Текст книги "Истории СССР. Краткий курс"

Наконец мы приехали. Кругом темнело поле и по-волчьи выл весенний ветер. Проспекты Дыбенко и Коллонтай только начинали обретать очертания улиц и ещё не отражали своими формами чистоты высоких отношений революционных влюблённых. На счётчике тускло высвечивался итог «свадебного путешествия» – 2 рубля 95 копеек.

– Ух ты! Ещё на чай водиле оставлю – с облегчением выдохнул я.

Перепрыгнув две огромные лужи, мы вошли в парадное и втиснулись в лифт. Марта была не на шутку подавлена. Во мраке городских окраин её рыжая шевелюра перестала светиться, а экстравагантное пальто висело на спине больничным халатом. Глаза пристально смотрели в одну точку. Бог знает о чём она думала? Лифт, как нож гильотины, медленно и надрывно урча, поднимался на седьмой этаж. Молчание становилось тягостным. Стараясь развеселить Марту я чуть было не спросил её о самочувствии? Казалось вот-вот тросы лифта лопнут и мы с облегчением грохнемся вниз.

От предвкушения соития руки у меня дрожали и ходили ходуном. Я с трудом вставил свой ключ в узкую скважину замка. Ключ изгибался, выскальзывал и ни за что не хотел проникать в узкое не знакомое отверстие. После долгих усилий и судорожных фрикций замок со скрипом открылся. Когда Марта вошла в дверь нашей сиротской однокомнатной квартиры, единственной мебелью в которой был плакат с обнажённой Брижит Бардо, она поняла, что мышеловка захлопнулась.

Я отыскал у Стаса в загашнике только бутылку Шампанского. Он всегда прятал от меня что-нибудь в авоське за окном. Искоса поглядывая на поникшую Марту, я включил проигрыватель. Марта с интересом разглядывала страницы из Плейбоя, расклеенные по стенам в тех местах, где обои были оторваны ураганом молодецких оргий. «Ол ю нид из лав, ол ю нид из лав» – дружно и настойчиво твердили на своём английском парни из БИТЛЗ непреложную истину. Все нуждаются в любви! Под растерянные междометия Марты я исчез в ванной комнате и, скинув одежду, встал под душ. Пусть сама выбирает себе приговор. Тёплые, ласковые струи воды вселяли надежду, что мои объятия покажутся ей меньшим кошмаром, чем поиски «мотора» в этой глуши и обратная дорога домой. Когда я появился перед ней полуголый, она гомерически захохотала… От неожиданности. Её рыжая грива рассыпалась по плечам манящим пледом. Я налил Шампанское в бокалы и тоже захохотал… От облегчения. Путь был трудным. Красотка прошлась по комнате, постояла возле двери, взглянула на Брижиту, подняла бокал и с улыбкой Джоконды произнесла сладкозвучным контральто:

– С восьмой Мартой, Коля!

И распахнула… кофточку.

Солнечный удар

Ослепительно белый трехпалубный теплоход «Валентин Катаев» отчаливал от стенки Одесского порта и брал курс на Измаил. Гремела и звала музыка Георгия Свиридова «Время, вперед!». Когда, стремительно пересчитав ступени Потёмкинской лестницы, я подбежал к причалу, трап уже собирались поднимать. Я был последним. «Но кто был последним – станет первым» – сказано в Евангелие. Правда, безбожники принимают эту мудрость на свой счёт. Страна готовилась достойно встретить пятидесятилетие советской власти.

Народу на палубах было много. Я пробрался на верхнюю и стал любоваться величавостью походки судна, которое своим носом уже чуяло широкое синее море. Чайки, не шевеля крыльями, висели надо мной. Аромат морского бриза кружил голову и распирал грудь. Я еще никогда не был так счастлив. И буду ли?

Позади оставалась Земля на которой спокойно жили мои родственники. Это умиротворяло мою душу и влекло ее к подвигам. Отец с мамой поехали навестить бабушку в Барсаново. Мамина сестра Люся с мужем, чья дочка гостила у бабушки, тоже собирались в деревню. Вася вернулся из похода на атомной подлодке и, слава Богу, остался жив. Все они гордились моими успехами, наслаждались своей жизнью и искали радость во всем.

– Эй, ты, «гений дзю-до», иди к нам! На третьей палубе размахивала руками Машка со второго факультета. Мы, лучшие спортсмены, ехали в южный спортивный лагерь нашего института. Вся смена уехала из Питера на поезде два дня тому назад, и я догонял их на самолете. Выиграв медаль на первенстве СССР в Риге, я заехал навестить бабушку, отоспаться на сеновале и напиться вдоволь парного молочка. Наелся вдоволь картофельных лепешек со сметанкой, наловил Юльке в речке пескарей и бросился вдогонку за своими сверстниками.

Где-то под Измаилом, на Днестровских лиманах построил базу отдыха Кишиневский университет и заведующий спортивной кафедрой ЛИАПа Юрий Владимирович Захаров закупил там 30 мест для своих студентов. Наши баскетболисты, гимнасты и прочие герои спортивных площадок сидели на третьей палубе, на спасательных плотах, живописным табором и пели под гитару песни Высоцкого «А парус, порвали парус. Каюсь, каюсь, каюсь»…

Я подсел к Маше. Она была красавицей модного скандинавского типа и неторопливо выбирала себе ухажеров. Больших преференций мне она не давала, но прохладными наши отношения назвать тоже было нельзя.

– Что читаешь, дорогая? – спросил я.

– Записные книжки Антона Павловича Чехова, в порту купила.

– Интересно?

– Мне? Да.

– А мне?

– Вот послушай: «Встретились два молодых красивых человека, полюбили друг друга и поженились».

– Ой, да это про нас!

– «И прожили несчастно всю жизнь», – закончила Маша.

– Ну и Антон Павлович… Испортил мне настроение.

– Вот как бывает, Коля. А ты на чем ехал?

– Я летел, к тебе на крыльях любви с двумя реактивными двигателями.

– А ты знал, что я поеду?

– Не-а.

– Я ведь в последний день решила. Людка Семёнова из вашей группы отказалась от путевки. Она поехала со стройотрядом в Астрахань.

Чайки галдели над нами, выпрашивая угощение. Теплоход вышел из створа порта, плавно развернулся и лег на правильный курс. Вылезли из трюма заядлые картежники баскетболисты Леша Степанов и Миша Фарберов.

– Наигрались? А где Казалов?

– Спит. Ему капитан свою каюту уступил. Ты же знаешь Воху. У него все не по-советски. Не как у людей.

Ребята расспрашивали меня про соревнования. Сегодня я был героем. Из под густой чёлки выгоревших волос и стайки веснушек на меня с любопытством смотрели незнакомые голубые глаза.

– А это кто? – спросил я Лешу тоном индюка, охраняющего свое стадо.

– Гусева Наташа, бадминтонистка. Нравится?

– Сейчас посмотрим – протянул я.

Наташа сидела в спасательном кругу и читала книжечку.

– Что читаете, девушка?

– Бунина. «Солнечный удар».

– Интересно?

– Не очень. Скучная история.

– Дайте почитать?

– Дай, дай, Наташа, – подошел к нам выспавшийся Вова Казалов – Он честный парень. Я его давно знаю, книжечку обязательно вернёт.

Коля Лещев, самбист из нашей секции, видимо, имел на Наташу виды и сверлил меня своими колючими глазами. Казалось скрежет его зубов отпугивал чаек. Я взял у Наташи книгу и пошел с Володей в буфет.

Приплыли мы в Вилково уже ночью. Нас ждал автобус, и через полчаса трясучки по ночной степи он доставил нас на место. Совсем рядом, в темноте, шумело море, источая аромат морской свежести. От счастья распирало грудь. Вдоль берега моря стояли в ряд десять армейских палаток, в которых нам и предстояло жить. Под тентом в свете фонарей была устроена столовая. Длинные столы и скамейки – простенько, но со вкусом.

На ужин нам подали слипшиеся макароны – спагетти по-молдавски и… красное вино! Прямо в лагере стоял ларек, где продавали красное молдавское вино – Каберне, Негру де Пуркари и совсем дешевую фруктовую шипучку. Вот это праздник!

С кем бы я ни начинал разговаривать, мои глаза сами косили в сторону Наташи и искали ее. Рядом с ней уселись Коля Лещев и Боря Берлин и галдели наперебой, засыпая её шутками. Вино лилось рекой. Народ ликовал. Не оздоровительный лагерь, а образцовый вертеп!

С приветственной речью выступал директор лагеря, но запнулся и… упал.

– Да он в дымину пьяный?!

В лагере бушевало веселье…

– Боря, Коля, не спаивайте Наташу. Ответите за всё на бюро комсомола – пригрозил я, специально пройдя мимо их стана. Наташа расхохоталась. Я решил не наседать, дать паузу, и пошел купаться с ребятами.

Море тихо шумело и вздыхало волнами. Мы скинули одежду и бросились в волны. Вода ласкала наши разгорячённые, голые тела. Вырвавшиеся на свободу дети сошли с ума. Ох уж, это красное вино!

В лунном свете я заметил Наташу с ухажерами. Совсем рядом они входили в воду. Боря Берлин, как соловей в майскую ночь, орал с характерным грассированием Вертинского «Отлив лениво ткёт по дну узоры пенных кружев…» стараясь привлечь к себе внимание Наташи, которая стремительно уплывала в морскую пучину. Я поднырнул и обнял ее. Она не испугалась. Неужели такая смелая? А, может быть, она тоже следила за мной? Она была в купальнике. Я подержал ее в объятиях. Вода делала ее упругое тело шелковым. Я поцеловал ее в щеку и также стремительно уплыл.

Всю ночь мы орали песни, заглушая шум волн. Мне не спалось. Я пошел вдоль моря. Только что грудь мою распирало от счастья на носу корабля, и вот непонятное стеснение и тоска. Что это? Может, я простыл? Может ветром надуло?

Взошло солнце. Я шел по берегу и собирал для неё перламутровые раковины. На всю округу заорал репродуктор «По спортивно-оздоровительному лагерю «Чайка» объявляется подъем! Подъем!» С металлом в голосе запела из репродуктора Эдита Пьеха «В нашем доме поселился замечательный сосед…». Посреди лагеря стоял директор с двумя другими преподавателями, трезвыми, как стекло. Студенты-спортсмены храпели без задних ног в своих палатках. Я положил раковины у входа Наташиной палатки и пошел спать. Доброе утро, страна!

Проснулся я к концу дня. Лагерь шумел, как восточный базар. Готовились к ужину. В больших кастрюлях варили макароны. Из репродуктора лилась веселая музыка, царило оживление. Парни и девушки в чистых футболках и шортиках деловито сновали туда-сюда. Я сел на лавочку и начал высматривать в этой разноцветной толпе Наташу. Она возвращалась из душа в солнечно желтой тунике, ладно скроенной из старых махровых полотенец, изумительно облегающих ее стройное тело с высокой упругой грудью.

– Наташа, я хочу вернуть тебе книгу.

– Тебе понравилось, Коля?

– Я получил большое наслаждение.

– Да? – вскинула брови Наташа – От чего?

– От сострадания к поручику!

– Странный ты, Коля! По-моему их встреча аморальна.

Подошел Вова Казалов и сообщил, что после ужина идем в море под парусом. Местный рыбак за бутылку вина дал нам свой баркас покататься.

– Наташа, хочешь с нами?

– Ой, очень хочу – запрыгала от радости Наташа и побежала переодеваться.

Ветер дул с берега. Баркас, полный народу, как щеки, раздувал свои паруса и, скользя по волнам уносился в открытое море. Берег стремительно исчезал из виду.

– Ребята, там заграница, там Турция! – закричал Миша.

– Айда в Турцию!

– А как поворачивать, кто знает?

Как поворачивать никто не знал. Вовка взялся за какую-то веревку и с силой потянул. Рея с парусом оторвалась от мачты и с грохотом упала на наши головы. Раздался дружный хохот.

– А как же теперь? Ой, да здесь весла есть!

Легли на весла. Против ветра грести было трудно. Меняясь поочерёдно, мы добрались до берега, когда луна ярко светилась своей круглой, ехидной рожей.

Вода вскипала от сверкающих брызг, обнажая красивые молодые тела. Казалось, в сумраке южной ночи ничего не было видно. Но это только казалось. Я быстро нашел Наташу. Да мне и искать ее было не нужно. Я не сводил с нее глаз. Не упускали ее из виду и трое других претендентов – Берлин, Лебедев и Лещев. От стука их зубов у меня по коже бежали мурашки. Я увлек Наташу в глубину морской пучины. Она не сопротивлялась. Нащупав дно кончиками пальцев, я легкими прикосновениями привлек ее к себе. Мы дрожали. Я хотел прикоснуться к ее губам, но она ускользнула. Она плыла, легко перебирая руками и ногами, а я извивался вокруг нее, и от этих прикосновений меня пронизывали мощные разряды, содрогающие все мое тело.

«Прорезала вышка по небу лучом, как же это вышло, что я ни при чем…» – пел под свою гитару Вова Клебанов. Вокруг тлеющих углей костра собрались парни и девушки, оторвавшиеся от материнской ласки, и жаждущие тепла и ласки совсем другой, доселе им неизвестной.

Утро нового дня возвестил звон бубнов, гармоней и медных труб молдавского колхозного оркестра. Единственная дорога в степи, которая вела к нашему лагерю от Вилково, привела к нам табор молдавских крестьян, направлявшихся на свой традиционный праздник урожая. Превеликое множество развесёлых людей расположились табором и принялись разводить костры и готовить угощение. Весь наш лагерь с восторгом влился в их пёструю загорелую веселую толпу. Вскоре образовался круг, и молдавские парни стали меряться силами в борьбе. Кто побеждал, оставался в круге и ждал своего нового противника. Куш был солидный. Наши девчонки запрыгали и с криками «Мы победим!» стали подталкивать меня в круг.

– Гений дзю-до! – кричала Маша. Женя, Люда, Света толкали меня в круг и хохотали.

– Коля, Коля, выиграй нам бочку вина!

Я смотрел с удивлением на их красивые лица, бронзовые плечи, упругие бедра и понять не мог, почему я не обращал на них внимание столько дней?

Наташа… Только Наташа стояла перед моим взором. Только ее голубые глаза, выгоревшие волосы и курносый носик в веснушках. Она стояла поодаль и урывками смотрела на меня.

Я вышел в центр круга. Здоровенный молдавский парень всем телом навалился на меня. Я обхватил его за ноги и грохнул о землю.

– Ура-а-а-а-а!!! – закричали девчонки.

Второй, третий, четвертый… парни вылезали из толпы, как черти из преисподней. Им не было конца. Руки и ноги мои стали ватными, из разбитого носа сочилась кровь. Я стоял, как гладиатор, тяжело дыша, и выискивая в толпе следующего монстра. Желающих больше не было.

Солнце клонилось к закату. Бубны, барабаны и трубы, не переставая, гремели. Председатель колхоза выкатил в центр бочонок вина и поднял мою руку вверх. Я заметил в толпе радостное лицо Наташи.

– Это тебе, – сказал я, подходя к ней. – Будь моей женой!

Она так широко открыла глаза, что я испугался.

– Будь моей женой, – повторил я. Она поняла, что я говорю о серьёзном, и растерянно прошептала

– Я должна спросить маму.

– Какую маму, зачем маму? Я люблю тебя.

С этого дня нас в лагере видели редко. К нам никто не подходил, не приставал с расспросами. Мы уходили по пустынному берегу моря так далеко, что не было сил вернуться. Мы купались в лазурном море, лежали на белом песке, не стесняясь своей наготы, и ласкались, ласкались, ласкались. Любопытные дельфины с шумом выпрыгивали из воды. Чайки носились над нами и кричали в надежде получить хоть немного еды. Но еды у нас не было. Мы не ели и не пили. Мы насыщались ароматом наших загорелых тел. Мы утоляли жажду влагой наших губ.

В лагерь мы возвращались к ночи, отыскивая его в темноте по искрам костров и звону гитары. Трень-брень гусельки, трень-брень струночки… «Родники мои серебряные, золотые мои россыпи….»

По тому, как висели на растяжке козырька мокрые футболки, нежно обнимая друг друга, можно было легко догадаться, кто уединился в палатке. В палатку не входили, зная, что там – территория любви. Жаркие летние романы подошли к третьей стадии развития – влюбившись, рассорившись, парочки вновь объединялись в предчувствии неизбежного расставания и страшась одиночества.

Настал день отъезда. Мы с Наташей пришли в лагерь, когда уже свернули все палатки и торжественно опускали, вылинявший на солнце, флаг. Лагерный автобус, отправлявшийся в Вилково к теплоходу, собирался делать два рейса, но время уходило, и было решено забить автобус нашими загорелыми высушенными телами до отказа, чтобы управиться в один рейс.

В толчее мои конкуренты Лещев и Берлин подсуетились и затащили Наташу в автобус, усадив ее у себя на коленях. Она радостно махала мне рукой, даже не подозревая, какой вулкан ревности извергается у меня внутри. Мест в автобусе не осталось, и влезть туда таким гигантам как я и Кирилл Шиба, центровой нашей баскетбольной команды, было не реально.

Подошел начальник лагеря, трезвый как стекло, и сказал, что отвезет нас с Кириллом на своем «козле», но только мы должны помочь ему закрыть склад, а то дверь перекосило.

– А успеем мы на кораблик-то? – поинтересовался Кирилл.

– А куда вы денетесь? В степи, что ли, вас оставят?

Автобус тронулся. Наташа махала мне рукой, сидя на коленях у Лещева и Берлина, а их лица светились невыразимой радостью от своего превосходства.

Кирилл пошел с директором закрывать склад, чтобы ускорить наш отъезд, а я поплелся к морю.

Оно шумело прибоем и зализывало волнами на песке следы наших ног. Сердце невыносимо сжалось. Мне было не вздохнуть. Я шел по берегу, замочив в волнах свои белые слаксы. Песок еще хранил тепло наших тел и тайны наших свиданий. Песок еще помнил о нашей клятве верности друг другу, наших мечтах о том, какой прекрасный мы построим дом с камином и огромными окнами, выходящими в парк. Мы грезили о том, как над кронами деревьев, виднеющихся из окон нашего дома, будет возвышаться шпиль Петропавловской крепости с золотокрылым ангелом. Морские раковины, разбросанные по песку, ещё помнили, как мы слушали в них шум моря, мечтая о том, каких замечательных деток мы родим и вырастим – девочку и мальчика. В раковинах мы слышали шум Парижа, Лондона, Будапешта и Рима, которые мы мечтали проехать в весёлых путешествиях. Запах морского бриза навевал нам, какой ароматный кофе нам подадут на пьяца Сан-Марко в Венеции, как пьяняще будет благоухать сирень в нашем саду, какие яблони зацветут вокруг нашего дома на берегу тихой лесной реки. Ветер носил над песком наши мечты о том, какие прекрасные люди наполнят наш дом, обсуждая и свершая грандиозные планы наших замыслов.

– Коля, Коля, едем! – ворвался в мои воспоминания истошный вопль Кирилла.

Я побежал по глубокому песку дюны и вернулся в реальность этого прощального дня.

– На-ка, крутани стартер, – прохрипел директор, протягивая мне железную кочергу. Я знал, что это за хреновина, пользоваться которой учил меня мой отец. Я вставил ручку и рывком крутанул вал движка. «Козел» молчал, как убитый.

– Ну-ка, еще разок.

Я крутанул ещё раз. Опять тишина.

– Ну-ка, ты, Кирилл! – Кирилл так рванул, что из его пальца полилась кровища.

– Твою мать. Искра в землю ушла – сплюнул директор.

– Да ее у тебя и не было. Ты ее давно пропил – съязвил я.

– Но-но! Поговори еще, «гений дзю-до»! Заночуете у меня в степи.

Когда мы подъехали к пристани, белый пароход исчезал за горизонтом. Наверное, на верхней палубе, на спасательных плотах уютно уселись наши ребята и пели под бренчание гитарных струн «Как же нам придумать компромисс, через нашу глупость разошлись…». Громче всех, конечно, орал счастливый Берлин. Лещев, наверное, боялся проронить слово, потому что на его коленях сидела моя Наташа и тихо подпевала.

Я стоял на краю пристани и сквозь слёзы смотрел на исчезающий пароход.

– Вот «облом»! Когда теперь следующий? – спросил Кирилл.

Я не ответил. Мне было все равно. Мой теплоход уже уплыл. Я чувствовал себя постаревшим на двадцать пять лет.

* * *

Пост скриптум. В августе в Одессе моросил осенний дождь. Что то неладное произошло с климатом на Земле за четверть века. Я стоял на краю пристани и сквозь мутную пелену смотрел на исчезающий белый пароход, который привёз меня в санаторий «Вилково». Теперь с этим пароходом, навсегда уплывала моя жизнь, моя семья, мои повзрослевшие дети – девочка и мальчик. В прошлом году мы развелись с Наташей. Её подвёз до дома какой то обходительный господин. Может быть не первый раз. Может быть он подвозил её с тех времён, когда ещё был товарищем. Может с того самого лета. С ним то она и уехала….

Камасутра

Трудно переть против законов природы. Когда наступает ночь и становится темно – нужно спать. Почему-то нам с детства внушили, что ночью люди занимаются совокуплением и предаются половым наслаждениям. Почему этим нужно заниматься ночью? Спать ведь хочется. И на работу нужно рано вставать, трястись в трамвае, стоять у станка и строить материальную базу коммунизма. Вот после работы, с чувством выполненного долга, можно было бы и насладиться половыми чудесами. Но где?

Как известно, бытие определяет сознание. Квартирный вопрос нас замучил. Советский народ жил в коммуналках. Мало того. В одной комнате ютилось целое семейство и ночью искали лежанку, где можно было бы свернуться калачиком и укрыться одеяльцем. Стоя спать даже советские люди не умели. Под покровом темноты и наркозом глубоко сна, после изнурительного трудового дня люди занимались ласками и совокуплениями в те минуты, когда родственники начинали рокотать устойчивым храпом. Не долго. Чтобы успеть выспаться перед рабочим днём. Хорошо бы повторить эту процедуру и утром вместо утренней гигиенической гимнастики под голос из репродуктора, но соседи по комнате нас бы не поняли. Поэтому утром советские люди отжимались несколько раз от пола и бежали на работу.

Но против природы не попрешь. К четырнадцати годам у мальчиков меняется голос, а у девочек отрастают сиськи. И всё это абсолютно легально, по законам природы. Правда на некоторых природа отдыхает. Или, вообще, выворачивается наизнанку, оставляет избранных в меньшинстве. Это нельзя отложить, запретить и пропустить мимо ушей. Под воздействием каких то гормонов в организме возникает непреодолимое желание к совокуплению с лицами противоположного пола. Отклонений он нормы я касаться не буду, но замечу, что долгий путь познания привёл меня к тому, что половое влечение, а тем более оргазм, возникают избирательно. Не со всеми, конечно, но с большинством. К четырнадцати годам я обнаружил, что в трамвае, до отказа набитом народом в пальто, у меня непроизвольно мог возбудится детородный орган и упереться в соседнюю тётку. Она отпрыгивала в сторону, а я поворачивался к ней спиной и упирался в другую девушку, протыкая её через пальто. Да что трамвай? Я мог на Невском проспекте, увидев девчонку с упругими формами, порвать свои старенькие брюки торчащим членом, удивляя прохожих неопрятностью своих форм и линий. Мне приходилось имитировать резкую боль в животе, приседать и подпрыгивать на пятках, чтобы привести себя в подобающую советскому человеку форму.

Такие трудности возникали в кино, в театре, а особенно на танцах. Я долго ломал голову, как другие люди справляются с этим недугом, пока одна девчонка не рассказала мне о своих проблемах и объяснила, что она с такой же силой хочет половой близости, как и я. Совершив соитие и делясь первыми впечатлениями, она мечтательно произнесла магическое слово «камасутра». Вот бы нам так. А как? Этого она не знала. В её кружке по индийской йоге показывали только позы змеи, рака и крокодила в сочетании с дыхательными упражнениями. Но девочки говорили, что есть ещё и позы любовных соитий, которые держатся в строгом секрете и доставляют влюблённым максимальное наслаждение.

С тех пор, как одержимый, я стал искать волшебную книгу «камасутры». Ни в одной библиотеке СССР о такой книге даже не слышали. Знакомый моряк дальнего плавания Игорь, который провозил через кордон презервативы с усиками, мазь для секса и журнал Плейбой, услышав о «камасутре» замахал руками. Даже в дальних странах, которые он посещал, о такой книге мало кто слышал, а на таможне за порнографическую литературу давали высшую меру. Запретный плод, как известно, сладок. Поиски«камасутры» стали целью моей жизни.

Уроков полового воспитания в 1960-х ещё не было. Единственным местом, где можно было повысить своё сексуальное образование было кино. Не зря Великий Ленин завещал нам, комсомольцам семидесятых о том, что из всех искусств самым важным для человека является кино. На втором месте – стриптиз в женской бане. На третьем Эрмитаж с обнажёнкой. Только не надо про филармонию.

В кино было темно. Это главный плюс. Не меняя положения тела и не вызывая нездоровый интерес у окружающих, можно было одной рукой погладить коленки любимой девушки, просунуть ладонь между ляжками и, если кино про любовь, добраться до святая святых. Правда к этому моменту включали полный свет и зрители, толпясь, выносили нас к выходу. В советских фильмах половых актов не показывали. Иногда, как в «Коммунисте» Женя Урбанский целовал свою партнёршу так смачно, что люди с хорошим воображением могли и кончить во время сеанса. Но зато в зарубежных фильмах можно было увидеть такое, что не приснится и в страшном сне. Марина Влади в фильме «Колдунья» входила в воду озера абсолютно голая, а Джина Лоллобриджида появлялась с таким декольте, что наступало преждевременное семяизвержение и раздеваться ей было не нужно. На такие фильмы мы ходили по много раз с разными подругами, чтобы никого не оставить обездоленным райскими наслаждениями. В итальянском фильме «Дни любви» Марчелло Мастроянни, как и все советские люди обездоленный жильём, показал нам хороший пример, пытаясь слиться в любовном экстазе с Мариной Влади прямо в хлеву. Но высший шик предполагал наличие кровати белоснежного постельного белья. Такого, к сожалению, ни у кого из советских людей не было. И по моим представлениям, именно в таких чертогах таились тайны вожделенной «камасутры».

Жарким летом, когда деревья покрывались густой листвой, у советского народа начиналось время спаривания. Как гуси, селезни и другая живность юноши и девушки шли после работы в парки, любовались пейзажами и клумбами, а с наступлением темноты заваливались под кусты и занимались соитием. Зимой рождались дети. Много детей. Но, как правило, безотцовщина. Самцы из кустов лихо исчезали. В парках было много скамеек, качелей и каруселей, которые изобретательные пацаны приспосабливали для половых сношений. Лично я больше всего любил простые лавки, на которых можно было устроиться верхом и делать вид, что мы беседуем о прекрасном. На лавке можно было уложить подружку на спину, посадить верхом на себя, сесть паровозиком. И прохожие в сумерках ни к чему не могли подкопаться. Если девушка стеснялась сидеть и обниматься на скамейке, опасаясь советов прохожих, её можно было увлечь в глубину рощи и прижать к толстому стволу дерева. Один мой приятель рассказывал, что, приподняв её ногу и достигнув желанного, хотел прекратить действо, жалея, что она устанет стоять на одной ноге, но подруга так громко и настойчиво закричала «нет, нет», что прибежали прохожие и сломали им кайф.

Зима в России не брачный период. Морозы стоят такие, что в тёплых кальсонах и в байковых штанах отмерзали все гениталии. Но сердцу не прикажешь. И особо пылкие любовники обживали парадные лестницы жилых домов. Нет, не тех, в которых проживали их подружки. Там их могли застукать соседи. А забравшись в другой район и выбрав тёмную, безлюдную парадную любовники устраивались на подоконнике и изобретали уникальные позы соития в ватном камуфляже. Это тебе не шёлковые трусики стянуть. Но проникнув к заветной цели /не путать со «щели»/ и накрывшись от назойливых взглядов прохожих зимними пальто можно было достичь желанного оргазма и в тридцатиградусный мороз. Мой сосед Петька, который служил в Норильске, рассказывал что они умудрялись совершать соитие в пятидесятиградусный мороз на трубопроводе теплотрассы. Но это, я думаю, он привирал.

Не врал один мой приятель по секции самбо в спортобществе «Труд» по фамилии Момот. Он работал таксистом на «Волге» и хвастался тем, что его рабочее место служило ему и спальней на колёсах. Приглашал он девушку на свидание, приезжал на своей «Волге» и катал её на машинке в сторону безлюдного Каменного или Крестовского острова. Припарковавшись в укромном уголке он раскладывал переднее сидение и устраивал ложе для соития. По сравнению в коммунальной квартирой это вместилище романтичным советским девчонкам представлялось шикарной яхтой миллионера из фильма «В джазе только девушки» или «Некоторые любят погорячее». В частном владении машин было так мало, что мой приятель был у девушек в большой цене. На встречу с ним рвались, как на поездку за границу. Да ещё и в капстрану. Единственное, что омрачало его сексуальный отдых, это необходимость выработки плана в двадцать пять рублей. Простой машины в плане не учитывался. Ну изредка машину могли проверить гаишники, постучавшись в окно в самое не подходящее время. Но это случалось редко.

Намучившись в половой акробатике и одержимый сладкозвучной «камасутрой» к двадцати годам я выменял от мамы с папой комнатку в старинном доме с толстыми кирпичными стенами в центре Ленинграда. В нашей хрущобе, сквозь храп и кашель, были слышны стоны до утра со всех этажей. А ночью очень хочется спать. Заниматься любовью нужно днём, пока мама с папой на работе. Я купил в комиссионке широкую кровать и надумал жениться. Выбрал себе в невесты скромную комсомолку и решил жить с ней по законам «камасутры». Свадьбу сыграли в студенческой столовой. Гостей собралось великое множество. Надарили одеял, подушек, простыней, сковородок, тазов и хрустальную вазу от трудового коллектива. Но самый дорогой подарок преподнёс нам мой старый морской волк Игорь. Он вручил мне протащенный мимо таможни и пограничников, но от этого не менее дорогой, индийский томик «КАМАСУТРЫ» с огромным количеством рисунков вожделенных сексуальных поз. С нетерпением проводив гостей мы с молодой женой бросились в наши чертоги заниматься любовию. Я судорожно перелистывал страницы и погружался в отчаяние. Там было нарисовано всё, что я придумал за время своей нищенской юности. Твою мать. Этак и я могу.