстучали десять раз по гонгам, наполнив помещение приятным глухим звоном. Когда стих последний звук, Иварс Озолс откинулся от стола на спинку стула и вытянул перед собой руки. От души потянувшись, резко встал, подошел к огромным двухметровым часам и открыл у них стеклянную дверку. Красивый фигурный маятник, больше похожий на огромный пижонский галстук, не обращая ни на что внимания раскачивался в разные стороны, нарушая наступившую тишину своим привычным «тик так».

Массивные бронзовые гири с замысловатым заводским клеймом висели почти у самого дна ящика. За полгода, что Иварс занимал этот кабинет, он хорошо изучил работу часов и прекрасно понимал, что если не подтянуть сейчас гири, то к утру привычное тиканье стихнет. Ему порой казалось, что чем меньше оставался их завод, тем печальнее и протяжнее был их бой. Но как только блестящие цилиндры оказывались на самом верху, часы словно просыпались и колотили в назначенное время молоточками весело и задорно. Иварс потянул за цепочки, пока гири не уперлись в неведомую преграду, и прикрыл створку. По привычке проведя ладонью по стеклянному на ней окошку, он вернулся к столу.

Иварс аккуратно собрал на нем все бумаги и запер их в сейфе. Затем подошел к окну и взглянул туда, где должна была ждать его машина. Даже со второго этажа из-за военного затемнения на проспекте Володарского3838
  Название Литейного проспекта в 1918 – 1944 гг.


[Закрыть] почти ничего не было видно. Иварс недобрым словом помянул начавшуюся финскую войну и с трудом разглядел стоящие внизу машины. Среди них его персональной «Эмки» не было. Решив, что водитель, возможно, остановился на Каляева, он стал не спеша собираться домой. Торопиться ему было некуда. Жена с дочкой сегодня уехали на выходные в Пушкин, а один в квартире он всегда чувствовал себя неуютно. В такие дни Озолс старался подольше задерживаться на службе, а придя домой, обычно сразу ложился спать.

Иварс уже собрался выключить свет, как в дверь постучали. Он опустил руку и повернулся к выходу. Дверь отворилась, и на пороге появился его водитель.

– Извините, товарищ майор, – начал он. – Я подумал, что лучше сам поднимусь, чтобы вам машину не искать.

– А что, сержант, надежно спрятал? – усмехнулся Озолс.

Иван заметно смутился и невольно потер нос рукой. За много лет службы он никак не мог привыкнуть к шуткам своего начальника, и каждый раз терялся, не зная как на них реагировать.

– Так, где машина? – уже серьезно спросил Иварс.

– Я на Каляева ее поставил. Больше негде. Везде снег убирают. На Воинова еще вдобавок и перекопали.

Озолс обернулся, окинул взглядом кабинет и шагнул к дверям.

– Слушай, Ваня, сколько лет мы с тобой знакомы? – спросил он, устроившись на заднем сидении автомобиля. – Сегодня подписывал документы на поощрение. Тебя, между прочим, не забыл.

– Служу трудовому народу!

– Усов, ты что! – едва сдерживая смех, воскликнул Озолс.

– Служу Советскому Союзу! – быстро сообразив о своей промашке, поправился Иван. – Спасибо, Иварс Эдмундс.

– Ладно, сам все еще порой путаю, какой гимн сейчас. А ты, гляжу, и отчество, мое помнишь.

Усов промолчал.

– Так вот. Скоро же «День чекиста». Не забыл? – спросил Иварс.

– Помню, товарищ майор! Через десять дней. В Москву поедете на празднование?

– Через двенадцать, – поправил Озолс.

– Я имел в виду, что через десять дней поедете.

Озолс улыбнулся, порадовавшись находчивости водителя.

– Так все-таки, давно мы знакомы? Помнишь?

– С сентября двадцать девятого. Золотое было время, – протянул Иван. – Вам тогда привезли отечественный автомобиль вместо развалившегося «Форда». НАМИ-13939
  Первый советский легковой автомобиль.


[Закрыть], вроде. Никто не мог его завести. Даже ваш бывший шофер. Вот меня и позвали. Я в крайкомовском гараже авто обслуживал…

– Золотые годы, – задумчиво произнес Иварс. – Золотые.

В последнее время он редко, даже в мыслях, возвращался к событиям тех лет и все меньше думал об истории с золотом. Не то, чтобы оно его не интересовало совсем. Просто сейчас большого смысла в том не видел или устал от тщетных поисков. А может, просто никаких новых идей по его поиску у него не появилось.

– Что? – переспросил Иван.

– А-а, да. Припоминаю. Иван Никитич тебя рекомендовал. Быстро ты тогда машинку оживил, – вернулся к разговору Озолс.

– Ну, да. Только толку что? Все одно через месяц встал. Пришлось «Форда» реанимировать.

– Железяка встала, зато ты остался. Ладно, поехали, – он тронул Ивана за плечо. – Что Татьяна?

– Татьяна Ивановна с Катюшкой уехали, – быстро ответил Усов. – А как иначе. Я хотел дождаться отхода поезда, но… Вы же знаете вашу супругу.

– Выпроводила?

– Ну, да, – согласился Усов.

– Ладно, завтра позвоню. Узнаю, как добрались.

Они какое-то время ехали молча, но перед самым домом Иван откашлялся и спросил:

– Товарищ, майор, разрешите вопрос?

– Ну, что там у тебя?

– Перед вашей командировкой в Польшу, я вам рассказывал о парнишке из Архангельска. Не помните? Он у меня остановился. Сейчас слесарем подрабатывает. Я тогда вам листок, еще передал. Написал о нем, все, что знаю. Его бы к делу настоящему пристроить. Парень толовый. Вы хотели подумать на счет его. Но вас тогда сразу отправили в командировку и вы, наверное, забыли.

– Да, да, – протянул Иварс. – Что-нибудь придумаем.

Он прекрасно помнил и тот разговор и то, о чем было написано в той бумажке. Да и как же он мог забыть, если эта, на первый взгляд обычная житейская просьба, на том не закончилась.

Незадолго до отъезда в Польшу он вот так же, как сегодня возвращался после службы домой. Только в тот раз время было не такое позднее, а дома ждала жена с дочкой. Как и сегодня, в тот вечер перед тем, как Иварс вышел из машины, Иван спросил:

– Товарищ, майор, разрешите личный вопрос? – и, расценив молчание начальника, как согласие, продолжил:

– у моей знакомой сын из Архангельска приехал. Гришкой зовут. Парень смышленый. Хочет в Ленинграде жить и работать. Не знаю, что ему посоветовать.

Иварс перегнулся через спинку и выразительно посмотрел на водителя.

– Да, не-е! Вы что! Не от меня он! Я в то время и в Архангельске то не был, – стал оправдываться Иван.

– И кто отец тогда?

Иван пожал плечами.

– Кто? – переспросил Озолс, не заметив его жеста.

– Неизвестно, товарищ майор. Она по молодости влюбилась в какого-то пижона. Вроде начальником был каким-то в Архангельске. Потом куда-то пропал. Так, по крайней мере, мне Гришка рассказывал. Время-то какое было тогда. Люди появлялись, исчезали куда-то. Кто искать будет? Как искать и у кого спрашивать. Никто не искал.

– Что время? Чего на время кивать, коли голова дурная. Кто такая? Учительница? Буфетчица? Или та, с лесозавода, с которой до переезда сюда якшался?

Озолс был неплохо осведомлен о контактах своего любвеобильного водителя. Тому в следующем году исполнится сорок, а он все еще не был женат. Однако, отсутствием внимания у женщин Иван не страдал и майор госбезопасности мог с легкостью припомнить с дюжину его архангельских подружек. На новом месте, в силу ограниченности во времени, тот познакомиться ни с кем еще не успел. С Архангельска по просьбе Иварса Усов приехал не так и давно – нынешним летом. А, может, Озолс просто пока об этом не знал.

Усов смутился и промолчал.

– Сколько ему? – серьезно спросил Иварс.

– Гришке? – переспросил Усов.

– Сколько мне, я знаю.

– Восемнадцать летом исполнилось. Школу с отличием окончил в этом году, товарищ майор госбезопасности.

– Ладно. Подумаю, – проговорил Озолс. – Ты мне о нем подробнее скажешь. Как зовут… Ну, ты понял.

– Так это…, – Усов вытащил из кармана свернутый листок. – Я тут все написал. И вот, на всякий случай фотография его.

Иварс мельком взглянул на снимок и вместе с бумагой сунул в портфель.

Наконец, они свернули с Лиговской в Кузнечный переулок и, не доезжая до Пушкинской два десятка метров, остановились. Озолс не любил подъезжать к парадному своего дома на автомобиле и всегда выходил здесь. Отсюда он и на службу уезжал.

– Утром в то же время? – спросил Усов скорее по привычке, хотя прекрасно знал ответ на свой вопрос.

– Да, – ответил Озолс и вышел из машины.

Подойдя к входной двери, Иварс обратил внимание на топтавшегося у крыльца милиционера. Тот тоже заметил идущего в его сторону чекиста и шагнул навстречу.

– Старший милиционер Пилипчук! – бойко представился тот, стряхивая с шапки снег.

– В чем дело, старший милиционер?

– Товарищ майор госбезопасности, разрешите обратиться! – Пилипчук вытянулся перед Иварсом по стойке смирно.

– Слушаю.

– Сегодня вечером…, – Пилипчук замешкался, но тут же нашелся и продолжил говорить: – С вашей семьей все в порядке. Они отбыли с Витебского вокзала по расписанию. Но перед этим неизвестный грабитель попытался похитить у вашей супруги сумку. Его догнал случайный прохожий и попытался задержать. Но был ранен. Однако сумку вашей супруги он у вора отнял и вернул. Ваша жена сказала, как вас разыскать и просила передать, чтобы вы не беспокоились. С ними все хорошо.

– С ними точно все в порядке? – уточнил Озолс.

– Да, не беспокойтесь. Я же все видел сам.

– А кто, тот? Ну, что отнял сумку?

– Парень молодой. Он сейчас в больнице. Ранение не серьезное. Мы обязательно установим его личность.

Озолс на мгновенье задумался. Предопределяя возможное желание жены отблагодарить спасителя, дотронулся до плеча милиционера и сказал:

– Узнайте и по своей линии поблагодарите парня. Вы из какого отделения?

– Семнадцатое, товарищ майор госбезопасности.

– Хорошо. Я в свою очередь тоже позвоню вашему начальству.

1937 – 1939 года

Из Архангельска Иварс вместе с семьей уехал осенью тридцать седьмого. Жена с дочкой восприняли известие о переезде в Ленинград с радостью. По их мнению, жить в городе трех революций значительно приятнее, чем в Архангельске. А вот Озолса, давно мечтавшего перебраться в Москву, такое решение руководства с Лубянской площади не особенно обрадовало. Тем более, что до этого кое с кем из тамошнего начальства у него на этот счет были совсем другие договоренности. Предполагалось, что после грядущей реорганизации Северного края, в результате которой он разделится на две области, начальник УНКВД края капитан госбезопасности Иварс Озолс ни в одной из них служить не останется, как и вообще на севере. А после переустройства уедет в Испанию, где будет работать при созданной советниками НКВД контрразведке республики. Знание нескольких языков, включая испанский, наряду с профессиональными качествами позволяло ему занять там высокую должность. Ну, а по возвращении из зарубежной командировки его будет ждать отдельный кабинет и соответствующая должность в центральном аппарате на Лубянке.

Однако произошедшие вскоре события, предопределили его дальнейшую судьбу. Сначала был арестован один из руководителей госбезопасности, который и хотел видеть Озолса в Москве. Затем в ходе чистки рядов был расстрелян его давний знакомый Эдгар Балодис, руководивший до этого ведущим отделом в Ленинградском управлении НКВД. С ним Озолс был знаком еще с первой мировой войны, и предложение Москвы занять его кабинет стало для Иварса полной неожиданностью. Об их дружбе было известно всем и такое назначение, по мнению Озолса, выглядело, по меньшей мере, странным. Да и на фоне ареста его московского начальника такой перевод, да еще и с внеочередным повышением в звании, вызвал у него немалое удивление. Одно осталось неизменным – командировку в Испанию тогда никто не отменил.

Работать в Ленинграде ему доводилось и раньше. Именно в Петрограде в доме два на Гороховой зимой одна тысяча девятьсот семнадцатого началась его служба в органах. И именно Эдгар Балодис пригласил Иварса в ЧК. С ним они познакомились в августе одна тысяча пятнадцатого года. В это время на фронте сложилась довольно непростая ситуация для России и руководством страны предпринимались огромные усилия для ее исправления. Так по инициативе депутатов Государственной Думы были созданы латышские стрелковые батальоны, один из которых возглавил капитан царской армии тридцатипятилетний Эдгар Балодис. А вскоре под его началом воевал и бывший работник завода «Унион»4040
  Будущий завод ВЭФ.


[Закрыть] фельдфебель Иварс Озолс.

В Петрограде он тогда проработал недолго. Вместе с руководством ЧК Озолс весной восемнадцатого переехал в Москву, а Балодис остался и продолжил службу на Гороховой. В следующий раз им довелось встретиться лишь в середине двадцатых годов. В то время и город уже назывался не Петроградом, да и известная улица сменила свое название. К дому на Комиссаровской4141
  Названий Гороховой улицы в Ленинграде с октября 1918 по 13.01.1927.


[Закрыть] Иварс был прикомандирован почти на полгода. Вместе с представителями Ленинградского ОГПУ, ему удалось за столь короткий срок провести несколько удачных операций против врагов советской власти. В дальнейшем после той командировки по службе они пересекались часто: в Ленинград Иварс наведывался по несколько раз за год. Но с начала тридцатых все изменилось.

Встречались они все больше по случаю крупных праздничных торжеств или на иных государственных мероприятиях. Так было, когда Иварс приезжал на открытие Большого дома4242
  Неофициальное название административного здания НКВД.


[Закрыть] на Володарском проспекте, куда ленинградские чекисты переехали в тридцать втором. Так было и в тридцать четвертом. Сначала на январском съезде партии в Москве, куда они приезжали в качестве делегатов. А позже в декабре на Красной площади вместе принимали участие в похоронах Кирова. Последний раз друзья встречались осенью тридцать пятого. Иварс приезжал в Ленинград, когда Эдгару исполнилось пятьдесят пять. Сидя за праздничным столом, они строили планы на будущее, намереваясь обязательно встретиться в год двадцатилетия ВЧК-ОГПУ.