Текст книги "Дела минувшие"

У Благово был ответ на этот вопрос. Наверху к кромке обрыва подходила новая улица, которая так и называлась: Большие Овраги. От нее вниз шла крутая тропинка. В полугоре она упиралась в ровное место, на котором притулилась единственная в расщелине чайная. В нее стекалось все окрестное население. И не просто так: тамошний хозяин подавал в чайниках вместо кипятка водку. Еще он занимался незаконной варкой мыла и скупал краденое. Звали жулика Иван Суседов. Когда он в очередной раз попался, Павел Афанасьевич его завербовал. И псевдоним придумал подходящий: теперь агент Мыловар осведомлял сыскную полицию о том, что происходило в закрытом для посторонних глаз овраге.

Петр Форосков, не снимая грязных лохмотьев, отправился в чайную и передал хозяину приказ: в одиннадцать вечера прийти на явочную квартиру в Крутиковской улице. Там Суседова ждали двое: начальник отделения с помощником. Лыков сразу взял быка за рога:

– Скажи, Иван, кто из баб в вашем овраге носит имя Нектария? Много таких?

– Одна токмо и есть, вдова Нектария Семенова.

– Что за фигура?

– Да не сказать, чтобы фигура, – хмыкнул блатер-каин. – Толста – это точно. Но ничем другим не примечательна. По кой ляд она вам сдалась, господа сыщики?

– А чем Нектария зарабатывает?

– Живет от себя[31]31
  Является проституткой-одиночкой.


[Закрыть].

Тут заговорил статский советник:

– У нее, я слышал, новый дроля завелся?

– Не знаю, ваше высокородие, – ответил Суседов. – Я за дурой-бабой и не смотрю, их вон сколько, целый овраг. А надо присмотреть?

– Надо, и срочно.

– Дозвольте спросить, ваше высокородие, а что за дроля? Вы и имя можете назвать?

– Колька Бешеный его зовут. Иначе – Николай Мозжевелов. Потомственный варнак и очень опасен. Ты хочешь сказать, Иван, что не знаком с ним? И в чайную он не ходит?

Суседов ответил очень серьезно:

– Не знаком и не ходит. Однако баба его дважды в последнюю неделю покупала у меня брыкаловку[32]32
  Брыкаловка – водка.


[Закрыть]. Чего раньше не делала.

– Ему и покупала! – обрадовался Лыков. – Там Колька, у шалавы прячется.

– А чем платила Нектария? – прозорливо ткнул пальцем в собеседника статский советник. – Случайно не полушубком?

Освед опешил:

– Почем вы знаете, ваше высокородие?

– Ордынских овчин, крытый черным сукном?

– Так точно. Однако как?..

– Придется вернуть его потерпевшему, крестьянину Петрову. Я тебе велел быть осторожнее!

– Иначе у нас нельзя, прогоришь, – развел руками кабатчик. – Да и народ не поймет, заподозрит неладное. Придется вам потерпеть мои махинации… для пользы дела. Что я должен, чем могу вину искупить?

– Показать нам жилище Нектарии Семеновой, – влез Лыков.

Все трое принялись рассуждать, как лучше это сделать. Если владелец чайной будет шляться по оврагу с посторонним человеком, да еще пройдет мимо дома Нектарии, потом арест каторжного могут связать с этой прогулкой. А нарисовать план невозможно из-за дикой застройки местности. Как быть? Алексей предложил нарядиться грузовщиком[33]33
  Грузовщик – грузчик.


[Закрыть] и притащить что-нибудь в чайную под присмотром хозяина.

– Где дом Нектарии?

– Неподалеку от Башкировских мельниц. В полугоре.

– Тебе мука оттуда не нужна?

– Да можно взять куль… пудов на девять… Только как вы его допрете, ваше благородие? Гора у нас крутая!

– Но мы пройдем мимо нужного дома? – настаивал титулярный.

– Пройдем, и я дам знак. Однако же девять пудов!

– Зато никто не заподозрит.

Агент Мыловар только крякнул.

В результате утром следующего дня в овраг со стороны Благовещенской слободы шагали двое. Впереди указывал дорогу владелец единственной в округе чайной. За ним крепкий малый в обдергайке тащил куль крупчатки. Девять пудов он нес не на спине, а на плече! Как будто там была вата… Вокруг шла повседневная жизнь. Бабы, высоко задрав юбки, полоскали в Жандармском ключе белье. Мальчишки играли в свайку, а рядом, развалясь на солнце, храпел пьяный. На ногах его были дешевые клеенчатые сапоги, настолько дрянные, что их даже никто не снял. Ветошник рылся в мусоре, извлекая из него железным крючком кости и тряпки. Два босяка сидели на взгорке, распивали полуштоф, любовались ногами прачек и рассуждали о смысле жизни. Краснощекая толстуха сидела напротив и орала в голос:

 
– Ах ты, береза, ты моя береза,
Все-то вы пьяны, я одна твереза!
 

А на том берегу сияло всегда красивое Заочье: колокольни кунавинских храмов, мачты первых пароходов, густая зелень Савеловой Гривы…

Проходя мимо кособокой избенки, больше похожей на баню, Суседов на секунду остановился поправить штанину.

Спустя четверть часа парень в обсыпанной мукой обдергайке шел обратно. Он глупо улыбался, звенел зажатыми в кулаке монетами и напевал «Солучилася беда у Софронова купца». Явно располагал, как лучше пропить выручку. На крыльце кособокой хибары стоял высокий мужик в невообразимых[34]34
  Невообразимые – подштанники.


[Закрыть] ядовито-лилового цвета и справлял малую нужду. Оба не обратили друг на друга никакого внимания.

Вычислив укрытие каторжника, Лыков заглянул в острог. Цапля пришел в себя после допроса, но выглядел по-прежнему неважно.

– Да, Федор, перевязочный пункт у тебя под глазом еще неделю продержится, – съязвил сыщик. – Нечего было людей убивать!

– Я не убивал, вашество.

– Ага, споспешествовал. За руки держал.

– И за руки не держал, а токмо водку с ним пил.

– Да, а потом денщик умер. Ты овечкой-то не прикидывайся, каторги не миновать. Но смягчение участи, считай, у тебя в кармане – за чистосердечное признание. Скажи мне еще вот что. Колька Бешеный какой человек?

– Бешеный и есть, – сник мазурик. – Чуть что не по нему, сразу в рыло.

– Сильный?

– Не то слово. Прям черкасский бык!

– Ну, я ему рога отшибу, бык и присмиреет, – осклабился титулярный. – А когда он у своей бабы бывает, днем или ночью?

– Ночью он, ваше благородие, на грант ходит, разбойничает, стало быть. После чего в шалмане угощается или читает книжку в тридцать два листа[35]35
  Читать книжку в тридцать два листа – играть в карты.


[Закрыть]. А утром отсыпается. Если хотите его заарестовать, то утром самое то.

– Кто еще у его бабы может быть в доме? Другие жильцы есть?

Цапля стал припоминать:

– Были трое с пивоваренного завода Барбатенкова. Простые мужики, с деревень. Они утром на работу уйдут.

– А в какие шалманы Колька заглядывает?

– На Буграх, в портерной Ляхова бывает. Трактир Каткова на Ильинке даже любит. В Гордеевке в номерах Чувосеева в карты дуется. А еще есть «мельница» на улице За острожным огородом[36]36
  Улица так и называлась официально – За острожным огородом.


[Закрыть], по-возле Полевых казарм. Голубенькие ставни, хозяина зовут Фавст.

– Значит, ежели я приду с утра пораньше, есть вероятность с Бешеным с глазу на глаз поговорить?

– Так точно.

Алексей поднялся, слегка хлопнул арестанта по плечу. Тот вскрикнул:

– Ой!

– Не ойкай, а готовься. Скоро свидишься со своим товарищем. И расскажешь ему про фельдфебеля Теплова. Пусть сбережет наше время – все равно Теплов его приведет к чистосердечному. Только дольше мучиться будет.

Ночью в городе случился новый разбой. Поставщик мяса для боен с салотопкой Нищенкова, прасол Чох, припозднился с поставкой. И возвращался уже в темноте, имея при себе девятьсот рублей. Да еще пошел, дурак, пешком. На Напольно-Солдатской, возле Печерских казарм, выскочил человек большого роста и жахнул прасола по голове кулаком. Очнулся бедолага без выручки и с шишкой на темени. Хорошо еще, из казарм прибежали казаки и спугнули бандита, а не то все кончилось бы много хуже.

Под утро Лыков с Титусом сумели его допросить. Чох уже пришел в себя и держался бодро. На вопрос о приметах нападавшего он ответил:

– Рост – два аршина десять вершков[37]37
  186,5 см.


[Закрыть],кудлатый, одет в синие шаровары русской ткани и суконную жилетку. Сверху пальто на вате, на шее холщовый кисет.

– Как же вы кисет рассмотрели? – удивился Яан.

– А перед тем, как сознания лишиться, – пояснил прасол. – Он туда мои деньги засовывал.

– Особых примет не помните?

– Злой. Слова не сказал, сразу бить. Я бы отдал без спора, так он даже и не предложил…

Утром Благово объявил всему отделению:

– Пора этого злого прекратить. Надоел он мне. Лыков!

– Так точно!

– Что «так точно»?

– Прекратим. Да я его одной левой…

– Возьми Титуса с Форосковым и доставьте мне эту сволочь.

Титулярный советник попросил назначить его одного – много чести втроем брать Кольку Бешеного. Но шеф цыкнул и закончил совещание. Через час сыщики подходили к избушке Нектарии Семеновой. Было холодно, от Оки полз туман. Навстречу группками по два-три человека спускались по тропе рабочие. Они оглядывали незнакомцев и прибавляли шаг.

Вот и знакомая хибара. Лыков похлопал себя по карману – легко ли вынимается револьвер. Вроде легко… В этот момент изнутри донеслось дружное хоровое пение:

 
– Отъезжает мой соколик
В Нижний мылом торговать!
 

Арестная команда укрылась за углом, Лыков зло прокомментировал:

– Пивовары решили на службу не ходить. Вот шаромыжники!

– Что делать будем? – Титус сунул «смит-вессон» обратно за пояс. – И стрелять нельзя…

– Я его выманю, – сообразил Форосков. – Спрячьтесь по бокам от крыльца так, чтобы вас не было видно.

Лыков с Титусом присели на корточки у крыльца. Петр забарабанил в дверь:

– Нектария, отворяй!

Песня сразу стихла, и послышался женский голос:

– Кто там еще в такую рань?

– Это я, Ванька!

– Какой еще Ванька?

– А у тебя их много, что ли? Отворяй, я деньги принес!

Это была старая уловка сыщиков. Волшебная фраза «я деньги принес» открывала любые двери. Кто, какие деньги – не важно. Так и сейчас: стукнул засов, и наружу высунулся рослый мужик в кубовой рубахе, с холщовым кисетом на груди.

– Ты кто?

– Бабу позови.

– Она без бандероли, в одной кофте.

– Да я ее всякую видал, и без кофты тоже, – хохотнул гость. – Зови!

Мужик осерчал и вылез на крыльцо:

– Это где ты ее без кофты…

Договорить он не успел. Лыков выскочил сбоку, взял его за бороду и сильно дернул. Детина полетел вниз, матерно ругаясь. Титулярный оседлал его и занес кулак. Хрясь!

В наступившей тишине наружу стали выползать пьяные. Титус с Форосковым спихивали их с крыльца затрещинами, направляя под окна:

– Быстрее, черти люстриновые! Становись во фрунт, приготовить виды для проверки!

Колька Бешеный, отведав лыковского кулака, лежал без сознания. В карманах у него нашлись восемьсот рублей из выручки Чоха. Остальные певцы, числом семеро, безропотно выстроились в шеренгу. Пивоваров сыщики отпустили, велев поспешить на работу. Четверых бесписьменных и бабу записали в пленные.

Колонна медленно поползла вниз, к набережной. Возле складов Дегтярева каторжный, придя в себя, попробовал сбежать. Алексей шел сзади и не спускал с него глаз. Почувствовав угрозу, он сунул в спину Кольке кулак, и тот надолго разлегся на булыжнике.

– Еще раз дернешься, сделаю калекой, – предупредил сыщик.

Нектария присела возле кредитного и сказала с сочувствием:

– Ты, Коля, не бежи. Это Лыков…

В управлении полиции арестную команду дожидался Благово. Он сразу начал допрос. Привели Цаплю, который повторил свое признание. Несмотря на это, Мозжевелов все отрицал. Даже знакомство с рештаком! Тогда их заперли в одной камере. Как было намечено Павлом Афанасьевичем, Цапля стал стращать каторжника. Вот попадешь к фельдфебелю Теплову, по-другому запоешь. Он из человека окрошку делает. Лучше сознайся сейчас, пока здоровье есть. Опять же, Лыков ударом кулака гвозди в стену вколачивает, он жиганет с другого боку.

Запугивание Кольки Бешеного дало результат. Но совсем не тот, какой ожидали сыщики. Ночью беглый разорвал на полосы чехол от тюфяка и повесился…

Благово пришлось делать неприятный доклад сначала полицмейстеру Каргеру, затем губернатору Безаку. Ему помогла телеграмма из Министерства финансов. В столице высоко оценили открытия нижегородцев по розыску поддельных серий. В награду было дано целых полторы тысячи рублей. Статский советник взял себе пятьсот, помощнику нарисовал двести пятьдесят, а остальные поделил между чинами отделения. Включая прикомандированных к нему городовых. Сыскари, живущие на скромное жалованье, были рады несказанно… А жалованье городового нижегородской полиции составляло всего пятнадцать рублей в месяц. Каждый целковый сверх того – редкая удача! Лыков справил себе новый пиджак, а сестре купил кенгуровые воротник с обшлагами к теплому дипломату[38]38
  Дипломат – разновидность женского жакета.


[Закрыть].

Один Павел Афанасьевич остался недоволен:

– Шел в комнату, попал в другую! Искали убийцу, а нашли фальшивые купоны. Еще и наградные заработали.

– Убийцу мы тоже нашли, – возразил помощник. – Даже двоих.

– И что? Заказчик, главное лицо в преступлении, по-прежнему неизвестен. За что убили подпоручика Шенрока?

– Возможно, не убили, а довели до самоубийства, – опять не согласился Алексей.

– Допускаю, что довели. Но это равносильно убийству. И денщика зарезали, чтобы не разболтал тайну. А Мозжевелов счел за лучшее удавиться, чем назвать имя главного злодея. Кто этот имярек?

– Не знаю.

Павел Афанасьевич вздохнул, потянулся и закончил:

– Айда отдыхать. Больше мы сейчас ничего не выведаем. Очень может статься, что и никогда. И преступление останется нераскрытым.

Лыков смиренно напомнил:

– У каждого врача за спиной свое кладбище неизлеченных больных. У каждого сыщика есть нераскрытые преступления. Пойдемте домой. Через два дня Пасха, а мы о злодеях…

Тут явился рассыльный и вручил статскому советнику телеграфный бланк. Тот пробежал его глазами и бросил на стол:

– Твоя догадка подтвердилась. Пришел ответ из Плоцка: брат беглого арестанта Антона Рутковского, Вацлав, служит в Девятом пехотном полку в чине капитана. Антон – известный карточный шулер, часто навещал Нижний Новгород, в начале года прибыл в Плоцк именно отсюда. Был арестован, сбежал из-под стражи и, по догадкам тамошней полиции, может вновь приехать на Волгу, под защиту брата. Но теперь нам от этого факта ни холодно, ни жарко. Эх! Ну, идем…

Десятого мая, спустя полмесяца, Алексей сидел в общей комнате и занимался поденщиной. Возле Дюкова пруда ограбили агента взаимного земского страхования. Залезли в квартиру инспектора нижегородско-тюменского ссыльного тракта полковника Вокача. А на знаменитой, в двести семнадцать ступеней, лестнице с Гребешка к Оке срезали часы у протоколиста Сиротского суда… По кой черт он шлялся там ночью? А тут еще дурацкие письма из столицы. Департамент государственной полиции поручил разыскать турецкоподданного Чифчи-Хусейна-Агу-оглы Языджи-Али. Язык сломаешь! Жительница Филипполя обратилась в русское посольство, прося найти пропавшего сына. Оглы попал в плен на минувшей войне и домой так и не вернулся. Ищи-свищи теперь бывшего янычара… Видать, понравилось ему в России! Другим отношением срочно приказывалось найти имущество и капиталы бывшего майора Двенадцатого Туркестанского линейного батальона Семяги. Казнокрада лишили всех прав состояния и сослали на житье в Томскую губернию. Но того, что конфисковали, не хватило на покрытие похищенного, недоимка составила 2069 рублей и 44½ копейки. Теперь следователь пытался обнаружить тайники вора и реквизировать и их. Почему столичные начальники решили, что и беглый турок, и секретные счета бывшего майора находятся в Нижнем Новгороде?

Устав от бумаготворчества, Алексей пошел в стол задержаний. Там оказалось веселее. Сыщики накрыли с поличным второго главного блатер-каина Толкучего рынка, лишенного дьяконского сана Панфила Перевозчикова. Внимание Алексея привлекла книга «Самосохранение» доктора Ретау. Он зачитал вслух с выражением:

– «Русское издание, новинка! Показывает средство излечить мужское бессилие, происходящее от потрясающих последствий тайных грехов юности и разврата». Что, Перевозчиков, много грехов накопил в юности? Теперь борешься с последствиями?

Надзиратели захихикали, а барыга пробормотал:

– Так, принес один гимназист, я и взял…

– А это тоже он принес? – титулярный советник взял в руки золотые часы с парашютом[39]39
  Парашют – встроенный в часы противоударный механизм.


[Закрыть]. – Тут и гравировка есть: буквы «А.А.».

– Гимназистам такие не по карману, – возразил дьякон-расстрига. – Бимбары[40]40
  Бимбары – карманные часы (жарг.).


[Закрыть] знатные, двести рублей стоят. Оставил в заклад один человек.

– Что за человек? – почуял недосказанность сыщик.

– А я знаю? По виду Торговой губернии Лавочного уезда Оптовой волости деревни Аршинной.

– Купец?

– Так точно. А паспорт я не спросил. Прибежал всклокоченный, пролетка невдалеке, набитая увеселительной нацией. Ну, арфистками, что собирают с публики контрибуцию «на ноты». Кричит: дай денег срочно, вишь, битка в кон пошла! Просил полторы сотни, а согласился на восемьдесят рублев. Выгодная сделка!

– Пиши объяснение, а часы мы конфискуем. Сдается мне, ты соврал – поищем настоящего хозяина.

Титулярный советник отметил про себя, что лицо у барыги окаменело, но обдумать наблюдение не успел. Дверь распахнулась, и вошел Благово:

– Алексей Николаич, срочно ко мне.

У себя в кабинете он пояснил:

– Пришел вестовой от генерала Назарова. В Девятом полку офицер пропал.

– Опять Девятый полк! – воскликнул Алексей.

– Да, опять. В тот раз мы недожали, и вот результат. Подпоручик Аглицкий – помнишь такого?

– Помню. Единственный из офицеров Седьмой роты, который сторонился карт.

Главный сыщик выглядел расстроенным:

– Вот что значит не довести до конца… Езжай в лагеря, тебя ждет полковник Беклемишев. Пойдешь по палаткам, заодно расспроси того унтера, которого ты завербовал перед Пасхой. Как его?

– Кривошапкин.

– Вот-вот. Опять не только Девятый полк, опять Седьмая рота! Ну, пан Рутковский, теперь берегись.

Лыков пошел к бирже напротив театра Фигнера, поймал там извозчика и велел отвезти его в лагеря. Вестового он прихватил с собой, чтобы легче было попасть к воякам.

Летние лагеря войск Нижегородского гарнизона размещались за Крестовоздвиженским женским монастырем. Они делились на дальние и ближние. В дальних стояли Тринадцатый казачий полк, Четвертая батарея Третьей артиллерийской бригады, Семьдесят девятый и Восьмидесятый резервные кадровые батальоны, а также военная гимназия имени графа Аракчеева. Ближний лагерь отвели пехоте. Там скучились три полка Третьей дивизии: Девятый Староингерманландский, Десятый Новоингерманландский и Двенадцатый Великолуцкий. Последний, Одиннадцатый Псковский, застрял в месте постоянной дислокации в Туле.

Пролетка оставила позади всю Большую Покровскую, миновала монастырь и выбралась за город. Проехала лагерную церковь, свернула к Оке и уперлась в полосатый шлагбаум. Вестовой начал было объясняться, но начальник караула замахал руками:

– Езжайте в третий проулок, их высокоблагородие полковник Беклемишев давно вас ждут!

Длинные шеренги белых полотняных палаток радовали глаз ровностью линий. Особняком, ближе к валику, стояло несколько дощатых балаганов – полковые собрания и дома командного состава. В одном из них сыщик и нашел Беклемишева. Тот был сам не свой:

– Слава богу, это вы, господин георгиевский кавалер! Вы нас, военных, не подведете.

– Помилуйте, Нил Петрович, третий случай подряд! Прав Благово: нужно выжечь заразу дотла. Рассказывайте, как все произошло.

Полковник отвел полицейского в сторону и стал излагать.

Полк перебрался в лагеря неделю назад, и все вроде бы шло хорошо. Через месяц ожидали со смотром самого великого князя фельдмаршала Николая Николаевича-старшего. Для этого подтягивали маршировку, шагистику, а стрельбы пока решили отложить. Офицеры и солдаты повеселели – на свежем воздухе лучше дышится. Одно только плохо: все добавочные деньги уходили на извозчиков.

Лыков понимал, о чем речь. Офицеры за каждый день нахождения в лагерях получают добавочное содержание – тридцать копеек. Вроде бы мелочь, однако для подпоручика уже кое-что. Но молодому человеку хочется заглянуть и в театр, и в гости к знакомым барышням. Ехать в Нижний из лагеря накладно: извозчик сдерет сорок копеек. Приходится вместо прибытку терять гривенник. Офицеры изгалялись по-всякому: садились втроем в один экипаж, клянчили коляску у полкового командира, добирались верхом на кобыле ротного… А все равно удаленность лагеря создавала неудобства, и благородия стали от скуки опять поигрывать в карты.

– Вы им разве не запретили? – прервал на этом месте Беклемишева Алексей.

– Запретил, а что толку?

– Но ведь приказ! Как они посмели не выполнить?

– А то вы не догадываетесь как, – сердито ответил полковник. – Нельзя запретить карты в лагерях. Невозможно! Такие приказы заведомо невыполнимы. В казарме и то трудно, а здесь… Опять же, ротные командиры покрывают. И сами не прочь бросить рубль на зеленое сукно. Завели даже складной круглый стол и переносят его из казарм в лагеря и обратно.

Титулярный советник вздохнул:

– Продолжайте. Когда пропал подпоручик Аглицкий?

– Сутки назад. Сначала думали, он застрял где-то в городе. Хотя на Александра Борисовича это не похоже. Серьезный, готовится к поступлению в академию Генерального штаба. Атласных колод сторонится. Однако… дело молодое… Я сперва не встревожился. Послал только его денщика на квартиру.

– А где квартира?

– В Белых казармах. Полку выделили там несколько комнат.

Белыми казармами назывались два старых корпуса позади военной гимназии, возле манежа. В них жили преподаватели и обслуга аракчеевцев.

– И что денщик? Вернулся ни с чем?

– Точно так, Алексей Николаевич. Хозяйка квартиры сказала: он приехал вечером, а утром его уже не было. Как и когда вышел, неизвестно. И еще: среди ночи послышался ей за стенкой какой-то шум…

– Зачем же вы меня сюда вызвали? Надо было там обыск делать!

Беклемишев смутился:

– Без меня не стоило бы. И потом, тут тоже надо посмотреть… товарищей расспросить…

Это было разумно, и они вдвоем отправились в офицерский балаган. Пропавший подпоручик делил комнату с другим младшим офицером Седьмой роты князем Кольцовым-Масальским. Алексей помнил, что их сиятельство был игрок, и потому расспросил его с пристрастием. Но ничего не добился. Подпоручик был чем-то взволнован, однако держался нагловато. Сашка уехал в город, сказал – надо забрать учебники по тактике. Он же к академии готовится. И не вернулся. Да, на него не похоже. Может, что-то романтическое? Вообще в роте Сашку не любили. Задавался, ставил себя выше всех… А вдруг от этих учебников Аглицкий подвинулся умом? И утопился в Оке. Такой случай был у них в юнкерском училище, и тоже с зубрилкой. Больше добавить ему нечего, это дело полиции – искать пропавших людей. Карты? Какие карты? Нет, господин полковник запретил, с этим строго, ни-ни!

Лыков вызвал на беседу десяток нижних чинов из полуроты Аглицкого. Все они шли для прикрытия Кривошапкина. Осведомитель сообщил на ухо следующее:

– Играют, Алексей Николаич, еще как дуются. С вечера и до утра. У капитана Рутковского отдельная комната, вот в ней и царит веселье. Дым коромыслом, денщики таскают водку с пивом… С других рот ходят офицеры, и с Десятого полка есть, и с Двенадцатого, и казаки с дальних лагерей. Одно слово – притон. Даже партикулярных я там видал!

– Партикулярных? – удивился Лыков. – Кто такие? Запрещено их в лагери пускать.

– Капитану Рутковскому запрета нет. Он в полковом собрании главный горлодер, другие старшие офицеры на его стороне. Кроме Асатцева. Опять же, ротный – поляк, как батальонный и дивизионный начальники. Вот Беклемишев и боится с ним спорить.

– Полковник не может поставить на место капитана?

Унтер-офицер лишь развел руками:

– Не может. Иначе все ротные, кроме Асатцева, войдут в стачку и начнут ремизить. А тут великий князь-фельдмаршал приезжает. Кому сейчас нужен скандал?

– Без скандала уже не обойтись – офицер пропал, – напомнил осведу сыщик.

– А! Скажут, что сбежал, и ничего вы не докажете.

– Отчего сбежал? И куда? В карты Александр Аглицкий не играл, зубрил учебники. Зачем ему дралова делать?

Кривошапкин задумался, но ничего убедительного сообщить не смог. Подпоручик был в сложных отношениях со всеми остальными офицерами Седьмой роты. И не только из-за карт. Он, что называется, держал дистанцию. Умничал, в долг не давал, водку не пил. С Денисьевым и Петровым-вторым, говорили, едва не дошло до дуэли. Мечтал поступить в академию и забыть Седьмую роту как страшный сон. Может, действительно бежал? От злых сослуживцев. Объявится завтра в приемной военного министра и подаст рапорт о переводе в другой полк…

Лыков велел агенту смотреть в оба и главное внимание уделить завсегдатаям палатки капитана Рутковского. Особенно партикулярным. Нет ли среди них похожего на ротного командира? Рот умеренный, глаза голубые, волосы светло-русые…

Последним сыщик допросил денщика пропавшего офицера, рядового Софрония Камзелова. Тот был сам не свой – любил начальника и заранее горевал о его судьбе.

– Несчастье с ним случилось, не иначе. Такой человек был душевный Александр Борисович. Не пил, не курил, рукам воли не давал. Живой ли он вообще?

– Погоди его хоронить, – пробовал утешить солдата сыщик. – Лучше помоги мне понять, что произошло. Огляди комнату: все вещи целы?

– Уж оглядел, – заверил денщик. – Часов золотых нету, так он их, поди, с собой взял. А прочее все на месте.

– Какие часы? – спохватился титулярный советник. – С парашютом, а на крышке буквы «А.А.»?

– Так точно… Откудова вы знаете?

И зарыдал в голос:

– Я знал, я чувствовал! Покажите мне его тело!

Лыков отвез парня в Белые казармы, в комнату подпоручика. Тот осмотрелся и обнаружил пропажу серебряной мыльницы. Алексей тщательно обыскал комнату и нашел под кроватью белую панталонную пуговицу, на какие крепятся подтяжки. Она была вырвана с корнем, так что нитки торчали. Рядом валялся крохотный клок красной материи. По рассмотрении в нем опознали выпушку шириной в одну шестнадцатую вершка; такими обшивались офицерские пехотные шаровары.

Алексей привез находки в отделение, выложил на стол шефа и сказал:

– Он боролся.

Дело об исчезновении подпоручика Аглицкого сразу приобрело другой оборот. Барыгу Перевозчикова с Толкучего рынка допрашивали восемь часов подряд, без отдыха и сна, только давали воды попить. В конце концов Перевозчиков сдался. Часы ему принес перед самым обыском какой-то поляк ростом с телеграфный столб. По-русски говорил с сильным акцентом, вид вальяжный. Он хотел получить за золотухи сто пятьдесят рублей, однако довольствовался восьмьюдесятью. Никогда прежде блатер-каин этого пана не видел, но утверждал, что тот не приезжий с вокзала, а местный. В том смысле, что где-то тут живет. Держался уверенно, дорогу не спрашивал, откуда-то знал, что расстрига скупает краденое. Залетные так себя не ведут.

Благово думал недолго и велел доставить в отделение Мойшу Аккермана. Этот хитрый еврей держал гостиницу «Берлин» на Дворянской улице, в которой квартировал капитан Рутковский. Павел Афанасьевич повел себя жестко. Без лишних слов он заявил:

– Или ты мне все рассказываешь, или я обещаю тебе каторжные кандалы. Речь идет об убийстве. А возможно, и о трех кряду. Ну?

– Не понимаю, о чем изволит говорить ваше высокородие, – ответил делец.

– Зря злишь меня. Номерщик[41]41
  Номерщик – слуга в номерах.


[Закрыть] же все выложит.

– Вот пускай он и выкладывает, а я лучше помолчу.

– И каторгой тебя не испугать?

Аккерман истерично крикнул:

– Лучше каторга, чем связываться с этими людьми!

Тут вмешался Алексей:

– Кого из пшеков[42]42
  Пшек – поляк.


[Закрыть] вы больше всего опасаетесь? Стаховича, Эртмана или Соколовского?

Еврей растерялся:

– Вы уже знаете?

– Ну? Кто там самый страшный?

– Войцех Стахович. Жуткий тип, его все боятся. Антон Рутковский просто шулер, хоть и высокого полета. Другие двое, кого вы назвали, мелочь на побегушках. А вот Стахович… Он же головорез, бежал из Акатуя!

– Стахович убил подпоручика Аглицкого?

Аккерман молчал. Слова будто застряли у него в горле.

– И подпоручика Шенрока тоже он? – зашел с другой стороны Благово.

Мойша попросил воды. Пока он пил, зубы клацали о стакан.

– Дайте сообразить, господа, – сказал он, немного отдышавшись. – Казнит ведь, и меня казнит. Ему все равно, сколько голов отрезать.

– Из Сибири он будет резать? – попробовал успокоить свидетеля Алексей. – Это затруднительно.

– Для Войцеха даже запросто. Сбежит, как уже не раз делал, и придет сюда мстить. Нет, я промолчу, что хотите со мной делайте.

– Где прячутся беглые поляки? – сделал последнюю попытку статский советник. Но Аккерман лишь помотал головой, больше он не сказал ни слова.

Сыщики пошли к полицмейстеру. Надо обыскать номер капитана Рутковского. А без распоряжения судебного следователя это будет незаконно. Николай Густавович потребовал доказательств. Слов владельца гостиницы ему показалось мало, ведь на бумаге тот ничего не подписал. Но Благово настаивал. Третья смерть в полку – сколько можно терпеть? Явно причиной им карточный шабаш, которым заправляет Вацлав Рутковский. К гадалке не ходи, офицеров под его рукой обыгрывает брат Антон, профессиональный шулер. Потом капитан говорит, что долг чести нельзя не отдать, а сообщники подыгрывают. На какие суммы взгрели офицеров Третьей дивизии, станет ясно лишь в ходе дознания. Кто не захотел платить, умер. Речь, понятное дело, о Шенроке. А кто пытался помешать шулерам, исчез бесследно – это уже об Аглицком. Прочие молчали, поскольку командир батальона и начальник дивизии – паны, они своего тащили как могли. Еще жертвы обмана боялись разделить судьбу Шенрока…

– То ваши предположения, Павел Афанасьевич, – возразил Каргер. – Доказательств нет.

– Сделаем обыск, и они появятся.

Полицмейстер повел подчиненных к Безаку. Губернатор долго и излишне подробно расспрашивал о ходе дознания. Потом вызвал товарища председателя Окружного суда Пезе-да-Корваля, ввел его в курс дела и запросил совета. Говорильня продолжилась. Лыков выходил из себя, но был бессилен: никто не хотел ссориться с военными. Ведь у сыскных на руках одни догадки да золотые часы! Может, тот поляк их на улице нашел? Павел Афанасьевич отвечал, что хозяин брегета, скорее всего, уже мертв. И это третья жертва шайки шулеров. А если медлить, они спрячут улики и останутся безнаказанными. Беглые арестанты покинут город, а в полках гарнизона временно прекратят играть в карты. До тех пор, пока не утихнет…

В конце концов сыщикам предложили поехать к начальнику дивизии и заручиться его согласием на предварительное следствие. Стали готовиться… Лыков даже добавил к военным наградам Аннинскую медаль, что делал крайне редко. Однако хитроумный Благово уже придумал, как построить разговор.

Генерал-лейтенант Корево проживал при штабе дивизии, в доме фон Брина на Ошарской улице. Он был предупрежден губернатором о приходе сыщиков и ждал их с кислым лицом.

– Ну-с, и куда, по-вашему, деваются мои офицеры? – желчно спросил он. Павел Афанасьевич вместо ответа указал на Алексея:

– Знакомьтесь, Венцеслав Станиславович: это тот самый титулярный советник Лыков, который в феврале спас покойного государя от покушения террористов. Сам получил тяжелое ранение, но царя защитил.

Корево тут же подбежал к Алексею и долго тряс его руку:

– Рад, очень рад познакомиться! Мы все помним ваш подвиг. Как жаль, что в столице не нашлось такого же храбреца…