Текст книги "Процесс антисоветского троцкистского центра (23-30 января 1937 года)"

Радек: Поэтому вывод: реставрация капитализма в обстановке 1935 года. Просто – «за здорово живешь», для прекрасных глаз Троцкого – страна должна возвращаться к капитализму. Когда я это читал, я ощущал это как дом сумасшедших. И, наконец, немаловажный факт: раньше стоял вопрос так, что мы деремся за власть потому, что мы убеждены, что сможем что-то обеспечить стране. Теперь мы должны драться за то, чтобы здесь господствовал иностранный капитал, который нас приберет к рукам раньше, чем даст нам власть. Что означала директива о согласовании вредительства с иностранными кругами? Эта директива означала для меня совершенно простую вещь, понятную для меня, как для политического организатора, что в нашу организацию вклинивается резидентура иностранных держав, организация становится прямой экспозитурой иностранных разведок. Мы перестали быть в малейшей мере хозяевами своих шагов.

Вышинский: Что вы решили?

Радек: Первый ход это было итти в ЦК партии сделать заявление, назвать всех лиц. Я на это не пошел. Не я пошел в ГПУ, а за мной пришло ГПУ.

Вышинский: Ответ красноречивый!

Радек: Ответ грустный.

Вышинский: В 1934 году вы были за поражение?

Радек: Я считал поражение неизбежным.

Вышинский: Были ли вы за поражение?

Радек: Если бы мог отвратить поражение, то был бы против него.

Вышинский: Вы считаете, что вы не могли отвратить его?

Радек: Я считал его неизбежным фактом.

Вышинский: Вы неправильно отвечаете на мой вопрос. Вы приняли все установки Троцкого, которые были вам даны в 1934 году?

Радек: Я принимал все установки Троцкого в 1934 году.

Вышинский: Была ли там установка на поражение?

Радек: Да, это была установка на поражение.

Вышинский: Вы ее приняли?

Радек: Принял.

Вышинский: Значит, раз вы ее приняли, вы были за поражение?

Радек: С точки зрения…

Вышинский: Вы шли к поражению?

Радек: Да, понятно.

Вышинский: Значит, вы были за поражение?

Радей: Понятно, раз да, – значит шел.

Вышинский: В 1934 году вы считали поражение неизбежным. В силу чего?

Радек: Считал, что страна не сумеет защищаться.

Вышинский: Значит, вы считали, что она слаба?

Радек: Да.

Вышинский: Значит, вы исходили из слабости страны?

Радек: Да.

Вышинский: Значит, исходя из предполагаемой слабости страны, вы принимали поражение?

Радек: Считал неизбежным, принял.

Вышинский: А в 1935 году видели, что страна сильна и это не оправдается?

Радек: Что поражение не оправдывается, а что его не будет, что это нереальная программа, поэтому я был против программы, которая базируется на нереальных основах.

Вышинский: Потому, что это было нереально, поэтому вы были против?

Радек: О других мотивах не буду говорить.

Вышинский: Правильно ли, что вы были в 1935 году против программы поражения потому, что считали ее нереальной?

Радек: Да.

Вышинский: Значит, в 1934 году вы считали реальной и были за это, а в 1935 году считали нереальной и были против?

Радек: Да.

Вышинский: Вы говорили, что такая постановка вопроса, которая была дана Троцким в декабре 1935 года в разговоре с Пятаковым и письме, означала предложение об измене родине?

Радек: Да.

Вышинский: Вы признаете, что факт беседы с господином… в ноябре 1934 года – это есть измена родине?

Радек: Я сознавал это в момент разговора и квалифицирую это теперь, как и тогда.

Вышинский: Как измену?

Радек: Да.

Вышинский: Вы подтверждаете свои показания о том, что вы сказали господину…… то ожидать уступок от нынешнего правительства – дело бесполезное?

Радек: Таков был смысл моего показания.

Вышинский: Подтверждаете?

Радек: Да.

Вышинский: И что….. правительство может рассчитывать на уступки «реальных политиков» в СССР?

Радек: Да.

Вышинский: Вы сказали господину…… что блок может пойти на эти уступки?

Радек: Да, мы подтвердили мандат Троцкого на переговоры о том, в чем эти уступки должны были заключаться.

Вышинский: Я вас спрашиваю, вы обещали от имени блока господину….. эти реальные уступки или нет?

Радек: Да.

Вышинский: Это измена?

Радек: Да.

Вышинский: Вас спрашивали на допросах после ареста – виновны ли вы перед партией и Советским государством. Что на это вы отвечали?

Радек: Я отвечал, что нет.

Вышинский: Спрашивали ли вас о связи с другими участниками террористической группы? Что вы отвечали?

Радек: Отрицал.

Вышинский: Это было 22 сентября 1936 года?

Радек: Да.

Вышинский: Вас поставили на очную ставку с Сокольниковым?

Радек: Да.

Вышинский: Сокольников изобличал вас?

Радек: Да.

Вышинский: А вы?

Радек: Все отрицал от начала до конца.

Вышинский: Сколько месяцев вы отрицали?

Радек: Около трех месяцев.

Вышинский: Чем можно доказать, что действительно после получения в декабре 1935 года письма от Троцкого и после разговора с Пятаковым вы не приняли тех установок, которые целиком и безоговорочно до того принимали? Есть у вас такие факты?

Радек: Нет.

Вышинский: У меня вопросов больше нет.

Объявляется перерыв до 6 часов вечера.

Вечернее заседание 24 января

ДОПРОС СВИДЕТЕЛЯ РОММА

Председательствующий: Ваше служебное положение? Ромм: Я был корреспондентом «Известий» в Соединенных Штатах. Вышинский: Как долго вы были знакомы с подсудимым Радеком? Ромм: С 1922 года.

Вышинский: Что вас связывало с Радеком в прошлом?

Ромм: Сначала я был знаком с ним по литературным делам, затем в 1926–27 гг. меня с ним связывала совместная троцкистская антипартийная работа.

Вышинский: Вы были в Женеве?

Ромм: Да, я был корреспондентом ТАСС в Женеве и в Париже. В Женеве с 1930 года по 1934 год.

Вышинский: Меня интересует ваш женевский период. Будучи в Женеве, вам приходилось встречаться с Радеком?

Ромм: Да, весной 1932 года. Когда Радек приехал в Женеву, я передал ему письмо Троцкого, которое получил от Седова незадолго перед тем в Париже.

Вышинский: Расскажите, как вы получили письмо от Троцкого, какое поручение вы имели при этом, как вы выполнили это поручение?

Ромм: В 1931 году летом при проезде через Берлин я встретился с Путна, который предложил свести меня с Седовым. Я с Седовым встретился, и на его вопрос, готов ли я, если понадобится, взять на себя поручение по связи с Радеком, ответил согласием и дал ему свои адреса – парижский и женевский.

За несколько дней перед моим отъездом в Женеву, будучи в Париже, я получил по городской почте письмо, в котором была короткая записка от Седова с просьбой передать вложенное в конверт письмо Радеку. Я это письмо взял с собой в Женеву и передал Радеку при встрече с ним.

Вышинский: Радек прочел письмо при вас или без вас?

Ромм: Он при мне его быстро прочел и положил его в карман.

Вышинский: Что же вам сообщил Радек о содержании этого письма?

Ромм: Что оно содержит директиву об объединении с зиновьевцами, о переходе к террористическому методу борьбы против руководства ВКП(б), в первую очередь – против Сталина и Ворошилова. Затем Радекуехал в Москву, и я не видел его до осени 1932 года.

Вышинский: Что же случилось осенью 1932 года и где вы находились в это время?

Ромм: Я был корреспондентом ТАСС в Женеве и Париже, приехал в Москву в командировку и встретился с Радеком, который сообщил мне, что, во исполнение директивы Троцкого, троцкистско-зиновьевский блок организовался, но что он и Пятаков не вошли в этот центр. Далее Радек сказал, что возникла мысль о создании запасного или параллельного центра с преобладанием троцкистов, чтобы в случае провала действующего центра был запасный центр. Он сказал, что хочет по этому вопросу запросить директиву Троцкого и послать со мною письмо.

Вышинский: Что же в этом письме было написано? Вам было это известно?

Ромм: Да, потому что мне было письмо вручено, затем вложено в корешок немецкой книги перед моим отъездом в Женеву обратно осенью 1932 года.

Вышинский: Кто вам дал это поручение?

Ромм: Радек. Проездом через Берлин в Женеву я с вокзала послал бандеролью эту книгу на обусловленный адрес, который дал мне Седов, до востребования в один из берлинских почтамтов и одновременно – небольшое письмо с указанием, что в этой книге и где именно заделано письмо.

Вышинский: Было это письмо получено Седовым? Вам известно об этом?

Ромм: Предполагаю, что да, потому что при следующей моей встрече с ним было ясно, что оно было получено,

Вышинский: Была у вас еще встреча с Седовым?

Ромм: Моя следующая встреча с Седовым была в июле 1933 года.

Вышинский: По какому поводу, где и как встретились вы снова?

Ромм: В Париже. Я приехал из Женевы и через несколько дней мне позвонил по телефону Седов и назначил свидание в кафе на бульваре Монпарнас. Седов сказал, что хочет устроить мне встречу с Троцким. Через несколько дней он мне позвонил и назначил встречу в том же кафе. Оттуда мы отправились в Булонский лес, где встретились с Троцким.

Вышинский: Это было когда?

Ромм: В конце июля 1933 года.

Вышинский: Как долго длилась эта встреча с Троцким?

Ромм: Минут 20–25.

Вышинский: Для чего же Троцкий встретился с вами?

Ромм: Как я понял, – для того, чтобы подтвердить устно те указания, которые я в письме вез в Москву. Разговор он начал с вопроса о создании параллельного центра. Он сказал, что опасность преобладания зиновьевцев налицо, и она будет велика лишь в том случае, если троцкисты не проявят должной активности. С идеей параллельного центра он согласен, но при непременном условии сохранения блока с зиновьевцами и, далее, при условии, что этот параллельный центр не будет бездействующим, а будет активно работать, собирая вокруг себя наиболее стойкие кадры. Затем он перешел к вопросу о том, что в данный момент особое значение приобретает не только террор, но и вредительская деятельность в промышленности и в народном хозяйстве вообще. Он сказал, что в этом вопросе, видно, есть еще колебания, но надо понять, что человеческие жертвы при вредительских актах неизбежны и что основная цель – это через ряд вредительских актов подорвать доверие к сталинской пятилетке, к новой технике и тем самым – к партийному руководству. Подчеркивая необходимость самых крайних средств, Троцкий процитировал латинское изречение, которое говорит: «Чего не излечивают лекарства, то излечивает железо, чего не излечивает железо, то излечивает огонь». Я, помню, задал несколько недоуменный вопрос о том, что это же будет подрывать обороноспособность страны, в то время как сейчас, с приходом Гитлера к власти, опасность войны, в частности опасность нападения на СССР со стороны Германии, становится особенно актуальной. На этот вопрос я развернутого ответа не получил, но Троцким была брошена мысль о том, что именно обострение военной опасности может поставить на очередь вопрос о пораженчестве.

Затем он передал мне книгу – роман Новикова-Прибоя «Цусима», сказав, что в переплет этой книги заделано письмо Радеку. Эту книгу я взял с собой в Москву и по приезде передал ее Радеку у него на квартире.

Вышинский: Это когда было?

Ромм: Это было в августе 1933 года.

Вышинский: Дальше.

Ромм: Я Радеку рассказал о своем разговоре с Троцким. Он сказал, что, очевидно, к моменту моего возвращения из отпуска он даст мне ответ для Троцкого. Вернувшись из отпуска, я получил от Радека для передачи через Седова письмо Троцкому, заделанное опять-таки в переплет немецкой книги.

Вышинский: Когда это было?

Ромм: В конце сентября 1933 года. Письмо это, вернее книгу с заделанным в нее письмом, я передал Седову в Париже в ноябре 1933 года. Затем следующая моя встреча с Седовым была в апреле 1934 года в Париже.

Вышинский: По какому поводу?

Ромм: Он мне позвонил и выразил желание со мной встретиться. Мы встретились с ним в Булонском лесу. Я ему сообщил, что в скором времени буду назначен в Америку, так что по части связи помогать не смогу. Он об этом пожалел и затем, узнав, что я через короткое время еду в Москву, просил меня привезти от Радека подробный доклад о положении дел, о работе всей организации.

Вышинский: Вы выполнили поручение?

Ромм: Да, выполнил. Я передал Радеку это поручение, и в мае 1934 года, перед моим отъездом в Америку, он мне вручил письмо, опять-таки заделанное в книгу; насколько помню, это был англорусский технический словарь. Письмо, по его словам, содержало подробные отчеты как действующего, так и параллельного центра о развертывании политической и диверсионной работы. Это письмо, вернее книгу с этим письмом, я передал в Париже Седову.

Вышинский: Это все ваши передачи?

Ромм: Да. Всего было передано в обе стороны пять писем.

Вышинский: К чему сводились ваши разговоры с Седовым относительно вашего назначения в Америку?

Ромм: Седов сказал мне, что, в связи с моей поездкой в Америку, имеется просьба Троцкого: в случае, если будет что-либо интересное в области советско-американских отношений, информировать его. Когда я спросил, почему это так интересно, Седов сказал: «Это вытекает из установок Троцкого на поражение СССР. Поскольку вопрос о сроках войны Германии и Японии с СССР в известной мере зависит от состояния советско-американских отношений, это не может не интересовать Троцкого».

Вышинский: Иначе говоря, вы получили через Седова предложение информировать Троцкого об отношениях между Америкой и Советским Союзом с точки зрения ориентации Троцкого и его линии?

Ромм: С точки зрения его пораженческой установки.

Вышинский: Значит, вы, по совместительству, были корреспондентом «Известий» и спецкорреспондентом Троцкого, так?

Ромм: Да. Я согласился присылать интересующую Троцкого информацию.

ДОПРОС ПОДСУДИМОГО СОКОЛЬНИКОВА

Вышинский: Подсудимый Сокольников, расскажите, пожалуйста, о вашем отношении к объединенному троцкистско-зиновьевскому террористическому центру.

Сокольников: Мне был известен состав объединенного центра, были известны террористические установки, было известно, что еще осенью 1932 года объединенный центр намечал подготовку террористических актов против Сталина и Кирова. Было известно, что Бакаеву поручена работа по сосредоточению всех связей с террористическими группами объединенного центра. Было известно, что московские террористические группы подчинены Рейнгольду.

Вышинский: Когда вы говорили с Пятаковым и Радеком по поводу вашей практической работы в параллельном центре?

Сокольников: Моя работа в параллельном центре началась летом 1935 года. До этого она выразилась только в выполнении поручения относительно переговоров с одним дипломатическим представителем.

Вышинский: А когда вы имели разговор с этим представителем иностранного государства?

Сокольников: Это было в середине апреля 1934 года.

Вышинский: А в 1934 году вам приходилось вести с кем-нибудь разговоры относительно пораженческой установки блока?

Сокольников: У меня был разговор с Каменевым в начале 1934 года. В этом разговоре Каменев мне сообщил о пораженческих установках Троцкого и собственных пораженческих взглядах. Конкретным выводом из этой беседы было, между прочим, предупреждение Каменевым меня о том, что ко мне могут обратиться с запросом.

Вышинский: Кто может обратиться?

Сокольников: Дипломатический представитель одной страны.

Вышинский: Вам говорил Каменев, с каким запросом обратятся к вам?

Сокольников: Да, он мне говорил, что ко мне обратятся за подтверждением того, что переговоры, которые ведутся Троцким за границей, ведутся им не от своего собственного лица, а что за Троцким действительно стоит организация, представителем которой он и является.

Вышинский: Такой вопрос был обращен к вам?

Сокольников: Да, в середине апреля, после окончания одной из официальных бесед с представителем одной страны, с которым я часто встречался по своим служебным обязанностям. Разговор произошел по окончании официальной беседы, когда переводчики вышли в соседнюю комнату. В то время, когда я провожал своего собеседника к выходу, он спросил меня, известно ли мне, что Троцкий обратился с некоторыми предложениями к его правительству? Я подтвердил, что мне это известно. Он спросил далее – являются ли эти предложения серьезными? Я подтвердил и это. Он спросил – является ли это моим личным мнением? Я сказал, что это не только мое мнение, что это мнение и моих друзей.

Этот его вопрос я понял как подтверждение того, что правительство этой страны действительно получило предложение Троцкого убедиться в том, что действительно предложения Троцкого известны организации и что право Троцкого на эти переговоры не оспаривается.

Вышинский: Какую официальную должность вы занимали тогда?

Сокольников: Заместителя народного комиссара иностранных дел.

Вышинский: Вы передавали кому-нибудь об этой своей беседе с представителем иностранного государства?

Сокольников: Об этой беседе я, примерно, через месяц разговаривал с Радеком, а потом с Пятаковым. В июле 1935 года Радек мне сообщил, что Троцкий выражал неудовольствие, что я выполнил это поручение формально, т. е. подтвердил полномочия, но не подтвердил предложения по существу, не защитил их, не агитировал за них.

Летом 1935 года, несколько месяцев спустя после арестов зиновьевцев и части троцкистов, я, зная, что я выделен в параллельный центр, считал, что я обязан связаться с его членами.

Я обратился первоначально не к Пятакову, а приблизительно недели за три или за месяц я встретился с Радеком.

Вопросы, которые мы обсуждали с Радеком, были вопросы выполнения террористических установок и вопросы организационного порядка в этой связи. Затем мы обсуждали и некоторые программные вопросы.

Вышинский: Какие, например?

Сокольников: Программные вопросы в связи с изменением международной обстановки. Я забыл сказать, что мне известно было о переговорах, которые вели члены объединенного центра с правыми.

Вышинский: С кем персонально?

Сокольников: Я знаю, что Каменевым велись переговоры с Бухариным и Рыковым; знаю, что Зиновьев и еще кто-то, сейчас не помню, вели переговоры с Томским и Углановым.

В этих переговорах была установлена общность основных программных вопросов и общность тактических установок, в частности, принятие террористического способа борьбы.

Но правые не вошли в блок. Они заявили, что, будучи согласны со всем, они хотят сохранить свою отдельную организацию, свою центральную группу и поддерживать лишь контакт с объединенным центром.

Что касается программных установок, то еще в 1932 году и троцкисты, и зиновьевцы, и правые сходились в основном на программе, которая раньше характеризовалась как программа правых. Это – так называемая рютинская платформа; она в значительной мере выражала именно эти, общие всем трем группам, программные установки еще в 1932 году.

Что касается дальнейшего развития этой программы, то руководящие члены центра считали, что в качестве изолированной революции наша революция не может удержаться как социалистическая, что теория каутскианского ультраимпериализма и теория бухаринского организованного капитализма, родственная ей, оказались правильными. Мы считали, что фашизм – это самый организованный капитализм, он побеждает, захватывает Европу, душит нас. Поэтому лучше с ним сговориться, лучше пойти на какой-то компромисс в смысле отступления от социализма к капитализму…

Вышинский: Вы с Пятаковым говорили после того, как он вернулся из-за границы?

Сокольников: Да. Это было в январе 1936 года. Пятаков сообщил мне о том, что Троцкий вел переговоры с Гессом. В этих переговорах Гесс был уполномочен выставлять требования, которые касались не только германских интересов, но также интересов еще одной страны. Пятаков передавал мне, что он понял Троцкого таким образом, что это были переговоры по ряду вопросов, по которым и было достигнуто соглашение. Конечно, предполагалось, что этот проект соглашения будет направлен и в официальные круги, а не останется соглашением только этих двух собеседников. И Пятаков, и я, конечно, очень колебались, видя в развернутом и законченном виде это соглашение. Здесь получился, как ни печально это сказать, концентрированный букет. Мы понимали, что дело не в наших чувствах – хороших или плохих; мы рассуждали как политики, и следовательно мы должны были решать политический вопрос. Если мы превращаемся просто в придаток немецкого фашизма, который нас использует и выбросит потом, как грязную тряпку, то мы осуждены, опозорены, доказано полнейшее наше ничтожество.

Вышинский: А вы думали, что вас постигнет иная судьба, чем использование вас фашизмом, а потом выбрасывание, как ненужной тряпки?

Сокольников: Конечно. Если бы мы рассчитывали только на такой конец, нам надо было бы полностью ликвидировать блок.

Вышинский: Вы думали, что вам удастся удержать некую самостоятельность?

Сокольников: Я говорю с точки зрения того дня. Мы считали, что у нас остаются известные шансы. В чем мы их видели? Мы видели их в игре международных противоречий. Мы считали, что, скажем, полное засилие немецкого фашизма в Советском Союзе не может быть осуществлено, потому что оно встретится с возражениями других империалистских соперников, что тут могут быть некоторые международные столкновения, что тут мы сможем опереться на другие силы, которые не заинтересованы в укреплении фашизма.

Мы считали, что внутри страны мы сможем опереться на известные слои. Я должен только сказать – мы понимали, что в своих программных установках нам надо возвращаться к капитализму и выставлять программу капитализма, потому что тогда сможем опереться на некоторые слои в стране…

Вышинский: Конкретно, на какие силы вы рассчитывали внутри страны? На рабочий класс?

Сокольников: Нет.

Вышинский: На колхозное крестьянство?

Сокольников: Конечно, нет.

Вышинский: На кого же?

Сокольников: Говоря без всякого смущения, надо сказать, что мы рассчитывали, что сможем опереться на элементы крестьянской буржуазии…

Вышинский: На кулака, на остаточки кулака?

Сокольников: Так. Блок должен был привести к тому, что эти остаточки должны были расшириться. Конечно, я повторяю, что наша программа сделки с немецким фашизмом, которая обеспечила бы приход блока к власти, обозначала и крупнейшие социальные сдвиги в Советском Союзе, и появление сил, которые поддерживали бы правительство блока.

Вышинский: В каком направлении сдвиги?

Сокольников: Сдвиги в сторону реставрации капитализма. Те элементы, которые были бы в этом заинтересованы и приняли это, как благодеяние, были бы довольны такой политикой и поддержали бы блок. Но я хочу сказать, что эта перспектива не очень многим лучше, чем перспектива оказаться просто придатком немецкого фашизма. Но это была перспектива на то, что блок может удержать власть в стране, опять-таки лавируя известным образом между различными классами, опираясь на одних против других.

Вышинский: Словом, коротко говоря, через какие этапы лежал ваш путь к власти, по вашему представлению?

Сокольников: Путь к власти лежал через постепенное восстановление капиталистических элементов, которые бы вытесняли и, в известной мере, замещали элементы социалистические.

Вышинский: А относительно агрессоров?

Сокольников: Мы шли на соглашение с ними, которое бы привело к тому, что в ходе войны и в результате поражения СССР правительство блока могло бы оказаться у власти.

Вышинский: Таким образом, правильно ли я формулирую в обвинительном заключении: «Главной своей задачей параллельный центр ставил насильственное свержение советского правительства, в целях изменения существующего в СССР общественного и государственного строя…» Правильна эта формулировка?

Сокольников: Да, правильна.

Вышинский: Далее, в обвинительном заключении я говорю: «Л. Д. Троцкий и, по его указанию, параллельный троцкистский центр добивались захвата власти при помощи иностранных государств, с целью восстановления в СССР капиталистических отношений». Правильна эта формулировка?

Сокольников: Правильна.

Вышинский: Вы сказали, что вы исходили из необходимости опереться на известные социальные слои населения. Вы назвали кулака, как опору блока. Правильна эта формулировка?

Сокольников: Да, как такую силу, которая, получая от правительства блока определенные выгоды, будет заинтересована в сохранении власти этого блока.

Вышинский: Кроме этого, на какие еще элементы вы рассчитывали? Рассчитывал ли блок в своей борьбе ограничиться только своими собственными силами или он имел в виду объединить и другие антисоветские элементы в стране?

Сокольников: Несомненно. Это вытекало из той экономической политики, которую намечал блок. Естественно, если блок предполагал предоставление концессий иностранному капиталу, сдачу в аренду отдельных заводов иностранному капитализму, предполагал, во всяком случае в начале, частичный роспуск колхозов, то очевидно, что это создавало не только прямые элементы крупного капитализма, но и мелко-капиталистическую среду, мелких торговцев, мелкую буржуазию, которая была бы заинтересована в сохранении этого режима и поддерживала бы таким образом блок.

Вышинский: А вот в связи с тем, что вы говорите относительно социально-экономических планов: каково было отношение блока к политике индустриализации?

Сокольников: Отрицательное. Блок считал, что политика индустриализации будет свернута, что часть предприятий перейдет к концессионерам.

Вышинский: То есть вы хотели отказаться от политики индустриализации?

Сокольников: Да.

Вышинский: А политика коллективизации?

Сокольников: Предполагалось отказаться от нынешней политики коллективизации, свернуть эту политику.

Вышинский: Это входило в план тех социально-экономических мероприятий, которые намечал блок?

Сокольников: Мне кажется, я об этом говорил. Это входило в план блока, и мы также понимали, что из этого вытекает отказ от курса на непосредственное строительство бесклассового общества.

Вышинский: Значит, восстановление классового деления общества?

Сокольников: Восстановление капитализма – это и есть восстановление классов.

Вышинский: Значит, устанавливаем для полной ясности: всю совокупность этих мероприятий вы понимаете как программу капиталистической реставрации?

Сокольников: Эта программа есть неизбежный и обязательный вывод из программы правых, т. е., попросту говоря, программы отступления или реставрации капитализма.

Вышинский: Известно вам о привлечении к вашей троцкистской, антисоветской, преступной деятельности нечленов троцкистской организации, других настроенных антисоветски людей?

Сокольников: Мне передавал Пятаков, что в директиве Троцкого о развертывании вредительской работы содержалось указание на то, что группа блока, ведущая вредительскую работу, должна связаться с другими контрреволюционными группами.

Вышинский: Какими именно?

Сокольников: Этого я уточнить не могу. С другими контрреволюционными группами, ведущими такую же работу. Указывалось на то, чтобы найти бывшие вредительские организации среди специалистов.

Вышинский: Среди бывших вредителей периода Промпартии, шахтинского процесса?

Сокольников: Да.

Председательствующий: Скажите, пожалуйста, подсудимый Сокольников, с какими террористическими группами вы были связаны в 1935–36 гг.?

Сокольников: В 1935 году ко мне пришел Тивель и сообщил, что он связан с террористической группой Закса-Гладнева. Тивель спрашивал указаний о дальнейшей деятельности этой группы.

Председательствующий: На кого эта группа готовила покушение?

Сокольников: Мне Тивель говорил тогда, что у них было задание подготовить террористический акт против Сталина.

Председательствующий: Можно отсюда сделать вывод, что группа Закса-Гладнева была под вашим непосредственным руководством, если к вам обращались за советом?

Сокольников: Я не руководил ее оперативной работой, но я непосредственно санкционировал продолжение ее деятельности.

Председательствующий: А сколько раз и когда вы имели беседы с представителями этой группы Закса-Гладнева?

Сокольников: В начале 1936 года, весной 1936 года.

Председательствующий: Значит, весной 1936 года, в период ваших «колебаний», вы непосредственно были связаны с деятельностью террористической группы, той группы, которая готовила покушение на товарища Сталина?

Сокольников: Я был связан с Тивелем непосредственно, Тивель был непосредственно связан с группой Закса-Гладнева. Был ли Тивель сам членом этой группы, я не знаю.

Председательствующий: Известно вам было о подготовке в 1934 году покушения на тов. Кирова? Известен ли был вам состав террористического центра, который готовил и осуществил покушение на тов. Кирова?

Сокольников: Мне было известно в начале осени или в конце лета 1934 года, я точно не могу сказать, что в Ленинграде готовится покушение против Кирова. Что касается того, кто его выполняет, этого я не знал. О деталях этого дела меня не осведомили. Но в 1932 году я слышал о составе ленинградского центра.

Председательствующий: Значит, вы подтверждаете ваши показания, что вам известно было о существовании в Ленинграде террористического центра, и в частности, что в центр входили Левин, Котолынов, Мандельштам и другие. Это вы подтверждаете?

Сокольников: Да, подтверждаю, это мне было известно в 1932 году.

Председательствующий: Вам известно, что непосредственное руководство подготовкой террористического акта в отношении тов. Кирова осуществлял Бакаев?

Сокольников: Мне не говорилось об этом непосредственно, но то, что руководство подготовкой террористического акта возложено на Бакаева, мне было известно.

Председательствующий: В какой мере вы были связаны с Рейнгольдом по его террористической деятельности?

Сокольников: Рейнгольд руководил террористическими группами в Москве. Я с ним имел встречи, но относительно его работы он мне никаких сообщений не делал. Относительно тех функций, которые на него возложены, я знал от Каменева.

Председательствующий: С вами Рейнгольд непосредственно был больше связан, чем с Каменевым?

Сокольников: Но никаких сообщений относительно своей деятельности он мне не делал.

ДОПРОС ПОДСУДИМОГО СЕРЕБРЯКОВА

Вышинский: Скажите, пожалуйста, когда вы возобновили свою антисоветскую преступную деятельность?

Серебряков: Осенью 1932 года. Ко мне зашел Мрачковский и информировал меня о создании троцкистско-зиновьевского блока, назвал состав этого центра и тут же сообщил, что центр решил на случай своего провала выдвинуть запасный центр.

Вышинский: Как вы отнеслись к этому предложению?

Серебряков: Для меня оно не было неожиданностью. Я хотя и отошел от контрреволюционной деятельности троцкизма, но все-таки у меня остались контрреволюционные настроения, несмотря на подачу заявления в 1929 году.

Вышинский: Когда вы подали заявление в 1929 году, вы в действительности оставались троцкистом?

Серебряков: Да, внутренне оставался троцкистом… Осенью 1933 года я встретился с Пятаковым в Гаграх, тогда же он сказал мне, что надо принять активное участие в троцкистской работе. В частности, он ведет вредительскую работу в промышленности, и перед ним стоит также вопрос о развертывании вредительства на транспорте. Я – старый транспортник, связи у меня сохранились, у меня возражений не было, и эту часть работы я взял на себя. Кроме того, я взял на себя связь и руководство грузинскими делами через Мдивани.