Текст книги "Не погаснет души огонь!. Рассказы, пьеса, стихотворения"

Выходные

Пятница

В тюремный лазарет Пермяков Вова шел с плохим настроением. А чего хорошего? Дружбана Ваньку Шалаева неделю тому назад унесли на носилках прямо из барака. Знакомы они были давно. Ещё по молодости сидели вместе. Лагерей по области много, но постоянные их жители встречаются между собой часто. И Ванька Шалаев, и он – сидельцы давнишние, ещё тех времен, старых, с постоянной пропиской. Такие кадры на волю выходят на два-три месяца. Покуролесят на свободе вдоволь и заезжают обратно. Первый срок Пермяков Вовка получил за «бакланку», в простонародье – драку. Второй срок за кражу, третий опять за драку, а все остальные сроки – за мелочёвку. То сумку у дамочки стащит, то напьётся и залезет ночью в ларёк за бутылкой водки. Районные судьи его хорошо знали и сроки давали небольшие. Знали: человек Пермяков Вовка не вредный, а просто невезучий. А ещё пьёт много.

Такого же калибра был и его приятель Ванька Шалаев. В лагере держались они вместе. Два старика, всю жизнь проведшие за колючей проволокой. Старых зеков объединяло ещё то, что у обоих не было родни. Жёны давно бросили. Дети если и были, то их имён и адресов никто не знал. Когда были мужские силы, находились временные бабёнки, брали на постой, да только толку от каторжанина мало. Рождённый пить всё остальное не могёт!

На зоне одиночество не так чувствуется. Народу в бараке больше сотни человек – движуха. Но как только они оставались одни, тоска подбиралась прямо к самому сердцу. Ванька Шалаев доставал сигареты и принимался рассказывать о светлом прошлом, когда он был маленьким и мамка с папкой сильно его любили, проказника. Вовка Пермяков внимательно слушал и нет-нет – тоже вставлял пару фраз. Что делать, если кроме детства и вспомнить нечего? Время шло, менялись правители страны, а они всё сидели. Всё бы ничего, но изменился зек. Арестанты пошли всё больше молодые. Стариков типа них почти не было. Найти в колонии пенсионера стало не просто. Молодёжь пошла не та. Настоящих работяг среди них не было. Молодёжь не стремилась к работе. На промзону начальник отряда выгонял зеков только через ШИЗО. Когда Пермяков Вовка спросил у паренька, отчего тот не работает, то получил простой ответ:

– Меня посадили не работать. Хочешь пахать, зачем в тюрьме сидишь?

Логично. Только логика у каждого своя. Пареньку мамка каждый месяц баул с продуктами в лагерь загоняет. Пряники и шоколадки, сигареты фильтровые, а Вовке Пермякову на сигареты заработать надо. Дружбан по жизни, Ванька Шалаев на здоровье не жаловался. Морду, конечно, не отъел за хозяйский счет, но и с голоду не умирал. Токарь он был от Бога. На зоне специалисту благодать. На «карточку» падает и калым есть. Подработки хватает. Мусора платят наличными. И чего вдруг повело у него голову? Шёл по бараку перед отбоем, схватился за голову и упал. Пока дежурному позвонили, пока вызвали санитара, Ванька Шалаев чуть Богу душу не отдал. Обошлось. Успели утащить в санчасть. В санчасти сделали укол и переправили в больничку. Хорошо, что областная тюремная больница находится прямо на территории лагеря. Прошёл двадцать метров – и в больнице. Есть, правда, небольшая проблемка. Чтобы попасть в больничку, надо пройти сквозь дежурку. ДПНК (дежурный по колонии) может пропустить зека, а может и не пропустить. В рабочий день, конечно, не проскочить. Вряд ли отпустят цеховые мастера. Остаются выходные. Или, как сегодня – пятница, вечер. Второй смены нет. Хотя пятница – день не такой уж и спокойный. Конец недели, вечно кто-нибудь с проверкой приезжает. Понаедут с «управы» разные начальники. Они, эти проверяющие, страсть как любят в колонию по пятницам приезжать. Понятное дело, в кабинете засиделись. В пятницу прокатился после обеда по зонам, развеялся, ещё может, пользу себе принес. Где накормят, а, может, и напоят. Смотря какой проверяющий! Это для ментов, а зеку в этом случае всё одно. Какой бы проверяющий на зону ни приезжал, ему по барабану. К дополнительным неудобствам на зоне всегда готовы.

После первой смены, когда суета на зоне утихла, Пермяков Вовка снялся с промзоны и уговорил дежурного пустить его «на больничку», проведать старинного закадычного друга Ваньку Шалаева. Дежурный для вида покочевряжился, но пропустил. Старик к старику в гости идет.

Пусть топает. Пермяков Вовка знал, что уговорит мусора. Он ещё с утра приготовил другу подарки. Положил в пакет пачку крупнолистового чая, блок сигарет «Балканская звезда» в жёсткой упаковке и шоколадку «Альпен Голд».

– Обрадуется товарищ! – думал про себя Пермяков Вовка, шагая по узкой локалке в больничку. – Обязательно обрадуется! И не столько подаркам, сколько вниманию. Не забыл его старый друг. Пришел в больничку, подарков принес. Об этом посещении Ванька Шалаев полгода будет рассказывать соседям по палате. Жизнь в колонии однообразна. Новостей почти нет, а это новость! Если, конечно, Ваньку Шалаева не выпишут раньше.

В больничку пустили быстро. Видимо, контролёру на дверях больнички дежурный по лагерю по рации звякнул. Пермяков Вовка быстро прошёл сквозь железные решётки дверей и повернул налево. Сам несколько раз бывал в этом месте, так что дорогу знал наизусть. В коридоре спросил у первого попавшегося зека, где найти Ваньку Шалаева, и ему показали пальцем – третья палата. Пермяков Вовка вошёл и сразу увидел своего друга. В больничной палате стояло шесть кроватей. Возле каждой кровати – серая тумбочка времен царя Гороха. Больше из мебели в палате ничего не было. Пустое окно с жиденькими, грязноватого цвета занавесками не в счёт.

Пермяков Вовка как глянул на друга, так и опустил глаза. Побоялся, что увидит в них Вовка Шалаев страх и ужас от того, что увидел его друг. Неделя, по времени срок не большой, но Вовку Шалаева она изменила до неузнаваемости. Лицо посинело. Под глазами появились огромные черные мешки. Глаза потухли и сузились, как у китайца. Скулы выперли вперед. Про таких говорят: «Осталась на нём кожа да кости». Нескольких секунд, пока Пермяков Вовка шёл до кровати, хватило ему взять себя в руки и улыбнуться. В мутно-серых глазах Ваньки Шалаева на секунду мелькнул маленький огонек радости, но тут же потух.

– Здорово, братан! – вполголоса сказал Пермяков Вовка и сел на краешек кровати.

– Здорово, Вова! – ответил тихо его друг и даже не поднял головы с подушки.

Пермякову Вовке показалось, что голос у Ваньки Шалаева сильно изменился. Практически до неузнаваемости.

– Всего-то неделя прошла, а что болезнь с человеком делает, – подумал Пермяков Вовка, но вслух ничего такого говорить не стал.

– Что, Вова? Плохо выгляжу, – прошептал Ванька Шалаев, – скрутило меня, брат. Помираю!

Хотелось Пермякову Вовке возразить своему старому другу. Соврать, сказать, что выглядит он орлом степным; что проживет сто лет; что они вдвоём много кого пропустили в своей очереди на тот свет и сейчас не спешат; что все будет хорошо. Но ком встал в горле старика, и он только откашлял сигаретную мокроту и промычал своему другу в ответ что-то нечленораздельное.

В палату с белым подносом в руках вошла молоденькая медсестра. Она подошла к кровати Ваньки Шалаева, прогнала Пермякова Вовку с железного краешка. Безо всяких церемоний закатала у его друга рукав рубахи, взяла шприц и вколола синеватую жидкость ему в предплечье. Ванька Шалаев поморщился от боли, но ничего не сказал. Медсестра так же быстро снялась с места и исчезла в дверях.

– Вот дает сестричка, – только и нашёл, что сказать Пермяков Вовка от удивления.

Укол подействовал. Не прошло и пяти минут, как Ванька Шалаев оживился. Глазки у него заблестели, и он даже сел на кровати.

Вовка Пермяков выложил подарки из пакета на тумбочку и ласково посмотрел на своего друга.

– Ну, как ты, старина? – спросил он и приготовился слушать. В их дружбе всегда было так. Ванька Шалаев говорил, а Пермяков Вовка поддакивал.

– Плохо, брат. Рак головного мозга у меня!

Минут пять сидели молча. Каждый обдумывал ситуацию по-своему.

– Да-а! – наконец выдавил из себя Вовка Пермяков.

– Да-а! – ответил ему Ванька Шалаев.

Опять помолчали.

– Просьба у меня к тебе есть, – начал говорить Ванька Шалаев.

Он наклонился к уху своего друга и зашептал:

– Верёвку принеси мне.

– Зачем тебе верёвка? – удивился просьбе Вовка Пермяков.

– Повеситься хочу, брат!

– Ну, ты, блин, даешь! – Ещё больше удивился Вовка Пермяков.

– Нет сил терпеть, Вова! Врач сказал, промучаюсь полгода и умру. Шансов нет. С таким диагнозом живут мало, умирают быстро. Причём, в страшных мучениях. Я сначала не поверил, а потом как прихватило! Сдавило раскалённым обручем голову и как надавит, собака серая. Всю ночь крутился и орал, как бешеный. Мать вспомнил. Она говорила перед смертью, что боится плохо умереть. Я ещё удивился такому. Спрашиваю: «Мама, что такое «плохо умереть», разве «умереть хорошо» бывает?» Она мне отвечает: «Бывает, сынок, бывает». Дожил до чёрного дня. Понял, почему мать лёгкой смерти просила. Каждый день головные боли сжимают мою голову со страшной силой. Нет мочи терпеть. Я подумал, а чего ждать? Чем так мучиться, лучше сразу головой в петлю нырнуть… и привет горячий. А вот как бывает. Знаю наперёд, что ответишь мне, брат мой! По христианскому закону самоубийц в церкви не отпевают, и они, эти грешники, сразу попадают в ад. Да что с того-то? Ну, в ад! В рай, с моими грехами, так и так не попасть! Мученья мои закончатся! Страх как надоело. Жду ночь и от страха весь мокрый. Кричу сильно. Народ сбегается, утешает. Плохо я помираю…. С другой стороны, как жил, так и помру. Принеси мне верёвку, повешусь я в туалете. Крюк для петли присмотрел. Как загудит голова, пойду и повешусь.

Много народа перед смертью видел на своем веку Вовка Пермяков. Главная примета покойника – это лицо. Землистого цвета. Пятнами. Человек ещё не умер, а его уже нет. Ходит тень по земле, ждёт своего часа. Своей секундочки. Ещё глаза. Такие же землистые, серые. До той поры, как позовёт смерть на то свет, глаза могут быть разного цвета. Хоть голубые, хоть карие, а перед смертью, нет, меняются. От этого и весь вид лица. Вовка Пермяков посмотрел на своего друга и печати смерти на его лице не увидал. Да, бледное, высохшее, но не предсмертное лицо. Ванька Шалаев начал задыхаться и краснеть. Он повалился на кровать и вытянул ноги. Глаза умоляюще смотрели на Вовку Пермякова.

– Вова! Прошу тебя ради Христа! Хотя в Бога и не верю! Принеси, чего просил. Тяжко мне!

– Ладно, Ваня! – Неожиданно для себя вырвалось из пересохшей гортани Вовки Пермякова. – Сегодня вечером с больничным шнырём передам. Пакет завяжу. В нём будет верёвка. Хорошая, капроновая. По случаю, у одного отморозка забрал. Он её, дура, хотел на скакалку изрезать.

– Спасибо, Вовка! Не забуду. Иди в барак. Спасибо, что пришёл и не поминай меня лихом. Видишь, как всё случилось. Поклоны передавать некому. Столько лет прожил, а прощаться только с тобою приходиться. Больше не с кем. Иди!…

Суббота

Всё утро Вовка Пермяков не находил себе места. По субботам на лагере подъём в семь утра. Зарядки нет. Можно поваляться на кровати до самого завтрака, но сон не шёл. Крепкую и новую капроновую верёвку Вовка Пермяков своему другу в больницу отправил. Если дал слово, держи. На старости лет фуфло толкать совесть арестантская не позволяла. Раз обещал, то кровь из носу, но сделай. Были, конечно, сомнения. «То ли делаю, надо ли помогать товарищу жизни лишиться? Не падёт ли и на него грех самоубийцы?». Долго колебался Вовка Пермяков. Час почти, а потом махнул рукой. Если надо товарищу свести с жизнью счёты, то он и без верёвки найдет, чем себя убить, а он обещал! Значит, должен выполнить.

Накинув на себя тюремную робу, Вовка Пермяков встал возле железного забора на дежурство и всё утро выглядывал больничного шныря. Интересно ему было! Повесился Ванька Шалаев или живой ещё? Из столовой на завтрак в больницу повезли термоса. Руками и ногами махал балан-дёрам Вовка Пермяков, но никто к нему не подошёл. Зато контролёр, сидящий в будке, заметил его телодвижения. Он подошел к решётке локального участка и спросил:

– Чего руками машешь, старый? В стакан захотел? Так я тебя мигом туда отправлю. До обеда постоишь и желание махать руками закончится.

– Командир, – спросил у него Вовка Пермяков. – Случаем, ЧП на больничке не было?

– Вали от решётки, старый! Не было никакого ЧП. Успокойся и вали.

Вовка Пермяков отошёл от решетки и успокоился. «Если ЧП нет, – трезво рассудил он, – то и висельника нет».

В субботу на промзоне только первая смена, да и то до двух часов дня. Он успеет наведаться к Ваньке Шалаеву в больницу. Уговорит дежурного по лагерю и сходит, как вчерась! Сам всё и узнает. В зоне спешить нельзя. Незачем. Всё случается в своё время и не раньше положеного.

Ровно так всё и случилось. Уговаривать дежурного по лагерю не пришлось. На смену заступил его старый знакомый – майор по прозвищу Тундра. Майор был удивительно хозяйственным мужиком. (Среди мусоров это большая редкость). Он приходил в слесарку к Вовке Пермякову каждое свое дежурство. Считай, через три дня на четвертый. Из дома, на дежурство, он всякий раз приносил в слесарку какую-нибудь поломанную вещь. То надо просверлить, то выточить. Вовка Пермяков не отказывал майору. Тюремные законы Тундра понимал. Приносил пенсионеру-слесарю то чай на замутку, то горсть конфет-стекляшек. Вовка Пермяков не отказывался от продуктов. С паршивого мента и махорка подарок. Бывало, самому обращаться приходилось. В санчасть сходить или что… Мало ли…Майор Тундра всегда зажигал перед Вовкой Пермяковым зелёный свет. После съёма Вовка Пермяков только зашёл в дежурку, как Тундра ему весело крикнул:

– Шагай к своему корешу! Сорока весть принесла, отпускают его на волю. Комиссия комиссовала его подчистую. В понедельник выписывают с лазарета – и прямо домой.

– Так ему ещё год на нарах булки парить! – удивился Вовка Пермяков. Поражённый известием он чуть не упал на пол дежурки.

– Всё, отпарил свои булки пенсионер. Говорю же тебе! Ко-ми-ссо-ва-ли! Это значит, умирать будет дома. Болезнь неизлечима! Чем твой кореш болеет?

– Рак головного мозга у него.

– Вот и выписывают, чтобы не хоронить в зоне. Экономика, старый, должна быть экономной! Помнишь такой указ?

По инерции Вовка Пермяков мотнул головой:

– Помню…, я всё помню…

Тундра рассмеялся во весь голос и зычно крикнул дневальному на выходе из дежурки:

– Пропусти пенсионера, пусть сходит за друга порадуется!

Вовка Пермяков шёл по тротуару и спотыкался на ходу.

– Вот так-так! – гуляли в голове его мысли. – А я, дурачок, верёвку вешаться приносил! Вот пень старый! Хорошо в лямку башку свою беспутную не сунул, не то и мне тоска была бы, и Ванька перед смертью волю не увидел бы. Говорят, душа висельника в самый ад опускается. К пеклу. На самую что ни на есть сковородку! Да только кто эту сковородку видел? Одни фантазии от страха придумывают. Вряд ли на небе есть ад или рай! Пустое. Подохнешь на тюремных нарах, схоронят на задах медпункта и всё! Привет горячий! Близких родственников ни у кого из нас нет. Так что даже труп никому кроме себя не нужен. Эх, жизнь-жизнюха, кому в карман, а кому и в ухо! Одно успокаивает – грех на душу не взял. Не повесился.

Перед дверью больницы Вовка Пермяков встрепенулся, растянул улыбку на небритом морщинистом лице, придал ему жизнерадостный вид и смело нажал на кнопку звонка. Внутри здания затренчало. Глуховатая трель резанула слух. Контролёр открыл дверь и в упор посмотрел на Вовку Пермякова. Осмотрев его с ног до головы, он неохотно открыл дверь и кивнул головой.

– Полчаса тебе времени! По коридору не шляться. В третью палату и дальше ни ногой. Замечу, выгоню в один сек. Понял?

Вовка Пермяков понял. Он согласно закивал головой и молча пошёл вперёд. В коридоре больницы стояла тишина. Пахло лекарством. Знакомый с детства запах. Вовка Пермяков любил лежать в больнице. Когда он был маленький, дважды привелось ему лечиться в стационаре. Семья жила бедно, наверное, как и вся страна, но мамка всегда приходила проведать сына с кучей продуктов. Особенно нравился Вовке Пермякову болгарский компот из сливы. Кисловато-сладкий, он был редким гостем в его рту. Конфеты в красивых фантиках, печенье, сгущённое молоко… В обыкновенной жизни Вовка Пермяков только облизывался возле витрин магазинов, а когда болел, вся эта вкуснота лежала в больничной палате, в его тумбочке. С тех пор и осталась любовь к больничному запаху. Лекарств и компота из слив.

Дверь в третью палату распахнулась перед самым носом Вовки Пермякова. От неожиданности он даже смешно ойкнул и отпрыгнул в сторону. Из больничной палаты выбежал его друг Ванька Шалаев. Он обнял Вовку Пермякова и крепко прижал его к своей груди.

– Братан, – в ухо выдохнул Ванька Шалаев. – Братан! Всё! В понедельник домой! На волю. Братан! Как я счастлив. Всё, Вова! В последний раз сажусь на нары. Хватит. Если не помру, завяжу с этим делом. Сына найду. От одной тётки у меня сын когда-то родился. Сейчас ему двадцать! Он меня и знать-то не знает! А я тебя жду… Домой в понедельник…

Он оторвался от ошеломлённого Вовки Пермякова и, схватив его за руку, потащил в больничную палату. Вовка Пермяков растерялся от такого напора. Перемены в его друге были так разительны, что он округлил глаза, открыл рот и никак не мог его закрыть. Лицо Ваньки Шалаева, ещё вчера вечером бледное, синюшное, с отёками под глазами, счастливым образом преобразились до неузнаваемости. Щёки пылали. Глаза блестели так, будто в Ваньку Шалаева вкололи два грамма героина. Движения рук и ног были резкими и какими-то отточенными. Как у деревянного Буратино. Поражённый переменой, Вовка Пермяков грешным делом подумал, что его друг разыграл в тюремной больнице спектакль со своей болезнью. Рак головного мозга? Какой там больной!? Ванька Шалаев скакал по палате, как конь бельгийский. Забыв обо всем на свете, о вчерашних мыслях, о смерти, он весело смеялся. Хохотал практически. По инерции Вовка Пермяков присел на краешек кровати и приготовился слушать своего друга.

Наконец Ванька Шалаев устал прыгать. Он плюхнулся на кровать рядом с Вовкой Пермяковым и, не обращая внимания на соседей по палате, громко заговорил:

– Вова! Я вчера пять раз верёвку на шею надевал. Пошёл после отбоя в туалет, прикрепил конец к крюку под потолком, что лампочку держит, встал на табуреточку (с собой, придурок, принёс) – и не смог… Понимаешь, не смог. Как легла петля на шею, задрожал, как лист осиновый, и сдёрнул её, проклятую. Отдышался, пот утёр и опять петлю на шею. Вспомнил свою жизнь непутёвую. Ведь точно не жилец – рак головного мозга, с таким диагнозом не живут, мучаются, а не смог. Руками петлю обхватил, двумя руками, представляешь, и стою. Не могу решиться. Неведомая сила не дает. Видимо, чуйка у меня, Вова! На жизнь чуйка, не на смерть! Так и простоял полчаса в туалете. То петлю накину, то сниму. То накину, то сниму. Стоял, стоял да и плюнул. Обматерил себя, свернул верёвку, взял под мышку табуреточку и свалил с дальняка. Хрен с ним, думаю. Помирать, так только не от своих рук. И знаешь: боль из головы почему-то сразу ушла. Спал, как ангел небесный. До утра, даже подъём проспал и завтрак. После завтрака заходит врач и говорит: «Шалаев, не смотри, что суббота. Специально пришёл сообщить тебе приятную новость. Врачебная комиссия постановила актировать тебя». Представляешь, новость? Улыбается хороший человек и говорит, что в понедельник домой меня отправят. Представляешь, Вова? Счастье-то какое!

Вова не представлял. Он не мог поверить своим глазам и ушам.

– Так не бывает! – возразил он другу и прикрыл свой рот.

– Бывает, братан! – воскликнул Ванька Шалаев. – Всё бывает, а тут, на моё счастье, ночью висельника привезли. Вышел я в коридор, а его тащат на носилках мне навстречу. Я как глянул…. Веришь, Вова? Вырвало. Чёрный рубец на шее от верёвки. Морда синяя… Язык вздулся… Правильно, что не повесился. А теперь домой, Вова! Домой! Понимаешь?

Вовка Пермяков кивнул головой и отчего-то настроение у него испортилось. Нет, конечно, не от того, что друг уходит из колонии на волю, а он остаётся. И не от того, что у Ваньки Шалаева блестят глаза, как у мартовского кота, а, наверное, от того, что ему ещё сидеть на зоне, как медному котелку. Чужая радость сжимает сердце тоской и разочарованием.

– Лучше бы ты умер! – вдруг подумал Вовка Пермяков и засобирался в обратный путь. – Пойду, Ванёк! Дежурный на пять минут пустил…

– Да брось ты, Вова! Сегодня Тундра на дежурстве. Я же знаю твои с ним отношения!

– Отношения отношениями, а мусор есть мусор. Сколько ему ни делай добра, всё равно смотрит на зека волком, – соврал Вовка Пермяков и встал с кровати. – Пойду. Рад за тебя. Будешь на воле, знакомым привет передавай!

– Ладно, Вова! Передам! – радостно сказал тот и соскочил с кровати следом за другом.

Минут через десять Вовка Пермяков сидел в бараке и ждал, когда в литровой банке закипит вода под чай. Настроение его окончательно испортилось, и если бы не печальные новости по телевизору (землетрясение в Турции унесло жизни нескольких десятков тысяч жителей), он, наверное, расплакался бы. А так ничего. Бывает хуже. Жив и ладно.

Воскресенье

Вовка Пермяков проснулся рано утром. Можно было поспать. Если не ходить на завтрак, утренняя проверка только в девять часов утра. Спи не хочу, но он проснулся, когда ещё не было пяти часов. Повернулся на спину, открыл глаза да так и пролежал с открытыми глазами целый час до подъёма. По подъёму встал, умылся холодной водой в умывальнике и пошёл гулять в локалке. Гулял Вовка Пермяков тихонечко, со смаком. Спешить некуда. Народу нет. Барак спит. Молодёжь всю ночь колобродит и засыпает только под утро. Когда-то и он был таким же неугомонным. Старый стал. Вовка Пермяков подошёл к решётке, разделяющей локальный участок от основной зоны. Возле дежурной части курили милиционеры с дежурной смены. Готовились к передаче. Знакомый мент Тундра стоял чуть в стороне от группы парней, одетых в униформу цвета хаки. Он задумчиво выпускал изо рта дым в небо и при этом хлопал глазами. Заметив стоящего за решёткой зека, он прищурил глаза и крикнул хриплым ГОЛОСОМ:

– Осужденный! Пригласи-ка мне Пермякова из сорок первой бригады! Дело у меня к нему.

– Так это я и есть, гражданин начальник, – обрадовался Вовка Пермяков, – Вы, что же, не узнали меня?

Милиционер ещё больше сощурил глаза и, покачав головой, подошёл к решетке.

– Действительно ты, Вова. Не узнал, зрение садится, что ли. Надо пить бросать. Говорят, от одеколона слепнут!? Не слышал?

Вовка Пермяков пожал плечами. На воле он бывал редко, а, главное, не долго. Не успевал выпить столько одеколона, чтобы глаза испортились и не видели лица человека в двадцати метрах от себя. Тундра кинул недокуренную сигарету на землю и печально сказал:

– Друг твой Ванька Шалаев сегодня ночью «коньки кинул»…

Вовка Пермяков испуганно посмотрел на милиционера и еле выдавил из себя:

– Не может быть…. Он вчера радовался, что домой уходит, актировали его в субботу…

– Не ушёл. Помер. Родные от него давно отказались. Схоронят сегодня за больницей. Там как раз таких, как твой друг, закапывают, кто не нужен….

Несколько крупных капель дождя упало на лицо Вовки Пермякова. Он не стал вытирать воду…