Текст книги "Дела минувшие"

– И мне жаль, ваше превосходительство. Но все в руках Божьих…

Обстановка в кабинете сама собой разрядилась. Титулярный советник рассказал генерал-лейтенанту некоторые подробности охоты на царя, которую устроили в Нижнем Новгороде террористы. В газеты эти подробности не попали, и Корево выслушал с большим интересом. Потом он сказал:

– Спасибо еще раз от имени всех верноподданных россиян. А теперь давайте перейдем к нашим делам.

Благово стал излагать начальнику дивизии весь ход дела с самого начала. Когда он дошел до проделок офицеров Девятого полка, то сказал:

– Здесь, Венцеслав Станиславович, вы можете почувствовать обиду. Но прошу отнестись к моим словам вдумчиво. Ротный командир Рутковский и батальонный Костыро-Стоцкий прикрываются вашим именем. Или, правильнее сказать, тем, что вы с ними одной нации.

Генерал насупился, но промолчал. А статский советник развил мысль:

– В Девятом полку, как и в лагерях в целом, царит картежная вакханалия. Игра идет, и тому есть множество свидетелей. Но очевидцы преимущественно из нижних чинов, особенно среди денщиков разгульных офицеров; прочим невдомек. Налицо также сговор ротных командиров Девятого полка. Сговор, к которому не причастен лишь один капитан Асатцев. Но, из корпоративной солидарности, он не желает помочь нам. В результате вон что лезет… Подпоручика Аглицкого откровенно выживали из роты, едва не дошло дело до дуэлей…

Корево начал волноваться, но пока не перебивал сыщика. Тот продолжил:

– Командир полка попал в неприятную ситуацию и не знает, как из нее выбраться. Ему фактически устроили афронт. При каждой попытке подтянуть офицеров Рутковский с Костыро бегут к вам. И давят, так сказать, на национальную мозоль… Что их обижают русопяты, к ним несправедливо придираются, и все в таком духе.

Генерал возразил глухим голосом:

– При чем тут это? Поляк или татарин – какая разница? Каждый офицер должен служить достойно!

– Истинно так, Венцеслав Станиславович. Для строя нет ни эллина, ни иудея. Но… извините, я скажу прямо… вы избаловали этих двух господ. И усложнили полковнику Беклемишеву службу, а нам дознание.

Начальник дивизии вскочил и стал нервно расстегивать и застегивать обратно пуговицы мундира:

– Ну, если так и есть! Держитесь, панове! Однако, Павел Афанасьевич, продолжайте. Мне нужны доказательства!

Благово сообщил Корево последние соображения: про часы, про сдавшего их поляка и про слова Аккермана о страшных беглецах. И показал письмо Департамента государственной полиции и телеграмму из Плоцка. Генерал некоторое время молчал, по лицу его ходили желваки. Потом он объявил:

– Немедленно примите все меры, какие считаете необходимыми. Я их заранее одобряю. Обыск на квартире Рутковского? Будьте любезны! Задержание самого командира Седьмой роты? Сейчас сделаем приказ об отстранении от обязанностей и содержании на гауптвахте. Вы и ваши люди будете допущены к нему для проведения дознания и следственных действий. Пора выжечь заразу. Я им дам национальную мозоль!

На соблюдение формальностей ушло пять часов. Все это время в номерах «Берлин» сидела засада – вдруг заглянут беглые паны? В результате вместо них явился судебный следователь. В его присутствии Лыков произвел обыск у командира Седьмой роты и нашел много интересного. Одних карт насчитали семьсот колод. Все они были обклеены бандеролями[43]43
  Поскольку сбор от продажи карт в России шел в пользу благотворительного ведомства императрицы Марии Федоровны, на каждой колоде была бандероль с сургучной печатью.


[Закрыть] и все оказались на поверку краплеными! Но карты ладно, в бюро капитана на самом виду лежала препроводительная бумага из Плоцкого полицейского управления об этапировании Антона Рутковского. Похоже, шулер каким-то образом умыкнул ее при побеге. Улика была столь значительная, что о ней сразу же сообщили Благово.

Не менее важная находка обнаружилась в кармане зимней шинели. Широкое кольцо из золота пятьдесят шестой пробы с внутренней гравировкой: «Павел Шенрок». Драгоценность якобы застрелившегося подпоручика – как она могла оказаться у его командира? В лучшем случае он ее украл, снял с трупа. А в худшем? Видимо, Рутковский, полагаясь на свой высокий чин и закрытость армии, никак не рассчитывал на обыск…

Судебный следователь актировал находки, и они вдвоем с Лыковым поехали к начальнику дивизии. Генерал Корево осмотрел улики, выслушал объяснения и со своей стороны сообщил:

– Подозреваемый арестован согласно моему приказу и помещен на гарнизонную гауптвахту. Письменное согласие у вас на руках. Делайте с этим мерзавцем что положено, только держите меня в курсе дела.

Начались обыски, допросы и аресты. В Седьмой роте не осталось ни одного офицера – командир сидел на «губе», а остальные были отстранены от должности и давали показания. Пришлось срочно переводить на их место офицеров из учебной команды и других рот. Золотопогонные сначала отнекивались незнанием. Тогда сыскные крепко тряхнули их денщиков, ординарцев и вестовых. Те молчать не стали и вывалили всю картину непотребства, творящегося под началом капитана Рутковского. Масштаб аферы поражал. В Девятом полку, на глазах у множества людей, полгода существовал тайный игорный дом. В нем обыгрывали краплеными картами простаков со всего гарнизона. Непосредственно мишурил старший брат ротного командира Антон. В темных делах ему помогали три соотечественника. После самоубийства (или убийства) подпоручика Шенрока банда Антона исчезла на время – уехала в Польшу и там попалась. Ребята сели в подследственную тюрьму, сбежали из нее и вновь спрятались в Нижнем Новгороде под крыло Седьмой роты…

В конце недели нашли тело несчастного Александра Аглицкого. Его задушили и бросили в водоприемный колодец ренстоков[44]44
  Ренсток – ливневая канализация.


[Закрыть] на Суетинском съезде. Факт убийства стал очевидным. Три поляка по телеграмме полицмейстера были сняты с московского поезда на станции Ковров. Это оказались Франц Соколовский, Людвиг Эртман и Антон Рутковский. У последнего при себе нашли серебряную мыльницу, пропавшую из квартиры задушенного подпоручика. Вот мелочная душа…

На свободе оставался последний и самый опасный член банды Войцех Стахович. Поймать его никак не удавалось. Лыков считал, что негодяй скрылся из города, а Благово полагал, что он прячется где-то здесь. Никаких подсказок, где искать убийцу, у полицейских не было. Как часто бывает в сыскном деле, помог случай.

Мировой судья Третьего участка разбирал спор между двумя дамами. Начальница Мариинского института благородных девиц, вдова генерал-лейтенанта Анна Александровна Баллюзек, поругалась в магазине с начальницей женского епархиального училища, вдовой коллежского регистратора Музой Петровной Менделеевой. Спор вышел из-за того, кому достанется позументная лента. Генеральша решила, что поскольку ее покойный муж перегнал мужа соперницы на десять чинов, то и лента ее. Еще и нахамила при объяснении. А регистраторша взяла да и подала на нее в суд и представила свидетелей. Надутая генеральша явилась в камеру мирового судьи, чтобы посмеяться над соперницей и публично ее унизить, но вышло наоборот. Мировой выслушал стороны, опросил свидетелей и объявил вердикт, какого госпожа Баллюзек не ждала. Штраф в пятнадцать рублей и извинения! Начальница девиц была в шоке. Как же так? Генерал-лейтенантша будет извиняться перед коллежской регистраторшей? Куда катится Российская империя? В запале она наговорила грубостей и сопернице, и судье. И среди прочего сказала: да у вас там бордель в епархиальном, учительница рукоделия живет с каким-то поляком!

Никто не обратил внимания на эту фразу, кроме Петра Фороскова, который был вызван как свидетель по следующему делу и пришел пораньше. Услышав такое, надзиратель бегом помчался на Алексеевскую. Вскоре две пролетки с полицейскими подлетели к училищу. Огромное здание выходило главным фасадом на Большую Покровку, а другими – в Холодный переулок и во дворы. Оттуда при удаче злодей мог выскочить на Студеную или Звездинку и скрыться. Но сыскари уже знали, где комната учительницы рукоделия Антониды Дюльбиной. Перекрыв выходы, они кинулись прямо туда.

Алексей мчался первым и весь трясся от нетерпения. Сейчас он прижмет эту сволочь… Своротив дверь вместе с засовом, титулярный залетел в жилище. Навстречу ему вскочил высоченный дядя с плечами, как у циркового борца. Но состязание в атлетизме вышло недолгим. Через минуту поляк лежал на полу, из носа у него вязко вытекала кровь, а под сапогами сыскных хрустели выбитые зубы…

Дальше дело было передано по принадлежности, то есть судебным властям. Эртман и Соколовский дали признательные показания. Они подтвердили подозрения полиции, что подпоручика Аглицкого удушил Войцех Стахович. Братья Рутковские в это время держали его за руки. Именно капитан постучал в дверь и попросил жертву впустить палачей… Это произошло после того, как Аглицкий имел объяснение с ротным командиром и пообещал ему, что подаст рапорт о творящихся в полку безобразиях. И не начальнику дивизии, а сразу командиру Семнадцатого корпуса, докуда руки поляков никак не могли дотянуться… Убийцы хотели представить исчезновение младшего офицера как бегство. Нет тела – нет дела. Но их подвела жадность, а еще вмешалась случайность. Стахович в тот же день отнес золотые часы убитого дьякону-расстриге на Толкучий рынок. А вскоре к тому нагрянула с облавой сыскная полиция…

Загадка смерти подпоручика Шенрока осталась до конца не раскрытой. Следователь отказался объединять два дела, ему хватило убийства Аглицкого, где имелись все необходимые улики. Эртман с Соколовским вспомнили, что Шенрок проиграл шулерам пять тысяч рублей. Он пытался просить эти деньги у богатого отца, но тот отказал. Дальше было неясно: то ли офицер сам застрелился, то ли ему помог все тот же Стахович, чтобы устрашить других должников.

Сразу после смерти офицера преступники спрятали Елпидифора Сомова от сыщиков. Перевели в солдатскую артель и отправили в Гордеевку. Но дело закрыли, а солдаты вскоре выгнали бездельника обратно в роту. Там глупый и жадный парень начал в подпитии много болтать, а потом потребовал от ротного денег за молчание. И тогда его брат-бандит разыскал в притонах своего приятеля по каторге Кольку Бешеного и дал ему заказ – выманить и убрать трепача.

Благово и Лыков присутствовали при разговоре генерал-лейтенанта Корево с пока еще капитаном Рутковским. Венцеслав Станиславович вышел белый от ярости. Алексею показалось, что сейчас он ударит соотечественника; тот даже отшатнулся. Но начальник дивизии взял себя в руки. Он начал говорить сначала по-польски, но тут же перешел на русский, чтобы было понятно всем:

– И ударил бы, если бы вы могли дать сдачи! А так приходится терпеть. Но вот что я вам скажу. Вы дурной офицер. Вам не место в русской армии. И вы очень плохой поляк! Мне стыдно, что мы с вами одной крови. Подите прочь с глаз моих. И будьте вы прокляты!

Вечером сыщиков вызвал Каргер и стал задавать вопросы:

– Я тут многое не понял, разъясните, пожалуйста. Отчего, если в банде был свой штатный душитель Стахович, для убийства Сомова пришлось нанимать Кольку Бешеного?

– С поляком денщик не пошел бы в притон, – пояснил Павел Афанасьевич.

– И уж тем более ночью во Вшивый куст, – добавил Алексей.

– Пусть так. Но Шенрок! Сын богатого родителя – и не собрал пять тысяч? Да любой ростовщик дал бы ему эти деньги под вексель. С лихвенными процентами, конечно.

Благово кивнул Лыкову. Тот ответил обстоятельно:

– Лично для меня это еще одно доказательство того, что подпоручик Шенрок умер не по своей воле. Он мог бы занять денег, но, видимо, не захотел. А объявил себя жертвой шулерских приемов и отказался платить. И тогда его убили – в назидание другим. Офицеры догадывались и молчали. Притон действовал без помех, весь гарнизон туда шлялся. А полиции ни гугу. Вот как тут бороться с преступностью, Николай Густавович?

Шел июль 1881 года. Весь Нижний стоял на ушах: ожидали приезда молодого государя. После смерти отца Александр Александрович спрятался в Гатчине и не показывался на публике. Он даже перестал бывать в Петербурге, министры ездили с докладами в Гатчинский дворец. Охрана царя срочно перестраивалась на новые рельсы. Доверенные лица Александра Третьего вели тайные переговоры с могущественной «Народной волей», дабы уберечь венценосца от неминуемой смерти. Но для Нижнего Новгорода было сделано редкостное исключение. Государь обещал приехать на освящение Новоярмарочного Александро-Невского собора, того самого, где зимой титулярный советник Лыков с друзьями спасли прежнего императора.

Алексей с утра ввалился в сыскное в приподнятом расположении духа. Вчера он посетил Коммерческий клуб, хотел посмотреть выступление знаменитого германского силача Фоссберга. Тот тешил публику выдающимися приемами, в частности отрывал от пола значительные тяжести. Лыков, сам богатырь, решил проверить немца. Внезапно с ним увязалась сестра Лизавета. Сказала, что тоже хочет позабавиться, да не одна, а с приятельницей. Лыков нанял извозчика, сказал:

– Давай на Грузинскую в Коммерческий клуб. Но сначала заедешь на… Лиза, где забрать твою подругу?

– Малая Покровка, Нефедьевы, собственный дом.

Отважный сыщик аж поперхнулся:

– Варвара Александровна Нефедьева?![45]45
  См. рассказ «Убийство в губернской гимназии» в книге «Хроники сыска».


[Закрыть]

– Да, Варенька просила меня взять ее с собою, – как ни в чем не бывало ответила сестра. – Говорит, ей скучно одной.

– И давно вы с ней приятельницы?

– Недели две как познакомились. Она очень милая… и очень несчастная, сам знаешь почему. Давай попробуем хоть как-то развлечь Вареньку.

Алексей во все глаза смотрел на Лизавету: понимает ли она, что предлагает? И случайность ли это или же очередной заговор с целью его женить? Но сестра отвечала невозмутимо, без смущения и ждала, когда извозчик тронется.

Они приехали к хорошо знакомому Лыкову дому, окруженному каролиновыми тополями. Вышла Варенька, одетая просто, но со вкусом. Она поздоровалась с сыщиком и при этом смотрела на него своими серыми чудесными глазами особенно ласково. Алексей поплыл… В итоге, когда в собрании силач Фоссберг пальцами оторвал от пола мельничный жернов весом восемнадцать пудов, он не выдержал. Снял сюртук, остался в одной жилетке и вышел состязаться с германским геркулесом. Тот снисходительно посмотрел на нижегородца с высоты своего огромного роста и кивнул: ну, попробуй. Немец весил вдвое больше выскочки и заранее решил посмеяться. Но ведь в зале сидела Варенька! В результате Лыков точно так же, пальцами, легко оторвал жернов от пола. Потом поставил обратно, передохнул, ухватился и рывком поднял его над головой на вытянутых руках! Зал взревел от восторга. Алексей аккуратно поставил тяжесть на место и жестом предложил сопернику повторить номер. Но тот пробормотал германскую абракадабру. Конферансье перевел отговорку. У господина Фоссберга болит плечевой сустав, и он сейчас не сможет поднять жернов выше колена… Но сделает это в следующий раз!

Ночью у Лыкова открылась рана, полученная в подвалах Александро-Невского собора. Поспешил он с демонстрацией силы. Пришлось самому себя бинтовать, чтобы не пугать сестру с матушкой. Но сыщик все равно остался доволен. Варвара Александровна увидела героя во всей красе!

Заглянув к шефу, титулярный советник застал его за необычным занятием. Благово изучал с карандашом в руке закон о заповедных имениях и делал на полях заметки.

– Решили переписаться в помещики? – съязвил помощник. – Эти… как их? Лендлорды?

Павел Афанасьевич снял очки, насмешливо посмотрел на Алексея и ответил:

– Здоровая орясина пускай и дальше жернова ворочает. А я, старый и умный, буду за нее думать.

– А чего за меня думать? – обиделся Алексей. – Я и сам с головой.

– Вижу я, с какой ты головой. Зачем испытываешь судьбу? Рана не открылась после вчерашнего?

– Ну…

– Понятно. Не будь дураком!

Благово не дождался ответа, надел очки и опять взялся за карандаш. Помощник запустил глазенапы через его плечо.

– …При учреждении заповедных имений вносится особая денежная сумма или определяются ежегодные взносы в государственный банк на образование капитала для покрытия чрезвычайных издержек по имению… Так как залог их запрещен, то лишь в случае полного истощения этого капитала позволяется заем в кредитных учреждениях суммы, не превышающей двухгодового дохода с имения… Павел Афанасьевич, а зачем вам это знать на самом деле?

Благово опять снял очки:

– Когда ты женишься на Варваре Александровне, то станешь опекуном майората в Варнавинском уезде Костромской губернии…

На этих словах Лыков фыркнул, но как-то неестественно. Шеф продолжил:

– Самому тебе им не владеть, и слава богу. А то профурсишь. Имение достанется вашему старшему сыну. Вот я и смотрю, как все должно выглядеть по закону. А ты иди, иди. Займись делом. И попроси Милотворского тебя осмотреть, геркулес хренов!

Визит государя занял всего полдня. Двадцатого июля 1881 года в десять утра августейшее семейство прибыло в Нижний Новгород из Москвы на литерном поезде. Императора сопровождали его супруга Мария Федоровна, брат Алексей Александрович и два сына – цесаревич Николай и Георгий. В небольшую свиту входили как главные лица министр Двора и уделов граф Воронцов-Дашков и новый министр внутренних дел граф Игнатьев – бывший нижегородский временный генерал-губернатор. На вокзале их встретил Безак и отвез сначала в Староярмарочный Спасо-Преображенский собор. Там нижегородский викарий Поликарп почтил высоких гостей коротким молитвословием. Храм возводился по чертежам самого Монферрана и считался одним из вариантов столичного Исаакия. Гости осмотрели его и отправились на Стрелку.

Чин освящения Новоярмарочного собора Александра Невского к тому времени уже подходил к концу. Государь побывал здесь в 1869 году еще в качестве наследника. За год до этого был торжественно заложен первый камень величественного сооружения, и цесаревич инспектировал стройку. И вот теперь, уже как полновластный самодержец, он прибыл принять собор.

На ступеньках огромного храма августейшую депутацию встретил и приветствовал епископ Нижегородский и Арзамасский Макарий. После его речи гости вошли внутрь и осмотрели росписи и иконостасы. Снаружи собралась огромная толпа зевак. Ярмарка уже открылась, и вокруг площади яблоку было негде упасть. Но царь торопился и не стал осматривать торг. После окончания освящения и Божественной литургии царская семья села на пароход «Отважный» общества «Самолет» и отплыла в Ярославль.

В этой спешке Благово и Лыков были представлены государю губернатором еще на вокзале. Александр Третий пожал титулярному советнику руку и сконфуженно пробормотал, что его подвиг – спасение отца в феврале – остался без должной награды. Какая уж там награда, подумал Алексей… Потом Игнатьев на бегу позвал обоих сыщиков в Петербург, на усиление кадра Департамента государственной полиции. И уж совсем каким-то чудом Павел Афанасьевич в суете молниеносного визита сумел коротко поговорить с государем о судьбе несчастной Варвары Нефедьевой. Молодая барышня в силу чудовищного стечения обстоятельств оказалась незаконнорожденной. Ее отец обратился к прежнему государю с просьбой разрешить ему удочерить Варвару, чтобы вернуть ей права состояния. Написал прошение и умер. И теперь начальник нижегородского сыскного отделения статский советник Благово просил за нее у нового государя. Хотя это было, казалось бы, совсем не его дело.

Благово обладал одной важной способностью: как только он начинал разговор с умным человеком, уже через минуту тот слушал сыщика с полным вниманием. Так вышло и теперь, у трапа парохода. Александр Александрович ухватил мысль нижегородца, взял у него прошение, передал Воронцову-Дашкову и приказал:

– Доложи мне по приезде в Петербург. Вне очереди.

Потом повернулся к Благово:

– Ничего пока не могу вам обещать. Если просьба покойного окажется законной, постараюсь ее выполнить. Если нет, то не обессудьте.

В середине августа два лучших сыщика города собрались в дорогу. Благово ликвидировал имение в селе Чиргуши и в кои-то веки оказался при деньгах. Лыков уезжал налегке. В ресторане Барбатенко остающиеся нижегородцы устроили им прощальный ужин. Присутствовали губернатор Безак, вице-губернатор Всеволожский, полицмейстер Каргер, губернский предводитель дворянства Зыбин и чины поменьше. Угощение готовил лучший повар заведения, знаменитый Григорий Егорович Сахаров, которого знало по ярмарке все русское купечество. Увидев заставленный тарелками стол, их высокородие процитировал знаменитого рассказчика Ивана Горбунова:

– Такая закуска большой выпивки требует!

Ужин действительно удался. Нагрузившись сверх меры, сыщики, вместо того чтобы идти по домам, заглянули в канцелярию полицейского управления. Оказалось, Благово ждал какого-то важного письма. И не ошибся. Дежурный вручил ему пакет. Статский советник сломал печати и вынул указ Правительствующему Сенату. Государь повелевал во исполнение прошения Александра Нефедьева считать его дочь Варвару законной, с возвращением ей прав состояния в полном объеме.

Павел Афанасьевич уселся в кресло, раскурил старинную трубку и сказал помощнику:

– Вот теперь можно и в Петербург!