Текст книги "По остывшим следам"

– Я бы с радостью, – подхватила дама. – Можете смеяться, но чувствую в себе задатки. Жаль, что этого никогда не случится. Наш мир захватили мужчины и не хотят отдавать.

Тут заговорил ее супруг, и неожиданно серьезно. Он обратился к питерцу:

– Алексей Николаевич, вы ведь давно в сыске?

– Двадцать семь лет.

– И сколько раз ранены?

Лыков сначала удивился, но потом сообразил и ответил честно:

– Если не считать войны, а только полицейскую службу, то одиннадцать. Или двенадцать. Могу ошибиться.

У Анны Порфирьевны вытянулось лицо. А Валентин Семенович сказал ей с нажимом:

– Поняла теперь, дурочка?

Ловитко вспыхнула, вскочила и молча выбежала из кабинета. А пристав повернулся к гостю:

– Вы уж на нее не обижайтесь. Женщина – что с нее взять? Люблю ее, вот и пытаюсь уберечь. Она знаете что на Ильин день отмочила? Есть у нас бандит знаменитый, Костька Каторжный. Крови на нем немерено. Так моя сыщица по прежним делам вычислила Костькин притон. И, никому не сказав, пошла его разведать. Чуть ей там, глупой, голову не сняли.

Алексей Николаевич счел, что пора прекратить посторонние разговоры и нужно перейти к делу:

– Господа, насчет сыскного отделения я не соврал, скоро их откроют во всех крупных городах. Вам нужно подумать, кого назначить во главе. В этой связи дайте мне оценку Делекторскому. Он подойдет?

Казанцы переглянулись, и полицмейстер ответил:

– Делекторский у нас всего четыре месяца. Герой войны, храбрый человек. Но немного странный.

– В чем это проявляется?

– У него невесту зарезали.

– Да, Никита Никитич рассказал об этом.

– А как он двух грабителей шашкой в капусту изрубил, не рассказывал? – перебил начальника Ловейко.

– Нет. Что значит изрубил шашкой? Полицейским запрещено отпускать[19]19
  Отпускать оружие – затачивать.


[Закрыть] холодное оружие.

– Запрещено, – согласился пристав. – Вот никто и не проверил. А новый околоточный наточил втайне от всех. И когда в облаве в Малом Игумнове попалась шайка дезертиров, такое произошло! Бандиты стали стрелять, наши попрятались. Не впервой: попалят да убегут, а мы их потом догоним… Если повезет.

– Что же Делекторский?

– А он не спрятался. Выхватил шашку и побежал прямо на них.

– В одиночку?

– Именно. В него лупят из четырех стволов, а он бежит. Пули словно обходят стороной – ни одна даже не оцарапала. Ну, ребята перепугались, кинулись врассыпную. Револьверы побросали, кто-то руки поднял, мол, сдаюсь. А этому хоть бы что. Добежал и двоих на месте покромсал на части.

– Прокурорский надзор что сказал?

– Одобрил, – заявил Ловейко, к изумлению питерца.

– Как одобрил?

– В связи с общей неспокойной ситуацией в государстве, в Казани в частности, действия околоточного надзирателя Делекторского признаны законными и отвечающими обстоятельствам. Во как!

– Ну и ну. А потом что?

– Потом я лично приказал ему затупить шашку, – продолжил рассказ Васильев. – И провел с ним беседу, что здесь не война, а грабители – не японцы.

– Подействовало?

– Нет. Делекторский ответил, что у нас есть отребье похуже любых японцев. И он считает своим долгом бить их без жалости.

– А шашку затупил?

– Не знаю. И стесняюсь, честно говоря, спрашивать.

– Полицмейстер стесняется сделать замечание околоточному надзирателю? – нахмурился Лыков. – Вы дали приказ, его следует беспрекословно выполнить. У нас как в армии, что вас удерживает?

– Понимаете, такие, как он, нужны в наше злое время. Чтобы нас боялись.

Валентин Семенович на этих словах фыркнул. Похоже, он иначе смотрел на вещи.

– Боялись? Пока что Делекторского боятся лишь его собственные подчиненные, городовые. Не хотят с ним на облавы идти. Говорят, что он бешеный, сам сгинет и их под пулю подведет.

Полицмейстер счел за лучшее переменить разговор. Он спросил у питерца, как прошел допрос подозреваемого Шиллинга. Лыков ответил, что закинул удочку, а клева будет ждать завтра. И удалился.

В оговоренное время коллежский советник и околоточный встретились на подъезде полицейского управления. Делекторский оделся подходяще: аккуратно, но неброско. Начальник одобрил, и они двинулись к цели.

Казанско-Богородицкий женский монастырь занимал целый квартал между улицами Поперечно-Казанской, Нагорной и Большой Казанской. До кремля рукой подать. Кроме того, монастырь с двух сторон обступили узилища: на Малой Казанской – губернская тюрьма, а на Односторонке Пересыльной тюрьмы – этапный двор. Как же воры не испугались такого соседства? Действительно, дерзость Чайкина была безгранична.

Обитель производила сильное впечатление. Высокая стена по периметру, радиальные корпуса с кельями насельниц, настоятельский дом и четыре храма. Самый большой – Богородицкий Казанский собор – был возведен на том месте, где в 1579 году была обретена чудотворная икона. Справа от него высокая колокольня, в подвале которой заперли сторожа Захарова. Был еще теплый собор во имя Николая Тульского и две церкви: Крестовоздвиженская и надвратная Софийская. Общее число обитателей монастыря доходило до четырехсот человек!

Лыков обошел всю территорию, внимательно осмотрел главный храм. Теперь в иконостасе вместо похищенного образа находилась другая икона. Сыщик знал ее историю. Кража в Казани потрясла весь православный мир. И константинопольский патриарх Иоаким Третий повелел в утешение казанцам сделать список с древней и почитаемой иконы Божьей Матери Паммакристы (Всеблаженнейшей), находящейся в патриаршем храме святого Великомученика Георгия. И передал его в дар Богородицкому монастырю. Теперь византийский образ замещал пропавшую икону.

Коллежский советник посмотрел, что хотел. Помолился на Всеблаженнейшую (Делекторский равнодушно стоял рядом, не крестясь) и отправился в Академическую слободу.

Дом купца Шевлягина находился на углу Муратовской улицы и Кирпично-Заводской Односторонки. Квартира, которую два года назад снимал Чайкин, была на первом этаже, окнами во двор. Лыков погулял вокруг, заглянул в калитку. В квартире жили другие люди, и сыщик не решился их беспокоить. Да и что интересного он мог увидеть внутри? Полиция тут землю рыла. Все тайники клюквенника давно обнаружены. Поэтому питерец покрутился рядом для порядка и вернулся в номера. У дверей «Казанского подворья» он простился с Делекторским, велев тому явиться завтра к девяти утра.

Однако уже через час в дверь к Лыкову постучали, и в номер ворвался надзиратель.

– Беда, Алексей Николаевич! Шиллинг сбежал!

– Как? Когда?

– Пару часов назад прямо из арестного дома.

– Я же велел этому с двойной фамилией глаз с него не спускать!

– Наряд арестантов отправился чистить выгребные ямы. Шиллинг поменялся с одним из сидельцев и вышел за ворота. А там дал стречка.

– И охрана не заметила подмены?

– Охране никто не сказал, что Шиллинга нельзя посылать на работы. Смотритель говорит, что забыл.

– Ах он… Быть дураку теперь вечно не имеющим чина. Побежали туда!

Доленга-Грабовский не решился показаться на глаза столичному полковнику. Он якобы искал беглеца по городу. По крайней мере, так доложил Лыкову помощник смотрителя. Сыщик плюнул и занялся делом. Он приказал собрать всех арестантов в коридоре. По одному их заводили в надзирательскую, где Алексей Николаевич вел беседу. Он задавал одни и те же вопросы. Кто приходил к Шиллингу? Есть ли у него любовница или приятели на воле? С кем вор особо дружил? К удивлению Лыкова, ему честно пытались помочь. Из сорока трех арестантов ни один не юлил и не отнекивался. Немец Васька – так звали здесь Шиллинга – ни у кого не вызывал симпатии. То ли оттого, что лютеранин, то ли из-за немецкой крови, а скорее из-за скверного характера. И беглеца охотно сдавали с потрохами.

В первую очередь все в один голос назвали Василия сообщником Чайкина. То, что он лазил два года назад в Богородицкий монастырь, как оказалось, было секретом лишь для полиции. Сыщик не удивился: тюрьма всегда все знает, да не рассказывает.

– Черт нерусский, на какую святыню позарился! – кричали самые горластые.

– Что же ты раньше молчал? – сердито спрашивал у них отставной зауряд-прапорщик.

– А чаво? Нас не касается. А если тебя не касается – помалкивай; арестантский закон.

Алексей Николаевич крикунов не слушал и сразу выгонял в другую дверь. Допрос был устроен так, что те, кого уже вызывали, не могли общаться с остальными. И наконец на пятнадцатом или шестнадцатом собеседнике Лыкову повезло. Крючник с волжских пристаней, попавший сюда за пьяную драку, сказал:

– Был разговор про бабу. Васька назвал ее. Хвастал, что ждет она его. Отначусь[20]20
  Отначиться – освободиться, выйти из тюрьмы (жарг.).


[Закрыть], мол, и сразу туда, картоху со шкварками жрать. До жратвы он охоч.

– Назвал по имени или фамилии?

– Не. Чудно как-то. Дайте вспомнить.

Крючник почесал грязный лоб и радостно воскликнул:

– Во! Ай да голова у меня, чисто правящий сенат!

– Ну, не томи, – приказал сыщик.

– Афтаклава, во как.

– Может, Клава? Клавдия то есть?

– Не. Афтаклава, точно.

Больше никто ничего стоящего не припомнил, и Лыков вернул арестантов в камеры. Вдвоем с Никитой Никитичем они взяли извозчика и поехали в полицейское управление. Лыков сказал задумчиво:

– Что за Автоклава такая? Кого могут так называть? – И вдруг хлопнул себя по лбу: – Ой! У меня голова тоже как сенат.

– Что случилось, Алексей Николаевич? – всполошился казанец.

– Мысль пришла. Моего помощника в Москве ранило во время восстания. Несильно, так, царапина. Но мы боялись заражения крови и пришли в больницу. Нас подняли на смех и выгнали. И то сказать: кругом тяжелые лежат, и драгуны, и семеновцы вперемешку с дружинниками, а тут мы с царапиной. И вот там, в Лефортовском госпитале, я увидел табличку на двери: «Автоклавная». Как недоучившийся врач, скажите мне: что имеется в виду?

Никита Никитич смутился:

– Автоклавная? Да я уж все позабыл на этой войне…

– Едем в библиотеку университета, глянем в энциклопедическом словаре.

Библиотека оказалась пуста. Студенты только начали учиться и еще не сильно баловали ее своим вниманием. Старое здание, возведенное при Лобачевском, выглядело необычно: железные двери и ставни, чугунные полы, какие-то отсеки.

Лыков попросил седовласого смотрителя дать ему том Брокгауза и Ефрона на букву «А». Смотритель сварливо ответил:

– Какое слово вам нужно, господин предержащий? На букву «А» три первых тома и еще часть четвертого.

– Как вы догадались, что я из предержащих? – добродушно улыбнулся коллежский советник.

– Старый народоволец видит таких за версту, – гордо ответил библиотекарь.

– Со мной вы малость обмишурились. Я уголовный сыщик и не собираюсь этого стыдиться. Или вы из тех, кто считает: чем хуже, тем лучше? И пусть убийцы гуляют?

– Нет, так я не считаю. Однако…

– Нас интересует слово «автоклав», – не дал ему долго рассуждать Лыков.

– Вот. Первый том.

Алексей Николаевич прямо при нем раскрыл книгу и прочитал вслух, адресуясь к околоточному:

– Автоклав – толстостенный, герметически запирающийся (непроницаемый для паров и газов) сосуд, предназначенный для нагревания различных веществ под давлением и при температуре выше точки кипения находящейся совместно с веществом жидкости. Что-то не то… Ну-ка, а дальше? Используется в поваренном искусстве, в технике при выварке клея из костей, при получении стеариновой кислоты, в особенности для приготовления древесной массы или целлюлозы при фабрикации бумаги. Ну и при чем тут больница?

– Для выварки клея из костей? – переспросил надзиратель. – И стеариновой кислоты? Возможно, баба служит на заводе Крестовниковых. И там стоит ее автоклав.

Стеариново-мыловаренный завод братьев Крестовниковых был самым большим в Казани. Его высокие, вечно дымящие трубы на левом берегу Кабана видны были из любой точки города. Две тысячи рабочих выдавали в год продукции на шесть миллионов рублей!

– Баба на заводе? Маловероятно, – возразил Алексей Николаевич. – Тут написано, что в автоклаве могут происходить опасные для жизни взрывы. Кто доверит такой аппарат женщине?

Старый народоволец с интересом слушал их разговор. Сыщик заметил это и втянул его в беседу:

– Скажите, может, вы знаете, как используют автоклав в больнице?

– Конечно, знаю, – ответил тот с усмешкой. – Стерилизуют в нем хирургические инструменты.

– Вот! Подходящая работа для женщины! – радостно воскликнул питерец. – И если такой женщине имя Клавдия, то шутя ее вполне могут звать Автоклавой.

Лыков поблагодарил библиотекаря за подсказку. Хотел уже уйти, но не удержался и спросил:

– Поясните, пожалуйста, почему у вас такое необычное здание? Никогда подобного не видел. Чугунные полы, как в храме, и железные ставни, как в банке.

Служитель воспрянул:

– Так было задумано Николаем Ивановичем Лобачевским. У нас ведь и тогда уже была огромная и очень ценная библиотека. Вот чтобы уберечь ее от пожара, а они в Казани, к сожалению, часты, и выстроили наш корпус. По всем правилам науки тридцатых годов прошлого века. Чугунные полы, правда, появились лишь десять лет назад. Но само здание изначально было выстроено из несгораемых материалов. А в случае угрозы оно герметично закрывается изнутри.

– И что, помогло? Хоть один пожар библиотека выдержала?

– А как же! В тысяча восемьсот сорок втором году выжгло полгорода. В университете сгорели астрономическая и магнитная обсерватории, некоторые другие корпуса. А библиотека уцелела. Служители закрыли двери, заперли изнутри железные ставни. И отстояли великую ценность. Даже помогли другим: библиотека, как скала, возвышалась в огне и заслонила собой главный корпус. – Дедушка перевел дух и добавил, обведя рукой вокруг себя: – Мы все уйдем, а бесценные сокровища науки, накопленные нашими предшественниками, останутся. В том числе благодаря чугунным полам, хе-хе.

Лыков дружески простился со старым народником. Тот оказался вполне симпатичным человеком, хотя и недолюбливал полицию.

Сыщик потащил подчиненного на улицу. Он был возбужден – есть след!

– Заметили, Никита Никитич, как хорошо, что вы в партикулярном? Мы, сыщики…

– Уже слышал, – оборвал питерца казанец. – Только когда начальство зовет вас мылить шею. Но почему вы решили, что из меня выйдет сыщик?

– Кое-какие задатки для этой службы у вас есть. Например, храбрость. Но одной ее мало. Например, вы давеча зарубили шашкой двух бандитов. Мы, сыщики, предпочитаем арестовывать, а не убивать. Если всех казнить, как искать сообщников? Мертвые не говорят. Это как на войне: взять «языка» и зарезать его. Неправильно же.

– Там были негодяи, они людей убивали, – возразил Делекторский, гоняя желваки по лицу.

– Такие всегда были и будут среди нас, прямоходящих. Намерены всех их истребить? Утопия.

– Да ну вас! – чуть не крикнул околоточный. Он явно не считал Лыкова начальством.

– Не нукайте, а несите службу, – строго оборвал коллежский советник. – Пока вас ко мне приставили, извольте подчиняться. А потом разойдемся, я лишней минуты не намерен вам навязываться.

Казанец зло сжал зубы, постоял, глядя в сторону, потом спросил отрывисто:

– Куда теперь?.. – И добавил через силу: – Ваше высокоблагородие.

Лыков прыснул, Делекторский через секунду присоединился к нему. Мужчины отсмеялись и протянули друг другу руки:

– Мир.

– Мир. А ехать надо в городскую управу, смотреть списки медицинского персонала. Сколько в городе больниц?

– Если все считать, и земские, и фабричные, и военный госпиталь, и университетскую клинику, то немало. С чем Казани повезло, так это с медициной. Врачей как собак нерезаных!

Заведующий врачебным отделом городской управы Рябчиков сначала не хотел помогать незнакомцу. Открытое письмо за подписью Столыпина не произвело на него впечатления. Пришлось телефонировать полицмейстеру. Васильев двумя фразами поставил чиновника на место. После этого начались бесконечные звонки. Запросили даже окружную лечебницу для душевнобольных. И нигде не нашлось женщины по имени Клавдия, работающей с автоклавом.

Уже к вечеру уставшему Рябчикову вдруг пришла в голову замечательная мысль.

– Погодите-ка, – сказал он сыщику. – Есть одно место, куда мы не телефонировали.

– Что за место?

– Убежище акушерки Батыр-Нехотяевой для секретно-беременных. Сейчас проверим…

Заведующий набрал номер.

– Алло, госпожа Нехотяева? Добрый вечер. Это Рябчиков из управы. Скажите, у вас для дезинфекции используют автоклав? Ав-то-клав. Да. Очень хорошо! А кто им заправляет? Кастелянша? Как ее зовут? Клавдия Чембулатова? Очень-очень хорошо. Слушайте внимательно. К вам сейчас придет человек по фамилии Лыков. Лыков. Да. Ответьте на его вопросы. Иначе секир-башка всей городской управе. Полицмейстер обещал, да. Он у нас мущщина сурьезный, надо помочь… Всего доброго!

Лыков протянул чиновнику руку и искренне восхитился:

– Ну вы и умница, Иван Саввич. Куда ехать?

– Да тут рядом, пешком дойдете. Малая Проломная, дом Гуревича. Это под Ивановским монастырем.

Полицейские спустились на Проломную. Уже темнело, солнце садилось за Услонские горы. Акушерка Батыр-Нехотяева была не рада визитерам, но четко ответила на все вопросы. Дезинфекцией в убежище заведует Клавдия Чембулатова. Называют ли ее Автоклавой? Да, так уж повелось с самого начала. Кто-то пошутил, и прижилось. Что она за человек? Старательная, никаких претензий. Автоклав – штука дорогая, не во всех больницах есть. И управляться с ним опасно. А Клавдия не боится. Мужчина у нее имеется, но кто, акушерке неизвестно. Вроде заходил однажды. Белобрысый, корпусный. Где сейчас кастелянша? У себя дома, служба ее закончилась час назад. Проживает во Второй Поперечно-Козьей улице, в собственном доме.

Поблагодарив акушерку, полицейские направились на биржу извозчиков. По пути околоточный пояснил, что Поперечно-Козья улица находится в Козьей слободе, на правом берегу речки Казанки, не доезжая Кизического монастыря. Искать там среди ночи дом Чембулатовой – дело нелегкое. Лучше дождаться, когда рассветет.

Лыков выслушал и скомандовал:

– Поедем сейчас.

Извозчик, узнав, куда надо седокам, заломил два рубля. По казанским меркам, это была наглость: за трешницу можно было нанять экипаж на целый день. Но коллежский советник сел не торгуясь и велел поспешать. Делекторский проверил, в кармане ли револьвер, и тоже забрался в пролетку. Двое храбрых людей нырнули в сгущающиеся сумерки.

Дорога в слободу лежала через дамбу. Пролетка миновала деревянный мост через Казанку. Нигде ни огонька, лишь вдалеке на горе что-то светило. Лыков едва мог разглядеть луга, кое-где поросшие кустарником. Пахло болотом, кричала ночная птица, низко над головой прошли утки. Отъехали от города на двести саженей, а будто на краю вселенной.

Вдруг слева открылась кучка домов, в некоторых окна были освещены.

– Это Гривка, – пояснил Делекторский. – Наша чуть дальше. Скоро приедем.

Действительно, еще через полверсты они въехали в слободку. Их встретил ярко освещенный кабак. Возле входа стоял мужик и задумчиво чесал зад.

– Эй, земляк, двугривенный хочешь? – спросил Лыков.

– Ну?

– Чего ну? Али не хочешь? Так я сейчас другого найду.

– А че сделать-то надо?

– Показать дом Клавдии Чембулатовой. Мы от ее хозяйки, акушерки. Срочно велела вернуться на службу, там у них роды тяжелые.

– Че ж вас двое?

– А чтоб не вырвалась Клавка, – засмеялся коллежский советник.

Мужик удовлетворился таким ответом и сел в пролетку.

– Туда давай, – скомандовал он извозчику. – Так, так… А таперича влево. Ага… И в самый конец езжай. Тпру! Вот ейный дом, а с вас двугривенный.

Принял монету и радостно побежал обратно к кабаку. А полицейские стали осматриваться. Дом был одноэтажный и, судя по всему, ветхий. В крайнем окошке теплился свет.

Алексей Николаевич бесцеремонно стукнул кулаком в дверь:

– Клавдия! Выдь-ка!

Послышались шаги и встревоженный женский голос:

– Кто там?

– От старосты тебе бумага, насчет постоя.

– Какого еще постоя?! – возмутилась баба. – Совсем ум потеряли? Я ж освобождена как вдова!

– Мое какое дело? Распишись, да и ладно. А там сами разбирайтесь, кто вдова, а кто девка на выданье.

Лязгнул крючок, и дверь распахнулась. Полицейские прошли в сени, Лыков тут же взял бабу за шею и спросил властным голосом:

– Васька где?

– Ка… какой Васька?

– Будешь врать – удавлю.

Сыщик чуть сжал пальцы. Кастелянша всхлипнула и просипела:

– В горнице они.

Тут изнутри раздался топот сапог. Сыщик отпустил бабу и кинулся в дом, Делекторский – следом. Они ворвались в горницу и увидели двух мужчин, убегающих во внутренние комнаты.

– Стой!

В ответ грохнул выстрел. Пуля впилась в стену между полицейскими. Лыков машинально отшатнулся. А околоточный как на крыльях полетел вперед. Снова бабахнуло, и снова мимо. Лыков поднажал, и вовремя. В тесной спальне Делекторский нагнал стрелявшего и ударил его кулаком в шею. Тот развернулся и дал сдачи. Видимо, двинул он сильно, поскольку Никита Никитич едва не упал. Но тут подбежал сыщик и врезал бандиту в челюсть так, что тот улетел за кровать. Не останавливаясь, Алексей Николаевич ринулся в следующую комнату и схватил там второго.

– А ну за мной! – приказал сыщик.

На свету выяснилось, что он поймал Василия Шиллинга. Кто же тогда стрелял в полицейских? Сдав арестанта помощнику, Лыков вытащил из-за кровати другого. Тот мычал и шарил по сторонам руками. Коллежский советник бросил пленника на пол и повернулся к Делекторскому:

– Зачем вы кинулись на пули? Здесь что, война?

– Я никого не принуждаю бежать следом, – сердито ответил Никита Никитыч. – А поступаю, как считаю нужным.

Лыков собирался возразить, что не привык прятаться за чужие спины. Но это прозвучало бы чересчур пафосно, и он выразился иначе:

– Вы хоть и временно, но подчинены мне. Значит, я за вас отвечаю.

Надзиратель удивленно посмотрел на коллежского советника и хотел что-то сказать. Но тут незнакомец пришел в себя. Делекторский взял его за ворот и поставил на ноги. Детина осмотрелся и вдруг заявил:

– Алексей Николаич, если бы я знал, что это вы, нешто стал бы стрелять?

– Кто таков? – удивился сыщик. Взял со стола керосиновую лампу, поднес к лицу говорившего – и рассмеялся: – Иона, как же так? Ты почему здесь, а не на Сахалине?

– Дык японец меня оттуда выгнал.

– Знакомьтесь, Никита Никитич. Человек, чуть не отстреливший вам голову, – это Оберюхтин Иона Федотович. Грабитель первый сорт. Бежал с сахалинской каторги, куда я его отправил пять лет назад.

Делекторский кивнул бандиту, как старому знакомому, и начал вязать ему руки за спиной. Но Лыков остановил:

– Не надо.

– Почему? Ночь на дворе.

– Ха! – оскалился Оберюхтин. – От Алексей Николаича разве убежишь? Он меня два раза ловил, и завсегда успешно.

Обыск в избе коллежский советник решил отложить до завтра, а пока собирался доставить арестованных в съезжую. Но когда все вышли на улицу, оказалось, что экипажа там нет. Извозчик услышал выстрелы и с перепугу уехал. Лыков, недолго думая, повел колонну к кабаку. Отыскал среди завсегдатаев знакомого мужика и велел ему чесать бегом до города. Там найти первого попавшегося городового и вручить ему записку, чтобы тот снарядил в Козью слободку целый караван, с которым посыльный вернется и продолжит угощаться… Мужик сначала заартачился, но увидел трешницу и сразу согласился. Сыщик сочинил записку и вручил ему, а для скорости дал тумака.

Дальше оставалось только ждать. Алексей Николаевич взял в кабаке бутылку казенной с белой головкой[21]21
  Казенная с белой головкой – водка двойной очистки, улучшенного качества (бутылка запечатывалась сургучом белого цвета).


[Закрыть], и все вернулись в дом. Там Автоклаву с ее кредитным рассадили по разным комнатам, а Лыков с Оберюхтиным уселись в горнице выпивать. Питерец пригласил и околоточного, но тот отказался. Вообще, поведение Делекторского после слов Лыкова изменилось. Он вдруг сделался почтителен и вежлив. Видимо, впервые встретил человека в высоких чинах, который ради подчиненных готов лезть под пули.

– Ну, Иона, скажи теперь, как ты тут оказался?