Текст книги "Исповедь мага. Роман в четырех частях"

Глава 9

Микрорайон, в котором я проживаю, на мой взгляд, забыт городскими властями. Пять маленьких магазинчиков: один из них промтоварный, четыре других – продуктовые, есть ещё пельменная, которая почти всегда закрыта на спецобслуживание: здесь проводят юбилейные вечера, свадьбы и поминки. Нет ни кинотеатра, ни Дома культуры, правда, имеется открытый сектантами в частном секторе молитвенный дом.

Совершенно бесцельно зашёл я в этот день в промтоварный магазин и, разглядывая товар на витрине и прилавках, обратил внимание на молоденькую кассиршу, не сводившую с меня глаз. Скрывать не стану, мне было приятно, что такая миленькая мной заинтересовалась. Не торопясь, я осмотрел все витрины, примерил туфли, которые покупать совсем не собирался. А она продолжала разглядывать меня. Не найдя лучшего способа заговорить с кассиршей, сделал в отделе совершенно ненужные покупки: тетрадь, линейку и карандаши. А с кассиршей стали происходить какие-то метаморфозы. Сначала она покраснела до самых ушей, затем, когда я подал ей деньги, она почему-то сунула их в карман, а не положила в кассу и, пробив чек, стала выдавать сдачу. В соответствии с ценой товара и поданными мною деньгами, мне причиталась сдача – тридцать копеек.

Кассирша же стала выкладывать все бумажные купюры, потом выгребла из кассы всю мелочь и высыпала её передо мной на тарелочку.

Вот, пожалуйста, спасибо за покупку.

«Надо же ей было в меня так втюриться с первого взгляда, – подумал я, – совсем девка от любви рехнулась».

– Девушка, вы с себя ещё часы не сняли, – пошутил я.

Она, не отрывая от меня взгляда, сдёрнула с руки часы и бросила их сверху на деньги. Тут мне окончательно стало ясно, что она ненормальная.

– Девушка, что с вами?

От моих слов она вздрогнула и словно проснулась, ойкнула и дрожащими руками стала собирать деньги в кассу. Посоветовав ей быть впредь повнимательнее, я, от греха подальше, поспешил из магазина.

Недоумевая и размышляя о произошедшем, всё-таки решил успокоить девушку и познакомиться с ней.

Она вроде бы ничего, приятненькая. Я повернул назад, но вход в магазин перегородила крупная женщина, вероятно заведующая. Свирепо глядя на меня, угрожающе стала предупреждать: если я ещё хоть раз переступлю порог этого магазина, со мной будут разбираться соответствующие органы, и посоветовала навсегда забыть сюда дорогу.

Спорить с ней, ругаться и объяснять что-либо мне совсем не хотелось, и я решил дипломатично разрешить это недоразумение – пойти в гастроном, купить коробочку конфет и спокойно, без скандала пообщаться с кассиршей и заведующей.

В очереди за конфетами меня увидела моя знакомая продавец, та самая, которой я отдал фотоснимки с похорон её свекрови. Она подошла ко мне и шепнула на ухо: «Зайди ко мне в подсобку». Купив конфеты, я прошёл в подсобное помещение, где бывал не раз, тут обычно меня отоваривали дефицитом, и на этот раз думал, что предложат какую-нибудь вкуснятину. Но вместо этого получил горькую пилюлю. Продавец рассказала, что утром приходил дядька с красным удостоверением, показывал мою фотографию, сказал, что это опасный гипнотизёр, он наверняка является их покупателем, и спрашивал, не было ли случаев, что после моего ухода обнаруживали недостачу.

Он попросил быть бдительнее, если что – сообщить ему сразу же. Вот тут всё и прояснилось. Оказывается, эта дурёха кассирша вовсе в меня и не влюбилась, а я-то губу раскатал. При моём появлении она сама себе внушила передачу денег, и вот теперь я в промтоварном магазине стал «персоной нон грата». Мне вспомнились слова Аббата, он был прав, поосторожнее нужно быть. Решив проверить, насколько я популярен, заглянул ещё в два магазина – и действительно был узнаваем, очевидно, им показывали хорошую фотографию. Пришла мысль провести эксперимент с бумажкой, вместо денег подать её кассиру, но вовремя опомнился: как шутка этот номер у меня не прошёл бы, ещё закроют куда-нибудь, в тюрьму или психушку. Решив не испытывать судьбу, не наживать себе хлопот и горя, я отказался от этой затеи.

Вечером я был дома и приводил в порядок свой реквизит, подклеивал карты и открытки. Этим приходится периодически заниматься, весь реквизит у меня сделан собственными руками, только костюмы сшиты в ателье. Хотя мне известны иллюзионисты, которые и обшивают себя сами. Из-за частых выступлений и репетиций реквизит быстро приходит в негодность, порой колоды карт хватает на неделю. И вот, когда я занимался ремонтом своего скарба, раздался дверной звонок. Открыв дверь, увидел перед собой незнакомого мужчину, который тут же развернул красное удостоверение. Особо вчитываться я не стал, но принадлежность к органам была очевидна по одному только внешнему виду. Где-то я его уже видел.

Мне хотелось бы увидеть Николая Николаевича.

– Он перед вами, – представился я. – Входите, пожалуйста, – пригласил я его и провёл незваного гостя на кухню. – Вы уж извините, в комнату не приглашаю, у меня там не прибрано.

– Причина, собственно, была другая – мне не хотелось, чтобы посторонние видели мой реквизит и начинали догадываться, как делаются фокусы.

Во-первых, – начал он, – мне хотелось выразить вам благодарность за помощь в раскрытии преступления по делу Рассохиной Валентины Тимофеевны о пропаже перстня с изумрудом. Дело теперь закрыто, вор изобличён, перстень вернули законной владелице.

Говоря всё это, он разглядывал меня так, будто на мне росли цветы. И тут я вспомнил, где его видел. Вчера он сходил со мной с электрички и ехал в том же автобусе до моей остановки, да и рядом в очереди за пивом был, по-моему, он. «Наверное, живёт где-то по соседству, вот по просьбе начальства и зашёл поблагодарить, всё равно уж по дороге», – подумалось мне.

– И кто же этот прохиндей Вася? – лопаясь от нетерпения, спросил я.

– Расскажу вам всё по порядку. Валентина Тимофеевна пришла к нам с заявлением о краже, где всё подробно расписала, в том числе и магическое видение в зеркале, если, конечно, это так можно называть. Отправился к ней опытный оперативный работник. Одна из версий у нас была, что перстень присвоила медсестра, другая – племянник больной. Когда у них дома оперативник составлял протокол допроса, к нему на стол прыгнул котёнок и лапой со стола смахнул пробку от бутылки. Валентина Тимофеевна произнесла только одну фразу: «Васька, брысь отсюда», как наш опер сразу сказал: «Вот вам и вор: кот дымчатого цвета». Стали искать перстень по всей квартире, и пяти минут не прошло, как нашли пропажу в другой комнате за пылесосом. Валентина Тимофеевна тогда сказала, что струйка дыма на дымчатом покрывале быстро расползалась и, вероятно, слово «тот» нужно было читать как «кот». Теперь всё семейство счастливо, вам от них двойное спасибо. Вы знаете, я всегда был реалистом, а тут на тебе, мистика, и каков результат! Да вы так, пожалуй, могли бы узнать, кто убил президента Кеннеди, – с восторгом, но как бы в шутку произнёс он.

– Не знаю, – ответил я ему, – на меня самого ваш криминальный рассказ произвёл неизгладимое впечатление, это какая-то нелепая случайность, я подобным никогда не занимался и сам в такое не поверил бы, услышав от других.

Мой незваный гость перевёл свой взгляд на окно и, задумавшись, сказал:

– Вот уже лето в разгаре, а я ещё окна в квартире не распечатывал, стоят заклеенные. У вас в комнате окно тоже запечатано?

– Да, тоже, – ответил я ему.

Оставив этот пустой разговор, он вновь вернулся к теме о моих способностях.

– Как же вам удалось развить такое в себе? Или это у вас с рождения?

– Всё, что я умею, достигается тренировкой.

– Да, но о вас ходят такие слухи, что вы мысли читать умеете и даже летать можете, – и впился в меня своими колючими глазами.

От этих слов у меня что-то ёкнуло внутри. Кажется, начинаю понимать, гость мой незваный зашёл ко мне не только благодарность передать.

– Вот как бы вы могли это объяснить? – начал докапываться он.

– А чего тут объяснять, чтение мыслей – это не что иное, как идеомоторный акт, а что касается умения летать, пожалуй, я только слететь откуда-нибудь смогу, а вот взлететь у меня не получится, как бы я руками ни махал. Называете себя реалистом, а сами такую чепуху говорите. Действительно в такое верите?

– Да я-то, конечно, нет, но люди-то говорят.

– Неужели вам на работе делать нечего? Зачем вы слухи разные собираете, бред это всё.

– Конечно, конечно, – согласился он, – но ведь зритель как бревно над сценой летал.

– Это мой профессиональный секрет. Вот если бы вы у Кио спросили, как он зрителя распиливает, что бы он вам на это ответил? Послал бы, наверное. У каждого иллюзиониста свои секреты, которые не всегда даже за большие деньги купишь, – тем самым, дал ему понять, что на эту тему я говорить не желаю.

Он покивал мне головой, но продолжил:

– Да, вы человек, безусловно, талантливый, а не могли бы вы свои способности направить по другому руслу, к примеру, пойти на государственную службу раскрывать преступления? Конечно, специальная комиссия должна вас обследовать.

От этих его последних слов я почувствовал, как запахло дурдомом. Ещё раз убеждаюсь в правоте Аббата:

– Нельзя высовываться раньше времени. Я сказал ему твёрдое «нет»:

Стать артистом я мечтал с третьего класса, путь мой к этому был настолько тернистым, что изменять своей профессии я не стану, да и не хочу отбирать ваш хлеб.

– Ну что ж, тогда извините, – засобирался он. – Вы интересный человек, и общаться с вами интересно.

– Может быть, ещё как-нибудь встретимся, мне всё-таки любопытно, как живёт иллюзионист. На сцене вас всегда увидеть можно, а вот в быту – не каждому дано. Разрешите взглянуть на вашу комнату, у вас там, наверное, всякие афиши на стенах.

– Нет, ничего особенного у меня в комнате нет, не считая одной дамы, она не совсем одета, так что сами понимаете.

– Да, конечно, я понимаю, – и ещё несколько раз повторил, – понимаю, понимаю.

В общем, кое-как с трудом распрощался я с ним, а потом долго ещё ломал голову, зачем он так рвался в мою комнату, и пришёл к выводу: хотел проверить, не открывалось ли окно. Очень может быть, какой-нибудь сторож или страдающий бессонницей видел мой прилёт или вылет из окна, ну и капнул куда следует. Мало того, что за мной устроили слежку, они ещё прославили меня по всем магазинам. Но услышанный мной результат истории с перстнем и котом Васей меня удивил и обрадовал, хотя после этого визита остался всё-таки неприятный осадок.

Глава 10

В церковь я решил зайти после обеденной службы, всё-таки народу поменьше, а то порой и не протолкнёшься, свечу поставить некуда. Вошёл в храм, перекрестившись, как все это делают. Взял свечу, не слишком дорогую и не самую дешёвую, и пошёл вдоль образов, ища нужный, – поставить её за упокой своего приятеля с детства. Уже год, как свёл он счёты с собственной жизнью.

Нелегко ему в этой жизни пришлось. Пить ему нельзя было совсем: выпив, становился агрессивным и придраться к любому норовил, затеять драку и в результате раза четыре или пять попадал в места не столь отдалённые, где и провёл в общей сложности лет двадцать. Вернувшись в последний раз из заключения, родителей в живых уже не застал, и намерения у него были благие: устроиться на работу, жениться и больше никогда не пить. Недолго он продержался, после первой же получки пошёл в загул, а через полгода повесился в ванной комнате. Честно признаться, я и думать о нём забыл, но в последнее время часто стал видеть его во сне. Вот мне кто-то и сказал: «Помянуть надо».

С этим намерением я и зашёл в храм, поставить свечу и заказать молебен. Остановил я свой взгляд не на иконе, а на женщине, которая занималась уборкой: она собирала огарки свечей, вытирала образа. Одета она была в монашеское платье, видно, что новое, с иголочки. Невероятно красивая женщина лет тридцати, ни грамма косметики на лице, длинные изогнутые брови и большие чёрные глаза, просто донская казачка. «Ей бы фотомоделью стать или в кино сниматься, – подумал я, – а она вот выбрала себе дорогу в жизни нелёгкую и мрачную, хотя наверняка могла бы осчастливить кого-нибудь, допустим – меня». Прекрасно понимая, что церковь не то место, где можно закадрить даму, а тем более монахиню (грех, думаю, это не смертный): какое-то чувство или желание потянуло меня в её сторону. Желание поговорить с ней перебороло такт.

Мне было известно, куда ставят свечи в данном случае, но, прикинувшись чайником, я заговорил с ней:

– Не подскажете ли мне, как поставить свечу за упокой и что при этом нужно говорить?

– Пойдёмте к этой иконе, – почти шёпотом сказала она, и от этого шёпота у меня внутри стало как-то тепло. – За чей упокой вы хотели поставить свечу?

– Да вот, товарищ мой, год как повесился, а теперь по ночам снится, говорят, в таких случаях поминают.

– Мой ответ её испугал.

– Ни в коем случае, Закон Божий гласит: ни отпевать, ни поминать самоубийц нельзя, на самом дне ада находятся они, грех это непростительный. Но бывает так, что кто-то убил, а инсценировал самоубийство, здесь, конечно, расследование должно быть.

– А если никто не расследует?

– Бог всё знает и без молебна ему все грехи простит и примет в царствие своё. Но уж поскольку свечу вы взяли, поставьте её за других умерших родных и знакомых и всех православных христиан и скажите так: «Упокой, Господи, души усопших рабов твоих, прости им согрешения вольные и невольные и даруй им царствие небесное».

Она мне всё это говорит, а я думаю: каким образом мне свидание ей назначить? Театр и ресторан отпадают сразу, оскорбится и не только разговаривать не захочет – прочь меня прогонит. Ну нет такого места вне церкви, где с монахиней можно пообщаться. За такой бы я сам в попы пошёл.

– Спасибо вам, матушка, за науку, – сыронизировал я, – а не подскажете мне ещё, как зовут вас?

– Я вам не матушка, а сестра, и имя вам моё не к чему знать, – лицо её при этом стало строгим, она быстро повернулась и ушла за какую-то дверь.

– Ну и лопух же я, нужно было как-то по-другому, спросил бы лучше, чем отличается Ветхий Завет от Нового Завета, глядишь, она бы и разговорилась, а теперь она от меня шарахаться будет.

– Я сделал всё так, как она сказала: свечу поставил и помолился, потом вышел за церковную ограду с намерением не раз ещё вернуться. Буду заходить и здороваться с ней. Глядишь, она ко мне и привыкнет. Хорошо бы еще у кого-нибудь разузнать о ней. У священника спрашивать глупо. Кто я ему? Ничего не расскажет. А если даже и расскажет, то нет у меня шансов на взаимные чувства. Самое разумное – выбросить эту затею из головы. Но на деле это оказалось невозможным.

На следующий день я поехал в центр города, просто прогуляться. Я люблю свой город, особенно центральную его часть. С детства мне нравилось ходить по улицам, разглядывать старые строения, заходить во все магазины подряд, не имея намерения что-нибудь приобрести, – так просто, поглазеть на витрины. В те далёкие годы мне особенно нравился спорттоварный магазин на Красном проспекте. Сам магазин был не очень большим, но какой был в нём охотничий отдел! Это просто несбыточная мечта, шикарный арсенал ружей. Оружейная пирамида начиналась с пневматической винтовки, мы называли её просто воздушкой, стояли тозовки, ижи одно– и двуствольные, и заканчивалось всё это великолепие трёхствольным ружьём. Мечтал, когда вырасту, куплю себе именно такое, возьму ещё патронташ и охотничий нож, всё это будет висеть у меня дома на ковре. Но тогда у меня денег хватило бы только на капсюли, которые мне никто бы не продал, так как в ту пору было мне лет десять, но вот вырос я, а охотником так и не стал, и не интересуют меня охотничьи заряды и вся эта амуниция.

В этом же здании находился магазин «Табаки». Как там сладко дышалось! А какие там были папиросы! «Тройка», «Три богатыря» – именно эти папиросы мне нравились больше всего, я их никогда не курил, так как в детстве не курил вообще и никогда не видел, чтобы их кто-нибудь покупал или где-нибудь курил. В основном брали папиросы «Север», сигареты «Памир» и «Прима», хотя на прилавке лежали даже гаванские сигары. В этом магазине я мечтал: буду большим, курить стану только «Тройку» и «Три богатыря» и сигареты с ментолом, аромат которых напоминал мне театральные конфеты. Но, увы, мечта моя не сбылась, курить я стал «Беломор» и болгарские сигареты с фильтром. Продолжалось это восемнадцать лет, пока я не порвал с этой пагубной привычкой – никотиноманией. А вот привычка гулять по центру и заглядывать во все магазины сохранилась.

Зашёл в магазин женской одежды, а там манекены разодеты в стильные наряды. Надеть бы такое платье на монахиню из церкви, красивее женщины не было бы на белом свете. Я ходил мимо платьев и костюмов, мысленно примеряя их на неё; прошёл в обувной отдел, но подходящих туфель ей подобрать не смог, придётся идти на барахолку, там можно найти подходящие. Ничего бы для неё не пожалел, нарядил бы как голливудскую звезду. А если бы она согласилась стать моей ассистенткой и на неё пришлось бы всё шить, я бы пошёл в отдел тканей выбирать ей что-нибудь блестящее с люрексом. Увидев киноафишу, наотрез отказался, идти с ней смотреть американский фильм. Только в театр, и никакой пошлости, выберу классику, но только не трагедию – это омрачит её настроение, нужно что-нибудь полегче, может быть комедию. У неё, должно быть, обворожительная улыбка. Но начать всё-таки стоит с балета, слушать оперу сложновато, здесь надо быть подготовленным, а вот «Лебединое озеро» или «Спящая красавица» – то, что нужно. Места возьму не дальше седьмого ряда.

Я сел на скамейку у театра оперы и балета, а мысли мои отправились уже в свадебное путешествие. Конечно, это должны быть Сочи или Болгария, а лучше Кипр – это самый цветущий остров, о котором я знал только понаслышке. Вот интересно, какие цветы и духи она любит?

С духами, наверное, придётся повременить, церковники косметикой не пользуются, это я знал точно. Уж потом, попозже, когда она будет жить со мной в миру, выберем ей духи и золотые украшения. Украшение должно быть некрупным, но обязательно с бриллиантом. Это неземная женщина, я не могу без неё, мне нужно её видеть, хоть одним глазком.

Поднимаюсь со скамейки и иду в сторону храма. Скорость я сбавил только у церковной ограды. Она стояла во дворе у свечной лавки, перебирала какие-то бумажные листочки – это были записки от прихожан «о здравии» и «упокоении». Удобнее момент, чем этот, вряд ли ещё подвернётся, и я подошёл к ней со спины. Выдохнул и произнёс:

– Здравствуйте, сестра, вы меня помните? Мы с вами как-то общались.

Она обернулась, не очень приветливо посмотрела на меня, поздоровалась и ответила:

– Буквально вчера.

– Мне хотелось бы извиниться за своё пошлое поведение, поверьте, я не хотел вас обидеть.

– Я не обиделась, и ничего пошлого в вашем поведении не нахожу. К тому же у меня было плохое настроение.

– Кто же вам его испортил?

– Представьте себе, владыка, отказал мне в благословении.

– Что ж вы у него непотребное просили и чем вы ему не угодили?

Она не ответила, только тяжко вздохнула:

– Может быть, не в духе был, да ему наверняка виднее.

– Что же это за владыка такой, я бы вам ни в чём не отказал. Хотите, поговорю с ним, у меня в епархии связи есть, – бессовестно соврал я. – Святой старец Никанор – мой самый лучший корефан. Позвоню ему сегодня, и он вашего владыку отчихвостит.

Она хихикнула, прикрыв рот платком. Я только на мгновение увидел её белые ровные зубы и словно обомлел – до чего ж красивая!

– Не гневите Господа, я знаю имена всех святых старцев, среди них нет Никанора, – с трудом сдерживая смех, произнесла она.

– Да я сам скоро окончу ускоренные курсы священников и буду работать у вас самым главным, тогда просите у меня что хотите.

Она спрятала улыбку. Милоё её лицо стало строгим, но от этого она стала ещё краше.

– Вы зачем сюда пришли? Если в храм, тогда вам туда, – она показала рукой на высокое крыльцо, – а если в лавку, это здесь. Тут свечи, иконы, можно и молебен заказать.

– Да я бы с удовольствием под венец, да вот пока не с кем. Встретил недавно одну. Не знаю, как сказать ей об этом. Если откажет – не переживу.

– На всё воля Господа, помолитесь и сделайте ей предложение. Господь поможет.

– Как же я сделаю ей предложение, если не знаю её имени? Спрашивал вчера, не говорит.

Она смерила меня взглядом.

– Александрой меня зовут.

– А я Николай.

– Николай, неподходящую кандидатуру вы выбрали, поищите себе невесту в другом месте, а я готовлю себя к иной жизни. Была у меня семья, да больше не будет. Теперь я в услужении у Господа, заканчивается моя мирская жизнь, и из послушниц скоро перейду в монахини. Вот только пока благословения от владыки получить не могу, противится он этому.

– Всё правильно, ему видней. Не может такая красивая женщина заточить себя в монастырь. Вы созданы для того, чтобы украшать этот мир, а молиться можно не только в монастыре. Вот бабуля моя дома молилась утром и вечером, а в пост и праздники ездила в церковь.

– Не думаю, что на небесах её за это попрекнут. Всё-таки жизнь свою прожила она правильно, вырастила детей, водилась с внуками. Вспоминаю её только добрыми словами.

Александра помолчала и, тяжко вздохнув, сказала:

– А у меня в жизни сложилась такая ситуация, что по-другому мне нельзя.

– Так что же произошло?

– Не буду я об этом вспоминать и рассказывать, ворошить прошлое совсем не хочется. Извините, мне, в общем-то, некогда, работы много, и ещё – прошу вас с такими намерениями в храм не приходить.

Она повернулась и стала подниматься на крыльцо.

Я догнал её и взял за руку.

– Не уходите.

– Ну, что вам ещё? – умоляюще произнесла она.

– Не уходите, оставьте хоть какую-нибудь надежду, мне ваш отказ не пережить. Нужно попробовать ещё раз, и я уверен, всё будет гораздо лучше. Я ведь вас в церкви встретил наверняка не случайно, значит, Богу так было угодно, вместе с вами буду молиться, лучшего наставника, чем вы, мне не найти. Скажите, когда у вас будет свободное время, так хочется поговорить в другой обстановке!

– У меня нет никаких похотливых намерений, мне необходимо с вами пообщаться, мне нужно вас видеть.

– Хорошо, – согласилась она. – Завтра после обеда, часа в три, мне нужно будет пойти в магазин «Тысяча мелочей», купить малярные кисти. Вы сможете проводить меня туда? Я не знаю, где он находится.

– Конечно, только скажите, где и когда мы встретимся, – я готов был обхватить её руками и кружить в воздухе.

– Завтра в три, вот тут, рядом, у киоска союзпечати.

– Спасибо вам, Александра. Значит, до завтра? – чуть не затанцевал я и почти вприскочку покинул территорию храма, с необыкновенной лёгкостью раздавая деньги нищим у ворот. Как мне хотелось полететь в этот миг!

Свиданиям я никогда не придавал особого значения. Конечно, приводил себя в порядок, утюжил брюки, брился, освежал себя каким-нибудь парфюмом. Никогда не покупал цветов и при встрече не дарил никаких подарков, не целовал дамам руки, понимал, что всё это неправильно, но вот такой уж я человек, такой же, как большинство моих знакомых. Сказывались издержки воспитания.

Но теперь стал совершенно иным. Я ходил весь вечер из угла в угол, ломая голову над тем, что же ей подарить при встрече? Это же не обыкновенная женщина! Прийти на свидание с букетом цветов? Мне показалось, что с ним она будет выглядеть как-то нелепо в своём церковном наряде. И как она с ним вернётся в храм? Там её могут не понять и за ворота больше не выпустят. Из памятки для прихожан мне известно, духами им пользоваться нельзя. Взять украшение из золота? Наверняка она сконфузится и не примет его. Ну не кадило же ей покупать! Мало того, я не видел, чтобы его где-то продавали, да и ни к чему оно ей. На мгновенье я себе представил, как Александра идёт по храму, размахивая кадилом. Нелепость какая-то! Да и, по-моему, этим делом только поп занимается. И тут же на меня снизошло: сумочка! Вот чем она может размахивать! Это будет прекрасный подарок, непременно чёрного цвета, чтобы ей к платью подошло. А может лучше белую или красную… Нет, только чёрную, ей другой цвет нельзя, и по размеру – не маленькую и не большую, и обязательно фирменную. Ну вот, одна проблема отпала.

Теперь надо подумать, как я должен выглядеть рядом с ней: поскромней или надеть свой концертный костюм? Белый, конечно, не годится – слишком резкий контраст; черный тоже не подойдёт, он из панбархата: а сейчас всё-таки лето. Меня этот выбор начал нервировать, и я выяснил, что надеть мне совсем нечего. В раздражении стал выбрасывать свою одежду из шкафа на кровать.

С ума сойти! Из пяти пиджаков – ни одного путного, хожу в чём попало. В результате остановил свой выбор на чёрных брюках и оливковом пиджаке. Надевать галстук или не надевать? У меня их не так уж много, хотя вот этот, узенький чёрный в косую полосочку, пожалуй, подойдёт. И ещё парочку новых носовых платков возьму, записную книжку и красивую ручку с пером, мало ли что, может, адресок записать придётся.

Теперь надо обмозговать, о чём с ней можно говорить. Ни в коем случае не проговориться, кем я работаю. Нашего брата-артиста церковь не очень жалует, говорят, что лицедеев Бог не любит, и доверия нам мало, а для женщины стабильность важна. Сказать, что в КГБ работаю – нет, это ещё страшнее; на заводе – тоже не пойдёт, у меня на лбу написано, что я не слесарь. В общем: так: я для неё простой конторский служащий, часто выезжающий в командировки, обыкновенный снабженец. А о том, что происходит со мной в последнее время, – не говорить ни под какими пытками. Неплохо бы блеснуть перед ней какими-нибудь знаниями из Священного писания, которых, как известно, у меня нет. Единственное изречение, которое я слышал от кого-то: «Пришёл в этот мир голым, голым из него уйдёшь». Да и то сомневаюсь, из Священного ли это писания. Но, к счастью, есть у меня дедушкино наследство – старенькое Евангелие, вот в него-то я и загляну.

С утра, едва дождавшись открытия магазинов, я ринулся на поиски сумочки. Повезло мне только в четвёртом по счету магазине, в «Синтетике». Как только заметил её на витрине, понял: это то, что нужно. Роскошная итальянская сумочка на длинном ремешке и с оригинальным замочком, а то, что она была самой дорогой и в единственном экземпляре, меня ещё больше обрадовало. Осталось выбрать маршрут, какой же дорогой лучше пойти с Александрой. Если она не знает, где находится магазин «Тысяча мелочей», значит, она приезжая, ведь его знает каждый новосибирец. Итак, путь должен быть длинным. Сначала поведу её по улице Советской, там как-то потише, затем – по Фрунзе и через центральный парк, там есть где присесть, съесть мороженое, попить водички, а потом уж за малярными кистями. Обратный путь – через сквер у оперного театра, там можно и в тенёчке посидеть; Первомайский сквер тоже неплохо… Нет, всё-таки зря я так сильно надушился, французская туалетная вода имеет стойкий запах и долго не выветривается, нужно умыться.

До трёх часов ещё целая вечность. Вот что, пойду на базар, выберу одну розу и вставлю её под клапан сумочки, кажется, это будет эстетично, и Александре понравится, тогда она уж точно не сможет отказаться от такого подарка. Бутон цветка был белый и небольшой, мне показалось, что этого мало, и во внутренний кармашек положил шоколадку.

Смотрю на часы – стрелки будто не двигаются, ещё два часа до встречи, за это время можно сойти с ума. У газетного киоска я оказался на несколько минут раньше и вскоре увидел, как по противоположной стороне самая красивая, самая ненаглядная, мечта моей жизни идёт в том же церковном наряде, резко выделяясь этим из толпы прохожих. Не дожидаясь, когда она подойдёт: я перебежал улицу ей навстречу, спрятав за спину свой подарок, попытался поздороваться и не смог – в горле всё пересохло, и я с трудом прохрипел что-то непонятное, начал кряхтеть и откашливаться, и только тогда сиплым голосом смог извиниться за свою нелепую речь. Наверное, эта хрипота была у меня неврогенной, до этого со мной ничего подобного не случалось.

– Не обращайте внимания, сейчас пройдёт, это у меня от волнения, – нисколько не соврал я. – Не сомневайтесь, Александра, я ещё разговорюсь. Так значит, мы идём за кистями, – уже более чистым голосом произнёс я эту фразу.

– Да, нам нужны две малярные кисти, один из прихожан сказал, что в магазине «Тысяча мелочей» большой выбор. Пойдёмте туда.

– Я тут подумал, в чём мы с вами понесём эти кисти, и прихватил с собой вот такую торбочку, – и из-за спины достал свой презент.

– Николай, зачем? – у Александры округлились и без того огромные глаза. – Можно было и без этого.

Но сумочку взяла и стала её рассматривать.

– Вы знаете, я никогда ни у кого такой не видела, это какая-то прелесть, и эта роза… Вы волшебник, спасибо вам. – И лицо её стало таким счастливым.

«Точно определила, – подумал я, – что есть, то есть. До чего ж я молодец, как всё точно рассчитал». Хотя на самом деле не ожидал такого эффекта.

– Я никогда не получала подобных подарков, вы, наверное, разорились?

– Стоит ли говорить о таких пустяках? Пойдёмте вот так, – и повёл её запланированным курсом.

Она надела сумочку на плечо и стала смеяться. – Не представляете, какой вы устроили мне праздник. Расскажите мне о себе.

– Что о себе скажешь, старый холостяк без вредных привычек, инженер по снабжению, по командировкам мотаюсь, семьёй обзавестись некогда. Но раньше, конечно, всё было, развелись сто лет назад. Расскажите лучше вы о себе, ваша история наверняка гораздо романтичнее.

– У меня всё очень грустно, всё самое лучшее в прошлой жизни, потеряно, а в этой – никаких перспектив, не дают благословения в монахини, но об этом я вам уже говорила. Зато на следующей неделе я с паломниками еду в Дивеево. Не представляете, как это здорово! Там рядом в Сарове покоятся мощи преподобного старца Серафима и вся местность в округе считается священной. Для любого православного побывать там и прикоснуться к святым мощам – это значит почувствовать Божью благодать. При жизни великого чудотворца совершали паломничество к нему, да и сейчас просто потоки верующих людей стекаются туда.

Она говорила так мягко и хорошо, что мне хотелось прижаться к ней и наслаждаться её речью. Но не мог я тогда решиться даже взять её под руку, вдруг ей такое поведение не понравилось бы, и я мог потерять это милейшее создание. Нет, сегодня ещё не время, никаких рук и никаких намёков, соблюдаю дистанцию и произвожу на неё впечатление порядочного человека.

Александра между тем продолжала рассказывать, как две недели с утра до вечера работала на монастырских полях, пропалывала грядки, поливала и рыхлила землю и нисколько не уставала при этом.