Текст книги "Столица беглых"

Сыщик растерялся. Конечно, нравственность в империи давно расшаталась. И женщина без мужа сама себе хозяйка, ей ни у кого разрешения спрашивать не надо. Однако так цинично предлагать себя в обмен на защиту… Алексея Николаевича покоробило, но не сильно. Уж очень привлекательна была полька. И потом, как откажешь даме, нуждающейся в помощи?

Космозерская внимательно следила за мимикой сыщика. Она торопливо добавила:

– И денег с вас ни копейки не возьму, хотя, кажется мне, вас деньги не интересуют, вы не из таких.

Эта незамысловатая лесть разрешила сомнения Лыкова. Он сказал:

– Я готов. Есть лишь одно возражение. Боюсь, вы меня переоцениваете. Если налетят снова, без полиции все равно не обойтись.

– Неужели? А я поглядела вчера, как мразь от ваших оплеух кувыркалась, и думаю иначе. Так мы договорились?

– Договорились. Сегодня, так и быть, я переночую здесь, а завтра поутру переберусь к вам. Готовьте комнату.

– Да она готова, – удивила сыщика полька. – Соберите чемодан и пошли. Кухарка Феоктиста приготовила битки с луковым соусом, пальчики оближешь.

В результате через полчаса Алексей Николаевич раскладывал вещи на новом месте. Комнаты его оказались чистыми, хорошо меблированными, как, впрочем, и весь дом. Во всей обстановке было что-то нерусское, слегка иностранное. Феоктиста, баба лет пятидесяти, зыркнула на нового жильца с едва заметной ухмылкой. Ну и пусть.

Устроившись, Лыков явился в гостиную пить вечерний чай. Ядвига Андреевна сама разливала, удалив прислугу. Обстановка была вполне интимной, однако сыщик решил не сдаваться без боя. И начал серьезный разговор:

– Скажите, почему бандиты раз за разом грабят ваш дом? Нет здесь какой-то подоплеки?

– Я сама думала над этим. Но какая может быть подоплека у бедной… у небогатой вдовы? Полагаю, их привлекала заведомая беззащитность моего жилища. После первого налета, когда у меня отняли личные драгоценности, что муж подарил, я наняла Никифора. Он бывший солдат, смелый человек. Второе нападение Никифор отбил, надавав кавказцам по шее. И вот чем все закончилось…

Ядвига Андреевна вдруг заплакала, утираясь салфеткой, а затем уткнулась гостю в плечо. Тот сидел несколько секунд, ничего не предпринимая.

– Страшно… очень страшно… Вы меня простите, я всего лишь одинокая женщина… Если вам кажется…

Космозерская запнулась. Алексей Николаевич отвел ее лицо, мокрое от слез, и поцеловал в губы.

К удивлению Лыкова, к ним пришли той же ночью. Когда в дверь забарабанили, вдова побледнела:

– Неужели опять они? Когда же это кончится?!

Лыков накинул халат, взвел браунинг, сунул его в карман и спустился вниз. Дверь тряслась от сильных толчков.

– Открой, стерва, а то с косяком вынесем!

Алексей Николаевич отодвинул засов и распахнул дверь. Туда полез крепкий детина в армяке, но натолкнулся на Лыкова. Отступил на шаг, крякнул. За его спиной стояли полукругом еще трое.

– Ну? – дерзко ухмыльнулся незваный гость.

– Еще раз так «нукнешь», башку оторву, – спокойно ответил сыщик. – Чего надо?

– Ядвигу позови.

– Иди к чертям.

– Ах лешман!

Детина сунулся в проем. Алексей Николаевич приложился, не сдерживаясь. Парень вылетел наружу, словно им зарядили пушку. Остальные сбились в кучу и озадаченно смотрели. Сыщик вынул браунинг.

– А как начну сейчас шмалять… Кто не спрятался, я не виноват.

– Эй, эй! Погоди! – крикнул курчавый мужик в дорогом казакине. – Не стреляй, разговор есть. Ты ведь новый, делов не знаешь?

– Каких делов?

– А таких!

Мужик властно цыкнул на своих товарищей – замри! – и продолжил:

– Напрасно ты, фраер, сюда влез. Тут бессовестно поступили, не по-людски. Мы за своим пришли. Скажи ей, пусть по-хорошему вернет, мы ведь не отступим.

– Да что вернет-то?

– Совсем Ядвига тебя втемную пользует? Хе-хе… Тогда слушай. Ломбард мы взяли. Давно, три года назад. А наводчик, жидовская рожа, нас кинул. Слам[23]23
  Слам – добыча (жарг.).


[Закрыть] принял, обещал расплатиться и ничего не дал.

– Таких историй миллион, дядя. При чем тут Космозерская? Это ее муж вас нагрел?

– Нет, тут другой мошенничал, ювелир Рафильзон. Тот самый. Понял теперь?

Лыков по-прежнему стоял в проходе с пистолетом в руке, готовый в любую секунду выстрелить. Налетчик видел это и не решался напасть.

– Никакого Рафильзона не знаю. Давай от Адама и Евы, пока я не заскучал.

– Э, да ты еще и не местный… Ладно, пускай будет от Адама. Ломбард сломали, добычи взяли на сорок тыщ. Но вещами: часы, портсигары, брошки всякие. Рафильзон, слышь, знатный блатер-каин, он сам тот налет задумал. Обещал слам в деньги обернуть. Да не сделал!

– И что? При чем тут Ядвига?

– Ядвига твоя в лучших подругах у Рафильзонихи была. Оттуда и след. Ювелира мы казнили, чтоб не жульничал. Полагали, вдова его одумается и деньги вернет. А та еще жаднее мужа оказалась. Ничего не отдала, стерва. Тогда мы и ее удавили. Неужто ничего про то не слыхал? Вся Сибирь знает!

– Продолжай. Выходит, вы прикончили и наводчика, и его жену, а денег не получили?

– Точно так, – кивнул налетчик и сделал полшага к Лыкову. Тот навел ему браунинг в лоб:

– Стань на место.

Курчавый подчинился и продолжил:

– Что за люди? Им жизнь оказалась дороже сорги[24]24
  Сорга – деньги (жарг.).


[Закрыть]. Теперь скажу, при чем тут твоя баба. Учти, кстати, ты не первый, кого она дурит. Одного, казачьего офицера, мы отвадили. Объяснили, что к чему, он и ноги в руки. Второго пришлось вчера на тот свет услать. А все потому, что деньги наши покойная Рафильзониха Ядвиге вручила. Вместо того чтобы нам, кто дело делал. Вот!

– Что «вот»? Хочешь, чтобы я съел твою сказку? Что банда лихих налетчиков три года свою добычу вернуть не может? Вы кто после этого?

– Мы-то ребята правильные, живем по воровскому закону. Все указывает, что Ядвига унаследовала наши сорок тыщ. Больше некому. Скажи ей, пусть вернет. Иначе аминь.

Коллежский советник опять поднял браунинг:

– Ну-ка пошли вон! Я полицейский полковник.

– Да нам хоть генерал! Придут пятнадцать сердитых мужиков, ты что с ними сделаешь?

– Считаю до трех. Три!

Сыщик выстрелил в воздух. Налетчики подхватили своего товарища, так и не оправившегося от лыковской оплеухи, и удалились с руганью. На прощание курчавый сказал с угрозой:

– Ну, баран, сам напросился. Теперь жди…

Постоялец запер дверь и поднялся наверх. Там стояла вдова, белая от страха.

– Рассказывай, как все было. Во что ты меня впутала?

– Это все ложь! Или какое-то страшное, безумное заблуждение. Мы действительно дружили с Марией Абрамовной Рафильзон… при ее жизни. Я не знаю, что произошло на самом деле. Ее супруг Рафаил Григорьевич держал ювелирный магазин на Харлампиевской улице. Он был честнейший человек.

– А твои гости говорят, что блатер-каин, то есть скупщик краденого. А еще наводчик.

– Это невозможно, я не могу такое представить, – убежденно ответила вдова. – Сколько лжи в людях… Почему ты веришь бандиту и не веришь мне?

– Ядвига, я тебя совсем не знаю.

– А тех, кто сейчас приходил, знаешь? То-то.

– Что же случилось с твоими друзьями?

Космозерская в отчаянии замотала головой:

– Рафильзон мне никакой не друг был! Только Мария Абрамовна. А его зарубили топором в тысяча девятьсот шестом году. На улице, у всех на виду. За что, я понятия не имею, ей-богу. А через месяц пришли в дом и удушили его несчастную жену.

– Убийц нашли?

– Кто знает? Ты спроси в полиции, тебе скажут правду. Повесили двоих, сказали, что за Марию Абрамовну. А так ли это на самом деле?

– Почему теперь бандиты ходят к тебе по два раза на дню?

Ядвига Андреевна схватила сыщика за руку, провела в гостиную и поставила перед иконой.

– Вот, смотри. Клянусь Всевеликим Богом, что понятия не имею. Святой истинный крест!

– А ты не католичка? – засомневался Лыков. История с ограблением ломбарда и последующими смертями нравилась ему все меньше и меньше. Не хватало командированному ввязаться в разборки между здешними бандитами. Ведь если ночные визитеры правы, его хозяйка – воровка. А он – дурак, которого хитрая баба использует.

– Нет! – вскрикнула полька и зарыдала во весь голос. – Мы венчались, и я приняла православие… Искренне приняла! А теперь… Это ложь, навет, жуткое недоразумение. Но если ты не веришь мне или боишься – уходи. Пусть меня зарежут за чужие грехи.

Сыщику стало не по себе. Что, если вдова говорит правду? Уголовные очень подозрительны. Иногда в их не шибко ученых головах выстраиваются такие заключения, что хоть смейся. Но эти фантазии потом кончаются кровью, и тут уже не до смеха. Неужели можно бросить сейчас эту женщину? Нет, сначала надо разобраться.

– Хорошо. Я буду смотреть дело и говорить с полицией.

– А пока?..

– Пока смотрю, живу здесь. И в обиду тебя не дам.

– Слава богу!

– Но учти, Ядвига. Если выяснится, что ты меня обманула, то сядешь в тюрьму за соучастие в ограблении ломбарда.

– А вот это мне никогда не грозит, потому как я не виновата, – наконец-то улыбнулась полька. – Ну, пойдем ко мне, мой храбрый рыцарь.

Однако сыщик уклонился и досыпал ночь у себя в кровати. Браунинг лежал под подушкой.

Глава 7
Иркутский криминал

Утром Алексей Николаевич первым делом навестил полицмейстера. Тот о чем-то совещался с Аулиным. Увидев питерца, иркутяне повеселели:

– Что, пришли узнать насчет облавы? Будет, в девять вчера тряхнем Первую и Вторую части.

Коллежский советник посмотрел бумаги и сразу же заметил неладное.

– Василий Адрианович, где вы набрали столько городовых для прочеса? Сто человек! У вас их всего сто шестьдесят. Нельзя же так оголять город.

Бойчевский хитро сощурился:

– Я чуток слукавил. Да, сто шестьдесят. В постоянном штате. Еще сорок шесть человек служат на временных основаниях, а содержание оплачивает акцизное ведомство. Их наняли для охраны винных лавок, но на самом деле они усилили наружную полицию, несут такую же службу.

– Ого! Не так плохи ваши дела, как вы мне жаловались.

– А не пожалуешься – и сочувствия не дождешься.

Трое полицейских долго обсуждали предстоящую операцию. Нужно было оцепить и обыскать девятнадцать притонов в разных концах города. И сделать это одновременно. Из разговоров коллег Лыков понял, что такие облавы – забытое прошлое. Их практиковал капитан Никольский, а его сменщик прекратил. Аулин со смехом рассказал о личном опыте:

– Я при Никольском служил помощником пристава Первой части. Ну, послали нас как-то обыскать Сарафановку. Поступили сведения, что в сараях кирпичных заводов прячутся беглые. Где именно, осведомление не сообщало; пришлось шерстить все подряд. С нами были казаки Иркутской сотни и охотничья команда Первого Верхнеудинского полка. Ну, думаю, с армией не пропадем. Вдруг из бараков, где ассенизационный обоз, выскочили пятеро и побежали прямо на меня. Оборачиваюсь – никого рядом нет. Ни станичников, ни охотников. Только что были и вдруг все как сквозь землю провалились! Да… Вспомнил тут и мамашу, и папашу, как они отговаривали меня в полиции служить.

– И как ты выкрутился? – спросил полицмейстер.

– А драпанул сам от них быстрее ветра. Что сделаешь один против пятерых? Ребята быстренько исчезли. А потом одного из них поймали возле дачи сиропитательного дома Медведниковой, и оказалось, что на нем чуть не дюжина убийств. Долго я ту облаву вспоминал…

Полицейские зубоскалили еще четверть часа, Лыков вспомнил пару смешных эпизодов из своей биографии. Потом спросил:

– А что за история была с убийством семьи Рафильзонов?

Оба коллежских регистратора в один голос ответили, что дело – давнее и надо смотреть в архиве.

– У нас, Алексей Николаич, каждый день кого-то на нож сажают. Всех и не упомнишь. Вы, чай, составили уже представление, что за город Иркутск.

Тогда питерец рассказал о ночном налете и о предостережении главаря бандитов.

– Курчавый, ростом с меня? – ухватился Аулин.

– Да. Казакин на нем шикарный, видать, парень модничает. И наглый. Сказал, что ему хоть полковник, хоть генерал, все равно зарежет.

– Это Володька Чалдон, маз с Иннокентьевского поселка. Опасный человек. Вот, значит, кто ломбард грабил… Ну-ну. Поймаем, я ему объясню, как полковников обижать.

Бойчевский возразил:

– Мы его три года ловим, и все без толку. Надо Алексею Николаевичу возвращаться обратно в гостиницу.

– Чтобы они зарезали Космозерскую? – одернул полицмейстера Лыков. – Скажите лучше, как вы оцениваете их слова? Есть в них правда или нет? Может вдова действительно прятать ограбленные вещи?

Иркутяне стали менжеваться:

– А кто ее разберет, эту вдову? Она действительно дружила с покойной Рафильзон. Не просто так слух идет. Однако… Дело с ограблением ломбарда темное, виновные не обнаружены, покража не найдена. А четыре человека жизнью заплатили.

– Семья ювелира и те двое, которых вы повесили?

– Не мы, а военно-полевой суд, по законам военного времени.

Аулин мялся-мялся, потом высказался со всей определенностью:

– Не верю я, что Ядвига Андреевна замешана и прячет краденые ценности. После трех налетов и не выдать? А потом что, гроб купюрами обклеивать? Она не дура.

– Но где тогда похищенные золото и серебро?

– У ювелира осталось два сына. Им бандиты предъявили. Так они схоронили мать и в ту же ночь исчезли из города. Если старик Рафильзон действительно был наводчик, то ценности сыновья с собой увезли.

– Почему же тогда уголовные обвиняют Ядвигу Андреевну? – дотошно спросил коллежский советник.

– Там народ не семи пядей во лбу. Иные верят в любую чепуху. Кто-то сболтнул, они и купились. А сболтнул, вернее всего, тот, кто сам и украл, а от себя подозрение отводил. Как теперь узнаешь? Почти три года прошло.

– Выходит, – резюмировал питерец, – Космозерская невиновна, но ей угрожает опасность. За чужой грех. Так?

– Думаю, что так, – подтвердил Бернард Яковлевич.

– Значит, я остаюсь жить на углу Шестой Солдатской.

– Алексей Николаевич, мы ведь под вашими окнами пост выставить не можем, – напомнил командированному полицмейстер. – Тем более круглосуточный.

– И не надо, у городовых есть заботы поважнее.

– И как вы будете отбиваться, если придет пятнадцать головорезов?

– Пулемет у военных возьму.

– Я серьезно!

Лыков поднялся:

– Нельзя же бросить беззащитного человека. Тем более одинокую женщину. Мы – полиция и должны защищать обывателей. Пусть состав Третьей части помнит, что Космозерской угрожают. Лишний раз мимо дома пройдут, шороху наведут…

– Это при налете не поможет, – поддержал начальника Аулин. – Вломиться могут хоть ночью, хоть днем. Лучше Ядвиге Андреевне на время уехать из города.

– А когда вернуться? – желчно спросил коллежский советник. – Вы три года не можете дело распутать. Сколько ей скитаться?

– У нас, ваше высокоблагородие, имеются дела помимо старых дознаний, – вскочил полицмейстер. – Вчера опять на Амурском тракте мертвяка нашли. Со следами удушения. Облаву вот готовим… по вашему совету.

Они едва не поругались, но в конце концов вернулись к спокойному разговору. Алексей Николаевич понимал, что предъявить иркутянам нечего. Больше половины дел остаются нераскрытыми. И никто не будет караулить обычную купеческую вдову, даже если известно, что ей угрожает опасность. А Лыков не сумеет защитить бедняжку, потому как занят по горло своими делами. Уйдет утром на службу, а через час ее зарежут… Ситуация была невеселая и на вид безвыходная. Жизнь понравившейся сыщику женщины висела на волоске. Спасти ее могло лишь быстрое обнаружение действительного похитителя воровской добычи. Но этим никто не собирался заниматься. А Лыков если и хотел бы, то не мог.

Он взял в судебном архиве старое дело и стал его изучать.

27 марта 1906 года была совершена кража в городском ломбарде на Преображенской улице, в доме благотворительного общества «Утоли моя печали». Воры проникли в помещение через подкоп и похитили золотых и серебряных закладов на сумму 37 800 рублей. Преступление осталось нераскрытым.

28 сентября того же года на Баснинской улице возле дома Громова был зарублен топором хозяин ювелирного магазина Рафаил Рафильзон. Негласная агентура сообщила, что блатные отомстили ему за обман. Будто бы именно ювелир выступил наводчиком в деле ограбления ломбарда и забрал похищенное на реализацию. Но за пять месяцев бандиты не получили от него ни копейки. Решив, что их обмишурили, они убили блатер-каина, рассчитывая вернуть свою добычу через его вдову. Далее история окончательно запутывалась. Мария Рафильзон то ли не смогла, то ли не захотела расплатиться с грабителями. В результате ее задушили в собственном доме на Харлампиевской улице. Налетчики перевернули все вверх дном. По подозрению в совершении злодеяния были арестованы рецидивисты Петров и Голубев (он же Некрасов). У них обнаружили вещи убитой вдовы. Учитывая военное положение в Иркутской губернии, 19 декабря бандиты были повешены. Связь ограбления ломбарда со смертью четы Рафильзон осталась не выясненной дознанием, на нее указывали лишь скупые намеки негласной агентуры. А вскоре в городе случилось очередное громкое преступление. Грабители прорыли подкоп под золотоплавильную лабораторию на Набережной улице и унесли четыре с половиной пуда золота в слитках! Полиции стало ни до чего. И вот теперь, почти три года спустя, тени несчастных Рафильзонов опять напомнили о себе. За грех старого наводчика – если он был – хотели спросить с купеческой вдовы.

Алексей Николаевич ломал голову и так, и сяк. Ценности почти на сорок тысяч рублей до сих пор не найдены. Бандиты уверены, что их прячет Ядвига Космозерская. Питерец вовсе не исключал, что так оно и есть. Но вот Аулин сомневается, а он начальник сыскного отделения. Если у ювелира были сыновья, логично, что заклады достались им. Ребята уехали, увезли все с собой. И как теперь быть?

Единственное, до чего додумался коллежский советник, это нанять сразу двух дворников вместо погибшего Никифора. Найти отставных солдат, таких же нетрусливых, и платить им хорошее жалованье. А Ядвига пусть пока не выходит из дома. Командировка Лыкова должна продлиться месяц, а то и два. За это время многое в загадочной истории с ломбардными закладами прояснится. Например, можно попробовать отыскать беглых сыновей ювелира и допросить их. Пусть расскажут, почему уехали, кто их запугал. Если младшие Рафильзоны увезли ценности с собой, то высока вероятность, что они их уже обернули в деньги на новом месте. Полиция поищет, нет ли признаков такой операции. Купили особняки, бросают билеты певичкам в ресторанах… Тогда можно шепнуть их адрес Володьке Чалдону. Пусть снимет подозрение с Ядвиги и летит туда требовать справедливости. Идея Лыкова была, конечно, фантастичной. Но ничего лучшего в голову не лезло.

Вечером коллежский советник отправился на облаву. Он выбрал себе пивную на Поплавской улице. Хотел лично познакомиться с братьями Родонай и задать им пару вопросов.

Результаты разочаровали сыщика. Братья якобы уехали в Читу по торговым делам, и знакомство не состоялось. И в заведениях оказалось прилично до скукоты. Полиция арестовала десяток человек, все мелкая шушера без документов. Еще взяли дезертира, сбежавшего из дисциплинарной роты Пятой стрелковой дивизии. И это на девятнадцать притонов! Пшик. Сердитый, Алексей Николаевич вернулся в полночь в полицейское управление и с порога сказал Бойчевскому:

– Так не бывает. Их кто-то предупредил.

– Запросто, – не стал спорить коллежский регистратор. – Когда готовишь такую облаву, приходится извещать много людей. Среди них найдутся и болтуны.

– Это, Василий Адрианович, изменники, а не болтуны. Мы хлопнули по пустому месту. Все опасные знали заранее и перебежали в Глазково.

– На одновременную облаву по всему городу у нас сил не хватит, – стал защищаться полицмейстер. – Даже если армию привлечь. Мой предшественник Никольский так и делал. Однажды двести человек зараз арестовал! А никого серьезного и там не зацепили. Как будто у них агентура есть среди нас, а не у нас среди них. Тьфу!

Тут вошел без стука Аулин:

– У вас так же пусто, как у меня?

– Никого стоящего, – ответил Бойчевский.

– А я чуть Мишку Глухова не поймал. Уже совсем у меня в руках был и вдруг куда-то делся. В трактире Битарашвили он играл в карты с Исидором Махарадзе…

– Махарадзе – известный у нас бандит, неоднократно судимый, – скороговоркой пояснил Бойчевский Лыкову. – Но спокойно владеет торговым предприятием, потому как формально чист. И что дальше, Бернард Яковлевич? Ты упустил Глухова?

– Так точно. За минуту до облавы смылся. Как будто его кто предупредил.

– Вот и Алексей Николаевич мне то же самое говорит. Измена, мол, в рядах. Не просто так все крупные преступники разбежались, одна мелюзга сидела в притонах.

– Иначе и быть не могло, – согласился главный иркутский сыщик. – Когда сто человек привлекаешь, кто-нибудь да продаст присягу с потрохами. Жалованье маленькое, люди зарабатывают, как умеют.

– Ладно, пора спать, – зевнул во весь рот полицмейстер. – Меня три-четыре раза за ночь еще разбудят. Так что… шли бы вы, господа, по своим делам.

На другой день Лыков встретился с негласным осведомителем по кличке Масляный. Мужчина лет пятидесяти, с елейным голосом и вкрадчивыми манерами, служил маклером в бильярдной возле Сенного базара. Алексей Николаевич расспрашивал его целый час. Он быстро вычислил, что сведения агента носят случайный характер. И он далеко отстоит от серьезных уголовников. Что-то подслушать и донести по команде – таким был предел возможностей маклера. Тоже неплохо, иногда так можно получить ценные сведения, но это если повезет.

Лыкова интересовала кавказская преступная среда и как она соотносится с русской. Есть ли между ними взаимодействие, или, наоборот, они конфликтуют. Имеются ли общие барыги, наводчики и укрыватели. Вот, например, в той же бильярдной – сходятся наши с кутаисцами погонять шары?

Тут Масляный сообщил кое-что интересное. Да, сказал он, русские жулики с кавказскими вполне уживаются. Притоны общие есть, там купят краденое у кого угодно, лишь бы было выгодно. И документ липовый сварганят за положенную мзду. Но в некоторые заведения русским ходу нет. Среди туземных притонов имеется своя иерархия. Самым главным агент назвал меблированные комнаты Ононашвили на Кругобайкальской улице в доме номер девять. А самого хозяина – атаманом кавказской преступности.

Беседа проходила на явочной квартире сыскной полиции на Графо-Кутайсовской улице. Бывшая Арсенальная, она была переименована решением городской думы в честь бывшего генерал-губернатора, по случаю его пятидесятилетнего пребывания в офицерских чинах. Лыков хорошо знал графа. В молодости он начинал службу именно под началом Павла Ипполитовича, тогда нижегородского губернатора. Что называется, встретились…

В беседе участвовали, кроме питерца, Аулин и надзиратель Франчук. Когда агент назвал фамилию Ононашвили, иркутские сыщики и ухом не повели. Видимо, главарь туземцев был им хорошо знаком. Лыков же слышал о нем впервые и налег на расспросы.

Масляный неохотно сообщил, что дел атамана никто толком не знает. Он поселился в городе давно и осел в Глазково, возле железнодорожного вокзала. Нико Ононашвили владел меблированными комнатами «Крым» и рестораном «Южный Кавказ». Сам ничего противоправного не совершал, для этого у него имелись особые люди. Поскольку у кавказцев круговая порука, подобраться к Нико не представлялось возможным, и он полиции не боялся.

– А почему вы решили, что Ононашвили – атаман всех кавказцев в городе? – спросил Лыков.

– Ваше высокоблагородие, сужу с их же слов: как Нико скажет, так и будет. Много раз это слышал самолично.

Больше ничего важного освед про туземцев сообщить не мог. Тогда Алексей Николаевич зашел с другой стороны:

– А кто такой Мишка Глухов?

– О, это новый маз налетчиков из Лисихи. Боевитый парень!

– Расскажите о нем подробнее.

Масляный говорил о русском налетчике более охотно. По его словам, Мишка появился на иркутском преступном небосклоне менее года назад. Но ввалился шумно: ограбил на восемь тысяч кассу пивоваренного завода Половникова. После этого гулял неделю, щедро угощая всех подряд. Поступок так понравился людям, что с тех пор они налетчика любили и укрывали от полиции. Глухов стал популярной личностью и даже появлялся на улице средь бела дня. А сыщики узнавали об этом с запозданием…

Тут в разговор вступил Аулин и добавил кое-что о Мишке. По здешним меркам, тот был человек образованный: служил в военно-топографическом депо штаба округа в чине сверхсрочного унтер-офицера. Вел делопроизводство, чертил карты, собирался после отставки идти в землемеры. А вышел в налетчики. Глухов грабил лишь богатых, никого при этом пальцем не трогая. А добычу пропивал в компании обычных горожан. Говорили, что он устроил на свой счет хворую девочку в Солдатовскую больницу, помогал деньгами Знаменскому монастырю… Эдакий Робин Гуд иркутского пошиба! Ловить его у полиции не получалось – бандита укрывали всем миром.

Алексей Николаевич отпустил осведа и сказал оставшимся сыщикам:

– Я потому интересуюсь Мишкой Глуховым, что он может нам помочь унять кавказцев.

– Это каким манером? – удивился Франчук.

– А вот сами рассудите, Федор Степанович. Мишка – русский и вроде бы как с понятиями о совести.

– У бандита – и совесть? – с иронией переспросил надзиратель. – Ну-ну…

– Я к тому, что можно сыграть на противопоставлении: мы тут русские, а понаехали дикие ребята с кавказских гор и щиплют православных будь здоров.

– Грузины тоже православные, – возразил Аулин. – Но вообще задумка интересная. Национальные различия сильные. Хотите вбить клин?

– Хочу. А как так вышло, Бернард Яковлевич, что в Иркутске образовалось такое засилье кавказцев?

– Издавна повелось. Я сам этому удивился и посмотрел архивы. Первые горцы появились здесь аж в тысяча восемьсот двадцать третьем году. Прислали сразу сто пятьдесят пять человек за грабежи, убийства и воровство. Это были, как сказано в архиве, «грузины, армяне и прочие азиатцы». Сначала их помещали в Томскую и Тобольскую губернии, но ребята начали оттуда бежать. И их задвинули дальше на восток, к нам. С тысяча восемьсот шестьдесят восьмого года наместник Кавказа великий князь Михаил Николаевич приказал ссылать в Восточную Сибирь и чеченцев. В результате ссыльных или вышедших на поселение бывших каторжников из кавказцев накопилось в Иркутской губернии несколько тысяч. За все годы. Они осели, прикупили недвижимости, занялись торговлей. А в душе остались преступники. И вот результат.

– Что же полиция бездействует?

Коллежский регистратор хотел обидеться, но передумал.

– Сами знаете, какая между ними спайка. Если кого мы поймали на грабеже, то ему, конечно, тюрьма. Но не было еще случая, чтобы арестованный выдал сообщников. Вот вы ухватили на месте преступления беглого по фамилии Шукушвили. Того, кто помогал убивать дворника Малявкина. И что? Сказал он вам хоть одно лишнее слово?

– Нет, – признал питерец.

– И никто не скажет. Потому – у них за такое кишки выпускают. Это русский Ваня сдаст всех за полушку, а кутаисцы молчат.

– Вот я и предлагаю столкнуть их с нашими злодеями!

Франчук все так же недоверчиво произнес:

– А как мы это сделаем? Мишку Глухова надо сначала поймать. А когда поймаем, ему каторга светит. Вербовать и срок скостить за это? Другие враз догадаются. Да и по характеру судя, Мишка на доносчика не похож. Больно хитро вы, Алексей Николаевич, замыслили. Не выйдет так.

Начальник отделения поддержал своего надзирателя:

– Верно Федор Степаныч говорит. Мишка – умный. Догадается, что сначала мы уймем кавказцев, а потом возьмемся за него. И зачем помогать полиции?

Разговор на этом закончился.

До конца дня Лыков успел сходить на Соборную площадь, помолиться в кафедральном Казанском соборе. Храм был знаменит. Красивый, гармоничный, сложенный из местного камня, он вмещал пять тысяч человек. Четвертый в России среди провинциальных соборов! Особенно славился иконостас его главного престола, вырезанный из гагата. А к иконе Казанской Божией Матери у коллежского советника было особое отношение, после того как он не сумел отыскать образ, похищенный в Казани…

Вернувшись из храма, Лыков решил один важный вопрос. Они с Ядвигой Андреевной зашли на постоялый двор Ситникова на той же Шестой Солдатской. И там перекупили старшего дворника. Рослый, спокойный, с уверенными движениями парень, герой Японской войны, сначала ломался. Он знал о событиях по соседству и совать голову в петлю не хотел. Однако когда узнал цену – сорок целковых в месяц и питание, – заколебался. А услышав, что ему полагается еще и напарник за четвертной билет, сразу согласился.

– Я товарища возьму, он караульщиком в Тюрюминских торговых рядах. Можно?

– Бери кого хочешь, но спрос будет с тебя, – сказал Лыков. – Я распоряжусь, вам выдадут револьверы.

– А у меня есть, – шепотом признался парень.

– Тогда узаконим. Ну, по рукам?

К вечеру два новых дворника уже стояли на посту. Старшему была фамилия Иванов, младшему – Петров. Так вдова обзавелась сторожами. Алексею Николаевичу сделалось спокойнее.