Текст книги "Время несбывшихся надежд"

– Вы правы, Элеонора Аркадьевна. Я всю жизнь ела картошку, купленную в магазине. И ничего, жива пока, – Ирина вошла в ванную комнату.

Элеонора Аркадьевна молча пожала плечами, всем своим видом показывая окружающим: что, мол, взять с неё, грубиянка.

– «Делу время, потехе час», – назидательно изрёк в открытую дверь Чирик, и бабушка, встрепенувшись, уважительно поглядела на попугая в клетке, затем поспешила на кухню, бормоча:

– Умная птица наш попугай. И всегда-то к месту брякнет.

Животные, издавая голодные вопли, поспешили за ней следом.

– Я говорила тебе, – Элеонора Аркадьевна гневно смотрела на сына. – Она ещё нам покажет кузькину мать. Ей в Москве прописаться надо было, – понизив голос, зашипела она сыну: – а ты лопух, попался на удочку. Сложная биография, видишь ли, у неё.

– Мама, тише, – Володя оглянулся, боясь, как бы не услышала жена. – Это же не так.

– Так не так, а с матерью не позволяй так разговаривать…

Мать с сыном вошли в гостиную. Дверь за ними захлопнулась. Коридор снова стал просторным и пустынным. Надолго ли?

Вот из кухни появилась бабушка: в руках у неё сумки, рядом бежит жаждущая «гулять» собака…

* * *

Ирина шла по неширокой, состоящей из двух и одноэтажных домов, улице. Сквозь невысокие заборы виднелись тщательно укутанные снегом сады, огороды, где-то брехала собака.

Поёживаясь от крепкого морозца, спешили немногочисленные прохожие. Невдалеке высились громады новостроек.

«Пьянство в семье – основной недостаток. И с этим злом надо бороться. Постоянный контроль, вот главное оружие в нашей работе. В ней нет мелочей. Кажущаяся порой мелочь в поведении ребёнка может обратиться в провинность, в правонарушение, привести к преступности», – Ирина приостановилась, не чувствуя мороза.

«Я обязана увлечь ребят полезным делом, они не должны бесцельно шляться по улицам. Что за странная женщина смотрела на меня тогда? Почему так жалобно, с такой болью?»

В окне дома Ирина разглядела девочку, с любопытством выглядывающую на улицу. Увидев её, девочка засмущалась, было, отпрянула вглубь комнаты, но любопытство взяло верх, и девочка снова прильнула к окну: сплющив о стекло носик, она старательно разглядывала незнакомку.

Ирина улыбнулась, помахала ей рукой, и девочка обрадовалась, замахала в ответ обеими ручками так, что большой, кокетливо подвязанный бант на её голове запрыгал, девочка засмеялась.

Вдруг к окну подошла какая-то полная, сердитая женщина, видимо, мать девочки, и принялась отчитывать её, отгоняя от окна.

Девочка заплакала.

Женщина выглянула в окно, и что-то гневно заговорила, обращаясь к Ирине и размахивая руками, похожими на большие сардельки.

Ирина нахмурилась и быстро, не оглядываясь, пошла по улице. Настроение её было явно испорчено. Она вышла на другую, более оживлённую магистраль. Сновали люди, машины, обгоняя друг друга.

Откуда-то сквозь уличный шум приглушённо мелькнуло, донеслось:

«… а мне милей, не шумные, милей одноэтажные…»

Ирина остановилась, прислушиваясь, нет, не слышно. Медленно пошла дальше. Но песня уже вспомнилась и не уходила из головы:

«… пройду по абрикосовой, сверну на виноградную, и на тенистой улице я постою в тени…»

Отрешившись от действительности, она шла по улице уже совсем другая. О чем же ей думается, что вспоминается?..

…И словно по мановению волшебной палочки ожила, появившись перед глазами, другая улица, в другом городе: одноэтажный дом врос в землю, накренившись, словно пьяный, вперёд небольшими оконцами.

Одно из них распахнуто настежь: грязные ситцевые занавески колышет ветер.

«…выплывают расписные, Стеньки Разина челны…» – могуче звучит из окна древняя русская песня в исполнении нескольких голосов. Вот один из них, женский, сиплый, громко провозглашает:

«Разливай, Феденька, не стесняйся. Выпьем, и снова нальём!»

В ответ одобрительно зарокотали мужские голоса, сквозь которые едва пробивался одинокий детский плач.

«Ну, чего хнычешь? – снова женский, сиплый голос: – беги себе, гуляй. Кому говорю?!»

Через мгновение дверь, ведущая на улицу, со скрипом раскрылась и, утирая слёзы грязными кулачками, выбежала худенькая маленькая девочка лет семи, а может быть, и старше, сразу не определить.

Остановившись у забора, она тихо плакала, опасливо поглядывая в сторону раскрытого окна, из которого снова дружно зазвучало:

«…и за борт её бросает в набежавшую волну…»

Одёрнув на себе замызганное, ветхое платьице, девочка побрела по улице, взбивая старыми сандалиями пыль на дороге.

Вот она уже на другой, более оживлённой улице. Вокруг снуют люди, машины, обгоняя друг друга…

Слёзы высохли, быстрые карие глаза девочки с любопытством замечают всё вокруг: вот бабочка-капустница запорхала над пыльным кустом сирени, что близ дороги, и девочка остановилась, наблюдая за её полетом.

Вот прошла, отдуваясь и вытирая обильный пот, струящийся по жирным щекам, необыкновенно полная женщина с огромной сумкой в руках, и девочка захихикала, глядя на большущий, колышущийся под цветастым платьем рыхлый живот женщины.

Женщина остановилась передохнуть, и недовольно глянула на замухрышку:

– Чего хихикаешь? Иди себе с богом.

Оглядываясь на неё, девочка припустила по улице…

Теперь она шла целеустремлённо, выглядывая окна домов. Вот нашла то, что ей было нужно: немного на отшибе стоял старинный кирпичный особняк. Он был старый, осевший набок, но ещё крепкий.

Девочка подбежала к одному из окон и прильнула к стеклу, сплющив об него носик: за окном проглядывалась большая, просторная комната, заставленная холстами, полками с краской, кистями. На стенах висели красочные картины; портреты, пейзажи, натюрморты.

У мольберта работал невысокий коренастый мужчина в странной кофте с бантом на груди, шароварах. Он то быстро наклонялся и тыкал в холст кистью, то, отпрянув, застывал на месте и вглядывался в холст, на котором были изображены нарядные, улыбающиеся люди, среди изобилия фруктов и цветов.

Радуясь увиденному чуду, девочка засмеялась и, осмелев, легонько постучала по стеклу. Художник оглянулся и заулыбался девочке, как старой знакомой. Бросив кисти на этюдник, он жестом попросил её подождать, и скрылся в глубине комнаты…

Вот он снова появился, держа в руках кулёк, свернутый из газеты. Подойдя к окну и улыбаясь девочке широким, некрасивым лицом с окладистой бородой, показал на кулёк.

Девочка запрыгала, радуясь, снова прильнула к стеклу.

Художник быстро обвязал кулёк верёвочкой и, взгромоздившись на табурет, дотянулся до форточки, открыл её и опустил кулёк девочке в руки.

– Это тебе, девочка. Приходи ещё, – послышался из форточки приглушённый голос художника.

Взволнованная, она схватила кулёк и торопливо развернула его, путаясь в верёвочке; из кулька посыпались конфеты в ярких, разноцветных обёртках. Девочка бросилась поднимать их, собрала снова в кулёк и глянула в окно, сконфузившись от своей неловкости.

Художник улыбался и кивал ей ласково головой.

Засмущавшись окончательно, девочка сорвалась с места и бросилась бежать от окна. Остановилась, глянула в кулёк.

Спохватившись, снова подбежала к окну, прильнула к стеклу: художник истово работал у мольберта, не видя ничего вокруг, кроме своего холста и красок на палитре.

И девочка, улыбаясь, пошла по улице. К груди она крепко прижимала драгоценный подарок. Верёвочка выскользнула из рук и упала, потерявшись в траве у асфальта, но девочка не заметила этого…

Вздрогнув, Ирина остановилась, натолкнувшись на пожилого мужчину, прогуливающегося по улице с собачкой на поводке. Мужчина посторонился и прошёл мимо, оглядываясь на неё с недоумением.

Она вошла в подъезд дома, на стене которого крупными буквами издалека читалось: «Общественный пункт охраны порядка».

Впритык с вывеской светился знак ДНД.

– Главное в нашей работе, это предупреждение правонарушений, – Ирина внимательно смотрела на сидящих перед ней дружинников.

– Умение правильно разобраться в ситуации, выдержка, тактичность, просто необходимы при работе с трудными подростками, их родителями…

Теперь о делах на сегодня, – она вынула из папки лист, пробежала список глазами.

– Олег, ты со своими ребятами пойдёшь вот по этим адресам, – она передала список дружиннику, вызывающему невольное уважение своими внушительными размерами. – Подростки должны быть здесь вместе с родителями не позднее двадцати часов. И постарайтесь не задерживаться, это еще не всё на сегодня.

Ирина проводила взглядом ушедших, снова углубилась в бумаги…

– Ималеддин, вы с Людой и Викторией сходите к Ворониным, узнаете, посещает ли Игорь школу, как дома, на улице ведёт себя. Затем к Шамаратовым. Таня под следствием, особенно не напирайте, в общем, сами понимаете. Попросите Кирееву срочно придти ко мне. Впрочем, она вряд ли придёт, но попробуйте, попытка не пытка.

– Есть, Ирина Владленовна, всё выясним, всё узнаем, – Ималеддин бросился одеваться. – Давайте, девочки, быстрее шевелитесь!

– Смотрите, шустрый какой, – невысокая, стройная Люда проворно оделась и засмеялась, открывая дверь: – поторапливайся, Ималеддин.

Смущённый кавказец развёл руками:

– Сдаюсь, ты, как всегда, быстрее.

Виктория вскинула на инспектора красивые спокойные глаза:

– Мы пошли, Ирина Владленовна.

– Удачи вам, – Ирина задержала взгляд на телефоне.

«Позвонит ли Володя сегодня? Обещал ведь», – и тут же в ответ затрезвонил аппарат.

Торопливо схватив трубку, она по привычке выпалила, вскочив:

– Инспектор Романенко слушает, – и с надеждой вслушалась, но вместо ожидаемого голоса мужа зазвучал высокими нотками женский голос:

«Ирина Владленовна, здравствуйте. С вами говорит Михайлова Анна Романовна, директор тридцать седьмой школы, помните?»

– Да, конечно. В девятнадцать часов буду у вас, – Ирина села в кресло.

«Ждём вас всей школой в актовом зале. До свиданья».

Опустив трубку на рычаг, Ирина тревожно задумалась:

«Стал какой-то раздражительный, выпивает чаще обычного. Надо пораньше освободиться сегодня. Совсем дома не бываю…»

– Ирина Владленовна, здравствуйте, – ворвалась в кабинет весёлая, румяная с мороза девушка в белой шубке и белой шапке-ушанке. – Извиняюсь, задержалась немного. Только что с работы.

– Здравствуй, Марина. Олег будет часа через два, – Ирина вздохнула, расстроенная невесёлыми мыслями. – Завидую вам. На работе вместе, даже общественными делами тоже вместе занимаетесь.

– Что вы. У вас муж такой красивый, высокий. Весёлый такой. Если бы не вы и не Олег, влюбилась бы, ей богу! – захохотала девушка.

– Сейчас Прокоповские подойдут. Будешь отчёт в журнал записывать, – невольно улыбнулась и Ирина, любуясь девушкой…

– Разрешите? – в кабинет вошла полная, красивая женщина с ярко накрашенными чувственными губами, в когда-то новой лисьей шубе и элегантной шапочке на бочок. Следом за ней – стройная молодая девушка, почти ребёнок, тоже очень красивая, но той особой, юной красотой, которая невольно притягивает взгляды, вызывая восхищение. Одета модно, нарочито небрежно. И лишь едва заметный налёт вульгарности портил впечатление.

– Здравствуйте, – женщина смело прошла вперёд и села почти рядом с Ириной. – Инга, садись сюда, – указала она дочери на место рядом.

– Здравствуйте, Диана Фёдоровна, – Ирина встала. – Я попрошу вас пересесть вот на эти стулья, – показала она на стулья вдоль стены.

– Какая разница?! – возмущённо фыркнув, женщина демонстративно громко расселась на новом месте возле дочери, кипя от негодования: – тоже мне порядочки, чёрт-те што.

Марина села на облюбованное было Дианой Фёдоровной место и положив перед собой журнал, приготовилась записывать беседу.

Женщина пренебрежительно передёрнула плечами, беглым взглядом окинула помещение, особо отмечая стоящий в углу холодильник, самоварчик на нём, телевизор. «Неплохо устроились на работе», – как бы говорил её взгляд, губы иронически скривились.

Ирина села в кресло и улыбнулась, не обращая внимания на поведение женщины. – Диана Фёдоровна, я договорилась на заводе, вашу дочь берут табельщицей в сборочный цех.

Женщина недоверчиво хмыкнула:

– Пробовали уже устроить, а как придёшь, отказывают.

– Я лично с вами пойду в отдел кадров. Кстати, Инга, ты давно проходила обследование в психо – неврологическом диспансере?

Девушка неопределённо пожала плечами.

– Завтра в девять утра к врачу, я договорилась. После обследования придёшь ко мне. Тебе всё понятно?

Инга молча кивнула.

– Вот и прекрасно. Послезавтра пройдёшь обследование в кожно – венерологическом диспансере, а там медкомиссия и на работу, – Ирина ободряюще улыбнулась.

Мать и дочь критически посматривали на слишком делового, по их мнению, инспектора. «Посмотрим, что дальше будет», – как бы говорили их взгляды, полные недоверия.

– К Инге мы прикрепляем общественного воспитателя. Это женщина, работает в сборочном цехе, там же, где будет трудиться ваша дочь. На днях она придёт к вам, расскажет о заводе, предстоящей работе. Так что извольте принять, выслушать. На сегодня всё. – Ирина вышла из-за стола.

– Я буду приходить к вам по вечерам, так что, Инга, прошу тебя находиться дома, договорились? – она улыбнулась вставшей девушке.

– Конечно будет дома, – Диана Фёдоровна поднялась, взволнованная новостями. – Анна вот только, – жалобно посмотрела она на инспектора, – ей как бы ещё помочь, пропадёт ведь…

– Она уже совершеннолетняя, снята с учёта. Но я попробую, пригласим и её для беседы. Всего хорошего.

– Спасибо вам, Ирина Владимировна, – женщина пятилась к двери, уже без иронии глядя на инспектора.

– Владленовна, – с улыбкой поправила её Ирина.

– Извините, до свиданья, – они вышли.

– Вот семейка, – сокрушённо покачала головой Марина.

– Ничего, попробуем вмешаться и выправить положение.

Марина с сомнением глянула на инспектора, но возражать не стала.

– Ой, мультики скоро, – вспомнила вдруг она, – можно посмотреть?

– Конечно. Я буду у участкового инспектора, если что. Да, в школу бы не забыть съездить, – дверь за Ириной закрылась…

Открыв форточку, участковый с удовлетворением проследил, как дымный воздух плотной массой устремился наружу, доброжелательно взглянул на молодую женщину, взволнованно прохаживающуюся по кабинету. Ему хотелось поддержать её, подбодрить.

– Я обыкновенный филолог, Сергей Владимирович, а тут приходит такая мама, как Диана Фёдоровна, попробуй поговори с ней. А дети? Они же знают жизнь больше иных взрослых, правда, её теневую сторону, – она остановилась, с досадой взглянула на участкового. – Вот, вам смешно.

– Нисколько. Хочу только заметить, вам достались труднейшие экземпляры, виноват, люди. Инга с двенадцати лет на учёте, Анна – наркоманка, Диана Фёдоровна – мама ещё та, сами увидите.

Братья Хабаловы – отъявленные лодыри, наркоманы, особенно старший. Да и другие тоже хороши. Особо присмотритесь к Киреевым. Там надо что-то предпринимать. Пропадает паренёк, жалко…

– Боюсь, не справлюсь я с ними, – Ирина с сомнением покачала головой. – Что посоветуете, Сергей Владимирович?

– Работайте, Ирина Владленовна. Спокойно и без суеты. Вы филолог, вот и прекрасно, вам и карты в руки. Знания в области психологии, логики должны помочь вам, подходите к нашей работе тоже творчески, исследуйте, вникайте в природу появления трудных подростков, нерадивых семей. Откуда они берутся, как бороться с этим злом?

– Спасибо вам, Сергей. Иной раз руки опускаются, а вот с вами поговорю, и снова уверенность появляется, – она благодарно улыбается ему.

Участковый смущённо хмурится, вновь закуривает, тут же вспомнив, что Ирина не курит, гасит папиросу о край стола, оглядывается, не зная, куда бросить окурок. Пепельницы нет. Снова куда-то запропастилась. Махнув рукой, решительно бросает окурок в форточку. Оба смеются, взволнованные проявленным друг к другу чувством искренности и доверительности…

– Вы были в нашем клубе школьников «Прометей»? – Сергей с теплотой смотрит на Ирину.

– Нет ещё. Не успела.

– Обязательно сходите. Я считаю, это моё глубокое убеждение, за подобными клубами, организуемыми по месту жительства при ЖЭКах, большое будущее. Им надо уделять внимание, оказывать помощь. Представьте себе: дети не шатаются без дел по улицам, им некогда хулиганить, они заняты в кружках; играют, поют, рисуют, выпиливают, занимаются спортом, и всё это под руководством опытных педагогов, воспитателей-общественников.

Вы скажете, что есть Дворец пионеров, Дома культуры и так далее. Согласен, есть, но этого мало для всех желающих! А вот клуб школьников по месту жительства – это массовая занятость детей полезным делом.

– Завтра же пойду в клуб, а сейчас в школу, на лекцию. Ещё раз спасибо вам, Сергей, – Ирина вышла.

Сергей раздумчиво закурил и сел за стол. Стуча сапогами, в комнату вошли коллеги по работе, участковые инспекторы. Закуривая и балагуря, они располагались в кабинете. Снова стало накурено и шумно по-мужски.

* * *

На экране телевизора кот Матроскин попивал молочко, критически поглядывая на своего приятеля, с виноватым видом томящегося у двери.

Дружинники увлечённо смотрели, весело посмеиваясь. Ималеддин, важно восседая за письменным столом инспектора, писал что-то.

– Потише пожалуйста, мешаете составлять отчёт, понимаете, да? – возмущался он, с улыбкой посматривая на развеселившихся девушек.

– Тоже мне начальник, – фыркнула Люда, – смотрите, важный какой, аж страшно стало, – засмеялась она, обращаясь к подругам.

Ималеддин стойко парировал их взгляды, снова углубляясь в работу.

Пропустив в комнату трёх подростков с родителями, вошёл Олег с ребятами. – Садитесь, граждане, – указал он на стулья вдоль стены.

С тревогой поглядывая по сторонам, взрослые чинно расселись, подростки сгрудились возле них стоя, пытаясь выглядеть непринуждённо.

– Ирина Владленовна в школе, на лекции, – оглянувшись на Олега, Марина зарделась. Взгляды их встретились, излучая чувства, свойственные лишь молодожёнам.

– Ималеддин, дай-ка бумаги пару листов, пока все не исписал, – Олег сел за стол и извлёк из кармана ручку. – Тоже отчёт пока накатаю, а вам придётся подождать, инспектор скоро будет, – посмотрел он на приглашённых. Те молча закивали, поглядывая в телевизор.

В комнате воцарилась относительная тишина, нарушаемая лишь весёлой речью почтальона Печкина…

Вошла Ирина. Повесив шубку на вешалку, прошла вперёд.

– Добрый вечер, – она сдержанно улыбалась, радуясь мирной, почти домашней обстановке кабинета. Однако с её приходом всё пришло в движение: Ималеддин вышел из-за стола, девушки задвигались, освобождая проход, родители встали, подростки виновато потупились.

– Родители с нарушителями доставлены! – отрапортовал Олег, делая вид, что не замечает укоризненного взгляда инспектора.

Ирина села на своё рабочее место, вынула из ящика стола папку, стала просматривать «Дело». Выключив телевизор, дружинники тихо вышли.

В кабинете застыла напряжённая тишина…

– Так вот, товарищи родители. Ваши дети хулиганят в школе, пропускают уроки, дезорганизуют нормальную обстановку в классе, а теперь вот это дело возникло, – Ирина показала родителям папку.

– Хищение противогазов из кабинета гражданской обороны. Бессмысленное хулиганство не менее опасно, чем преднамеренное. Присаживайтесь, пожалуйста, поближе. И вы ребята, тоже. – Ирина внимательно смотрела на вызванных. – Разговор предстоит долгий…

Одинокая фигура женщины в чёрном плисовом пиджаке, которые до сих пор ещё носят женщины в глубокой провинции, застыла у входа в отделение милиции.

Из подъехавшего «Газика» выскочили милиционеры, взбежали по ступеням. – Мамаша, кого ждёте? – обратился к женщине один из них.

– Да так, по делу я, дожидаюсь, – закивала она в ответ. – Не беспокойтесь обо мне, всё хорошо.

– Заходите в помещение, замёрзнете здесь.

– Ничего, не волнуйтесь. Идите себе с богом, – она отошла в сторонку.

Недоумённо переглянувшись, милиционеры вошли в здание…

Вновь распахнулась дверь, вышла Ирина. Не глядя по сторонам, она сошла по ступеням, лицо её было озабоченным и усталым.

– Доченька, – тихо окликнула её женщина, подавшись вперёд.

Ирина вздрогнула и обернулась: – Опять вы?! Ко мне? – она удивлённо и встревоженно смотрела на женщину.

Та молча всматривалась в неё своими глубоко запавшими, тревожно-ожидающими глазами, словно желая сообщить что-то необыкновенно важное, но никак не решаясь сделать это.

Ирина шагнула на ступеньку вверх:

– Пойдёмте ко мне в кабинет, там всё и расскажете.

– Нет-нет, я не к вам, – женщина лихорадочно оглядела Ирину, оглянулась на выходящих из дверей отделения милиционеров и, торопливо сбежав вниз, быстро удалилась, не оглядываясь.

Ирина растерянно смотрела ей вслед.

«Что за странная женщина? К кому и зачем она приходит?»

Пожав плечами, она поспешно пошла по полутёмной пустынной улице. «Опять задержалась. Ну никак не получается придти пораньше».

Почти подбежав к знакомому подъезду, она вошла в дверь, вызвала лифт. Огонёк не зажёгся, лифт не работал.

Ирина заторопилась вверх по лестнице…

Тихо раздевшись, она повесила шубку на вешалку. Дублёнка мужа висела рядом. Улыбнувшись, Ирина погладила её рукой. Топая лапами по паркету, подбежала полусонная Дэззи, радостно помахивая обрубком хвоста.

– Иди собачка, иди спать, – выключив свет, Ирина прошла мимо комнат старухи и свекрови. Полоска света пробивалась сквозь щель двери кабинета профессорши.

«Не спит ещё. Ох, как не нравится ей моя работа. А может быть, не только работа? Ну да ладно. А мне не нравится её химия, я же не возмущаюсь», – она вошла в комнату.

Ночник слабо освещал спящего мужа. В комнате было так уютно, что Ирина постояла, улыбаясь, у двери, затем разделась, повесила мундир в шкаф, накинула халатик.

Подойдя к кровати, посмотрела на мужа, похрапывающего во сне. Наклонившись, поцеловала в плечо, высунувшееся из-под одеяла. Под ногой что-то звякнуло. Нагнувшись, Ирина подняла с пола пустую бутылку из-под вина. На этикетке было написано: портвейн розовый.

Поморщившись, Ирина только теперь заметила пустой стакан на столике, тарелку, полную окурков пепельницу, ещё одну пустую бутылку. Поставив рядом с ней бутылку из-под розового, Ирина снова посмотрела на мужа. Тот безмятежно похрапывал, раскинув руки.

Она тихо вышла из комнаты, прошла в ванную. Подойдя к зеркалу, посмотрела на своё отражение: лицо Ирины было грустным, глаза тревожно блестели. «Что с Володей? Как он изменился в последнее время. Раздражительный, злой. Может быть, ревнует? Не похоже. Пьёт? Да, но он и раньше выпивал. И на работе одни вопросы и минусы, результатов никаких. Ещё эта женщина в плисовом пиджаке. Какие у неё странные глаза».

Отвернув краны с водой, Ирина взяла мыло, снова положила на полку. «Где я видела такой же плисовый пиджак? Никак не могу вспомнить».

… И вспоминается ей снова другой город, другая улица: захлопнув калитку, со двора знакомого уже нам, покосившегося наперёд дома, выходит пожилая женщина в простом ситцевом платье, повязанная платком, за руку она ведёт всхлипывающую девочку всё в том же замызганном платьице.

Размазывая по лицу слёзы, девочка горестно плачет. В другой руке женщина несёт узелок с вещами.

– Не плачь, найдётся твоя мамка. А мы сейчас к хорошим людям придём, там тебя встретят, обласкают, и будет тебе хорошо, – окинула женщина жалостливым взглядом девочку, – лучше, чем раньше было.

– Не хочу к хорошим людям, к маме хочу, где она? – продолжала плакать девочка, на худенькой шейке её проступили жилки.

– Найдётся твоя мамка, найдётся поди, – вздохнула женщина, здороваясь с соседкой, выглянувшей из двери соседнего дома.

– Повела? – спросила та, кивая головой на девочку.

– И не говори, – махнула рукой женщина. Они постояли, молча глядя на переставшую плакать, замершую возле них девочку, которая тоже смотрела на них и не понимала, о чём это говорят взрослые.

– Ну, мы пошли, – женщина снова подхватила её за руку, и они пошли дальше по деревянным тротуарам пыльной провинциальной улицы.

Соседка, покачивая головой, смотрела им вслед с таким же, как у женщины, ведущей девочку, жалостливым выражением лица.

– Вот я и говорю, – женщина оглянулась на девочку, которую в глубине просторной комнаты внимательно осматривала женщина-врач в белом халате. – Я им сдавала комнату, недорого взяла, вижу поди, чем живут люди, – женщина посмотрела на пожилого мужчину, старательно записывающего её слова в толстый казённый журнал.

Мужчина вскинул на неё добрые внимательные глаза, приветливо кивнул: – Продолжайте, слушаю вас.

– Вот я и говорю, – снова начала своё повествование женщина, – откуда приехали, не знаю, не сказалась она мне, мать-то, стало быть, этой девочки, Ирой её зовут…

– Давай-ка девочка, снимем твоё платьице, – врач помогла девочке снять платье, положила на табурет.

– Подойди ко мне, послушаем тебя, не бойся, – женщина приставила к тощей, с проступающими ключицами и рёбрами грудке девочки медицинскую трубку и стала внимательно прослушивать её, поворачивая перед собой то спиной, то грудью.

Девочка с любопытством посматривала вокруг. Слёзы на её быстрых карих глазёнках давно просохли, ей было интересно и непонятно, что же происходит вокруг. И словно издалека доносился до неё голос женщины, рассказывающей о случившемся:

«Последнее время пила часто, с мужчинами всё. Выгонит девочку-то на улицу, а сама и гуляет во всю ивановскую, песни поют-распевают».

– Жалко сиротинку-то, – вздохнула женщина, рассказывая дальше. – Я не встревала в их жизнь, правда, подкармливала Ирочку, чем могла. Да я и сама живу не бог весть как… – замолчала было она.

– Слушаю вас, – напомнил ей о себе мужчина.

– Так вот, третьего дня, значит, как исчезла её мамаша. Ушла незаметно, никто не видал. Захожу к ним, девочка одна, голодная, плачет. Где мамка-то, спрашиваю. Не знаю, отвечает. А ушла когда? Давно, говорит. Ну, я пождала-пождала, да в милицию, обещали разыскать, а пока вот к вам направили, в детский дом, значит. Куда мне её на старости лет?

Врач помогла девочке одеться в казённый халат до пят и подвела её к говорящим. В халате девочка выглядела ещё меньше и худее.

– Девочка в принципе здорова, налицо признаки дистрофии: сильное ослабление организма от недостатка питания, ухода.

– И это в наше время, – покачал головой мужчина, усаживая девочку перед собой на стул. – Я бы таких матерей…

– Корней Иванович, – перебила его врач, кивая сверху на девочку.

– Да-да, – спохватился мужчина. – Как твоё имя, девочка?

– Ира, – протянула она, опасливо поглядывая на его густые прокуренные усы, и даже отодвинулась на краешек стула, подальше.

Мужчина улыбнулся, и сразу лицо его стало добрым и приветливым, словно вечернее солнце озарило его своими тёплыми лучами.

И девочка тут же заулыбалась в ответ, почувствовав, что этого взрослого усатого дядю бояться не надо.

– Ну, вот и хорошо, мы ещё подружимся с тобой, – потрепал он девочку за халатик. – Как твоё отчество? Папу как звали?

– Не знаю, – протянула девочка, оглядываясь на свою бывшую хозяйку. Женщина неопределённо пожала плечами.

– Не знаю я этого. Всё, что знала, сказала.

Девочка снова с любопытством взглянула на дядю.

Мужчина помолчал, крепко нахмурившись, затем прихлопнул ладонью по столу, улыбнулся ей: – Не горюй, девочка. Запишем – Владленовна, в честь вождя мировой революции. Носи дочка, на счастье. Ирина Владленовна, звучит? – оглянулся он на врача, ища поддержки.

Та согласно кивнула, улыбнулась девочке.

– Точно, звучит, – окончательно одобрил мужчина. – Ну, а фамилия твоя какая, знаешь?

– Осипова, – быстро сказала женщина со своего места. – Уж это точно, Осипова, мать её, Евдокия Григорьевна Осипова, когда прописывала её, запомнила. Да, чуть не запамятовала, в узелке-то вот вещички кой-какие ихние, ещё жакет плюшевый чёрный от матери остался, видимо, впопыхах забыла. Нам чужого не надо.

– Хорошо, оставьте. Спасибо вам за заботу о ребёнке, – мужчина встал, сразу оказавшись высоким, сухощавым, подтянутым. – Теперь уже государство будет заботиться об этой девочке. Ей будет хорошо у нас.

– Это вам спасибо, мне-то за что, – женщина тоже поднялась со своего места, прощаясь с девочкой, заплакала чисто по-женски, как подобает случаю. Сердце ведь не камень.

– Ну-ну, – сурово остановил её мужчина.

– До свиданья, Ирочка, я буду навещать тебя, – она прижала её к себе.

– Приходи, тётя Нюра, я одна тут без тебя скучать буду, – скривилась девочка, готовясь заплакать.

– Чего ж плакать-то, радоваться надо, в хорошие руки определили тебя. До свиданья всем, – женщина вышла. Девочка подняла на своих новых знакомых любопытные, ожидающие, совсем ещё детские глаза.

– Пойдём со мной, Ира, я провожу её, – обернулась женщина-врач к мужчине. Чувствовалось, что они давно работают вместе.

– Да, конечно, – он вынул из кармана пачку «Беломора» и, достав папиросу, продул её. Сунув под усы, прихватил зубами. Чиркнув спичкой, закурил, провожая их взглядом. Повернулся к окну.

За окном было лето, пели птицы в густой кроне деревьев, недвижно стоящих вдоль здания детского дома. Неожиданно потемнело, порыв ветра всколыхнул листву, пошёл сильный летний дождь…

И снова в зеркале тревожно блестящие глаза Ирины: только сейчас они наполнились слезами, вот одна, другая слезинки скатились по щекам, она набрала в пригоршни воды и опустила в ладони лицо. Снова выпрямилась: теперь уже нельзя было различить, где слёзы, а где вода струятся по её лицу…

Ирина в своей новенькой, ладно сидящей на ней милицейской шинели, поднимается по ступеням к центральному входу здания. Рядом с дверью на чёрной под стеклом вывеске золотом чётко читается: «Заводоуправление».

Она проходит в здание. Вот уже идёт по коридору, сдаёт в гардероб шинель, одёрнув китель, направляется дальше, решительно открывает дверь с табличкой: «Отдел кадров» и входит в приёмную.

– Ирина Владленовна, – приподнимается из-за письменного стола пожилой бравый мужчина в тёмном костюме, на лацкане пиджака поблескивает колодка орденских планок. – Здравствуйте, чем обязаны на сей раз? – на лице его промелькнула, было, досада.

– Добрый день, Анатолий Борисович, – Ирина обезоруживающе улыбается в ответ, и официальное выражение лица мужчины сменяется доброй отеческой улыбкой, располагает к доверительности.

– Садитесь, небось опять на перевоспитание кого-нибудь привели? Знаем мы вас, – шутливо погрозил он пальцем.

– На сей раз, Анатолий Борисович, только в целях проверки, – Ирина озабоченно смотрит на начальника отдела кадров.

– Всё в порядке. Оформили вашу подшефную, как полагается, работает пока. Раньше времени не волнуйтесь. Анна Гавриловна – наставник опытный, справится, – он прихлопнул руками по столу для убедительности. – Хотите посмотреть?

– За этим и приехала. Не обессудьте.

– Тогда пройдёмте, прошу, – пропустив её вперед, вышел следом в приёмную. – Олечка, я с инспектором по цехам.