Текст книги "История Мексиканской революции. Выбор пути. 1917–1928 гг. Том 2"

Еще сложнее определить политический характер движения генерала Мануэля Пелаеса, действовавшего в 1914–1920 годах в районе крупнейших нефтяных месторождений Тампико.[42]42
  Knight A. The Mexican Revolution. Volume 2: Counter-revolution and Reconstruction, London, Cambridge University Press, 1990. P. 386.


[Закрыть] Пелаес признавал лидерство Диаса и даже встречался с ним в 1918 году в своей штаб-квартире. Однако его движение было абсолютно другим и походило по внешним признакам скорее на Освободительную армию Юга Сапаты (как уже упоминалось, Сапата признавал Пелаеса, в отличие от Феликса Диаса, настоящим революционером).

Мануэль Пелаес

Пелаес родился в 1885 году в регионе Уастека, центром которого и был город Тампико. В 1901 году жизнь этого мексиканского захолустья на атлантическом побережье изменилась коренным образом – там обнаружили нефть. Семья Пелаеса установила довольно тесные связи с иностранными нефтяными компаниями, и Пелаес как местный авторитет иногда участвовал в разрешении споров между мексиканскими рабочими нефтепромыслов и их иностранными (английскими и американскими) хозяевами. В 1910 году Пелаес примкнул к движению против Порфирио Диаса и организовал на свои средства вооруженный отряд. После свержения диктатора Пелаеса как сторонника нового революционного президента Мадеро избрали мэром города Аламо. Однако, как и многие в стране, Пелаес быстро разочаровался в Мадеро, которого считал прекраснодушным мечтателем, неспособным к реальному управлению страной, и примкнул к мятежу Феликса Диаса в 1912 году. После поражения этого выступления в октябре того же 1912 года Пелаес бежал в США.

Приход к власти Диаса и Уэрты в феврале 1913 года побудил Пелаеса вернуться в страну спустя два месяца, в апреле. Летом Пелаес встретился в Мехико с Уэртой и получил от диктатора средства на организацию отряда в 500 человек для защиты нефтяного региона Тампико от конституционалистов. Свой отряд Пелаес назвал «отечественной гвардией». В этом названии, пожалуй, и заключался главный смысл движения Пелаеса – он защищал «свой» регион Тампико от любого вмешательства извне. Генерал никогда не претендовал на общенациональную роль, а в его отрядах, численность которых не превышала 6 тысяч человек, воевали только местные жители. Как и армия Сапаты, бойцы Пелаеса собирались вместе только для проведения боевых операций крупного масштаба. В остальное время они работали на своих фермах или на нефтяных месторождениях. Примерно половина армии Пелаеса представляла собой части постоянной боевой готовности. Остальные составляли резерв, привлекавшийся только в самом крайнем случае. В этом отношении тактика Пелаеса удивительно напоминала тактику сапатистов.

Правда, в отличие от Сапаты, у Пелаеса не было проблем с деньгами. Генерал взимал «налоги» с иностранных нефтяных компаний и в обмен оказывал им «покровительство». В спокойное время Пелаес собирал с каждой компании по 10 тысяч песо. Во время боевых действий – в три раза больше. На этом основании пропаганда Каррансы пыталась представить Пелаеса простой марионеткой иностранных империалистов. Но дело было гораздо сложнее – скорее, нефтяным компаниям приходилось платить Пелаесу, чтобы тот не мешал их бизнесу. Ведь выплачивали же американцы «налоги» Вилье. Их взимали и офицеры правительственных войск в регионе Тампико. Нефтяные компании платили тем, кто в данный конкретный момент главенствовал в регионе. В 1915-1920 годах – как правило, Пелаесу.

В апреле 1914 года американцы захватили Тампико, придравшись к инциденту со своими моряками.[43]43
  Подробнее об американской интервенции в Мексику в 1914-1916 годах см. Eisenhower J. Intervention!: The United States and the Mexican Revolution, 1913-1917. New York, 1993.


[Закрыть] В мае в город вошли части конституционалистов. Пелаесу снова пришлось бежать в США. Он вернулся уже в октябре, когда стал очевиден раскол между победившими Уэрту Вильей и Каррансой. Пелаес примкнул к Вилье, но после разгрома последнего Обрегоном в 1915 году оружия не сложил. С тех пор Пелаес действовал самостоятельно, отбив только в 1917–1918 годах пять крупных наступлений конституционалистов на регион Уастека. Конечно, правительственные силы контролировали порт Тампико, но все окрестности «монополизировали» гвардейцы Пелаеса.

В госдепартаменте США после принятия в январе 1917 года новой мексиканской Конституции одно время вынашивали план нового захвата Тампико с помощью частей Пелаеса, чтобы не дать Каррансе национализировать нефтяную промышленность. Нефтяным компаниям США в регионе даже разрешили снабжать Пелаеса не только деньгами, но и оружием. Однако американские бизнесмены были гораздо осторожнее политиков – они понимали, что в военном отношении партизанские отряды Пелаеса не представляют реальной конкуренции правительственной армии.

К 1918 году в районе Тампико установилось фактическое двоевластие. На тот момент правительственные войска в этом районе состояли уже не из революционеров, а из призывников, не желавших воевать в чужой для них местности. Солдат плохо кормили, у многих из них не было даже обуви, а офицеры продавали боеприпасы Пелаесу, для чего им приходилось время от времени организовывать стычки с его отрядами, чтобы оправдать расход боезапаса и просить Военное министерство о присылке новых партий оружия и боеприпасов. Но в целом гвардейцы Пелаеса и правительственные части старались друг другу не досаждать. Известен даже случай, когда солдаты прислали партизанам, находившимся в соседней деревне (на расстоянии примерно двух миль), в качестве подарка на праздник бойцового петуха и поставили на него 500 песо.

Формально, как упоминалось выше, Пелаес признавал главенство Феликса Диаса, но мы уже видели, что его политические пристрастия менялись самым неожиданным образом. Популярность Пелаеса в своем регионе базировалась всего-навсего на том, что он не пускал туда чужаков и платил своим солдатам хорошее жалованье из средств нефтяных компаний. Пелаес поддерживал контакты с Сапатой, но это сотрудничество основывалось только на общей ненависти к Каррансе.

В целом и Сапата, и Вилья, и Диас с Пелаесом никогда не угрожали самому существованию режима Каррансы. И дело здесь было не только в подавляющем огневом превосходстве правительственной армии над полупартизанскими оппозиционными отрядами. Большинство населения Мексики того периода все же считало центральную власть революционной и ожидало от нее реализации обещанных в Конституции 1917 года реформ, прежде всего аграрной. Недовольство практически полным отсутствием этих реформ было направлено не в сторону власти вообще, а в сторону лично Каррансы. К тому же радикально настроенные губернаторы многих штатов (а почти все губернаторы были в той или иной мере радикальнее президента, потому что не могли не реагировать на чаяния жителей своих территорий) реформы на местах проводили, и подчас весьма глубокие.

Считать самого Каррансу отъявленным реакционером тоже было бы неправильно. Да, президент не был согласен со многими радикальными положениями Конституции 1917 года, но он ратовал за осторожные реформы. Правда, при двух условиях – уважении закона и возмещении убытков всем тем, кого правительство лишало собственности в пользу других.[44]44
  Экспроприированные земли сначала передавались сельским общинам, которые были обязаны разделить их на участки для передачи в собственность отдельным крестьянам. Каждый житель деревни мог претендовать на участок, выплачивая сразу 10 % его стоимости и еще 90 % равными частями в течение 9 лет под 5 % годовых.


[Закрыть] Исключение здесь составляли враги конституционалистов, собственность которых изымалась без всякой компенсации.

Как и любое правительство Мексики со времен обретения страной независимости, Карранса должен был решить три основных вопроса страны: аграрный, церковный и рабочий (правда, сам президент последнюю тему особо важной не считал).

С католической церковью у мексиканских либералов были очень сложные отношения еще со времен Хуареса. Католический клир активно поддерживал врагов Конституции 1857 года, а потом и французских интервентов. При Порфирио Диасе, который тоже формально считал себя продолжателем дела Хуареса, отношения немного нормализовались, но все испортила активная поддержка католическим епископатом режима Уэрты. В ходе борьбы против диктатора все церковные земли и многие храмы были реквизированы властями как принадлежащие врагам революции. Некоторым епископам после падения Уэрты летом 1914 года пришлось уехать в эмиграцию, откуда они критиковали новую власть.

Следует подчеркнуть, что активная борьба с церковью как силой мракобесия и врагом прогресса была общей чертой всех либеральных и революционных движений мира со времен Великой французской революции – а мексиканский образованный класс ориентировался именно на Францию. С католиками и православными (протестантов во многих странах считали прогрессивной, почти светской церковью) боролись государственные деятели от Бисмарка до Ленина. Кстати, помимо большевиков противниками церкви, и подчас куда более непримиримыми, были и кадеты, не говоря уже о меньшевиках или ультрареволюционных эсерах.

В Мексике начала XX века антиклерикализм тоже считался признаком хорошего тона и служения прогрессу человечества. Статьи 3 и 130 Конституции 1917 года запрещали церкви всякое вмешательство в политику и подтверждали запрет на владение ею недвижимостью. К тому же власти штатов получали право ограничивать количество служителей культа по своему усмотрению. Наконец, иностранным проповедникам (имелись в виду прежде всего испанцы как идейные наследники бывшей метрополии) было предписано покинуть Мексику.

Неудивительно, что в феврале 1917 года четырнадцать мексиканских епископов из эмиграции выступили с решительным осуждением Конституции 1917 года[45]45
  Cumberland С. С. Mexican Revolution. The Constitutionalist years. Austin, 1972. P. 375.


[Закрыть]. Они утверждали, что конституционный Конвент в Керетаро был неправомочен менять основной закон страны, так как от выборов в него отстранили целые слои общества. Подразумевались главным образом та же церковь и крупные помещики, которые к моменту принятия Конституции по большей части уже эмигрировали. Епископы утверждали, что по-настоящему легитимной является только Конституция 1857 года (отсюда и соответствующие лозунги Феликса Диаса). Хотя и та Конституция, мягко говоря, симпатий к церкви не выказывала, но там по крайней мере не было ограничения на количество священнослужителей.

Первоначально заявление епископов-эмигрантов большого резонанса в Мексике не вызвало. Но в июле 1917 года скрывавшийся от властей в подполье архиепископ Гвадалахары Франсиско Ороско-и-Хименес призвал своих священников прочитать это обращение во время воскресной мессы. Гвадалахара была столицей штата Халиско, которым управлял бывший рабочий, а ныне генерал революционной армии Мануэль Дьегес. Дьегес был, наряду с губернаторами Кальесом в Соноре и Альварадо в Юкатане, одним из самых радикальных антиклерикалов в стране. Гвадалахару захлестнули поддержанные Дьегесом антирелигиозные демонстрации, после которых губернатор просто закрыл все основные церкви города. Кстати, многие церкви оставались закрытыми по всей стране и до этих событий – в них размещались правительственные учреждения, казармы, школы и склады.

К осени страсти улеглись, и восемь церквей Гвадалахары возобновили свою работу. Но Дьегес, как и Кальес с Альварадо в своих штатах, воспользовался церковным бунтом и резко сократил количество священнослужителей в Халиско (с формальной точки зрения, осудив Конституцию, церковники действительно грубейшим образом преступили закон). Правда, Кальес вообще выслал из Соноры всех служителей культа.

Карранса, просвещенный человек своего времени, никаких особых симпатий к католикам не испытывал и против мер Дьегеса и Кальеса не возражал. Однако, будучи прагматиком, он понимал, что с церковью надо как-то договориться, чтобы хотя бы выбить почву из-под ног у феликсистов. К тому же антицерковные меры в Мексике находили благодаря международным связям церкви очень неблагоприятный отклик в мире. Президент понимал – основным камнем преткновения между властями и клиром является судьба конфискованной у церкви в годы гражданской войны собственности, прежде всего недвижимости. В этом вопросе Каррансу раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, «дон Венус» был непреклонен в том, что касалось наказания всех, кто посмел выступить против него с оружием в руках, или, как в случае с церковью, идейно и материально поддерживал врагов революции. С другой стороны, Карранса был, как уже неоднократно упоминалось, сторонником священного для него права частной собственности.

С помощью своего верного соратника министра финансов Кабреры Карранса выработал следующий компромисс.[46]46
  Cumberland С. С. Mexican Revolution. The Constitutionalist years. Austin, 1972. P. 377–378.


[Закрыть] Если конфискованная в ходе войны недвижимость принадлежала священнослужителю как частному лицу, то она подлежала возврату. Но если речь шла о собственности церкви или ее общественных организаций, то имущество надлежало передать в государственную собственность. Карранса и Кабрера понимали, что церковь попытается перерегистрировать свое имущество на частных лиц, и поэтому оно подвергалось строгой проверке. Если выяснялось, что имущество дарили или передавали частному лицу церковные организации, оно также подлежало конфискации. Имели место случаи, когда служащие Министерства финансов, занимавшегося управлением конфискованной собственностью, проверяли кадастровые списки нескольких поколений владельцев. В целом можно констатировать, что, как правило, власти отказывали в возвращении конфискованной церковной собственности, и такая позиция была популярна в народе, за исключением населения южных штатов.

Осенью 1918 года Карранса предложил Конгрессу изменить «церковные» статьи мексиканской Конституции, чтобы нормализовать отношения с церковью.[47]47
  Cumberland С. С. Mexican Revolution. The Constitutionalist years. Austin, 1972. P. 380.


[Закрыть] Он предлагал отменить право властей штатов ограничивать количество священнослужителей, снова разрешить деятельность иностранных миссионеров (такая мера, несомненно, улучшила бы и отношения с США, которые только что выиграли Первую мировую войну) и запретить церкви владеть только недвижимостью, но не собственностью вообще. Для одобрения конституционных поправок требовалось две трети голосов мексиканского парламента и одобрение большинства парламентов штатов. Но подавляющее количество депутатов как на национальном, так и на региональном уровне были настроены жестко антиклерикально, и поправки Каррансы не имели никаких шансов на успех.

Таким образом, все время президентства Каррансы церковь и государство находились в состоянии, которое в лучшем случае можно назвать «холодной войной». Никаких симпатий к новому режиму большинство католических иерархов не испытывали. В недалеком будущем это сказалось на судьбах Мексики самым пагубным образом.

Но если церковный вопрос относился скорее к мировоззренческим и идеологическим, то подавляющее население Мексики было кровно заинтересовано в разрешении другого вопроса – аграрного. Декретом 6 января 1915 года, принятым в самый критический период правления Каррансы, когда, казалось, Сапата и Вилья вот-вот возьмут власть в стране, разрешалась временная передача земель в собственность деревенских общин – «эхидос». Конституция 1917 года превращала этот временный принцип в постоянный. Во всех штатах учреждались аграрные комиссии, куда должны были обращаться деревни, претендовавшие на получение земли.[48]48
  Национальная аграрная комиссия официально приступила к распределению земель, издав 19 января 1917 года циркуляр о претворении в жизнь декрета 1915 года.


[Закрыть] Государство согласно Конституции наделяло крестьянские общины землей либо за счет пустующих земель (как правило, полупустынных и без дорогостоящей ирригации не имевших никакой сельскохозяйственной ценности), либо за счет помещиков, которым надлежало выплачивать компенсацию.[49]49
  Компенсацию за помещичью землю Национальная аграрная комиссия ввела в 1919 году своим циркуляром № 34. От компенсации освобождались только те крестьяне, которые могли доказать, что помещики ранее несправедливо отобрали у них землю.


[Закрыть]

Карранса был против возрождения в стране общинного землепользования. Сапата в своих манифестах подчеркивал, что в Каррансе говорила классовая солидарность с помещиками, одним из которых и был сам «дон Венус». Представляется, что вопрос был несколько сложнее. Действительно, Карранса владел в своем родном штате Коауила примерно 70 тысячами гектаров земли (явно заниженная налоговая стоимость этих земель составляла 35 тысяч песо – максимум треть от реальной цены). Но большинство из этих земель были пастбищами, и батраки-пеоны там не трудились. К тому же по меркам севера Мексики Карранса являлся скорее средним, чем крупным землевладельцем.

Суть в том, что он, как и подавляющее большинство мексиканского образованного класса, включая, например, и Обрегона, считал общинную форму владения землей отсталой в агротехническом смысле. Только крупные поместья, по его мнению, могли обеспечить передовые методы возделывания технических культур, особенно сахарного тростника и обеспечить валютные поступления в страну. Со скотоводством, основой сельского хозяйства Севера, вопрос представлялся Каррансе еще более ясным – лишь крупные ранчо могли наладить экспорт живого скота в США. Поэтому Карранса был в принципе за мелкого частного собственника, наделить которого землей надлежало главным образом за счет бросовых земель или раздела латифундий врагов революции, в том числе и церкви.

Интересно, что подобные взгляды Каррансы практически ничем не отличались от взглядов Ленина. Большевики тоже стремились сохранять неразделенными передовые помещичьи хозяйства, которые преобразовывались в совхозы, к неудовольствию окрестных крестьян, мечтавших поскорее разделить инвентарь и скот своих бывших хозяев.

Однако Карранса не мог не учитывать настроений крестьян, особенно индейцев, в основном склонявшихся именно в пользу общинного, традиционного землевладения. Президент избрал тактику затягивания аграрной реформы, не отвергая ее в принципе. «Эхидос», подававших в аграрные комиссии штатов или в Национальную аграрную комиссию петиции с требованием возврата несправедливо отнятых у них ранее помещиками земель, подчас годами мурыжили в различных органах и судах. К тому же у многих общин вообще не было никаких документов на землю. Ведь индейцы владели землей еще до прихода испанцев и, естественно, не имели на этот счет кадастровых ведомостей. Да и многие помещики, потомки испанских конкистадоров, в качестве обоснования своих претензий просто указывали на право завоевателя, тоже ничем не подтвержденное.

Другим препятствием для малоземельных крестьян и сельскохозяйственных рабочих была необходимость внесения государству платы за землю. Министр финансов Кабрера по поручению Каррансы объехал страну, чтобы выяснить, за какую цену помещики готовы продать свои земли государству. В разных регионах цифры, конечно, отличались, варьируясь в диапазоне от 110 до 250 песо за 5 гектаров (именно такой надел считался минимально достаточным для прокорма крестьянина и его семьи). По предложению Каррансы, крестьянин заранее должен был возместить государству стоимость этой земли, чтобы оно могло выкупить ее у помещика. Будущий собственник сразу выплачивал десять процентов общей стоимости надела, а остальную часть возмещал в течение 9 лет, причем на эту сумму начислялись в пользу государства 5 % годовых, чтобы побудить крестьян рассчитываться с властями быстрее. Однако если учесть, что в некоторых штатах сельскохозяйственные рабочие получали не более 30–50 сентаво в день, и этих денег едва хватало, чтобы прокормить семью, то накопить даже 25 песо для первоначального взноса представлялось делом абсолютно нереальным. К тому же помещики требовали, чтобы государство выкупало их землю за серебро или золото, не желая принимать обесценившиеся бумажные деньги правительства Каррансы.

В январе 1920 года Конгресс утвердил закон, разрешавший правительству выпустить облигации на общую сумму в 50 миллионов песо сроком на 20 лет и под 5 % годовых. За счет этих облигаций планировалось выплачивать компенсацию помещикам.[50]50
  Ruiz R. E. The Great Rebellion. Mexico 1905-1924. New York, 1980. P. 309–310.


[Закрыть] Однако последние хотели компенсацию сразу и желательно золотом.

Неудивительно, что аграрная реформа во времена Каррансы продвигалась медленно, причем темп ее проведения падал с каждым годом президентства «дона Венуса». Всего в 1917-1920 годах общины получили примерно 200 тысяч гектаров земли (менее 1 % сельскохозяйственных земель страны). 90 тысяч из них было распределено в 1917 году, а в 1919-м – только 6 тысяч. В январе 1919 года Национальная аграрная комиссия разослала на места характерный циркуляр, в котором от крестьян требовали перед наделением землей давать государству письменную подписку с обязательством вернуть деньги, потраченные на выкуп земли у помещика. А в декабре 1919 года Карранса наложил вето на принятый Конгрессом закон, разрешавший крестьянам временное пользование брошенными землями.[51]51
  Tobler H. W. Die mexikanische Revolution. Frankfurt am Main, 1984. S. 344.


[Закрыть] В качестве обоснования своего отказа президент опять ссылался на незыблемое право частной собственности. Карранса неоднократно подчеркивал, что наделение землей крестьян должно восприниматься теми как разовый акт государственной благотворительности, а не как постоянная политика страны.

Тем не менее, несмотря на весь консерватизм Каррансы, именно в годы его правления аграрная реформа стала восприниматься всеми политическими силами страны и самими крестьянами как данность мексиканской действительности. Уже никто, даже Феликс Диас или католическая церковь, не смели поставить под вопрос сам принцип общинного землевладения и перераспределения сельскохозяйственных угодий.

Рабочий вопрос многие мексиканские политики-революционеры не считали особенно значимым в социальном контексте страны. Ведь рабочих было мало, не более 12 % активного населения (торговцев, например, было больше). К тому же в большинстве районов Мексики крупного промышленного производства попросту не существовало. Пролетариат страны в основном концентрировался в трех районах: столичном округе (электрики, рабочие арсеналов, железнодорожники – более половины всего мексиканского пролетариата работали в Мехико и его окрестностях), на нефтяных промыслах Тампико и в районе Веракруса, где располагались текстильные фабрики. Настроения рабочих этих трех регионов разнились. Столичный пролетариат желал сотрудничества с властями, отвергал политическую борьбу и был во власти теорий тред-юнионизма в стиле Американской федерации труда (по этим теориям, рабочим полагалось выдвигать только экономические требования). Текстильщики и портовые рабочие Веракруса имели самое высокое классовое самосознание и еще во время Диаса выходили на забастовки и митинги под политическими лозунгами. Наконец, рабочие Тампико находились под влиянием анархистов из американской организации «Индустриальные рабочие мира», считавшей профсоюзы выше любой политической партии.

И Мадеро, и Карранса относились к рабочим в патерналистском духе, призывая хозяев создать для пролетариев сносные условия труда. Как политическую силу «открыл» пролетариат для конституционализма Обрегон, когда в 1915 году заключил соглашение с анархистской организацией Мехико – «Домом рабочих мира».[52]52
  Hart J. M. Revolutionary Mexico: The coming and process of the Mexican revolution. Berkeley, University of California Press, 1989. P. 304.


[Закрыть] В обмен на признание и финансовую поддержку властей рабочие сформировали «красные батальоны», которые, как мы помним, сыграли определенную, хотя отнюдь и не решающую роль в победах Обрегона над Вильей. С тех пор рабочие считались верными сторонниками конституционалистов.

Статья 123 Конституции 1917 года дала рабочим широкие права. Однако прямого действия по данному вопросу Конституция не имела. Власти штатов должны были принять на своем уровне трудовые кодексы. Здесь дело продвигалось ни шатко ни валко. Только Кальес в Соноре и Агилар в Веракрусе добились принятия действительно радикального рабочего законодательства. В этих штатах власти при разбирательстве трудовых споров обычно поддерживали рабочих, а не предпринимателей. Всего рабочее законодательство было принято в восьми штатах.

В 1918 году Мануэль Диас Рамирес организовал в Веракрусе первую коммунистическую группу, при поддержке которой образовались коммунистические кружки в соседних Орисабе и Тампико. Характерной чертой этих групп было восхищение русской революцией. Диас Рамирес говорил, что если «пролетарии всего мира еще не последовали в своих странах примеру русской революции, то все их симпатии, все их надежды и чаяния обращены к этой земле, откуда струится свет…».[53]53
  Очерки новой и новейшей истории Мексики. М.,1960. С. 319.


[Закрыть]

Конечно, революция ликвидировала самые одиозные проявления антирабочего законодательства (точнее, его отсутствия) времен Диаса. Были строго запрещено рукоприкладство, отменены ненавистные рабочим фабричные магазины, где хозяева продавали товары по завышенным ценам, причем и зарплату платили специальными бонами, которые принимались только в этих магазинах. В декабре 1919 года правительство даже объявило минимум один из дней недели нерабочим. Рабочие получили легальное право объединяться в профсоюзы и проводить забастовки.

Однако как раз к забастовкам правительство Каррансы относилось крайне настороженно. Еще в 1916 году оно разгромило «Дом рабочих мира», своего недавнего союзника, усмотрев в объявленной им в Мехико всеобщей забастовке политические мотивы. Жестко подавлялись как антиправительственные забастовки на транспорте, в арсеналах и на нефтепромыслах (в последнем случае забастовщиков обвиняли в сотрудничестве с мятежником Пелаесом, что могло повлечь за собой и смертную казнь).

В целом можно констатировать, что Карранса был готов играть роль доброго отца рабочих в трудовых конфликтах локального характера, но решительно пресекал любые забастовки, которые могли поставить под угрозу политическую или экономическую стабильность режима.

Рабочие постоянно пытались создать независимый от властей общенациональный профсоюз. На конференции в Веракрусе в 1916 году была учреждена Конфедерация труда мексиканского региона, стоявшая на платформе классовой борьбы и требовавшая социализации основных средств производства.[54]54
  Ruiz R. E. The Great Rebellion. Mexico 1905-1924. New York, 1980. P. 293–294.


[Закрыть] Конфедерации не суждено было просуществовать долго. В декабре 1916 года рабочие, учителя и водители трамваев в Мехико парализовали город всеобщей забастовкой, и Карранса при поддержке Обрегона распорядился бросить против бастующих войска. Президент Мексики заявил, что применит закон Хуареса 1862 года, каравший смертью всех пособников французских интервентов. Логика Каррансы была такова: водители трамваев, телефонисты и телеграфисты считались государственными служащими, и их забастовка расценивалась как измена родине.

На местах многие губернаторы штатов и командующие войсками действовали против рабочих профсоюзов и социалистов всех мастей еще более круто. В штате Юкатан, который наряду с Веракрусом был по настроениям самым левым в Мексике, армия сожгла штаб-квартиру тамошней Социалистической партии.[55]55
  Ruiz R. E. The Great Rebellion. Mexico 1905-1924. New York, 1980. P. 293.


[Закрыть]

Весь 1917 год рабочие Мексики пытались создать единую организацию (например, в Тампико) но идеологические противоречия между анархистами и тред-юнионистами оказывались сильнее. В этих условиях правительство Каррансы решило само организовать дружественный себе общенациональный профсоюз. Мирелесу, губернатору Коауилы, родного штата президента, было поручено созвать в своей столице Салтильо общенациональный рабочий конгресс, который открылся 1 мая 1918 года и продолжал заседания до 12 мая. Даже расходы по проезду делегатов оплатило правительство штата.[56]56
  Tobler H. W. Die mexikanische Revolution. Frankfurt am Main, 1984. S. 342.


[Закрыть] Треть делегатов конгресса составляли ставленники властей из Коауилы. Всего на конгрессе были представлены 112 делегатов от 217 рабочих организаций практически со всей страны.

На конгрессе была учреждена Региональная рабочая конфедерация Мексики (испанская аббревиатура КРОМ), которую возглавил электрик из Мехико Луис Моронес. Моронес родился в 1890 году и работал с 12 лет. Он был одним из учредителей и первым генеральным секретарем Федерации профсоюзов федерального округа (ФПФО). В феврале 1915 года после заключения столичными рабочими соглашения с Обрегоном о поддержке конституционалистов в борьбе с Вильей и Сапатой Моронеса назначили управляющим национализированной телеграфной и телефонной компанией Мехико – пост, имевший в условиях военного времени стратегическое значение. Моронес видел в Обрегоне и Каррансе временных попутчиков и поэтому выступал против создания «красных батальонов», желая сберечь силы рабочих для самостоятельной политической борьбы.[57]57
  В феврале 1917 года Моронес вместе с группой сторонников провозгласил учреждение Социалистической рабочей партии. Тем самым он решительно выступил против анархо-синдикалистов в мексиканском рабочем движении, которые считали, что пролетариату партия вообще не нужна – достаточно действовать через профсоюзы.


[Закрыть]

Луис Моронес

КРОМ формально стоял на позициях классовой борьбы. В принятой учредительным конгрессом КРОМ Декларации принципов, в частности, говорилось: «Форма современной социальной организации характеризуется существованием двух противоположных классов: эксплуататоров и эксплуатируемых. Она несправедлива, так как ведет к сосредоточению богатства и бедности на противоположных полюсах.

Эксплуатируемый класс, большинство которого составляют рабочие, имеет право вести классовую борьбу за улучшение своего экономического и морального положения и окончательное освобождение от тирании капитализма».[58]58
  Цит. по: Соколов А. А. Рабочее движение Мексики (1917-1929). М., Издательство МГУ, 1978. С. 33.


[Закрыть]

КРОМ официально провозгласил своей программой «прямое действие», то есть формально дистанцировался от политической борьбы. Своим идеалом Моронес считал лидера АФТ Самуэля Гомперса, который, в свою очередь, использовал КРОМ, чтобы втянуть Мексику в Первую мировую войну на стороне Антанты. Попытки КРОМ присоединиться к международному (фактически европейскому) социал-демократическому Амстердамскому интернационалу профсоюзов потерпели неудачу. Европейские социал-демократы презирали Американскую федерацию труда как полугангстерскую организацию, а КРОМ считали креатурой АФТ. К тому же Мексика не вошла в Лигу наций, что европейские социал-демократы тоже восприняли негативно (США к Лиге наций также не присоединились).

Моронес (полное имя которого было Луис Наполеон) с самого начала узурпировал руководство КРОМ, опираясь по образцу своих американских коллег как на наемных убийц, так и на сотрудничество с властями. Именно с помощью властей штатов в «официальный» профсоюз загоняли местных рабочих. Все повседневное руководство деятельностью КРОМ осуществляли не выборные органы, а конспиративная «группа действия» из 18-20 человек.[59]59
  Соколов А. А. Рабочее движение Мексики (1917-1929). М., Издательство МГУ 1978. С. 36.


[Закрыть] Несмотря на поддержку властей, КРОМ при учреждении насчитывал немногим более 7 тысяч членов. Только присоединение к КРОМ столичных профсоюзов позволило организации достичь величины в 50 тысяч членов. Да и то часть столичных рабочих организаций вскоре опять покинула КРОМ. Крупнейший и самый влиятельный в стране профсоюз железнодорожников, а также многие профсоюзы Мехико не вошли в КРОМ. К 1920 году КРОМ объединял, по собственным данным, около 350 тысяч человек.[60]60
  Ruiz R. E. The Great Rebellion. Mexico 1905-1924. New York, 1980. P. 294.


[Закрыть]

В целом к концу 1918 года Карранса чувствовал себя уверенно и приступил к решению основной задачи – обеспечению политической преемственности своего курса. «Дон Венус» не мог баллотироваться на президентский пост в 1920 году – это строго запрещала Конституция. Но он был преисполнен решимости навязать стране своего кандидата, чтобы сохранить в собственных руках бразды реального управления. Испанское слово «импозисьон» («imposición» – «принуждение», здесь – «насаждение») и стало основным политическим термином мексиканской действительности 1919-1920 годов.

Общественное мнение страны в подавляющем большинстве склонялось в пользу Альваро Обрегона. Главным же было, пожалуй, то обстоятельство, что за Обрегоном стояла большая часть революционной армии – основной политической силы Мексики. Многие генералы, офицеры и гражданские политики исходили из того, что Карранса сам назовет Обрегона своим преемником и президентские выборы в стране пройдут без всяких осложнений. Однако Карранса был решительно настроен против былого соратника. «Дон Венус», считавший себя человеком железных политических и этических принципов, расценивал кандидатуру Обрегона как абсолютно неприемлемую именно потому, что не видел у последнего никаких политических принципов. Карранса считал Обрегона беспринципным прагматиком и дельцом, не имевшим политической программы. «Дон Венус» был в курсе попыток сапатистов наладить с Обрегоном контакты, не сомневался он и в том, что с ним помирятся и Вилья, и Пелаес. С точки зрения Каррансы, все это явно доказывало политическую всеядность Обрегона. Все достижения конституционализма могли пойти прахом в случае победы бывшего механика и мелкого бизнесмена из Соноры.