Текст книги "Лили. Посвящение в женщину"

XVII

Рогожин сидел в кресле неподалеку от ложи Лили и равнодушно глядел на сцену. Затем повернул голову, увидел Лили и, поднявшись, прошел к ней в ложу.

– Кармен недурна! – с видом знатока сказал он, машинально пожимая руку Жоржу.

– О да!.. – глубокомысленно отозвался Жорж, готовый чуть ли не расшаркаться перед известным всей Москве богачом.

– Зачем вы приехали? Ведь вы не любите этой оперы? – без всякого почтения в голосе спросила Лили.

Рогожин смутился. После того как они стали любовниками и он сдержал свои финансовые обещания, Павел Ильич никак не ожидал столкнуться с такой враждебной холодностью.

– Я… я приехал, потому что вы здесь, – с натянутой улыбкой пробормотал он.

– Поезжайте лучше в свой клуб! Там для вас несравненно больше интереса! Домой меня довезет Жорж.

– Вы меня гоните?

– Нисколько! Я только говорю, что для вас неинтересно слушать эту оперу.

– Нет, напротив! Меня сегодня заинтересовала Кармен. Я еще ни разу не слыхал этой артистки. У нее великолепный голос, и в игре нет обычного шаблона.

Лили не возразила ни слова, только губы ее слегка дрогнули, да в глазах что-то сверкнуло. Она устремила взгляд на сцену и просидела молча до конца акта.

Занавес опустился под звук дружных аплодисментов. Публика задвигалась и зашумела.

«Я заставлю его уехать и оставить меня одну с Да-лецким, чего бы мне это ни стоило!» – упрямо думала Лили, чувствуя во всем теле нервную дрожь.

– Пойдемте в сад, – шепнул, нагнувшись к ней, Жорж.

Лили попыталась улыбнуться и оглянулась назад: Рогожина в ложе не было. Он незаметно вышел.

Лили увидела его в фойе. Рогожин стоял с каким-то неизвестным ей господином и, видимо, поджидал ее.

– Мне нужно сказать вам два слова! – произнес он, подходя и беря ее под руку.

Жорж почтительно отошел прочь.

– Что такое? – тщетно стараясь скрыть волнение, спросила Лили.

– Что вы думаете делать после окончания спектакля?

– Я хочу поужинать здесь с Жоржем.

– Вдвоем?

– Нет. Я просила Жоржа пригласить Далецкого.

– А если я попрошу вас ехать со мной тотчас же после спектакля домой?

– Я не поеду.

– Да?

– Я не по-е-ду! – жестко повторила Лили.

– Вы должны ехать! – настойчиво заявил Рогожин, нахмурив брови и крепко стиснув локоть Лили. – Я имею полное право требовать от вас этого, в силу тех условий, которые заключены между нами.

– У вас плохая память! – неестественно рассмеявшись, воскликнула Лили. – Вы забываете об условиях, предложенных мною! Прежде чем согласиться на ваши условия, я заявила, что желаю оставаться свободной! Вы помните это? Помните, что ответили мне на это полным согласием?.. Я не гожусь на роль рабыни!..

– Я и не думаю предлагать вам подобную роль, – хрипло пробормотал Рогожин. – Я только желаю сохранить свои права…

– Вы боитесь, что я изменю вам?

– Может быть! – Рогожин нервно дернул подбородком. Этот разговор вообще сильно тяготил его.

Лили с силой вырвала свою руку.

– Оставьте меня! – крикнула она, обращая на себя внимание окружающей публики.

– Вы с ума сошли… – сконфуженно произнес Рогожин. – Посмотрите, на нас все смотрят! Вы компрометируете и себя, и меня…

Лили покраснела и взяла себя в руки.

– Слушайте, – шепотом заговорила она, повернув назад в фойе, где почти никого уже не было, – делайте, что хотите, но с вами я не поеду и останусь здесь! Если вам угодно, я больше никогда не вернусь к вам и возвращусь к маме. Подаренные вами сто тысяч можете получить обратно… Вкладной билет на эти деньги в письменном столе в кабинете… Обстановка квартиры пригодится для другой женщины, которая согласится беспрекословно исполнять все ваши желания и капризы.

– Лили!.. – в тоске и страхе воскликнул Рогожин.

– Ни слова больше! – тотчас прервала его Лили. – Или вы немедленно уедете из театра, предоставив мне полную свободу, или между нами все кончено…

«Пусть будет последнее!» – решил про себя Рогожин. Глаза его вспыхнули злобой и ненавистью, правая рука судорожно сжала толстую трость с золотой рукоятью и массивным свинцовым набалдашником.

Лили вызывающе заглянула в искаженное лицо Рогожина и, быстро отойдя прочь, смешалась с толпой.

XVIII

На широкой площадке сада, перед открытой сценой, собралась громадная толпа. Три молоденькие красивые девушки, обтянутые голубым трико с голубыми атласными буфами и лентами, выделывали головокружительные трюки на висящих высоко над сценой трапециях. Блестящие никелированные пруты на тонких бечевках мерно раскачивались взад-вперед, и девушки грациозно перелетали с одного прута на другой под звуки мечтательного меланхолического вальса. Малейшее нерасчитанное движение грозило им гибелью. В любой момент девушки могли сорваться и, упав вниз со страшной высоты, разбиться о деревянные подмостки. Но именно это и придавало интерес их воздушным полетам, это и возбуждало сытую и скучающую публику. Господа и дамы, юноши и девицы с жадным любопытством следили за каждым их движением. Некоторые, замирая, с ужасом и в то же время с нетерпением ждали возможного момента катастрофы.

Но вот музыка смолкла. Одна из девушек поднялась по канату на одиночную трапецию, висевшую выше других. Повиснув на ней на согнутых коленях, эквилибристка сильно раскачалась и вдруг стремглав полетела вниз с вытянутыми вперед руками, по направлению к мерно качавшимся тонким никелированным прутам нижних трапеций.

Публика замерла. В следующий миг послышался странный, глухой звук упавшего на деревянные подмостки тела девушки, не рассчитавшей траектории рискованного полета.

Толпа зашумела, заволновалась и, давя друг друга, устремилась к сцене, чтобы поближе посмотреть на изуродованный и окровавленный труп несчастной эквилибристки.

Все это произошло за долю секунды, и одновременно с трагедией где-то в задних рядах публики раздался неестественный истерический крик молодой, нарядно одетой женщины, стоявшей с двумя мальчиками. Вскрикнув, женщина всплеснула руками, точно подстреленная птица – крыльями, и без чувств упала на руки стоявших позади мужчин. Господа бережно усадили женщину на лавку, один бросился в буфет за водой, а другой принялся неумело утешать плакавших и дрожавших в испуге мальчиков.

Лили мельком, почти равнодушно, наблюдала за этой сценой, и затем тотчас же устремила глаза на открытую эстрадную площадку, где в это время поспешно укладывали на носилки труп разбившейся насмерть девушки.

– Вы знаете, кто эта женщина? – услышала вдруг Лили над своим ухом картавый голос Жоржа.

– Какая женщина? – рассеянно спросила Лили, не отводя глаз от сцены.

– Да вот эта самая, которая упала сейчас в обморок.

– Не знаю. Кто такая?

– Жена Далецкого, Ольга Алексеевна.

– А мальчики – сыновья Дмитрия Николаевича?

– Да, да!.. Хорошенькие мальчуганы. Старшему уже восемь лет. Не правда ли, как это глупо со стороны Ольги Алексеевны таскать их по садам и театрам?

Лили оглянулась назад и внимательно посмотрела на мальчиков; потом быстро подошла к Ольге Алексеевне и взяла из рук мужчины стакан с холодной водой.

Ольга Алексеевна уже очнулась и, слабо вздрагивая всем телом, испуганно глядела потускневшими глазами на окружавших ее людей. Зубы ее судорожно стучали, а губы подергивались странной гримасой, искажавшей все ее лицо.

– Выпейте воды, – тихо сказала Лили, осторожно поднося к ее рту стакан.

Ольга Алексеевна послушно сделала один глоток и вдохнула всей грудью воздух.

– Благодарю вас! – сказала она, делая усилие улыбнуться, и вдруг снова задрожала и заволновалась. – Это ужасно! Это ужасно! – глухо забормотала она. – Разве можно дозволять такие рискованные упражнения?.. Ведь эта несчастная девушка разбилась насмерть!

– Мама, – воскликнули подбежавшие мальчики, – поедем домой!

Ольга Алексеевна в недоумении посмотрела на них. Затем провела рукой по лицу и медленно, с трудом поднялась с лавки.

– Мы должны подождать папу, – в раздумье произнесла она. – Он поедет вместе с нами… – Затем обратилась к Лили: – Будьте добры, побудьте немного с мальчиками! Я схожу на минутку за кулисы к своему мужу.

Лили передала Жоржу стакан с недопитой водой и, взяв за руки мальчиков, усадила их рядом с собой на лавку.

– Мы вас будем ждать здесь! – с улыбкой сказала она Ольге Алексеевне.

Та молча кивнула и неровной походкой пошла в театр, где уже звенел первый звонок перед началом третьего акта.

Далецкий стоял за кулисами возле сцены и разговаривал с популярной в Москве артисткой Марьей Сергеевной Холмской, исполнявшей партию Кармен. Когда-то он усиленно ухаживал за Холмской, но, не добившись ничего, махнул на нее рукой и сошелся с хорошенькой хористкой, которая, осчастливленная его благосклонным вниманием, тотчас безропотно ему отдалась.

Заметив равнодушие со стороны Далецкого, Холм-ская, как это часто бывает с женщинами, почувствовала вдруг себя оскорбленной и пожелала во чтобы то ни стало вернуть себе снова его расположение. Мало-помалу она добилась этого. Далецкий бросил хористку и стал опять ухаживать за ней.

Обрадованная Холмская позабыла о своей неприступности и вскоре последовала примеру хористки.

Но в это время Далецкий как раз познакомился с Лили. После того вечера, когда девушка так странно и неожиданно отдалась ему, Холмская потеряла всякое обаяние в глазах Дмитрия Николаевича, и он почти перестал обращать на нее внимание.

Увидев выходившую из уборной Далецкого Лили, Холмская почувствовала муки ревности. Она не знала еще, кто эта особа, но хорошо рассмотрела ее чарующую красоту. Этого было вполне достаточно, чтобы Холмская самым искренним образом возненавидела ее и сочла себя вправе потребовать объяснений от Далецкого.

– Может, это твоя новая любовница? – спросила она, гневно сверкнув глазами.

– Может быть… – спокойно и лениво ответил Да-лецкий.

– Кто она такая?

– Лили Теплова.

– Дочь известной кокотки?

– Да.

Холмская вздохнула и, оглянувшись вокруг, взяла Далецкого за руку.

– Вы разлюбили меня? – томно спросила она. Далецкий молчал, не зная, что ответить.

В это время на лесенке, ведущей на сцену, показалась его жена. Дмитрий Николаевич еще во втором акте увидел ее с детьми в литерной ложе с левой стороны и был неприятно поражен ее присутствием. Ольга Алексеевна летом обыкновенно безвыездно жила на даче, в 20 верстах от Москвы по железной дороге. В театрах она бывала только зимой и лишь тогда, когда в постановке участвовал ее муж. Детей с собой в театры она никогда не брала и уезжала домой тотчас же по окончании спектакля, так что Далецкий всегда мог располагать собой как угодно.

XIX

Неожиданное появление в театре Ольги Алексеевны в этот вечер, да еще вместе с детьми, показалось Далецкому очень странным. Сад, в котором находился театр, пользовался сомнительной репутацией, и порядочные женщины редко посещали его.

По всему вероятию, что-нибудь особенное побудило Ольгу Алексеевну покинуть дачу и приехать в театр, взяв с собой и мальчиков. А появление ее за кулисами еще более смутило Далецкого.

Грубо вырвав у Холмской свою руку, он, испуганный и взволнованный, бросился навстречу жене.

– Что случилось, зачем ты приехала сюда? – с видимым неудовольствием спросил он.

– Я страшно соскучилась по тебе, – сконфуженно и робко произнесла Ольга Алексеевна. – Я не видела тебя почти целую неделю. Прочитав в газетах, что ты сегодня поешь Эскамильо, я взяла Нику и Леву и приехала с ними послушать тебя.

– Стоило ехать из-за такой глупости! – недовольно пробурчал Далецкий, – тем более брать с собой мальчиков. Они еще слишком малы, чтобы посещать такие сады, как «Парадиз».

– Я побоялась оставить их одних на даче. Ты же знаешь, как мало доверяю я этой глуповатой и рассеянной немке.

Наступило неловкое молчание.

– Ах, это ужасно!.. Ужасно! – вне себя воскликнула вдруг Ольга Алексеевна и схватилась руками за голову.

– Что «ужасно»? – невольно вздрогнув, спросил Далецкий.

– То, что случилось сейчас в саду. Одна молоденькая девушка сорвалась с трапеции и разбилась!..

Далецкий облегченно вздохнул. Он испугался, не случилось ли чего с Никой и Левой. Смерть же неизвестной ему эквилибристки не произвела на него никакого впечатления. Ему даже стало стыдно за необычайную сентиментальность жены.

– Я закричала как сумасшедшая и упала в обморок, – продолжала между тем Ольга Алексеевна.

– Разве можно с такими нервами, как у тебя, смотреть на акробатические упражнения, – с гримасой заметил Далецкий.

Снова наступило молчание.

– Ты завтра свободен? – нерешительно спросила Ольга Алексеевна.

– Да, свободен.

– Значит, можешь сегодня ехать вместе с нами домой?

– Нет, не могу.

– Почему?

– Не все ли тебе равно? Что за допрос? Ты знаешь, как я не люблю этого!..

– Но как же я с Никой и Левой поеду одна, ночью, домой?..

– Незачем было приезжать тебе в Москву!

– Но я так соскучилась, истомилась по тебе!.. У меня все сердце изболелось…

Раздался второй звонок.

– Ну, довольно, Оля! Мне больше некогда слушать твои жалобы! – с нетерпением прервал Далец-кий жену и протянул ей руку.

Губы Ольги Алексеевны дрогнули, по лицу пробежала судорога, и глаза наполнились слезами. Опустив голову, она послушно и молча удалилась из-за кулис, прошла зрительный зал и вышла через фойе в сад, где ее ожидала с мальчиками Лили.

– Благодарю вас! – обратилась Ольга Алексеевна к Лили, стараясь сдержать подступившие к горлу слезы. Затем, взяв мальчиков за руки, она поспешно пошла к выходу из сада.

– Куда вы? – невольно остановила ее Лили.

– Мы… мы едем домой, – чуть слышно пробормотала Ольга Алексеевна. Губы ее снова задрожали.

Лили взглянула в ее глаза, полные тоски и слез, и сразу поняла все.

ХХ

– Послушайте!.. – встревоженно начала Лили. – Погодите, мне нужно сказать вам несколько слов!

Ольга Алексеевна удивленно посмотрела на девушку и, подумав о чем-то, оставила детей и подошла к ней.

– Что вам нужно? – недоумевая, но с заметным любопытством спросила она.

Лили не знала, что ответить, но ей страстно хотелось помочь этой несчастной женщине и чем-нибудь утешить ее. Она догадывалась, что Ольга Алексеевна взволнована и едва удерживается от слез, потому что Далецкий отказался ехать с ней и детьми домой.

Сердце Лили мучительно ныло. В настоящую минуту она одна являлась виновницей несчастья этой женщины. Ради нее Далецкий несколько минут назад оттолкнул от себя эту женщину, имеющую на него все законные права, тогда как она совершенно их не имеет. Если бы Лили не предложила Далецко-му ехать с ней после спектакля, он, наверное, отправился бы с женой и детьми домой.

Надо было исправить это зло и, отказавшись от предстоящего свидания, заставить его ехать домой. В том, что это удастся ей сделать, Лили не сомневалась. Ее мучило лишь то, что она не знала, как сказать об этом Ольге Алексеевне, не вызвав в ней ревнивого чувства.

Но, увы! Это чувство уже вспыхнуло в сердце Ольги Алексеевны. Особым чутьем, присущим страдающей женщине, обманутой любимым человеком, Ольга Алексеевна угадала в Лили счастливую соперницу и поняла, что происходит у нее в душе. С едва скрываемой ненавистью она разглядывала красотку, и сердце ее сжималось от осознания того факта, что внешне она, конечно же, проигрывает молоденькой кокотке.

– Вы знаете, кто я?! – с вызовом спросила госпожа Далецкая.

– Да! – в искреннем порыве ответила Лили.

– И почувствовали ко мне жалость и сострадание?

– Я… я хотела вернуть вам вашего мужа! – не совладав с собой, призналась Лили.

– Ха-ха-ха!.. – неестественно рассмеялась Ольга Алексеевна и, окинув Лили с ног до головы презрительным, уничтожающим взглядом, схватила за руки мальчиков и быстро вышла из сада.

Лили до боли стиснула зубы, чтобы подавить крик стыда и отчаяния, и беспомощно опустилась на лавку.

Жорж, все это время наблюдавший за Лили издали, подлетел к ней.

– Что с вами? Вы чем-то взволнованы? – участливо спросил он.

– Проводите меня из сада. Я хочу ехать домой, – тихо сказала Лили.

– Разве вы не желаете дослушать оперы? Сейчас выход Далецкого.

– Я хочу ехать домой! – упрямо и с раздражением повторила Лили.

Жорж смутился и, подав Лили руку, вывел ее из сада. Усадив девушку в коляску, он молча простился с ней и, не понимая, что же такое произошло, уныло побрел в буфет.

XXI

Выйдя в третьем акте на сцену и увидев, что ложа, где сидела Лили, пуста, Далецкий почувствовал боль и тоску и понял, насколько ему дорога эта молоденькая женщина и сколько радости и счастья доставляет ему одна ее близость. И вся игра Холмской в последнем акте показалась ему шаблонной и фальшивой. Поэтому дуэт с ней он спел бесцветно и сухо.

– Далецкий, видимо, не совсем здоров! – говорила публика. – Его совершенно нельзя узнать!

Публика была права. Далецкий и сам не узнавал себя. Он едва дождался окончания спектакля и, переодевшись в обычное платье, прошел в сад, старательно избегая встречи с Холмской.

Жорж ужинал за одним из столов на веранде с какой-то садовой этуалью.

Этуаль в белом платье, в громадной шляпе со страусовым пером, сверкавшая фальшивыми бриллиантами, разыгрывала из себя томную даму и игриво называла Жоржа «дусей».

– Дуся, – говорила она, – не забудь написать в газетах, что я приглашена на зимний сезон примадонной в оперетку.

– О, да! – с апломбом восклицал Жорж, уверявший всех этуалей о своей близости к газетному миру.

Далецкий подошел к Жоржу и тронул его за плечо.

– А, это ты? – улыбнувшись, прокартавил Жорж. – Садись!.. Хочешь ужинать?

– Нет… – пробормотал Далецкий.

Жорж провел рукой по лбу и сделал глубокомысленную физиономию.

– Лили – тю-тю!.. – с легким присвистом сообщил он.

Далецкий отозвал его в сторону.

– Куда девалась Лили? – спросил он взволнованным голосом.

– Уехала домой! – ответил Жорж.

– Отчего?

– Я, право, не знаю. Между нею и твоей женой, очевидно, произошла какая-то сцена…

– Моей женой? – удивился Далецкий.

– Да-да! – с кислой гримасой отозвался Жорж.

– Но каким образом они могли познакомиться?..

– Лили оказала какую-то помощь твоей жене. Ольга Алексеевна упала в обморок, увидев падение акробатки…

– Ну?

– Когда Ольга Алексеевна очнулась и увидела перед собой Лили, тогда и познакомилась с ней. Она пошла к тебе за кулисы, а Лили осталась с детьми.

– Дальше?

– Что же дальше?.. Я, право, не знаю. Ольга Алексеевна вернулась от тебя, и между нею и Лили произошла какая-то сцена. О чем они говорили, я не слыхал, но видел только, как Ольга Алексеевна схватила детей и поспешно ушла из сада, а Лили, чем-то огорченная и взволнованная, опустилась на скамью… Я подошел к ней, спрашиваю: «Что с вами?» Она посмотрела на меня как-то странно и говорит: «Я хочу домой!» Я проводил ее из сада, усадил в коляску, а сам с горя пошел в буфет и, как видишь, ужинаю и пью дешевенькое вино с очаровательной девицей. Кстати, нет ли у тебя до завтра десяти рублей, а то мне нечем заплатить по счету?..

Далецкий пренебрежительно достал из кармана десять рублей и подал Жоржу.

– Мерси! Вот за это мерси!.. – воскликнул обрадованный Жорж. – Я всегда знал, что ты в высшей степени благороднейший человек и никогда не откажешься выручить товарища… По правде сказать, я был в глупейшем положении! Меня просят угостить ужином, а у меня в кармане почти пусто. Ну, думаю, была не была… Сажусь за столик, спрашиваю две порции бараньих котлет и бутылку самого дешевенького вина. Если бы не ты, пожалуй, могло бы кончиться неприятностью, а скандалиться в присутствии дам у меня мало желания!.. Мерси!.. От самого искреннего сердца мерси!.. Могу теперь заказать даже по чашке кофе и по рюмке ликера.

XXII

Далецкий молча простился с Жоржем и пошел из сада. Он не знал, что ему делать и куда направиться.

К Лили нельзя: у нее, по всему вероятию, Рогожин. При одном представлении об этом у Далецкого болезненно сжалось и заныло сердце. Ревность жгла и терзала его, когда он воображал Лили в объятиях Рогожина.

На минутку у него мелькнула мысль ехать к Лили, чтобы испытать над ней свою власть. Приехать, вызвать ее и сказать: «Лили, поедем со мной! Я согласен бросить жену и детей и жить с тобой. Но и ты брось Рогожина! Это грубое животное недостойно касаться тебя!»

Но тотчас же Далецкий вспомнил, что, по словам Жоржа, Лили неожиданно уехала из сада, огорченная и взволнованная после какой-то сцены с его женой. Что это была за сцена? Может, жена жаловалась на него, или каким-нибудь образом узнала, что он любит Лили и именно ради нее отказался ехать домой?..

А может, произошла глупая, безобразная сцена ревности, и это навсегда оттолкнуло Лили от него, и она решила больше никогда не видеться с ним, прервать с ним всякие отношения?

Далецкий злобно стиснул зубы и поглядел вокруг мутными, осоловелыми глазами.

– Прикажете, барин, довезти куда-нибудь на резвой лошадке?! – обратился к нему какой-то лихач.

Далецкий машинально сел в пролетку.

– На Николаевский вокзал! – пробормотал он, и в ту же минуту решил ехать домой и во что бы то ни стало добиться от жены объяснения, что же такое произошло у нее в саду с Лили.

Кучер дернул вожжами, и породистая лошадь помчалась крупной рысью по дрянной и зловонной мостовой.

«Солнце всходит и захо-о-о-дит»! – орали двое пьяных мастеровых, шедшие, обнявшись, по тротуару.

Поравнявшись с пролеткой, они послали вдогонку Далецкому крепкое ругательство и снова дико и неестественно завыли: «Солнце всходит и захо-о-о-дит, а в тюрьме моей темно»!

– Гуляют!.. – ухмыльнулся лихач, сдержав лошадь и полуобернувшись к седоку.

Лицо Далецкого исказила презрительная гримаса.

– Пшел!.. – свирепо крикнул он кучеру и откинулся на спинку пролетки.

Лошадь снова помчалась, и коляска на резиновых шинах запрыгала по выбоинам мостовой.

В огромном зале Николаевского вокзала на одном из диванов Далецкий увидел жену и спящих детей. Ольга Алексеевна, ехавшая на плохом извозчике, опоздала на предыдущий поезд и дожидалась следующего. Лицо ее выглядело обиженным и жалким, а глаза опухли и покраснели от слез.

Увидев мужа, она вся как-то сгорбилась и улыбнулась, тоскливо и скорбно.

– Ты ведь не хотел ехать домой, – чуть слышно произнесла она, несмело заглядывая мужу в глаза.

– Мне Жорж передал, что у тебя произошла какая-то сцена с Лили Тепловой! – начал, с трудом сдерживая волнение, Далецкий. – Я заволновался и приехал следом за тобой. Что произошло у тебя с Лили?

– Я… я не знаю никакой Лили… – вздрогнув и опустив глаза, ответила Ольга Алексеевна. – Какая-то молодая красивая женщина остановила меня, когда я уходила из сада… – Ольга Алексеевна вспыхнула, дышать ей стало тяжело. Она поспешно достала носовой платок и вытерла выступившие слезы. – И предложила мне… вернуть тебя, – через силу докончила она глухим и надорванным голосом.

– А ты за это бросила ей в лицо нелепое и гнусное оскорбление? – требовательным тоном спросил Далецкий, озираясь по сторонам, чтобы полусонные лакеи и редкие пассажиры не подслушали их разговора.

Ольга Алексеевна набрала в грудь воздуха, гордо выпрямилась и посмотрела Далецкому прямо в глаза.

– Я не способна на это! – твердо произнесла она. Далецкому стало неловко и стыдно.

На платформе прозвучал звонок.

– Второй звонок в Клин и Тверь! – прокричал в дверях дежурный вокзальный чиновник в зеленом мундире и красной фуражке.

Ольга Алексеевна разбудила детей. Полусонные мальчики протирали ручонками заспанные глаза и удивленно глядели на стоявшего перед ними отца.

– Как, и ты, папа, с нами едешь?! – радостно воскликнул Лева и потянулся к отцу.

Далецкий взял его на руки и понес мимо пыхтящего и выпускающего белый пар огромного сверкающего паровоза в вагон первого класса.

Ольга Алексеевна подхватила Нику и пошла следом за мужем.