Текст книги "Случай в Семипалатинске"

– Тысяча восемьсот семьдесят шестой год. Тебе тогда было девятнадцать лет. Чуток грима, не нужно особенно и стараться.

– Запомни на всю жизнь: когда идешь к черту в пасть, нужно очень-очень стараться. Готовиться с полным усердием, иначе можно и не вернуться.

В голосе сыщика прозвучало раздражение. Чунеев виновато промолчал, а отец его добавил:

– Гримироваться лучше стариком, такой не вызовет страха или опасения.

– А ежели захотят за бороду потянуть? – хмыкнул денщик.

– От меня зависит, захотят или нет. Если не дам повода, никто и не подумает. Дюжинные гайменники из глухой степи… Им и в голову не придет, что может явиться сыщик в гриме по их душу.

– А крест тоже из ломбарда? – спросил Ботабай.

– Нет, крест мой собственный, за турецкую войну.

Денщик с аргыном посмотрели на Лыкова по-новому.

– Грим я сделаю и роль сыграю, – продолжил тот, – но вы должны помочь. Явился старик, которого никто раньше не видел, да в такое опасное место. Почему именно туда? Откуда взялся? Давайте вместе думать. Где ваше «Беловодье» находится?

– На краю города, позади кузниц, – начал рассказывать Ганиев. – Это огнеопасное место, простые обыватели его избегают. Но есть любители дешевизны. И в последнее время там вырос поселок бедняцких домов для нищебродов. Так это по-русски?

– Так.

– Пивная «Беловодье» у них как штаб-квартира. Народ за кузницами селится неразборчивый. Обретаются с утра до вечера: и воры с налетчиками, и просто пьяницы.

– Характер заведения понятен. А откуда я взялся?

– Ты, точнее не ты, а ветеран, приехал из Павлодара, – стал рассуждать Лыков-Нефедьев. – Поутру, на телеге с арбузами. Мы тебя подсадим на такую телегу у последней станции почтового тракта. Вот дедушка ходит, осматривается, может, кто копеечку подаст. И заперся наугад в «Беловодье».

– А за каким чертом я, старый пень, явился в Семипалатинск?

Тут заговорил Павел Балашов:

– Я знаю, за каким. К нам в Джаркент однажды пришел такой же, только он был с палкой. Сам видал, как на улице ему алтын подали. Разговорчивый был – страсть. Так вот, дедушка сказал, что пробирается к снохе в Зайсан, через добрых людей, от пикета к пикету. Там подвезут, тут подкинут… И не столько по необходимости, сколько от скуки.

– К снохе в Зайсан… – повторил Алексей Николаевич. – А я могу, к примеру, в Усть-Каменогорск к сыну.

Так постепенно они создали легенду. Затем Лыков, загримировавшись мещанином, съездил с Балашовым и Ганиевым в Семипалатинск. Они провели рекогносцировку. В саму пивную не пошли, но мимо прогулялись. Так себе заведение: у порога двое мастеровых дрались, еще один лежал в тени под забором.

Сыщик обошел окрестности, будто бы в поисках съемной комнаты. Самозахват очень распространился в городах, власти были бессильны бороться с этим. Неимущие селились на окраинах, у границы города, а то и за его пределами. Без покупки земли, без утверждения строительной инспекцией проекта они возводили конуры и жили в них годами. Стоило появиться одной такой, как рядом вскоре вырастала целая улица. Ничего не попишешь – квартирный кризис. В конце концов городские власти пошли на уступки. Выселок за кузницами, уже получивший название Нахаловка, разделили на участки и стали продавать их беднякам. Причем не всяким, а лишь тем, кто родился в Семипалатинске или прожил здесь не менее пяти лет. Бедняки и набежали… Слободка разрослась, домов в ней насчитывалось уже под сотню. Строения были неказистые, в большинстве своем саманные. Выгребы в них никто не чистил, на улочках грудами лежал мусор. Обитатели составляли одну сплоченную среду, враждебную полиции. Подходящее место для притона.

Глава 6. В чертовой пасти

Утром 15 августа на улицах Семипалатинска появился новый персонаж. Дед лет семидесяти, с крестом и медалью на ветхом армяке бойко ковылял от дома к дому. Стучал в ворота, снимал шапку и просил дворников позволить поговорить с жильцами. Во многих домах дворников не было в заводе, выходил кто попало, и тогда дед сразу начинал свое «Христа ради». Ветеран азиатских походов был вежлив, гундосил ласково и удалялся без скандала, если ему отказывали. Чаще всего так и происходило. Русское население жило небогато, у татар дома много приличнее, но их Христовым именем не проймешь… Кое-как старик насобирал целковый. Сунулся в два-три особняка, к купцам, но оттуда его прогнали.

Попрошайка отправился на Ново-Базарную площадь, и здесь ему повезло больше. Когда он закончил обход торговых рядов, сборы приблизились к трем рублям. Утомившись, дедушка решил перекусить. Однако, узнав, какие цены в харчевнях, ушел в расстройстве. Кто-то подсказал бедолаге, что такому, как он, лучше снести свои гроши в пивную «Милый дом» у казачьего форштадта. Ветеран доковылял туда и нашел, что и здесь дорого. Хозяин, сам отставной фейерверкер, дал совет:

– Ступай-ка ты в «Беловодье». Хуже места нет во всем городе, но и дешевле тоже нет.

Дед расспросил дорогу, выпил на дармовщинку пива и двинулся по адресу. Он прошел насквозь всю казовую часть города и Харчевный ряд. Позади, на значительном удалении, так же неспешно тащились дрожки с угрюмым туземцем на козлах и пьяненьким русаком в веснушках за седока. Наконец дедушка добрался до бедняцкого поселка. Отыскал пивную, снял картуз и осторожно переступил порог.

– Здравствуйте, добрые люди. Говорят, у вас тут недорого.

– Это кто же тебя сюда послал? – удивился буфетчик, мужик с проваленным носом сифилитика и большими красными кулаками башколома[26]26
  Башколом – профессия на бойне.


[Закрыть].

– Да в «Милом доме» баяли.

– И ты, старый дурень, перся сюда через весь город?

– Так тово… Дешево у вас, говорят. Али фейерверкер меня обманул? Они все такие, это не мы, пехота.

Буфетчик только сейчас разглядел награды и смягчился.

– Ладно, проходи. Вижу, ты заслужил, а не просто так. Сядь в уголке и отдохни. Пожрать получишь задарма, а пиво надо оплатить.

– Мне бы чаю, добрый человек. Пивом если токмо кто угостит. Обычно угощают, уважают старость. Я передохну здеся, а ежели захотят про боевые походы послушать, так и до пива доберусь. А?

Хозяин поставил перед стариком блюдо с моченым горохом, колбасные обрезки, жареное легкое. Дополнил хлебом и стаканом чая и потерял к посетителю всякий интерес. Тот поблагодарил, вытянул уставшие ноги в теплых бурках и принялся за угощение, посматривая по сторонам.

В пивной было шумно, хотя и малолюдно. Из соседней комнаты слышался стук шаров и матерная ругань – там играли на бильярде. Народ вокруг был лихой наружности, не то воры, не то дезертиры. А может, забирохи, кто их разберет. Никто не обращал на ветерана внимания, и он пригрелся и даже чуток подремал. А проснулся через час от громкого топота. Открыл глаза и просительно улыбнулся:

– Про походы желаете послушать?

Перед ним стоял, раскачиваясь взад-вперед, крепкий парень в гимнастической рубахе без погон. Руки он держал в карманах.

– Здрасьте! Это что за хрен?

– Я тово… кушаю тут. Христовым именем. А за пиво, говорят, надо платить. Может, послушаете, как мы Кокандское ханство покоряли? Понравится ежели, то и угостите старика.

Парень молчал и с подозрением разглядывал чужака. Потом грубо спросил:

– Ты откудова здесь взялся?

– Пошамать пришел. Ноженьки уже тово…

– А че именно сюда пришел?

– Дешево у вас.

– Это кто сказал, что дешево?

Буфетчик крикнул от стойки:

– Жильда, чего пристал к деду? Макар ему сказал, из «Милого дома». Всегда он ко мне всякий сброд отсылает. Иди, тебя Яков Севастьяныч уже спрашивал.

На его голос из бильярдной вышли двое: детина с тупым лицом, ростом чуть не с сажень, и мужик лет сорока, кучерявый и ухватистый.

– Что за шум, а драки нет? – спросил мужик, быстро и внимательно оглядывая ветерана.

– Да вот явился черт веревочный, – ответил Жильда. – Ходит кто ни попадя. Выгнать бы дурака.

– Яков Севастьяныч, тока мигните, тут же спроворим, – пробасил великан.

– Погоди, Дутый, разобраться надо.

Жоркин сел напротив незнакомца, тщательно изучил его: руки, бороду, глаза, волосы, награды. Тот смотрел ласково, по-стариковски улыбаясь.

– Ну-ка открой рот.

– Ась?

Атаман увидел гнилые зубы и успокоился.

– Откуда ты здесь?

– Из Павлодара приехал, в ночь.

– Из Павлодара? А к кому?

– Так к сыну я пробираюсь, в Каменогорский. Он у меня там служит. При горных инженерах, хорошие деньги вырабатывает. Пока тепло, надумал сходить, а то зимой больно-то не походишь.

– Вижу, медаль у тебя за Коканд. Был там?

– Довелось.

– Где служил?

Дед отложил хлеб и с достоинством ответил:

– В Первом Туркестанском стрелковом батальоне.

– Кто командовал батальоном?

– Их высокоблагородие подполковник Гарновский.

– А кто был твой ротный командир?

– Дозвольте полюбопытствовать, вы для чего спрашиваете? А то в шею гнать грозитесь пожилого человека. Я тут кровь проливал, а этот…

Он задрал голову и с обидой посмотрел снизу вверх на стоящего рядом гиганта.

– Вымахал с голубятню… Не боюсь я тебя. На войне отбоялся, иди куда шел. Мне хозяин тут сидеть дозволил.

«Иван» озадаченно огляделся по сторонам. Потом сказал с укоризной:

– Жильда, Дутый, вы пошто старика обидели?

И обратился к дедушке уже другим тоном:

– Скажи, в какой роте служил-то? Брательник у меня тоже в Первом батальоне состоял, и тоже в Коканд и Ходжент ходил. Может, вы вместе воевали?

– Как фамилия брательнику? – сразу же оттаял ветеран.

– Жоркин, Леонтий Жоркин.

Дед пожевал губами, подумал.

– Эх, память… Не помню. Я был третьей роты, капитана Больстрема. Так себе был капитан, прости Господи. Не называл брат такую фамилию?

– Да вроде нет…

– А кого называл? – И стал загибать пальцы: – Никитин-третий, Оголевский, Бутаков, Лосев – это капитаны. Еще штабс-капитаны ротами командовали: Семенцов, Дауэр, Канонерский…

– Во! – обрадовался бандит. – Канонерский, точно!

– Это девятая рота, одна из лучших была. В сражении под Махрамом контузило штабс-капитана Канонерского пулей из карамультука. Но он остался в строю!

– Да, и Леонтий об том рассказывал. У него такая же медаль была, как у тебя. Вот я и заинтересовался. Не обижайся.

И крикнул буфетчику:

– Мишка, угости дедушку пивом за мой счет. Он с моим брательником покойным в одном батальоне служил.

Громилы потребовали пива в бильярдную и опять принялись гонять шары. К ветерану больше никто не приставал. Через час Жильда ушел, а двое других остались. Посторонние играть не осмеливались. Лыков сидел и думал. Скоро стемнеет. В конце улицы стоит экипаж с Ганиевым и Балашовым, через тридцать семь минут к ним присоединится подпоручик Лыков-Нефедьев. Посидеть еще полчаса, отлучиться вроде бы до ветру, взять подмогу и нагрянуть. Он войдет первым, убедится, что бандитов по-прежнему двое. Даст сигнал и…

Вдруг Алексей Николаевич подумал: а чего он ждет? Если их только двое. К ночи сойдется вся банда, и тогда их без крови не взять. А почему не попытаться сейчас? Самое время. Его в пивной не то что не боятся – даже не замечают. Мысль была неожиданная. Чем больше думал над ней сыщик, тем больше она ему нравилась.

Нечего откладывать! Он бесшумно поднялся и двинулся за ширму. Дутый сидел к нему спиной и считал мелочь. Жоркин стоял вполоборота и набивал гильзу табаком.

От страшного удара в ухо богатырь полетел на пол. «Иван» выронил папиросу:

– Отец, ты чего?

Лыков левой рукой приложил его в скулу, несильно. Поймал на лету, приподнял и прижал той же левой к стене. Правой обыскал карманы с одного бока, переменил руку и залез в другие. Бросил на стол финку и браунинг, разжал пальцы. Жоркин сполз на пол.

– Ну, дурни, айда со мной.

– А?..

Коллежский советник понял, что идти бандиты не смогут. Он обыскал лежавшего без сознания Дутого, отобрал еще одну финку. Рассовал трофеи по карманам. Тут «иван» начал приходить в себя. Пришлось добавить ему еще раз.

Сыщик выбрался из бильярдной, неся бандитов под мышкой так, что их ноги волочились по полу. Из-за стойки удивленно смотрел буфетчик.

– Не умеют пить, а пьют, – осуждающе пояснил «ветеран». – На холодок их надо.

Пока он пробирался к выходу, никто из посетителей не остановил его. Иные косились с недоумением, однако не вмешивались. На улице уже темнело. Тяжелый бугай с каждым шагом все сильнее оттягивал питерцу руку. Наконец Лыков добрался до дрожек и свалил в них свою ношу:

– Принимайте пленных.

Глава 7. Первые шаги на новом месте

Подпоручик Лыков-Нефедьев злым голосом выговаривал коллежскому советнику Лыкову:

– Ты зачем туда один поперся? Без разведки, без подготовки. Ишь нашелся самодур. Чего же лишь двоих привел, а не всю банду? Их человек десять всего, мог бы и остальных на себе приволочь.

Алексей Николаевич сначала рассердился: яйцо курицу учит. Но потом понял, что сын за него сильно испугался. И этим объясняется его недопустимый тон.

– Николай, успокойся. Риск был, но в разумных пределах. Иначе я вызвал бы подмогу.

– В разумных пределах? Это ты там в пивной решил? Прикинул, покумекал – и атаковал двух убийц в их собственном притоне?

– Да.

– Папа, я ведь серьезно!

– И я серьезно. Просто ты никогда не видел меня в деле. Сначала ребенок, потом вдруг офицер. Прошляпил я, извини, ваше с братом взросление. И это первый раз, когда ты уже самостоятельный человек, и мы орудуем вместе. Как думаешь, пока вы росли, чем я занимался?

– Бандитов ловил.

– Именно. И столько переловил, что давно со счету сбился. Сотни и сотни. Поэтому оценить обстановку, прикинуть риски и принять правильное решение твой отец действительно может. И никого спрашивать не будет. А теперь пойдем допросим этот сброд, надо дожимать их, пока ребята озадачены.

Разговор происходил в гостевой юрте, а бандиты стояли на коленях позади нее у большого костра и ждали свой участи. Вид у них был растерянный, но не удрученный, они еще не поняли, куда попали. Караулили их казахи из рода басентийн.

Сыщик и разведчик вышли к пленникам. Алексей Николаевич не успел еще отклеить бороду. Однако выглядел он уже иначе – угрожающе.

– Ну, дрянь, придется все рассказать. Иначе до смерти забью.

– Чего рассказывать-то? Вы кто такие вообче? – спросил Жоркин.

– Называй меня «ваше высокоблагородие». Я коллежский советник Лыков, чиновник особых поручений Департамента полиции. Прибыл сюда дознавать убийство полицмейстера Присыпина.

– А чего там дознавать? Забабахин уж все дознал. Говорят, его давеча в подъесаулы произвели. А Вася Окаянный в земле гниет, паскудник.

Лыков двумя пальцами поднял «ивана» с колен, приблизил к его лицу свое, сделал мину пострашнее и произнес:

– Ты убил Присыпина, а на Васю свалил. Мы уж все знаем.

Но атаман не убоялся зверской физиономии сыщика. По всему было видно, что это тертый калач и с ним придется повозиться.

– Эка хватили, – ответил он с усмешкой. – Мало одного, решили и меня туда же приписать? А вот шиш.

Ответ Жоркина питерца не удивил. Если тот признается, пойдет на виселицу. Кто же сам себе без давления подпишет смертный приговор? И он сказал так:

– Я знаю, ты боишься петли. Правильно боишься. Но повесят того, кто нанес полицмейстеру шесть ударов ножом. Остальным – бессрочная каторга. Раскинь мозгами, если они имеются. Непосредственного убийцу я найду быстро. Соберем твою шайку в одну горсть, кто-нибудь да расколется. Ну? А признаешься добровольно, – получишь облегчение.

И тут атаман бросил быстрый взгляд на Дутого. Тот стоял на коленях, задрав голову, и смотрел на него. Лицо бугая сделалось напряженным. Прочитав что-то во взгляде атамана, бандит вскричал:

– Яков Севастьяныч!

Сыщик кивнул казахам, и они потащили Дутого прочь. Тот вырывался. Силищи детина был немалой, четыре человека никак не могли с ним справиться. Подбежало подкрепление, и с большим трудом богатыря закрыли в кибитке летней кухни.

– Ну? Мы теперь одни.

Но «иван» и не думал сдаваться.

– Дальше-то как будет? – спросил он, косясь на стоящего рядом офицера.

– Да, забыл представить, – спохватился питерец. – Это подпоручик Лыков-Нефедьев, сынок мой. Служит в военной секретной службе. Она и занимается убийством капитана Присыпина. Военный министр попросил им помочь. Меня сюда прислал сам Столыпин, чтобы убийц найти и наказать. Соображаешь?

– Чего тут соображать? Вы и ищите, а мое дело сторона, я не при чем. Капитана вашего Окаянный зарезал, все про то знают. Я чем не угодил? Сторонний человек, а вы с больной головы да на здоровую?

– Осведомители сообщили со всей определенностью: убивала твоя шайка. А Васю вы подсунули заместо себя: соперника убрать, и вину перекинуть.

– Ха! Мало ли что люди брешут? Поставьте меня перед ними глаза в глаза, пусть повторят свое вранье!

– Ну тогда я сейчас начну бить тебя смертным боем, – с неохотой произнес коллежский советник. – Не люблю такие приемы, а деваться некуда.

– Воля ваша…

– Моя, чья же еще. Живым оставлю, чтоб под суд не пойти из-за всякой дряни, а вот насчет здоровья… Со здоровьем придется тебе, Яшка, проститься. Сдохнешь под следствием, до суда, боюсь, не дотянешь.

Атаман все еще хорохорился:

– На то прокурорский надзор есть. Мы не от сохи на время[27]27
  От сохи на время – случайные преступники, которых профессионалы-рецидивисты презирали.


[Закрыть], мы свои права знаем.

– Какие у тебя, сморчка, могут быть права? Здесь, в степи. Оглянись: где ты видишь прокурора?

И тут в глазах «ивана» впервые мелькнуло беспокойство.

– Беззаконие тво…

Докончить он не успел: Лыков сильно ударил его под дых. Бандит согнулся пополам и рухнул на землю. Командированный принялся месить его ногами, стараясь ударить побольнее. Охаживал лежачего он не очень долго.

– Хватит для первого раза. А ну встать!

Но подняться у атамана не получилось. По приказу сыщика казахи поставили его на ноги и придерживали, чтобы не упал. Подпоручик отошел в сторону и прятал глаза. Отблеск костра плясал на его лице и делал похожим на идолопоклонника.

– Ты чего? – спросил коллежский советник. – Способы мои не нравятся?

– А как они могут нравиться?

– Согласен. Я же не скотина бесчувственная. Однако так их и раскалывают. А ты думал, как? Душеспасительными разговорами?

Николай молчал. Сыщик нахмурился:

– Эй! Ты хочешь найти убийц Присыпина или нет?

– Хочу.

– Ну так помогай мне, а не убегай. Стань рядом.

Разведчик подошел.

– Не сомневайся, Яшка мне все скажет. Иначе зароем его в степи.

Голос у сыщика был такой, что поежились все вокруг. А тот как ни в чем не бывало продолжил:

– Понимаешь, атаманы своими руками обычно не убивают, у них для этого есть подручные. Тем более зарезать полицейского. Жоркин не дурак, сам под смертельную статью не пошел, а сунул кого-то. Надо узнать, кого.

– И как мы узнаем? – начал догадываться подпоручик и вступил в игру.

– Взять всю банду, пока она из города не убежала, и допросить порознь. Хоть один да сознается. Эй! Где у вас укрытие?

«Иван» стоял, покачиваясь, и сплевывал кровь сквозь выбитые зубы.

– Ну? Еще угостить?

– Не надо, – ответил Жоркин. – Правда ваша, резал не я.

– Дутый?

– Так точно, ваше высокоблагородие.

– Видишь, как заговорил, – обратился сыщик к разведчику. Потом взял пленника за ворот и занес над ним кулак: – Сколько вас? И где остальные?

– На пристанях дом, хозяину фамилия Чернощеков. Изба позади казармы крючников Западно-Сибирского пароходства. А людей осталось семеро.

– Людей? Какие вы люди? Тьфу!

Алексей Николаевич приказал увести атамана и посадить под надзор отдельно от сообщника. Потом собрал своих и спросил:

– На пристанях – это где?

– Место в трех верстах ниже города, – пояснил Балашов.

– Ты там бывал? Опиши.

– Слободка, глухая. Живут речники, судорабочие, возчики. Все, кто кормится от Иртыша. А еще там сброд любит селиться, потому как от города близко, а место укромное.

– Поехали все, сколько нас наберется, будем производить арест. Казахов в оцепление, их на пули посылать нельзя. И полицию звать тоже нельзя: что там за люди, я еще не выяснил. У кого какие предложения?

Ганиев заартачился:

– Я с вами пойду.

Алексей Николаевич легко согласился:

– Хорошо, у тебя условия[28]28
  Условия – договор.


[Закрыть] с Военным министерством, ты лицо официальное. Нас будет чуть побольше, четыре человека. А гайменников семеро. И как вчетвером арестовать семерых? У других ту… у других условий нет, их привлекать к полицейской операции я не имею права.

Николай возразил:

– Бота не единственный на условиях, есть еще люди.

– Они в Семипалатинске?

– Только Сабит Шарипов.

– Зови и его. Впятером справимся.

– А полицию потом уведомим?

– Да, когда сдадим им арестованных.

Лыков-Нефедьев возразил:

– Обидим людей, которые нам союзники. Как потом дознание вести?

– У меня бумаг полный карман, и за подписью Столыпина, и за подписью Редигера, и даже от барона Таубе есть. Везде написано: оказать содействие.

– Ну и что? Это только бумаги. А людям свойственно защищать свое место. Я с покойным Присыпиным оттого и жил душа в душу, что первый пришел, все рассказал и попросил о помощи. Хотя тоже мог бумажку сунуть.

Сыщик примирительно ответил:

– Ты прав, и я рад, что понимаешь такие вещи. Но нынешняя ситуация не оставляет нам времени на политесы. Мы потом поклонимся и скажем нужные слова. Сейчас же надо торопиться. Атаман с подручным не пришли на квартиру. Пропали. Деда с крестом никто не заподозрит, решат, что Жоркин с Дутым где-то загуляли. Но если они не явятся к утру, банда забеспокоится. Разбегутся кто куда, ищи их потом. Надо утром взять. Полицию позвать так и так не успеем, до рассвета осталось четыре часа. Собирай все силы, пускай разведку и – арест. Дел много: рекогносцировать слободку, расставить людей, найти экипажи. Вперед!

Началась подготовка к захвату. Лыков волновался больше всех. Он впервые шел на опасное дело рука об руку с сыном, и ему было страшно за Николку. Вдруг кто пальнет? Семь головорезов. И арестная команда из незнакомых людей, в бою не проверенных. Но куда деваться? Надо брать банду как можно скорее.

К четырем часам утра дом Чернощекова был окружен. Десять аргынов с палками встали под окнами. У задней двери занял позицию Ботабай, в руках у него было два револьвера. В сам дом ломились четверо: отец и сын Лыковы, Балашов и Шарипов. Этого человека Алексей Николаевич впервые увидел незадолго до штурма. Кряжистый и на вид флегматичный, он взял на опасное задержание лишь нагайку. И сказал, что этого ему достаточно.

Настороженные из-за исчезновения атамана, бандиты выставили караульщика. Тот сидел на скамейке под кустом карагача и громко храпел… Эх, халамидники, подумал коллежский советник. Что он, старый волкодав, тут делает? Из пушки по воробьям?

Лыков был в мундире и при браунинге. Он выбил дверь одним ударом и ворвался внутрь. Сын тут же оттолкнул его коварным маневром, со спины, и сам выскочил в авангард. Как только питерец увидел растерянные рожи проснувшихся бандитов, сразу успокоился. Действительно халамидники. Ну и хорошо, крови не будет. Не успел он так подумать, как из вороха тряпья на печке высунулась рука с револьвером. Старый волкодав хотел выстрелить, но не успел. Свистнула плеть Шарипова, и оружие полетело на пол.

Чтобы навести страху, питерец пальнул два раза в потолок.

– Убью, падаль! Замри!!!

В полной тишине арестная команда обыскала фартовых и по одному вывела на двор. Тому, кто схватился за револьвер, Лыков собственноручно сломал отработанным ударом челюсть в четырех местах. Это оказался Жильда из бильярдной. Обыскивать притон коллежский советник не стал, а послал Ганиева в полицейское управление с запиской. В ней он просил исправляющего должность полицмейстера поскорее явиться со своими людьми на пристани, к дому Чернощекова, где схвачена банда. С такой же запиской, адресованной судебному следователю, ускакал Сабит Шарипов. Составил бумаги питерец как можно более тщательно. Он указал чин, должность и добавил, что выполняет секретное предписание премьер-министра. Следовало сразу показать местным, какие у приезжего полномочия, чтобы сделать их покладистей.

Бандитов выстроили в ряд, связали и не давали разговаривать друг с другом. Николай, еще не отошедший от азарта, отвел отца в сторону.

– Вроде хорошо получилось.

– Крови не было – конечно, хорошо.

– Не часто так обходится? – спросил подпоручик с живым интересом.

– Чем дальше, тем реже, – вздохнул коллежский советник. – Звереет народ, ничего не боится.

– Но эти испугались сильнее нас!

– Кадр у Жоркина сам видишь какой. Низкого сорта. Вот потому и обошлось. Караульщик уснул на посту. Остальные сдались почти без сопротивления. Дерьмо, а не кадр. Приличные бандиты, если б атаман пропал без вести, сразу бы сменили квартиру. А эти идиоты ждали неведомо чего. Провинция…

– Да и сам Яшка как-то быстро сломался, – подхватил Лыков-Нефедьев.

Но сыщик не согласился:

– Он просто умней других. Понял, что здоровье – вещь ценная, и теряют его один раз. Потом на суде всегда можно отказаться от своих слов, сказать, что их выбили силой.

– Но он сдал и убийцу, и укрытие.

– Про убийцу не уверен, хотя возможно, что нож действительно держал тот орангутанг Дутый. Поймем, так ли это, когда допросим всех по отдельности. Дело швах, пахнет виселицей, и они начнут открещиваться и валить на других. Нам важнее открыть заказчика.

Подпоручик насторожился, как борзая, унюхавшая дичь:

– Ты полагаешь?..

– Конечно. Казнить полицмейстера за перехваченный караван – допускаю. Но более вероятно другое, как мы с тобой и предполагали. Что Жоркина наняли те самые британские агенты. Мол, ты отомстишь, а свалишь на конкурента, двух зайцев одним зарядом. Вот о чем надо вести допросы, Николай. С утра до вечера семь дней в неделю. О договоренностях такого уровня рядовые члены банды вряд ли знают. Но косвенные подтверждения, мелкие детали… Кто-то слышал, кто-то видел. Сам не понял, что он видел, и объяснить не в силах, но пусть расскажет. А мы склеим.

Через час появился новый полицмейстер подъесаул Забабахин. Он привел с собой девять городовых и зачем-то столоначальника.

Забабахин, герой предыдущего дознания, который так легко дал обвести себя вокруг пальца, сначала возмутился. Какие еще убийцы Присыпина? Все давно раскрыто, и награды поделены. Лыков внимательно присмотрелся к молодцу. Среднего роста, среднего сложения, и вообще весь какой-то заурядный. На шашке – аннинский темляк, на груди одиноко болтается медаль за японскую войну. Возмущение подъесаула было понятно. Приехал полковник из столицы и перетянул одеяло на себя. Если вдруг он открыл настоящего убийцу, начальство задастся вопросом: а за что же мы тогда Забабахину чин дали? Поэтому сыщик вел себя вежливо. И сразу встал на сторону полицмейстера. Хитрые люди работали, такие кого хочешь облапошат. Тут шпионаж, Кузьма Павлович, а не рядовое преступление. Услышав про шпионаж и внимательно изучив полномочия питерца, казак быстро сообразил, что к чему. И, как он выразился, вручил себя и своих людей коллежскому советнику.

Затем подъехал судебный следователь Михалевич. Он оказался ровесником Лыкова и опыт имел изрядный. Завидев факсимиле Столыпина, Федор Львович подтянулся. Он официально открыл следствие по делу банды Жоркина и оформил всех арестованных сразу в тюрьму. Причем записал их содержанием за коллежским советником. Сыщик сообщил властям, что Жоркин тоже попался, вместе с бандитом по кличке Дутый. Который, по признанию главаря, и есть подлинный убийца капитана Присыпина. Новость эта поразила семипалатинцев. Как так? А где доказательства? Мало ли что сказал атаман – вдруг это оговор? На лицах правоохранителей читалась одна мысль. Приезжий, с вескими бумагами, открыл такое! А они упустили. Что же теперь будет?

В одиннадцать часов в кабинете полицмейстера состоялся официальный допрос Жоркина. Яшка сначала показал выбитые зубы и стал жаловаться на Лыкова. Питерец пояснил, что действительно помял главаря. При аресте тот оказал вооруженное сопротивление, чему есть несколько свидетелей. А бить не били, кого хочешь спросите. Оболгать полицию – в обычае у рецидивистов, это старый способ затянуть следствие. И пора перейти к делу.

«Иван» отказался подтвердить, что имеет отношение к смерти Присыпина. Про Дутого он соврал, желая уберечь оставшиеся зубы… Алексей Николаевич рассмеялся и выгнал арестованного, приказав посадить его в одиночную камеру.

Забабахин с Михалевичем приободрились, и тогда командированный сказал:

– Сейчас я устрою показательный допрос. А вы смотрите и молчите, говорить потом будете. Согласны?

– Э-э… Ну помолчим пока.

Вызвали второго пленника. Этот персонаж оказался знаком полиции не понаслышке. Иван Дутов служил прежде в колбасном заведении Онезорге. Резал фарш специальными ножами, там и приобрел чудовищные мускулы. Но он выпивал, а пьяный становился невменяем и опасен. Кончилось тем, что год назад гигант покалечил двух мещан возле винной лавки. Затем сломал руку городовому, пытавшемуся его арестовать. И наконец разгромил Третий участок, раскидал полицейских и убежал.

– Что, человек в розыске скрывается от вас целый год? – ехидно спросил Лыков. – В таком городе, как Семипалатинск? Ростом с сажень, а его не замечают?

Забабахин стал все валить на малочисленность полиции и низкие оклады содержания. Питерец оборвал его, подмигнул (помнишь про уговор?) и поворотился к колбаснику:

– Ну, Иван, плохи твои дела. Очень плохи. Ведь Жоркин сдал тебя с потрохами. Сказал, что именно ты резал полицмейстера Присыпина. А это, брат, виселицей пахнет.

И колбасник не подвел сыщика. Он упал на колени и закричал:

– Я так и знал, я так и знал! Паскуда, а еще атаман!

В глазах страхолюдного детины показались слезы.

– Что ж, коли такой расклад, куда деваться? Да, я резал. А почему? Потому что Яков Севастьяныч приказал. Неужто его за это рядом со мной не подвесят? Должна же правда быть на свете…

Подъесаул вскочил в крайнем возбуждении:

– Подвесим, обязательно подвесим. Ты только расскажи, как дело было, и в подробностях. Откуда на Лодочном острове взялась газета, в которую Вася Окаянный ложки украденные завернул? Мы ж поэтому его в виноватые и записали.

– А Яков Севастьяныч предложил. Подвести Окаянного под полицию. Кто же знал, что вы его застрелите?

– Ну предложил, а сделал-то как? Где он газету нужную взял? Их всего три в городе, я самолично каждую проверял.

– Того не знаю, – сник колбасник. – Вы у него спросите, у атамана.

Судебный следователь зашел с другого бока:

– В кармане у Окаянного нашли порт-папирос, принадлежавший капитану Присыпину. Как он там оказался?

– И того не знаю…Что же, теперь Жоркина из-за этого не удавят? Должна же правда…

Лыков оборвал его:

– Хватит для начала. Сейчас протокол перепишут набело, и подмахнешь. Ты грамотный?

– Откуда? Год в церковную школу ходил, да надоело мне.

– Тогда зачитают вслух. Если все верно, поставишь внизу крест, а мы скрепим, что твоей рукой сделано.

Канцелярист полицейского управления быстро накатал чистовик протокола, колбасник его выслушал и завизировал крестом. Его увели, и семипалатинцы загалдели: