Текст книги "Исповедь мага. Роман в четырех частях"

Вы бы тоже смогли принять в этом деле участие, потрудиться на благо монастыря. К нам многие приезжают, иногда целыми автобусами.

– Ну спасибо, Александра, – с иронией ответил я на это предложение. – Нет чтоб пригласить меня с собой в Дивеево и ощутить там Божью благодать, вы мне предлагаете пластаться с тяпкой на монастырском огороде.

– Дело в том, что у нас коллектив из монахинь и послушниц, – рассмеялась она. – Для того, чтобы поехать в Дивеево, нужно благословение владыки нашей епархии, а для того, чтобы поработать в нашем монастыре, достаточно благословения любого священника. Такие у нас правила, так что вы на меня не обижайтесь.

– А я и не обиделся, я уже привык – на мне все воду возят, а на самом деле, признаюсь читателю, на меня где сядешь, там и слезешь.

– Да, кстати, где находится Ваш монастырь? Что-то я не слышал о нём ничего.

– Это здесь, не очень далеко, под Колыванью. Его построил недавно с божьей помощью протоиерей Николай. Это прекрасный человек, он всё своё здоровье отдал этому строительству. Представляете, он нам рассказывал, как ездил в Израиль по святым местам, касался предметов из библейских преданий, ходил по дорогам, по которым ходил Господь. Вот действительно чему можно позавидовать!

Смотрю на неё и думаю: «Живут же люди рядом с нами – счастливы тем, что имеют, не хотят они ни летать, ни быть знаменитыми, не нужны им ни Кипр, ни Багамы, готовы ехать в Тьмутаракань, стать затворником, перейти на хлеб и воду и быть достойным молиться за себя и других.

Вот Александра, жертвует заветным человеческим счастьем быть любимой, иметь семью. Вроде бы что ещё женщине нужно? Такая, как Александра, могла бы подчинить себе олигарха и прожить свою жизнь как богиня. Мне, наверное, не дано разгадать этот феномен человеческого бытия».

– Коля, скажите, а вам приходилось бывать в каких-нибудь интересных местах, где так здорово, что хотелось бы остаться навсегда, и где удивляешься буквально всему?

Она назвала меня Колей, и таким милым показалось мне моё имя! От этого напряжение и скованность исчезли, и почудилось, что мы с ней знакомы много лет.

Я стал рассказывать ей о Камчатке, о действующих и потухших вулканах, о горячих источниках, где бывал не раз, о рыбе, крабах и осьминогах, о высокой океанской волне, которая с шумом выносит на берег флору, фауну и всякий мусор подводного мира. Увлёкшись своей болтовнёй, – незаметно для себя, и для неё, наверное, тоже, – я взял её под руку и обнаружил это только тогда, когда мы подошли к магазину. Купив пару волосяных малярных кистей, которые, по утверждению продавца, были изготовлены из натурального конского хвоста, мы вновь оказались на улице.

Не отклоняясь от намеченного маршрута, не торопясь, пошли через центральный парк. Поинтересовавшись, как священнослужители относятся к мороженому, и получив удовлетворительный ответ, я провел её в маленькое уличное кафе. Мы устроились за столиком под зонтиком, и вот здесь, за креманкой мороженого, она поведала мне свою трагическую и вместе с тем банальную историю.

Жила она в Ставропольском крае, в небольшом посёлке недалеко от Пятигорска. С мужем она не была обвенчана, прожила так три года, окружённая вниманием и заботой, и уже казалось, ещё больше счастья пришло в дом: Александра родила дочь, как две капли похожую на мать. Му ж обеих носил на руках. Прошло ещё семь лет, в один злополучный осенний день их москвич на мокром асфальте занесло в кювет; после первого переворота Александра выпала из автомобиля через раз-битое окно, не получив при этом ни одной царапины, а автомобиль с дочерью и мужем продолжал падать с горы, переворачиваясь… Их мёртвые тела ещё несколько часов не могли извлечь из покорёженной машины. Думала, что от горя сойдёт с ума, не находила себе места и только в церкви обрела покой и утешение. Вот так и пришло желание уйти навсегда из мирской жизни и посвятить себя богослужению.

Когда мы возвращались назад в церковь, после её болезненных воспоминаний, шутить я уже не мог, и настроить её на весёлую волну у меня не получилось бы. Уже на перекрёстке, возле которого обретается храм, Александра предложила мне попрощаться.

– Знаете что, Саша, – предложил я, – давайте это место, где мы расстаёмся, будет нашим, и завтра встретимся здесь, назовите только время. Кисти мы с вами взяли, теперь пойдём за краской, и ещё я знаю хороший магазин «Ткани», мы вашему батюшке отрез на рясу купим, и он вам за это любое благословение подпишет.

Александра рассмеялась.

– Коля, с вами так хорошо, вы устроили мне дивный праздник, но встречаться с вами – это настоящие искушение. Если Господь не против наших встреч, увидимся после паломничества в Дивеево.

Я взял её за руку и спросил:

– Шурочка, а можно написать Вам туда, в Дивеево?

Её красивые глаза вновь округлились:

– Шурочкой меня называл только мой дед. Пусть будет так, звучит приятно. Конечно, можете написать, вот только адреса не знаю. Давайте поступим так: я обязательно узнаю адрес и оставлю его в свечной лавке, что во дворе, подпишу на листочке сверху «для Николая».

– Знаете, Шура, я жалею сейчас только об одном, что сегодня не Пасха.

– Почему? – удивилась она.

– Да потому, что на Пасху при встрече целуются три раза.

Она снова рассмеялась:

– Ну что ж, тогда подождём до пасхального воскресения.

– Кто бы только знал, как мне хотелось поцеловать её, хотя бы в щёчку. Но прощаться пришлось простым рукопожатием.

Я мчался домой пританцовывая, не чувствуя земли под ногами, и счастливее меня вокруг никого не было. Всё, отныне никаких контактов с нечистой силой.

На следующее утро я вновь решил повидаться с Шурочкой. В общем, это желание не покидало меня весь вечер и всю бессонную ночь, но, проанализировав этот безрассудный поступок, с большим трудом сдержал себя. Нельзя быть таким навязчивым, ей это может надоесть или даже навредить и вызвать раздражение; всё-таки она на работе, да ещё на какой работе! У них наверняка моральный облик служащего на первом месте. Правильнее будет написать письмо, и, раскрыв тетрадь, я погладил страницу, как погладил бы Шурочку, будь она сейчас рядом.

Письмо начал с обычного приветствия: «Здравствуйте, милая Александра» – и, немного подумав, перечеркнул этот штамп, который здесь не уместен. Ещё не хватало окончить письмо словами: «Жду ответа, как соловей лета». Перевернув страницу, начал сразу изливать ей свои чувства:

«Милая Александра, вот уже который день я каждую минуту мысленно с вами. Вы необыкновенная женщина, для меня нет никого на свете прекраснее вас. Я благодарен судьбе за то, что завела меня в храм, где были вы, мне страшно подумать, что я мог не встретить вас там. Теперь я навсегда потерял покой, но ничуть не жалею об этом. Готов согласиться на любые условия, чтобы только быть с вами рядом, буду молить Бога об этом. Сам я грешник, но думаю – не совсем пропащий человек. После встречи с Вами я понял, что только вы можете изменить мою жизнь и направить на истинный путь. Не знаю, сколько будет продолжаться ваше паломничество, несколько дней или недель, – для меня это станет вечностью. Теперь свою жизнь я представить без вас не могу. Постоянно, круглые сутки я думаю о вас: за столом – я мысленно с вами обедаю, иду по улице – держу вас под руку, если на рынке – скупаю для вас все цветы. Простите за бестактность, с вами ложусь спать, но как ни стараюсь, никак не могу увидеть вас во сне, в последнее время мне снятся одни кошмары, а с утра – мысленно подаю вам завтрак в постель. Я выучил наизусть несколько молитв и теперь молюсь утром и на ночь. И хотя вряд ли мне удастся замолить все грехи, но приложу все силы вымолить вас у Бога. Ничего подобного в моей жизни ещё не случалось, насколько это прекрасно – настолько и тяжело, потому что нет взаимных чувств. В общем-то, я этого заслуживаю. Мы с вами две противоположности, как белое и чёрное, как плюс и минус. Есть в физике такой закон: разные полярности притягиваются друг к другу. Вы, Александра, живёте по законам Божьим, и я так же хочу, надеюсь, вы поможете мне в этом. В вашей власти сделать счастливой мою жизнь, никчёмную и опустошённую. Я обещаю вам стать другим и с каждым днём буду меняться в лучшую сторону. С вами буду всегда нежен и внимателен, никогда не буду будить вас по утрам и всё приготовление пищи возьму в свои руки, думаю, вы оцените мои кулинарные способности; никогда не позволю себе повысить голос на вас и постараюсь обеспечить вам спокойную, беззаботную жизнь, выполню любое ваше желание. Не мучьте меня, соглашайтесь. Я сойду с ума, если мы не будем вместе. Вы пережили в своей жизни самое страшное – потеряли своих самых близких. Мы вместе начнём всё с чистого листа, будьте уверены, у нас всё получится. Вы достойны быть счастливой, и я всё для этого сделаю, у меня на это хватит способностей.

С нетерпением жду вашего возвращения. Жму и целую вашу руку. Николай».

Глава 11

Когда бы я ни приходил к Мишке в гости, он всегда угощал меня, если не медицинским спиртом, так коньяком; неизменным атрибутом на столе были и дорогие конфеты в коробках. Коньяк и конфеты – это от благодарных пациентов. Уж не знаю, каким был Мишка хирургом, но жена его Наташка была прекрасным врачом-дерматологом, это я знал точно, потому как не раз отправлял к ней своих «простудившихся» на любовной ниве приятелей, и те всегда оставались довольны результатами лечения. К Мишке с Наташкой я любил ходить не только ради дорогого угощения, с ними всегда было интересно общаться. Ко мне у них всегда накапливалось много вопросов: Мишка любил фокусы и всё время просил показать что-нибудь и научить его; Наташка фокусы не очень любила, ей нравилось слушать мои гастрольные истории. Я у них всегда был желанным гостем. Однажды Наталья сказала, что завидует мне:

– По стране ездишь, много видел. Взял бы меня ассистенткой, надоело мне тут гонорею лечить.

– Ты же знаешь, Наташа, моя ассистентка должна обладать экстрасенсорными способностями и знать что-то о мистических учениях, может быть, даже предвидеть или предсказывать.

Мишка, слушая этот разговор, вклинился в наш диалог:

– Давай, Наталья, проверим: если сейчас правильно истолкуешь мой сон, который я сегодня видел, значит, годишься ты в ассистентки, и тогда езжай с Николаем на все четыре стороны. А снилось мне, будто иду я домой вечером, у подъезда стоит чемодан, а вокруг никого. Ну, думаю, подфартило мне, хватаю его – и в подъезд. А на лестничной площадке второго этажа останавливает меня милиционер: «Что несёшь?» – спрашивает. «Да вот, вещички». – «Открывай». Раскрываю чемодан, а он доверху деньгами набит. Милиционер предлагает: «Бери, сколько унесёшь, остальное моё. Хватаю я пачки денег и по карманам распихиваю, думаю – мало, и начинаю деньги в штаны толкать. Набил штаны деньгами до упора, уже не входят. Просыпаюсь весь в поту и вижу: лежу на кровати и всё одеяло к себе в трусы запихал.

Мы с Натальей слушали его, впитывали каждое слово, анализируя сон. Как только Мишка завершил рассказ, на какое-то мгновенье воцарилась тишина, а затем, не сговариваясь, с истерическим хохотом мы оба упали на диван. Ну и подшутил над нами тогда Мишка.

Ну вот к кому ещё, как не к Мишке, обратиться мне со своим горбом? Предварительно созвонившись, я поехал к нему домой. Осматривали они мою спину вдвоём и тут же меня успокоили: «Страшного ничего нет, обыкновенный жировик, не поднимай панику. Уберу в два счета, делов тут на пять минут, даже больничный лист не понадобится. Через два дня у меня дежурство в травмпункте, подъедешь ко мне вечером попозже, шишкарь мы твой аннулируем. Сколько я вскрыл их на своём веку: и на лбу, и на лице, и на спине, на жо… – пожалуй, не меньше, чем ты дал концертов».

Через два дня, под вечер, я поехал в травмпункт. Мишка встретил меня со словами:

– А я тут с утра скальпель на тебя точу, но ты не пугайся, зарежу тебя не больно. Завещание составил?

– Миш, последняя просьба к тебе: содержимое горба не выбрасывай, дай рассмотреть.

– Старик, тара есть? Ну ладно, упакую в полиэтиленовый мешочек, унесёшь домой – картошку на нём жарить будешь, – цинично пошутил Мишка. – Раздевайся – и на стол, протру тебя спиртиком. Если есть желание, можно принять внутрь.

Такого желания у меня не было, и я отказался.

– Ну что ж, другого наркоза предложить не могу. Залью тебя хлорэтильчиком.

Лежал я лицом вниз. Ассистировала Мишке медсестра. Боли я не чувствовал совсем, спина между лопатками словно одеревенела. Услышал только треск – это расходилась кожа под скальпелем. Хирург продолжал острить, и от этого было спокойно на душе.

– Ну, вот и распороли мы тебя, – и вдруг замолчал.

Ойкнула медсестра, Мишка на неё цыкнул и приказал:

– Поднос, быстрее.

Медсестра стояла с противоположной стороны от хирурга и помогала ему что-то складывать на поднос.

– Они разбегутся!

– Залей всё спиртом и подожги, – сказал Мишка.

Я понял, что происходит что-то неординарное, поинтересовался:

– Что там?

– Всё нормально, старик, вот немножко подчищу – и порядок.

– А что жечь собрались? Ты мне обещал показать.

– Поверь мне, это лучше не видеть.

– Миша, после этого ты мне больше не друг.

– Подожди сжигать, – придержал он медсестру. – Покажи ему.

Она показала поднос: на нём шевелился огромный серый клубок вшей, растекавшийся, словно лужа, по подносу. Мишка заштопал меня быстро и безболезненно, так же, как и разрезал. Он был шокирован не меньше, чем я.

– Давай, старик, спиртику махнём, чтоб заросло на тебе всё как на собаке.

– Пить я совсем не хотел, но обижать эскулапа не хотелось, и я согласился принять парочку мензурок, разумеется, разведённого.

– Мишка, скажи, как часто приходилось вскрывать такие нарывы?

– Старик, уверяю тебя, впервые в истории медицины такой случай. Бывало, конечно, подобное, мы это в институте проходили: кровососущие откладывали свои личинки под кожу, но чтобы вши, тем более в таком количестве! Прекрасная тема для диссертации.

– Только мы собрались выпить ещё по одной, как открылась дверь и в комнату на носилках внесли окровавленную женщину.

– Дорожка, – сказала медсестра, – давление шестьдесят на тридцать.

– Извиняй, старик, у меня работа. Ложись на кушетку, отдыхай до утра.

– Какой тут отдых, да и не поздно ещё совсем, на автобусе уеду. С Мишкой вот только попрощаюсь. Я заглянул в операционную: картина неприглядная – хирург ножницами разрезал одежду на бесчувственной женщине. «Ладно, отвлекать не буду, – решил я, – созвонимся».

Меня обуревали смешанные чувства: не знал, радоваться мне или насторожиться, какая расплата ждёт меня за это. Вряд ли есть человек, который мог бы сказать, как дальше вести себя в данной ситуации. Михаил уж точно не подсказчик. Какой-то страх и подавленное настроение. Может, это ещё повлиял на меня вид той женщины, попавшей в дорожное происшествие? Вот так живёшь и не знаешь, какая опасность может поджидать тебя в следующую минуту. Только я подумал об этом, выходя на парадное крыльцо травмпункта и сделав глубокий вдох, как тут же получил могучий пинок под зад. Словно чурбан, летел я вниз, перебирая ногами по ступеням и растопырив руки вперёд и в стороны, шмякнулся лицом вниз на асфальт, но, к счастью, разбил только колени и ободрал ладони. Оглянулся – за моей спиной никого.

Прихрамывая дошёл до остановки и доехал до дома без приключений, но, подходя к своему подъезду, услышал задорный смех: из-за угла дома прямо на меня ехал стог сена, на нём сидели два белобрысых парня, один держал в руках деревянные грабли и пел частушку «Эх грабли мои, грабли новые, сторублёвые», а другой смеялся, показывая белые, как снег, зубы. От страха и недоумения я прижался к стене дома, стог проехал мимо меня и скрылся за аптекой.

Ну и дела, если я и попаду сегодня домой, то, как пить дать, сумасшедшим или инвалидом. Войдя в комнату, я уже не очень удивился, увидев Черчилля, сидящего на столе. В глазах его было столько гнева, что мне показалось: он сейчас закатит истерику и меня испепелит взглядом. Но голос его был на удивление сдержан:

– Что ж ты наделал? Лучше бы ты чеснока нажрался! Выходит, что тебя совсем без присмотра оставлять нельзя. Объясни сейчас же своё неразумное поведение.

Я присел на кровать и начал оправдываться:

Сил больше не было таскать этот горб на спине, да и не только это, жениться я собрался, влюбился, не могу без неё. Без того у меня с ней не всё ладно получается, а тут ещё ты со своими заморочками. Ты поверь, я чуть с ума не сошёл, когда в зеркале себя не увидел, пойми, слабоват я для этих дел, давай найду себе достойную замену, у меня такие знакомые экстрасенсы есть – они просто братья тебе по духу.

Чер чилль почесал подбородок.

– Кто ж такая твоя избранница, хотел бы я знать. Ни за что не поверю, что ты ради бабы отказался от того, что тебе предложено. Президент, по сравнению с тобой, пацаном выглядеть будет. Знаю, пишут в книжках про любовь, и, выходит, ты их начитался. Ну был бы ты в возрасте Ромео, куда ещё ни шло. Но я развею этот миф. Откуда она взялась? И кто такая?

– Её нет сейчас в городе, думаю, через неделю приедет. Отпусти ты меня, Аббат, ты ведь сам говорил, что добра мне желаешь!

Да, желаю, и не только тебе, но и невесте твоей. Хочешь расстаться с нашим братством – катись куда хочешь, но с условием одним: подругу свою мне оставишь. Это тебе мой ответ.

– Что ты, Аббат. Да не пойдёт она, не такой человек. Да и как я без неё?

– Пойдёт, не пойдёт – не твоя забота. Приведёшь её к себе, всё снимешь с неё до нитки, сделаешь как положено: огонь, зеркало, вода и книга, дашь прочесть ей последнюю страницу. Через неделю её не будет – читать страницу будешь сам. И горе тебе, если ослушаешься меня. А сейчас принеси с кухни водички холодненькой, у меня от тебя всё в глотке пересохло.

Вернувшись с кухни со стаканом воды, Чер чилля я комнате не застал: исчез бесследно. Не раздеваясь, я завалился на кровать и, скорчившись, заснул. Правильно говорят: утро вечера мудренее.

Наутро, расхаживая по комнате взад и вперёд, я подумал: «А что если… Да простит меня Всевышний, другого выхода нет». Я погладил себя по голове и произнёс почти пушкинскую фразу: «Ай да Колька, ай да сукин сын» и помчался на почту дать телеграмму с текстом следующего содержания: «Ты мне срочно нужна, без тебя не могу, приезжай скорей. Люблю, скучаю. Николай». Ну, всё дело сделано, лишь бы приехала, и оставит меня наконец-то Черчилль в покое.

Вновь я попробовал представить себе Шурочку, чем она сейчас занята: наверное, проводит время в молении, у неё, скорее всего, маленькая келья с иконами, она сидит у окна, любуется пейзажем и тяжко вздыхает, когда вспоминает меня. Может, она носит воду в вёдрах, и вёдра эти наверняка огромные, и у неё уже болят руки. Нет-нет, никогда в жизни не позволю поднимать ей что-нибудь тяжёлое. Но, судя по времени суток, там сейчас раннее утро, и она наверняка молится, и может быть, даже за нас. Бедная Шурочка, с кем ты связалась? Если бы наше знакомство состоялось месяца на два раньше, всё могло быть по-другому. Как же ты мне нужна!

Телеграмму в свёрнутом виде я получил через четыре дня, сразу разворачивать её не стал, а потихоньку, как картёжник, желающий пощекотать свои нервы, приподнял уголок и заглянул туда краешком глаза; ничего не увидев, медленно стал разворачивать её и, положив на стол текстом вниз, вновь за уголок перевернул, прикрыв написанное рукой, затем, раздвигая пальцы, начал читать от конца к началу. «Номер рейса…» – прочёл первое слово: уже радостно. «Встречай» – от восторга я выбил по столу ладонями барабанную дробь и даже что-то попытался сплясать, не вставая со стула. – «Ура! Завтра она будет здесь!»

Теперь всё должно быть как будто по-настоящему, объясняюсь ей в любви, предложу стать женой и ассистенткой. Главное, не переборщить, она всё-таки тонкий психолог, – и тогда её согласие у меня в кармане, а уже на следующий день обменяю её на себя Черчиллю. Потягиваясь от удовольствия, подумал про себя: «Ох и коварный же я мужик!»

И вот я, весь начищенный и надушенный, с букетом гладиолусов жду в аэропорту нужный рейс. В огромной толпе пассажиров, выходящих через проходную, сразу узнаю долгожданную избранницу, свою давнюю знакомую, с которой мы встречались на съезде магов. В строгом костюме, с непокрытой головой, она цепким взглядом выхватила меня среди встречающих, и мы двинулись навстречу друг к другу. Трижды поцеловав её в щёки, подал букет.

– Ну, наконец-то я тебя дождался!

– Я тоже рада, но, признаться, от тебя таких ярких слов не ожидала. Мне даже казалось, что мы больше с тобой никогда не увидимся.

Когда мы сели в такси, я начал с комплиментов:

– Тебе так идёт этот костюм, он так подчёркивает твой имидж! – И вновь чмокнул её в щёку. – Зоя, можно я с сегодняшнего дня буду называть тебя просто Зюзю?

На это она мне ничего не ответила, но спросила:

– Коля, что с тобой? Откуда такая страсть?

– Зоенька, ответь сама на этот вопрос, ты ведь наверняка меня присушила. Вспоминал тебя каждый день. Подумал, что лучшей кандидатуры мне не сыскать, мы с тобой на сцене и в жизни будем как одно целое. Тем более вами зрителей без каких-либо приспособлений, и летать будем вместе. Освоишь несколько йоговских упражнений – и ты в воздухе. Объедем с тобой всю планету.

У Зойки засветились глаза:

– Ты умеешь летать? И научишь меня?

Конечно, но взамен ты научишь меня читать мысли.

– Запросто, – согласилась Зойка. – Это не так уж и сложно, как тебе кажется. На самом деле я мысли не читаю, а навязываю их. Вот тебе пример: сейчас наш шофёр остановит такси на зелёный свет светофора.

И в самом деле, машина остановилась на зелёный свет. Позади засвистели тормоза другого автомобиля, он чуть не врезался в наше такси, но водитель успел вывернуть руль. Поравнявшись с нами, он покрутил пальцем у виска, показывая нашему шофёру, что он ненормальный. А тот с удивлением посмотрел на светофор и нажал на газ.

– Зоенька, ты гений в магии, но лучше не надо с водителем экспериментов, а то не доедем. И конечно, ты не Зюзю, ты будешь Зет.

Она взглядом дала понять, что согласна.

– Дома расскажешь методику? И летать мы начнём с сегодняшнего вечера. – Зойка прижалась ко мне, светясь от счастья.

Выйдя из машины, мы пошли с ней к подъезду, и тут перед нами распахнулась дверь: прямо на нас выскочила огромная соседская овчарка. Пёс, конечно, обученный, он никогда никого не трогал, но и никого не боялся. А тут он присел, заскулил и попятился назад.

– Меня не только собаки, акулы и те не трогают, – гордо произнесла Зойка. – Что, не веришь? Я же в Алжире была.

В квартире она рассказала о своей поездке:

– Там, в море, недалеко от берега, есть маленький островок. Он соединён с сушей мостом, который хорошо охраняется – на острове тюрьма. Ни одного побега не было сделано оттуда, вода вокруг острова кишит акулами, их, очевидно, специально прикармливают на этом месте, и никто ещё не рискнул прыгнуть в воду. А я, к ужасу охранников, проплыла вокруг острова и вернулась на берег невредимой. Я бы, конечно, на это никогда не решилась, если б знала, что там акулы. Мы с тобой когда-нибудь съездим туда, и я тебе всё там покажу. Знаешь, на таком заплыве можно неплохо заработать. Вообще-то, если мы будем летать, нам заплатят ещё больше.

Я стал показывать ей свой реквизит и рассказывать сценарий новой программы, раскрыл секрет поиска предметов с повязкой на глазах. Мы попивали коньяк, и от этого общение наше становилось всё оживлённее. Пересев со стульев на кровать, я помог ей расстегнуть пуговку на блузке, и моя рука скользнула внутрь, на мягкую и теплую грудь. Зойка не сопротивлялась, я начал стягивать с неё одежду, и она молча поддавалась мне; ну и конечно, произошло то, что должно было произойти в такой ситуации. Потом мы лежали в постели и говорили только о работе. Я поглядывал на часы, близилась полночь, и начал подготавливать её.

– А что, Зой, хотелось бы тебе взлететь прямо сейчас?

– Да я только что летала, как бы не залететь, – заулыбалась Зойка.

– Нет, я серьёзно, по-настоящему, можно без подготовки; ты пока лежи, а я соберу всё необходимое.

Поднявшись с постели, я убрал со стола недопитый коньяк и закуску. Поставил всё, что требовалось, раскрыл ТАББА НАДА на последней странице, зажёг свечу.

– Теперь, не одеваясь, садись к столу и начинай читать вслух, не торопясь. Чтобы ни происходило за твоей спиной, не оглядывайся. Да не пугайся, я буду рядом.

Зойка села на стул, прикрывшись простынёй, посмотрела на меня с недоверием.

– Ну что, можно начинать?

– Давай, Зюзю, читай, – кивнул я ей.

Она стала читать вполголоса, а я рядом, на соседнем стуле, молча смотрел в текст, словно преподаватель, проверяя, как выполняется задание. Как только было прочитано последнее слово, свеча потухла. Я пододвинул к ней стакан с водой.

– Выпей всё до капельки.

Зоя, не раздумывая, осушила стакан, и я пошёл включать свет. Щёлкнув выключателем, зажмурился от яркого света, а проморгавшись, я открыл глаза… От увиденного волосы даже ногах встали дыбом. Такого исхода я никак не ожидал: на полу стояла свинья, наполовину прикрытая простынёй, и переступала с ноги на ногу, затем хрюкнула и пошла к выходу. Я раскрыл перед ней входную дверь и выпустил её из подъезда. Она, пробежав вдоль дома, свернула за угол, наверное, побежала в сторону леса.

Вернувшись в комнату, я стал собирать Зоины вещи, упаковал всю одежду в пакет и, как только стал убирать со стола, обнаружил, что ТАББА НАДА исчезла. От этого стало как-то спокойнее.

Вот уже несколько дней я каждую ночь прислушивался к каждому звуку и шороху за окнами и дверями. Боялся, как бы чего там не захрюкало и Зоя не предстала бы перед моим взором. Мне было страшно и жалко её. Я всё время пытался найти себе оправдание и успокаивал себя тем, что она сама мечтала о подобном. Вот и получила то, к чему стремилась. Надеюсь, что за это она на меня не в обиде. Была Зюзю, стала Хрю-хрю.

И всё-таки ловко я провёл этого бестию Аббата!

Заснуть мне удавалось только под утро. Проснувшись к обеду, бежал к почтовому ящику, находил в нём газеты и журналы, письма от друзей и коллег, а вот от Шурочки никаких вестей не было.

Два раза я ездил к Мишке, он снял швы на моей спине, а в последнюю встречу мы напились с ним водки, и он оставил ночевать меня в своей квартире. Это, пожалуй, была первая ночь, когда я нормально отдохнул и выспался по-настоящему. Эту методику я решил взять на вооружение. Каждый вечер стал выпивать почти бутылку водки и спал как убитый: если бы даже хрюкали мне в ухо, меня не разбудили бы.

Сам я осознавал, что увлекаться этим не стоит, – это может войти в привычку, но другого эффективного средства у меня не было. Самым негативным последствием такого успокоительного было моё состояние утром: распухшее лицо и тяжёлая голова. Но, пропустив стопарь, я снова приходил в форму, и жизнь могла бы показаться прекрасной, если бы хоть малюсенькое письмецо или открытка от Шурочки.

Открытка пришла, но только с работы: филармония беспокоилась, куда я пропал, и напоминала, что ждут меня гастроли по Северному Кавказу. Этого мне только не хватало! Уехать сейчас на пару месяцев и думать каждый день, что письмо от Шурочки уже пришло или она сама приехала в моё отсутствие. Нет, всё должно быть не так, дождусь ответа или Шуру в любом случае, каким бы боком мне это ни вышло. Было два спасительных варианта на этот случай: взять больничный лист, Мишка мне мог помочь, или отпроситься в отпуск, сославшись на усталость и недомогание. Второй вариант показался мне более приемлемым, и я поехал в филармонию.

Увидев меня, директор сразу понял, с чем я пришёл, и, не дав мне раскрыть рта, замахал руками:

Даже не заикайся, на Кавказе тебя ждут великие дела, лермонтовские места, прекрасное вино и красивые женщины. Привезёшь оттуда мешок денег, и всем нам от этого будет только хорошо. Билет на поезд тебе закажут в концертном отделе, там же заберёшь свои афиши, в общем, давай, чтобы завтра твоей ноги в Новосибирске не было. – И, взяв меня под руку, повёл к выходу из кабинета, продолжая говорить,

– Обрати внимание, я даже не спрашиваю тебя, где ты пропадал почти месяц и что ты натворил. Интересовались тут тобой серьёзные дяденьки.

В дверях я упёрся обеими руками в косяк.

– Дай мне ещё две недели.

Вот вернёшься с гастролей, сделаю тебе путёвочку в Болгарию, а сейчас работать, работать, работать.

Я понял: умолять его бесполезно. Пройдя по коридору мимо дверей концертного отдела, не заглядывая туда, прямиком направился к выходу, ругая сам себя за свою поспешность и наивность.

Словно по ветру понесло меня в гастроном, где ждала меня моя спасительница, уводящая от тоски, хрупкая и обворожительная, та, которую любили мой дед и отец и недолюбливали бабуля и мать, готовая прийти в любую минуту на помощь и залить душу теплом и покоем, но имеющая способность быстро заканчиваться, гениальная выдумка Дмитрия Менделеева – водка. У прилавка поразмыслив, сколько брать – одну или две, а может быть, на все, чтобы потом в магазин часто не ходить и не засвечиваться в винном отделе, остановился на трёх. Счёл это количество оптимальным вариантом для того, чтобы привести себя в форму. Стакана под рукой не было, и я пошёл в тошниловку, как называли пьянчужки и прочие антисоциальные элементы Центрального района диетическую столовую на улице Ленина. Взяв на раздаче винегрет, какой-то супчик и стакан морса, присел за столиком у окна. Решив, что земля в цветочном горшке на окне пересохла, посочувствовал цветочку и совершил благое дело – вылил туда весь морс, а пустой стакан наполнил другой, живительной влагой из своей бутылки. Сгруппировавшись, словно для прыжка с места в высоту, выхлебал стакан до дна; пустой стакан не стал ставить на стол, а опустил его в портфель с недопитой бутылкой. Жить сразу стало легче, всё окружающее приобрело розовые тона.

Решив скоротать как-то время, пошёл в кино, мне было без разницы, какой фильм на экране, главное – был билет на последний ряд и пирожки в буфете. К концу сеанса уже пустая бутылочка, стукая и позванивая, покатилась по полу от последнего ряда к первому.

Ввиду частичной амнезии не могу сказать, как оказался дома. Войдя в подъезд, я упал на колени перед почтовым ящиком: если сейчас здесь будет письмо от Шурочки, весь год буду молиться на него. Но, увы, ящику стать чудотворной иконой не довелось: кроме газеты в нём ничего не оказалось.

Уже на кухне, готовя себе закуску, решил: вот допью, что у меня осталось, и всё, с пьянкой заканчиваю. И чтобы побыстрей с этим покончить, налил себе полный фужер.