Текст книги "Варшавское восстание и бои за Польшу 1944—1945 гг."

2. Просьба о доставке в Варшаву боеприпасов и противотанкового оружия направлена властям союзников в Италии для немедленного исполнения, если возможно».

Британская военная миссия».

Наконец-то – у Сталина!

3 августа 1944 года Сталин принял Миколайчика в Кремле. На эту встречу польский премьер привел с собой членов эмигрантского кабинета министров: Грабского, Ромера и Мнишека.

Встреча состоялась в кремлевском кабинете Сталина – знакомом всему миру по фотографиям и кадрам кинохроники.

Миколайчик начал с комплиментов. Он уже с порога пафосно заявил, что очень рад тому, что принят маршалом Сталиным в то время, когда героические советские армии громят гитлеровские войска и освобождают территорию Польши. Прозвучало это так, словно все война проходила лишь в интересах освобождения его страны.

И само вступление было не из лучших. Лесть, к тому же довольно топорная, никогда не действовала на Сталина. Скорее – наоборот, он сразу же настораживался в отношении допускавших ее людей.

Тем не менее он ответил весьма вежливо и нейтрально:

– Международная обстановка сложилась так, что советское правительство считает своим долгом помочь освобождению Польши.

Но Миколайчик не унялся. Он продолжал:

– Если бы не Советский Союз, то Польша долго бы еще была под гнетом Германии…

– Да, – согласился Сталин – Красная Армия действительно ускоряет освобождение Польши.

Почувствовав в ответе – коротком и определенном – известную холодность, Миколайчик решил зайти с другой стороны. Он вдруг вспомнил, что сам он из крестьян (очевидно намекая, что Сталин, по сословию, тоже крестьянин), и хочет представиться Сталину не как дипломат, а как деятель, вышедший из крестьян, который сам достиг того положения, которое он занимает сейчас.

У него нет особых амбиций, кроме стремления служить своей родине. В свое время он, как председатель Союза крестьянской молодежи, участвовал в славянских съездах, на которых присутствовали поляки, болгары и чехословаки и на которых обсуждался вопрос о том, как славянские народы должны оградить себя от немецкой экспансии.

Он, как житель западных областей Польши, хорошо знает немцев, их злые намерения, их стремление уничтожить славянские народы. И он приехал сюда, чтобы обсудить с маршалом Сталиным все вопросы. Самое главное – обсудить совместные действия против немцев теперь и в дальнейшем, с тем чтобы германцы никогда не могли начать новой войны.

И подчеркнул особо: он приехал почти в годовщину советско-польского договора, который был заключен Сикорским 30 июля 1941 года и который не был расторгнут…

Отговорив всю эту цветистую преамбулу, Миколайчик перешел к деловой части. Он не был уверен, что Сталин посвятит ему достаточно времени, и, свернув красивости, заговорил о деле, стараясь выражаться кратко и определенно.

Да, совместные действия против немцев – это и есть то главное, ради чего они прибыл в Москву. Но не менее важным является, хотя и не столь актуальным, вопрос об администрации в Польше. Хотя Миколайчик намеренно и не акцентировал этой проблемы, но волновала она его очень. С этим были связаны его долгосрочные политические планы.

Ну и вопрос о советско-польской границе. Как на это дело смотрит маршал Сталин? И затем, в конце уже, как бы мимоходом, Миколайчик сообщил маршалу Сталину, что 1 августа польская подпольная армия начала открытую борьбу против немцев в Варшаве. Так что он, премьер-министр законного польского правительства, хотел бы возможно скорее выехать в Варшаву и создать там правительство, которое опиралось бы на четыре партии, представленные в нынешнем польском правительстве в Лондоне, и на Польскую рабочую партию – то есть на коммунистов. Это был явный поклон в сторону Советского Союза.

И выразил уверенность в том, что после освобождения Польши в стране состоятся выборы на демократической основе, будет принята новая конституция, избран президент республики и будут одобрены новые границы Польши.

Вот то главное, что он хотел обсудить с маршалом Сталиным, произнес Миколайчик, с облегчение вздохнув. Ему удалось передать все то, о чем условились в Лондоне с представителями английского правительства.

Сталин слушал молча, не перебивая, он лишь изредка посматривал в сторону сидевших неподвижно за длинным столом, обтянутым зеленым сукном, членов польской делегации.

Видя, что Сталин ждет продолжения или явного окончания речи, Миколайчик торопливо добавил: это были главные вопросы, что же касается текущих дел, то он хотел бы обратиться к маршалу Сталину с просьбой дать указание о том, чтобы советские войска оказывали содействие внутренней польской армии, с тем чтобы она могла продолжать свою борьбу против немцев.

Миколайчик замолчал и в напряжении стал ожидать ответа Сталина. Так же молча и с напряжением замерли за столом члены польской делегации. Только присутствовавший на беседе Молотов, прекрасно ориентировавшийся в ситуации, сидел спокойно, ожидая ответа вождя.

Сталин заговорил, медленно и четко произнося короткие фразы, отчего они выглядели весьма весомо:

– Поставленные вами вопросы имеют большое политическое и практическое значение. Но в своих вопросах Вы обходите существование Польского комитета Национального Освобождения, с которым советское правительство заключило договор об администрации. Можно ли закрывать глаза на этот факт?

Подобной реакции на свою выспренную речь Миколайчик никак не ожидал. Поначалу он несколько растерялся, но быстро нашелся.

– Возможно, – чуть запинаясь произнес он, – имеет место недоразумение. Говоря о втором вопросе, я имел в виду договор между польским правительством и советским правительством… – И тут же добавил: – Но этот вопрос не актуален, так как договор об администрации уже заключен между Польским комитетом Национального Освобождения (ПКНО) и советским правительством. Но в связи с этим я хотел бы сказать, что, когда советские войска войдут в Варшаву, к ним явится заместитель премьера польского правительства и комендант подпольной армии, которые занимаются вопросами администрации в Польше. Я уверен, – на всякий случай добавил Миколайчик, – что этим лицам советские власти не причинят никакого вреда. И было бы хорошо, если бы четыре польские партии могли бы и теперь иметь влияние и работать в деле восстановления польской администрации…

Сталин внимательно выслушал слова Миколайчика. Видимо, произнесенное тем слово «недоразумение» пришлось по вкусу советскому лидеру, и он начал свой ответ именно с него.

– Что ж, – заметил Сталин, – во избежание недоразумения я хотел бы заявить, что советское правительство не имеет намерения определять, какое количество партий будет участвовать в польском правительстве. Это не дело советского правительства.

Конечно, советское правительство хотело бы, чтобы в польском правительстве были представлены демократические партии. Но этот вопрос должны решать сами поляки. Советское правительство не будет вмешиваться в это дело. Если интересно знать мнение советского правительства, то могу сказать, что оно было бы радо, если бы все демократические партии в Польше образовали блок. Советское правительство поддержало бы этот блок…

– Но в польском правительстве представлены четыре партии, – поторопился ответить Миколайчик, – и все эти партии демократические…

В 1939 году, во время пребывания деятелей этих партий во Франции, сейм был распущен, и было решено, что президент республики должен был подписать заявление о том, что он отказывается от своих прав. И я бы хотел, чтобы в правительстве, которое будет создано в Варшаве, участвовали эти четыре партии…

– Тогда нужно уговориться, – заметил Сталин, о чем будет идти речь. Если вы желаете говорить о той силе, которая народилась в Польше в виде Польского комитета Национального Освобождения, то нужно обсудить вопрос о взаимоотношениях польского правительства в Лондоне и ПКНО.

Миколайчик растерянно заявил, что он готов обсудить эти вопросы. Польский эмигрантский премьер явно не ожидал такого поворота беседы.

А Сталин продолжал:

– Черчилль писал мне, что Вы хотите приехать в Москву, и спрашивал, согласен ли я принять Вас. При этом Черчилль заявил, что он считает, что главная цель поездки Миколайчика в Москву состоит в объединении поляков, и выразил надежду что он, Сталин, поможет полякам в этом деле.

Я согласился это сделать. И, по моему мнению, речь может идти о взаимоотношениях между двумя силами, имеющими отношение к Польше. Этот вопрос трудно обойти.

Миколайчик растерялся совершенно. Он не ожидал, что беседа повернется таким вот образом. Все намеченное в Лондоне стремительно рушилось. Надо было искать выход, но поляк смог лишь совершенно по-детски пробормотать:

– Я хочу быть в Варшаве…

Улыбнувшись, словно маленькому ребенку, Сталин почти ласково сказал Миколайчику:

– Но ведь Варшава у немцев…

Этих нескольких мгновений, пока Сталин спокойно произносил короткую фразу, хватило, чтобы привычный гонор вернулся к Миколайчику. Почти небрежным тоном он заявил:

– Думаю, что Варшава скоро будет освобождена, и я создам там новое правительство, опирающееся на все силы Польши…

Сталин уже не скрывал своей иронии, но спокойно констатировал: «Дай Бог, чтобы это было так…» И добавил:

– Я должен предупредить, что советское правительство не признает лондонского польского правительства, что оно порвало с ним отношения. Одновременно советское правительство имеет фактические отношения и договор с ПКНО. Нужно считаться с этими фактами.

Миколайчик опять растерялся. Весь его пафос, оказывается, прозвучал впустую и был всего лишь сотрясением воздуха. Наверное, именно в этот момент поляк особенно остро почувствовал, что он совершенно одинок, за ним ничего нет, кроме кучки лондонских авантюристов и карьеристов. Он – в политическом смысле – представляет собой полный нуль.

Тем не менее эмигрантский премьер попытался спасти ситуацию. Достаточно спокойным тоном он спросил Сталина:

– Должен ли я понимать это в том смысле, что польскому правительству в Лондоне закрыты все пути в Польшу?

– Понимать это нужно в том смысле, – спокойно продолжал Сталин, – что раньше, чем вести переговоры с Вами, как с главой польского правительства, хорошо было бы покончить с существованием двух правительств – одного в Лондоне, а другого – в Хелме. Хорошо было бы объединить силы и создать временное правительство. Этим должны были бы заняться сами поляки.

И снова Миколайчик ощутил свое полное бессилие. Он ничего не мог возразить против железной логики Сталина, и сделал вид, что сказанное советским лидером почти полностью совпадает и с его убеждениями и планами.

– Да, я не так далек в своей точке зрения от позиции маршала Сталина, поэтому и вношу предложение о сотрудничестве четырех партий с их друзьями из ПКНО (Каково! Коммунисты и левые стали уже друзьями Миколайчика. Восхитительная и мгновенная эволюция!), так как ПКНО представляет только часть польского народа.

Маршалу Сталину хорошо известно, что Витос не может представлять Польскую крестьянскую партию, так как еще в 1929 году он перестал быть ее членом. (Как видим, пользуясь случаем, Миколайчик старался всячески опорочить своего политического противника, в отличие от него, весьма популярного в Польше деятеля крестьянского движения.)

И снова Сталин ставит на место зарвавшегося поляка.

– Ваш критерий для определения популярности политического деятеля неправилен, – спокойно произнес он – Польша находится пять лет под пятой германских оккупантов. За время войны и оккупации в Польше выросли новые люди. Ссылки на старые авторитеты не имеют значения. Польша за четыре года полевела. Нужно считаться с новыми авторитетами.

В качестве примера я могу привести Красную Армию. Где выросли новые люди, где старые авторитеты отошли на задний план. Если бы до начала советско-германской войны к нам обратился кто-нибудь с заявлением, что через три года в России будут такие генералы, как Рокоссовский, Черняховский, Конев, Еременко, Баграмян, мы бы не поверили и рассмеялись.

Старые авторитеты отошли, появились новые. Война и оккупация – это большой двигатель. Нельзя ссылаться на старые авторитеты. Нужно поискать новых людей. К таким новым людям принадлежит Осубка-Моравский…

Растерявшийся Миколайчик смог лишь пробормотать, что он совершенно согласен с этим, но Витос, по его мнению, не представляет «Стронництво Людове»…

Сталин на это ответил довольно строго:

– Это формальная, но не всегда правильная точка зрения.

Миколайчик промолчал.

Впрочем, он тут же овладел собой, нашелся и заявил:

– Я мог бы привести фамилии ряда молодых людей, принимающих деятельное участие в польском правительстве. Недавно в Каире я встретился с одним молодым поляком, прибывшим из Польши. В польском правительстве департаментом просвещения руководит молодой человек. Много женщин руководят работой по облуживанию польских войск, выпуску литературы и т. п. Эти молодые люди – поляки создали в Польше подпольную армию.

Миколайчик, произнеся все это, и сам не понимал, как беспомощно и наивно прозвучали его слова.

Но это хорошо понял Сталин, и он ответил веско и аргументировано:

– Красная Армия обнаружила, что отряды польской подпольной армии очень слабы. Сообщают, что польская подпольная армия не имеет ни артиллерии, ни авиации, ни танков. Борьбы с немцами она не ведет. Отряды этой армии скрываются в лесах. Когда спрашивают представителей этих отрядов, почему они не ведут борьбы против немцев, они отвечают, что это не так легко, так как если они убивают одного немца, то немцы за это убивают десять поляков.

Среди руководителей этих отрядов попадается немало неумных людей. На днях в Хелме один из таких начальников объявил о мобилизации в армию польского мужского населения от 16 до 65 лет. Это очень опасная вещь.

Население было возмущено объявленной мобилизацией, так как оно считает, что немцев прогнали и что война окончена. Возмущение было тем сильнее, что объявление о мобилизации последовало в разгар летних работ по уборке урожая.

Пришлось остановить этого начальника и не допустить мобилизации. Есть и такие начальники, которые объявляют польскому населению, что немецкие оккупанты ушли, пришли – русские.

Другие распространяют враждебную по отношению к СССР литературу, которую я могу представить вам, пан Миколайчик, если вы этого желаете. Что делать советским властям с такими людьми?

Миколайчик был поражен. Он явно не ожидал, что Сталин располагает столь детальной информацией о положение в Польше и о деятельности там пролондонских сил. Не допускал он раньше и того, что русские давно все знают. Кроме того, поляка поразил спокойный, деловой тон советского лидера. Сталин не угрожал, не злорадствовал – он просто анализировал, спокойно и по-деловому, обстановку в стране. Но молчать было нельзя, надо было ответить хоть что-то…

– Да, – довольно напряженным голосом согласился польский премьер – Действительно, у Армии Крайовой танков нет. Она ведет борьбу путем саботажа. Недавно по приказу лондонского правительства в районе Львова было взорвано немало фабрик и организовано несколько железнодорожных крушений. Все отряды Армии Крайовой в районе Вильно, Новогрудка и Волыни все время дрались с немцами, несмотря на разрыв отношений между польским и советским правительствами. Мне, конечно, трудно перечислить все акты саботажа, но они зарегистрированы в штабе союзников в Лондоне. Эти факты свидетельствуют, что польская народная армия хочет бороться с немцами.

– Я, конечно, верю, что польская народная армия хочет сражаться с немцами, – заметил Сталин – Но как она может это сделать, не имея оружия?

Миколайчик ушел от прямого ответа. Вместо этого он стал распространяться о том, что польская народная армия состоит из отрядов по 20 человек, рассеянных по всей Польше. При приближении фронта эти отряды соединятся для удара по немцам.

Сталин ответил на это:

– Наши войска встретили под Ковелем две дивизии этой армии, но, когда наши войска подошли к ним, оказалось, что они не могут драться с немцами, так как у них нет вооружения…

– Да, – поспешно согласился Миколайчик, – эти отряды не имеют вооружения для ведения современной войны. Но в Любельске имеется три дивизии. В подполье люди этих дивизий сами делали пулеметы…

– Но все же отряды польской подпольной армии не дерутся против немцев, ибо их тактика состоит в том, чтобы беречь себя и затем объявиться, когда в Польшу придут англичане или русские.

– До падения Франции Армия Крайова выступала открыто, – заметил Миколайчик – Однако после падения Франции АК стала заниматься диверсионной деятельностью по плану, разработанному штабом союзников в Лондоне. Эти диверсии приносят большой вред немцам.

Но из слов маршала Сталина об отсутствии у АК вооружения я могу лишь сделать один вывод: Армии Крайовой надо дать вооружение.

Сталин на это ответил:

– Советский Союз – страна, воюющая с Германией на территории Польши. Красная Армия заинтересована в существовании спокойного тыла. Если будут существовать два польских правительства и две системы, то это может принести большой вред делу борьбы Красной Армии с немцами.

Если польское правительство в Лондоне имеет намерения и считает целесообразным договориться с ПКНО и создать одно польское правительство, то советское правительство готово этому помочь.

Если польское правительство считает это нежелательным, то советское правительство будет вынуждено сотрудничать с ПКНО. Такова позиция советского правительства, которую я прошу учесть.

Секунду помолчав, Миколайчик ответил с деланым энтузиазмом:

– Польское правительство готово пойти на то, чтобы договориться с ПКНО и с теми, кто вел борьбу в Польше в течение пяти лет оккупации. Но как маршал Сталин представляет себе границы Польши?

Это было именно то, что казалось самым важным лондонским полякам. Сталин спокойно ответил:

– Советское правительство считает, что восточная граница Польши должна идти по линии Керзона, западная – по реке Одер с оставлением города Штеттина у поляков, а района Кенигсберга с городом Кенигсберг – у русских.

– Следовательно, Львов и Вильно останутся в составе Советского Союза?! – воскликнул Миколайчик.

Помолчав с секунду, Сталин спокойно констатировал:

– Согласно ленинской идеологии, все народы равноправны. И я не хочу обижать ни литовцев, ни украинцев, ни поляков…

– Но ведь потеря Львова и Вильно будет обидой для польского народа, – заблажил Миколайчик – Польский народ этого не поймет, так как он считает, что Польша не должна понести ущерба, хотя бы потому, что в Польше не было ни одного Квислинга…

– А это не будет ущербом для Польши. Если говорить об ущербе, то я могу сообщить, что большая группа русских националистов обвиняет советское правительство в том, что советское правительство разорило Россию потому, что в Россию не входит Польша, которая раньше была ее частью.

Если слушать такого рада обвинения, то можно совсем запутаться. Линия Керзона придумана не поляками и не русскими. Она появилась в результате арбитражного решения, вынесенного союзниками в Париже. Русские не участвовали в разработке линии Керзона. И я должен при этом сказать, что мало найдется русских, которые согласятся на то, чтобы Белосток отошел к Польше, как это получается по линии Керзона.

Миколайчик сделал последнюю попытку спасти положение. Он уже все понял, но – попытался…

– Я уверен, что если бы товарищ Сталин сделал великодушный жест, то он получит благодарность польского народа и найдет союзника в нем…

Но такие дешевые словесные приемы, годные лишь для польского сейма, в Кремле явно не проходили.

Сталин еще раз спокойно и по-деловому объяснил поляку то, что тот и сам прекрасно знал. Дипломатия…

– Львов окружен украинскими селами. Советское правительство не может обидеть украинцев. Нужно учитывать, что в Красной Армии много украинцев и что все они неплохо дерутся с немцами. Украинцы не потерпят того, чтобы советское правительство отдало Львов.

Молчавший все это время Грабский почувствовал, что пора прийти шефу на помощь. Он солидно откашлялся и с важным видом заявил:

– С 1906 года я состою во главе антигерманского и русскофильского движения в Польше. За это меня часто называют москалем. Я же считаю, что дружба польского и русского народов – самое важное дело для борьбы славянства с германской экспансией.

Польский народ будет очень благодарен маршалу Сталину за то, что границы Польши передвинутся дальше на запад. Но я просил бы учесть следующее: ни одно союзное государство не выйдет из этой войны уменьшенным в своей территории.

Поляки хорошо понимают, насколько важно, чтобы в Польше не было украинского и белорусского вопросов. С другой стороны, я просил бы считаться с тем, что если Польское государство выйдет из войны уменьшенным, то польский народ будет чувствовать себя обиженным.

Маршал Сталин говорил о сильной и независимой Польше. Но если бы он добавил к этому заявление, что Польша не выйдет из этой войны уменьшенной, то русскому народу и Советскому Союзу будет обеспечено сотрудничество польского народа.

Это была одновременно попытка найти компромисс и попытка мягкого нажима, даже легкого шантажа… Ведь условились же в Лондоне, что на русских надо нажимать. Как же это по-польски!

– Что ж, – ответил Сталин – Если подойти к проблеме славянства с исторической точки зрения, то можно заметить, что в результате Первой мировой войны была воскрешена и восстановлена Польша. Я думаю, что в результате нынешней войны будут воскрешены особенно украинский и белорусский народы, и было бы несправедливо нанести им обиду.

– Нет, нет, – нашелся Грабский – Белорусский и украинский народы не будут обижены, если разделить спорные территории пропорционально населению польской, белорусской и украинской национальностей и если затем произвести переселение.

– Вместо Львова поляки получат Бреслау, – заметил Сталин – У них будет достаточно руды и угля в Силезии.

Грабский возразил:

– С потерей Львова в Польше не будет нефти…

– На противоположном склоне Карпат имеется много нефти. Эти месторождения нужно полякам разведать. Кроме того, у поляков будут химические заводы в Силезии для производства синтетического горючего. (Этим Сталин ясно дал понять Грабскому: что же ты, и сам не знаешь, что есть в твоей стране?!).

Грабский сделал последнюю попытку, ударив по эмоциям:

– Со Львовом у поляков связано очень много исторических и других традиций…

Сталин лишь улыбнулся:

– А как же быть с украинцами?

– Ну, у украинцев есть Киев, – небрежно бросил Грабский.

– Верно, – ответил Сталин – А у поляков имеются Краков и Варшава.

И продолжал:

– В первый раз поляки и русские шли вместе при Грюнвальде, когда они разбили немцев. Потом у поляков с русскими были ссоры. В XVII веке, при царе Алексее Михайловиче, был министр иностранных дел Ордин-Нащокин, который предлагал заключить с поляками союз. За это его прогнали. Теперь нужен поворот. Война многому научила наши народы.

– Да, это верно – согласился Грабский со вздохом.

– Ну что же, если у пана Миколайчика больше нет вопросов, то нашу беседу можно закончить в 12 часов.

– Нет, больше у меня вопросов нет, – поспешно ответил польский премьер. И, не удержавшись, снова заговорил о том, что его беспокоило больше всего:

– Как товарищ Сталин предлагает окончательно урегулировать вопрос о советско-польской границе?

– А этот вопрос, я думаю, нужно будет решать, когда будет существовать единое польское правительство. Для этого нужно будет пану Миколайчику переговорить с представителями Польского комитета Национального Освобождения.

Возможно, в этот момент Сталин вспомнил фразу из послания Черчилля еще от 27 февраля 1944 года. Английский премьер писал тогда, не скрывая сарказма: «Смехотворны претензии Миколайчика на земли на Востоке».

Точка была поставлена. Что Миколайчику можно было ответить? Он и ответил, что готов это сделать…

И Сталин, словно продолжая прерванную мысль, добавил:

– Вашу встречу с представителями Польского комитета Национального Освобождения организует товарищ Молотов. Она может состояться в ближайшие один-два дня, в Москве или в Киеве, смотря по тому, где это будет удобно пану Миколайчику.

Что оставалось польскому премьеру-эмигранту? Только поблагодарить товарища Сталина за гостеприимство.

Остальные члены польской делегации молчали. Да и что было говорить: их надежды стать равными партнерами в переговорах рассыпались прахом. Они вдруг поняли, что все их попытки были с негодными средствами… О Варшавском восстании больше не было произнесено ни слова.

Эта встреча льва с котенком продолжалась два с половиной часа.

Запись этой исторической беседы, сделанная переводчиком Сталина В. Павловым, человеком, отличавшимся просто феноменальной памятью, попала в руки историков сравнительно недавно. До этого все писавшие по данному вопросу пользовались записью, сделанной польской стороной и направленной, естественно, в английский МИД.

Интересно сравнить эти две записи. В польской версии, совершенно искаженной и носящей грубо конъюнктурный характер, пропущены очень многие важные аспекты этой исторической встречи, искажающие смысл проведенных переговоров.

Польские документальные сборники, публикующие протокол этой встречи, сделанный польской стороной, свидетельствуют, что С. Миколайчик не просил об оказании помощи повстанцам в Варшаве действиями советских войск, речь также не шла о возможности координации этих действий.

В беседе Миколайчик лишь сообщил следующее:

«Приближается минута освобождения Варшавы. С 1 августа ведется борьба нашей подпольной армии с немцами. Эта армия добилась уже значительных успехов, хотя помощь извне ей крайне необходима».

Затем он попросил помочь ему выехать в Варшаву. На что Сталин ответил:

«Но ведь там немцы».

Миколайчик сказал:

«Варшава будет свободна со дня на день».

Сталин заметил:

«Дай Бог, чтобы это было так».

Далее в ходе беседы Миколайчик вновь вернулся к Варшаве, сказав:

«Сегодня я получил телеграмму, что 40 000 людей начали Варшавское восстание. Я прошу о поставке оружия на пункты, которые они контролируют».

Как видим, записи бесед совершенно разнятся. Нет никаких причин сомневаться в записях, сделанных В. Павловым. Но направленная в Лондон и тщательно препарированная запись людей Миколайчика представляет собой явную фальшивку. Что за телеграмму он упомянул? Откуда взялась эта цифра в 40 тысяч человек? Впрочем, она была упомянута в сообщении из Лондона, поступившем в Москву 2 августа…

* * *

5 августа И. Сталин отправил У. Черчиллю секретное и личное послание.

В нем говорилось:

«Ваше послание получил». (Здесь имеется неясность, о каком именно послании Черчилля идет речь. В опубликованной в СССР переписке двух лидеров имеется лишь послание Черчилля от 4 августа 1944 года, в котором он сообщает, что англичане сбросят по просьбе польской подпольной армии около шестидесяти тонн снаряжения и боеприпасов повстанцам в Варшаве. Говорится также, что повстанцы просят о русской помощи.

Послание Сталина от 5 августа по своему содержанию не отвечает на это письмо. Значит, было перед этим еще послание, и настоящим письмом Сталин, скорее всего, отвечает именно на него.)

«Думаю, что сообщенная Вам информация поляков сильно преувеличена и не внушает доверия. К такому выводу можно прийти хотя бы на том основании, что поляки-эмигранты уже приписали себе чуть ли не взятие Вильно какими-то частями Краевой Армии и даже объявили об этом по радио. Но это, конечно, не соответствует действительности ни в коей мере. Краевая Армия поляков состоит из нескольких отрядов, которые неправильно называются дивизиями. У них нет ни артиллерии, ни авиации, ни танков. Я не представляю, как подобные отряды могут взять Варшаву, на оборону которой немцы выставили четыре танковые дивизии, в том числе дивизию «Герман Геринг».

Еще через три дня – 8 августа – Сталин отправил Черчиллю новое послание. Оно касалось политических аспектов и говорило о состоявшейся в Москве встрече с представителями польского эмигрантского правительства.

В своем послании Сталин подчеркнул еще раз: «Беседа с Миколайчиком убедила меня в том, что он имеет неудовлетворительную информацию о делах в Польше. Вместе с тем у меня создалось впечатление, что Миколайчик не против того, чтобы нашлись пути к объединению поляков.

Не считая возможным навязывать полякам какое-либо решение, я предложил Миколайчику, чтобы он и его коллеги встретились и сами обсудили вместе с представителями Польского комитета Национального Освобождения их вопросы, и, прежде всего, вопрос о скорейшем объединении всех демократических сил Польши на освобожденной польской территории.

Эти встречи состоялись. Я информирован о них как той, так и другой стороной. Делегация Национального Комитета предлагала принять за основу деятельности Польского Правительства Конституцию 1921 года и в случае согласия давала группе Миколайчика четыре портфеля, в том числе пост премьера для Миколайчика. Миколайчик, однако, не решился дать на это согласие. К сожалению, эти встречи еще не привели к желательным результатам. Но они все же имели положительное значение, так как позволили как Миколайчику, так и Моравскому и Беруту, только что прибывшему из Варшавы, широко информировать друг друга о своих взглядах, и особенно о том, что как Польский Национальный Комитет, так и Миколайчик выражают желание совместно работать и искать в этом направлении практических возможностей. Можно считать это первым этапом во взаимоотношениях между Польским Комитетом и Миколайчиком и его коллегами. Будет надеяться, что дальше дело пойдет лучше».

* * *

Сталин имел привычку немедленно получать самые доскональные сведения о нужных ему в тот момент людях. И по первому же требованию начальник военной разведки генерал-лейтенант Голиков, пунктуальный и исполнительный, представил вождю нужное досье.

…Граф Тадеуш Коморовский… Он же генерал Бур в польском подполье. Официально – заместитель главкома Соснковского, постоянно находится в Польше и возглавляет там подпольную Армию Крайову.

Родился в Восточной Галиции (Австро-Венгрия), в Хороброве (Теперь – Львовская область, машинально отметил Сталин), призван в австрийскую армию, служил в кавалерии, воевал с русскими…

Позже вступил в польскую армию, участвовал в походе на Киев, отличился на Украине, получил чин полковника, командовал уланским полком.

Перед войной имел свои конюшни скаковых лошадей, его породистые кони славились, играл на скачках. Имение графа находилось под Львовом.

Война застала полковника Коморовского в Груденце, где он командовал кавалерийской школой. На фронте находился под командованием Андерса, отступал к венгерской границе, но не смог перейти ее и вынужден был остаться в Польше, затем вместе со своими курсантами попал в плен к немцам, но во время конвоирования в лагерь сумел бежать.