Текст книги "Меншиков"

Меншикову царь повелевал так же, как и прочим подданным. Но приказы Петра Меншикову напоминают скорее просьбы – в них отсутствуют угрозы за невыполнение, нет в них и повелительного тона, характерного для посланий Петра другим лицам. Петр был уверен, и эта уверенность подтверждалась повседневно, что Данилыч, если потребуется, сделает больше, чем ему поручено, и будет действовать смело и энергично, проявляя собственную смекалку.

Ни к кому Петр не обращался так нежно, не проявлял столько заботы и предупредительности, как к Меншикову. Как он только не называл его! «Мейн липсте камрат», просто «товарищ», «Мейн Херценкинд», «Mein Her», «Mein Her Leutnant». Меншикову, единственному из корреспондентов царя, дозволено было обращаться к нему так: «Майн гер каптейн», «Мой господин капитан». Петр пользуется любым поводом, чтобы выразить глубокую привязанность и доверие к своему приятелю. Осенью 1704 года царь пишет: «У нас все добро и весело, только одно лишение от вас меж веселости точку прешкоды ставит». В феврале 1705 года из Митавы: «За сим желаем вам от Господа Бога всякого блага и радостного паки свидания, понеже ныне все веселье от нас вы увезли». Еще более выразительны письма царя, отправленные в мае того же года из Москвы. В первом из них он жалуется на болезнь, но более всего тоскует о разлуке с Алексашей. Три дня спустя новое послание в таком же духе: к болезни присоединилась еще «тоска разлучения с вами, что я многажды терпел, но ныне уже вяще не могу. Извольте ко мне быть поскоряй, чтоб мне веселяй было, о чем можешь разсудить».

Меншиков позволял себе кокетничать. На одно из писем Петра он отвечал в марте 1705 года: «Не прогневись, мой государь, что мало и не часто к милости твоей пишу. Истинно рад бы писать часто, да опасен того, чтоб милости вашей частыми бездельными письмами не надокучать. И впредь, кроме дела и самой нужды, ни о чем писать к милости вашей не буду, только что разве о здоровье вашу милость безвестна не оставлю».[53]53
  ПиБ. Т. 3. С. 155, 162, 342 и др.


[Закрыть] Петр, однако, требует от своего «товарища» писать чаще, он хочет знать, как у него идут дела и каково самочувствие. «Для Бога прошу, чтобы чаще вы писали», – не велит, а умоляет царь своего друга в апреле 1709 года.[54]54
  ПиБ. СПб., 1900. Т. 4. Вып. 1. С. 226.


[Закрыть]

Раньше они были неразлучны: участвовали в лихом налете на неприятельские корабли или брали Нарву. То была проба сил Меншикова-военачальника. Теперь Петр доверяет своему «товарищу» действовать самостоятельно.

Петербургский губернатор успешно защищает отвоеванные земли по течению Невы и будущую столицу. В июле 1704 года Меншиков организует отпор шведскому десанту у Петербурга. Неприятеля, подошедшего к крепости, встретили таким плотным огнем артиллерии, что он вынужден был поспешно ретироваться, понеся большие потери. С таким же успехом отбили шведов и от Котлина. Высадившийся там десант повернул на свои корабли. За умелые действия Петр присвоил губернатору чин генерал-поручика.

После Нарвы театр военных действий переместился в Польшу. Шведские войска в погоне за неуловимым Августом II колесили по стране, грабя население и нанося в бесчисленных стычках поражения саксонцам. Петр был заинтересован в сохранении союзнических отношений с Августом II, ибо, когда Карл XII был занят польскими делами, Россия получала передышку.

Наконец, в 1704 году Карл XII отнял у Августа польскую корону и вручил ее своему ставленнику Станиславу Лещинскому. Среди польских магнатов и шляхты возникло два лагеря: один – за Станислава Лещинского, опиравшегося на шведские штыки, другой оставался верным Августу II.

Августу было совершенно очевидно, что водрузить на свою легкомысленную голову польскую корону без энергичной помощи со стороны России ему не удастся. Но столь же очевидно было Петру, что чем дольше станет сопротивляться Август, тем продолжительнее будет отсрочка шведского вторжения в Россию. Именно из этих соображений Петр охотно заключил союз с польским королем Августом II в только что отвоеванной Нарве.

Договаривавшиеся стороны обязались воевать «до безопасного и обоим государствам полезного мира» и не вступать в сепаратные переговоры. А так как Август не обладал боеспособным войском, то Россия обязалась отправить в его распоряжение двенадцатитысячный корпус и выдавать польскому королю ежегодную субсидию в двести тысяч рублей.

Осенью 1704 года в Польшу были двинуты два соединения русских войск: одно – под командованием Никиты Ивановича Репнина, другое – фельдмаршала Шереметева. Позже, в 1705 году, когда Шереметев будет отправлен на подавление Астраханского восстания, общее командование русскими войсками в Польше Петр поручит нанятому на русскую службу фельдмаршалу Огильви. В Польшу отправился и Меншиков в качестве командующего русской кавалерией. Здесь он энергично громил сторонников Станислава Лещинского, за что был пожалован Августом II орденом Белого Орла. Но главную награду для своего фаворита исхлопотал Петр. По его поручению русская дипломатия долго и настойчиво добивалась от венского двора титула для Меншикова. Еще в 1702 году канцлер Федор Алексеевич Головин поручил русскому послу в Вене Петру Алексеевичу Голицыну исходатайствовать Меншикову титул «гофа» (то есть графа). Перед расходами велено было не останавливаться, ибо Головин обещал их возместить. Канцлер соблазнял посла возможностью получить за труды изрядное вознаграждение: «А от него (А. Д. Меншикова. – Н.П.) тебе заплата будет добрая, что и сам возможешь разсудить. И другим бы было во угождение».[55]55
  РГАДА, ф. Письма разных лиц на русском языке. 1702 г., д. 1, л. 7.


[Закрыть] Под «другими», видимо, подразумевался царь.

Титул графа Меншиков все же получил, ибо в обращениях к нему в 1705 году он использовался, хотя далеко не всеми. Ф. А. Головин писал: «Государь мой, Александр Данилович», Б. П. Шереметев традиционно: «Государь мой и брат Александр Данилович», генерал Рене: «Господин губернатор и кавалер». А вот Петр Павлович Шафиров, вице-адмирал Корнелий Крюйс величали Меншикова «высокаграфским превосходительством».[56]56
  Архив ФИРИ, ф. 83, картон 4, д. 47, л. 1; д. 61, л. 1; д. 87, л. 1; д. 189а, л. 1.


[Закрыть]

Не успела весть о новом титуле Меншикова разнестись по стране и внедриться в сознание современников, как в 1706 году австрийский император наградил царского фаворита дипломом князя Священной Римской империи. Бывший пирожник стал светлейшим князем.

КАЛИШСКАЯ ПОБЕДА

Год 1705-й оставил четыре зарубки в памяти современников: Мур-Мыза, Бауск, Митава и Астрахань. Три из них произошли на театре военных действий. Операции русских войск, сосредоточившихся в Литве, протекали с переменным успехом. 15 июля 1705 года войска, находившиеся под командованием Бориса Петровича Шереметева, неудачно атаковали шведский корпус Левенгаупта под Гемауертгофом (по русским источникам – под Мур-Мызой). Царь указывал на две причины поражения. Одна из них была в плохо организованной разведке, так что Шереметев имел смутное представление о численности неприятельских войск и об их артиллерии. Другая, еще более важная причина поражения – в слабой уставной дисциплине только что созданных драгунских полков. Добившись значительного успеха на первом этапе сражения, вместо того чтобы преследовать неприятеля, драгуны принялись грабить его обоз.

Шведы воспользовались передышкой, перестроили свои боевые порядки, напали на русскую пехоту, и та, оказавшись без прикрытия драгун, отступила, оставив неприятелю 13 орудий, 8 знамен и 1 штандарт.

Поражение это хотя и не оказало сколь-либо существенного влияния на ход войны и имело частное значение, тем не менее так расстроило Бориса Петровича, что царь должен был его утешать: «Не извольте о бывшем нещастии печальны быть (понеже всегдашняя удача много людей ввела в пагубу), но забывать, а паче людей ободривать».[57]57
  ПиБ. СПб., 1893. Т. 3. С. 391.


[Закрыть]

Неудачу под Мур-Мызой восполнили победы – под Митавой (Елгавой. – Н.П.) и Бауском. Русские войска под командованием самого царя осадили Митаву. Гарнизон крепости оборонялся четыре дня, но изнурительная для неприятеля бомбардировка продолжалась десять часов и принудила коменданта 4 сентября капитулировать. Десять дней спустя сдался и Бауск. Победителям достались огромные трофеи, в десятки раз превосходящие потери при Мур-Мызе – 290 пушек, 23 мортиры и 35 гаубиц в Митаве и 46 пушек, 2 мортиры и 8 гаубиц в Бауске.

30 июня в Астрахани вспыхнуло восстание. Влияние Астраханского восстания на ход войны сказалось в том, что царю пришлось срочно отправить на его подавление единственного русского фельдмаршала Б. П. Шереметева, а также снять с театра военных действий часть войск, правда незначительную. Это назначение позволило царю выйти из затруднения и решить, не ущемляя самолюбия Бориса Петровича, вопрос о главнокомандующем русской армии. Раз Шереметев отправлялся в Астрахань, то, естественно, командование передавалось Огильви.

В преддверии зимы царь был озабочен размещением русской армии на зимние квартиры. Впрочем, одну вылазку против неприятеля он все же наметил, – вручив командование русско-саксонской конницей Меншикову. Петр направляет его в рейд на Варшаву, с тем чтобы разорить ее окрестности и лишить шведов возможности пополнить запасы продовольствия. Инструкция Меншикову повелевала «чинить поиск, з помощию Божиею, сколько возможно». Зная азартный характер Меншикова, Петр внес в инструкцию существенное дополнение: «Аднако надлежит во всех походех зело осторожно поступать, чтобы неприятель каким предлогом не обманул».[58]58
  Там же. С. 452–453.


[Закрыть]

Успех похода к Варшаве обеспечило сражение у моста через Вислу; оно хотя и имело локальное значение, но нанесло чувствительный урон противнику – свыше 1000 человек убитыми и 357 – пленными.

В конце ноября Александру Даниловичу был пожалован первый в России чин генерала от кавалерии, дававший ему право командовать всеми драгунскими полками.

Формально Меншиков находился в подчинении Огильви. Фактически светлейший, опираясь на устные инструкции царя, либо игнорировал распоряжения Огильви, либо действовал вопреки им. Между наемным фельдмаршалом и фаворитом царя установились неприязненные и даже враждебные отношения.

Началось с выбора места для расквартировки русских войск на зиму.

Меншиков не видел лучше места, чем Гродно. В донесении царю от 1 сентября он восторженно отзывался о неприступности «натуральной крепости», то есть об удобном для обороны рельефе местности, «понеже зело сия натуральная фартефикация крепка и безопасна». «В здешней замок, – продолжал Меншиков убеждать царя, – хотя 300 человек посадить, то неприятелю ни по которому образу невозможно оного взять, кроме что прямою атакою атаковать».[59]59
  Там же. С. 938–941.


[Закрыть]

Осмотрел Гродно и Огильви, но ничего привлекательного для обороны в нем не обнаружил: «во оном никакого иного прибытку не обрел», кроме обрывистых берегов, «но тамо, – охаивал выбор Меншикова Огильви, – ради пещаной земли на несколько миль позади невозможно конских кормов получить». Огильви приглянулась Мереча – «которое место я, – доносил он царю, – положением прибыточнее всех со всех сторон ко установлению ваших войск и к сохранению Литвы».[60]60
  Постепенное развитие. М., 1912. Вып. 1. Кн. 2. С. 178.


[Закрыть]

В конечном счете Меншиков взял верх, и местом зимнего расположения русских войск стал Гродно. Туда прибыли Петр и Август II. Вместе с бароном Огильви, князьями Меншиковым и Репниным они многократно совещались по поводу предстоявших военных действий на случай, если Карл XII вздумает вступить в Литву. 7 декабря Петр, вручив армию, находившуюся под командованием Огильви, Августу II, покинул Гродно и отправился в Москву, а через несколько дней после его отъезда в ставке пронесся слух, будто шведы готовятся к походу против русско-саксонско-польских войск.

Английский посол Витворт докладывал в это время из Гродно своему правительству: «Дня три тому назад здесь поднялась сильная тревога вследствие слуха, что шведы намерены переправиться через Вислу в трех пунктах и атаковать москвитян…» И хотя войска союзников приведены в боевую готовность, «большинство генералов держится мнения, что такое наступление шведов вряд ли возможно при недостатке фуража и настоящих морозах».[61]61
  Сб. РИО. СПб., 1884. Т. 39. С. 203, 204.


[Закрыть]

Меншиков, без сомнения, принадлежал к этому большинству генералов, считавших невозможным наступление неприятеля в зимнюю стужу. Все же князь решил проверить готовность своих драгун, как они выполняют сторожевые обязанности. Впечатлениями он поделился с царем.

Заметим, что Меншиков из-под Гродно регулярно отправлял донесения Петру и в каждом из них настойчиво внушал ему мысль, что шведы не рискнут сняться с места, чтобы напасть на союзные войска.

14 декабря он писал царю: «О неприятеле, при Варшаве будучем, здесь подлинная ведомость есть, что оной, взяв там сей день (по их календарю) Рождества Христова, хочет кончая сюда итти». Здесь же сомнения в возможности выполнить намерение: «Но мы разсуждаем: естли сие время продолжится, то путь ему через Вислу займет (понеже со вчерашнего дня стал быть здесь при жестком морозе великой ветр, при котором довольно и снегу выпало)». Если даже неприятель и появится, то будет встречен достойным образом: «Однако ж мы во всякой готовности и чаем милости Божии, что неприятель незапно на нас не нападает».[62]62
  ПиБ. Т. 3. С. 1058–1059.


[Закрыть]

23 декабря: «Неприятель, как по здешним ведомостям слышно, в прежних местах обретается…»

28 декабря, за четыре дня перед отправлением письма, князь прибыл в Пултуск, где отметил Рождество Христово: «Зело повесилились при довольной стрельбе ис пушек без опасения, понеже хотя некоторые из Гродни чрез письма по польским непостоянным ведомостям (которым отнюдь верить не надлежит), нас и тревожили, однако ж мы, будучи в Пултовску (и в 4 милях от Варшавы), никакой противной ведомости не имели, и все здесь, слава Богу, смирно».[63]63
  ПиБ. СПб., 1900. Т. 4. Вып. 2. С. 528, 529.


[Закрыть]

3 января 1706 года: «Хотя неприятель поход свой и к Гродне разглашает, однако ж нам кажется, хощет нас обойти и в Вильне с Левенгоуптом случиться, х которому о походе и указ послан».[64]64
  ПиБ. Т. 3. С. 1059–1061.


[Закрыть]

9 января Меншиков, к тому времени осведомленный о движении неприятельских войск к Гродно, все же продолжал настаивать на том, что на марше находится не вся шведская армия, а ее часть, «понеже, – рассуждал князь, – невозможно мыслить, как мочно таким скорым времянем, хотя и не нынешним несвободным путем, так поспешно итти».[65]65
  ПиБ. Т. 4. Вып. 2. С. 543.


[Закрыть]

11 января: «Правда, что неприятель намерил либо нас отрезать, или на нас итти, только путь принимает на Минск, по чему мочно видеть, либо хощет прямо к Смоленску или к Полоцку итти».[66]66
  Там же. С. 538.


[Закрыть]

Как видим, Меншиков проявлял завидное постоянство в оценке сложившейся ситуации. Чем оно было вызвано – упрямством, нежеланием признать ошибочность первоначального прогноза, высказанного еще в середине декабря 1705 года, или из рук вон плохо поставленной разведкой – сказать трудно. Скорее всего, и тем, и другим.

Судите сами, в тот самый день, 28 декабря, когда светлейший в донесении сообщал царю о весело проведенных рождественских праздниках, язвил по поводу «польских непостоянных ведомостей» и уведомлял Петра, что «все здесь, слава Богу, смирно», Карл отдал приказ о марше своей армии из Варшавы. В Гродно об этом стало известно только неделю спустя – 3 января 1706 года.

Еще более прискорбно, что лишь к исходу первых десяти дней января гродненскому генералитету стало ясно, что Карл XII держит путь не куда-нибудь, а именно в Гродно, и Август II созвал 11 января военный совет, который должен был решить, как встречать армию шведского короля. Александр Данилович был озабочен не столько организацией отпора, сколько сохранением в глазах царя репутации человека, умеющего разгадывать хитроумные планы шведского полководца.

Военный совет дожен был ответить на три вопроса Августа II, связанные с приближением шведской армии в Гродно. Что надлежало в этом случае предпринять русско-польско-саксонской армии? Идти ли навстречу Карлу и атаковать его до того, как он соединится с войсками своего генерала Реншильда; или ожидать прихода Карла к Гродно и защищаться за «натуральными фортециями», или, наконец, предпринять отступление, но куда, в каком направлении?

Участники военного совета высказывали два противоположных суждения: Меншиков, Репнин, а также наемные генералы Галларт и Венецигер сочли целесообразным отступить к Полоцку; Огильви, напротив, полагал разумным остаться в Гродно и защищать его.

Август, верховный, так сказать, главнокомандующий союзными войсками, не придумал ничего более вразумительного, как отправить протокол военного совета царю – пусть примет решение, а он, Август, умывает руки.

Карл XII, однако, не предоставил времени на раздумья ни Августу, ни сидевшим в Гродно генералам, ни царю, выехавшему из Москвы 13 января. Именно в этот день, 13 января, шведов обнаружили у Гродно.

Как их бросок оказался незамеченным? Повинен в этом тоже князь Александр Данилович – это он велел конницу, располагавшуюся на пути от Варшавы к Гродно, сосредоточить в одном месте, чем открыл путь для беспрепятственного движения Карла XII к позициям союзной армии.

В ожидании обоза Карл разбил лагерь под открытым небом в трех верстах от Гродно. Король, подавая пример выносливости, провел студеную ночь в седле, разъезжая по полкам; иногда он приближался к городу, чтобы лично убедиться, не готовятся ли в гарнизоне к вылазке. Утром 15 января король еще раз тщательно осмотрел город, изыскивая в нем уязвимые места, и после этого отказался от его штурма. Карл решил отрезать пути отступления союзной армии на восток и по возможности блокировать город, чтобы лишить многочисленный гарнизон подвоза продовольствия и фуража и вынудить его к сдаче.

16 января шведы отошли от Гродно верст на пять. На следующий день еще дальше. Постепенно удаляясь на восток, они расположились в местечке Желудки, в семидесяти верстах от Гродно. Отход объяснялся просто – вблизи Гродно нечем было кормить войска. Здесь Карл XII стал терпеливо выжидать, когда русская армия, пытаясь выбраться из мышеловки, двинется к своим границам. Вокруг Гродно рыскали шведские разъезды, пресекая всякие связи осажденного гарнизона с внешним миром.

Чем были в эти дни озабочены лица, на долю которых выпала ответственность за судьбу союзной армии в Гродно?

Август II бежал, как только к тому представилась возможность. Темной ночью 17 января в сопровождении шестисот драбантов и четырех полков русских драгун он выехал из Гродно якобы затем, чтобы привести на помощь осажденным саксонские войска.

Еще до похода войск Карла XII Гродно оставил и светлейший. Его отъезд тоже выглядел бегством. Именно так расценили поступок князя его недоброжелатели. Витворт записал рассказ одного из них: «Царский любимец при первых же выстрелах бежал за пятьдесят английских миль, не выпуская поводьев из рук». Огильви писал царю 6 февраля: «Хотя не ведаю, как те пред вашим царским величеством и пред чесном миром оправдатись могут, которые меня здесь при разорванном и разоренном войске без денег, без магазейну, без артиллерии и полковых лошадей покинули, все войска в замешании приведши: как неприятель пришел, без моего известия, не сказав мне ни слова, от войска и чину своего убежали и тем уходом людем неохотия прибавили, прочим же, которые еще в Гродню притти имели, случай дан для убежания».[67]67
  Постепенное развитие. Вып. 1. Кн. 2. С. 202.


[Закрыть]

В этих пышущих злобой к Меншикову словах масса передержек. Неверно, что войска находились без продовольствия и фуража, что они оказались «разорванными и разоренными». Наветом является и обвинение князя в трусости.

Светлейшему было присуще множество слабостей. С ними мы отчасти уже познакомились и еще будем иметь возможность познакомиться. Но среди них напрочь отсутствовала та, которую пытался приписать Александру Даниловичу Огильви, – в трусости Меншикова никто никогда не подозревал. Скорее всего, его можно упрекнуть в противоположном – в безрассудной отваге, азартном риске и утрате в пылу сражения чувства осторожности.

Меншиков оставил Гродно по повелению Петра. Царь писал ему: «По получении сего моего письма изволь немедленно ко мне на встречу наскоро ехать, чтоб я мог безопаснее с вами в Гродно путь иметь».[68]68
  ПиБ. Т. 4. СПб., 1900. Вып. 1. С. 13.


[Закрыть]

Царь выехал из Москвы, как упоминалось выше, 13 января. Недомогание, которым он страдал еще до отъезда, обострилось в дороге настолько, что Петр вынужден был вернуться в столицу и возобновить путь после того, как почувствовал облегчение.

В итоге расстояние до Смоленска Петр преодолевал десять дней и прибыл туда 23 января. Через пять дней он продолжил путь в Гродно, но в девяноста верстах от Смоленска встретил Меншикова с тревожной вестью: пути к Гродно перерезаны неприятелем, и русской армии, сосредоточенной в городе, грозили тяжелые испытания.

Царь был в смятении. В Гродно находилась самая боеспособная часть русской армии, в том числе два гвардейских полка – Преображенский и Семеновский. Утрата этой армии могла привести к окончанию войны на крайне невыгодных для России условиях. Удручала и весьма ограниченная возможность связаться с осажденными. Кроме того, в Гродно неведомо как был утрачен шифр, и воспользоваться даже запоздалыми рекомендациями царя стало затруднительно. Но особенно обескураживало царя намерение Огильви отсидеться в Гродно.

23 января 1706 года Петр отправил в Гродно письмо Репнину. Заметим, что оно было адресовано не Огильви, под началом которого находилась русская армия, а русскому генералу Никите Ивановичу Репнину. В этом поступке просматривалось явное недоверие царя к Огильви. «Зело удивляемся, – писал царь Репнину 28 января, – что по ся поры от вас жадной ведомости нет, что нам зело печально; тако ж объявляем, ежели всеконечно надееться мочно и совершенную подлинную ведомость о приближении саксонских войск имеете, к тому же правиант месеца на три имеете и конской корм (хотя с небольшою и нуждою), то бутте у Гродни: буде же о приближении саксонских войск вернаго известия нет, а обнадеживают польскою правдою, то, хотя и Рейншильда не чаять и довольство в правиантах и кормех конских есть, отступить к русской границе всеконечно, не изпуская времени, куды удобнее и безопасне… ибо неприятель уже почитай что отрезал войско наше от границ».[69]69
  Там же. С. 38.


[Закрыть]

Итак, при решении вопроса, оставаться армии в Гродно или уходить из него, Петр руководствовался не столько запасами продовольствия и фуража, сколько приходом на помощь саксонских войск. Впрочем, сам царь относился к изложенному здесь плану не как к указу, подлежавшему безоговорочному исполнению, а как к совету. «Аднако же, – резюмировал Петр, – все сие покладаю на ваше тамошнее разсуждение, ибо нам, так далеко будучим, невозможно указ давать, понеже, пока спишемся, уже время у вас пройдет». Что касается тяжелой артиллерии, то если она будет задерживать движение войск, то пушки, «разорвав, в Немон бросить».

Репнин показал царское послание Огильви, и тот писал Петру: «Войска вывести не могу потому, что реки еще не замерзли; неприятель одолеет меня конницею; при том же, за недостатком лошадей, придется покинуть знатную часть артиллерии, также предать в жертву неприятелю саксонские войска, которые уже на походе… Посему я решился остаться здесь до лета и ожидать или вящшаго отдаления неприятельского или совокупления с саксонским войском».

Итак, царь требует от Огильви вывода армии из Гродно, а Огильви, не сознавая меры опасности, нависшей над ней, намеревается пробыть в Гродно до лета. Не случайно у Петра вырвались полные горечи слова, что он находится вдали от армии и бессилен ей помочь. «О, зело нам печально, что мы не могли к вам доехать и в какой мысли ныне мы, то Богу одному известно».[70]70
  ПиБ. Т. 4. С. 53.


[Закрыть]

Так писал царь Репнину 6 февраля. В этом же письме Петр вновь и вновь повторял, что если не будут получены достоверные сведения о марше саксонцев к Гродно, то армии, «не мешкая», следует идти «к рубежам». Но, как это часто бывало в те времена, когда несовершенные средства связи доставляли крайне важную информацию с большим запозданием, страсти продолжали бушевать по поводу факта, который давно перестал существовать. Именно так случилось и на этот раз – царь в письме от 6 февраля уповал на саксонский «сикурс», а уже 2 февраля саксонцы были наголову разгромлены под Фрауштадтом.

Катастрофа при Фрауштадте была полной неожиданностью для всех – для Августа II, для генералитета, сидевшего в Гродно, для Петра, метавшегося между Оршей и Минском.

Неожиданной она была прежде всего потому, что саксонцы располагали трехкратным преимуществом в живой силе, тридцатью двумя пушками, в то время как у противника не было ни единой. У Августа II и его генералов существовало даже опасение, что Реншильд, командовавший шведским корпусом, будет всячески уклоняться от сражения и тем самым лишит саксонцев лавров победителей. Самодовольный тон приказа Августа II своему генералу Шуленбургу говорит о том, что саксонский курфюрст нисколько не сомневался в успехе: «Не теряя ни минуты, вступить с армиею из Саксонии в Польшу и сокрушить Реншильда, у которого не более 8000 человек».[71]71
  Устрялов Н.Г. История царствования Петра Великого. СПб., 1863. Т. 4. Вып. 1. С. 465.


[Закрыть]

Но генерал Реншильд хотя и знал, что саксонцев было не менее двадцати тысяч, но не помышлял о капитуляции. Он воспользовался старой, как мир, хитростью, на которую с необычайным легкомыслием поймался саксонский генерал – шведы притворно отступали, делая вид, что боятся навязываемого сражения, а Шуленбург азартно преследовал их и, вероятно, уже в уме подсчитывал трофеи. Игра продолжалась до 2 февраля, когда в 11 часов саксонцы напоролись на хорошо изготовившихся к бою шведов.

Сражение скорее напоминало побоище, ибо на поле при Фрауштадте полегло свыше семи тысяч человек. Погибла и большая часть русских драгун, тех четырех полков, взятых Августом II для охраны собственной персоны, когда он 17 января пробирался из Гродно в Варшаву; шведы их избивали с особым ожесточением потому, что те проявили себя наиболее стойкими бойцами и оказали им упорное сопротивление.

Петр узнал о случившемся только 26 февраля. Извещая об этом руководителя дипломатической службы России Федора Алексеевича Головина, царь иронизировал: «Все саксонское войско от Реншильда разорено и артиллерию всю потеряли. Ныне уже явна измена и робость саксонская (ибо 30 000 человек побеждены от 8000), так что конница, ни единого залпа не дав, побежала; пехоты более половины, киня ружье, отдались, и только наших одних оставили (которых не чаю половины в живых)». «Саксонцы явились яко бездельники, – писал царь вице-адмиралу Крюйсу, – наших оставили однех, которые так пред светом славу заслужили, что против 12 000 6000 вяще 4 часоф по убегании саксонцоф стояли».[72]72
  ПиБ. Т. 4. Вып. 1. С. 109, 110, 129.


[Закрыть]

Фрауштадтская катастрофа рассеяла у царя все сомнения о судьбе армии, находившейся в Гродно. 27 февраля Петр отправляет Огильви и Репнину тщательно разработанный план выхода армии из мышеловки. «По несчастливой баталии саксонской в Гродне делать уже нечего; немедленно выходить по которой дороге способнее и где ближе леса». С собою надлежало прихватить только полковую артиллерию, «сколько возможно», а тяжелые пушки утопить в Немане.

Выйдя из Гродно, двигаться несколькими удаленными друг от друга колоннами, «для избежания неприятельского нападения всею силою».

Главное условие выхода – соблюдение глубочайшей тайны. Надобно было «поставить караул такой крепкий, чтоб из жителей никто не мог не только вытти, даже выползть». Сколь глубоко царь вникал в суть дела, свидетельствует еще одна его рекомендация: выступать он велел с вечера, «чтобы ночью осталось больше времени для перехода».

Все внимание Петра в эти дни было нацелено на Гродно, его голову непрестанно сверлила мысль, как вывести войска без потерь, как избежать генерального сражения, которого так жаждал Карл XII. Прошло всего лишь два дня после отправки послания к Огильви и Репнину, как Петр сочиняет дополнение к нему. Если в первом царь был озабочен выходом войск из Гродно, то теперь речь шла о маршруте движения. «На Вильно идти невозможно, – размышлял царь, – там добрая часть шведов и едва не все поляки. Также и в Ковно не без опасения». Безопаснее всего, полагал Петр, двигаться на Слуцк – «там есть изрядная фортеция с доброю артиллериею и амунициею». Заслуживает внимания еще один совет царя: переход через Неман надо совершать тотчас («не мешкая») по вскрытии реки по заранее сооруженному мосту. Здесь Петр брал себе в союзники ледоход, который, как рассчитывал царь, помешает шведам быстро построить мост, что позволит русской армии оторваться от шведов, если те организуют преследование.

А каково отношению к этому плану Огильви? Саксонской армии не существовало, но он продолжал упорствовать и настаивать на своем плане. «Я читал ваше письмо от 2 марта, – доносил он царю. – Лучше бы простоять здесь целое лето. Впрочем, исполню вашу волю и отступлю к Бресту». Царь решительно настаивал на своем: «И не думайте оставаться в Гродно до лета». К тому времени шведы станут не слабее, а сильнее: они отдохнут, получат «под ноги корм» кавалерии, к армии Карла XII подойдут войска Реншильда и Левенгаупта.

Какова же роль Меншикова в этих событиях? 13 марта Петр покидает Минск, отправляется в Петербург и передает командование войсками, находившимися за пределами Гродно, Меншикову. С этого дня светлейший становится важнейшей фигурой в реализации гродненского маневра царя. Выход из Гродно был совершен без его участия – полки начали переправляться через Неман 23 марта, на следующий день они ночевали на противоположном берегу. Через два перехода, 27 марта, отступавшую армию настиг Меншиков. Теперь он стал полновластным хозяином положения. 28 марта Меншиков устроил смотр войскам.

Натянутые отношения между князем и Огильви перешли в открыто враждебные. Александр Данилович вел себя так, словно Огильви не был главнокомандующим. Князь рискнул даже задержать у себя донесения Огильви царю. К письму, отправленному из Бреста, Меншиков приложил цидулку: «При заключении сего письма я разсудил фельдмаршаловых писем до вашей милости не посылать – в них нужды никакой нет: писано плодисто об одном выходе из Гродно. Когда увижусь с вашею милостью, сам их вручу».[73]73
  Устрялов Н.Г. Указ. соч. С. 475.


[Закрыть] Такое своевольство мог себе позволить только царский фаворит, и то во времена, когда его фавор находился в зените.

Разработанный Петром план вывода войск из Гродно удался лучшим образом. Войска двинулись не к своим границам, не на восток, где их сторожил Карл XII, а на юго-запад, где шведы их не ждали. Достигнув Тикоцына, русская армия круто повернула на юг, к Брест-Литовскому. В него войска вступили через двенадцать дней пути. Только здесь находящимся практически в безопасности, изнуренным войскам был предоставлен первый дневной отдых. До этого они отдыхали лишь в ночные часы.

Что касается Карла XII, то он оказался в положении, предугаданном Петром. При сильном ледоходе шведский король убил ровно неделю на восстановление разрушенного льдом моста и, переправившись через него, начал погоню за отступавшей армией. Он тоже двинулся на юг, чтобы перерезать путь отступления, но, совершив лишь один дневной переход по пинским болотам, так утомил войска, что должен был отказаться от преследования.