Текст книги "Город без войны"

11

После исчезновения Кеши прошло два дня, во время которых Сашка ничего не ел: у него не осталось сил даже выбраться из комнаты. Он лежал, закутавшись в свои и Кешины тряпки, то приходя в себя, то забываясь. Наверное, Сашка мог бы расстраиваться, что бригада его бросила. Но в минуты просветления он почему-то вспоминал Корпус и всё хорошее, что там было. Тогда он глупо улыбался закопчённому потолку. Потом потолок вдруг спросил:

– Чувствуешь радость?

«Я сошёл с ума. Чокнулся от голода», – понял Сашка и протянул к потолку руку. Рука наткнулась на что-то, на ощупь напоминающее шинельное сукно. Сашка с трудом приподнял голову и увидел над собой Витьку. Того пошатывало, но говорил он довольно громко:

– Я понял, зачем ты здесь. Чтобы испытать меня. Ты – моё последнее испытание. Тебе нужно пить. Когда голодаешь, без воды никак. Мы будем вместе голодать и очистимся. Тогда мы достигнем истинного счастья.

Витька налил из бутылки в стакан какую-то жидкость.

– Пей, это с сахарином, для того чтобы оставались силы.

Сашка выпил. Витька взял стакан и налил себе.

– Ничего нет в этом мире вечного, даже камень высоток рушится, только дух вечен. Покой – это хорошо.

Шиз выпил воду и встал возле Сашки.

– Я научу тебя, как достичь нирваны, – Витька набрал воздуха и затянул: – Аум-м-м, аум-м-м, аум-м-м…

Он стоял, шатаясь, с посеревшим лицом, чёрными кругами под глазами, освещаемый лучами солнца, тянувшимися из окна, и всё твердил эту фразу. Сашка отключился. Перед ним, переливаясь всеми цветами радуги, плыли волны, в ушах молоточком стучал Шизов «аум-м-м»…

Так продолжалось долго. Витька то падал, ударяясь о стол и топчан, то, сделав глоток воды, снова принимался тянуть своё слово. «Он очень крепкий парень, может, даже сильнее всех нас», – краем сознания решил Сашка. То проваливался куда-то, то снова возвращался в комнату…

Потом Сашке привиделось, что и комнаты больше нет, а парит он в мире одного звука, мерного, важного и очень странного. И уже не в городе был Сашка, а неизвестно где. Место это казалось необыкновенным: дома вокруг стояли целыми, вокруг ходили люди, легко одетые из-за дневной жары. Сашка лежал на траве возле одного из домов. Трава была не сухая, степная, а ухоженная и сочная, даже немного влажная, несмотря на ослепительно сияющее солнце. Вставать с неё совсем не хотелось. Подошли какие-то маленькие девчонки, в простых голубых платьицах, и долго смотрели на Сашку, недоумевая, как он мог очутиться здесь. Сашка улыбнулся, и девчонки, хихикнув, словно разоблачённые в какой-то шалости, убежали. Он повертел головой и увидел прохожих: вот мужчины – офицеры, торговцы, рабочие; вот женщины, с детьми и без них. И уже дети, одни, идут, жуют конфеты. Вот родители ведут за руку карапуза, а он упирается, вредничает, стучит ботиночками по асфальту. Карапуз похож на Сашку с давнишней фотографии…

Звук прекратился, и это насторожило. Сашка увидел Илью. Тот сидел на траве рядом и смотрел куда-то в сторону. Потом повернулся и сказал: «Привет! Не думал, что здесь тебя встречу». Сашка приподнялся. Он помнил, что Илья в чём-то виноват перед ним, но в чём конкретно – забылось. «Здесь хорошо, – улыбнулся Илья, – воды много. Хочешь пить?» – «Нет. А где мы?» – «Ну ты даёшь! – Илья рассмеялся. – Да ты оглядись получше!» Сашка ещё раз огляделся. И понял, что дома вокруг такие, каких давно не строили в их городе, – из белых блоков с большими окнами. «Я ведь умер, – тихо сказал Илья, – я от жажды умер. А ты – от голода. Вот мы тут и встретились. Тут всем хорошо». – «Ты врёшь, – Сашка сел, – посмотри на меня. Я живой!» – «Нет. Я тебя предал, ты попал в развалины, а там умер от голода. Ты мёртвый!» Сашка вскочил. Сердце заколотилось в груди, и уже по этому стуку можно было понять, что Илья врёт. Ему вообще нельзя верить, ведь он предатель! Сам только что сказал! «Ты мёртвый», – спокойно повторил Илья. «Нет! – закричал Сашка. – И ты живой, но я тебя убью! Ты предал город!» Всеми силами он потянулся к горлу бывшего друга, но почему-то упал. «Я убью тебя!» – кричал он, катаясь по траве. «Держи его за руки! – закричал Илья голосом Олега. – Шприц, давай шприц». Какая-то женщина в серой шинели наклонилась над ним и прокуренным голосом сказала: «Успокойся, дурень…» Что-то кольнуло в локтевом сгибе. Илья стал сворачиваться и расплываться, комья воздуха падали ему на голову и плечи. Город с целыми домами померк, стал маленьким, превратился в каплю, которая вдруг исчезла. «Это сон, – решил Сашка, – очнусь я дома…»

Он открыл глаза. В ушах шумело, болела уколотая рука. Рядом сидел Хнык.

– Саша, я тебе навар из-под крысы принёс, – радостно сообщил он, протягивая алюминиевую миску. – Он хороший, мы все его пьём, кроме Витьки. А крысу я сам сожрал. Ребята пошли ловушки на развалинах ставить, завтра опять поедим от пуза!

Потом Сашка увидел Олега.

– Ты уж извини, – сказал тот, – мы тебе с перепуга этой гадости накололи, из аптечки. Ну да ведь помогло, а то бросился на Хныка, как сумасшедший.

Сашка хотел ответить, но из горла вырвалось только слабое сипение.

– Да я не в обиде, – продолжал Хнык. – Ты ведь меня с голодухи с кем-то перепутал. Если бы знал, что это я, ты бы не стал, мы ведь одна команда?

Сашка слабо кивнул и потянулся к миске. Крысиный отвар был тёплый и легко проскальзывал в горло. Сашка глотал его и думал, что если сейчас и умрёт, то только от счастья…

Вечером неожиданно вернулся Кеша. Приволок гречневую крупу в пёстрой наволочке и овощные консервы. Крупу тут же рассыпали в бумажные пакеты и разнесли по всем комнатам, консервы Кеша оставил себе.

– Во повезло, – захлёбываясь от радости, рассказывал он. – Я такое место нашёл – закачаешься, правда, пролезть трудно. Тут на окраине бронечасть базируется, так у них подвал рядом со столовкой. Конечно, он на замке, но старый сильно – сверху доски подгнили. Я там по ночам надрывался: шифер разобрал и досок оторвал пару. Быстрее мог бы, но без инструментов никак. Хочешь, завтра вместе пойдём, возьмём больше?

Однако назавтра Сашка был ещё мало пригоден для длительных путешествий, и парни пошли без него. Дома остался только Шиз. Он слонялся по квартире, что-то невнятно бормотал, поедая сухую крупу из пакета. Сашка тоже поел и устроился на подоконнике в ожидании ребят. Они вернулись поздно, с пустыми руками: Кешина кража обнаружилась, и танкисты накрепко заделали крышу подвала.

– Придётся в городе воровать, – сокрушался Кеша, уже лёжа в постели. – Но идти чертовски опасно! Твои же бывшие кореша пристрелить могут. И другого выхода нет. А то сдохнем.

«Воровать, – подумал Сашка, засыпая. – Неужели я смогу?»

С утра пораньше Сашка и Кеша начали собираться. Провожала их почти вся бригада – понимали, что в случае неудачи можно не вернуться.

– Если в городе поймают, ори во всю глотку, плачь, дави на жалость, – советовал Олег. – Не вздумай драться. Ты ростом маленький, Санёк, а сейчас ещё и тощий, тебя пожалеют. С оцеплением не связывайтесь. Оружие не берите. Ну, чтоб вернулись!

«Я иду красть, а если меня поймают, должен делать то же, что делает Хнык», – с ужасом думал Сашка.

На улице Кеша огляделся и махнул Сашке рукой.

– Я знаю, как оцепление обойти. Там, где бронечасть, за колючку вылезем, а залезем севернее. Только ползти придётся, вот что противно.

Колючая проволока считалась официальной чертой города. Сначала город хотели отгородить капитально и даже начали возводить стены, но то ли денег не хватило, то ли отпала необходимость, и теперь стены стояли только на севере – за гвардейским Корпусом, – а остальной периметр обозначали колючка и противотанковые ежи. Сашка глянул на землю. Ползти по ней, по-осеннему стылой, действительно было противно. Но всё же лучше, чем напороться на кордон.

– Там канавы и даже окопы кое-где, – почти виновато добавил Кеша, – в них сыровато…

Сырость, однако, оказалась не самым тяжёлым испытанием. Из ворот бронечасти вдруг выбежали и начали строиться танкисты, и Кеше с Сашкой пришлось лечь и не шевелиться добрых полчаса. Сашка замёрз и только чуть слышно ругался застывшими губами. Зато оцепление гвардейцев они миновали относительно легко. Никто из кадетов не заглядывал в старые полуобвалившиеся окопы. Сашка отметил, что и сам бы не подумал, будто кому-то придёт в голову там пробираться. Влезая через колючку севернее последнего, по утверждению Кеши, поста, Сашка зацепился плечом и вырвал клок куртки. Это его, как ни странно, рассмешило. Вся ситуация была страшная и вместе с тем до того невероятная и нелепая, что он нервно расхохотался. Кеша глянул на него с опаской.

– Ты ржёшь не хуже Шиза. Лучше отряхнись и ботинки травой сухой ототри, а то как бомж, в самом деле…

На остановке около университета пыхтел относительно целый городской автобус. «Если сесть в него и проехать одну остановку, можно попасть в Корпус», – подумал Сашка равнодушно. О том, что недалеко его дом, думать было нельзя.

– Зайдём в магазин, если толпа будет, я у кого-нибудь кошелёк потяну. Ты только рядом стой, прикрывай, – Кеша настойчиво дёрнул Сашку за рукав. – И сделай лицо попроще. А то сразу видно: что-то замышляешь. Кстати, если меня бить начнут, тут же сваливай. На пару куда больше достаётся.

– А ты что, уже кошельки воровал?

– Воровал. Хныку на лекарства. Меня тогда не поймали. И сейчас, кстати, кроме жратвы надо будет этих ампул купить, тут Олег мне название написал.

Кеша замолчал и решительно затолкал Сашку в двери продуктового магазина. Там и вправду была очередь. Наверное, продавали что-нибудь дефицитное, завезённое из другого города. Сашка смотрел, как Кеша ловко ввинчивается в толпу, будто хочет поближе рассмотреть прилавок. Через минуту он так же ловко вынырнул обратно.

– Валим!

Они выскочили из магазина и укрылись в подъезде соседнего дома.

– Не смог? – тяжело дыша, спросил Сашка.

– Это ты бы не смог, – Кеша держал на ладони небольшой матерчатый кошелёк. – Растяпы, как мясо увидели, варежки пораскрывали – никакой бдительности.

В кошельке оказалось восемь марок.

– Надо ещё попробовать, – сказал Кеша, – когда такая пруха, останавливаться ни к чему.

Сашка подумал, что лучше, наоборот, остановиться, пока их не поймали, и не рисковать лишний раз.

– Нам ведь на лекарство уже хватит, а если сою купить или манку, то вся бригада налопается!

– Сегодня налопается, а завтра ноги протянет, – уточнил Кеша. – Кордоны-то, поди, не сразу снимут. Пока везёт, надо брать. И не красней, как девственница!

– Ты вон батареек в части уже набрал, – проворчал Сашка, но Кеша его не слушал.

Парни пересекли проезжую часть, прошли пешком пару кварталов и снова оказались в магазине. Здесь тоже была очередь: давали растительное масло по карточкам. Пахло так, что Сашка почувствовал: сейчас упадёт в обморок.

– Смотри, – шипел Кеша ему на ухо, – вон у бабки деньги из кармана торчат. Я её отвлеку, а ты хватай и живо на улицу.

У щупленькой бабульки действительно что-то торчало из кармана засаленного пальто. «Это не деньги», – хотел сказать Сашка, но Кеша уже протиснулся вперёд и вдруг свалился прямо у кассы.

– Мальчику плохо! – испуганно крикнул кто-то, старушка наклонилась, и Сашка быстро вытащил у неё из кармана свёрток.

«Украл, – стучало у него в голове. – Я, бывший кадет Корпуса, обокрал беззащитную старуху». Сашке стало так противно, что он и не заметил, как выскочил на дорогу. Раздался визг тормозов, тупой удар, и он упал прямо под капот большого красного автомобиля… Вокруг останавливались машины, кто-то крикнул с тротуара: «Вызывайте медпомощь». Водитель – молодой мужчина в отглаженном костюме – выбрался из автомобиля, нервно огляделся и заорал на Сашку:

– Ты очумел, что ли?! Тротуара тебе мало?

Сашка стал осторожно подниматься.

– Вали давай быстрее! – продолжал орать мужчина, и Сашка подумал, что тот, наверное, куда-то опаздывает. Как только он сделал пару шагов с дороги, машина сорвалась с места и на бешеной скорости понеслась по проспекту.

– Им на людей наплевать, – философски заметил старичок в длинном замызганном плаще. – Им своя техника дороже. Ну что, парень, ходить-то можешь, или медиков вызвать?

– Не надо, – сказал Сашка. Идти он мог, только рёбра болели и из носа текла кровь. Он вытер нос рукавом, завернул за угол, в переулок, сел на корточки, прислонившись к серой шершавой стене, вытащил из кармана газетный свёрток. Там были четыре марки и пенсионная книжка. «Я чуть не сдох за четыре марки», – отметил про себя Сашка. Но ему уже не казалось, что жизнь стоит дороже.

12

Сидеть на асфальте, несмотря на холод, хотелось бесконечно. Пусть идёт время, пусть что-то происходит вокруг, пусть начнётся война, бомбёжка, землетрясение – он не встанет. Потому что так жить нельзя. Должно быть нечто, чего человек не должен делать ни при каких условиях. А если делает – он не человек…

– Саша, это ты? – послышался вдруг знакомый голос.

Сашка испуганно поднял голову и увидел над собой удивлённое девичье лицо с жёлто-зелёными глазами и редкими веснушками.

– Катя?

Это было как будто сотню лет назад. Корпус. Экскурсия старших гимназических классов к кадетам первого года обучения. Полудетские конкурсы, показательные стрельбы, вечером – танцы. Катя Краева. Дочь капитана Краева. Бант в длинной косе, глупое хихиканье с подружками и упорные, заворожённые взгляды на Сашку. На танцах, когда девочки приглашали, она сунулась было к Сашке, но он разгадал её намерения и поспешно удрал из зала. Потом Катя стала по поводу и без повода приходить к отцу на работу. Оказалось, что у неё проблемы с правописанием, а она собиралась поступать в университет. Краев попросил Сашку вечером помочь Кате разобраться с правилами. Они сидели в пустом полутёмном классе: Катя и Сашка с учебником, а через две парты, улёгшись на скамеечку, дремал Илья, без которого Сашка уже никуда не ходил. У Сашки от общения с Катей осталось впечатление, что не правописание её занимает, а он сам, и огромное чувство неловкости, потому что разговаривать с девушками он не умел. Но всё это было давно, и уже месяц он Катю не видел. И не должен был видеть никогда. Когда ты не из гвардейского Корпуса, когда ты голоден, грязен и в синяках, нормальным девушкам незачем с тобой общаться.

– Я видела, как ты под машину попал, – сказала Катя. – Сильно ушибся?

– Нет, не сильно, – буркнул Сашка.

– Не ври, – она вытащила из кармана платок, – возьми, у тебя кровь носом идёт. И вообще, в случае аварии у человека шок бывает. И он даже с переломами может некоторое время ходить. Ты уверен, что у тебя ничего не сломано?

Сашка не был уверен. Молча взял платок и приложил к носу.

– Пойдём ко мне, я недалеко живу, – решительно сказала Катя. – Там и разберёмся, что с тобой.

– Я не могу к тебе пойти. Понимаешь…

– Да всё я понимаю. Папа про тебя говорил. Тебя выгнали из Корпуса. Все подумали, что ты в Энск хотел убежать.

– Хотел, – Сашка усмехнулся, – ещё я хотел весь город отравить, а из центра сделать южные развалины. А ещё…

– Саша, – прервала его Катя, – успокойся, пожалуйста. Я не верю, что ты мог предать город. Мне папа всё рассказал. Это твой друг виноват, Илья. Мне он, кстати, никогда не нравился, – Катя протянула ему руку. – Пойдём, сейчас у меня дома никого нет. Мама на дежурстве в поликлинике, а папа в части. Вернётся поздно. Пошли, не бойся.

Сашка вздохнул и, проигнорировав протянутую руку, поднялся сам.

– Телефон у тебя есть? – делать у Кати ему было нечего, но от неё он мог позвонить домой.

– Да, идём.

Сашка пошёл следом, стараясь не очень хромать и придерживая одной рукой окровавленный платок, а другой – рёбра.

– А где ты сейчас устроился?

– В танковом училище.

– Да-а? – Катя с сомнением покачала головой. – А чего ты без формы и одежда у тебя дымом пахнет?

– В самоволку удрал. Надел что подвернулось, – Сашка разозлился. – И вообще, я к тебе домой не просился. Не веришь – не веди.

– Ладно, ладно, – заторопилась Катя, – подумаешь, обиделся сразу.

Они шли по длинной улице, названия которой Сашка не мог вспомнить, хотя раньше ходил здесь. Просто было это давно, а может, и вовсе не было. Не было у него никакого дома, никакого Корпуса, а девочка, что идёт рядом, ошиблась и приняла его за другого.

Катя меж тем всё время говорила, взволнованно всплёскивая руками:

– Папа долго переживал свой перевод и сейчас переживает. Нам ничего не говорит, но я вижу, он сам не свой. Пятнадцать лет в Корпусе служил, а его выгнали. Ведь он не виноват! Получается несправедливо. А ещё он о тебе вспоминал. Жалеет, что так получилось. Хотел место тебе подыскать, но друзей у него почти не стало. А ему очень обидно!

Сашка кивал, поддакивал и даже пытался улыбнуться.

– Пришли, – наконец сказала Катя.

Сашка осмотрелся: они оказались на улице, застроенной красными двухквартирными домами. Катя открыла калитку одного из них…

– Заходи. Собаки во дворе у нас нет.

Зайдя в дом, Сашка, прежде чем разуться, немного помедлил, но под требовательным взглядом Кати скинул ботинки. Через крохотную тёмную прихожую они прошли в длинную и мрачноватую комнату. Такой она выглядела, возможно, из-за коричневых обоев, а может, из-за тяжёлых штор на окнах. Или просто день такой был, хмурый и пасмурный… Стояли в комнате диван, кресло, низкий столик с разбросанными по нему газетами и шкаф. Ещё из комнаты вели три облупившиеся двери. Две из них были приоткрыты, и Сашка увидел кусочек кафельного пола в ванной и книжные полки от стены до стены в другой комнате. В кухню вела полукруглая арка. Над аркой болтался мохнатый помпончик на верёвочке.

– Это Кузька, домовёнок, – объяснила Катя, проследив Сашкин взгляд. Она подошла к помпончику и повернула его: к серой шёрстке были пришиты пуговицы-глаза. – Кузька приносит удачу. Ты давай, располагайся.

Сашка боком, стараясь, чтобы не видно было дырок на носках, приблизился к дивану. Над ним висели картина – написанный масляными красками гвардейский Корпус – и несколько фотографий. Одна из них Сашке была знакома: Краев в аудитории Корпуса. Снимали недавно.

– А это кто? – спросил Сашка, увидев фото незнакомого молодого человека в форме парадной роты.

– Это мой брат, – Катя вздохнула, – он погиб пять лет назад. Его, как тебя, Сашей звали… А я уже на курсы хожу при университете. Чтобы на следующий год поступить. Только папа меня всё на факультет права отправляет, а мама – на медицинский. Но я не хочу. Хочу на естественный. У меня и подруга там учится. Они сейчас крыс разводят. Ты видел крыс? Такие забавные! Человека совсем не боятся. Слушай, а ты чего в университет не поступишь? Ты ведь так хорошо учился.

– Я поступлю, – сказал Сашка, не сводя глаз с погибшего сына Краева. – Потом.

– Поступай на философа, – предложила Катя. – Самый интересный факультет. Я бы сама пошла, но туда оценки отличные нужны. У меня там тоже знакомый есть. Он мне на день рождения книгу редкую подарил. Представляешь, довоенную. Библия называется. Там такие имена смешные! Навуходоносор, например. Ха-ха.

– Да, очень смешные, – подтвердил Сашка.

– Ну ладно, – Катя показала ему в сторону ванной, – ты сходи, посмотри, что у тебя там ушиблено, и помойся. Мало ли, заражение какое-нибудь. Я тебе полотенце дам.

Сашка взял полотенце и покорно поплёлся в ванную.

Там его поразило огромное зеркало во всю стену. Он включил воду и стал медленно раздеваться. Страшно было увидеть себя после стольких приключений. Под рёбрами действительно расплывался большой кровоподтёк, да ещё синяки на руках и ногах не то от драки с Женькой, не то от мешков, которые они грузили у падальщиков. Но страшнее всего было лицо. Сашка выглядел ничуть не лучше Витьки Шиза: те же ввалившиеся щёки и круги под глазами. Да ещё из носа течёт. Увидев себя со стороны, он удивился, как Катя не побоялась вести его домой… Тёплая вода уже наполнила ванну, Сашка погрузился в неё и закрыл глаза. Ему казалось, что он много лет не был в тепле… Время шло, а он всё лежал и грелся.

– Ты скоро? – крикнула из-за двери Катя. – Ты там живой?

– Живой, – нехотя отозвался он.

– Давай быстрее, я чай приготовила!

Сашка выдернул пробку и мрачно смотрел, как убывает вода, серая от грязи. Потом долго стоял под душем, думая, как всё странно. Выходит, Краев не поверил в то, что Сашка – предатель. А как тогда с Ильёй? В его предательство поверили все. Но, может, это неправда? И не собирался Илья бежать в Энск, а погиб во время бури…

– Наконец-то, – Катя сидела на диване перед маленьким столиком и прихлёбывала чай. – Я думала, ты там жить останешься. Садись, ешь. Я тебе хлеб маслом намазала. А хочешь колбасы? Представляешь, в семь утра пошла за колбасой, три часа стояла, и мне последней досталась. А если бы после вышла, уже бы и не хватило. Раньше папе в Корпусе выдавали паёк, и в нём всё было. И колбаса, и соевое масло, и жир. А теперь стало сложно – платят только деньгами…

– Я колбасу не люблю, – соврал Сашка и взял хлеб.

Он изо всех сил старался есть не торопясь, но ничего не получилось. Катя дала ему второй бутерброд, потом третий.

– Ты не обижайся, но вид у тебя какой-то беспризорный. Вас что, в танковом училище совсем не кормят?

Сашка чуть не подавился.

– Я просто болел.

– А в самоволку зачем побежал?

– К маме, – Сашка отвёл глаза. – Она всё с сердцем мается, ей надо меня видеть чаще.

– Ну и отпросился бы у начальства. Что они там у вас, звери, что ли? Отпустили бы! – Катя подозрительно прищурилась. – Мне один знакомый сказал, что из любой ситуации можно разумный выход найти. Нужно только хорошо подумать.

– Может быть, – Сашка вздохнул.

– А мы недавно строение головного мозга проходили, – Катя принялась разъяснять Сашке особенности строения мозга. Стало тоскливо. Конечно, Катя над ним не насмехалась. Но почему-то говорила только на темы, которые Сашку задевали. Прострелил голову парню, ел крыс… И если бы Катя знала, кто он на самом деле и сколько зла причинил, никогда не стала бы с ним общаться. Прошла бы мимо, отворачиваясь. И все люди – и в магазине, и на улице – отвернулись бы. И мама. Что бы она сказала? Сашка поёжился. Делать у Кати ему нечего. Нужно бежать, сейчас же… Только вот бежать не было сил. Сашка вдруг почувствовал себя таким слабым, что не смог бы самостоятельно встать со стула. Бутерброды и чай сделали своё дело, подарив ощущение сытости, безразличия. Нужно было бежать, а хотелось остаться подольше, нужно было говорить правду, а хотелось лгать, нужно было вслушиваться, а слух атрофировался…

– Тебе плохо? – спросила Катя, прервав свой монолог. – Ложись-ка на диван. Вдруг у тебя какое-нибудь сотрясение мозга.

Какое-нибудь… Самое настоящее. Иначе объяснить происходящее невозможно. У него сотрясение ещё с тех пор, как случилась буря в степи, а всё остальное – бред… Сашка устроился на удобном диване, свернувшись комочком. Катя подкатила кресло и села рядом. «Кресло на колёсиках… – лениво подумал Сашка. – У нас тоже такое было. Давно. И я на нём катался, а потом от колёсиков ничего не осталось. А ещё папа хотел купить дом. Купить дом и родить второго ребёнка. То есть ребёнка мама хотела. Девочку. Она бы выросла и стала как Катя, а я бы стал офицером…» Сашка задремал, а когда проснулся, вновь услышал Катин голос.

– Смешно, – говорила Катя, – а ты мне нравился больше всех в Корпусе. Ты такой был… Не как все кадеты. А помнишь, ты мне стихи читал из учебника? Здорово читал. Помнишь?

Сашка пожал плечами.

– Стихи – ерунда. Их я сейчас ещё лучше читать могу. Хочешь?

Катя кивнула. Сашка помолчал минуту и на языке пустынников прочитал стихотворение, смысл которого заключался в том, что маленькая мышка радовалась жизни, потом её съел коршун и тоже радовался. Так чья же радость справедливее?

– Это про любовь?

– Про любовь к естественному факультету университета.

– Ты вырос, – сказала Катя задумчиво. – Какой-то взрослый стал… А про Энск – это ведь неправда? Я папе верю, но лучше ты мне скажи!

– Конечно, неправда.

– Тогда надо было объяснять. Надо было доказывать, что ты прав, – глаза у Кати заблестели. – Если человек прав, он всегда это доказать может. Стоит только постараться.

– А папа твой почему доказать не смог? – оборвал её Сашка.

– Ах да, папа, – глаза погасли, Катя отвернулась.

– Мне надо позвонить.

– Звони. Телефон в прихожей.

Сашка вышел в прихожую, снял трубку, помедлил и стал набирать свой номер.

– Дядя Витя, это я, Саша, – заговорил он бодрым голосом, как только на том конце ответили. – У меня всё хорошо, я как-нибудь заеду к маме. Передайте ей, ладно?

– Александр, ты откуда звонишь? – спросил дядя Витя серьёзно.

– Из Корпуса.

– Ты должен сегодня приехать домой, слышишь?

– Сегодня? – Сашка растерянно помолчал. – Но я не могу.

– Парень, не дури! Все уже знают, что ты не в Корпусе. Тебя полиция ищет. Так что давай бегом домой.

Сашка испуганно повесил трубку. Сердце колотилось как сумасшедшее. Значит, мама всё знает! Значит, ей кто-то рассказал. А она подумала, что он потерялся, и заявила в розыск… Стало страшно, а потом сразу очень легко: теперь не придётся идти в развалины. То есть придётся, но только чтобы сдать форму и удостоверение. И попрощаться с Кешей. А потом можно будет спокойно вернуться домой. Опять всё хорошо. Он опять станет прежним, будет жить нормальной человеческой жизнью, и ему никогда не придётся воровать. А мама его простит. Конечно, простит… Вернувшись в комнату, Сашка понял, что улыбается.

– Чего сияешь? – подозрительно спросила Катя.

– Я выбрался из такого дерьма, – на языке пустынников ответил он. – Мне так повезло!

– Видно, тебя всё-таки сильно машиной ударило. Ты себя странно ведёшь. Тебе нужно к врачу обязательно.

– К врачу? – он начал было смеяться, но вдруг перед глазами встал бьющийся в судорогах Хнык, Витька с его бредом, другие ребята из бригады, а главное – тот, убитый им месяц назад. Сашка бегом понёсся в туалет. Приступ рвоты мучил долго, потом он упал на пол и заплакал. «Мама, ты думаешь, что всё знаешь, – подумалось с горечью. Солёные слезы капали на голубой кафель, и Сашка смотрел вокруг, как сквозь увеличительное стекло. – Мама, ты, конечно, волнуешься, напридумывала себе, чтÓ со мной могло случиться. Но представить, где я был на самом деле, ты не сможешь никогда…»

Он встал, умылся и осторожно приоткрыл дверь. Катя стояла рядом.

– Тошнит? – заговорила она. – Это у тебя точно сотрясение. Я знаю, сама в детстве с турника падала – рвало жутко. Давай ты хотя бы дождёшься маму. Она всё-таки медик.

– Лучше бы меня пришибло насмерть, – грубо отозвался Сашка. – А ждать мне некогда.

В тягостном молчании он натянул куртку. А потом Катя сказала:

– Ты приходи, как захочешь.

– Если получится, – Сашка взялся за тяжёлую металлическую ручку. – До свидания.

Он вышел на улицу и шёл, стараясь не оглядываться, хотя чувствовал, что Катя стоит на крыльце и смотрит ему вслед. Наивная, добрая девчонка. «Ты видел крыс? – он усмехнулся. – Варёных или жареных?»

Идти обратно в развалины не хотелось. Тем более что дом был так близко. Стоило, наверное, просто отправиться домой. Пусть Кеша разбирается с его формой. Но… шаг в сторону дома – и Сашку накрыла ледяная волна страха. Уверенность, что мама простит, пропала. А если начнёт упрекать или тяготиться им, предателем? Да и если простит, что делать дальше? Устраиваться уборщиком в её школу?

Сашка шагал в сторону оцепления. Нет, надо успокоиться, привыкнуть к тому, что придётся вернуться домой… Ближе к первому кордону Сашка остановился. Здесь могли стрелять. Все мысли сразу вылетели из головы. Осталась основная: как пробраться живым. На удивление, было тихо и даже фигур в мышиной форме нигде не просматривалось. Сашка пролез через колючку… Ни здесь, ни южнее ему так никто и не встретился.

В их комнате вкусно пахло, а Кеша помешивал в кастрюльке какое-то варево.

– Ты где застрял? Я тебя, между прочим, полчаса по городу искал. Думал, ты потом без меня оцепление не обойдёшь. А вернулся – оказывается, его сняли.

– Девчонку знакомую встретил, – Сашка подвинулся ближе к огню. – Кеша, я домой ухожу.

– Ну, всего хорошего, – ничуть не удивился сосед. – Это тебя девица надоумила?

– Нет, я сам.

Кеша взял со стола отвёртку и микросхему, лёг на свою постель и начал ввинчивать болт.

– Сегодня, надеюсь, не попрёшься? Автобус уже не ходит.

– Сегодня не попрусь.

Потом Кеша, ввинчивая и вывинчивая один и тот же злосчастный болт, рассказал, как сначала поискал Сашку, а после решил идти домой. Украденные деньги он потратил на ампулы для Хныка и большой куль перловой крупы.

– Тащил и радовался, – закончил свою историю Кеша, – а пришёл – оказывается, пайки выдали. Мы их ещё долго наверх заносили. Видел в комнате у Олега с Хныком нишу в стене? Там раньше кладовка была, и сейчас кладовка, только дверь мы прочную навесили и замок хороший, а то мало ли – растащат только так!

Кеша отложил микросхему, вытащил из-под подушки сухарь и с наслаждением откусил.

– Ох и житуха теперь пойдёт, – мечтательно сказал он. – Ты, конечно, уже дома будешь. Оставь адрес, кстати. Может, навещу.

В большой комнате стоял шум и гам – похоже, туда набилось много народу, из нескольких бригад сразу. Спорили, курили, матерились. Сашка поморщился.

– Чего сидите у себя, как отбросы? – со смехом прокричал Хнык, заглянув к Сашке с Кешей. – Айда в карты играть!

– Неохота смотреть, как водку жрут, – отмахнулся Кеша. – Я трезвенник. Давай, Санёк, тут по-тихому смахнёмся на марку?

– Мне это неинтересно, смысла не вижу, – признался Сашка. – Да я и не умею…

– В карты не умеешь? – Хнык из коридорчика ввалился в комнату и разглядывал Сашку, как невиданное животное. – Правда, не гонишь?

– Не гоню, – Сашке стало неловко. – Не умею, что здесь такого?

– Он у нас правильный, – объяснил Кеша, – не пьёт, не курит, в карты не играет и к девушкам не пристаёт. И красть ему стыдно.

– А мне не стыдно, – простодушно сказал Хнык и достал из кармана горсть слипшихся карамелек. – Вот, украл. Хотите?

– Жри сам, диабет зарабатывай! – засмеялся Кеша.

– А что такое диабет? – Хнык опасливо посмотрел на карамельки.

– Страшная болезнь! Язвами покроешься и сдохнешь, как собака. Такое часто от ворованных конфет случается.

– Ты врёшь, – решил Хнык и сунул конфеты в рот. – От жрачки не дохнут, дохнут с голоду.

– Вот и я так всегда считал, – согласился Кеша. – Мне мама говорила: не воруй конфеты, это плохо. А кому плохо? Мне от этого только хорошо было.

Они молчали, пока прожевавший конфеты Хнык не спросил:

– А ты, Саша, правда ещё не того, с бабой?..

– Пошёл вон, недоумок, – расхохотался Кеша. – Пни его, Сашка, а то он тебе такого наплетёт про свои подвиги! Ему бы в газеты писать – врёт как жрёт!