Текст книги "Варшавское восстание и бои за Польшу 1944—1945 гг."

Тяжелые бои у Варшавы

В период с 17 по 22 июля 1944 года войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов на различных участках вступили на польскую территорию. 20 июля в Польшу вошли польские артиллеристы, а 23 июля – главные силы 1-й армии Войска Польского.

В конце июля 1944 года советские войска, с тяжелыми боями продвигавшиеся на Запад, подошли почти к самой Варшаве. Совсем немного оставалось до ее восточной части – Праги, перед которой немцы устроили сильно укрепленный и снабженный большим количеством артиллерии и танков район.

Варшавский укрепрайон представлял собой плацдарм на правом берегу Вислы. Его рубежи имели долговременные огневые точки, укрепления полевого типа, большое количество противотанковых и противопехотных мин и проволочных заграждений. Силы противника перед фронтом советской 2-й танковой армии насчитывали 51,5 тыс. человек, 1158 орудий и минометов, 600 танков и самоходных орудий.

Своей директивой от 21 июля 1944 года Сталин приказал командующему войсками 1-го Белорусского фронта не позднее 26—27 июля 1944 года овладеть г. Люблин, подчеркнув, что «этого настоятельно требуют политическая обстановка и интересы независимой демократической Польши».

24 июля войска 1-го Белорусского фронта освободили город Люблин.

Казалось, советское наступление проходит весьма успешно. Но еще 18 июля 1944 года начальник тыла Красной Армии генерал Хрулев получил доклад военного совета 2-го Белорусского фронта о катастрофическом положении с горючим в войсках. Из-за этого в частях начались перебои в доставке боеприпасов и продовольствия, поскольку плечо подвоза в один конец достигало 450 километров по плохим дорогам. Части усиления в ряде случаев даже простаивали из-за отсутствия автобензина.

Отсутствие достаточного количества транспортов с автобензином и критическое положение с горючим в войсках заставляло тыловые службы разгружать транспорты за 200 километров от войск. Не хватало и бочек для подвоза ГСМ бортовым транспортом. Дефицит бочек для горючего составил около 2500 штук.

26 июля 1944 года политуправление 1-го Украинского фронта обратилось к польскому народу с обращением о целях вступления Красной Армии в Польшу, где говорилось:

«Разгромленные в России немецкие разбойники ищут спасения на вашей земле, превращая Польшу в предполье обороны Германии.

Красная Армия не может допустить, чтобы захваченная немцами Польша служила прикрытием для фашистской Германии.

Преследуя отступающие по всему фронту немецкие войска, Красная Армия вступила на вашу землю как армия-освободительница, с единственной, благородной целью: скорее разгромить фашистскую разбойничью армию, избавить поляков от гитлеровской тирании и восстановить свободу и независимость польского государства.

Никаких других целей у Красной Армии нет.

Поляки!

Не верьте лжи немецкой пропаганды, что якобы Красная Армия стремится завоевать Польшу и установить в ней свои порядки. Хозяйничание гитлеровцев в Польше воочию показало вам, что именно фашисты являются душителями свободы и независимости. Они оккупировали вашу страну, они разорили вас, они превратили вашу землю в место войны.

Нам, русским, не нужно вашей земли: у нас много своей, собственной земли. Мы не хотим навязывать вам своих порядков; устройство будущей Польши – ваше дело.

Поляки!

Во имя быстрейшего освобождения вашей родной земли от немецких оккупантов всемерно помогайте Красной Армии.

Разоблачайте немецких агентов, распространяющих ложь и сеющих панику.

Помогайте частям Красной Армии поддерживать порядок.

Продолжайте свой мирный труд! Обеспечьте нормальную работу ваших предприятий, учреждений, торговли и транспорта!

Помните!

Чем скорее будет уничтожена гитлеровская армия, тем скорее наступит мир, а с ним возрождение мирной трудовой свободной жизни польского народа».

30 июля 1944 года командующий 1-м Белорусским фронтом Маршал Советского Союза К. Рокоссовский отдал приказ подчиненным ему войскам начать форсирование Вислы.

Форсированию Вислы советское Верховное главнокомандование придавало огромное значение. В директиве Ставки ВГК (№ 220166 от 29.7.44), направленной командующему 1-м Белорусским фронтом Маршалу Советского Союза К. Рокоссовскому указывалось: «Придавая большое значение делу форсирования Вислы, Ставка обязывает Вас довести до сведения всех командиров Вашего фронта, что бойцы и командиры, отличившиеся при форсировании Вислы, получат специальные награды орденами вплоть до присвоения звания Героя Советского Союза».

В ночь с 31 июля на 1 августа 1944 года подразделения 1-й и 2-й дивизий Войска Польского, подошедшие к Висле, получили приказ форсировать реку. На левый берег надо было скрытно переправить три батальона из обеих дивизий и три роты, в том числе и штрафную.

Однако переправить удалось не все части. Хотя операции придавалось большое не только военное, но и политическое значение, она не удалась. Оказалось, что переправочные средства были не подходящими для форсирования такой реки, как Висла, лодки и плоты недостаточно поворотливы и тяжело управляемы. У солдат не было опыта в подобных операциях.

Подвели дивизионные и полковые разведчики польских дивизий. Они не добыли совершенно никаких сведений о противнике, не произвели обычной рекогносцировки, и войска были брошены в наступление вслепую. Артиллерия не сумела уничтожить огневые точки противника, обстреливавшего переправу.

На том берегу подразделения причаливались малыми группами, офицеры не знали оперативного плана, а солдаты – своей конкретной задачи.

Недостойно вели себя многие командиры взводов и некоторые старшие командиры – они попряталсь и не спешили на переправу. Опаздывание с началом переправы и беспорядок подорвали у некоторых доверие к командованию. «С такими командирами проиграем», – говорили солдаты.

В одном из пехотных батальонов (2-й бат. 6-го пехотного полка) в первый день форсирования создалась паника в связи с трусостью зам. командира батальона по политчасти хорунжего Авитовицкого и зам. командира роты хорунжего Галперна, а в 5-м пехотном полку польские старшие офицеры расстреляли 12 солдат за трусость и паникерство.

Первые действия поляков без поддержки Красной Армии показали, что польским солдатам надо еще многому у нее научиться – так говорили поляки после этого неудачного боя.

Обо всем этом начальник политуправления 1-й армии Войска Польского подполковник Замбровский докладывал члену военного совета 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенанту Телегину, поскольку польские части входили в состав этого фронта.

Войска 1-го Белорусского фронта подошли к Варшаве 30 июля 1944 года, измотанные более чем двухмесячным непрерывным наступлением, понеся огромные потери; авиация, тяжелая артиллерия, тылы с боеприпасами и горючим отстали.

В намерение командования никак не входила попытка взять Варшаву с ходу, а, как уже происходило в годы войны (Сталинградская операция, взятие Киева), намечался охват ее с юга и севера, для чего планировалось создание двух плацдармов на Висле.

В довершение всего немцы 30 июля начали мощное контрнаступление северо-восточнее Варшавы, на правом берегу Вислы, нанеся тяжелое поражение советским войскам, срезав их клин и заставив отступить на десятки километров (из двухсот пятидесяти танков 3-го гвардейского танкового корпуса осталось всего пятьдесят девять!).

Как в те дни отмечал в своем рабочем дневнике начальник немецкого Генерального штаба генерал-полковник Гудериан, его больше всего беспокоило наступление русских. Их надо было остановить во что бы то ни стало.

Но в начале августа русские, наконец, выдохлись. Их удалось задержать на подступах к Варшаве. Хотя это далось с большими потерями.

Генерал-лейтенант фон Типпельскирх, командовавший 4-й немецкой армией, разгромленной в боях под Варшавой, позже записал в своем дневнике: «К 1 августа… сила русского удара уже иссякла и русские отказались от намерения овладеть польской столицей с ходу…»

Самое же главное состояло том, что ни советское командование, ни правительство ничего не знали о готовящемся восстании. Оно началось 1 августа, а польский премьер-министр Миколайчик, находившийся в то время в Москве, сообщил о нем Сталину лишь третьего числа.

Советская 8-я гвардейская армия совместно с 1-й армией Войска Польского именно 1 августа сумела создать плацдарм южнее Варшавы, в районе Магнушева. Но воины этих частей ничем не могли помочь Варшаве, они отбивали непрерывные атаки немцев, обороняясь и пытаясь расширить плацдарм.

30 июля командующий 2-й танковой армией генерал Радзиевский докладывал командующему войсками 1-го Белорусского фронта Рокоссовскому о наличии Варшавского укрепленного района и о своем решении наступать на город Прагу – предместье Варшавы.

Он писал:

«Убедительно прошу:

1. Ударом бомбардировочной авиации смести с земли Минск-Мазовецкий, где установлено сосредоточение около 100 танков и самоходных орудий.

2. Прикрыть истребительной авиацией р-н армии.

3. Наша авиация совершенно бездействует.

4. Ускорить подачу горючего и масла.

Начинаю выдыхаться».

Ситуация, в которой оказалась 2-я танковая армия, вполне объяснима. Пройдя с тяжелыми боями несколько сот километров, завершив операцию «Багратион» и выйдя на польские земли, войска потеряли не только огромное количество личного состава, боевой техники, израсходовали боеприпасы и все запасы продовольствия и горючего, но люди совершенно измотались. Было огромное количество раненых и больных, войска были истощены полностью.

На 4 августа 1944 года во 2-й танковой армии оставалось 344 танка разных моделей (половина из них – Т-34) при штатной численности армии – свыше 500 боевых машин.

В докладе командующего 2-й танковой армией гвардии генерал-майора А.И. Радзиевского начальнику Генерального штаба Красной Армии указывалось, что 2-я танковая армия после проведения боев по захвату городов Люблин, Демблин, Пулавы и подхода к восточным подступам Варшавы была 8 августа 1944 года выведена из боя. Боевые участки были сданы 47-й армии. В докладе также подчеркивалось, что в это время армия танками не была укомплектована. Всего имелось 27 танков и 4 САУ. Недоставало 689 танков и 146 САУ разных систем.

Когда в июле 1944 года войска маршала Рокоссовского подошли к Варшаве, то немцы, поняв всю опасность выхода советских войск на берлинское направление, срочно перебросили из Италии и с Балкан танковые дивизии «Викинг», «Мертвая голова» и «Герман Геринг».

Эти почти тысяча танков наголову разбили советскую 2-ю танковую армию. Об этом тяжелом случае маршал Рокоссовский, не щадя подробностей, откровенно рассказал 26 августа английскому военному корреспонденту «Санди таймс» и Би-би-си известному писателю Александру Верту:

«Рокоссовский: После нескольких недель тяжелых боев мы подошли примерно 1 августа к окраинам Праги. В тот момент немцы бросили в бой четыре танковые дивизии, и мы были оттеснены назад.

Верт: Думали ли вы 1 августа, что сможете уже через несколько дней овладеть Варшавой?

Рокоссовский: Если бы немцы не бросили в бой всех этих танков, мы смогли бы взять Варшаву, но шансов на это никогда не было больше 50 на 100…

Верт: Было ли Варшавское восстание оправданным в таких обстоятельствах?

Рокоссовский: Нет, это была грубая ошибка. Повстанцы начали его на собственный страх и риск… Вооруженное восстание в таком месте, как Варшава, могло бы оказаться успешным только в том случае, если бы оно было тщательно скоординировано с действиями Красной Армии.

Правильный выбор времени является здесь делом огромной важности. Варшавские повстанцы были плохо вооружены, и восстание имело бы смысл только в том случае, если бы мы были уже готовы вступить в Варшаву.

Подобной готовности у нас не было ни на одном из этапов… Обстоятельства были неблагоприятны для нас. На войне такие вещи случаются…

Верт: Но у вас есть плацдармы к югу от Варшавы.

Рокоссовский: Нам очень трудно их удерживать, и мы теряем много людей. Учтите, что у нас за плечами более двух месяцев непрерывных боев. Мы освободили всю Белоруссию и почти четвертую часть Польши; но ведь и Красная Армия может временами уставать. Наши потери были очень велики…»

Восстание будет! Так решил Лондон!

За несколько дней до начала восстания генерал Бур устроил совещание, на котором выступил с патетической речью: «Пять лет Польша ждет сигнала «Буря» – начала восстания. И теперь я горд, что именно мне, генералу Буру, выпало счастье дать этот сигнал… Должен вас уверить, панове, что момент для этого выбран наиболее удобный – советские войска заняли Минск-Мазовецкий и через несколько дней будут в Варшаве. К этому времени в столице Польши должно быть законное правительство…»

На совещании кроме Бура и Монтера были вице-премьер Я. Янковский и три министра, обязанности которых были пока не ясны. Этакий греческий, хор, подпевающий начальству.

Однако командующий подпольным варшавским корпусом полковник Монтер приземлил генеральскую патетику, почтительно доложив обстановку: боеприпасов хватит, в зависимости от напряженности боев, на трое-четверо суток. Продовольствия же – максимум на неделю. Можно ли начинать восстание с такими ничтожными запасами? В Варшаве насчитывается сорок тысяч солдат Армии Крайовой.

(Это было явным и огромным преувеличением. Позднее сами же польские исследователи совершенно точно установили: аковцев было не более пяти тысяч. Вооруженных среди них – только половина.)

Это вскоре косвенно подтвердил прибывший в Москву Миколайчик, попросив у Сталина вооружения, боеприпасов и продовольствия только на три тысячи человек. Однако цифру в сорок тысяч предварительно согласовали еще в Лондоне – для солидности.

Но Бур был упрям.

– Безразлично, – говорил он – Нас поддерживает Черчилль. Он сумеет нажать, где надо. Должны же русские считаться со своими союзниками… Важнее всего сообщить сейчас в Лондон, что восстание началось…

Однако что-то заставило генерала задуматься. Он снова обратился к Янковскому:

– Может быть, нам следовало бы все-таки задержать восстание на несколько дней?

– Ни в коем случае!. – возразил Янковский – Не сегодня завтра русские будут в Варшаве.

– А если не будут? – эта мысль постоянно беспокоила Бура, но только теперь он высказал ее вслух – За пять недель непрерывного наступления советские войска прошли с боями около шестисот километров. Что, если они выдохнутся и остановятся перед Варшавой?

– Нет! Не говорите мне этого!. – И Янковский истерически выкрикнул: – Пусть они останавливаются, когда вступят в Варшаву. Но…

Лондонский посланец не договорил. И он, и Бур внезапно почувствовали, как зыбко и неопределенно их положение. В самом деле: что, если советские войска не подоспеют в Варшаву?

Ведь немцев в городе не везде удастся захватить врасплох. Они будут активно сопротивляться, и вскоре их сопротивление, несомненно, возрастет. Смогут ли повстанцы, вооруженные лишь легким оружием, отбить их атаки? Ведь все держится на волоске…

Решили послать радиограмму в Лондон: «Буря» начинается по плану, и в Варшаве ждут оружия. Нужны патроны, автоматы, противотанковые гранаты, пулеметы, словом – все».

Но неожиданно оказалось, что главный радиопередатчик поврежден, а другие стоят без ламп. Впрочем, есть полевые рации, и можно связаться с русскими.

– С большевистским командованием нам связываться незачем, – отрезал Бур. И продолжил внушительным тоном: – С советским правительством дипломатические отношения прерваны… Мы не можем вступать в переговоры с Советами…

Тогда слово снова взял посланец лондонских поляков Янковский.

Он начал с того, что решил утвердить свое высокое амплуа, заявив:

– Панове, о создании нашего правительства в Варшаве официально объявлено. Вот что вчера сообщило лондонское радио.

(Все это было игрой. Сообщение лондонского радио было составлено еще в Англии, и Янковский привез его с собой.)

Затем лондонец достал из кармана густо исписанный лист бумаги и, откашлявшись, прочитал:

«В подпольной Польше действуют заместитель премьер-министра польского правительства и три министра. Их имена известны английскому правительству. Мы уверены, что они будут признаны полноправными представителями законной государственной власти и выразителями воли нации…»

Последняя фраза этого текста была явно обращена к русским. По мнению премьера Миколайчика, главной целью восстания является захват власти в стране до прихода в Варшаву советских войск. Это одобрено британским правительством.

Пан Янковский довольно быстро вошел в свою роль заместителя главы правительства. Чаще, чем требовалось, он употреблял фразу, выводившую из себя генерала Бура: «Я, как представитель верховной власти…»

Когда полковник Монтер снова напомнил, что у повстанцев мало оружия, боеприпасов и продовольствия, рискованно начинать восстание, Янковский прервал его:

– Я, как представитель верховной власти, настаиваю, что надо выступать немедленно… Нам необходимо подкрепить позиции пана премьера Миколайчика, который сейчас находится на пути в Москву.

Но главное пан Янковский приберег под конец.

– На прошлой неделе британский премьер совещался с Миколайчиком, и они наметили единый план действий. Миколайчик полетит в Москву для переговоров с большевиками, а тем временем в Варшаве, как бы стихийно, вспыхнет восстание…

Он, Янковский, возглавит правительство, которое немедленно признают в Лондоне и Вашингтоне. Это уже согласовано… Таким образом, Польский комитет Национального Освобождения, который объявил себя временным демократическим правительством, потеряет свое значение.

– Поэтому, господа, нельзя откладывать восстание, – заключил Янковский.

– Его цели имеют скорее политическое, чем узковоенное значение. В приказе генерала Бура войскам Армии Крайовой мы кое-что говорим о наших отношениях к большевикам. Надо охладить пыл нашего мужичья, которое слишком восторженно встречает Красную Армию.

Буру явно не понравилось, что Янковский подчеркнул, что приказ написан не генералом. Напрасно. Ведь именно он постоянно старался поддерживать антирусские и антисоветские настроения в Армии Крайовой, хотя было это нелегко. Именно он приказал начать диверсионную борьбу в тылу советских войск. Именно он распорядился проводить карательные меры против советских партизан и вообще левых элементов силами Армии Крайовой.

И Бур решил исправить впечатление, оставшееся у собравшихся после слов Янковского.

– Властью, возложенной на меня Богом и правительством, – торжественно произнес он, – я начинаю вооруженную борьбу за восстановление Польского государства. Мы не можем допустить, чтобы стихия затянула нас в свой водоворот.

Под стихией генерал Бур подразумевал наступление советских войск.

– За несколько недель они продвинулись на запад больше чем на пятьсот километров – Мы заинтересованы в том, чтобы вести самостоятельную политику. Мы будем ее проводить. Именно об этом сказано в приказе, который сегодня я подписал.

Коморовский подчеркнул слова «я подписал» и прочитал выдержку из приказа.

«С одной стороны, – читал он, – советские войска являются могучим союзником против немцев, но с другой стороны, они опасны, поскольку могут сломить нашу принципиальную и независимую позицию. Поэтому офицерам Армии Крайовой всех степеней запрещается вести какие бы то ни было политические переговоры с русскими. Разногласия во взглядах между поляками и русскими столь велики, что всякие переговоры будут бесцельны».

В постановлении этого совещания было признано, что «Варшава должна быть освобождена… польским солдатом, вступающие в Варшаву советские войска должны найти ее в польских руках и быть поставлены перед фактом присутствия польских гражданских и военных властей как законных хозяев столицы республики».

Но был и еще один приказ, привезенный Янковским из Лондона, датированный 25 июля. В нем генерал Соснковский предлагал «оставить под советской оккупацией новое, немногочисленное, но старательно подобранное подполье; командующий АК назначил генерала Окулицкого руководителем организации, ставшей известной под названием «Nie» («Неподлеглость» – «Независимость»). В этом было выражение глубоко спрятанного, но вполне обоснованного сомнения в успехе предпринятой авантюры.

В случае вступления советских войск в Польшу и выхода из подполья генерала Коморовского со своим штабом генерал Окулицкий должен был оставаться в подполье вместе с выделенными в его распоряжение кадрами.

Немцы знали все

С самого начала возникновения сил сопротивления в Польше все их действия находились под неусыпным контролем спецслужб Германии. Специально засланные агенты и перевербованные в большом количестве участники польского подполья постоянно поставляли самую свежую и полную информацию о деятельности участников сопротивления.

Еще в мае 1943 года гестапо арестовало начальника разведки АК по району Познань. Он неосмотрительно имел при себе весьма важные документы о деятельности подполья и, кроме того, спасая жизнь, дал детальные сведения о планах подготовки восстания.

Немецкой контрразведке удалось даже внедрить нескольких агентов в штаб-квартиру АК в Варшаве. Ближайшим помощником Бура-Коморовского была красивая женщина, полька-патриотка. Она регулярно делала фотокопии всех проходящих через ее руки документов и через тайник переправляла немцам. Те платили ей продуктами и обеспечивали охрану ее семьи. Точнее – семья патриотки находилась в заложниках.

Со стороны абвера и гестапо были и попытки вступить в непосредственные переговоры с руководством Армии Крайовой.

В феврале 1944 года в Вильно, где первоначально планировалась первая фаза восстания, руководитель местного отделения абвера майор Христиансен встретился с местным командиром АК генералом Кржижановским.

Абверовец, уполномоченный главным командованием сухопутных войск, пытался достигнуть соглашения, которое, возможно, позволило бы снабжать польских повстанцев немецким оружием и боеприпасами. Это давало бы возможность создать общий антибольшевистский фронт.

Но переговоры результатов не дали, польский генерал был весьма самонадеян и полагал, что справится сам – и с немцами, и с большевиками…

С весны 1944 года руководитель реферата по Швейцарии 6-го управления РСХА Хайнц Фельфе ежедневно получал из криптографической службы верховного командования вермахта пакет с расшифрованными радиопереговорами между польским эмигрантским правительством в Лондоне и миссией Польши в Берне.

Специалистам из упомянутой службы удалось раскрыть применяемый поляками радиокод, и немцы смогли прочитать накопившиеся за несколько лет перехваченные, но не расшифрованные радиограммы.

Кстати, немецкие дешифровшики раскрыли и коды, которыми пользовались сотрудники английского и американского посольств в Швейцарии.

Было небезынтересно ретроспективно оценить правильность давно сделанных прогнозов предстоявших тогда событий, а вместе с тем политическую компетентность и трезвость взглядов отправителей радиограмм.

При их сопоставлении с текущими радиограммами для Фельфе было важно установить, что автор, скажем, польский военный атташе в Берне, в течение ряда лет придерживался того или иного мнения, а сейчас изменил его или в своих прогнозах проявил недостаточную точность.

Обработка этих сведений давала такой хороший урожай, что Фельфе отказался от оперативных мероприятий против польской миссии в Берне. Все необходимые подтверждения к получаемым материалам давала немцам интимная подруга военного атташе, швейцарка, жившая в Варшаве.

Эта привлекательная молодая женщина была родом из Женевы, но уже в течение длительного времени жила в Варшаве, где ее врасплох застала война. С помощью немецкой разведки она основала там торговую фирму. Они же помогли ей получить соответствующие экспортные лицензии. Таким образом она могла, не вызывая подозрений, ездить из Варшавы в Швейцарию через Берлин, чтобы оформлять свои дела.

То, что ее приватные визиты к польскому военному атташе в Берне организовывались и финансировались немецкой разведкой, до конца войны оставалось ему неизвестным.

Был и еще один аспект польско-немецких отношений, до этого хранившийся в абсолютной тайне и ставший известным совсем недавно.

В польских архивах был обнаружен документ, который, скорее всего, был известен и раньше – просто он не обнародовался. О нем упорно молчали. Слишком уж невыгоден был он для поляков, поскольку пятнал белые ризы польских патриотов-лондонцев.

И если бы не произошла утечка и данный материал не опубликовала немецкая газета «Цайт», поляки прятали бы его по сей день, а широкая общественность так и не узнала бы правды о польских генералах-коллаборационистах, продолжая считать их национальными героями и называя их именами улицы городов.

Из этого документа было легко понять, как готовилось восстание и как цинично лондонские политиканы сделали разменной монетой жизни сотен тысяч варшавян в своей жажде вернуться во власть.

Еще в середине июня 1944 года в пригороде Варшавы (в Юзефове) состоялась встреча офицера немецкого Главного управления безопасности (РСХА) гауптштурмфюрера СС Пауля Фухса с командующим АК Т. Бур-Коморовским.

На этих переговорах присутствовал немец-переводчик, впоследствии завербованный поляками. Он вел подробную запись хода переговоров:

«Фухс: Приветствую вас, пан генерал. Я очень рад, что вы согласились принять мое приглашение. Еще раз хочу заверить вас, что в соответствии с джентльментским соглашением вы можете чувствовать себя свободно и в полной безопасности.

Бур-Коморовский: Уважаемый пан, если позволите вас так называть. Я в свою очередь хотел бы поблагодарить вас за данные мне гарантии.

Фухс: Пан генерал, до нас дошли слухи, что вы намерены объявить о начале восстания в Варшаве 28 июля и что в этом направлении с вашей стороны ведутся активные приготовления. Не считаете ли вы, что такое решение повлечет за собой кровопролитие и страдания гражданского населения?

Бур-Коморовский: Я только солдат и подчиняюсь приказам руководства, как, впрочем, и вы. Мое личное мнение не имеет здесь значения, я подчиняюсь правительству в Лондоне, что, несомненно, вам известно.

Фухс: Пан генерал. Лондон далеко, они не учитывают складывающейся здесь обстановки, речь идет о политических склоках. Вы лучше знаете ситуацию здесь, на месте, и можете всю информацию о ней предать в Лондон.

Бур-Коморовский: Это дело престижа. Поляки при помощи Армии Крайовой хотели бы освободить Варшаву и назначить здесь польскую администрацию до момента вхождения советских войск. Хотим объявить об этом как о свершившемся факте, который сыграет решающую роль в будущей судьбе Польши. Хотел бы выразить уверенность, что это является неопровержимым аргументом.

В то же время я должным образом оцениваю ваше беспокойство, которое и я лично разделяю. Вместе с тем я готов предложить вам компромиссный вариант: немцы выводят свои войска за пределы Варшавы в установленные нами сроки. Командование Армии Крайовой и Делегатура правительства берут власть в Варшаве в свои руки, обеспечивая порядок и спокойствие в городе.

Могу заверить вас, что подразделения Армии Крайовой не будут преследовать немецкие войска, покидающие Варшаву. Тем самым все может обойтись без кровопролития.

Фухс: Пан генерал, я полностью понимаю мотивы, которые движут вами. Это вопрос престижа, а не рассудка… Отдаете ли вы себе отчет в том, что Советы после захвата Варшавы всех вас расстреляют за сговор с немцами, а Советам в этом помогут польские коммунисты, которые, несомненно, захотят перехватить инициативу?

Бур-Коморовский: Несомненно, то, о чем вы говорите, может иметь место. На этом полигоне поляки превратились в подопытных кроликов. Я же только солдат, а не политик, меня учили беспрекословно выполнять приказы.

Я знаю, что вам известны места, где я скрываюсь, что каждую минуту меня могут схватить. Но это не изменит ситуации. На мое место придут другие: если Лондон так решил, восстание, несомненно, начнется.

Фухс: Пан генерал, не буду больше испытывать ваше терпение, хотел бы поблагодарить вас за беседу, содержание которой передам руководству в Берлин. А теперь позвольте попрощаться с вами…»

На этих переговорах генерал Бур выглядел (судя по протокольной записи) вполне достойно. Казалось, беседу вели равные противники, офицеры-джентльмены.

Но поляк откровенно блефовал. За ним не было ничего. Все его «вооруженные силы» составляли несколько тысяч человек, снабженных легким и самодельным оружием.

Справка

По последним, тщательно проверенным (польским) данным, накануне Варшавского восстания отряды Армии Крайовой имели только 1000 винтовок, 60 ручных и 7 станковых пулеметов, 300 автоматов (из них каждый третий – собственного производства. Поляки называли их «Блыскавица» – «Молния»), 20 противотанковых ружей, 1700 пистолетов и револьверов, 15 минометов и около 25 тысяч ручных гранат (в том числе 95 – собственного производства, так называемых «филиппинок». Эти кустарные изделия разрывались через одну – общий конструктивный дефект взрывателя).

Можно ли было начинать восстание с такими силами и с таким вооружением? Явно – нет. Для более-менее длительной борьбы полякам требовалось значительно большее количество боеприпасов и вооружения. Кроме того, ничтожными были запасы продовольствия, и почти совсем не было медикаментов и перевязочных средств.

Все это прекрасно понимали англичане, но не поляки. Еще в середине 1943 года специальные представители при штабе главного командования Армии Крайовой в Лондоне английские полковники Бари и Перкинсон в докладе своему руководству отмечали, что не может быть и речи о какой-либо существенной поддержке вооружений подразделений АК в Варшаве или же о высадке десанта ввиду недостаточного количества самолетов и отсутствия баз, расположенных поблизости от польской столицы.

Подобное заключение было сделано более чем за год до планируемого восстания.

Англичане совершенно не желали обострения отношений с Советским Союзом. Они даже исключили лелеемую поляками операцию «Буря» из своей общей стратегии и ограничили размер помощи, поступающей для АК в Польшу по воздуху.