Текст книги "Утонувший в кладезе"

А потом выглянул не менее испуганный Ярик. Его Свет тоже узнал – это был пшеничноволосый кучер, любитель «Мамочкиного платочка», возивший их к месту преступления и в принципат.

Почему-то беленьким очень часто нравятся черненькие, подумал Свет, и мысль эта показалась ему столь неожиданной, что он удивился. Еще вчера чародею Смороде и в голову бы не пришло задуматься – кто кому и по какой причине может понравиться. Впрочем, нет, вчера бы – пришло. А вот еще в прошлое лето… Ему вдруг захотелось оказаться где-нибудь в другом уголке дома, там, где он не мог бы помешать влюбленной парочке.

Леший меня сюда понес, подумал он. Зашел бы в гридницу, поглядел, как танцуют, об кого кикимора свой язычок чешет…

Он снова кашлянул и, сделав вид, будто не заметил целующихся, скрылся в своей комнате.

Кровать была до сих пор не застлана. И форточка – по-прежнему открыта.

Наверное, целеустремленный Ярик специально подкарауливал момент, когда столичный чародей спустится вниз, и тут же принялся мешать Радомире исполнять ее служебные обязанности. Хорошо, хоть в коридор выйти догадались. Наверное, думали, там они услышат чужие шаги. Но слишком уж увлеклись друг другом… А если бы Свет пришел чуть позже? Интересно, можно ли работать корнем стоя или сидя? Надо будет как-нибудь предложить Забаве такой способ…

Зазвонил колокольчик.

– Прошу! – крикнул Свет.

Вошла давешняя служаночка, замерла, едва перешагнув порог. Растрепанные волосы наспех уложены в некое подобие прически и для маскировки украшены ослепительно-белой кружевной наколкой, блузка застегнута на все пуговицы. Вот только обтянутые блузкой перси все еще бурно вздымались.

Быстро она привела в порядок одежду, подумал Свет. А вот себя – оказалось, сложнее!

– Я застелю постель, чародей? – Голос снова звучал весенним ручейком.

– Да, конечно, Радомира, застилайте.

Шагнувшая было к кровати девица замерла.

– Ой, вы, наверное, все слышали…

– Что я слышал? – прикинулся непонимающим Свет.

– Ну там, в коридоре, за портьерой, нас с Яриком. – Она вдруг всплеснула пухлыми ручками и взмолилась: – Я прошу вас, чародей, токмо не говорите ничего хозяйке! Ярика накажут, а то и выгонят. И меня могут… Мы ведь не делаем плохого!

В глазах ее не было зелени, и потому Цветану Нарышкину не ждали неприятные сюрпризы, приводящие к поиску новой служанки. Впрочем, ему-то, Свету, какое до всего этого дело? Пусть бы даже хитрые девичьи глазки и заволокло зеленой тиной!..

– Да я, собственно, ничего и не слышал… – Свет ухмыльнулся про себя. – И в любом случае хозяйке о вас не скажу.

– Правда? – Мольба в голосе Радомиры сменилась безудержной радостью.

– Клянусь Семарглом! – Свет приложил десницу к сердцу.

Ему вдруг показалось, что не будь он волшебником, горничная не удержалась бы и рассказала ему, как сильно она любит своего милого Ярика.

Тем не менее, когда девица, застелив постель, закрыв форточку и выслушав указание, в какой час разбудить гостей, удалилась, он проверил сохранность заклятья на колдовском бауле. Баул пребывал в полном порядке.

Можно и укладываться, но ведь ныне пятница.

А посему Свет заставил себя взяться за привычные тренировочные занятия.

Тренировка, к его немалому удивлению, оказалась весьма продуктивной. Заклинания творились как никогда легко. Привычная злоба же – почему-то не просыпалась. Наверное, именно по этой причине настроение стремительно улучшалось, а недавние желания переставали теснить душу.

Вот вам, разлюбезная княжна Снежана, подумал он, стягивая с себя чародейский балахон. Не очень-то и хотелось! Оттачивайте свой злой язычок, кикимора, на каком-нибудь красавце-ратнике. Он примет ваши безудержные дерзости за скрытые авансы. Мы же ныне – ляжем баиньки. А завтра, на свежую голову, еще поразмыслим над тайными причинами вашего странного поведения. Не ваших ли рук дело – ситуация, в которой брат Буривой почувствовал себя униженным?

И только укрывшись одеялом, Свет вдруг понял: раньше мысль о том, что муж-волшебник Буривой Смирный может в определенных ситуациях почувствовать себя униженным, чародею Смороде бы и в голову не пришла.

5. Взгляд в былое. Снежана.

Снежана Нарышкина с детства не любила волшебников. Вернее, она была к ним абсолютно равнодушна.

Девочка с младых ногтей знала, что принадлежит к великородной словенской семье. Род Нарышек в стародавние времена происходил из тех же корней, что и великокняжествующая династия. И подобно Рюриковичам придерживался испытанных веками традиций.

В семьдесят шестое лето, в теплый осенний месяц вересень, двадцативосьмилетний отпрыск рода Нарышек по имени Белояр обвенчался с представительницей не менее древней словенской фамилии, девятнадцатилетней девицей Цветаной Лопухиной. Поелику брак сей был заключен договорно между главами семей, то новоиспеченной жене потребовалось определенное время, чтобы привыкнуть к своему супругу и влюбиться в него. Потом, как заведено богами, к молодой княгине пришел зеленец, и Цветана тут же понесла. В крепкие сеченские морозы семьдесят восьмого она благополучно разрешилась от бремени первенцем. Нарекли первенца дедовым именем – Найден.

А почти ровно семь лет спустя (правда, зима восемьдесят пятого была, по словенским понятиям, не в меру мягкой) в семье Нарышек родилась и первая дочь. Отец Снежаны, у коего к тому времени было уже два сына, в дочурке души не чаял. И хотя вскоре любезная супруга принесла ему еще двух девочек, старшая дочь навсегда осталась для князя Белояра самой ненаглядной. Тем паче что Снежана первой из дочерей и ушла из родительского дома, переселившись в орешекский Институт великородных девиц.

Вестимо, колдуны существовали в жизни Снежаны всегда. Они окружали ее в стенах родительского дома. Они вертелись пред очами девчушки в загородных поместьях Лопухов и Нарышек. В Институте без них, знамо дело, тоже было не обойтись. Подобно всем детям великородных, Снежана относилась к волшебникам, как к обычным слугам или ремесленникам. Ну чем, скажите пожалуйста, колдун отличается от кузнеца или портнихи?.. Только тем, что один работает с металлом, вторая – с парчой или канифасом, а третий – с разнообразными заклятьями. Отличка невелика!.. И в конце концов, все они обеспечивают свое существование деньгами ее отца.

Постепенно, правда, по мере получения знаний о жизни родного княжества и устройстве подлунной, Снежана стала понимать, какое место волшебники занимают в структуре общества, но это случилось много позже, а детское отношение к ним осталось неизменным. Впрочем, она понимала и другое: действительно огромную роль в существовании страны играют лишь несколько десятков наиболее квалифицированных чародеев, огромное же большинство колдунов способны лишь накладывать охранные заклятия, оберегать Снежану от сглаза да связываться друг с другом через волшебное зеркало. Были, правда, в семье Нарышек образцы и другой волшебной техники, для работы которой требовалась магическая поддержка обладателей Семаргловой Силы, но Снежана ввек оной техникой не интересовалась и, поедая свеженький эскалоп, индо вопросом не задавалась, приготовил ли повар сей эскалоп на обычной плите или с использованием колдовской помощи. И токмо к пятнадцати летам, когда институткам начали преподавать основы ведения домашнего хозяйства, девица узнала, что мясо, поджаренное с применением волшебных чар, получается вкуснее, чем приготовленное без оных. Вкуснее и для здоровья полезнее – организм получает много меньше злотворных жиров.

На лето раньше Снежана получила чуть-чуть иные знания. Среди институтских пестуний насчитывалось несколько тайных додолок – Орден дочерей Додолы раскинул свои сети по всему словенскому обществу. Учительницы сии, разумеется, не обошли вниманием и представительницу рода Нарышек. Так была сделана попытка бросить в душу Снежаны семечко сокровенного желания.

Увы, древо из семечка не выросло. Волшебники для княжны Нарышкиной по-прежнему оставались чем-то вроде мебели. Или сродни паровозу. Да, везет себе – чух-чух-чух! – и везет. Но ведь для того и создан, чтобы перевозить людей.

В семнадцать Снежана, получив положенное всякой великородной девице образование, вернулась в родительский дом. Через два дня опосля этого события Белояр Нарышка устроил в честь возвращения дочери великосветский бал. На этом балу Снежана и повстречалась с братовым начальником и приятелем, мужем-волшебником Клюем Колоткой. И Клюй Колотка, вестимо, был тут же представлен Сувором родимой сестричке.

Гремела музыка, кружились по гриднице пары, говорились изысканные комплименты… Клюй Колотка комплиментов княжне Нарышкиной не говорил – не изысканных, не гожих лишь для челяди. Однако росток, взлелеянный пестуньями-додолками в душе Снежаны и подпитанный собственными желаниями просыпающейся в полудетском теле женщины, пробил, наконец, твердую почву великородной неприязни да равнодушия и превратился в древо. Вестимо, древо оказалось таким же крохотным, как еще не оформившаяся грудь юной барышни. Таким же крохотным и таким же горячим…

Потом были иные балы и иные встречи. Впрочем, встречи происходили и без балов: Клюй Колотка часто посещал дом Нарышек. С каждым посещением древо неуклонно разрасталось. Рост его был трудным и мучительным – мешали полученные Снежаной знания и воспитание. В отличие от древа любви девичья грудь росла гораздо быстрее. К следующей весне она превратилась в полновесные взрослые перси.

Снежана часто запиралась в комнате, донага скидывала одежду и с удовольствием разглядывала в зеркале свое меняющееся тело – посмотреть уже было на что. Вот токмо Клюй Колотка не замечал ни пышнеющих персей Снежаны, ни созревающих в ее сердце тайных желаний. «Здравы будьте, княжна Снежана!» да «Оставайтесь с миром, княжна Снежана!»…

Вестимо, Снежану подобное отношение волшебника изрядно задевало – девица, как и большинство дочерей великородных, выросла самолюбивой да избалованной излишним вниманием. Однако, ко всему прочему, она была и терпеливой. А то, что терпение – добрая половина любого успеха, Снежана поняла еще в институтские времена. Приложили к этому свою настойчивую длань и додолки. Поэтому Снежана умела ждать. И готова была ждать до тех пор, покудова Клюй не прозреет. Или покудова папенька своей рукой не прекратит сам процесс ожидания – Белояр уже поговаривал о выгодной партии для дочери. И даже имя будущего жениха называл: Сила Кабан – тоже из великородных.

Скорее всего Снежана подчинилась бы отцовской воле. А может и нет – она сама еще того не ведала. Однако как бы то ни было, сокровенных желаний Снежаны имя будущего жениха изменить уже не могло.

Желания зрели и зрели. Зрели и перси. По всему получалось, что вскоре к тайно влюбленной девице должен был прийти страшный для неразделенной любви первый зеленец.

Но на пороге осени 7503 лета Мокошь рубанула по желаниям княжны Нарышкиной палаческим топором.

6. Ныне: век 76, лето 3, вересень.

Наутро заняться фехтованием не удалось.

Ключградские сыскники, по-видимому, накануне поработали справно, потому как, едва в семье Нарышек закончился завтрак (участия в котором, окромя Сувора, никто из хозяев не принимал), из зеркальной примчался дежурный колдун и, с трудом переводя дыхание, доложил, что принципал министерства безопасности по Северо-Западному рубежному округу Порей Ерга срочно вызывает столичных волшебников на совещание.

К принципалу отправились в сопровождении князя Сувора, воспользовавшись вчерашней каретой, коей управлял вчерашний же кучер – Радомирин любодей Ярик.

Садясь в карету, Свет подмигнул ему, но кучер сделал вид, будто не заметил чародеева легкомыслия.

Сувор Нарышка, судя по всему, не выспался, то и дело зевал, деликатно прикрываясь ладонью, и дорога прошла большей частью в молчании. Свет с Буривоем лишь переглядывались – опосля случившегося вечор на балу нынешняя бессловесность молодого князя их вполне устраивала.

Ерга принял столичных сыскников без задержки. В кабинет вошли втроем.

После коротких приветствий принципал сказал:

– Я получил приказ об изменении ваших задач. – Он достал из стола украшенную гербом бумагу. – Вам предписывается остаться в Ключграде и принять непосредственное участие в сыске убийцы.

Свет взял документ в руки, прочел.

Под приказом стояла подпись самого Путяты Утренника. Причем министр безопасности не только предписывал столичным колдунам оставаться в распоряжении принципала Порея Ерги, но и выражал уверенность, что работа в Ключграде волшебников с таким уровнем Таланта и таким опытом работы как у сударей Смороды и Смирного приведет к быстрому и успешному завершению сыска.

Свет хмыкнул про себя, расписался в приказе и передал бумагу Буривою Смирному. Когда тот в свою очередь ознакомился с распоряжением непосредственного начальства, Свет сказал:

– Все ясно, сударь принципал! Приказ министра мы, разумеется, выполним. – И после небольшой паузы добавил: – Однако мне бы не хотелось всуе тратить время нашего молодого хозяина, занимая его совещаниями.

У Сувора Нарышки отвисла челюсть.

Не будь Ерга стреляным воробьем, он бы последовал примеру своего подчиненного. Однако стреляный воробей позволил себе лишь похлопать глазами – челюсть его осталась на месте.

– Думаю, у князя Сувора найдутся более важные занятия, нежели слушать, как мы тут обсуждаем уже известную ему информацию, – заметил Свет, понимая, что столь неожиданный поворот может быть и не постигнут с первого раза.

Порей Ерга перевел взгляд на Нарышку.

Повинуясь молчаливому распоряжению принципала, тот поднялся и направился к двери. На лице его жила нескрываемая обида.

– Помощь нашего радужного хозяина нам понадобится еще не единожды, – сказал ему в спину Свет. – Я в этом абсолютно уверен.

На этот раз стреляный воробей по имени Порей Ерга глазами не хлопал.

– Княже, вы мне очень скоро понадобитесь. Не покидайте своего кабинета!

Сувор Нарышка исчез в приемной.

Принципал дождался, пока дверь затворилась, и с нескрываемым раздражением произнес:

– Надеюсь, судари волшебники, ваши объяснения окажутся достаточно серьезными, чтобы оправдать подобное обращение с сыном князя Белояра.

Через пять минут Светова монолога, в коем чародей упомянул и о перепуганных ключградских колдунах на балу, Ерга сам счел услышанные объяснения достаточно серьезными, чтобы оправдать содеянное с его подчиненным. Паче того, он счел оные объяснения серьезными настолько, что индо не смог скрыть своего ужаса. Столичные сыскники-волшебники деликатно не заметили его секундного замешательства, а когда Ерга нахмурился и стиснул перстами десницы волевой подбородок, Свет сказал:

– Полагаю, брату Смирному тоже не след занимать свое внимание дальнейшим разговором.

Буривой тут же поднялся и, коротко кивнув принципалу, вышел из кабинета.

– Ужель вы подозреваете Сувора Нарышку! – воскликнул Ерга, когда они остались со Светом один на один.

– Конечно, нет, – сказал Свет. – Но после того, что произошло вчера с моим соратником, чем меньше князь Сувор будет знать, тем лучше для дела. Он ведь не волшебник, он даже понять не сможет, что его прощупали. И все его знания тут же станут известны предполагаемому лазутчику. Понимаете?

Ерга понимал. Но он понимал не только это.

– А где гарантия, что не прощупывали вас, чародей?

– Я бы почувствовал, – сказал Свет. – К тому же, принципал, я более квалифицированный волшебник, чем сыскник Смирный. Вполне возможно, что я окажусь лазутчику не по зубам.

– А буде окажетесь по зубам?

Свет пожал раменами:

– До нынешнего дня, принципал, со мной способна была справиться лишь столичная Контрольная комиссия. Полагаю, это кое-что да означает… Впрочем, для пущей гарантии Буривой Смирный будет прикрывать меня своей Силой. Не вникая в смысл дела и не получая никаких конкретных сведений. Надо сказать, что вчера лазутчик извлек из его сознания мало для себя полезного. Сегодня к вечеру, например, он бы получил информации гораздо больше. Если бы не поторопился… На мой взгляд, это означает, что противостоящий нам варяжский альфар не обладает достаточным оперативным опытом.

– Так вы согласны со мной, что он – варяг?

– Да, сия версия представляется мне теперь самой вероятной. Ведь среди словенских волшебников Талант подобного уровня неизвестен. Разве лишь Кудесник…

А истинный уровень Остромирова Таланта известен лишь самому Остромиру, добавил Свет про себя. Впрочем, так оно и должно быть…

– Да, похоже, я не ошибся, чародей, – сказал Порей Ерга. И вдруг грохнул кулаком по столу: – Но как же можно работать в подобных условиях?!

Свет развел руками:

– Условия, увы, задаем не мы. А работать тем не менее можно. След лишь самым максимальным образом ограничить доступ людей к информации. Каждый работник должен выполнять мелкие конкретные поручения, причем такие, чтобы он не мог сделать на их основе определенных выводов. К слову, всех неволшебников от расследования требуется отстранить немедленно и бесповоротно. Информация должна стекаться лишь к нам двоим. Если лазутчик начнет прощупывать колдунов, думаю, у нас появятся дополнительные возможности для его обнаружения. На основе элементарного логического анализа… Правда, чтобы осложнить супротивнику жизнь, необходимо всем, кто занят следствием, поставить защитный магический барьер. В том числе и мне. Барьеры поставим по закону – коллективные. Насколько я знаю, в Ключграде должно найтись достаточное количество волшебников соответствующей квалификации. – Свет помедлил. – Есть, правда, еще одна сложная проблема…

– Какая?

– Эта проблема – вы, принципал.

– Но ведь меня всегда прикрывает кто-нибудь из членов Колдовской Дружины!

– Думаю, ныне этого будет недостаточно…

– Вы предлагаете сделать прикрытие коллективным?

– Нет. – Свет поморщился. – Боюсь, даже коллективное прикрытие в нашем случае стопроцентной гарантии не даст. Нужно поступить иначе… Полагаю, вам придется некоторое время пожить в этом здании. Стопроцентной гарантии, правда, и такой вариант не даст, но шансов пробраться сюда у лазутчика гораздо меньше. Иное дело – захватить вас врасплох где-нибудь в городе. Вкупе с вашим прикрытием.

Ерга задумался.

Свет молча ждал – предложения, действительно, были слишком неожиданными, их требовалось переварить.

Наконец Ерга сказал:

– Что ж, по-видимому, вы правы, чародей. Я немедленно прикажу вызвать всех наших волшебников, способных ставить защитные магические барьеры.

– И вот еще что… Поговорите с Сувором Нарышкой, принципал. Мне будет очень жаль, буде обида и непонимание надолго поселятся в его душе.

– Да, вестимо. – Ерга посмотрел на Света с откровенным любопытством. – Может быть, вам со Смирным следовало бы и вовсе съехать от Нарышек?

Свет соорудил понимающее лицо:

– Следовало бы. Но есть у меня ощущение, что нам стоит пожить там еще немного.

И вовсе не ради игр с Нарышкиной дочкой, добавил он мысленно, сделав вид, будто говорит самому себе правду, одну только правду и ничего, опричь правды.

– Что ж, вам виднее, чародей, – задумчиво произнес Ерга. – Значит, отныне всей информацией по убийству Клюя Колотки будем владеть токмо мы двое?

– Да, – решительно сказал Свет. – Токмо мы двое. И никто более!

* * *

Последующие часы прошли в привычной сыскной круговерти.

Перво-наперво Порей Ерга вызвал к себе смертельно обиженного Сувора Нарышку. О чем они меж собой беседовали, осталось неизвестным, но от принципала молодой князь вышел с просветленным лицом. И больше никаких вопросов столичному чародею не задавал.

В свою очередь Свет объявил Буривою Смирному, что отныне главной задачей сыскника становится магическое прикрытие своего соратника. Буривой коротко кивнул, и с этой минуты Свет ощущал постоянное присутствие на себе чужого защитного заклятья.

Потом Ерга вновь пожелал побеседовать с чародеем Смородой.

– Пора нам ознакомиться с собранной информацией, – сказал он. – И обговорить дальнейшие оперативные действия.

К принципалу цепочкой потянулись сыскники, весь вчерашний день занятые поиском убийцы.

Доклады их оказались скупыми.

Среди домашних Вороноя Кудряша новых лиц не обнаружено. Прислуга работает у ключградского посадника по десять-пятнадцать лет. Все они не раз и не два проверялись местной службой безопасности, в подозрительных связях и дурных поступках не замечены…

Частных визитов, кои столичные волшебники произвели бы в Ключград на протяжении минувшего серпеня, не обнаружено. Правда, шесть седмиц назад сюда приезжал на похороны отца некий Снегирь Отжимок…

Свет знал Снегиря Отжимка – встречались как-то по служебным делам. Так, мелкая сошка из министерства ратных дел, способен разве что проверять сохранность магических печатей на курьерских пакетах да дежурить у волшебного зеркала.

Впрочем, тут же выяснилось, что в течение последних трех седмиц и поныне в Ключграде проводят очередные отпуска члены Колдовской Дружины брат Томило Метелица из Полотеска и брат Балда Пинай из Великих Лук, однако проверка показала, что квалификация брата Метелицы соответствует второму, а брата Пиная – третьему уровням. Клюй же Колотка, как известно принципалу, имел пятый, так что подозревать оных братьев в причастности к его убийству – все равно как рассчитывать на то, что мышка способна закусить матерым котярой…

Следующий сыскник доложил еще о нескольких волшебниках, находящихся в Ключграде частным порядком, однако по квалификации все эти братья были сродни Снегирю Отжимку. Таланты означенного уровня, даже ступив на зловещую тропу Ночного колдовства, с убийствами – тем паче себе подобного – не связываются. Овчинка выделки не стоит…

Все люди самого Клюя Колотки – а было их четверо – работали еще у его отца, знали своего хозяина с малолетства и перешли к нему в услужение, едва Клюй закончил школу волшебников.

Свету такой поступок убитого показался странным. Он, Свет, конечно бы не стал нанимать слуг из своего детства, это пахнет сентиментальностью… Впрочем, у каждого волшебника свои странности. И странность Клюя Колотки была вовсе не той ненормальностью, которая должна вызывать подозрения определенного толка.

Порей Ерга, выслушав доклады подчиненных, тут же делил сыскников на две группы. Те, кто не обладал Талантом, получали от принципала задания, и близко не связанные с происшедшим убийством. Обладателям Семаргловой Силы предписывалось, не покидая принципата, ждать постановки магического защитного барьера, опосля чего поступить под непосредственное руководство столичного чародея Светозара Смороды, прошу любить и жаловать, судари мои разлюбезные…

Пообедали в трапезной на первом этаже. Кое-кто из обедавших присутствовал на вчерашнем бале у князя Нарышки и теперь вовсю делился впечатлениями. Свет с Ергой слушали разговоры, о делах помалкивали.

После трапезы прибыли местные волшебники, квалифицированные в постановке магических барьеров. Каждому из сыскников, определенных под начало чародея Смороды, был немедленно поставлен коллективный защитный барьер. Чтобы снять такой барьер в одиночку, Свету потребовалось бы не меньше часа.

Потом сыскники-волшебники получили приказ ждать дальнейших распоряжений, а чародей Сморода и принципал Ерга вновь уединились в кабинете.

Через четверть часа волшебников опять позвали к начальству. Инструкции им давал чародей Сморода. Волшебникам было заявлено, что ныне они свободны. Всем след ждать дальнейших приказаний. А покудова уделить особое внимание ежедневной разрядке. Словом, утром все обязаны быть готовы к тяжелой магической работе. Когда удивленные неожиданным отпуском колдуны покидали кабинет принципала, Свет включил Зрение.

Краски вчерашнего страха в аурах ключградских волшебников сгустились.

Свет выключил Зрение и вздохнул. Тут он помочь собратьям по Дружине ничем не мог – страху перед Велесом и Мареной, как известно, всяк противостоит один на один…

* * *

И дальше все катилось привычным порядком.

Стратегическое совещание с Пореем Ергой завершилось единственным решением – повторить пройденный вчера путь на новом уровне квалификации. Иных вариантов сыска покудова найдено не было. В результате Свет, Буривой Смирный и Сувор Нарышка в сопровождении незнакомого гостям молодого волшебника, коему была уготована роль срочного курьера, отправились в дом Вороноя Кудряша.

Посадник хоть и не был рад посетителям, но оказался достаточно любезным, чтобы, окромя надоевших ему накануне ключградских сыскников, позволить беседу со своими слугами еще и столичному чародею.

Свет разговаривал с оными слугами в отдельной комнате, с каждым и каждой поодиночке.

Работа была скучной и монотонной. Приходилось систематически накладывать на комнату и периодически подновлять защитное заклятье, приходилось задавать одни и те же вопросы и внимательно следить, не коснется ли ментальной атмосферы в комнате след чужого, неизвестного Таланта…

Словом, сыскному процессу любезность посадника никакой пользы не принесла. Ауры у слуг оказались самыми что ни на есть обыкновенными. И если кто-то из прислуги Кудряша и стал вдруг таинственным убийцей Клюя Колотки, то Таланту чародея Смороды он был явно не по зубам. Впрочем, сам Свет в подобную возможность ничуть не верил… А поелику посадник, в свою очередь, испытывал совершенное удовлетворение от невиновности своих слуг, то и расстались Свет Сморода с Вороноем Кудряшом, пребывая в совершенно противоположных настроениях.

От посадника Свет, сопровождаемый все тем же эскортом и под прикрытием все того же Буривоя Смирного, отправился в дом погибшего.

Увы, и здесь его ждало полное разочарование. Слуги Клюя Колотки были совершенно нормальными людьми, ни сном ни духом не ведавшими, кому могла понадобиться безвременная кончина их любезного хозяина, и очень скорбевшими по убитому – ауры их переполнялись черной тоской и обидой на судьбину.

Волшебные манипуляции постепенно брали свое: душа Света тоже стала переполняться. Только не тоской – привычным раздражением… Все понимающий Буривой Смирный, препровождая в кабинет погибшего хозяина очередную прислугу, бросал на соратника сочувственные взгляды. К сожалению, тут сыскник чародею Смороде помочь ничем не мог. Он, правда, предложил привезти шпаги и устроить небольшую разрядку, но Свет, вестимо, отказался. Фехтование в доме, где занавешены все зеркала – в том числе и волшебное, – не было бы кощунством разве лишь у поганых ордынцев.

А потом в доме появились родители погибшего.

Свет узнал о них от Буривоя.

В общем-то, отец и мать Клюя вряд ли могли помочь следствию: как известно, планида любого волшебника – служить обществу, и от этого служения его ничто не должно отвлекать. В том числе, и сыновняя любовь. Тем паче, если ведомо, что всякая любовь может стать угрозой Таланту. А посему волшебники редко общаются со своей семьей… К тому же, старики Колотки наверняка убиты горем. Ведь дюжинным людям человеческие эмоции не возбраняются.

Одним словом, Свет решил с Клюевыми родителями не беседовать. И продолжал тратить время впустую, приступив к повторному опросу прислуги. Все тщетно – никто на противоречиях не попадался.

Чародей помаленьку сатанел. Наконец перед ним оказалась последняя служанка. Снова привычные вопросы, набившие оскомину ответы. Не ведаю, не заметила, не видела, да нешто бы я молчала, сударь колдун…

И тут на пороге комнаты появился Буривой Смирный:

– Мать Клюя Колотки хочет поговорить с вами, чародей. Пригласить?

Свет поморщился:

– Извините, сударыня! – И когда служанка покинула комнату, спросил Буривоя: – Кто она такая?

Буривой пожал раменами:

– Булочница. Живет в Парфино, недалеко от Старой Руссы. Сорок семь лет.

С Новогородчины, подумал Свет. Землячка… И неожиданно для себя изменил решение.

– Пригласите ее, брате!

Женщина, давшая жизнь Клюю, выглядела гораздо старше своих сорока семи лет. Седые волосы, собранные в узел на затылке; круглое, полное, но какое-то пепельно-серое лицо; фиолетовые, полные тоски глаза, окруженные сеточками преждевременных морщинок. Наверное, Клюеву мать состарило обрушившееся на семью горе. А может, вся судьба сына была для нее сплошным горем – встречаются у отмеченных Талантом и такие матери…

– Садитесь, сударыня! Примите мои глубочайшие соболезнования! Муж-волшебник Колотка был прекрасным колдуном и справно послужил родине…

Женщина вскинула голову:

– Бросьте, сударь чародей!.. Возможно, он и прекрасный колдун, но сыном он был бессердечным. Как и все вы, волшебники!..

Ненависти в ней не было, но на Света тут же обрушился новый приступ раздражения. Тем не менее он сдержался.

– Зря вы так, сударыня… К волшебникам не применимы обычные моральные требования. Наше главное дело – забота о благе страны, и вам след гордиться своим сыном.

Глаза женщины наполнились слезами. Она опустила голову:

– Я бы гордилась, буде бы у меня имелись другие дети. Но Клюй оказался единственным. Поэтому я им не гордилась, я его просто любила…

Она заплакала навзрыд, как плакала в последний раз, наверное, в далеком детстве. Впрочем, вряд ли. Наверное, она рыдала и позже. Ведь Клюй Колотка был ее единственным сыном. Как Свет Сморода – для своей матери. Во всяком случае, Дубрава Смородина плакала так все тридцать два последних лета. А Свет об этом узнал чуть более полугода назад, в морозный сеченский день. Когда впервые за свою взрослую жизнь побывал дома…

Между тем мать Клюя справилась с собой, утерла слезы, подняла голову.

– Простите меня, чародей!.. Я, должноть, отнимаю у вас время. Я просто хотела вас попросить… – Вот когда ней проснулась ненависть, ненависть, заметная и безо всяких С-заклинаний. – Найдите убийцу моего сына, чародей. Найдите, и я век буду благодарить вас.

Светово раздражение переродилось в черную злобу, но это была злоба вовсе не на сидящую перед ним женщину. Это была злоба на всю подлунную, на ее устройство, убивающее детей и заставляющее рыдать матерей. И от этого – казалось бы, знакомого – чувства не освободила бы чародея никакая разрядка…

Свет встал.

– Я найду его, сударыня, обещаю вам!

Мать Клюя вышла, а Свет даже не попытался ее задержать, чтобы задать свои, важные для сыска и ничего не значащие для этой женщины вопросы. Он задал их вернувшейся в комнату служанке.

Он прекрасно знал, что не получит от нее удовлетворительных ответов – их не было да, скорее всего, и не могло быть у оплакивающей любимого хозяина, недалекой, простой словенской бабы, – но продолжал задавать ненавистные ему самому вопросы. Наверное, этим способом он пытался искупить вину, которую почему-то ощущал перед седой, преждевременно состарившейся женщиной, родившей некогда Клюя Колотку. Ибо ему ввек было не искупить вины перед другой женщиной – родившей сорок два лета назад Светозара Смороду.