Текст книги "Ангел"

Глава 3

Павлику пять лет. В их семье радостное событие: папе выдали на работе ордер на вселение, и они переезжают в новенькую двухкомнатную квартиру. Накануне в их доме царила радостная суета. Родители, готовясь к переезду, собирали пожитки. Зашла Тамара.

– Здравствуйте, соседи, переезжаете? – улыбаясь, спросила она.

– Здравствуй, – смущаясь, ответила мама. – Да. Вот, собираем вещи.

– Молодцы, – похвалила их Тамара.

– Привет, Павлик, – подойдя к мальчику, весело поздоровалась она. – Как дела, крестник?

– Здравствуйте, хорошо, – ответил Павлик.

– В садик ходишь? – спросила соседка.

– Ага, – ответил он.

– Нам на следующей неделе тоже обещали ордер дать, – с умилением глядя на мальчика, поделилась Тамара.

– Да?! – радостно воскликнула мама. – Отлично! Может, снова соседями будем?

– Не знаю. Хорошо бы. Пока неизвестно, где будут давать. Нам обещали трёхкомнатную.

– Здорово! – сказала мама.

– Да, – согласилась Тамара. – Мы даже не мечтали о такой.

Тамара погладила Павлика по голове.

– Ну ладно, собирайтесь, не буду мешать. С новосельем вас!

– Спасибо, – дружно сказали мама и папа.

– Спасибо тебе большое за помощь с Павликом, – поблагодарила её мама. – Не знаю, что бы мы без тебя делали.

– Да нормально, – смущаясь, ответила Тамара. – Чего тут такого, соседи же.

– Спасибо, – ещё раз повторила мама.

– Пожалуйста, – приветливо улыбаясь, ответила женщина. – И вам спасибо.

Тамара ушла, а они вновь приступили к сборам. Мама доставала из шифоньера вещи, передавала папе, а тот паковал. Первым делом загрузили чемодан. Затем складывали на скатерть со стола. Когда вещей набралось достаточно, связали её углы крест-накрест, постелили на пол покрывало с дивана и продолжили. Павлику поручили складывать в холщовую сумку его игрушки. Ему не очень хотелось собираться, и он возился, не торопясь, с машинками и солдатиками. Подошла мама и помогла ему. Нехитрую посуду сложили в авоськи, ложки и вилки – в сумку.

На следующий день с папиной работы приехал грузовик с дядьками, они поднялись к ним в комнату. Взволнованная мама засуетилась, стала спешно одеваться и собирать сына. Папа и дядьки погрузили в кузов пустой шифоньер, диван, разобранный стол и стулья, узлы с вещами, чемодан. Павлик увлечённо следил за происходящим в окно. Всё погрузили, и они вышли на улицу. Мама с сыном сели в кабину, папа и дядьки – в кузов и поехали в новую квартиру.

Павлик с огромным интересом рассматривал кабину ГАЗ-51, крышку бардачка с закруглёнными углами, его рукоятку-пимпочку, металлический поручень под ним, изящные ручки на дверце, руль, рычаг переключения передач, педали. Передняя панель кабины была окрашена в тёмно-зелёный цвет. В машине стоял специфический запах дерматина, картона и чего-то ещё, он сразу понравился мальчику. Водитель завёл автомобиль. Тронулись, двигатель машины тонко зажужжал. Павлик ухватился за поручень под бардачком двумя руками и держался за него всю поездку. Выехав со двора на дорогу, грузовик набрал скорость. Шофёр на высоте завывания двигателя бодро переключал передачи. Павлик с интересом следил за ним. Водитель взглянул на мальчика и весело подмигнул. Подпрыгивая на неровностях, они ехали по городу.

Машина остановилась у подъезда новенькой пятиэтажки. Выйдя из кабины, мама с Павликом сразу пошли наверх, а папа и дядьки открыли задний борт кузова и начали выгружать вещи.

Двухкомнатная квартира в сорок четыре квадратных метра показалось маленькому Павлику гигантской. Он мельком обежал комнаты и выскочил на балкон. С высоты четвёртого этажа открывался великолепный вид. Внизу, на асфальтированной дорожке рядом с домом, у каждого подъезда стояли машины, люди выгружали вещи. Дальше, за тротуаром – два ряда только что высаженных молодых деревьев и кустов. За ними, прямо перед их подъездом – огороженная низеньким заборчиком свежая детская площадка с деревянной горкой и песочницей. Чуть поодаль, впереди, за небольшим пустырём – асфальтированная площадь с кафе на краю. Ещё дальше, за ней – старый микрорайон из частных домов и бараков.

Павлик посмотрел налево – виднелись ряды таких же новеньких пятиэтажек и суета возле них. Справа – свежеасфальтированная дорога, идущая у их дома. За ней бурлила огромная площадка строящихся пятиэтажных жилых корпусов. Одновременно возводилось двенадцать домов, два ряда по шесть зданий. Все они находились в разной степени готовности. Работали башенные краны, подавая бетонные панели, какие-то короба, доски, трубы и прочие непонятные вещи. Множество людей трудились на пятиэтажках, передвигались по территории. К домам по грунтовой дороге непрерывной вереницей подъезжали грузовики. На стройке всё гудело, гремело, жужжало, свистело, бухало. Всё пребывало в движении, как в большом муравейнике.

Павлик, понаблюдав за стройкой, радостный побежал на улицу. Мама разбирала вещи, папа и дядьки только что занесли шифоньер, всем было не до него.

Он выбежал из подъезда, остановился и осмотрелся по сторонам. На детской площадке в песочнице играли две девочки, трёх и пяти лет. Они не вызвали у него интереса. Из соседнего парадного вынырнул конопатый мальчишка. Оглядевшись, он заметил Павлика, и какое-то время они молча смотрели друг на друга. Павлик подошёл первым.

– Привет, – настороженно сказал Павлик, рассматривая новенького.

– Привет, – весело ответил мальчишка. – Вы тоже переехали?

– Ага, – теперь уже улыбаясь, ответил Павлик.

– Давай знакомиться, – предложил мальчишка. – Я – Мишка.

– Я – Павлик.

– Здорово, – протянув руку, довольно сказал Мишка. – Давай дружить.

– Давай, – пожимая ладонь новому другу, радостно согласился Павлик.

И мальчишки вдвоём рванули через пустырь к кафе – посмотреть, что там есть. Оно, к сожалению, было закрыто. Там стояли столики со стульями наверху, валялись бумажки, прямо на них смотрели пустой прилавок и витрина, людей внутри не было. (Позже, когда кафе-кондитерская заработало, они любили бегать сюда за пирожными «Школьное» и лимонадом в стаканах из стеклянных бутылок. Деньги на сладости выклянчивали у родителей по очереди.) Поглазев на пустые витрины, они вернулись к дому.

Садик. Павлик вместе с другими детьми играет на ковре уже с другой машиной. Ангел снова появляется в его сознании.

– Приветик, – весело здоровается он с Душой.

– Приветик, – недовольно бурчит Душа. – Явился.

Ангел игнорирует её замечание.

– Павлик, привет! – радостно произносит он.

Мальчик молчит.

– Павлик, привет! – повторяет Ангел.

«Я больше не буду тебя слушать», – хмуро заявляет мальчик, продолжая играть.

– Ну, ну, Павлик. Не обижайся. У всех бывают непонятки, – заверил его Ангел. – Ничего не поделаешь.

Павлик хмуро молчит, продолжая играть.

– М-да, – грустно заметил Ангел. – Достучаться теперь будет значительно сложнее.

– Сам виноват, – язвительно заметила Душа.

Ангел недовольно отстраняется от неё.

Не обращая внимания на внутренний голос, Павлик с удовольствием продолжает играть с машиной.

Ангел решил не торопить события, подождать.

После садика Павлик убегал на улицу, где его ждал друг Мишка. Они играли до самой темноты, пока родители, крича с балконов, не загоняли обоих домой. Павлику купили самокат, светло-серый, на стойке руля красовался шестигранник с двумя буквами «ЯМ», и они с Мишкой по очереди гоняли на нём у дома.

Частные дома и бараки напротив снесли и построили на их месте новый микрорайон пятиэтажек. Мальчишки познакомились во дворе с новеньким – Сёмкой. Неплохой парень. Втроём стало гораздо веселей. Они вместе играли, ходили в кафе, бегали на автобусную остановку неподалёку от дома встречать Мишкиного отца. Он у него был машинистом, водил поезда дальнего следования. Павлику очень нравилась его форма.

А ещё через год, тоже на месте старого микрорайона, построили отличный Дворец культуры. Троица изучила его вдоль и поперёк. На первом и втором этажах располагались огромные холлы, наверху есть кафе. В физкультурном крыле – большой спортивный зал. Папа Павлика после работы три раза в неделю ходил сюда играть в волейбол. Были также залы для занятий тяжёлой атлетикой и борьбой, раздевалки, душевые и ещё куча каких-то помещений, пока закрытых. Работало множество секций по самым разным видам спорта. Тренеры, улыбаясь, неоднократно звали их к себе заниматься, но мальчишки, принимая их приглашение за чистую монету, всякий раз отнекивались.

В основном крыле располагался огромный, на пятьсот мест, зал для показа кино, проведения концертов и торжественных мероприятий. Как-то ребята заглянули туда днём – посидеть в шикарных креслах. Пришла тётя и весело спросила, что они тут делают, сказала, что мультфильмов сегодня не будет. Смущённая троица встала и быстренько удалилась. В малый зал, на сто пятьдесят мест, они только заглянули, заходить не стали. На первом и втором этажах Дворца культуры также имелось множество помещений для кружков и секций: драматического, хореографического, народного танца, домоводства, хорового пения. Были здесь и детский кукольный театр, эстрадный и духовой оркестры, секция чтецов, кружок юных математиков, кружок «Умелые руки», фотография. Можно было выбрать занятие на любой вкус.

Заглянули они и в большую библиотеку ДК. Улыбающаяся тётя, глядя из-за стола, спросила, какие книжки они хотят почитать, – мальчишки застеснялись и убежали.

Павлик, Мишка и Сёмка могли смело войти в любую дверь Дворца культуры. Им везде были рады, относились как к родным детям.

Глава 4

В небольшом городке родилась девочка Лена. Маленький комочек счастья весом чуть более трёх с половиной килограммов. Желанный ребёнок в семье. В неё заселилась Душа – облачко под номером один.

Лене полтора года. Она идёт по тротуару вдоль частных домов в белом коротеньком платьице в красный горошек, едва прикрывающем трусики, и в белой косынке, на груди красный бантик. В руках пустая литровая банка, на дне побрякивают десять копеек. Следом идёт улыбающаяся мама.

Утро, полуденная жара ещё не наступила, и природа благоухает свежими ароматами. Звучит разноголосый хор птиц, радующихся новому дню. Яблоня веером раскинула ветви с ещё зелёными созревающими яблоками поверх забора над тротуаром. Ряд сливовых деревьев с другой стороны тропинки, между ней и дорогой, откидывает благодатную тень.

Лена и родители живут в частном доме. Их соседка продаёт молоко, литр – десять копеек. Лена сама, она так хотела, ходит к ней с банкой. Мама не возражает, идёт позади, улыбаясь, и внимательно контролирует процесс. Обратно полную банку мама уже несёт сама.

Но вот пить молоко Лена терпеть не могла, тем более перед сном, и её приходилось заставлять. Вечером мама ставила девочку на подоконник, показывала пальцем в темноту и говорила:

– Смотри, там живёт бабка Глашка, у неё стра-ашные быки. У-у.

Лена испуганно вглядывалась в темноту, пытаясь разглядеть дом бабки Глашки.

– И если ты не будешь пить молоко, она придёт с быками и заберёт тебя.

Лена плакала от страха, но по-прежнему отказывалась. Душа рыдала вместе с ней.

Отец уходил от них подальше, в спальню. Он понимал, что ребёнку необходимо молоко, но его сердце не выдерживало этой картины.

В конце концов Лена нехотя соглашалась, это было лучше, чем жизнь с быками, и, шмыгая носом, выпивала стакан. Мама хвалила её, целовала в лобик, и они шли в детскую укладываться спать. Засыпала Лена, только когда мама молча гладила её по голове. Колыбельные её не убаюкивали, сказки тоже.

А утром как ни в чём не бывало Лена снова брала банку и шла к соседке за молоком.

В детской комнате стоял её любимый диван с большими, как ей казалось, пружинами, сверху покрытыми соломой (Лена проверяла), обитый плотной тканью. У него откидывались боковые круглые валики – подлокотники. Весь он был такой мягкий, объёмный, и когда она садилась на него, он приятно поскрипывал. На высокой спинке дивана красовался приколотый коврик с цветочками, вышитый мамой. Маленькие подушечки на сиденье тоже были в вязаных наволочках с розочками. Лена любила играть на диване в куклы.

Но самое любимое её место – под столом в зале. Она спускала скатерть с одной стороны почти до пола и играла там в куклы. У них были миниатюрные стол, стульчики, кроватки – все ручной работы. Их смастерил мамин отчим, добрый дед Прокоша. В доме папы и мамы ещё долгие годы стоял красивый буфет, сделанный им. О том, что он отчим мамы, Лена узнала намного позже, когда стала взрослой, – нашлась «добрая» душа. А так, сколько она помнила, все называли его дед Прокоша, а его жену почему-то мачехой, хотя она была баба Настя, тоже очень добрая и молчаливая. У бабы Насти стояла педальная швейная машинка «Зингер», настоящее сокровище по тем временам. И когда Лена приходила к ним в гости, она всегда, глядя на машинку, спрашивала:

– Ба, мозьно?

– Нет, это не игрушка, – категорично возражала баба Настя.

Но иногда девочке всё же позволяли понажимать на педаль машинки, это было счастье.

Баба Настя, улыбаясь, смотрела на Лену и говорила:

– Можно.

И она, радостная, в сопровождении бабы Насти шла к машинке. Давила Лена двумя руками. Педаль была огромная и очень тугая, как ей казалось, и когда та приходила в движение, радости девочки не было предела.

С самого раннего детства Лена знала, что у неё будет счастливая семья: муж, двое детей – и что она станет отличной хозяйкой и хорошей женой. Она даже знала имя своего будущего мужа. Откуда? Ей поведал об этом внутренний голос.

Папа Лены работал в отделе снабжения крупного молочно-консервного комбината и постоянно мотался по всей стране, получая комплектующие, оборудование и новую технику. Производство укрупнялось, возводились дополнительные цеха, свежие линии, расширялся ассортимент, по министерской разнарядке приходило много молоковозов и другой спецтехники. И оборудование, и автомобили принималась непосредственно на заводе-изготовителе, а потом уже или грузилась на железнодорожные платформы и доставлялась на комбинат, или же их перегоняли своим ходом. Из командировок папа обязательно привозил дочери гостинцы – много игрушек, особенно кукол, и, конечно, наряды: восхитительные платьица, туфли, пальтишки и шубки, штанишки, косынки и шапочки. Всё самое лучшее. Лена всегда ждала отца, зная, что он обязательно что-нибудь привезёт. И когда хлопала входная дверь, она срывалась с места с радостным криком:

– Ура, папа пиехал!

Лену наряжали как куколку. У неё было три самых любимых платья: то самое белое в красный горошек, терракотовое с красивыми синими пуговками и синим воротничком и комбинированное – с белесовато-серым верхом, юбочкой красного цвета в складочку и тремя красными бантиками впереди.

В два года Лену отдали в ясли. Это была настоящая трагедия. Там существовало правило: всех детей переодевали в ясельную одежду, которая чудовищно пахла хозяйственным мылом. Казённые чулки крепились подтяжками к специальным детским лифчикам – безрукавкам, сшитым из фланели, с пуговками. Поверх надевались платье или штанишки. Лена на всю жизнь запомнила этот ужас и этот запах. Она ревела навзрыд, когда воспитатели переодевали её, родители сходили с ума. Её Душа металась в отчаянии, не зная, что делать. Проблему решил Ангел.

Завхозом в яслях работала родная тётка Лены Марья Семёновна. И Ангел шепнул ей на ухо:

– Тётя, помоги племяннице, ты же её любишь. Пусть Лену переодевают в одежду, какую приносят родители, или, на худой конец, оставляют в той, в какой её привели.

Марья Семёновна действительно очень любила Лену и договорилась с заведующей и воспитателями. Они не возражали. И жизнь Лены наладилась, к ней снова вернулась радость, Душа успокоилась. Она тихо играла сама с собой в кубики или куклы, ходила с группой гулять. В тихий час дети практически круглый год спали на большой веранде. Там стояли металлические кроватки с верёвочными сетками сбоку, чтобы малыши не упали во время сна. Нянечки укладывали всех спать, дети, повозившись, быстро затихали. Лена лежала, теребила руками эту сетку и незаметно для себя тоже сладко засыпала.

Её город, как и вся страна, бурно развивался, строились дороги, дома, магазины, учреждения культуры, детские садики. По выходным они всей семьёй много гуляли, ходили смотреть на новостройки. Папа сажал Лену на плечи, и так они втроём путешествовали по городу. Недалеко от железнодорожного вокзала построили новую больницу. Около старого здания амбулатории возвели два больших четырёхэтажных корпуса. Сделали внутренний дворик, заасфальтировали дорожки. Напротив, через дорогу, построили новую сберкассу и почту. Лена, щурясь от солнца, с интересом наблюдала, как устанавливают окна в почти готовом трёхэтажном здании. На площади Ленина, напротив горкома партии, построили дом быта. Чуть левее, за мемориалом погибшим в Великую Отечественную войну землякам, возвели Дом пионеров. По правую руку от горкома, с другой стороны площади, за памятником вождю появилась библиотека с огромными витражными окнами. Сидя у папы на плечах, Лена кокетливо разглядывала своё отражение в них. В небольшом городском парке воздвигли футуристического вида Дом культуры.

Булыжную мостовую на центральной улице разобрали и закатали в свежий, ещё пахнущий асфальт, ровный, как стол. Вдоль дороги возвели шесть многоквартирных двухэтажных домов. В городе провели водопровод, возле их дома установили колонку. У некоторых появились телефоны, в том числе и у родителей Лены. Страна жила весело, с энтузиазмом глядя на эти преобразования.

В три года Лену перевели из яслей в садик. Воспитательница Тамара Яковлевна курила – фронтовая привычка, и от неё постоянно пахло табаком. Но он был очень хорошего качества, ароматизированный, и малыши не обращали на это никакого внимания. Надо отдать должное, Тамара Яковлевна была очень аккуратной, и дети ни разу не видели, как она курит. Одна из родительниц рассказала об этом своей дочери, а та всей группе.

В садике организовали утренник – «Праздник урожая». Лене к нему сшили очень красивое платье, белое, в разнокалиберный чёрный горох, спереди шикарное жабо – супермодная вещь. Мама опаздывала на работу и попросила воспитательницу погладить платье, та согласилась. В суете подготовки к празднику Тамара Яковлевна отбежала на минуту покурить, забыв убрать с платья утюг, и случайно прожгла его на спине. Слёз было море. Из положения вышли следующим образом. Распустили Лене волосы, они всегда у неё были очень длинные, и закрыли ими дыру, но праздник всё равно был испорчен. Платье потом попытались починить, поставив заплатку, но от этого стало ещё хуже, и пришлось пустить его на тряпки. Лена очень горевала.

Папа из очередной командировки привёз обновки, и дочь тут же забыла о прожжённом платье. На следующий день Лена гордо пришла в садик в красной беретке с помпоном, в красном пальтишке выше колен, с золотыми пуговками, воротничок и клапаны на карманах у него были белыми в мелкую чёрную клетку, в красных штанишках и лаковых чёрных ботиночках. Она снова была самая нарядная девочка в садике.

Мама Лены, как и папа, трудилась на молочно-консервном комбинате. И когда она работала во вторую смену, то отпрашивалась ненадолго и забирала дочку из садика к себе в цех. Комбинат был очень большой, на нём не только фасовали молоко, но и делали кефир, ряженку, снежок, масло и, конечно же, мороженое нескольких сортов, даже в вафельных стаканчиках и с изюмом. Ох, как любила Лена это мороженое! Его брали прямо с конвейера, оно было тёплым, и Лена, сидя на стульчике и весело болтая ножками, с удовольствием ела его. В цехе пахло молоком, но этот запах ей теперь очень нравился, потому что так пахло её любимое мороженое.

А ещё она обожала смотреть, как закрывают стеклянные бутылки с молочной продукцией разноцветными крышками из фольги: белые – молоко, зелёные – кефир, белые с сиреневыми полосками – ряженка, голубые – снежок. Бутылки ехали по конвейеру к упаковочному агрегату. Над ним висели бобины смотанной и окрашенной в разные цвета плотной фольги шириной в десять сантиметров. Агрегат проворно упаковывал бутылки, и Лена могла часами стоять не шевелясь, наблюдая за его работой. На выходе оставались разноцветные ленты с дырками, и их можно было взять домой. Девочка украшала ими кукольный уголок.

Наступало лето, садик закрывался, и в семье остро вставал вопрос, куда деть ребёнка. Проблему решали как могли. Одно лето она ездила с папой по деревням. Отец стал заместителем начальника отдела снабжения на комбинате и контролировал поставки молока. То лето выдалось дождливым, плохие корма, нестабильные надои, и он каждый день мотался по колхозам.

Папа сажал Лену на заднее сиденье служебной машины, давал ей бутылку лимонада, печенюшки или вафельки, и так они путешествовали по его делам. Отец всегда носил светлые рубашки – однотонные или в мелкую тетрадную клетку. Он был добрым и внимательным. Селяне его любили и уважали и постоянно угощали Лену пряниками, домашними пирожками и леденцами. Ей это очень нравилось.

Как-то папина служебная машина сломалась, и они были вынуждены ехать в деревню на автобусе – единственном средстве передвижения между городом и селом. В основном это были ПАЗы. Народу в этих автобусах всегда было битком. Крестьянам впервые выдали паспорта, и они наконец-то смогли свободно перемещаться по стране. Сельчане везли из города разные вещи, хозяйственные товары, белый хлеб (ржаной пекли сами в печках), бакалею.

Пробравшись через толпу пассажиров, отец посадил Лену на крышку мотора рядом с водителем, и так она ехала до самой деревни. Шофёр вёл автобус очень аккуратно. Добравшись до места, они пообедали в колхозной столовой. Привередливая Лена с удовольствием уплетала деревенскую еду. Папа, посматривая на неё, улыбался.

Обратно ехали тоже в толкучке. В сумках и баулах пассажиры везли в город нехитрую деревенскую снедь: сало, птицу, яйца, топлёное масло, домашнюю сметану, лук, картошку, морковь.

Вечером Лена, сидя у мамы на коленях, оживлённо рассказывала ей, как они ездили в деревню, та слушала и улыбалась.

Потом пришла осень – и снова садик.

В шесть лет Лену повезли в другой город удалять гланды. В то время эта операция была поставлена на поток. Конец апреля, тёплая погода, почки на деревьях уже распустились. Хирург, большой мужчина в коричневом клеёнчатом фартуке, задумчиво смотрел на Лену. Медсестра крепко обхватила девочку руками, и пока та плакала, широко раскрыв рот, ей удалили гланды. Она только успевала выплёвывать мясные шарики. К вечеру дети, которым сделали такую же операцию, уже бегали по коридору, а у Лены не прекращалось кровотечение. На следующее утро, обессиленная, она неподвижно лежала на кровати и еле-еле выплёвывала кровь. Испуганная мама только и успевала менять марлевые салфетки. Она была в отчаянии и не знала, что делать. Врачей в отделении не было.

Первое мая, всех сотрудников больницы в приказном порядке отправили на демонстрацию. Остались только несколько медсестёр и один дежурный врач на все отделения. Зайдя в палату, он, увидев бледную, еле живую Лену, срочно отправил медсестру на демонстрацию за оперировавшим хирургом. На консилиуме решили переливать ей донорскую кровь. Девочку забрали у мамы, положили на каталку и повезли в операционную. Она плакала и тихо просила только одного – чтобы ей не разрезали животик. В операционной Лена потеряла сознание.

Очнулась она на следующее утро. Яркое солнышко весело светило в окошко. Лена чувствовала себя хорошо, кровотечение прекратилось.

– Еле успел, – с облегчением довольно пробормотал Ангел.

Душа улыбалась.

Ангел строго посмотрел на Душу Лены:

– Ты давай не буксуй тут, сразу сигнализируй.

Душа радостно светилась, глядя на Ангела.

– Не разорваться же мне, – с притворным недовольством добавил Ангел. – Мне за своим нужно смотреть… Глаз да глаз… В общем, если что, свисти сразу.

И Ангел исчез. Душа проводила его тёплым взглядом.

Мама дремала на стуле у её постели. Лене ужасно захотелось заварных пирожных. Она тронула мамину руку, и та тут же проснулась.

– Мам, заварных хочу, – улыбаясь, сказала Лена.

– Щас! – радостно ответила мама, украдкой смахнув слезу. – Отец!

Папа Лены спал на стульях в коридоре. Через секунду он появился, встревоженный и взъерошенный. Когда он увидел весёлую Лену и маму, у него свалился камень с души.

– Хотим заварных, – улыбаясь, сказала мама.

– Щас! – радостно заверил папа и рванул из палаты, но тут же притормозил и растерянно спросил: – А ей можно заварных?

Посмотрев на Лену, он добавил:

– Не обижайся, дочка, нужно спросить у врача.

– Иди, разбуди его и спроси, – твёрдо сказала мама.

Врач разрешил, и папа невесть откуда привёз здоровенный пакет с тёплыми заварными пирожными.