Текст книги "Государевы служилые люди. Происхождение русского дворянства"

Несмотря на ясно сознаваемый вред местничества, московское правительство до царствования Феодора Александровича постоянно считалось с боярскими родословными притязаниями, как с неизбежным злом. Даже Иоанн Грозный, столь самовластный и жестокий в отношении к боярам и княжатам, заподозренным в измене, терпеливо сносил явное неповиновение своих слуг, когда оно основывалось на местнических счетах.

В первые годы самостоятельного правления Иоанна, ознаменовавшиеся вслед за изданием Судебника 1551 года напряженной законодательной деятельностью, издано было несколько важных указов, касавшихся местничества. Эти указы не столько, однако, ограничивали местничество, сколько упорядочивали его.

Указом, или Уложением, 1550 года служащим в полках княжатам, дворянам и детям боярским запрещено было местничаться с воеводами, начальниками полков. Служба «больших дворян» под начальством меньших по отечеству воевод не должна была приниматься в расчет в случае занятия ими должности воеводы: «а впредь случится кому из тех дворян больших самим быть в воеводах, тогда счет дать и быть им в воеводах, по своему отечеству; а наперед того, хотя и бывали с которыми воеводами с меньшими на службе, и тем дворянам с теми воеводами в счете в своем отечестве порухи нет».

Вместе с тем установлены были правила для местничества полковых воевод между собой. Споры о местах крайне затрудняли выбор лиц на должности воевод; первые воеводы считались местами не только с первыми же, или большими воеводами других полков, но и со вторыми воеводами высших полков; вторые воеводы всех пяти полков местничались как со своими прямыми начальниками, так и с воеводами, первыми и вторыми, других полков. Указом 1550 года первый воевода большого полка был объявлен стоящим выше всех других воевод. Первые воеводы трех следующих по значению полков: правой руки, передового и сторожевого – признаны были равными между собой, воевода полка левой руки – меньше воеводы правой руки, но он не меньше воевод передового и сторожевого полков. Не считая местничества всех воевод с первым воеводой большого полка, одному только воеводе левой руки предоставлено было считаться местом с воеводой полка правой руки. Затем всем вторым воеводам запрещено было считаться с первыми воеводами других полков: «кто с кем в одном полку послан, тот того и меньше, а с другими (первыми воеводами) без мест». Соответственно вышеуказанному счету первых воевод вторые воеводы полков правой руки и других признавались меньше второго воеводы большого полка, но не могли местничаться между собою; а второй воевода левой руки был, кроме того, меньше одного лишь второго воеводы правой руки.

Этот указ не нарушал существенных оснований местничества. В одной из дошедших до нас редакций этого указа прямо было подтверждено, что государь «прибирает воевод, рассуждая их отечество» и сообразуясь с тем, кто может «ратный обычай содержати». Этим указом только ограничивалось поле возникновения местнических столкновений, посредством сужения понятия совместной службы, лежавшего в основе местничества.

Несмотря на это, указ 1550 года при последующих местничествах часто не соблюдался. Обычный счет всех пяти полков в последовательном порядке старшинства (большой, правая рука, передовой, сторожевой, левая рука) брал верх над законом, и само правительство иногда держалось этого счета при решении местнических споров[66]66
  Сергеевич В. И. Русские… Т. I. С. 426 и 425. Карамзин (История государства Российского. Т. 6, прим. 201) приводит 46 фамилий боярских послужильцев из разрядной книги Бекетова. Из этих послужильцев Васюку Нефедьеву, человеку Василия Борисовича Тучковского, даны были 7 деревень великого князя в двух боярщинах Городенского погоста, принадлежавших ранее Василию Шапкину и Федору Оксентьеву Мустельскому. Волостка великого князя в Песоцком погосте, принадлежавшая ранее новгородцу Федору Победицкому, дана была в поместье Козлу Шадрину, человеку того же Василия Тучковского: в этой боярщине было 11 деревень с 12 дворами и 18 чел. крестьян. Сеньке Печенегову, человеку того же Тучковского, дано было 6 новгородских боярщинок – 13 деревень с населением в 33 чел. крестьян (21 двор) (Переписная окладная книга Водской пятины 1500 г. С. 22–24, 49–51, 134–135. – ВМОИДР. Т. ХI. См. там же описание земель, данных другим послужильцам, из фамилий, поименованных в разрядной книге Бекетова: Юшке Печенегову, Ондрейке Постельникову и другим. С. 25, 47 и 134, и др.). Более полный список имен новгородских холопов-помещиков (более 80) см.: Прозоровский. Опись рукописей Археологического общества. Многие из них носили дворянские фамилии Бестужевых, Нелединских, Назимовых, Муравьевых, Чепчуговых и др. Некоторые сведения о них см.: Маркевич А. И. История местничества в Московском государстве. С. 168–169.


[Закрыть].

Другой указ, касавшийся местничества и изданный в первой половине царствования Иоанна Грозного, установил правила для определения старшинства родственников в роду, для так называемого счета родословной лествицей. Как указано выше, для определения взаимоотношений двух лиц из приблизительно равных по значению фамилий недостаточно было выяснить взаимоотношение каких-либо их родственников по разрядной службе, но необходимо было также установить отношение тяжущихся лиц к этим родственникам по родословцу. При этом, по обычному счету родословной лествицей, принимались во внимание не только семьи, отец с сыновьями и внуками, но и весь род, дяди и племянники. В основе лежал счет по старшинству поколений. Все дяди были старше племянников, племянники – внуков и так далее. Место лица среди родственников одного поколения определялось как старшинством рождения, так и происхождением от старшего родственника. Сыновья известного лица стояли ниже его братьев, сыновья второго брата были меньше сыновей старшего брата. Так как все дяди были выше своих племянников, то старший сын первого брата оказывался ниже (меньше) своего отца не на одно место, а на столько мест, сколько у него было дядей; если их было семь, то он занимал от отца восьмое место.

Большие семьи, вследствие этого, должны были терять в местнических счетах перед малыми. Равенство сыновей двух лиц, равных между собой, находилось в зависимости от того, были ли у их отцов братья или нет. Сын лица, имевшего пять или шесть братьев, оказывался стоящим ниже сына лица, имевшего одного брата; он был ниже отца на шесть или семь мест, а его соперник – на два места.

Рассматриваемый указ имел целью предупредить до некоторой степени такое неравенство, возникшее из большего размножения одного рода сравнительно с другим. Старший сын первого брата был объявлен равным четвертому своему дяде; он занимает определенное четвертое место от своего отца, даже если имеет четверо или более дядей. «По нашему уложению, – говорит Иоанн в одной из грамот, разрешавшей местнический спор, – первого брата сын четвертому дяде в версту»[67]67
  ДАИ. Т. 1, № 65 (1555); АИ. Т. I, № 140 (1539). «Рыбные ловли за детьми боярскими и за земцы и за их крестьяны» (1568) (Чечулин Н. Д. Города Московского государства в XVI в. С. 43; описание своеземцевых земель (жеребьев) – переписная книга Водской пятины; новгородские писцовые книги). Некоторые земцы, владея землями в уезде, жили в городах и занимались торговлей и промыслами; такие земцы были обложены тяглом и вошли в состав посадского тяглого класса (Чечулин Н. Д. Города Московского государства. С. 42). Среди земцев или своеземцев-вотчинников надо отличать: 1) мелких землевладельцев-землепашцев, слившихся с крестьянами; 2) земцев тяглых – посадских людей; 3) земцев, записанных в службу, вошедших в состав класса детей боярских. Эти последние, в отличие от посадских людей-вотчинников, владели в городах нетяглыми дворами (Ключевский В. О. Отчет о XXXIII присужд. наград гр. Уварова. 1892. С. 310 и др.). Приводимый Н. Д. Чечулиным (Города Московского государства. С. 43, 44) перечень мнений о земцах (Соловьева, Владимирского-Буданова, Блюменфельда) следует дополнить указанием на замечания Беляева И. (О поземельном владении. – ВМОИДР. Т. XI. С. 78, 80) и Никитского А. (Очерки внутренней истории города Пскова. С. 279; История экономического быта Великого Новгорода. С. 40–41).


[Закрыть].

Иоанн Грозный ограничился этими указаниями, которые должны были, не нарушая главных оснований местничества, заключить его в более тесные пределы. Но он ясно сознавал вред местничества, как видно из следующих слов царя на Стоглавом соборе 1551 года: «Как приехали к Казани, – говорил государь, указывая на Казанский поход предшествовавшего года, – и с кем кого не пошлют на которое дело, ино всякий разместничается на всякой посылке и на всяком деле, и в том у нас везде бывает дело некрепко; и отселе куды кого с кем посылаю без мест по прежнему приговору, без кручины и без вражды промеж себя никоторое дело не минет, и в тех местах (местничестве) всякому делу помешка бывает».

Тем не менее, видя, что местничество причиняет всякому делу помешку, Иоанн IV не решался на его отмену ни в годы, ближайшие к Стоглавому собору, ни в позднейшее время опричнины и гонения княжат. Напротив, Иоанн постоянно признавал местнические притязания бояр, не обнаруживая принципиального противодействия им. По не вполне достоверному рассказу историка прошлого века князя Щербатова, Хабаров-Симский поплатился жизнью за нежелание уступить место известному опричнику Малюте Скуратову. Из других достоверных местнических дел времени опричнины видно, напротив, что Иоанн никогда не карал бояр и князей за местническое ослушание так, как он карал их за действительную или мнимую измену.

Грозный царь нередко сам входил в расследование местнических споров и решал их, к удивлению историков, скоро, благоразумно и милостиво. Судебные разбирательства «стычек» оканчивались обыкновенно тем, что челобитчика ставили ниже того, на кого он жаловался, часто же прекращались тем, что местникам не давали между собою счета; иногда, для избежания споров, воевод перемещали с одной пограничной стражи на другую – по тогдашнему выражению – разводили. Всего же чаще давали такое решение: «служить без мест, а как служба минет, тогда и счет будет дан».

Для ослабления вредного влияния местничества Иоанн довольствовался тем, что чаще других государей прибегал к решительному средству: объявлению службы невместною на тот или иной поход. Когда государь объявлял «быть без мест», то это значило, что то или иное взаимоотношение воевод не будет служить примером для последующих их совместных служб, так что они могли не кручинясь принять невместное для себя назначение.

Местничества возникали даже в самое жестокое время правления Иоанна и оканчивались благополучно для спорящих лиц. Известный поход царя в Новгород, окончившийся разгромом этого города, все время сопровождался местническими челобитьями, по которым давались обычные решения. Особенно много местнических дел было в первые годы самостоятельного правления Иоанна, во время Казанского похода, и затем, в ближайшие годы, за учреждением опричнины; с 1575 года число их удваивается и возрастает с каждым годом: это объясняют тем, что опричнина должна была спутать отношения бояр[68]68
  Узаконения о мене и сдаче поместий изложены подробно К. Неволиным (История российского гражданского законодательства. Кн. II, § 298, п. 1, 2, 3, § 293); Градовский А. Д. История местного управления. С. 73, 74; закон 1620 года: Строжев В. Указная книга Поместного приказа. С. 47, 48; замечания В. Сторожева об этом предмете (там же. С. 206, 207. – Историко-юридические материалы, изд. Московским архивом Министерства юстиции. Вып. I, 1889). О перехожих четвертях см. заметку А. Кизеветтера: Юридический вестник. 1888 г. Т. XXVIII.


[Закрыть].

Зная о сильном развитии местничества при Иоанне Грозном, иностранцы Флетчер и Горсей полагали даже, что Иоанн прямо покровительствовал местничеству, что он иногда намеренно возвышал низших над высшими, с целью разъединить знатные роды, возбуждая среди них взаимное недоверие. Один из новейших историков, следуя мнению этих иностранцев, предполагает, что Грозный царь сознательно пользовался знаменитым политическим правилом маккиавелизма: «разъедини (разделяй) и властвуй». Иоанну Грозному, однако, не было надобности пользоваться местничеством как средством разъединения аристократии после того, как он воспользовался для ослабления ее другими, более действенными средствами – казнями и опричниной. Местничество было опасным обоюдоострым оружием: если оно, с одной стороны, могло разъединить и ослабить аристократию, то, с другой стороны, при сильном развитии оно еще более могло ослабить правительство, парализуя все его распоряжения, не только в мирное, но и в военное время, когда обстоятельства требовали безотлагательного их исполнения. Употребление этого опасного оружия по правилу «разъедини и властвуй» было сверх того и излишним после неуклонного применения царем другого правила: «устрани и властвуй». Местничество, как замечено выше, не столько разъединяло московскую аристократию, сколько охраняло занятые ею высшие места от вторжения неродословных людей. Очистив ряды высшей знати от опасных и не внушавших ему доверия лиц, Иоанн затем мог уже более терпимо относиться к местническим притязаниям знати, которые к тому же представляли собой непреодолимую для того времени силу.

Не отменяя местничества, царь имел возможность ослабить значение московского боярства еще и иным путем, помимо опал и казней. Следуя примеру своего деда и отца, он проводит на высшие места невысоких по отечеству или совсем неродословных (неродовитых) людей, вопреки притязаниям бояр. Мы видели уже, как Иоанн выдвигал вперед Годуновых. Установленные при Василии III чины думных дворян, а затем и думных дьяков, были наиболее действительным средством для возвышения угодных государю лиц невысокого происхождения.

При Иоанне Грозном возвышается ряд дельцов, дворян и дьяков, малородословных или совсем неродословных людей: Адашевы, Сукины, Черемисиновы, Щелкановы и другие. Князь Курбский упрекает Иоанна за то, что он верит «писарям, которых избирает не от шляхетства, а от поповичей и простого всенародства». Еще резче порицает новые порядки другой московский выходец в Литву, Тетерин. «Есть у великого князя, – писал он в Москву к Морозову, – новые верники, дьяки, половиною его кормят, а большую себе берут; их отцы вашим и в холопство не годились, а теперь не только землею, но и головами вашими торгуют». Если новые люди, опытные приказные деятели были дворянского происхождения, как Адашев или печатник Олферьев, их вводили в думу думными дворянами и за долгую, полезную службу возвышали в окольничие. Если это были дьяки, они вступали в думу думными дьяками и потом поднимались в думные дворяне и даже в окольничие, как было с известным дьяком Посольского приказа Василием Щелкаловым. «Рядом с аристократией породы, родословной книги, – говорит проф. Ключевский, – становится знать приказной службы и государевой милости». Проф. Сергеевич, со своей стороны, замечает по этому поводу, что со времени образования Московского государства с помощью бояр и вольных слуг, «московские государи начинают ломать те подмостки, при помощи которых произошло возвышение их собственной власти, и выдвигать на службу новому государству новых людей; в дьяках они создают противовес боярам». В этих новых людях московские государи находят весьма часто выдающихся по опытности и дарованиям и всегда более послушных исполнителей своей воли. Впоследствии царь Алексей Михайлович учредил особый приказ Тайных дел, для надзора за управлением и для исполнения «всяких царских и тайных дел»; этот приказ в составе одних лишь дьяков и подьячих был учрежден для того, чтобы «царская мысль и дела исполнялися все по его хотению, а бояре и думные люди о том ни о чем не ведали»[69]69
  Наказ 1621 г.: СГГД. Т. III, № 59; указ 1625 г.: АМГ. Т. I, № 185. наказ 1675 г.: ПСЗ. № 615; указы 12 июля 1665 г. и 15 февраля 1671 г.: ПСЗ. № 160 и 489; Неволин К. История российского гражданского законодательства. Т. II, § 288.


[Закрыть].

Глава IV
Дворяне и дети боярские

Сливаясь с боярами и детьми боярскими, служилые князья входят в состав нового класса служебных людей. Начало образования этого класса было положено Иоанном III; завершение его организации принадлежит царствованию Иоанна Грозного. Вольных бояр и слуг вотчинников сменяют невольные служилые люди, владеющие землей преимущественно на поместном праве.

Рядовая масса служилых людей образовалась, в основном, из потомков княжеских слуг удельного времени и из размножившихся и обедневших потомков старинных бояр. Многие упавшие боярские роды вошли еще в период уделов во второй разряд княжеских слуг. Вследствие господствовавшего в древней Руси обычая делить имения между всеми сыновьями-наследниками многие дети бояр не могли достигнуть того положения, какое имели их отцы. Обедневший сын боярина оставался на всю жизнь известен в качестве сына знатного отца, боярского сына. Наименования сын боярский, дети боярские присваивались всем членам упавших боярских родов; со времени Василия Темного эти названия получают широкое распространение; первоначально они присваивались по преимуществу потомкам бояр, затем распространились на всех слуг второго разряда. Удельное наименование слуги, с упадком удельного порядка, постепенно выходит из употребления. Василий III в 1509 году пишет указ не боярам и слугам, но «боярам и детям боярским и всем служилым людям».

Служилые люди, дети боярские отличались от удельных слуг не одним лишь наименованием. Они не имели права отъезда, несли обязательную службу, незнакомую прежним вольным слугам. В противоположность слугам, владевшим вотчинами, дети боярские по преимуществу были помещиками, владели землей, данной им в условное, поместное владение.

В древнейшее время поместьями, служними землями, владел лишь немногочисленный разряд дворных слуг, подчиненных дворецкому. Большая же часть слуг владели землей на полном праве собственности. Наделение служилых людей участками дворцовой земли в поместье принимает широкие размеры лишь при Иоанне III, когда, с присоединением большей части уделов и обширных владений Великого Новгорода, в руках московских государей сосредоточились большие пространства земли. В 1500 году великий князь Иоанн Васильевич, как говорит летопись, «по благословению Семена Митрополита, поймал за себя в Новгороде Великом церковные земли и владычни и монастырские и роздал детям боярским в поместье». Еще ранее государь потребовал от новгородцев отдачи части их земель в его полное распоряжение, объявив, что «нам, великим князьям, государство свое держати на своей отчине Великом Новгороде без того нельзя», и для укрепления своей власти над Новгородом, с одной стороны, «послал в Новгород на поместья многих своих детей боярских» (в 1482 г.), с другой стороны, многих новгородских бояр[70]70
  «Той же зимы, в 1484 г., поймал князь великий больших бояр новгородских и боярынь, а казны их и села все велел отписати на себя, а им подавал поместья на Москве под городом».


[Закрыть], лишив прежних владений, наделил поместьями под Москвой[71]71
  Уложение. Ст. 8, 18, 9. Гл. XII и ст. 47. Гл. XVI; СГГД. Т. III, 59; Уложение. Ст. 43, 49, 50. Гл. XVI. Подробности об указах, касающихся белозерских и украинских землевладельцев см.: Неволин К. История российского гражданского законодательства. Кн. II, § 268, п. 1, 2, 3. К числу белозерских помещиков принадлежали служилые люди Смоленска и других городов Смоленской области (Можайска, Вязьмы, Дорогобужа и др.), которые были поселены на Белоозере после разорения Смоленска поляками в Смуту.


[Закрыть].

В княжение Иоанна III входит в употребление и новый термин поместье: он встречается впервые в жалованной грамоте, написанной около 1470 года. В великокняжеском Судебнике 1497 года находим выражение: «поместник (помещик), за которым земля великого князя». Происхождение поместья как особой формы землевладения, обусловленного службой, теряется в древности удельных веков; первые опыты широкой раздачи поместий произведены были при Иоанне III. При Иоанне Грозном поместное содержание служилых людей развивается в определенную систему[72]72
  Уложение. Ст. 1–4. Гл. XVII; Лаппо-Данилевский А. С. Выслуженные вотчины в Московском государстве XVI–XVII вв. – Историческое обозрение. Т. III. С. 118, 119, 121; Сторожев В. Указная книга Поместного приказа. С. 182–183.


[Закрыть].

Не только для детей боярских, которые или совсем не имели наследственных владений, или владели измельчавшими вотчинами, но и для многих бояр и князей, которые некогда владели обширными землями на праве полной собственности, поместное землевладение получает преобладающее значение перед вотчинным. Княжеские вотчины также или измельчали, вследствие разделов между наследниками и экономического кризиса, или по распоряжению правительства были обменены на поместья. Поместное землевладение является, таким образом, характерной чертой положения нового служилого класса детей боярских, с вошедшими в их состав князьями.

В состав помещиков, детей боярских входят при Иоанне III дворные люди, или дворяне, составлявшие двор великого князя. Падение великокняжеских столов сопровождалось обыкновенно переходом всех придворных людей из уделов к Великому князю Московскому.

«В руках Иоанна Васильевича, – замечает проф. Сергеевич, – соединилось уже столько княжеских дворов и дворовых людей, что надо было подумать о новой организации придворных слуг. Он дает им поместья с обязательством нести военную службу и, таким образом, выводит их из тесной сферы дворового быта на более широкую арену поместной жизни и службы». Первоначально, однако, эти дворяне-помещики, вышедшие из среды несвободных и безземельных дворных людей, занимали низшее положение сравнительно с детьми боярскими, потомками свободных бояр и слуг, старинных землевладельцев. Впоследствии, при Иоанне Грозном, как будет указано ниже, роли дворян и детей боярских переменились.

Кроме дворян великокняжеских, в класс служилых людей вошли при Иоанне III и лица, принадлежавшие к дворам частных лиц, бояр и служебных князей – боярские дворные люди (дворяне), или послужильцы. С целью ослабления служебных князей и бояр Иоанн Васильевич брал людей из сильных княжеских и боярских дворов и, наделяя поместьями, вводил боярских послужильцев в состав государевых служилых людей. «Как Бог поручил великому князю Ивану Васильевичу, – говорит Разрядная книга, – под его державу Великий Новгород (1478), и по его государеву изволению распущены из княжеских дворов и из боярских служилые люди, и тут им имена, кто чей бывал, как их поместил государев писец, Дмитрий Китаев». Многие боярские послужильцы в 1483 году были наделены поместьями в Водской пятине, писцом Китаевым на землях, отобранных от новгородских бояр и других землевладельцев. Некоторые из их потомков заняли впоследствии видное положение среди дворянских родов[73]73
  В 1648 году новгородец Водской пятины С. Кошкарев бил челом царю Алексею Михайловичу на новгородца той же пятины Муравьева в том, что последний его обесчестил: назвал холопьим родом. Но справка в писцовой книге 1483 г. указала, что и Кошкарев, и Муравьев происходили от боярских послужильцев.


[Закрыть].

В класс государевых служилых людей зачислялись со времени Иоанна III не одни дворовые люди бояр и князей, но и те вотчинники и помещики, которые служили боярам и князьям, не принадлежа к их дворам. В пределах бывшего Тверского княжества до времен Иоанна Грозного сохранились, как указано было выше, в виде остатка отживавшей старины, такие дети боярские, которые не входили в состав государевых служилых людей, но служили князьям Микулинскому, Мстиславскому, Серебряному, Оболенскому, боярину Морозову и другим. Но большая часть таких детей боярских, с истреблением и ослаблением владетельных княжат, переводилась в разряд государевых служилых людей. Последние тверские слуги бояр и князей, не зависевшие непосредственно от государственной власти, ко времени царя Михаила Феодоровича утратили свое особое положение, слившись с царскими дворянами и детьми боярскими.

В Северо-Восточной Руси, раздробленной на уделы, все более значительные землевладельцы, имевшие холопов и крестьян, были с давнего времени связаны сетью служебных отношений; они служили великим или удельным князьям или боярам. В Новгородской и Псковской областях эти служебные связи не имели такого развития; там сохранялись мелкие вотчинники, – своеземцы, или земцы, никому не служившие и на время войны входившие в состав земского ополчения. После покорения Новгорода большая часть таких земцев, вотчинников, владевших крестьянами, была зачислена в разряд служилых людей. Мелкие своеземцы, владевшие одним-двумя дворами крестьян или сами обрабатывавшие землю своими руками, за неимением крестьян, естественно, не были взяты на службу и слились с классом тяглых людей, крестьян. Служилые земцы до второй половины XVI века сохраняли свое особое наименование земцев, но они отличались от других служилых людей только по роду землевладения; они владели наследственными землями, вотчинами, тогда как новгородские дети боярские были по преимуществу люди пришлые, наделенные здесь поместьями по приказанию государя. Государь, приказывая в 1555 году новгородским служилым людям снаряжаться в поход «с людьми, конями и доспехом», обращается «ко всем новгородским помещикам и земцам во все пятины». Новгородские земцы отличались от помещиков, в качестве местных вотчинников – своеземцев. Но в качестве служилых людей они сливаются с чином детей боярских; им рано присваивается и это наименование, «дети боярские»; уже в одном из актов 1539 года упоминаются «два сына боярские земцы»[74]74
  Неволин К. История российского гражданского законодательства. Т. III, § 418, п. 5, 419, п. 5, 420; Сторожев В. Указная книга Поместного приказа. С. 133, 164, 165. Уложение (ст. 27, гл. XVII), узаконяя выкуп вотчины по цене, обозначенной в купчей, только подтвердило закон, изданный несколько ранее, в 1646 году. Законодательство после Уложения см.: Неволин К. Т. III, §§ 421, 422, 423, 425.


[Закрыть].

В высший разряд московского дворянства вошло много родов иноземного происхождения. К князьям Рюриковичам: ярославским, ростовским, белозерским, суздальским, стародубским, смоленским, черниговским, присоединились литовские князья Гедиминовичи. Сыновья литовского князя Патрикея, сына Наримунда (внука Гедиминова), Юрий и Федор Патрикеевичи, вступили в службу к великому князю Василию Дмитриевичу и сделались родоначальниками князей Патрикеевых и отделившихся впоследствии от этого рода отраслей, князей Хованских, Булгаковых, Щенятевых, Голицыных, Куракиных. В княжение Иоанна III и отчасти Василия III перешли в подданство к московским государям другие князья рода Гедимина: Трубецкие, Бельские (1492), Мстиславские (1526) в одно приблизительно время с переходом в Москву из Литвы русских князей черниговской отрасли: Воротынских, Одоевских, Мосальских, Мезецких и литовского князя татарского происхождения Михаила Глинского (1508). От выходцев из Литвы и из Польши ведут происхождение также несколько русских дворянских родов.

Многие княжеские и дворянские роды происходят от татарских царевичей, князей и мурз, ордынских, крымских, нагайских, сибирских. Род князей Мещерских ведет свое начало от владевшего городом Мещерой выходца от орды Магомета, сына Гусейна, или Бахмета Усейнова. Родоначальником Годуновых, Сабуровых, Вельяминовых был мурза Чет, пришедший в Москву и крестившийся, по преданию, при Иоанне Калите; Старковы происходят от ордынского царевича Серкиза, Глебовы – от царевича Сенудюка (Сеюндюка). При Иоанне Грозном перешли в Москву из Большой Кабарды три брата, князья Черкасские, турецкого происхождения, сестра которых Мария Темрюковна была супругой Иоанна.

Кроме литовско-польского и восточного элементов, в состав древнего дворянского класса вошли также несколько западно-европейских выходцев. Родоначальниками дворянских фамилий сделались некоторые знатные греки и итальянцы, прибывшие вместе с царевной Софьей Палеолог или вслед за ней, – вызванные при Иоанне III, итальянские и немецкие мастера и художники, – взятые в плен при Иоанне IV ливонские рыцари. Так, например, род Кашкиных ведет начало от одного из «трех братьев, греческих дворян, прозванием Кашкиных, приехавших из Рима с царевной Софией, дочерью царя Фомы Морейского». Прибывший в Москву в 1496 г. грек Федор Ласкарис был родоначальником Ласкиревых. Фон-Визины происходят от взятого в плен в Ливонскую войну рыцаря ордена меченосцев фон-Визина.

По родословным росписям, составленным в позднейшее время, многие дворянские роды ведут свое происхождение от древних выходцев с запада, от «честных мужей, выезжих из прусс или из немцев». «Во дни благоверного великого князя Александра Ярославича Невского приеде из немец муж честен именем Ратша, а у Ратши сын Якун, а у Якуна сын Алекса и т. д.» Этот Ратша считается родоначальником 25 дворянских фамилий (Мусиных-Пушкиных, Бутурлиных, Хромых, Мятлевых и др.). В XVII веке все знатные фамилии вели свои родословные или от князей, или от знатных выходцев: Шимана Африкановича, приехавшего «из немец» к Ярославу I (Воронцовы, Аксаковы); «мужа честна Михайлы Прушанина», вступившего на службу к Александру Невскому (Морозовы, Салтыковы, Тучковы и др.); братьев Андрея Кобылы и Федора Шевляги (Кошкины, Кобылины, Шереметевы и др.); немчина Дола (Яхонтовы, Свечины и др.); шведского выходца Облагини; датского – Вирягая; прибывшего в XV веке англичанина Беста (Бестужевы-Рюмины) и других. Современные исследователи, допуская возможность появления на Руси (через Новгород) в удельное время выходцев из Германии, отрицают достоверность указанных родословных преданий[75]75
  Князь Долгоруков П. Российская родословная книга. Ч. I–IV. (1851–1852); Загоскин Н. П. Очерки организации и происхождения служилого сословия. Гл. IV; Петров П. Н. История родов русского дворянства. Т. 1 (1886); Руммель В. В. и Голубцов В. В. Родословный сборник дворянских фамилий. Т. I, II; Граф Бобринский А. Дворянские роды, внесенные в Общий Гербовник Всероссийской Империи (1890) и др. – П. Н. Петров предполагает, что в легендарных родоначальниках дворянских фамилий, «выезжих из прусс», следует видеть новгородцев, перешедших в древности на службу в Москву. Михайло Прушанин мог быть новгородцем из Прусского конца Новгорода (История родов русского дворянства. Т. I. С. 3). На новгородское происхождение «выходца из прусс» Андрея Ивановича Кобылы (Glandos Cambila) указывают большие земельные владения, принадлежавшие ему в Новгородской области и в Вологодском крае – исконной новгородской колонии (Кобылинские вотчины) (Д. К-ов. Рецензия на книги кн. Н. Н. Голицына и А. Барсукова. С. 190. – Исторический вестник. 1881, № 9). Миллер в прошлом веке заметил, что «никакое государство так не прославилось надежным родословием знатнейших своих фамилий, как Россия» (Известия о дворянстве российском. С. 297). «Надежность» родословных росписей защищает в последнее время А. Барсуков (Обзор источников и литературы русского родословия. – ЗИРАО. T. LIV). Он вполне доверяется тому «большому знанию дела, тщанию и осмотрительности, с какими производилось обновление и пополнение Родословной книги» при Феодоре Алексеевиче, забывая, что генеалоги того времени не имели достаточных знаний для удовлетворительной исторической критики. Если доверять вполне Бархатной книге, то оказывается, что «из дворянских фамилий, внесенных в нее, кроме фамилий, происшедших от Рюрика, нет ни одной не только коренной московской, но даже вообще и великорусской фамилии, так как родоначальники их были из кесагов (черкесов), литовцев, пруссов, волынян, галичан, германцев, татар, шведов и греков». Г. Карпович не сомневается «в достоверности такого факта» (Родовые прозвания и титулы в России и слияние иноземцев с русскими. С. 234). В достоверности его, однако, весьма естественно усомниться, между прочим, потому, что в XVII веке иноземное происхождение считалось необходимым признаком знатности рода. Даже «неродословные люди писались в росписях своих выезжими», хотя их иноземное происхождение казалось сомнительным даже для составителей родословной книги (см. указ 3 сентября 1686 г.). Проф. Маркевич и Корсаков признают легендарность большей части родословий от выезжих иноземцев древнейшего времени. Д. Ф. Кобеко удалось, путем кропотливого изучения источников, выяснить полную недостоверность одной из родословных легенд этого рода, а именно о происхождении рода Бестужевых-Рюминых от англичанина Гавриила Беста, будто бы приехавшего в Россию при Василии Дмитриевиче (О разработке генеалогических данных в смысле пособия для русской археологии. С. 271. – ЗИРАО. Т. II (1887); Дополнительные заметки. – ЗИРАО. Т. III. С. 194. Т. IV. С. 75). Н. П. Лихачев выяснил происхождение рода Адашевых от костромских вотчинников Одьговых (Русский биографический словарь. Т. I; Исторический вестник. 1890, № 5). Примеры фальсификации родословных росписей приведены в книге того же автора «Государев Родословец и род Адашевых» (с. 57 и след.). Некоторые дворянские фамилии родов, производящих себя от «выезжих» иноземцев (Бестужевы, Чепчуговы, Нелединские и др.), носили в конце XV века боярские послужильцы, поселенные в Водской пятине (см. выше, прим. 27).


[Закрыть].