Текст книги "Путешествие в Уссурийском крае. Монголия и страна тангутов"

Глава вторая

Краткий топографический обзор Уссурийского края. – Общий характер его растительности. – Казачьи станицы по берегам Уссури. – Бедственное положение их обитателей. – Селение Хабаровка. – Местная торговля. – Телеграф. – Пароходство. – Плавание на лодке вверх по Уссури. – Характер ее нижнего, среднего и верхнего течения. – Боковые притоки. – Докучливые расспросы казаков. – Летнее утро. – Ночевка на берегу реки

Уссурийский край, приобретенный нами окончательно по Пекинскому договору 1860 года, составляет южную часть Приморской области. Он заключает в себе бассейн правых притоков Уссури и ее верхнего течения; кроме того, сюда же в обширном смысле можно отнести весь Зауссурийский край до границ с Маньчжурией и Кореей, а также побережье Японского моря до широты устья Уссури.

Страна эта лежит между 42 и 48° северной широты, следовательно, под одной широтой с северной Испанией, южной Францией, северной и средней Италией и южной Россией, но под влиянием различных физических условий имеет климат совершенно иного склада, чем вышеназванные европейские местности.

С другой стороны, растительный и животный мир Уссурийского края при своем громадном богатстве представляет в высшей степени оригинальную смесь форм, свойственных как далекому северу, так и далекому югу.

Наконец, по отношению к удобству колонизации описываемая страна, в особенности в своих южных частях, составляет наилучшее место из всех наших земель на берегах Японского моря.

Таким образом, Уссурийский край, независимо от своего научного интереса, важнее еще и относительно той будущности, которую он может иметь, конечно, при условии правильной колонизации, основанной на данных, выработанных опытом и наукой.

Обращаясь к устройству поверхности этого края, можно сказать, что топографический его характер определяется положением главного хребта, который известен под названием Сихотэ-Алиня и, начинаясь в маньчжурских пределах, тянется невдалеке и параллельно берегу Японского моря, от южной части Зауссурийского края до самого устья Амура. Средняя высота его 3000–4000 футов [915—1220 м], и только в некоторых точках своих южных частей он поднимается до 5000 футов [1520 м].

Восточные отроги этого хребта коротки, но притом гораздо выше западных и, направляясь перпендикулярно берегу Японского моря, оканчиваются здесь высокими отвесными утесами.

Западные же отроги Сихотэ-Алиня носят более мягкий характер и наполняют собой все пространство между главной осью этого хребта с одной стороны, Уссури и Амуром – с другой.

Таким образом, принадлежащая нам часть уссурийского бассейна представляет собой страну гористую, в которой, однако, горы достигают лишь средней высоты и при мягкости своих форм везде могут быть удободоступны.

Относительно орошения следует сказать, что оно здесь весьма обильно и что Уссури составляет главную водную жилу всей страны.

Небольшим горным ручьем, в несколько футов ширины, вытекает эта река из южных частей Сихотэ-Алиня, всего верстах в семидесяти от берега Японского моря. Затем с характером горной речки течет она в узкой долине до принятия справа реки Ли-Фудзина и на всем этом протяжении известна под именем Сандагоу.

Далее, от устья Ли-Фудзина, Уссури принимает имя Ула-хе, но все еще сохраняет прежний характер до впадения в нее слева реки Даубихе, откуда уже соединенная река несет название Уссури или китайское Има-Хуза.

После впадения в нее Сунгачи Уссури сохраняет постоянное меридиональное направление с юга на север и принимает несколько больших рек: справа Иман, Бикин и Пор [Хор], а слева Мурень и Нор.

По впадении вышеназванных притоков Уссури делается многоводной рекой и при своем устье достигает почти двух верст ширины.

К Зауссурийскому, или так называемому Южноуссурийскому краю, следует отнести бассейн озера Ханки и южное побережье Японского моря.

Побережная полоса наполнена восточными отрогами Сихотэ-Алиня, которые вообще выше западных его отрогов, несут более дикий характер, и заключает в себе узкие долины быстрых береговых речек, наибольшие из коих: Седими, Монгугай, Суйфун, Цимухе, Сучан, Пхусун и Тадушу.

Вместе с тем море образует здесь несколько больших заливов: Владимира, Ольги и обширную впадину, известную под общим названием залива Петра Великого.

Последний состоит из нескольких меньших частей, каковы заливы: Америка, Уссурийский, Амурский и Посьета.

Между двумя средними, т. е. между Амурским и Уссурийским заливами, лежит полуостров Муравьева-Амурского, на южной оконечности которого находится порт Владивосток, выстроенный на берегу прекрасной бухты, известной под названием Золотой Рог.

В растительном мире Уссурийского края, равно как и в животном, мы встречаем замечательные богатства, а вместе с тем оригинальную смесь северных и южных форм.

Вообще относительно растительности этой страны можно высказать два главных положения: 1) она весьма разнообразна по своим формам; 2) в то же время весьма однообразна по своему распределению на всем протяжении края, от самых южных его пределов до самых северных.

Последнее обстоятельство в особенности резко бросается в глаза путешественнику, который, встречая уже на среднем Амуре грецкий орех, пробку и виноград, ожидает далее найти еще более южную флору. Между тем характер этой последней почти не изменяется на всем протяжении Уссурийского края, и даже возле залива Посьета можно найти тот же самый хвойный лес, который растет на устье Уссури.

Правда, в Южноуссурийском крае появляются новые виды деревьев, кустарников и трав, которых нельзя встретить на устье Уссури, но эти виды не составляют преобладающих типов и своим присутствием не изменяют много общий характер растительности.

Гораздо большую разницу в этой последней можно встретить, направляясь от берега Уссури на восток внутрь страны и далее на морское побережье.

Здесь, с одной стороны, горы, а с другой – неблагоприятное влияние Японского моря значительно изменяют условия климата, а вместе с тем изменяется самый характер растительности. В лесах начинают преобладать хвойные деревья, а лиственные, в особенности на главном кряже Сихотэ-Алиня, являются в небольшом числе и никогда не достигают здесь таких роскошных размеров, как в местностях, ближайших к Уссурийской долине. Что же касается до морского побережья, то растительность его вообще беднее, нежели внутри страны, заслоненной от неблагоприятного влияния Японского моря сихотэ-алиньскими горами. По той же самой причине весной растительная жизнь развивается на побережье гораздо позднее, нежели по западную сторону Сихотэ-Алиня в местностях, лежащих под одинаковыми градусами широты.

Наконец, неблагоприятным действием холодных вод Японского моря можно объяснить то странное явление, что южные части наших зауссурийских владений по характеру растительности почти не отличаются от местностей, лежащих на устье Уссури. В самом деле, по мере того как Уссури входит в высшие широты, она все более и более удаляется от берега моря и его неблагоприятного влияния, а через то, несмотря на более северное положение, сохраняет даже возле самого устья лучшие климатические условия, делающие возможным развитие растительности, почти не отличающейся от флоры южных частей этого края.

Сохраняя, таким образом, однообразие на всем протяжении страны с юга на север, растительность Уссурийского края в то же время заключает в себе большое разнообразие видов, из которых одни свойственны Амуру, северо-восточной Азии, даже Камчатке и Северной Америке, а другие произрастают в более теплых странах: Японии и Китае. Из последних некоторые достигают здесь северной границы своего распространения, а другие, даже большая часть, – переходят в область Амура.

Из древесных и кустарных пород лесам Уссурийского края свойственны следующие виды: липа [маньчжурская], достигающая 80—100 футов [25–30 м] вышины и 3–4 футов [90—120 см] в диаметре ствола; клен [мелколистный, зелено-корый, приречный], одни виды которого встречаются в рощах луговых равнин, а другие– в смешаных лесах горных скатов; пробковое дерево и грецкий орех, растущие даже на среднем Амуре и часто попадающиеся по всему Уссурийскому краю. Первое из этих деревьев достигает 50 футов [15 м] вышины, а второе даже до 80 футов [24 м] и при толщине 2–3 фута [60–90 см] дает отличный поделочный материал. Плоды здешнего грецкого ореха имеют чрезвычайно толстую скорлупу и небольшое зерно, которое, впрочем, по вкусу ничем не отличается от европейского ореха того же рода.

Маакия амурская с древесиной нечистого красного цвета. Черешня [вишня Максимовича] и черемуха [Маака], из которых первая, т. е. черешня, довольно редко попадается в области Уссури, а последняя весьма обыкновенна, в особенности по островам и берегам рек.

Абрикосовое дерево встречается изредка только в Южноуссурийском крае и достигает 25 футов [7,5 м] вышины при толщине одного фута [30,5 см]. Плоды его мелки и несколько горьковаты, хотя довольно приятны на вкус. Яблоня [маньчжурская] и груша [уссурийская] обыкновенны по всему краю. Первая из них дает весьма мелкие, а последняя довольно крупные плоды, которые употребляются для еды местными жителями.

Аралия маньчжурская, ствол которой, усаженный колючками, имеет до 20 футов [6 м] вышины при толщине 2–3 дюйма [5–7,5 см]. Это южное растение встречается преимущественно в Южноуссурийском крае и всего более по каменистым горным скатам.

Диморфант – небольшое деревцо с пальмообразной верхушкой. Эта замечательная южная, даже подтропическая форма растет в тенистых лесных падях Уссурийского края, но везде попадается очень редко.

Ясень [маньчжурский и носолистный], достигающий 80 футов [24 м] вышины при толщине иногда 3–4 фута [90– 120 см], дает отличный строевой и поделочный лес.

Дуб [монгольский] достигает еще больших размеров, нежели ясень, хотя следует заметить, что подобные экземпляры довольно редки. Вообще же это дерево при средней величине составляет часто преобладающую породу в лесах Уссурийского и в особенности Южноуссурийского края. Однако в таких сплошных массах оно бывает, по большей части, плохого качества, так как всегда имеет дупловатую сердцевину.

Граб [сердцелистный] встречается только по горам Южноуссурийского края; достигает 60 футов [18 м] высоты и при толщине 2–3 фута [0,6–0,9 м] имеет прекрасную твердую древесину.

Осина, часто образующая целые рощи, и тополь [бальзамический], более редкий и растущий преимущественно по островам и берегам рек.

Ильм долинный, или вяз, изобилует по всему краю и достигает часто громадных размеров (100 футов) [30 м] вышины при толщине 3–5 и даже 6 футов [0,9–1,5—1,8 м], может доставить отличный корабельный лес. Другие виды этого дерева при меньшей величине имеют также прекрасную древесину, годную на всякие поделки.

Ольха [волосистая и маньчжурская]. Последний вид употребляется туземцами для окрашивания звериных шкур в желтоватый цвет.

Береза белая [маньчжурская] и черная [даурская] составляет, иногда на большом протяжении, преобладающие породы. Впрочем, в южных частях Уссурийского края чаще встречается последний, нежели первый вид. Кора белой березы в большом употреблении у туземцев, которые после известного приготовления (выварки в горячей воде, а потом копчения в дыму) покрывают ею свои временные жилища или юрты, обтягивают лодки, делают различную посуду и т. д. Два других вида березы [Эрмана и ребристая] довольно редко попадаются в Уссурийском крае.

Переходя затем к хвойным породам, следует сказать, что эти деревья вовсе не растут по долинам как самой Уссури, так равно и других рек описываемого края. Они появляются только на предгорьях, окаймляющих бока этих долин, сначала в смеси с лиственными породами, а затем, по мере удаления к главному хребту, составляют преобладающую массу лесной растительности.

Следующие хвойные породы можно назвать в порядке их преобладания по горным лесам Уссурийского края.

Кедр [корейский] достигает 100 футов [30 м] вышины при толщине 3–4, даже 5 футов [0,9–1,2—1,5 м]; может доставить отличный корабельный лес.

Ель иногда таких же или немного меньших размеров, встречается более по высоким горам.

Лиственница даурская и японская, обе они достигают больших размеров, но первая встречается гораздо чаще, нежели последняя, которая свойственна только Южноуссурийскому краю.

Пихта сибирская и аянская растет по всему краю, чаще в смеси с хвойными, нежели лиственными лесами.

Сосна [обыкновенная] изредка попадается в горах Южноуссурийского края и довольно густой массой растет по северному берегу озера Ханки.

Тис [остроконечный] встречается изредка по горам Южноуссурийского края. Это дерево обыкновенно достигает здесь толщины руки при высоте 20 футов [6 м]. Однако как особенное исключение попадаются экземпляры вышиной до 60 футов [18 м] и более 2 футов в диаметре [60 см].

Наконец, древовидный можжевельник растет только в Южноуссурийском крае и то лишь редкими единичными экземплярами.

Характерную черту всех здешних лесов, в особенности лиственных и смешаных, составляет густой подлесок различных кустарников, из которых Уссурийскому краю свойственны следующие виды:

Максимовичия китайская – вьющееся растение толщиной в V2 дюйма [1,3 см].

Барбарис, попадающийся довольно редко.

Коломикта [актинидия], растущая в тенистых лесах и доставляющая съедобные, довольно вкусные ягоды.

Циссус – лозовидный кустарник, довольно редкий.

Виноград [амурский] растет во множестве по всему Уссурийскому краю, по лиственным и смешанным лесам, островам и берегам рек. Созревает он в начале сентября, но имеет ягоды не крупнее обыкновенной клюквы и притом кислого вкуса. Впрочем, в Южноуссурийском крае, в особенности там, где виноград растет по обрывистым берегам моря, вкус его делается несколько лучше.

Бересклет растет по всему краю в числе нескольких видов, из которых чаще других попадается бересклет Маака.

Целастр вьется около деревьев и встречается довольно редко.

Крушина.

Леспедеца – один из самых распространенных здесь кустарников. Он представляет несколько видов и растет как по опушкам лесов, так равно и по возвышенным местам луговых равнин, которые в июле заливает своим розовым цветом.

Малорослая акация.

Таволга встречается здесь в числе четырех или пяти видов, из которых наиболее распространена таволга иволистная. Эта последняя растет преимущественно по низинам и берегам рек, образуя густейшие заросли.

Малина [боярышниколистная и сахалинская] попадается иногда в значительном количестве по смешанным лесам.

Шиповник растет преимущественно по лесным опушкам. Один вид его [шиповник ребристый] встречается только по берегу моря и замечателен необыкновенно крупными ягодами величиной в большую сливу.

Боярка [Максимовича и перистонадрезанная] является иногда деревцом вышиной 10–15 футов [3–4,5 м].

Дикий жасмин [тонколистный и Шренка] окаймляет большей частью берега лесных речек и во время своего цветения разливает здесь превосходный аромат.

Дейтция [амурская] – небольшой ветвистый кустарник 2–3 фута вышины [60–90 см].

Панакс разнолистный довольно распространен в Уссурийском крае.

Элеутерококк – колючий кустарник, а иногда и деревцо 20 футов вышины [6 м].

Дёрен, или кизил, встречается в значительном количестве по низинам и островам рек.

Бузина.

Калина.

Жимолость.

Рододендрон [даурский] весьма распространен в окрестностях озера Байкала и по Амуру, довольно редко попадается в Уссурийском крае, где растет по горам.

Сирень [амурская] встречается, хотя и не особенно часто, по берегам и островам рек.

Лещина [маньчжурская и разнолистная] во множестве растет по всему краю. В особенности распространен первый вид, который образует густейшие, непроходимые заросли и в лиственных лесах.

Наконец, ива является то невысоким кустарником, то большим деревом до 60 футов [18 м] вышины. Из кустарных ив наиболее здесь распространены корзиночная и темно-листная, которые покрывают сплошными массами берега и низменные острова рек.

Таков разнообразный состав лесов Уссурийского края, которые всего роскошнее развиваются по горным скатам, защищенным от ветра, и в невысоких падях, орошаемых быстрыми ручьями. Здесь растительная жизнь является во всей силе, и часто на небольшом пространстве теснятся самые разнообразные породы деревьев и кустарников, образующих густейшие заросли, переплетенные различными вьющимися растениями.

В особенности роскошно развивается в таких местах виноград, который то стелется по земле и покрывает ее сплошным ковром зелени, то обвивает, как лианы тропиков, кустарники и деревья и свешивается с них самыми роскошными гирляндами.

Невозможно забыть впечатления, производимого, в особенности в первый раз, подобным лесом. Правда, он так же дик и недоступен, как и вся прочая сибирская тайга, но в тех однообразие растительности, топкая, тундристая почва, устланная мхами или лишайниками, навевают на душу какое-то уныние; здесь, наоборот, на каждом шагу встречаешь роскошь и разнообразие, так что не знаешь, на чем остановить свое внимание. То высится перед вами громадный ильм со своей широковетвистой вершиной, то стройный кедр, то дуб и липа с пустыми, дуплистыми от старости стволами более сажени в обхвате, то орех и пробка с красивыми перистыми листьями, то пальмовидный диморфант, довольно, впрочем, редкий.

Как-то странно непривычному взору видеть такое смешение форм севера и юга, которые сталкиваются здесь как в растительном, так и в животном мире.[9]9
  Уссурийская тайга – широколиственно-хвойные леса на юге Дальнего Востока. Характеризуются смешением растений и животных севера и юга. Такое удивительное разнообразие – наследие эпох оледенений, во время которых в Приморье «спасались» северные растения и животные.


[Закрыть] В особенности поражает вид ели, обвитой виноградом, или пробковое дерево и грецкий орех, растущие рядом с кедром и пихтой. Охотничья собака отыскивает вам медведя или соболя, но тут же рядом можно встретить тигра, не уступающего в величине и силе обитателю джунглей Бенгалии.

И торжественное величие этих лесов не нарушается присутствием человека; разве изредка пробредет по ним зверолов или раскинет свою юрту кочевник, но тем скорее дополнит, нежели нарушит картину дикой, девственной природы…

О луговой и вообще травянистой растительности Уссурийского края мы поговорим при подробном обзоре самой Уссури, а теперь от природы перейдем к людям.

По всему правому берегу Уссури, от ее низовья до впадения Сунгачи, поселен Уссурийский пеший батальон Амурского казачьего войска. Он занимает 28 станиц, которые расположены в расстоянии 10–25 верст одна от другой и все выстроены по одному и тому же плану.

Они вытянуты вдоль по берегу Уссури, иногда на версту длины, и большей частью состоят из одной улицы, по которой то в одну линию, то в две, справа и слева, расположены жилые дома.

Эти последние имеют обыкновенно одну, редко две комнаты, в которых помещается хозяин-казак со своим семейством.

Сзади дворов лежат огороды, но особых хозяйских угодий не имеется, так как казаки держат свой скот постоянно под открытым небом, а хлеб после сбора складывают в скирды на полях.

В трех станицах выстроены церкви, а в более обширных живут торговцы, занимающиеся главным образом продажей водки казакам и покупкой соболей у китайцев.

Вообще наружный вид казацких станиц далеко не привлекателен, но еще более незавидно положение их обитателей.

По ведомости 1868 года в Уссурийском батальоне считалось: 2933 души мужского пола и 2325 женского, следовательно, 5258 человек.

Эти казаки были переселены сюда в период 1858–1862 годов из Забайкалья, где они выбирались по жребию, волей или неволей должны были бросить свою родину и итти в новый, неведомый для них край. Только богатые, на долю которых выпадал жребий переселения, могли отделаться от этой ссылки, наняв вместо себя охотников, так как подобный наем был дозволен местными властями.

Разумеется, продавать себя в этом случае соглашались только одни бобыли, голь, которые явились нищими и в новый край. Притом даже и те, которые были побогаче, забрали с собой достаточно скота и разного имущества, и те большей частью лишились всего этого от различных несчастных случаев в продолжение трудной и дальней дороги.

Таким образом, казаки с первого раза стали смотреть враждебно на новый край, а на себя самих как на ссыльных. Дальнейшее десятилетнее житье нисколько не переменило таких воззрений и не улучшило их положения. Как прежде, так и теперь везде на Уссури слышны горькие жалобы на разные невзгоды и тоскливое воспоминание о прежних покинутых местах. «Какое тут житье, – обыкновенно говорят казаки, – зимой есть нечего, с голоду умирай, а летом от гнуса ни самому, ни скотине деться некуда. Вот в Забайкалье было хорошо; не один раз вспомнишь про тамошнее житье. У меня, – добавлял иной, – там водилось голов пятьдесят рогатого скота, а здесь есть только две коровенки, да и за них слава богу! у других того даже нет».

«Теперь возьмем про хлеб. С весны всегда он растет хорошо: высокий, густой, просто сердце радуется. Глядишь, летом или водой зальет, или дождем сгноит, червяк поест, и не соберешь ты почти ничего за все свои труды».

«Или, например, купить что-нибудь, – тут отдай в два, в три раза дороже, да и то еще такого товара не возьмешь, как в Забайкалье. Здешние купцы рады содрать с тебя последнюю шкуру Вот я, лонись [в прошлый раз], дабы кусок купила, четыре рубля отдала, а что? там всего 16 аршин; разве две юбки выйдет да старику выгадаю на рубашонку, – добавляла со своей стороны хозяйка, вздыхая при этом и приговаривая: – пришлось на старости лет горе мыкать и нужду во всем терпеть».

«Теперь возьмем про всякое хозяйское снадобье, – продолжала словоохотливая баба. – Бывало, за Байкалом всего было вдоволь: масла целую кадку за лето наготавливала, говядины тоже вволю, ягоды всякие… а здесь что? в светлый праздник не видишь того, что прежде имелось каждый будний день. Пропади она совсем эта Уссури! так бы все и бросили, пешком бы пошли назад в Забайкалье».

Эти и тому подобные рассказы можно услышать на Уссури в каждой станице: везде недовольство, жалобы, тоска о прежнем житье за Байкалом.

Действительно, быт казаков, за весьма немногими исключениями, крайне незавидный.

Не говоря уже про какое-нибудь довольство жизни, большая часть из них не имеет куска хлеба насущного, и каждый год с половины зимы до снятия жатвы казна должна кормить большую часть населения, чтобы хотя сколько-нибудь спасти его от голода. Обыкновенно в это время выдают заимообразно неимущим казакам по 30 фунтов [12 кг] муки в месяц, но так как этой дачи для многих семейств недостаточно, и притом же она не вдруг выдается всем голодающим, то казаки к получаемому провианту подмешивают семена различных сорных трав, а иногда даже глину. Испеченный из этой смеси хлеб имеет цвет засохшей грязи и сильно жжет во рту после еды.

Главным подспорьем к этому, но далеко не у всех, служит кирпичный чай, завариваемый с солью, или так называемый бурдук, т. е. ржаная мука, разболтанная в теплой воде.

За неимением того и другого казаки приготовляют из высушенных гнилушек березы и дуба особый напиток, называемый шульта, и пьют в огромном количестве вместо чая.

Рыбную и мясную пищу зимой имеют весьма немногие, едва ли и двадцатая часть всего населения; остальные же довольствуются шультой и бурдуком, т. е. такими яствами, на которые нельзя без омерзения и взглянуть свежему человеку.

Результатами такой ужасающей нищеты являются, с одной стороны, различные болезни, а с другой – крайняя деморализация населения, самый гнусный разврат и апатия ко всякому честному труду.

Действительно, небывалому человеку трудно даже поверить, до какой степени доходит разврат среди уссурийского населения. Здесь везде мужья торгуют своими женами, матери – дочерьми и делают это не задумываясь, часто публично, без всякого зазрения совести.

В несколько минут обыкновенно слаживается дело, и невинная девушка, иногда едва достигшая пятнадцатилетнего возраста, продается своею же матерью много, много если за 25 рублей, а часто и того менее.

Не только местные, но даже проезжие личности обыкновенно запасаются таким товаром, нисколько не думая о будущей судьбе невинной жертвы.

Для последней исход в подобном случае всегда бывает один и тот же: наскучив через год или два своему первому владельцу, она идет к другому, потом к третьему, четвертому, наконец, пускается на все стороны и гибнет безвозвратно.

Во многих станицах можно видеть подобные личности, для которых стыд, совесть и другие лучшие стороны человеческой природы не существуют.

Мало того, разврат до такой степени проник все насел е-ние, что нисколько не считается пороком, и на зимних вечерних сходбищах, или так называемых «вечерках», постоянно разыгрываются такие сцены, о которых даже и неудобно говорить в печати.

С другой стороны, не менее резко бросается в глаза совершенное равнодушие казаков к своему настоящему положению и полная апатия ко всякому необязательному труду.

Конечно, с первого раза кажется весьма странным, каким образом население может умирать с голоду в стране, где воды кишат рыбой, а леса полны всякого зверя? Ведь здесь стоит только пойти с ружьем, чтобы убить козу или изюбра, а не то забросить сеть или какой-нибудь другой снаряд, чтобы наловить сколько угодно рыбы.

Борьба с нуждой, голодом и различными невзгодами отражается не только на нравственной стороне, но даже и на самой физиономии уссурийских казаков. Бледный цвет лица, впалые щеки, выдавшиеся скулы, иногда вывороченные губы, по большей части невысокий рост и общий болезненный вид – вот характерные черты физиономии этих казаков.

Не увидите вы здесь красивого великорусского мужика, с его окладистой бородой, или молодого краснощекого парня. Нет! сами дети казаков, живой тип своих отцов, какие-то вялые, неигривые. Ни разу не слыхал я на Уссури русской песни, которая так часто звучит на берегах Волги; не запоет ямщик, который вас везет, про «не белы снега» или про что-либо другое в этом роде; нет даже здесь обычного русского покрикивания на лошадей, а какое-то особенное, вроде: цсши, цсши, цсши… которое произносится тихо, вполголоса и так звучит неприятно, что иногда мороз дерет по коже.

Вообще все, что вы видите на Уссури, – казаков и их быт, – все действует крайне неприятно, в особенности на свежего человека.

Везде встречаешь грязь, голод, нищету, так что невольно болеет сердце при виде всех явлений.

В последней главе настоящей книги при общем обзоре колонизации Уссурийского края мы разберем подробно те причины, которые поставили казаков в такое неутешительное положение, а теперь скажем несколько слов о местной торговле, главным центром которой служит селение Хабаровка, лежащее при слиянии Амура и Уссури.

Это селение, живописно раскинувшееся на правом гористом берегу последней реки, вытянулось в настоящее время более чем на версту в длину и имеет 111 домов, в которых, кроме войск, считается 350 жителей обоего пола, цифра же солдат бывает различна и колеблется между 150–400 человек, смотря по временам года.

Таким образом, главную массу населения составляют войска; затем следуют купцы, крестьяне, отставные солдаты и китайцы. Последние живут в нескольких фанзах,[10]10
  Фанза (кит. фан-цзы) – каркасное саманное (сделанное из сырцового кирпича из глины с добавлением соломы, мякины и др.) жилище.


[Закрыть] и число их невелико, но оно значительно увеличивается летом, в июне и в июле, когда китайские торговцы съезжаются сюда с Уссури, ближайших частей Амура и даже с Сунгари для продажи соболей, получаемых ими от гольдов, орочей и других туземцев Амурского края.

Количество ввозимых ежегодно летом в Хабаровку соболей весьма значительно и, по словам здешних купцов, простирается до двадцати тысяч.

Для продажи китайцы обыкновенно связывают этих соболей пачками по 10–12 штук. В каждой такой пачке можно найти два, три хороших соболя, штуки четыре порядочных, остальные же всегда весьма плохи, между тем как цена за всех одинаковая и простирается средним числом 4–6 и даже 8 серебряных рублей за шкурку. При этом следует заметить, что мех уссурийского соболя незавидный, по большей части светлый и коротко-пушистый. Лучшие соболи привозятся в Хабаровку только из Буреинских или Хинганских гор.

За соболей, покупаемых от китайцев, в большей части случаев надобно платить серебряными рублями, так как китайцы, а за ними и другие туземцы почти вовсе не берут наших бумажек и даже мелкое серебро принимают неохотно, только как сдачу.

Подобное условие ставит каждого путешественника, желающего что-либо купить у китайцев, в весьма затруднительное положение, так как серебряный рубль можно достать здесь, заплатив за него не менее 1 руб. 50 коп. кредитными билетами. За весьма немногими исключениями – это постоянный курс, но иногда он поднимается до 1 руб. 70 коп., а бывали примеры, что и до двух рублей.

Пользуясь таким обстоятельством, здешние купцы и в особенности благовещенские завели весьма выгодную для себя торговлю серебром. Они выписывают его из Москвы, где покупают по биржевым ценам, а затем продают китайцам, имея на каждом рубле 25–30 коп. чистого барыша.

Такая продажа идет десятками тысяч рублей, и все это серебро уходит безвозвратно в Китай, где тотчас же переливается в китайские деньги, имеющие форму слитков различной величины.

Покупка соболей как в Хабаровке, так и во всем Уссурийском крае производится исключительно местными купцами и приезжими сюда нарочно для этой цели из Читы или даже из Иркутска. Те и другие друг перед другом стараются закупить как можно больше соболей, а через то беспрестанно повышают их продажную цену Говорят, что в последние годы соболи стали вдвое, даже втрое дороже против того, почем они продавались при первоначальном занятии нами Уссурийского края, когда в этой торговле было еще мало конкурентов.

Однако местные торговцы нашли способ конкурировать и теперь с приезжими богатыми купцами. Для этой цели они дают китайцам в долг товаров, часто на несколько тысяч, с обязанностью доставлять им за это всех добытых соболей. Разумеется, цена на этих соболей назначается по обоюдному согласию, и в случае если китаец хочет за них очень дорого, то и наш торговец накидывает лишнее на свой товар, так что не остается в убытке.

В свою очередь китайцы имеют большой расчет получать товары вперед, в кредит. Эти товары они сбывают туземцам также в долг, но зато обязывают их доставлять им всех добытых зимой соболей, назначая за последних самые незначительные цены по собственному усмотрению.

Однако, несмотря на это, промышленнику – орочу или гольду – важно иметь кредит у китайца в том именно отношении, что даже в случае неудачного промысла он может брать у него в счет будущей добычи все необходимое, главным же образом просо и водку: первое – как любимую пищу, а последнюю – как великое лакомство.

Таким образом, при обоюдной даче в долг товаров как наши торговцы, так и китайцы остаются в больших барышах, и только бедный туземец, тяжким трудом добывающий своих соболей, не получает за них и пятой доли той цены, по которой они идут в продаже. Хотя китайцы по большей части честно выплачивают соболями за взятые у наших торговцев товары, но в последнее время бывали также примеры, что, набрав побольше в долг, китаец уходил в Маньчжурию и не возвращался обратно.