Текст книги "Дом на Сурско-Набережной"

Младший брат неодобрительно глянул на него, но промолчал.

Бабушка встала и снова засуетилась, отдавая распоряжения:

– Ничего, устроимся как-нибудь. Юрка, неси покрывало и верёвку, повесим ширму для нас в этой комнате, разделимся с Митей, а Коленька с Тосенькой в маленькой комнате жить будут, и Вовочка с ними. Ванюша здесь, с нами.

Снова все принялись за работу, наконец, в комнате стало темно и тихо.

Ванька лежал на новом месте и с непривычки долго ворочался, слушая тишину. Он бывал здесь раньше, с родителями, но редко и давно, и потому смутно помнил отцову родню. Всю свою пока ещё недолгую, но такую насыщенную событиями сознательную жизнь он провёл рядом с дедом и бабушкой Маресьевыми. Каково-то теперь будет здесь?..

Он открыл глаза и первое, что увидел, как дядя Митя со своей кровати снова хитро подмигнул ему. Ванька разглядел стоявшую возле кровати ногу в ботинке. Вот дядя сел, натянул брюки, до этого надел и пристегнул протез, и встал.

Прихрамывая, подошёл к столу; пошарив рукой, вынул из тумбочки что-то и кивнул Ваньке, приглашая посмотреть. Ванька подбежал к столу и ахнул: перед ним лежали настоящие погоны со звёздочками, ордена, медали, значки. Целое богатство.

И тут дядя протянул Ваньке настоящий офицерский ремень с портупеей:

– На, племянник, владей. Дарю.

Ванька примерил и был покорён – он давно мечтал о таком ремне.

Оба были довольны друг другом.

Из магазина прибежал дядя Юра с кошёлкой в руках, и вскоре Ванька уже завтракал, с любопытством оглядывая комнату: на стене стучали маятником старинные часы, в углу стоял большой платяной шкаф с зеркалом во всю дверцу, трюмо в простенке между окон.

Затем мать с новой бабушкой проводили его до дверей, и Ванька побежал по ступенькам лестницы вниз, на улицу. Главное, не опоздать в школу.

– Ура, скоро новый год, каникулы! Уж тогда покатаемся, и уроки учить не надо. – Встретившись, как всегда, на углу Кировской, Ванька с Васькой подбежали к переулку, и тут Ванька замер. Он вспомнил, что живёт теперь совсем в другом месте, на улице Куйбышева.

– Я же у папиной бабушки теперь живу, пока, – Ванька уныло побрёл назад, сопровождаемый сочувственным взглядом друга.

Идти было далеко, но что такое для алатырского подростка пробежать лишних несколько кварталов. Так, пустяки. Он подошёл к дому и увидел незнакомых мальчишек, строящих на улице крепость изо льда и снега. Мальчишки обступили его, и Ванька насторожился.

– Генка Черняк, – протянул ему руку высокий чернявый парнишка, – не бойся. Мы теперь соседи. Ты у Шмариновых жить будешь?

– Это моя бабушка по отцу, и дядья.

– Знаем мы, чать местные, – усмехнулся коренастый большеголовый пацан. – Ты што так поздно из школы чешешь, заблудился, поди?

– Ну, пока, меня дома ждут, – не нашёлся, что ответить Ванька и припустил вверх по лестнице.

– Выходи потом, крепость поможешь доделать, – крикнул ему вслед Генка.

Бабушка с дядей Юрой лепили пельмени на кухне, мать была дома и стирала, а дядя Митя сидел за столом и играл сам с собой в шахматы, попутно сверяясь с учебником по шахматам.

Ванька разделся и присел за стол. Дядя Митя оживился, бросил играть и закричал на кухню, искоса глянув на проголодавшегося ученика.

– Мне побольше положите, жрать охота.

Тут же дядя Юра принёс ему тарелку, полную дымящихся пельменей.

Дядя Митя подцепил вилкой пельмень, подул на него, положил в рот, и стал со смаком жевать, нарочно громко чавкая и поглядывая на племянника, глотающего слюни и с завистью наблюдаюшего за дядей.

– Хочешь попробовать? – дядя протянул ему вилку с пельменем прямо ко рту, но когда Ванька открыл рот, шутник-дядя убрал вилку и сам стал жевать пельмень, громко нахваливая и восторгаясь им.

Мать, молча наблюдавшая за происходящим, выпрямилась над стиркой:

– И не стыдно тебе над мальчишкой издеваться? Сейчас, Ваня, будем обедать, подожди немного.

Дядя Юра принёс на блюдце несколько пельменей и поставил перед обиженным племянником, опасливо поглядывая на старшего брата.

Бабушка молча страдала в кухоньке, не решаясь вступиться.

– Не надо нам ваших пельменей, а то Мите не хватит, – не отступала мать, хлопоча на кухне. – Уж лучше бы дома остались, там хоть куски никто не считает. Тоже мне, родственник.

Дядя Митя самодовольно похмыкивал, уплетая пельмени…

Зимняя крепость явно удалась, возвышаясь брустверами и зияя бойницами.

Ванька с Генкой отчаянно оборонялись от наступающих врагов, забрасывающих их снежками и комьями льда, лезущих со всех сторон на стены крепости, но защитники не сдавались.

Младший брат Генки, Вовка, взобрался, было, на бруствер с тыла, но Ванька безжалостно сбросил его и Вовка обиженно заревел…

Наконец наступил мир, и мальчишки сгрудились вокруг Генки Черняка; он вытащил из-за пазухи настоящий деревянный поджиг и показывал его восторженным приятелям.

– Вот это пистоль, откуда взял? – завистливо разглядывал поделку коренастый пацан. – Мне бы такой.

– У взрослых ребят на отцовскую финку выменял, – доверил тайну друзьям Генка, оглядываясь на брательника: – Смотри у меня, если проболтаешься.

Ванька тоже посмотрел и пренебрежительно махнул рукой:

– Это што. У моего друга Васьки – настоящий «ТТ», отцовский. Мы из него стреляли. Как жахнем, а пуля чуть Паньке в лоб не попала. Он нагнулся, она в дерево и угодила.

– Кончай травить, от пули не нагнёшься, – заржали мальчишки во главе с Генкой. – Мы сами сейчас жахнем. Посмотрим, какой ты храбрец.

Достав из карманов спички, вояки расположились на крыльце дома, и подготовка к стрельбе началась…

Ванька сидел на стуле у окна и старательно вышивал зайца, стоящего возле лубяного домика, злая лиса была уже готова. Она притаилась возле ёлки.

Вышивальщик настолько увлёкся своей работой, что никого не замечал вокруг себя, корпея с иголкой и нитками над холстиной.

Мать строчила рядом на настольной швейной машинке, заканчивая работу над Ванькиным новогодним костюмом. Вошла соседка тётя Наташа.

– Тоня, ты скоро закончишь? А то у меня заказ горит.

– Минут через 15 занесу машинку, спасибо, тётя Наташа. Славный костюмчик получается. Ванечка наш самым нарядным зайцем на новогоднем утреннике будет, посмотрите сами.

Мать встряхнула костюмом, и они стали любоваться им. Проснулся от шума дядя Митя и тоже стал критически разглядывать костюм, хитро щурясь.

– Не хочу я быть зайцем, – воспротивился вдруг Ванька, – уж лучше быть волком, как дядя Митя говорит. Волка все боятся.

Мать с тётей Наташей переглянулись, а дядя Митя согласно кивнул:

– Правильно, племянник, рассуждаешь. Одобрямс.

Из маленькой комнаты показалась бабушка, за ней выглянул дядя Юра, отдыхавшие до того после обеда. Вошёл отец и, шумно раздевшись, опустился на диван возле старшего брата, отдуваясь.

Соседка ушла, провожаемая до дверей бабушкой.

– Ну что насчёт работы? – спросил дядя Митя, дождавшись её ухода.

– А ну их на хрен, предложили слесарем на завод, за гроши. Я в Фонде художником тысячи получал, а тут, с моими-то руками, – жаловался отец родне.

Бабушка с дядей Юрой сочувственно кивали, дядя Митя скептически хмыкал и тряс головой от возмущения, мать с Ванькой хранили молчание, продолжая свою работу.

– Ничего, Коленька, приляг, отдохни, ещё наработаешься, – захлопотала бабушка над любимым сыном. Мать недовольно посмотрела на неё.

– Прорвёмся, на фронте тяжелее было. Я тут подумал, мы с тобой настоящим делом займёмся, – снова воодушевился отец, вскакивая с дивана и усаживаясь за стол; взяв ложку, он стал жадно хлебать щи, заедая их хлебом.

– Сделаем трафареты, на одеялах будем ковры штамповать. В деревнях нарасхват пойдут, поверь моему слову.

– Дело гутаришь, – дядя Митя тоже воодушевился, – ещё можно старых фотографий набрать, попутно, увеличитель у нас есть. Понимаешь, о чем я толкую?

Братья явно нашли общий язык, объединённые идеей заработков на стороне.

Мать недовольно хмурилась, примеряя на Ваньке костюм.

И лишь бабушка Шмаринова любовалась своими ненаглядными сыновьями, одобряя все их замыслы изначально, не сомневаясь. Дядя Юра со вниманием слушал, о чём говорят старшие братья, и улыбался Ваньке.

Тишь да благодать наступила в их маленькой квартирке, и Ванькина детская душа оттаивала, прикипая сердцем к родственникам по отцовской линии.

Новогодний утренник в школе. Ванька в костюме зайца смущённо топчется на сцене, искоса посматривая в зал, где среди других родителей он видит сияющую от гордости за своего сына мать.

Ещё он старается не столкнуться с другими персонажами сценки, и когда на него наступает лиса-краса, он испуганно пятится, как и положено в сказке.

Под дружные аплодисменты родителей персонажи убегают за кулисы, а вперёд выходит насмерть перепуганный первоклассник и начинает своё выступление звонким дрожащим голоском:

 
– Расступитесь Марсы и Венеры,
Я корабль космический веду.
Именем учительницы первой
Назову открытую звезду.
 

На смену поэту выходит многочисленный хор пионеров, среди них и Ванька. Построившись, как положено, пионеры дружно грянули:

 
– Взвейтесь кострами, синие ночи,
Мы пионеры, дети рабочих…
 

Мария Михайловна сегодня не выглядит строгой и недоступной. Она разговаривает с родителями, и ласково смотрит на подошедшего после выступления Ваньку, обращаясь к его маме:

– Знаете, Антонина Ивановна, Ваня способный ученик. Ему бы дисциплины побольше, и усидчивости, вполне может стать отличником.

Мать тает от таких слов педагога, она вся внимание.

– Вполне может, – продолжает Мария Михайловна, – а вообще озорник. Выступал хорошо, порадовал и нас и свою маму.

Ванька смотрел на празднично украшенную ёлку, и в пол-уха слушал разговор учительницы с матерью. Вокруг ёлки водили хоровод первоклашки и второклашки, было многолюдно и необыкновенно хорошо.

Ванька улыбался своим одноклассникам, их родителям, вообще всем присутствующим в школе на празднике, он готов был обнять их всех, если бы мог, он был просто счастлив.

Вот из школы стали выходить родители с детьми, даже тётя Дуся показалась во дворе и удовлетворённо оглядела расчищенную заранее от снега дорожку, ведущую от дверей школы до ворот на улицу.

По этой дорожке шёл и Ванька с матерью, держа в руке новогодний подарок…

Шестая глава
И снова «Весенние радости»

Отец ловко набивал красками, разведёнными в банках, большой трафарет, лежавший сверху на старом одеяле, прямо на полу, дядя Юра придерживал за концы, сидя на корточках.

Вот они осторожно сняли трафарет, и взорам присутствующих предстал новоиспечённый ковёр: три оленя в лесу у родника.

Дядя Митя одобрительно покивал и снова принялся ретушировать старые фотографии, подрисовывая утраченные места. Облокотившись на стол, Ванька наблюдал за ним, поглядывая в окна – там была весна, солнце. Он был наказан матерью за неуспеваемость.

– За что двойку-то получил? – сочувственно поинтересовался дядя.

– За арифметику, не люблю я её, – пробурчал кислый Ванька.

– А кто её любит? Мы тоже вот не особенно, зато рисовать умеем, все художники, – засмеялись дядья вместе с отцом, и Ванька улыбнулся.

Бабушка погладила его по голове, словно маленького, и одарила конфетой.

– Ладно, мать не скоро ещё с работы придёт, – выпрямился отец, хрипло прокашливаясь, – беги на улицу, пока её нет, гуляй.

Ванька вскочил и бросился одеваться; скорее на улицу…

Мальчишек на улице не было, и только речные чайки кружились над помойкой посреди дороги, куда все жильцы сваливали хозяйственные отходы.

Вот со двора вышел сосед-дурачок, проживавший на первом этаже с престарелой матерью; подозрительно поглядев на Ваньку, он вылил помои из ведра, вспугнув чаек и, запахнув телогрейку на босо тело, почесал обратно домой, бормоча сердито под нос разные ругательства.

Ванька посидел на скамейке у дома, греясь на солнце от нечего делать, показал язык и скорчил рожи двум соседским девчонкам, из дома напротив, что же дальше?

Подбежал к колонке и попил воды из тугой струи, облившись.

Издалека увидев мать, спешащую с работы с сумками в руках, бросился вверх по лестнице, домой.

Вечер. Мать прибрала со стола после ужина, и отец с дядей Митей разложили снова фотографии, старые иконы – всё это было уже отреставрировано, и готово вернуться к хозяевам. В углу сохли ковры.

Разложив товар по сумкам, братья сели за шахматы, дядя Юра пристроился рядом стоя, чтобы наблюдать за игрой. Ванька рядом с ним, прислушиваясь к бормотанью брата Вовы за стенкой.

Мать с бабушкой успокаивали его, забавляли, а он то смеялся, то разражался рёвом, и тогда взрослые морщились, Ванька морщился больше всех.

– Дядя Митя, расскажи про войну, – попросил племянник, поправляя офицерский ремень на поясе, который он носил дома и на улице, не снимая.

– А что рассказывать, я в заград – отряде служил. Вот отец твой герой, пусть расскажет, как в атаку ходил, как медаль «За отвагу» получил.

– Что такое заград – отряд, дядя? – настырничал племянник.

– Сзади лежали, и своих же расстреливали, когда те отступали, – тут же откомментировал отец; спохватившись, что сказал лишнее, замолчал.

– Не своих, а отступающих трусов, – побагровел дядя Митя, забыв про игру в шахматы. – Потом мы же последние и были, кто оборону держал. Как начнут фрицы мины бросать, так я вот ногу и потерял.

Ванька сочувственно потрогал дядину ногу, но эта нога оказалась настоящая, а не протез, и дядя с Ванькой рассмеялись. Дядя Юра тоже громко захохотал. Смешно.

– Юрка, за хлебом забыл сходить? Гогочет тут, горбыль! – рассердилась не на шутку бабушка, тыча его своей клюкой под рёбра и охаживая по горбам.

Дядя Юра ловко и привычно уворачивался, братья наблюдали схватку.

– Утром савтра спекаю, чево пристала, старая, – огрызался дядя Юра, побледнев от неловкости перед племянником и женой брата. Он был глуховат и картавил, мягко выговаривая твёрдые гласные и согласные.

– Как сейчас помню, – понаблюдав за схваткой, завспоминал отец: – командир взвода лейтенант Барангулов получил приказ; прорваться в тыл врага и создать панику. Нас поддержали огоньком, стволов в двести, ну а мы на конях, и навели там шороху. В это время наши пошли в атаку, смяли линию фронта, а мы присоединились к своим в условленном месте.

Ванька восхищённо смотрел на отца, дядю Митю, забыв про остальных.

– Я всё время богу молилась, чтобы мои сынки живыми домой вернулись, – тоже завспоминала бабушка, прослезившись. – Наголодались мы тут с Юркой во время войны, не приведи господь. Видишь, Ванечка, ковёр с тремя богатырями? – показала она Ваньке ковёр на стене в маленькой комнате.

– Это дядя Юра твой спичками рисовал. Кистей не было, красок мало. Да ещё на старой клеёнке. Заострит спичку и сидит, мажет. Есть всё равно нечего.

Ванька уважительно поглядел на дядю Юру, на ковёр: три богатыря на конях были словно живые.

– Да, Юра молодец. Я бы не смог спичками написать. Терпения сколько надо, – покачал головой отец, и все жалостливо посмотрели на смущённого вниманием к своей скромной персоне дядю Юру.

– Да, а я помню, как приехал к Николаю в гости, в Чебоксары. Тося дома была, тут Николай приходит с работы; получку, говорит, получил. И выкладывает на стол кучу денег, я прямо обезумел, – глаза у дяди Мити заблестели.

– Пять тысяч тогда получил, заказов было перед октябрьскими праздниками, завались, – уточнил отец, погрустнев от воспоминания о былой столичной жизни.

– Я тогда подумал; зачем я бегаю по этажам конторы с бумагами, инженерик в приплюснутой фуражечке, ногу натираю до крови. И всё за 350 р. в месяц, – возмущался дядя Митя. – Всё, баста! Тоже стану художником…

Он замолчал было, но любопытство распирало его:

– Да, и такой работы лишиться, не понимаю, – покачал он головой в недоумении, подозрительно поглядывая на невестку. – Признавайся, Николай, за что тебя попёрли? Небось напился до чёртиков, и подрался, так?

Отец молчал, не желая бередить душу воспоминаниями. Такое не забудешь.

– Ну, чего пристал к брату? А то ты его не знаешь. Напился на банкете, хвастаться начал, а когда меня их директор на танец пригласил, он и взбеленился.

– Так он тебя лапать начал, ну я ему и врезал промеж гляделок чувашских пару раз. Его замы на помощь подлетели, тут и началось.

– Драться ты мастак, а вот соображаешь плохо. Ну, станцевала один танец. Делов-то. А он директора своего бить бросился. Накостыляли да выбросили на улицу. Еле до дома довела. Кошмар. Стыдно вспомнить.

В комнате наступила неловкая пауза.

– Да ладно, чего уж там, – махнул рукой отец, – просто надоело. Директор чуваш, замы его тоже. Национальные кадры. А я этого не люблю. Вот поедем, заколотим деньжат, – размечтался отец, – глядишь, и домик свой купим, – подмигнул он жене с сыном. Все заулыбались ему, а бабушка чмокнула любимого сына в маковку.

– Аминь, – подытожил дядя Митя, и сделал ход: – тебе шах.

– Ах ты, ёксель-моксель, ёкарный бабай, – задумался отец над ответным ходом. – Ё-к-л-м-н, о-п-р-с-т, – ободряюще кивнул он сыну, и Ванька сел рядом с отцом, болея за него. Он впитывал происходящее и услышанное, как губка воду.

– Нас пятеро, одного не хватает, – пересчитал игроков Генка Черняк, и вдруг увидел соседского мальчишку из дома напротив, вышедшего из ворот погреться на солнышке.

– Эй, Венка, давай дуй сюда, нам вратаря не хватает!

И вот мальчишки трое на трое играют в хоккей самодельными клюшками, гоняя тряпичный мяч возле осевшей и потерявшей былой, грозный вид снежной крепости.

Остановившись передохнуть, Ванька увидел полузабытую было бабушку Маресьеву и бросился ей навстречу, оставив приятелей.

– Бабушка! Я тебя сразу узнал, – произошла радостная встреча соскучившихся друг по другу родственников.

– Пришла вот вас проведать, как вы тут поживаете? Забыл, небось, бабушку-то с дедом, – причитала бабушка, поднимаясь по лестнице вслед за лёгким на ногу внуком…

– Сватья пришла, проходи-проходи, раздевайся, – улыбалась ласково папина бабушка, помогая раздеться маминой. – Тосенька, посмотри, кто к нам пришёл, радость-то какая, господи, – позвала она невестку.

Из маленькой комнаты показалась мама с Вовой на руках. Она тоже обрадовалась приходу матери. Дядя Юра засуетился по хозяйству.

Бабушка Маресьева покосилась на чересчур приветливую, как ей показалось, сватью, и присела к столу, оглядывая квартиру.

– Пришла вот навестить, мать всё же, не кто-нибудь, – обиженно поглядела она в сторону дочери, та промолчала, памятуя о прошлом.

– Юрка, сбегай в магазин, хлеба купить надо, к чаю чего-нибудь, сахару пилёного не забудь прикупи, – распоряжалась бабушка Шмаринова на правах хозяйки дома, бабушка Маресьева благосклонно внимала происходящему, прижимая к себе внука старшего и разглядывая внука младшего.

– Вырос-то как, скоро бегать, поди, будет, – ревниво говорила она, принимая на руки Вову и расцеловывая его. – Грех на мать-то обижаться, чево в жизни не бывает, поругались-помирились, дело житейское, чай, – пеняла она дочери, бабушка Шмаринова молча соглашалась с ней, поглядывая на невестку.

Та тоже оттаяла душой при встрече с матерью. Мир был почти восстановлен.

Прибежал дядя Юра из магазина.

– Коленька с Митенькой на работу поехали, мы вот одни пока, без них, – объясняла папина бабушка маминой, глядя, как та прихлёбывает чай из блюдца, и пододвигая к ней поближе конфетки. Суёт и Ваньке.

– Спасибо, пора и честь знать, – чинно поклонилась бабушка Маресьева хозяйке и поднялась, крестясь на иконы. – А то дедушка мой, поди, заждался, один там без меня, – покосилась она снова на дочь.

– Бабушка, я тебя провожу, – вызвался Ванька, одеваясь.

– До свидания, мама, привет передавай от нас отцу, – провожала мать бабушку, напутствуя сыну: – не заблудись, смотри по дороге.

– Ты чего, мам, я же не маленький, – обиделся Ванька, выскакивая за дверь вслед за бабушкой Маресьевой на лестницу.

Они шли вдвоём по улице, и Ванька рассказывал бабушке про свою жизнь на новом месте, та внимательно слушала внука.

– Друзей у меня здесь полно, Генка Черняк, Венка Пигусов.

– Вася с Панькой про тебя всё спрашивают, когда придёт, говорят, – отвечала бабушка обиженным голосом, – и мы с дедом тоже скучаем.

– Приду скоро, – взрослым голосом пообещал внук и спросил: – ты не знаешь, почему дядя Юра горбатенький такой?

– В детстве они игрались втроём на печке, мать на работе была, вот они и разбаловались, да и уронили младшего братца с печки-то прямо на спинку железной кровати. С тех пор он и захирел, зачах, потом и горбы выросли. Судьба такая, знать, у него на роду написана, – словоохотливо рассказала бабушка внуку и остановилась передохнуть. – Намаялись тогда с ним, страсть.

– А дедушка Шмаринов давно помер?

– В тридцатом ещё. Раскулачивали тогда богатеев-то, он и отдал богу душу, не выдержал, стало быть, потери имущества. Магазин у него большущий был на станции, так-то вот, – заболталась бабушка про прошлое и осеклась, поглядев на внука. Лишнего наговорила. – Ты отца спроси, он тебе расскажет лучше про своих-то, – но Ваньку уже интересовало другое.

Он с любопытством смотрел на пацанов, затеявших возле забора игру в деньги. Медные пятаки и серебряные гривенники только отскакивали от досок, и пацаны бросались смотреть, чья деньга оказалась ближе…

– Давай иди домой, а то мать заругается. Скажет, я виновата, – она грустно посмотрела вслед убежавшему внуку и тоже заторопилась к себе домой, оглядываясь и бормоча что-то про себя.

Отец с дядей Митей приехали шумные и оживлённые, с чемоданами в руках. В квартирке сразу стало тесно, зато интересно. Ванька разглядывал привезённую ему отцом новую шерстяную форму с ремнём и фуражкой с кокардой. Предел мечтаний тогдашнего школьника.

Кто победнее, носили фланелевую форму, как Ванька до того. Остальные ходили, кто в чём. Бабушке был подарен платок, матери – кофта, дядя Юра получил зимнюю шапку с кожаным верхом и сразу утонул в ней, размер оказался велик, но он не унывал, наоборот:

– Тёте Наташе оттам, она стелает, – убеждённо говорил он Ваньке.

Вот они выпивают за столом, обедают с дороги, вспоминая поездку:

– Ковры наши сразу расхватали и заказали ещё больше, – хвастался подвыпивший отец, щурясь на окружающих домочадцев. – Фотографии тоже понравились, Митя хорошо придумал.

– И перевыполненный план сразу в карман, – сбалагурил дядя Митя и они ещё больше развеселились, опрокидывая стопки одну за другой.

– Завтра сбегаю кой – куда, дом присмотреть хочу, – сообщил отец матери, сидящей рядом и осуждающе поглядывающей на выпивох.

– Мама сказала, рядом с ними часть дома продают, на Сурско – Набережной. Пока не продали, надо сходить посмотреть.

– Давай завтра с утра, и отправимся, – отец не возражал.

– Часть дома ты потянешь, а то сразу на целый размахнулся, он больших денег стоит, – остудил расходившегося отца старший брат. – Если не хватит, поможем, я дам взаймы, – расщедрился экономный обычно дядя Митя и покосился на скептически усмехнувшуюся невестку.

Бабушка млела и таяла от гордости за своих сыновей, и поглядывала на фото покойного мужа, как бы разделяя с ним радость, пришедшую в их дом.

Ванька щеголял по комнате в новой школьной фуражке, но подпоясанный офицерским ремнём дяди Мити. Мать довольно оглядела его:

– Теперь хорошо. А то старая форма мала, поизносилась, я и не знала, что делать, во что его одеть, – делилась она радостью со свекровью, та согласно кивала в ответ, ласково поглядывая на сыновей и внуков.

– Вот и ладно, что складно. Даст бог, всё наладится теперь…

Семья подъехала к своему новому жилищу на грузовике; мать с Вовой вылезли из кабины, отец с Ванькой выгрузились вместе с вещами из кузова.

Шофёр откинул деревянные борта и помог разгружаться. Правда, скарб был небольшой, и вскоре семья была уже в доме.

Прихожая маленькая, зато комната была просторная с окнами на улицу, большая русская печь вызывала спокойствие и уверенность.

Отец собрал сделанную ещё дедом Маресьевым кроватку-качалку для братца и Вовка сразу же закачался в своём углу, радостно-возбуждённый от таких перемен в их жизни.

Ванька поставил в угол портфель и попросился у матери:

– Можно я к деду с бабушкой сбегаю?

– Небось, по друзьям соскучился, – проницательно глянула на сына мать, – а кто в доме помогать будет, Пушкин?

– Пускай бежит, какая от него ещё польза, сами управимся, – отец был мягче матери, хотя и вспыльчивый до бешенства, и Ванька убежал.

Он вбежал во двор первого в своей алатырской жизни дома и сразу увидел деда с бабушкой; они пилили дрова и не сразу заметили внука.

Радость переполняла его, он подбежал к ним:

– Бабуля, давай я теперь с дедом попилю, – обрадовал он стариков и заступил на бабушкино место. Но теперь он пилил не так как раньше, в далёком детстве, а вполне уверенно, совсем по-взрослому и дед вскоре запыхался, выпрямился, остановившись передохнуть.

– Совсем деда уморил, – сообщил он бабушке её же словами. Она бросила укладывать поленницу, и они радостно заулыбались, особо бабушка.

– Теперь мы соседи, рядом жить будем. Я всё время буду к вам в гости приходить, – утешил Ванька загрустивших, было, от его слов стариков.

«Ваня!» – донеслось до Ванькиных ушей, и он увидел друга, выглядывавшего из окна наверху и призывно машущего ему рукой.

– Пойду к Ваське загляну, – вернул он пилу бабушке и взбежал на крыльцо, ведущее в квартиру друга. Дверь открылась, впустив Ваньку под радостный лай забежавшего во двор Дружка.

Из соседней двери выбежал Панька, почуяв что-то неладное, и тоже взбежал на Васькино крыльцо, застучал в дверь сначала рукой, затем ногой, канюча впустить и его на правах друга. Дверь нехотя открылась, и Панька радостно ворвался внутрь…

Дед с бабушкой закончили работу и дед, поставив козлы у сарая, пошёл в дом вслед за бабушкой, когда в калитку на правах соседей вбежали Симак вместе с неразлучным Сашкой длинным.

Они тоже поднялись на Васькино крыльцо и забухали в дверь ногами. Наконец многострадальная дверь открылась и выпустила на волю троих соскучившихся друг по другу друзей. Вместе с новоприбывшими они сбежали с крыльца. Состоялась долгожданная встреча закадычных друзей-приятелей:

– Ты чо, опять к нам жить приехал? – поинтересовался Симак.

– Он теперь на Сурско – Набережной живёт, рядом с Откосовыми, – ответил за друга Васька, довольный передышкой в уроках. Не тут-то было.

Снова открылась дверь, и друзья увидели грозную Васькину мать:

– Вася, не забывай про уроки! – она презрительно оглядела сорванцов и покачала головой, дескать, куда денешься от таких соседей.

– Побежали на Суру, поглядим! – Ванькина идея пришлась всем по вкусу, и компания помчалась вниз по переулку, к реке.

– Вася, не бегай долго, простудишься! – закричала им вслед Марь Васильевна, но мальчишек уже и след простыл.

По переулку спускался пьяный в лоскуты дядя Саня Лабуркин, сосед, горланя какую-то непотребную песню, и Дружок испуганно убежал в проулок напротив, ведущий в Сандулеи, а Марь Васильевна поглядела-послушала и плотно закрыла за собой дверь, не забыв запереть её на засов.

В новом доме было по-новому уютно и тепло. Вовка спал в своей кроватке, а Ванька сидел за столом и рассматривал привезённые отцом книги: пролистав картинки блокадного Ленинграда, нарисованные художником Пахомовым, он взялся за альбом Брюллова и, просмотрев портреты, приступил к изучению картин Рембрандта.

– Изучаешь? – подсел к нему отец, пришедший со двора. – Про жизнь Рембрандта почитай, я оторваться не мог. Интересно. Особо про сына его, Титуса ван Рейна. Да, Рембрандт был настоящий художник, мастер.

Мать стучала посудой в прихожей, убиралась. За окнами синел вечер, сопел брат в кроватке, и Ванька тоже зевнул.

Мать выглянула из прихожей, посмотрела на своих сморившихся мужчин:

– Скоро будем ложиться, потерпите немного. Я сейчас, домою вот.

– Хочешь, я портрет твой напишу? – вдохновлённый просмотром работ великого художника, спросил отец сына. Ванька неопределённо пожал плечами, но отец уже загорелся идеей портрета старшего сына.

Вынув из-за печки подрамник, примерил холст, открыл этюдник и проверил наличие кистей, красок. Ванька тоже увлёкся, следя за отцом.

Мать разобрала кровать, затем постелила Ваньке на печке, уложила Вовку в кроватке как следует, и вскоре все уже спали. Было слышно, как за стеной стучали и разговаривали соседи, лаяла соседская собака на запоздалого прохожего, и Ванька улыбался сквозь сон, чутко реагируя на эти звуки…

Школьный двор оживлённо шумит: идёт урок физкультуры. Девочки прыгают в высоту, мальчики в длину. Тётя Дуся граблями зачищает песок после каждого прыжка, громко ворча и ругаясь беззлобно.

Прыгнул Вовка Косырев, теперь настала Ванькина очередь.

Он приготовился и по команде учительницы помчался: разбежавшись, оттолкнулся от доски и прыгнул…

Приземлился дальше других, на зависть одноклассникам.

– Маресьев прыгнул на отлично. А ты, Косырев, что же отстаёшь? – Мария Михайловна была строга и справедлива, как всегда.

Косырев злобно стрельнул глазами в сторону Ваньки, но промолчал: сказать было нечего. К прыжку готовился Витя Марков, спортсмен и отличник.

Он тоже прыгнул на отлично. И Ванька стал смотреть на девочек.

Девочки зааплодировали, когда планку высоты ловко взяла Таня Журавлёва. Следом за ней помчалась отличница Галя Петрова, но сбила планку и, сконфуженная, отошла в сторону.

– Теперь поменяемся местами; девочки прыгают в длину, мальчики в высоту. Побыстрее, урок заканчивается, – скомандовала учительница.

В высоту Ванька прыгал гораздо хуже и сбил планку.

Зато Вовка Косырев прыгнул выше других, перепрыгнул даже Маркова, и победно посматривал в сторону Ваньки.

Зазвенел звонок, паритет был достигнут, и соперники побежали в школу, за ними потянулись другие ученики. Перемена так коротка, а надо ещё переодеться и подготовиться к следующему уроку…

Мальчишки не спеша шли домой после школы; один за другим они расходились в разные стороны. Ванька остался наедине с Вовкой. Они шли молча, не глядя друг на друга, но включив боковое зрение.

На Кировской их догнал, как обычно, Васька, и они пошли втроём.

– Давай сегодня в городскую библиотеку запишемся, или завтра сгоняем, – предложил другу Васька, но тот вяло махнул рукой. Настроение у Ваньки было препоганое и портилось ещё больше по мере приближения к дому.

– Он опять двойку по арифметике схлопотал, мамаша теперь ему задаст, – злорадно пояснил Вовка, и Васька сочувственно глянул на двоечника.

Они остановились у Ванькиного дома, постояли, и Васька пошёл дальше к переулку уже в одиночестве.

– Теперь мы соседи, – примиряюще сказал Вовка и Ванька кивнул.

Из ворот дома вышел Юрка Откосов, тоже новый сосед Ваньки, и присоединился к стоящим. Они помолчали, изучая друг друга.

– А ты в школе не был? – спросил Вовка у Юрки, и тот отрицательно помотал головой, хитро ухмыльнулся: