Текст книги "Исповедь мага. Роман в четырех частях"

Пришёл в себя ночью, лёжа, одетый, но босиком на нерасправленной постели. Хотелось пить, но оторвать голову от подушки не было сил. Глядя на приоткрытую дверь своей комнаты, я думал о Шурочке.

Дверь, чуть поскрипывая, открылась полностью, и в дверном проёме появился Шурочкин силуэт.

Она вошла в комнату, сняла с головы платок; пышные волнистые волосы легли на её плечи. Расстегнув блузку и пуговицу на юбке, она села на край кровати, погладила мою руку. Я лежал оторопевший – она приехала, пока я спал, и теперь она со мной. С трудом я произнёс:

– Шуронька, наконец-то!

Притянув её к себе, стал покрывать поцелуями, обнял за талию и невольно мои руки оказались под блузкой. Она не сопротивлялась и поддавалась мне охотно, подставляя всю себя. Я коленом раздвинул ей ноги, и моя стопа скользнула вниз по икрам: ноги её были, как мне показалось, в шерстяных чулках и немного колючие. Выпрямляя свою ногу, коснулся пальцами ее стопы… И тут произошло непонятное: вместо нормальных стоп у неё были копыта!!!

Меня словно ошпарили кипятком. От ужаса я закричал, оттолкнул её от себя, она упала с кровати на пол, фыркнула, как-то по-лошадиному, и оказалась у дверей. Вскочив на кровати, я прижался к стене, стал креститься и кричать: «Спаси и сохрани, Господи!», и тут словно пелена спала с моих глаз.

У двери была Адан с лошадиной мордой. Она оскалила свои огромные белые зубы и, словно каратист, выкинула вперёд ногу, пытаясь ударить меня копытом, но промахнулась и тут же сгинула в тёмном коридоре. От этого ужаса я забился в угол между кроватью и шкафом и, продолжая креститься, читал «Отче наш».

Только с рассветом я вышел из своего убежища. Что это было – галлюцинация? Белая горячка? Нет, не глюки, это Аббат отправил ко мне Адан в образе Александры. Значит, мне не удалось провести этого чёрта. Выходит, моя афера с Зоей – напрасные хлопоты, он не оставит меня в покое.

Кто подскажет, как избавиться от него? В первую очередь, пора завязывать с пьянкой. Вот допью, что осталось, и всё, больше ни капельки. Трясущейся рукой наполнил фужер по самый ободок и, глядя в него как в аквариум, стал настраивать себя на эту акцию. На какое-то мгновенье за стеклом фужера увидел лошадиную морду Адан и выплеснул водку в раковину, потом открыл кран с горячей и холодной водой, проделал то же самое с последней оставшейся бутылкой – смыл её содержание в канализацию.

Я сидел в кресле и, глядя в окно, рассуждал, как быть, а по подоконнику ходила голубка. Зачем она сюда прилетела – не знаю. Наверное, через стекло ей меня не было видно, она суетливо ходила по подоконнику и несколько раз постучала крыльями в стекло, затем нахохлилась и села, втянув в себя головку. «Райская ты птичка, – подумал я, – принесла бы хоть ты весточку от Шуры или хотя бы грамм сто водочки, опохмелиться». Но голубка на мои мысли никак не реагировала.

Что же делать? Уехать сейчас на гастроли? Пожалуй, это выход, может быть, там эти черти искать меня не станут. А сейчас заеду в церковь и в свечной лавке оставлю записку для Александры, отдам её той женщине, у которой брал адрес монастыря. Сообщу, что я в командировке и пусть напишет мне в Кисловодск – до востребования.

Вот с такой записочкой поехал в церковь. У свечной лавки толкалось несколько человек. Переждав, когда все разойдутся, я поздоровался с уже знакомой мне продавщицей, протянув ей конверт с запиской.

Как только Александра приедет, передайте ей, пожалуйста.

Она, оцепенев, посмотрела на меня.

– А вы не знаете, что её больше нет? – спросила она. – Девять дней вчера было, панихиду по ней служили.

Сказав это, она перекрестилась. От этих слов ноги и руки мои задрожали, а перед глазами всё зашаталось.

– Где и как? – с трудом я выдавил из себя.

Продавец испуганно посмотрела на меня:

– Ой, что с вами? Вы такой бледный! Вам плохо? Выпейте воды, вот здесь в бутылочке – святая.

Я сделал несколько глотков, но облегчения никакого не почувствовал.

– Давайте, рассказывайте.

Это в Дивеево случилось, Александра работала на монастырском поле. Когда время пришло идти на обед, она отказалась, сказала что сыта и отдохнёт здесь, на полянке под деревом. Все пошли в трапезную, а она села под дерево и стала читать письмо. Многие сёстры видели, как она это письмо перечитывала каждый день по несколько раз. А когда все вернулись, застали её убитой, на одежде остались отпечатки лошадиных копыт. Как это произошло – никто не видел, и лошадь куда пропала – никто не знает. У местных жителей спрашивали, говорят, что нет в округе таких строптивых лошадей и случаев подобных никто не припомнит, чтобы когда-то лошадь лягнула. Но что здесь ещё странноп – исьма при ней не нашли.

Рассказав мне это, вновь перекрестилась.

– Нет больше нашей Сашеньки, нет больше нашей красавицы.

Я стоял как оглушённый, затем повернулся и пошёл к храму. Один я знал, что это за лошадь. Слёзы душили меня. Упав перед крыльцом храма на колени и подняв руки к кресту на куполе церкви, навзрыд прокричал:

– Господи, нет мне прощенья!

И не поднимаясь с колен, пополз в храм вверх по ступеням.

Я возвращался домой с затуманенным сознанием, и жизнь казалась мне никчемной: сам попал в непонятное дерьмо и ещё угробил милейшее создание. Знать бы, что встречу её на том свете, не задумываясь расстался бы с собственной жизнью. Священник велел мне приготовиться к исповеди и святому причастию; я только кивал головой вместо ответа, соглашаясь с его наставлениями, скажи он мне тогда: «Ешь землю ложками», я бы ел. Готов был с разбега удариться о стену дома, только бы изменить то, что сотворил.

Когда я вошел в комнату, ноги чуть было не подкосились, мне показалось, со мной случится припадок: на письменном столе мерцал силуэт книги ТАББА НАДА, словно её голограммное изображение лежало на столе, а самой книги как бы не было. Меня стало ломать: вначале заныли суставы и зачесалась спина, потом, словно прокололо тонкими иголочками, и я стал пустым и лёгким. Какой-то сквознячок подхватил меня и понёс к окну. Отдёрнув шторы, словно разорвав рубаху на себе, я увидел внизу чёртову троицу: в детской песочнице развели маленький костёрчик Адан с лошадиной мордой, Зюзю со свиным рылом, и между ними гадкая мразь Аббат. Он приветливо улыбался, поманил меня рукой, предлагая тем самым составить им компанию…

Книга 2. Пять ночей

Продолжение

У меня было только одно желание, когда я раскрыл створки окна и увидел этих пришельцев, – задушить эту кобылу Адан и размозжить голову Аббату. Словно планер, я опустился на край песочницы, но дальше двинуться не смог.

Аббат, улыбаясь, развёл руками:

– Какая радость, мы снова вместе, нас уже четверо. А скоро, Коля, с твоей помощью нас будет множество. Программа последователей учения ТАББА НАДА не снята с повестки нашего собрания. Я сниму с тебя венец безбрачия и верну тебе твою единственную любимую, ради которой ты был готов отказаться от всех благ и нашей дружбы. Я сохранил её для тебя, в нашем деле она толковый помощник и готова сотрудничать с нами, просто рвётся в работу. У тебя хороший вкус, вы станете прекрасной парой, совет вам да любовь. Забирай свою Зою, поцелуешь её в носик, и она вновь примет свой прежний внешний вид.

Я смотрел на Аббата и слушал его издевательства, ударить его не было сил, и пришлось поддержать разговор:

– Может быть, поменяемся? Тебе Зою, а мне эту лошадь, я бы на ней покатался.

– Коля, зачем тебе Адан? Она однажды уже залазила к тебе в постель, сам от неё отказался.

– Не хочешь эту клячу отдать, оставь себе и Зою, если ей с тобой нравится, из вас прекрасная шведская тройка получится. Только скажи мне, почему именно я тебе нужен? Может, меня черти в карты проиграли?

– Коля, ещё раз говорю, я тебе одного только добра желаю. Тебе нужно усовершенствовать и развить свой редкий дар, направить его по нужное русло. И в этом тебе поможет ТАББА НАДА и я.

– О каком «даре» ты говоришь? Я самый обыкновенный иллюзионист, любому потренироваться – и он сделает то же, что и я.

– Ах, Коля, Коля! Ты не представляешь, какие возможности в тебе скрыты, их нельзя держать внутри. Зойка – и та тебя сразу вычислила, а я сколько охотился за тобой, чтобы сделать из тебя великого монстра!

– Что, тебе станет от этого легче? – переспросил я его.

– Да не только мне, но и тебе тоже.

Я вспомнил слова Сталина: «Месть – это блюдо, которое едят холодным». Шурочку я им не прощу, рассчитаюсь за неё сполна, отказываться нет смысла. И в знак согласия я кивнул Аббату. Он похлопал меня по плечу и, заглядывая мне в глаза, сказал:

– Ну, сорвался, с кем не бывает. Отдохни пока до полнолуния, развейся, съезди на гастроли, на, держи своё сокровище. – И непонятно откуда в руках его появилась ТАББА НАДА. Он сунул мне её под мышку. – Теперь попрощайся с девочками.

Адан манерно подала мне руку для поцелуя, но я только пожал её, Адан на это не обиделась и приняла это как должное. А Зойка, потихоньку хрюкнув, своим мокрым пятаком мазнула мне щёку, я погладил её по спине.

– Ну, пока, куколки, – и вместе с книгой я улетел в окно.

Набирая высоту, я прокручивал в голове разговор и пытался понять, на какие способности намекал Аббат. Вспомнилось детство… А ведь действительно, уже тогда я начал понимать, что отличаюсь от других детей!

Глава 1. Фрагменты автобиографии: детство

Сколько я себя помню, а помню я себя с тех пор, когда ещё не начал толком ходить и говорить, – в общем, с пелёнок. Даже резьбу на деревянной этажерке, которую сменили на комод, готов сейчас нарисовать.

И тот курьёзный случай, когда, сидя в качалке, я наблюдал за работой печника. Сложив печь, он, набрав в ладонь глину, обмазывал её. Затем мама побелила печь, и она, свежая и беленькая, готова была к эксплуатации. На следующий день меня ненадолго оставили без присмотра, а вернувшись домой, застали в детской качалке, перемазанного собственными фекалиями до самой макушки. Печь тоже была перема-зана тем же дерьмом, я бы и стену поштукатурил, но «глина» моя закончилась.

Потом меня отмывали в оцинкованном корыте горячей водой с мылом, мыло попадало мне в глаза, и я орал как резаный.

Но, пожалуй, из самых ярких воспоминаний был сон, который видел я несчётное количество раз на протяжении нескольких детских лет. Как только начинался этот сон, я уже знал, чем он закончится.

А начинался он с того, что я подходил к краю глубокого оврага и прыгал в него, но почему-то я летел не вниз, ко дну, а наоборот – вверх. Я летел не над крышами домов, не над лесом, а просто как ракета. Вокруг меня были только звёзды, а земля подо мной становилась всё меньше и меньше, пока не превращалась в шар, напоминающий яблоко. Меня несло в какую-то фиолетовую бездну, и я кричал туда: «УМ!», а затем «РАУМ!». И тело моё начинало вибрировать. Рассказывал я этот сон родителям, а они толковали его:

– Растёшь, значит. – И, может быть, были правы.

Какие-то физические изменения происходили со мной на следующее утро: лёгкие и горло были растянутыми и открытыми, словно труба. И эта как бы труба была до самого темечка. Через часик-другой эти ощущения исчезали.

Я любил этот сон, поэтому, уснув, радовался ему, когда онприходил. Но вот толком не помню, с какого времени я мог определить – варёное яйцо или сырое, не прикасаясь к нему. Как это получалось, сам не знаю. И ещё, взяв стручок гороха, мог безошибочно назвать количество содержащихся в нём горошин. Наши соседи разводили в сарае кроликов, а когда появились маленькие крольчата, дядя Андрей разрешал ходить с ним в крольчатник и кормить их цветочками клевера и листиками одуванчика. Крольчат было около десятка, я играл с ними и дал им всем имена, хотя они практически не отличались друг от друга. В общем, это были прозвища девчонок и пацанов с нашей улицы. Крольчонка с белым пятнышком на носу я назвал Томясой в честь соседской девчонки Тамарки, кролика с погнутым ухом – Шкляпом в честь Вовки, местного хулигана: и так далее. Каково же было удивление дяди Андрея: по половым признакам все имена совпали, Томяса и Шамаиха были кролихами, а Шкляп, Бутя и Панечкин – кролами.

Пироги дома пекли с разными начинками: с картошкой, морковкой, капустой и с луком и яйцом. Они были совершенно одинаковой формы и лежали вперемежку в одной большой чашке. С луком и яйцом были моими любимыми, я, почти не глядя, запускал руку в чашку и извлекал оттуда именно тот пирог, который был мне нужен.

А когда мы ночью залазили с пацанами в огород к Никифору воровать ранетки и быстро-быстро набивали их в карманы и за пазуху, наутро выяснялось, что червивых ранеток у меня никогда не было, а мои подельники выбрасы вали почти половину. За это на меня злились и говорили, что я, наверное, в детстве г… ел. Везло мне и в картах, и, наверно, я мог бы стать неплохим картёжником, но родители пресекли на корню эту деятельность, пообещав мне отрубить руки по самую майку, если ещё раз узнают, что я играю.

Став учеником повара в ресторане, я просто влюбился в эту профессию. Особенно любил готовить холодные закуски, делать овощные и мясные нарезки. Колбасу нарезал так, что она просвечивалась, сворачивал её в кулёчки, вставлял туда зелень петрушки или укропа, и получался дивный колбасный букетик. Создавать какую-нибудь феерию на блюде мне доставляло огромнейшее удовольствие.

Слова «даже есть такое жалко» служили мне высокой наградой. Готовил я и дома, каждый раз стараясь не повториться, что-нибудь новенькое, что-нибудь эдакое. Наверно, и родителям это тоже нравилось, особенно когда гости говорили: «Какой ваш Колька молодец!»

Были похвалы и такие: «Пожрал у вас – и нога перестала болеть». И такое было частенько. Соседка как-то сказала: «Попила вашего киселя – и газету без очков прочла».

Этому я не придавал особого значения. Через несколько лет, прочитав в «Комсомольской правде» об экстрасенсах, заинтересовался этим и решил сам попробовать.

Обложившись самиздатовской литературой, ушёл с головой в дебри экстрасенсорики. Не стану рассказывать, скольким людям я помог исцелиться, но вот однажды птичку вернул к жизни, это была трясогузка. Кот наш был большой охотник до птиц и грызунов, но имел такую особенность: пойманную добычу приносил в дом. А там её начинал есть, оставляя после себя перья или мышиную печень. Ему, наверно, хотелось показать, что не зря его в доме держат, он тоже на что-то способен. И как-то раз вошёл он в двери, урча и размахивая хвостом, держа в зубах птичку. И только собрался съесть, положив её на пол и прижав лапой, как я успел выхватить её у него. Проводив недовольного котяру за дверь, я занялся трясогузкой: глазки её были наполовину прикрыты, многочисленные ранки от зубов, на мой взгляд, были не очень глубокими; разместив её на газете, лапками кверху, я стал делать над ней пассы правой рукой, а левую отводил и приближал к её тельцу. Какое-то время спустя, уже решив, что старания мои напрасны и сделать тут ничего нельзя, я вместе с газетой отнёс её к котовой миске. Обратил внимание на неё через полчаса: она сидела на газете, без звука открывая и закрывая клювик. Взяв птичку в руки, я напоил её своею слюной прямо изо рта, а ещё через полчаса она стала прыгать и бегать по комнате. Раскрыв створки окна, я дал ей возможность самостоятельно вылететь на улицу.

Глава 2. Пятигорск

На гастролях в Пятигорске работа как-то не клеилась. После триумфа в Сосновке мой концерт, без полёта зрителя и зажигательного канкана, казался мне халтурой и все мои старые номера выглядели несовершенными, хотя и зарабатывал я от зрителей аплодисменты. Курортников в санаториях было не густо, так что пришлось брать маленькие площадки, вроде швейной фабрики или газетного издательства.

Да и с проживанием в гостинице не всё было благополучно: от соседа по номеру житья нет, достал. Каждый вечер напивался и заводил разговоры о политике, приставал с вопросами: как я отношусь к тому или иному члену правительства и каково моё мнение о принятии нового закона о бюджете. Не дожидаясь ответа, начинал говорить, почему я не прав и что во всём виновны Горбачёв и мне подобные, но это ещё семечки. Самое страшное начиналось ночью. Он храпел так, что стёкла в окне дребезжали. В армии у нас бросали сапоги в храпящего, и после недельки такого кирзового массажа храпун спал тихо, как мышка. Эта методика была эффективной, но к моему соседу не подходила по причине отсутствия у меня кирзовых сапог. Несколько раз я просил администратора гостиницы расселить нас, но свободные кровати были только в четырёхместных номерах. А что такое четырёхместный номер, я знал не понаслышке. Настроения работать не было никакого. Совершенно другая мысль свербила мне голову – как уничтожить этих оборотней. Я вспомнил фразу с плаката в аптеке: «Капля никотина убивает лошадь». Вряд ли это применимо к Адан. Она, пожалуй, стакан никотина выпьет, и в лучшем случае её только пронесёт. С Аббатом ещё сложнее. Зойку, конечно, трогать не надо. Она сама жертвой стала, и не без моей помощи, а с ней ведь тоже нужно что-то делать. Наверное, ответ на мои размышления должен быть в этой проклятой книжке. По-видимому, мне придётся пройти полный курс учения ТАББА НАДА. А если в процесе этого учения моя голова превратится в ослиную башку, то, в общем-то, я её заслуживаю. Но в любом случае, чего бы мне это ни стоило, за Шурочку я с ними рассчитаюсь. Читать ТАББА НАДА в обычные дни не имеет смысла, так как непонятно, о чём идёт речь. Информация поступает только в полнолуние. Сколько же этих лун должно пройти, чтобы освоить эту чёртову науку? Если я освою это учение, наверняка буду уметь делать то, чего не могут они. Иначе для чего ещё я им нужен, стали бы они возиться со мной. Вот так, шагая по улицам Пятигорска, я размышлял об одном и том же. Проходя мимо места дуэли Лермонтова, представил, как бы я стрелялся здесь с Аббатом и всадил ему пулю в лоб, но, увы, меня наверняка ждала бы участь Михаила Юрьевича. Вызывать этого мерзавца на дуэль – это значит сразу подписаться под смертный приговор. Мудро в своё время поступил герой сказки Шар ля Перро «Кот в сапогах»: превратилась колдунья по его просьбе в мышку, он и съел её. Вот так бы и мне, уговорить Черчилля превратиться в муху, и размазал бы я его тогда газетой по столу, да пусть хоть в мышку, я бы его, как тот, кот живьём съел. На выходе из парка старенькая бабуся просила милостыню. Мелких денег у меня не было, и я хотел просто пройти мимо, но она таким жалобным взглядом посмотрела на меня, что я не смог остаться равнодушным, положил на разостланный перед ней платок бумажную купюру, не помню уж, какого достоинства. Нищенка перекрестилась и вдогонку произнесла:

– Ищи друзей среди врагов.

Я остановился и вопросительно посмотрел на неё.

– Езжай, добрый человек, завтра в Кисловодск, возле Демона их встретишь, – добавила она.

– Как понимать её слова? Просто так брякнула? Но уж больно загадочно и как раз по моей теме. Завтра вечером у меня концерт, но, думаю, до вечера вернуться успею. Утром следующего дня электричкой добрался до Кисловодска и тут же на вокзале стал спрашивать – какое тут место называют Демоном. Я-то думал, это какая-то гора или минеральный источник, а оказалось, что это лермонтовский персонаж. Скульптура, закованная в кандалы и заточённая в скальном гроте. Это изваяние произвело на меня неизгладимое впечатление. Ничего подобного мне раньше видеть не доводилось. Пристроившись к группе экскурсантов, я подошёл поближе, чтобы послушать гида. Впереди меня стоящая женщина обернулась, и мы оба с удивлением уставились друг на друга.

– Вот уж никак не ожидала здесь тебя увидеть, – произнесла она.

– И я, кого угодно, но только не тебя, однако безумно рад нашей встрече. Зой, ты здесь одна?

– Да, тут одна. Аббат с этой стервой на такси уехали в Пятигорск, узнать, где у тебя концерты. А я сослалась на слабость и усталость. Упр осила Аббата меня с собой не брать. Коля, как хорошо, что мы вместе, я боюсь Адан. Она меня когда-нибудь убьёт. Она злая и ревнивая. Если я буду рядом с тобой, то, возможно, она остепенится. Аббат каждую ночь раскладывает на столе десятка два фотографий и велит мне читать над каждой какую-то бесовскую мантру. После этого я так устаю, что не только ходить, говорить нет сил. Адан смеётся, попей минералочки, говорит, будешь здоровенькой, как хрюшечка. Ты уж им не говори о том, что я тебе рассказываю. Скажу тебе честно: была бы возможность – сбежала бы в Аравийскую пустыню, но, мне кажется, они и в Антарктиде найдут. Пока не выжмут меня всю до капельки, в покое не оставят. Аббат – дядька щедрый, платит хорошо, я деньги стала переводить в бриллианты. Мне бы ещё месяцок продержаться, а потом рвануть куда-нибудь, хорошо бы вдвоём. Помнишь, как мы мечтали? Ты ведь тогда меня обманул, но я на тебя не в обиде, ты выход искал, провести их хотел. Аббат всё знал, он всю твою корреспонденцию контролировал ещё на почте и письмо от Александры изъял. Он всемогущий, хотя и над ним кто-то есть – н приходил к нам в гостиницу в Москве. Аббат называл его «мон дженераль», а когда прощались, Аббат обратился к нему: «мой фюрер». Поговори ты с Аббатом, чтобы оставил меня с тобой. Скажи, что ассистентка нужна, я хоть рядом с тобой отдышусь. Понимаешь, не было бы с ним этой лошади, мне бы легче было, помоги мне от неё избавиться, а я тебе за это все брюлики отдам и всё тебе рассказывать буду, что Аббат затевает. Думаю, согласится он, ценит тебя и боится потерять, ты ему нужен для какого-то важного сигнала.

– Что это за фотографии, над которыми ты мантры читаешь?

– Всех я не знаю, но среди них в основном члены правительства.

Раздвоенное чувство овладело мной: я не знал – поверить Зойке, раскрыться ей или насторожиться и зарыть все планы, касающиеся моей мести. Что, если всё-таки её подставляет ко мне Аббат, чтобы контролировать мои действия, и весь этот разговор – продуман заранее? Или она в самом деле искренна? Тогда лучшего помощника мне действительно не найти. Одному мне на этой льдине мести, может быть, и не выжить. Сейчас я попал в ситуацию разведчика, оказавшегося без связи и поддержки в логове противника, и успех зависит только от моего решения.

Детектора лжи у меня не было. Была бы Зойка мужиком, я, пожалуй, расколол бы её, но в женщинах я так часто ошибался, тем более с такой хищницей, как она, моих знаний психологии маловато. Но эта фраза нищенки: «Ищи друзей среди врагов» – всё-таки заставила меня поверить ей. Допустим, откажу ей в сотрудничестве, будучи уверен, что она специально заслана Аббатом, – тогда наверняка они найдут другой способ контроля надо мной. Так зачем всё усложнять? Надо согласиться помочь ей, вести двойную игру и найти способ проверить правдивость Зойкиных намерений. Под гипнозом нельзя заставить человека совершить преступление, если он не предрасположен к этому, а вот тайные мысли выведать можно, если правильно срежиссировать допрос. Такой случай был у меня однажды. Мне хотелось узнать, как на самом деле относится ко мне одна моя знакомая, и именно таким способом я узнал её истинное мнение обо мне. Но тут случай другой, и на гипноз у неё наверняка может сработать защита, она, притворившись, подыграет мне, как ей нужно. Мне известен ещё один способ гипноза, к которому мне прибегать не доводилось, но технику эту я знал. Не стану об этом писать, так как не хотелось мне, чтобы эта книга стала пособием для читателей, желающих овладеть этой грешной наукой. Значит, решено. С какими бы помыслами Зойка ни собиралась быть со мной, я соглашусь на эту авантюру. Вместе придумаем, как лучше убрать Адан. Затем уже сам примусь за Аббата, а если узнаю, что Зюзю с ними за одно, – расправлюсь и с ней.