Электронная библиотека » Николай Свечин » » онлайн чтение - страница 12


  • Текст добавлен: 17 апреля 2017, 17:04


Автор книги: Николай Свечин


Жанр: Исторические детективы, Детективы


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Иван Погонин
Сыскная одиссея

Главы из романа

Глава 1

Декабрь 1906 года

– Батюшка мой, царствие ему небесное, при крепостном праве родился, и крепостным быть перестал, когда год ему исполнился. Только реформы государя-освободителя дедову семью богаче не сделали. Надел у них уменьшился, а подати возросли – в батюшкиной родной деревне по выкупным платежам всегда большие недоимки были. Тяжело жилось, урожаи-то в нашем нечерноземье какие? Редко когда выращенного до нового сентября хватало, обычно уже к Пасхе все подъедали. Недаром у нас полдеревни «Таракановы». Такие фамилии у людей не от хорошей жизни. Да интересно ли вам меня слушать?

Молодой человек посмотрел на попутчика. Разговор происходил во втором классе пассажирского поезда Москва – Кашира. Рассказывал юноша в шинели министерства внутренних дел с петлицами не имеющего чина, слушал средних лет господин в бобровой шубе, с ухоженной бородкой и роскошной шевелюрой каштановых волос. Других пассажиров в их секции вагона не было.

Оба сели в Москве, познакомились. Молодой представился канцелярским служителем Осипом Григорьевичем Таракановым, обладатель бобровый шубы – назвался Лукой Ивановичем Тарасовым, коммерсантом. В Коломенском Тарасов достал из саквояжа серебряную фляжку и завернутые в бумагу бутерброды с осетриной, и предложил чиновнику пропустить по маленькой. Тараканов отказываться не стал, внеся свою лепту пирожками с сигом. После Герасимово попутчики завели дорожный разговор, который обычно бывает весьма откровенным. Впрочем, рассказывал один чиновник, купец только внимательно слушал.

– Рассказывайте, рассказывайте, очень интересно, да и путь неблизкий. Рассказывайте, прошу вас!

– Ну так вот-с. От великих реформ отец мой все-таки попользовался. У нас почитай вся деревня отходничеством занимается, до Москвы-то сто верст всего. Вот и решил дед отца тоже в ученье отдать. С нашей волости обычно по кабакам да трактирам мужики служат, занятие прибыльное. Дед с одним таким земляком, который в московском трактире до буфетчика дослужился, сговорился, и когда отцу десять стукнуло, стал в дорогу его собирать. Да только бабка запротивилась, любила она очень тятеньку, последыш он у нее. Выпросила у деда разрешения отцу дома до двенадцати лет побыть, мол, школу пусть окончит, грамотному всегда легче. Ну и стал тятенька учиться. И тут талант у него обнаружился – писал он красиво и грамотно, никогда ни одной ошибки не делал, ни в орфографии, ни в пунктуации. Врожденная грамотность. Мне этот талант, кстати, по наследству не передался. Учитель о таланте тятином на каком-то кутеже нашей сельской аристократии рассказал. Услыхал про этот дар волостной старшина, проверил батюшку, да и взял его в волостное правление писарем, прежний незадолго до этого замерз, по пьяной лавочке. Положил старшина отцу трешницу в месяц, а он рад-радешенек – такие деньги в деревне богатство, тем более для паренька двенадцатилетнего. Дед об отправке отца в Москву и думать перестал – волостной писарь в деревне в то время был фигурой чуть только пониже рангом, чем Государь император и становой. Ну и пошел батюшка в гору. До службы в армии в деревне на хлебном месте сидел, а после службы поступил писцом в полицейское управление, и за труды и заслуги канцелярского служителя выслужил. Женился удачно, дед по материнской линии за мамашей пятьсот рублей приданого дал, а после его смерти мать моя дом унаследовала. Дом хороший, с горницей, теплый. А поскольку батюшка понимал, что своей хорошей жизнью образованию обязан, он и на мое образование ни сил ни денег не жалел и с младых ногтей любовь и уважение к наукам мне привил. Я городское училище окончил, и в реальное поступать собирался, но тут несчастие у нас произошло – умер папаша. Хватанул после баньки кваску холодненького, простудился, да и умер. Схоронили мы с матушкой кормильца нашего и остались, как пушкинский старик, у разбитого корыта. Жил-то отец не скупясь, не кутил, не роскошествовал, но и в черном теле себя и нас не держал. Поэтому денег и не скопил.

Пошла матушка к нашему исправнику, в ноги ему бросилась. Пожалел меня Сергей Павлович и взял на службу, на батюшкино место. Три года я в полицейском управлении прослужил. А как смута началась, так моя карьера вверх устремилась. У нас все становые в отставку вышли по прошениям – боялись, что застрелят их анархисты-коммунисты или мужички на вилы поднимут. А нынешним летом в квартиру нашего полицейского надзирателя кто-то ночью из охотничьего ружья стрельнул. Надзиратель утра не дождался – из города убежал, а прошение об отставке по почте выслал, из Киева. Исправник меня на его место и поставил. Я пока должность исправляю, но жду приказа об утверждении.

– Стало быть, не боитесь?

– Боюсь, еще как боюсь. А куда деваться? Не мне такими предложениями разбрасываться. Я двести рублей в год получал, а теперь, с наградными и праздничными, почти семьсот!

– Да, – сказал попутчик, едва заметно усмехнувшись, – деньги немалые.

– Ну, для столицы, может быть, и небольшие, а для нашей провинции хорошие. Кроме того, матушка коров держит, молоком торгует.

– И к рукам небось чего-нибудь прилипает?

Чиновник насупился.

– Если я вам сейчас скажу, что мзду не беру, вы, наверное, не поверите?

– Прошу прощения, но нет, не поверю.

– Что ж, переубеждать не буду. Только вот что хочу вам сказать. У нас в городе и шести тысяч душ не наберется. Каждая собака тебя знает. Каждый друг другу – кум, сват и брат. Возьми я сегодня утром рубль, в обед исправник будет знать, на что я его потратил.

– То есть не берете, потому что начальства боитесь?

– Не только, и не столько. Просто так ведь никто не даст, дадут за услуги. А как в пословице говорится – «коготок увяз, всей птичке пропасть». Да и царева жалованья мне хватает. Я холост, потребности невелики, за квартиру платить не надо, слава богу, свой дом имею. А на щи и кашу мы с матушкой зарабатываем.

– А не обрыдли ли щи с кашей? Не хочется ли пулярочки да икорки?

– Ну, икоркой мы с матушкой себя по праздникам балуем. Вот, кстати, купил в Москве, дешево, по случаю. – Чиновник вынул из стоявшей на соседнем сиденье корзины полуфунтовую банку осетровой икры. – По мне так главное, чтобы совесть чистой была, чтобы спать не мешала. А крепкий сон человека с чистой совестью ни за какие деньги не купишь.

– Браво! – Попутчик захлопал в ладоши. – Если в России в полиции служат такие юноши, то не все еще потеряно. Только, кажется мне, что таких, как вы, меньшинство. Или я опять ошибаюсь?

Чиновник покраснел.

– Позвольте мне на ваш вопрос не отвечать.

– Да воля ваша, не отвечайте. Тут и без вашего ответа все ясно.

Оба пассажира надолго замолчали.

В темном окне поезда замелькали металлические конструкции.

– Мост проезжаем, через пять минут прибудем, можно и на выход собираться. – Юноша встал, застегнул шинель, нахлобучил на голову шапку и стал повязывать башлык. – Вы в наши палестины, я извиняюсь, по какой надобности? В гости к кому или по делам?

– По делам, к купцу одному вашему, условие заключать.

– А что на ночь-то глядя? Сейчас шесть с половиной, пока прибудем, пока до города доберемся – восьмой час, найдете купца-то? А то у нас улицы не освещаются.

– В гостинице переночую, с утра дела сделаю, да и обратно, – ответил, вставая и надевая котиковую шапку, купец.

Паровоз, подъезжая к станции, дал пронзительный гудок, зашипел, сбрасывая пар и остановился. Кондуктор открыл дверь вагона. На улице шел снег. Немногочисленные пассажиры вышли на платформу и разошлись по привокзальной площади: шубы и шинели стали кликать извозчиков, тулупы и сибирки, перекинув через плечи мешки, побрели пешком.

– Может быть, в буфет, пропустим по рюмочке? Мой черед угощать. – Чиновник указал рукой на два светящихся окна вокзала.

– Я бы с удовольствием, но не могу. Завтра дело важное, надо быть со свежей головой.

Чиновник явно обрадовался.

– Понимаю. Ну что ж, не буду настаивать. У меня, признаться, время тоже ограничено – дежурю сегодня, к восьми на службу. Но в буфет я все-таки зайду, буфетчику кой-чего в Москве купил, по его просьбе, надобно отдать. Прощайте, благодарю за компанию.

– И вам удачного дежурства. Честь имею.

Тараканов хотел зайти в буфет и для другой цели. Его матушка питие хмельной жидкости, мягко говоря, не приветствовала, и обнаружение ею от сына запаха коньяка сулило исправляющему должность полицейского надзирателя множеством неприятных разговоров. А в буфете можно было и щец похлебать, и чайку с баранками напиться, не осталось бы от запаха и следа.

Случайные попутчики пожали друг другу руки и разошлись.

Глава 2

Хорошего дежурства не получилось. Тихий обычно городок в эту ночь буквально сошел с ума. В трактире купца Голохвостова случилась драка с поножовщиной, на Большой Посадской загорелся дом, а в поле у подгородней деревни Козловка жена нашла хладное тело мужа-выпивохи. Тараканов за всю ночь так и не присел, и не притронулся к заботливо собранному матерью узелку с ужином. На рапорте у исправника он едва стоял на ногах. Но быстро домой уйти не удалось. Порезанный в трактире Голохвостова мещанин Иванов скончался в городской больнице, и исправник потребовал сегодня же передать дознание и задержанного за это преступления крестьянина Богатищевской волости Ивлева судебному следователю. Написанный ночью, на скорую руку, протокол исправнику не понравился, и он заставил Тараканова его переделывать. Пока Тараканов писал протокол, акт дознания и сопроводительные письма, исправник куда-то уехал, вернулся только через два часа, потом долго проверял собранный надзирателем материал. Лишь в три часа дня Тараканов получил благоволение начальства убыть домой. Он так устал, что даже не стал обедать, разделся, рухнул на кровать и уснул прежде, чем его голова коснулась подушки.

– Вставай, Осип Григорьич, вставай!

Тараканову показалось, что спал он не более трех минут.

– А? Что?

– Вставай, ваше благородие, беда у нас стряслась, исправник срочно требует.

Обычно красное и довольное лицо старшего городового Гладышева было до того бледным, что Тараканов сразу понял – беда настоящая.

– Что такое?

– Почту ограбили, Осип Григорьич, Ваську Богачева, стражника, прибили.


После назначения Тараканова на классную должность городовые, которые до этого с канцелярским служителем были запросто, стали называть новоиспеченного «их благородие» на «вы». Тараканов этому не препятствовал.

Получив первый раз свое новое, многократно увеличившееся жалование, Тараканов в ресторане отметил назначение на должность с классными чинами, а на следующий день велел Гладышеву собрать всех свободных городовых и прибыть вместе с ними к нему домой.

К приходу сослуживцев мать накрыла стол, главным украшением которого служила четвертная бутылка водки.

Когда гости расселись и налили рюмки, Тараканов поднялся и сказал:

– Я с вами, ребята, три года прослужил и надеюсь прослужить еще долго. А поскольку ничего плохого, окромя хорошего, я ни от кого от здесь присутствующих не видел, то должностью своей кичиться не намерен. Хоть я теперь и ваш начальник, но во фрунт передо мной становиться не надо. Если, конечно, рядом исправника нет. Поэтому давайте договоримся – когда мы на службе, то я вам – «вы» и «ваше благородие», а когда вне службы, и не на публике, то – «ты» и Осип. И другим, кого сегодня нет, об этом разговоре передайте. Договорились?

Городовые одобрительно загудели, угостились, но и после этого называть Тараканова по имени-отчеству не перестали, да и честь ему отдавали, как положено. И только некоторые из них, самые старые, позволяли себе в отсутствие обывателей и начальства обращаться к Тараканову на «ты».

Тараканов вскочил. Судя по темноте за окном, поспать ему удалось гораздо больше трех минут. Висевшие на стене ходики показывали половину седьмого.

– А кто грабил, много ли унесли?

– Не знаю я почти ничего. Я с поста сменился, шел в управление подчасить, прихожу, а там нет никого. Один писец, Андрюшка сидит. Я у него спрашиваю, где народ. Ну ты Андрюшку-то знаешь, он и в нормальном состоянии двух слов связать не может, а тут совсем растерялся. Еле я от него добился, что почту ограбили и все наши там. Я бегом туда. Прибежал, народу – уйма. Кудревич из почты вышел, велел нашим толпу подальше отогнать, меня увидел и приказал за тобой бежать. Скажи, говорит, Тараканову, что разбойное нападение учинено, Богачев убит. Я и побег. Более ничего не знаю.

Слушая городового, Тараканов лихорадочно искал свой сюртук и не находил его.

– Мама, вы куда сюртук дели?

В комнату, вытирая полотенцем руки, зашла нестарая еще женщина.

– Я его прачке отдала, постирать. Она обещала завтра с утра принести, тебе же сегодня на службу не надо…

– Мама! Сколько раз я говорил, что могут быть экстренные случаи, что надо прежде спрашивать. В чем же мне теперь идти?

– Так надень спинжак папкин.

– «Спинжак»! Вы в своем ли уме? Где вы видели полицейского в «спинжаке»?

– Ты как же это с матерью разговариваешь, мерзавец? – Женщина уже было замахнулась на сына полотенцем, но в последнюю минуту, вспомнив про городового, одумалась. – Надевай спинжак. Под шинелью не увидит никто.

– А если снимать где, шинель-то?

– А ты не сымай, так сиди, авось не упреешь.

Сказав это, женщина развернулась и ушла.

Надзиратель и городовой переглянулись.

– Вы и вправду пиджачок наденьте, Осип Григорьич, – переходя на «вы», сказал городовой. – Мамаша ваша права, под шинелью незаметно.


Центральная – Большая Московская улица, делила город на две неравные части. Начиналась она у Оки, шла по городу более версты, и затем плавно перетекала в Стрелецкую слободу, которая, в свою очередь, превращалась в Веневский тракт. Все уездные присутственные места, в том числе и почта, располагались на Большой Московской. От дома Тараканова до почтово-телеграфной конторы было не более трехсот сажень, но улица здесь так круто поднималась в горку, что, когда надзиратель и городовой остановились у почты, пот лил с них градом, невзирая на мороз.

Несмотря на то что трое городовых то и дело «честью просили» народ разойтись, толпа у конторы меньше не становилась. Тараканов с трудом протиснулся через нее и открыл тяжелую дубовую дверь почты. Все имевшиеся в конторе лампы и свечи были снесены в большую операционную залу первого этажа и зажжены. Труп стражника лежал около решетки, отделявшей залу от помещения, занимаемого служащими. Стражник лежал залитым кровью лицом вверх, рядом валялись опрокинутый табурет и винтовка. Следователь Воротников диктовал письмоводителю протокол осмотра места происшествия, уже окончивший свою работу городской врач Смирнов сидел на стуле и с задумчивым видом курил сигару. Исправник ходил из угла в угол и вытирал обширную лысину огромным фуляровым платком. Увидев Тараканова, он бросился к нему.

– Осип Григорьевич, где вас черти носят!

– Так я же после дежурства, ваше высокоблагородие, вы же сами разрешили сегодня на службу не являться…

– Помолчите, пожалуйста, ради бога, вы разве не видите, что творится?! Как можно на службу не являться, когда во вверенном вам городе людей убивают!

– Виноват! Я как узнал – бегом сюда.

– Мне ваши извинения ни к чему, принимайтесь работать.

– Слушаюсь!

Тараканов поднял прилавок перегородки и прошел на служебную половину залы. Там сидело несколько почтовых чиновников и помощник исправника Кудревич.

– Здравствуйте, Витольд Константинович.

– Здравствуйте, Осип Григорьевич. Давайте выйдем на воздух, покурим.

Полицейские вышли на задний двор конторы. Кудревич закурил.

– Вообще-то не я, а вы мне должны докладывать, но коль я сюда раньше вас явился, то я субординацию нарушу и вам про происшествие расскажу. Со слов господ почтовых служителей, картина выясняется следующая. Присутствие, как вам, наверное, известно, у них после обеда начинается с пяти вечера. Сразу же после перерыва, в пять – десять минут шестого, в зал влетело четверо грабителей, все в надвинутых на глаза шапках и с бородами, а один еще и в очках с синими стеклами. В стражника выстрелили с порога, он только что и успел – с табуретки подняться. После этого один из грабителей поднял над головой бомбу и приказал чиновникам собрать все деньги в одну почтовую сумку и перекинуть ее через решетку. В случае сопротивления грозился бомбу взорвать. Но сопротивляться никто и не думал. Приказ был выполнен наилучшим образом – деньги собраны, сумка перекинута. Бомбист положил свою бомбу на прилавок и приказал никому не двигаться, заявив, что в случае ослушания бомба взорвется. После этого все разбойники покинули контору. Ограбление длилось не более пяти минут. Унесли же около пятидесяти тысяч. Взяли только деньги, ценные бумаги не трогали.

– А какие были купюры?

– В основном крупные. Но был мешок с трехрублевками, на четыре с половиной тысячи. После таких решительных действий у чиновников оснований не доверять словам бандитов не было, поэтому они и просидели, не двигаясь, минут двадцать, пока в контору, по каким-то своим делам не зашла купеческая дочь Подпругина. Дверь в почту на блоке, а Подпругина дверь не придержала. Дверь так сильно хлопнула, что бомба упала с прилавка. Чиновники тоже попадали на пол. Но ничего не произошло. Я эту бомбу вам сейчас покажу.

Помощник исправника достал из кармана обрезок трехдюймовой медной трубы, оба конца которого были закрыты плотно прилегавшими деревянными кругляшками. В одной из деревяшек было отверстие, в которое была вставлена обструганная палка. Вся конструкция была выкрашена суриком в черный цвет.

– Ну-с, как думаете ловить бандитов?

Тараканов посмотрел на помощника исправника выпученными глазами.

– А вы как думали, батенька? Город в вашей юрисдикции, вам бандитов и ловить. И в случае неудачи большая часть ответственности тоже ляжет на вас. Уж во всяком случае, на должность, если это дело не откроете, не назначат. Это я вам не со злобы говорю, нет. Вы меня в качестве главы городской полиции вполне устраиваете. Я вас по-дружески предупреждаю. Дело такое выдающееся, что тут или грудь в крестах, или голова в кустах. Откроете хищников – будет вам почет и слава, а не откроете… Еще раз прошу простить, но на роль козла отпущения вы из нас троих больше всех подходите. Хотя и Сергею Павловичу вряд ли поздоровится. Тем более он за прошлогодние события уже был предупрежден о неполном своем служебном соответствии. Так что, ищите, батенька Осип Григорьевич, ищите. А я вам помогать буду, чем могу.

– Дайте для начала папироску.

– Вы же не курите!

– Дайте, они, говорят, нервы успокаивают.

– Угощайтесь. – Помощник исправника открыл серебряный портсигар, а после того, как Тараканов сунул папиросу в рот, чиркнул спичкой.

Вдохнув дыма, надзиратель закашлялся и выбросил папиросу.

Засунув руки в карманы шинели, он несколько раз прошел из угла в угол маленького заднего крыльца, а потом беспомощно посмотрел на помощника исправника.

– Витольд Константинович, что делать-то?

– Что делать. Привыкайте, батенька, мыслить самостоятельно. Хорошо, на первый раз я вам помогу. Итак, нам надо установить что?

– Что?

– Подумайте.

– Установить, кто ограбил почту.

– И?

– И… куда дели награбленное.

– Правильно! Нам надо ответить на три вопроса: кто ограбил, где награбленное и где грабители. Если мы ответим на последний вопрос, ответим и на два первых. Правильно?

– Правильно, только как же узнать, где они?

– Давайте подумаем. Как вы считаете, наши местные грабили или пришлые?

Полицейский надзиратель задумался.

– У нас вроде способных на это нет. Своровать или даже убить по пьяной лавочке наши мужики могут, а вот почту ограбить… Вряд ли. Если только здесь не политика…

– Верно мыслите, коллега. Это наверняка «экс». Получается, что в любом случае грабили люди пришлые: серьезных мазуриков в городе нет, а «товарищей» наших доморощенных мы с Сергей Палычем прошлым летом хорошо поприжали. Кто на каторге, кто в бегах… А раз пришлые тут замешаны, то не будут они в нашем городе сидеть, побегут. Точнее уже побежали. А как они из города выберутся?

Надзиратель оживился.

– Путей несколько – на машине со станции в Москву или в Венев. Раз. Этот путь можно сразу отбросить – поездов сегодня после пяти вечера нет и не предвидится. Но жандарму на станции телефонировать все-таки следует, вдруг они расписание не изучали. Далее. Ехать на лошадях. Тут тоже несколько путей – на Тулу – или через Венев, или через Лаптево.

– И на Москву. Через речку путь давно открыт.

– Или на Москву. А еще на Серпухов. Лошади у них, конечно, могли быть свои. Но скорее всего, они наших мужиков подрядили. Своих лошадей сюда гнать – больно много мороки – корм им нужен, хлев. Да и заметны чужие господа на лошадях. Поэтому надо обойти всех обывателей, которые имеют лошадей, и узнать, не подряжали ли их какие-нибудь нездешние.

– Отлично, коллега, отлично! Я в вас не ошибся. Пойдемте, изложим наши соображения исправнику.


Через полчаса в полицейском управлении собрались все наличные силы. Здесь была вся чертова дюжина полагавшихся по штату городовых, живший в городе урядник Харламов и десять человек стражников первого отряда уездной конной полицейской стражи.

Исправник разбил все имеющиеся силы на тройки, во главе каждой из которых встал либо классный чин, либо урядник, либо старший стражник или старший городовой. Каждой такой группе был поручен свой район города. Перед этим составили список всех известных полиции горожан, занимающихся извозом и вообще имеющих лошадей и закладки. Задача была поставлена несложная: обойти свой район и узнать, не уехал ли кто-нибудь из лошадивладельцев в дальнее путешествие.

Тараканову досталась центральная часть города. Прежде всего он со своими городовыми обошел всех, имеющих бирки извозчиков. Промысел этот в городе большого дохода не приносил, горожане предпочитали передвигаться на своих двоих, поэтому извозчиков, имеющих бирки, было всего пятеро. Все они дежурили на станции, а после прибытия последнего поезда перемещались в центр города и стояли возле трактиров и единственной в городе гостиницы. Все извозчики были в наличии, все они были расспрошены, но ничего ценного никто из них не сообщил.

Стали обходить обывателей. Удача улыбнулась на Рыбацкой. Некто Игнатьев, хитрый мужичонка, которого летом Тараканов привлекал за браконьерство, дома отсутствовал. Со слов жены, накануне муж пришел домой довольный, принес трешку задатка и рассказал, что на сегодня, на пять часов его подрядили в дальнюю поездку, за которую обещали красненькую. Но куда именно поедет, не сказал. Седоков муж должен был забрать в Пушкинском детском саду. Сад этот располагался аккурат напротив почтовой конторы, на параллельной Большой Московской Пушкинской улице. Боясь потерять выгодных клиентов, Игнатьев еще в половине пятого запряг свою кобылу и уехал в сад. До сей поры не возвращался.

Послав одного из городовых с докладом к исправнику, Тараканов остался дожидаться возчика.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 | Следующая
  • 3.2 Оценок: 6

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации