Текст книги "По остывшим следам"

Ай да Кобеко, удивился сыщик. Ему из самого Зимнего дворца велели землю рыть. А он беспокоится за отставного полицейского. Вице-губернатор сразу стал симпатичен питерцу.

– Конечно, в таком случае я не буду рисковать. Панфилова оставим в покое. А кто другой может оказаться полезен?

– Пристав Четвертого участка Тутышкин. Он молод, энергичен… иногда даже чересчур.

– Тутышкин? – оживился Алексей Николаевич. – Это тот, который ювелира Максимова лупил на обе корки?

– Он самый.

– Из околоточного уже дослужился до частного пристава? Да, мне с ним нужно познакомиться. Помню, как я удивился, когда прочел в стенограмме суда объяснение вашего Тутышкина. Что он-де бил ювелира не по службе, а в частном порядке.

Казанские администраторы насупились:

– Вы законник? Не одобряете? А если нет других способов узнать правду?

Сыщик усмехнулся:

– Чего их жалеть? Я и сам, когда был моложе, мял всякую сволочь как сидорову козу. Если это требовалось для раскрытия преступления.

– Но до суда не доходило? – осведомился Кобеко.

– Нет, ни разу.

– А у казанской полиции дошло. Такое дело! На всю Россию осрамились, будь оно неладно. Вот и пришлось Тутышкину со Смородским изворачиваться.

– Обвинитель ваш, Покровский, мастерски обелил обоих, – продолжил иронизировать гость. – Право, господа, я еще никогда не встречал такой аргументации! Посмотрите, говорит, господа присяжные, на их молодые неиспорченные лица. Разве можно поверить, что такие благородные люди способны на пытки? Ваши ребята состроили подходящие рожи и вышли сухими из воды. Попробовал бы он сказать такое в столицах.

Казанцы промолчали. Вопрос о том, что полиция выбивала показания силой, на процессе удалось замять. Но сам Панфилов, который теперь ожидал пенсии с мундиром, заявил: у меня в подчинении двести пятьдесят человек, и я не могу гарантировать, что они никого не бьют! Старуху Шиллинг тоже не пожалели, запугивали и колотили. В итоге она потом отказалась от своих слов, что только усложнило следствие.

– Ладно. В Министерстве внутренних дел святых нет. А я служу по тому же ведомству, – резюмировал Лыков. – Кто теперь в Казани полицмейстер? Мне придется плотно сотрудничать в первую очередь с ним.

– Надворный советник Васильев сменил упомянутого Панфилова, – сообщил губернатор. – Я очень им доволен. Алексей Иванович на своем месте. Храбр, что для нынешнего времени важно. Год назад, когда он был приставом Шестой части, к нему явилась толпа так называемой народной милиции. Ну, самозванцы с револьверами. Их было много, а время такое – сами помните, что тогда творилось… Потребовали от Васильева сдать оружие и всю часть разоружить. Так он их выгнал! И продолжил охранять порядок. Алексей Иванович неутомим, ревностно несет службу. Мною подписано представление его в следующий чин. Жандармы, правда, невзлюбили Васильева. Полковник Калинин, начальник нашего ГЖУ[16]16
  ГЖУ – губернское жандармское управление.


[Закрыть], пишет кляузы министру. Боюсь, отложат производство.

– Жандармы невзлюбили? – заинтересовался коллежский советник. – За что?

– За то, что в рот им не смотрит, – ответил за начальника Кобеко. – Вот на днях был возмутительный случай. Заведующий разыскной частью ГЖУ ротмистр Трескин пошел в городской театр. И в перерыве узнал в толпе зрителей известного эсера, некоего Михаила Зефирова. Как бы вы, Алексей Николаевич, поступили на его месте?

– Я? Хм. А Зефиров опасный?

– Террорист, вожак боевой дружины.

– Ну, тогда подошел бы сзади, схватил за руки и позвал бы полицию. Был в театре полицейский наряд?

– А как же. Десять человек под командой того самого пристава Тутышкина.

– И что храбрый ротмистр? – спросил сыщик, уже догадываясь, каким будет ответ.

– Храбрый ротмистр побежал к приставу и попросил его взять меры к задержанию.

– А сам?

– Сам стоял и ждал, что предпримет полиция, – подал реплику губернатор.

– Прятался за их спины, – уточнил гость. – И чем дело кончилось?

Кобеко продолжил:

– Пока пристав брал меры, в театре неожиданно погас свет. И Зефиров куда-то шмыгнул. А полицейские же его в лицо не знают! Он проходит по жандармской картотеке, не по уголовной. Ротмистр между тем ждет… за спинами. Потом сообразил и встал на выходе, где снова увидел в толпе боевика.

– Задержал?

– Нет же! Опять побежал искать полицейских.

– Вот трус.

– Тут уж к делу подключился сам Васильев, он тоже оказался на спектакле. И приказал всем ловить злодея. Но пока ротмистр бегал туда-сюда, Зефиров уже вышел на улицу. Трескин разглядел его и в третий раз позвал наряд. За эсером побежали двое. Догнали, один даже схватил за рукав. Однако Зефиров вынул револьвер и начал стрелять. В упор, но, по счастью, мимо. Завязалась дикая перестрелка: он палил, наши палили в ответ. С площади прибежал городовой, тоже разрядил барабан. В итоге никто ни в кого не попал, а Зефиров благополучно скрылся. И вот теперь начальник ГЖУ обвиняет полицмейстера Васильева, что тот упустил опасного террориста. Не предпринял, видите ли, должных усилий! У нас с Михаилом Васильевичем вопрос: а чем занимался в это время ротмистр Трескин? Он единственный знал боевика в лицо. И прятался за портьерой. Ну не гнусно?

– Гнусно, – согласился питерец. – Приму к сведению. Будет момент – и слово замолвлю перед Трусевичем. А теперь…

Он встал, взял фуражку.

– Господа, вы люди занятые. Я пойду знакомиться с господином Васильевым. Телефонируйте ему, пожалуйста, чтобы был на месте.

– Он ждет вас, – успокоил сыщика губернатор. – Я велел Алексею Ивановичу никуда не отлучаться. Ну-с, до моего отъезда в Пятигорск мы, скорее всего, более не увидимся. Передаю содействие в возложенном на вас августейшем поручении Дмитрию Дмитриевичу. С Богом!

Стрижевский с облегчением выпроводил питерца из кабинета, и тот зашагал по Воскресенской. Вдали справа торчала каланча – это и было полицейское управление. Оно занимало общее здание с пожарной командой. Через улочку виднелись корпуса Казанского императорского университета.

Надворный советник Васильев оказался крепко сбитым человеком с залысиной, ухоженной бородкой и тонкими щегольскими усами. Он встретил гостя настороженно.

– Цель вашего приезда мне объяснили, – начал полицмейстер. – В общих чертах. Хм! Кхе-кхе… Можно теперь услышать более точное изложение?

– Разумеется. Наверху, а конкретно в Зимнем дворце, полагают, что чудотворный обретенный образ Казанской Пречистой Богородицы не погиб в огне, сожженный Чайкиным. А где-то скрыт. Такие слухи ведь для вас не новость?

– Да, подобные разговоры ходят все два года. Однако это толки обывателей. Но чтобы в Зимнем дворце!

– Понимаю ваше беспокойство, Алексей Иванович. Сам не хочу службу терять.

Васильев поразился:

– Что, и до этого может дойти?

– А вы как думали? Там свои ветры дуют… в августейших головах. Могут и смести такие пушинки, как мы с вами.

– М-да…

– Поэтому предлагаю действовать согласованно. Мне поручили, вся ответственность тоже на мне. От вас нужна честная помощь. Даже моя неудача – признаюсь вам, она вполне вероятна – не должна затронуть чинов казанской полиции. Но только в том случае, если они сделают все, что от них потребуют интересы повторного дознания.

– Вы угрожаете? – Полицмейстер возмущенно свел брови. – Еще шагу не сделали в моем городе, а начинаете с запугивания?

– Зря вы так, – мягко осадил его Лыков. – Я подольше вашего служу в полиции. Получен Высочайший приказ. Наш общий долг – исполнить его. От казанской полиции потребуются серьезные усилия: не может же приезжий человек разобраться в деле в одиночку. Это понятно?

– Ну, понятно. А пугать-то зачем? Мы и без того сделаем все, что в наших силах.

– Я только об этом и прошу. И не пугаю вас вовсе, а объясняю серьезность ситуации. Вы с царской четой когда общались в последний раз? То-то. Потому допускаю, Алексей Иванович, что не до конца понимаете, чего от нас ждут. Успеха, вот чего. А успех этот весьма сомнителен. Если я не справлюсь, последуют служебные неприятности…

– Но ведь любой может не справиться, тем более с таким делом! – возмутился полицмейстер почти так же, как недавно Азвестопуло.

– Там, – Лыков ткнул пальцем в потолок, – это никого не интересует.

Васильев опешил.

– Повторяю: никого. Поэтому, Алексей Иванович, прошу помочь мне всерьез. Не надейтесь, что как-нибудь обойдется. Мы теперь с вами в одной лодке, и она у нас дырявая. Считаете, что я пугаю? Не могу вам запретить так думать, но как бывалый человек мыслю иначе. Давайте держаться вместе, я без вас действительно не смогу вести полноценное дознание. Успех поделим пополам. Неудачу постараюсь взвалить на себя, вот только в нашем ведомстве так не бывает. И в ваших интересах, чтобы Лыков в столице сказал: Васильев сделал все, что мог.

– Теперь понял, – кивнул полицмейстер. – Против такой постановки вопроса ничего не имею. Давайте плыть вместе. Что нужно от меня в первую очередь?

Лыков перевел дух. Разговор свернул в рабочее русло:

– Кто вел дознание в четвертом году? В Казани ведь нет сыскного отделения?

– Нет. Вел сам Панфилов.

– Алексей Иванович! У полицмейстера всегда куча дел. Он не может заниматься дознанием как следует.

– Пристав Первого участка Антонов помогал ему. Хотя… Скорее – тут вы правы – он тянул воз, а полицмейстер помогал.

– Я могу увидеться с Антоновым?

– Увы, нет. Он уволился от службы в прошлом году и уехал из города.

– Жаль. А Тутышкин?

Надворный советник удивился:

– Что Тутышкин?

– Он ведь тоже участвовал в том дознании?

Васильев хмыкнул:

– Ну, если считать участием то, что отходил Максимова ножнами от шашки… Ничем иным Василий Ильич не прославился.

– Но он сейчас служит приставом. Значит, справляется с обязанностями?

– После огласки его подвигов в суде Тутышкину пришлось уволиться из полиции. Но это была лишь временная уступка общественному мнению. Уже через год приняли обратно.

– Да еще с повышением в должности?

– Людей нет, поймите. А этот хоть с каким-то опытом. Приходится за ним присматривать и одергивать. Горяч и, между нами говоря, бестолков. Такой, знаете ли, добрый малый в размашисто-военном духе, из подпоручиков. Но куда деваться? Другие в полицию не идут.

– Ясно. Значит, в дознании Тутышкин мне не помощник.

– Совсем не помощник.

– А кого тогда порекомендуете? Вы как первое лицо тоже заняты сверх меры. Мне нужен человек из кадра казанской полиции, который будет отвечать за содействие. Толковый и ответственный и не простой городовой, а повыше. Есть такой?

– Есть. Пристав Первого участка губернский секретарь Ловейко Валентин Семенович. Кстати, Богородицкий монастырь находится в его участке, ему и карты в руки. Только… – Полицмейстер неожиданно смутился.

– Что такое? – насторожился питерец. – Уж договаривайте.

– Да его супруга, Анна Порфирьевна…

– Ну?

– Первый участок, изволите ли знать, находится здесь, в одном здании с полицейским управлением. Служебная квартира пристава Ловейко тоже здесь, обок с моей. Анна Порфирьевна – особа молодая и деятельная. Книжки про сыщиков любит. Вот я и взял ее письмоводителем по вольному найму. Грамотных людей мало, на такие гроши, какие мы платим, желающих нет. Короче говоря, госпожа Ловейко полноправный полицейский служитель: все знает, во все сует свой хорошенький носик и, как ни странно, справляется. Дела ведет образцово и вполне способна дать хороший совет. Вот так.

Васильев перевел дух и посмотрел на гостя – как тот отнесется? Лыков молчал, обдумывая услышанное. В Казанском полицейском управлении заправляет женщина. Не на первых ролях, слава богу, но случай все равно вопиющий. Ну и что? Если она справляется и дает хорошие советы… Лезть в чужую обитель со своим уставом? Требовать, чтобы смекалистую бабу удалили? А как потом сотрудничать с ее мужем?

– Госпожа Ловейко ведет в том числе и секретную переписку?

– Да.

– Однако, – пробурчал Лыков. – Если ваш приятель полковник Калинин узнает, то использует вам во вред.

– Он знает и уже писал в доносах.

– Алексей Иванович, но зачем вам это? – удивился сыщик. – Что, Ловейко незаменима и вы готовы ради нее терпеть убытки? Или тут вопросы решаются по-семейному? Собираетесь вечерком в казенной гостиной за чашкой чая и обсуждаете текущие дела?

– Бывает и так, – с вызовом ответил полицмейстер. – С приставом Ловейко каждый день обсуждаем. Служба требует. А если его супруга рядом окажется, нам что, переводить разговор на другое?

– Я понял, – кивнул питерец. – И лезть в ваши порядки не стану, хотя и не до конца принимаю их. С моей стороны доносов не будет. Потерплю Анну Порфирьевну, да и пригляжусь к ней – вдруг действительно умна? Вы это хотели сказать?

– Точно так. Если вдруг она забудется и позволит себе лишнее, сообщите мне, я ее одерну. Но имеется, так сказать, данность. Сложившийся уклад. Менять его, извините, под вашу блажь я не намерен.

– И не надо.

– Тогда договорились. – Обрадовавшись, что объяснение состоялось, Васильев плеснул в рюмки шустовского коньяку. И спросил: – Ну, вызовем Ловейко и проведем первое совещание?

– Да, того, который в штанах.

Через минуту в кабинет полицмейстера явился веселый малый, молодой и на вид легкомысленный. Хозяин познакомил его с Лыковым и пояснил, что теперь все они плывут в одной дырявой лодке. А пристав будет при госте порученцем. При этом обязанности по основной службе с него не снимаются.

Ловейко лишь ухмыльнулся и заговорил о другом:

– Алексей Николаевич, а это не вы давеча в поезде главаря налетчиков стрельнули?

– Не доезжая Свияжска? Я.

– Слыхал, Леша? – по-свойски обратился к начальнику подчиненный. – Банда Звездкина напала в поезде на артельщика. Тот додумался взять для охраны жандармского унтер-офицера, причем оказался смелый человек. И дал налетчикам отпор. Но у него патроны почти вышли, и конец бы им тут обоим, да господин коллежский советник ехал в соседнем купе. На беду Звездкина.

– Опа! – воскликнул надворный советник. – И куда вывернуло?

– А господин Лыков ему через дверь свинцовую дулю поднес. На звук целил. С поезда снимали уже холодного.

– Вот это новость! – Полицмейстер опять полез за бутылкой. – Ай да Алексей Николаевич! Такое следует обмыть.

– Что, сильно донимал? – догадался сыщик.

– Год мы с Валентином его ловили, и все без толку. У негодяя сообщники на железной дороге, они ему сведения из рук в руки передавали. Каждый раз как вода между пальцев уходил. А теперь и искать не надо! Зажмурился, сукин сын.

– Кстати вы мне напомнили. Унтер-офицера фамилия Шавкин. Действительно храбрец: один бился с семерыми. Надо бы сообщить начальству, пусть поощрят. Кто у вас заведует железнодорожными жандармами?

– Подполковник Ахматов.

– Как мне с ним повидаться? – не унимался питерец.

– У него кабинет в здании вокзала.

– Вечером зайду. Ну, а теперь про наши дела…

Ловейко сразу посерьезнел:

– Вас прислали вести повторное дознание. Два года миновало. Имеет ли это смысл?

Васильев и Лыков одинаково хмыкнули. Полицмейстер пояснил:

– Когда получено Высочайшее повеление, Валя, смысл искать поздно.

– Да, будем искать икону, а не смысл, – поддержал его Алексей Николаевич.

– С чего начнем? – спросил губернский секретарь.

– Я осмотрю место происшествия, – ответил Лыков. – Дом, в котором жил Чайкин, надо еще раз обыскивать?

– Вдруг икона за печкой завалялась и ее тогда не заметили? – усмехнулся балагур-пристав. – Не тратьте время.

– Хорошо. В таком случае расскажите мне, на кого указывает молва? Ведь общество не примирилось с мыслью, что образ Богородицы погиб в печи, так?

– Так, – подтвердил полицмейстер. – Слухи ходят разные. Вам все или лишь самые правдоподобные?

– Все.

Казанцы принялись рассказывать. По их словам, версий было много. Например, про настоятельницу Богородицкого монастыря игуменью Маргариту говорили, что она прямо замешана в краже. Будто бы Маргарита нарочно свела надзор за драгоценными иконами к минимуму. Стотысячные образа караулил один дряхлый сторож. Из уст в уста передавалось, что игуменья лично продала Пречистую Деву старопоморцам за миллион рублей. А конкретно собирателю старинных икон купцу Шамову.

Другой слух винил во всем бывшего монастырского дьякона Григория Рождественского. Его выгнали из обители, и он с досады и для прибытка украл Спасителя с Богоматерью. Рождественский уехал из Казани неизвестно куда. А краденое якобы продал рогожцам за тот же миллион.

Третьи не верили в оправдательный приговор сторожу Захарову и говорили, что присяжные ошиблись. Старый пьяница – сообщник воров, а не потерпевший. Надо нажать на него и вызнать правду.

– Значит, покупателями называют поморцев и рогожцев, – констатировал сыщик. – А вы сами верите в это?

Полицейские привели несколько громких имен казанских купцов-староверов. В городе двоеданов[17]17
  Двоедан (плательщик двойных податей) – старое название раскольника.


[Закрыть] семь тысяч! И многие из них на виду. Чаще всего молва поминала «чайных королей» Шмелевых и Смоленцевых. И те и другие принадлежали к официальной церкви, но втайне исповедовали раскол. После манифеста, даровавшего свободу, купцы перестали скрывать свою истинную веру. Но чтобы красть иконы! Ни Васильев, ни Ловейко не принимали такую версию.

Грешили и на купца Шевлягина, в чьем доме проживал Чайкин. Якобы это он заказал вору чудотворный образ. Но эта сплетня тоже не имела под собой никаких оснований. Болтуны просто приплетали к громкому преступлению всех, кто так или иначе был связан с главным злодеем.

Когда казанцы закончили свой рассказ, командированный сообщил им о заявлении вора Комова. И спросил, что они думают об этом. Полицейские только развели руками. Кто знает? Может, врет, чтобы отвлечься от рудничных работ. А может, надоело кайлом махать, захотелось снять грех с души.

Тогда Лыков изложил свою версию, которую вроде бы подтвердила беседа с Чайкиным. Грабителей было четверо, как изначально и говорил караульщик Захаров. И один из них – Василий Шиллинг. Что думают о его доводах казанцы и где сейчас Васька?

Алексей Иванович ответил: Шиллинг нездешний, он приехал из Мариуполя вместе с Чайкиным в начале 1904 года. Сама кража из монастыря была обставлена как семейное дело. Ананий Комов, правая рука Чайкина, был любовником сестры Прасковьи Кучеровой. Участие в банде Васьки тогда выглядит весьма правдоподобно. Но ведь он в то время ломал лавку в Лаишеве. Не мог же вор быть одновременно в двух местах!

Тут Лыков выложил свой козырь. А именно доказал, что в Лаишеве Шиллинг попался 2 июля. Значит, вполне мог успеть и там, и там. А попался нарочно, чтобы сесть за мелкое преступление и спрятаться от следствия по крупному.

Оба казанца согласились, что так могло быть. Сам Васька сидел сейчас в арестном доме в Плетенях. Он уже отбыл наказание за ту попытку ограбления и успел получить новый срок. Мировой судья приговорил вора к четырем месяцам за хищение песцовой муфты из магазина «Банарцев и сын» на Воскресенской улице. Две трети из этого срока уже прошло.

– Вот как! – встревожился Лыков. – Выйдет он на волю, узнает про мое дознание, и ищи-свищи. Завтра я должен с ним побеседовать.

Полицмейстер покосился на пристава, тот кивнул:

– Сделаем. Я сообщу вам в гостиницу вечером. Вы, кстати, где остановились, Алексей Николаевич?

– У Щетинкина.

– Там дорого! А то переезжайте к нам в управление. Комната пустая найдется, Анна Порфирьевна поставит вас на довольствие.

Но сыщик вспомнил то, что узнал о госпоже Ловейко от полицмейстера, и отказался.

Для первого дня сделанного было достаточно. Лыков собирался погулять по городу, узнать его, чтобы ориентироваться самостоятельно.

Он поднялся:

– Не смею больше отнимать ваше время, господа. Жду вечером сообщения насчет Шиллинга. Последний вопрос: где советуете пообедать?

– Первоклассный ресторан Васильева тут неподалеку, на Черном озере, – ткнул в окно полицмейстер. – Параллельно Воскресенской улице идет одноименный сад, и в нем заведение. Неплох «Китай» рядом с нами и ресторан Колесникова на Рыбнорядской площади. Остальные посещать не советую.

– Вот сразу видать, Леша, что ты больше меня жалованье получаешь, – осклабился Ловейко. – Лично я хожу еще в «Славянский базар» на Большой Проломной и в ресторацию Иванова на Толчке. Дешевле и не хуже.

– Нашел богача! – возмутился надворный советник. – У меня пятеро детей, а у вас с Анькой ни единого. Все содержание уходит на то, чтобы ребятню выучить. Семьсот рублей ежегодно! А ты… Мелкий завистник.

Лыков не стал дослушивать их добродушную приятельскую распрю. Он вышел на улицу и направился на поиски Черноозерского сада. Попутно размышлял, почему у них, полицейских, всегда так много детей. Ведь служба опасная, особенно в последнее время. Страшно! Убьют – никакая пенсия не спасет осиротевшее семейство от нищеты. Но правоохранители будто назло всему плодятся и плодятся. Тут есть какая-то особая смелость. Или желание оставить после себя на земле новые чистые души?

Отобедал питерец на Черном озере вполне сносно. Самого озера, правда, он не нашел, его давно осушили. Но ресторан оказался достойным, полицмейстер не обманул. Русская и французская кухня, обширная карта вин, биллиард, тир, кегельбан – как в столицах! А цены провинциальные: рубль за обед из пяти блюд. Все чисто, обслуживают быстро и вежливо. Сыщик повеселел. Дела на сегодня уже были закончены, и он решил погулять по городу.