Текст книги "Неизвестный Рузвельт. Нужен новый курс!"

IV

Не личные усилия Ф. Рузвельта, а обстановка в Соединенных Штатах в 1929–1932 годах определила громкое звучание его дел в штате. Он начал работать под безмятежным небом «просперити», выдвинув обычные либеральные пожелания – улучшить там-то, обратить внимание на то-то и т. д. Единственным обширным проектом было предложение об использовании энергетических ресурсов реки Святого Лаврентия, по которой проходит граница штата. Хотя проблема, на первый взгляд, была чисто техническая, ФДР рассматривал ее как необычайно важную социально. На последнее обстоятельство, по-видимому, впервые обратил его внимание профессор Гарвардского университета Ф. Франкфуртер, впоследствии один из наиболее влиятельных советников Рузвельта. Монополии, снабжавшие страну электроэнергией, жесточайшим образом грабили потребителей, установив абсурдные тарифы.

Рузвельт предложил использовать энергетические ресурсы реки Святого Лаврентия так: гидростанция принадлежит государству, а передачу и отпуск электроэнергии производят частные компании. «Одним из наиболее веских аргументов в пользу развития ресурсов федеральными властями или штатом, – говорил он, – является то, что в этом случае всегда будет критерий для определения стоимости производства электроэнергии». Рузвельт напомнил, что государству принадлежали всего три крупных источника, где можно было вырабатывать гидроэнергию, – река Святого Лаврентия, Маскл-Шоалз и Болдер Дэм. «Если мы в Соединенных Штатах утратим полностью контроль над энергией, тогда последует наступление на другие свободы».

Предвидя неизбежные обвинения в «неамериканском» образе мыслей, ФДР счел необходимым подчеркнуть: тех, кто выступает за развитие энергетики государством, «не следует поносить как большевиков или опасных радикалов, в конце концов они стремятся лишь вернуться к древнейшим принципам и защитить разумные потребности обычного человека». Усилия ФДР не увенчались успехом – монополии горой встали против его проекта. Трудности нарастали с каждым днем. Ни губернатор, ни президент Рузвельт так и не смог сдвинуть дело с мертвой точки. Лишь в 1954 году началось практическое использование гидроэнергии реки Святого Лаврентия, разумеется, совершенно по-иному, чем планировал Рузвельт.

Борьба ФДР по этому специальному вопросу полностью соответствовала его давним взглядам на необходимость всемерного сохранения естественных ресурсов страны. «В широком плане, – говорил Ф.Рузвельт в 1931 году, – задача сохранения и защиты наших подлинных богатств – будь то материальные ценности, здоровье людей или их счастье – настолько обширна, что целиком и полностью должна поглощать функции правительства». В Олбани Рузвельт пытался быть губернатором-строителем. Он сумел провести через легислатуру очень ограниченный закон, дававший возможность штату за небольшую плату продавать участки земли городским беднякам. Цель этой утопической меры, давшей ничтожные результаты, заключалась в том, чтобы выселить бедноту из города.

В 1931 году он добился поправки к конституции штата – ассигновывалось 19 млн. долл. на приобретение властями штата истощенных и заброшенных земель для лесопосадок. Разумные начинания не могли не укрепить репутацию ФДР как рачительного хозяина вверенной ему собственности штата. Тем не менее ему на каждом шагу приходилось отводить обвинения в «опасном радикализме».

За несколько дней до вступления в должность губернатора, в конце декабря 1928 года, Рузвельт внушал на пресс-конференции: «Я считаю, что в будущем государство – а когда я говорю «государство», я не имею в виду только штат Нью-Йорк, – будет играть значительно большую роль в жизни граждан. Здравоохранение, на мой взгляд, является заботой государства, и я думаю, что его деятельность будет расширяться в интересах обеспечения всеобщего блага. Государство несет ответственность за обучение детей своих граждан. Тогда почему не делать это хорошо? Некоторые заявят, что это социализм. Мой ответ им – это социальные, но не социалистические меры».

Обычно не принято говорить о философских воззрениях Ф. Рузвельта, он, естественно, не был философом в академическом смысле, но совокупность его взглядов, высказанных к концу 20-х годов, говорит о довольно стройной концепции, центральное место в которой занимало соотношение эволюции и революции. Еще в 1926 году в лекции в академии Милтона он настаивал, что изменения неизбежны в любом обществе, беспокойство в нем – «признак здоровья», а социальные беспорядки вызываются в равной степени «теми, кто боится изменений, и теми, кто стремится к революции». Опасность для США заключалась не в радикализме, а в «слишком длительном периоде бездействия или в господстве реакции».

Речь по случаю национального праздника 4 июля 1929 г. Ф. Рузвельт посвятил тогдашнему состоянию Соединенных Штатов. Республиканцы, не предвидя близкого исхода «просперити», на все лады превозносили благодеяния большого бизнеса. ФДР был настроен не только скептически. «Есть все основания спросить, – говорил он, – не находимся ли мы перед лицом опасности возвращения к временам троглодитов, возникновения новой феодальной системы, создания такого высокоцентрализованного контроля со стороны промышленников, что нам потребуется принять новую декларацию независимости?» Если американцы, подобно их предкам в период войны за независимость, не поднимутся против «нового экономического феодализма», то в конечном счете собственность сосредоточится в руках немногих, а «преобладающее большинство народа окажется рабами». К счастью, добавил ФДР, народ США имеет возможность отстаивать свои права «скорее избирательными бюллетенями, чем мушкетами». Речь получила очень большой резонанс в стране, на нее неоднократно ссылались ораторы-демократы если не как на евангелие партии, то, во всяком случае, как на символ веры ФДР.

Когда в середине 1930 года один конгрессмен в публичном выступлении вновь обратился к этой речи, ФДР в письме к нему разъяснил: «Нет никакого сомнения… что коммунистические идеи наберут силу по всей стране, если мы не сумеем поддержать старые идеалы и первоначальные цели демократии. Я знаю, что вы согласитесь со мной в том, что в США перед нами стоит не только опасность коммунизма, но равная опасность концентрации всей экономической и политической власти в руках тех, кого древние греки называли олигархией»⁷.

Пока продолжались «нормальные времена» – беспрецедентный рост американской экономики 20-х годов, ФДР мог только взывать к совести монополистов. Но то был глас вопиющего в пустыне.

V

Несмотря на многочисленные предсказания Ф. Рузвельта о неизбежности краха спекулятивного бума, он, как и другие, был захвачен врасплох, когда разразился кризис 1929–1933 годов. Слова политика ФДР в адрес ростовщиков и менял всегда были жесткими, но дела губернатора Рузвельта далеко не соответствовали им. Из Олбани никогда не выходило официальных предостережений против бесчестных махинаций Уолл-стрит, власти штата не сделали ничего, чтобы обуздать разгул спекуляции на нью-йоркской бирже, хотя регулирование дел денежного рынка прямо входило в компетенцию штата.

В середине октября 1929 года резко упал курс акций на нью-йоркской бирже. 24 октября, в «черный четверг», было продано за день 12,9 млн. акций, крах был отсрочен на несколько дней поспешно созданным пулом крупнейших финансистов во главе с Морганом, но во вторник, 29 октября, на бирже было продано 16 млн. акций. За месяц стоимость акций уменьшилась почти на 1 6 млрд. долл., что повлекло разорение многих тысяч мелких и средних вкладчиков, втянутых в спекуляции.

Вместе с другими американскими лидерами Ф. Рузвельт далеко не сразу понял размах катастрофы. Он, как и Г. Гувер, полагал, что происходит временный спад, вызванный безрассудными спекуляциями. На следующий день после «черного четверга» ФДР телеграфировал нью-йоркской газете из Уорм-Спрингса: «Я не знаю подробностей, но твердо убежден, что промышленность и торговля в основном здоровы». Кризис все же нарастал, по всей стране закрывались предприятия, увеличивалось число безработных. ФДР, однако, не усматривал в этом чрезвычайного положения. В ответ на призыв Г. Гувера в конце ноября к губернаторам расширить общественные работы он сообщал, что в штате Нью-Йорк осуществляется программа строительства больниц и тюрем, «размеры ее ограничиваются только возможными поступлениями без увеличения налогов». И все.

Принимая бразды правления, Г. Гувер обещал покончить с бедностью в стране. Зимой 1929/30 года наступил второй год «ликвидации бедности» – свыше 4 млн. американцев оказались без работы.

В то время в Соединенных Штатах не было никакого социального законодательства. Безработный мог рассчитывать только на себя. Тысячи и тысячи обездоленных людей безуспешно искали работу, а занятые зачастую неполную неделю с ужасом думали о будущем. Ежедневно новые отряды пополняли ряды безработных. Частная благотворительность, подачки богачей были каплей в море, они скорее раздражали, приводили в бешенство.

Правительство пока шло по самому легкому, как представлялось в Вашингтоне, пути: не понимая причин кризиса и не видя возможностей преодолеть его, министры чуть ли не каждую неделю коллективно или индивидуально выступали с успокаивающими заявлениями. Они уподоблялись средневековым астрологам, точность предсказаний которых опровергалась жизнью.

Весной 1930 года появились первые грозные признаки всеобщего недовольства. 6 марта с лозунгами компартии на улицы городов вышло почти 1,5 млн. демонстрантов, требовавших работы и хлеба. Полиция жесточайшим образом расправилась с ними. Нью-Йорк, штат прогрессивного губернатора Ф. Рузвельта, не был исключением. Здесь 35 тыс. демонстрантов выслушали речи ораторов-коммунистов на Юнион-сквер. У. Фостер призвал их пойти к городской ратуше. Демонстрация двинулась, и в этот момент полиция обрушилась на нее. Корреспондент «Нью-Йорк таймс» писала: полицейские действовали дубинками и кистенями, «раздавались вопли мужчин и женщин с окровавленными лицами и головами. Полицейские избивали десятки людей, сбитых с ног».

Полиция очистила улицы от демонстрантов, но причины недовольства нельзя было устранить дубинками и кистенями. Белый дом оценивал падение занятости к весне 1930 года в 9 процентов, в Олбани твердо знали, что это фальсификация. Данные, собранные Ф. Перкинс по поручению ФДР, показали – 15 процентов. Количество лиц, обращавшихся за помощью, возросло в два раза, тысячи бездомных переполняли ночлежные дома, громадные очереди выстраивались за бесплатной тарелкой супа в благотворительных учреждениях. Власти города разрешили бездомным ночевать на баржах, швартовавшихся в нью-йоркском порту. Росла нищета, а вместе с ней отчаяние. Через полгода после начала кризиса ФДР был настроен по-иному, чем осенью 1929 года. «Обстановка серьезная, – признал он в конце марта 1930 года, – для нас пришло время хладнокровно и конструктивно подойти к ней, подобно ученому, разглядывающему пробирку со смертоносными бактериями, стремящемуся понять, во-первых, их характер, соотношение причин и следствий и, наконец, пути победы над ними и технику предотвращения приносимых ими несчастий».

Губернатор Рузвельт был все еще склонен рассматривать несчастье, обрушившееся на страну, как сезонное колебание. Он отдал указание властям штата всеми мерами способствовать повышению занятости, упорядочить помощь, а также создал первую в США комиссию в целях изучения методов ликвидации сезонных колебаний в занятости. Через легислатуру был проведен закон, ограничивающий вмешательство судов в трудовые конфликты, и одобрены некоторые меры, смягчавшие эксплуатацию. Он публично выступил за введение пособий по безработице. В совокупности все это было очень скромно, но губернатор Рузвельт действовал, в то время как подавляющее большинство лидеров пребывало в прострации. Штат Нью-Йорк становился примером для страны.

Политические комментаторы подчеркивали, что перед демократами открылись блистательные возможности. Но, как писал трезвый публицист Уильям Аллен Уайт, считавшийся совестью либералов, «для вас, демократы, наступили великие дни, однако не будьте слишком уверены. Если старый бриг выровняется на следующий год либо в результате искусного управления, либо из-за изменения ветров и волн, народ забудет, что он когда-то лежал на боку. Но я боюсь одного: если корабль не выпрямится, экипаж выскочит и выбросит за борт всю офицерскую толпу в расшитых мундирах – демократов, республиканцев, решительно всех». ФДР целиком и полностью был согласен с этим анализом.

Одному ортодоксальному экономисту, который дал губернатору Рузвельту академически бесстрастный совет: единственная надежда побудить страну к изменениям – подождать, пока государственный корабль прочно сядет на мель, – ФДР холодно ответил: «Люди не скоты, вы должны это знать!» В личной переписке в конце 1930 года он откровенно признал: «У меня нет никаких сомнений в том, что для страны пришло время на целое поколение стать радикальной. История показывает, что там, где это случается, нации избавлены от революции».

Радикализм губернатора имперского штата возрастал прямо пропорционально развитию кризиса. Все чаще и чаще он обрушивается публично на недостатки американской экономической системы, к пониманию которых пробудил кризис. Его выступления были созвучны настроениям масс, а политически были просто необходимы. ФДР отвоевывал себе не иллюзорную славу трибуна, а преследовал реальную цель – переизбрание его губернатором. Обращение к общим экономическим проблемам было чрезвычайно важно также и потому, что на выборах 1930 года республиканцы сосредоточили все внимание на коррупции в Нью-Йорк-Сити.

Их кандидат в губернаторы – прокурор южного района города Ч. Таттл, собственно, и прославил себя борьбой со взяточниками и казнокрадами. По мере развертывания кампании Таттл делал все новые открытия. Оказалось, что Таммани открыто торговала должностями судей. Один из нью-йоркских судей получил из неизвестного источника 190 тыс. долл., другой получил взятку в 30 тыс. долл. от гангстера, третий, когда занялись им, таинственно исчез и никогда не был найден и т. д. и т. п. Таттл гневно вопрошал: «Почему бездействует губернатор, почему он вооружает расследователей только деревянным мечом?»

Рузвельт сначала вел кампанию так, как будто коррупции не существовало. По мере того как нарастали всецело обоснованные обвинения, ФДР сообщил: «Я дам мистеру Таттлу время рассказать ньюйоркцам все, что он знает о Таммани. Я сам либерал. Возможно, для рассказа ему потребуется два часа. Я даю ему две недели. К тому времени, я уверен, штат будет готов выслушать, что действительно стоит в центре кампании».

Тем временем ФДР умело пропагандировал свои достижения как губернатора. Одной из первых звуковых кинокартин, выпущенных в США, был фильм «Что сделал Рузвельт», где с кинематографическими преувеличениями рассказывалось о его трудах на благо штата Нью-Йорк. Летом 1930 года фильм вышел на экраны. ФДР все чаще выступал по радио. В начале октября представители 22 страховых компаний присутствовали на обследовании врачами физического состояния ФДР. В 48 лет Рузвельт был здоров, как 30-летний мужчина, страховые компании выдали ему полисы на 560 тыс. долл., а если бы он захотел – были готовы увеличить сумму до 1 млн. долл. Обычно страховые полисы одному лицу не превышали 50 тыс. долл. В Вашингтоне по достоинству оценили его силы. В штат Нью-Йорк отправились государственный секретарь Г. Стимсон, заместитель министра финансов О. Миллс и военный министр П. Харли. Президент поручил им сокрушить губернатора. Пилигримы из Вашингтона поддержали кампанию Таттла по обвинению ФДР в потворстве коррупции Таммани.

1 ноября ФДР в речи в Карнеги-холл нанес решительный удар. Момент был чрезвычайно уместным – в президиуме собрания находилось все руководство Таммани, что не могло не подогревать пыла ФДР на трибуне. Он начал с того, что обвинил правительство в попытке скрыть неудачи собственной внутренней политики, представив в извращенном свете обстановку в Нью-Йорке. Больше того, Вашингтон стремился уверить жителей города, что нельзя доверять большей части из 220 судей. «Если есть нечестные судьи в наших судах, – заверил ФДР, – они будут уволены. Они будут уволены… не судом печати, а судом закона».

Рузвельт издевательски отозвался о вашингтонском трио, явившемся в Нью-Йорк, не зная проблем штата. «Однако они и их партия, нынешняя национальная администрация, два года назад просили голоса жителей штата, давая различные обещания. Они изображали себя создателями благополучия в стране… При них благосостояние всегда было и будет. Бедность – на пути к уничтожению. Мне нет необходимости говорить вам, насколько лживыми оказались их обещания и предсказания. Нет необходимости указывать вам на то, что, к сожалению, испытали каждый мужчина, каждая женщина и каждый ребенок в стране. Я говорю этим джентльменам: мы будем благодарны вам, если вы вернетесь к своим делам в Вашингтоне и посвятите свои усилия разрешению проблем, терзающих всю страну при вашей администрации. Будьте уверены, мы-то в имперском штате сумеем сами позаботиться о себе»⁸.

Гром аплодисментов. Особенно неистовствовали лидеры Таммани. ФДР оправдал их самые смелые надежды.

Выборы 1930 года явились крупной вехой в политической истории штата – Ф. Рузвельт был переизбран большинством в 725 тыс. голосов. Хотя республиканцы понесли серьезное поражение по всей стране, их поражение в имперском штате было катастрофой.

«Новый курс» – кратчайшая дорога в Белый дом

I

Холодной кризисной зимой 1930/31 года положение становилось отчаянным: безработных до десяти миллионов, а за каждым – семья. В эти времена прилагательное «безработный» обрело плоть и превратилось в существительное. Десятки миллионов обездоленных людей. Нет слов, чтобы описать их бедствия. Послушаем сверхреспектабельного в США историка А. Шлезингера, который едва ли заинтересован в сгущении красок: «И вот поиски работы – сначала энергичные и с надеждой, затем мрачные, потом отчаянные. Длинные очереди перед конторами по найму, глаза, напряженно ищущие слов надежды на меловых досках, бесконечный обход предприятий, ожидание целыми ночами, чтобы первому получить работу, если она будет утром. И неумолимые слова, короткие, безликие, скрывающие страх: «Рабочие не нужны…», «Нам не нужен никто…», «Проходи, Мак, проходи…»

Поиски продолжаются, одежда превращается в лохмотья, обувь расползается. Газета под рубашкой спасает от мороза, картон утепляет стельку, рогожа, намотанная на ступни, облегчает долгие часы стояния у фабричных ворот. А тем временем сбережения семьи тают. Отец растерял свою бодрость, он многие часы проводит дома, раздраженный, виноватый… Мясо исчезает со стола, лярд заменяет масло, отец выходит на улицу все реже, он ужасно тих… Тени сгущаются в темных, холодных комнатах, отец зол, беспомощен и полон стыда, исхудавшие дети все чаще болеют, а мать, бодрящаяся днем, тихо льет слезы в подушку по ночам»¹.

На окраинах городов вырастали ужасающие поселки – «гувервилли». В жалких лачугах, построенных из ящиков и всякого хлама, в кузовах старых автомашин ютились безработные с семьями. Их согревали «одеяла Гувера» – кипы старых газет, они носили за плечами котомки – «сумки Гувера», вывернутые пустые карманы – «флаги Гувера». Изможденные люди рылись на свалках и в мусорных ящиках, с затаенным гневом или безучастно просили подаяние. Пойманные на краже продовольствия, цедили сквозь зубы: «Мы – свиньи Гувера». Иной раз бездомные толпились у ворот тюрем, умоляя о ночлеге. Дети падали в обморок на уроках от недоедания, отчаявшиеся кончали жизнь самоубийством. Для усопших по собственной воле тогда был изобретен термин «самоубийство из альтруизма», они не хотели быть бременем для общества.

И бок о бок с голодающей Америкой жило другое общество – по-прежнему по улицам проносились сверкающие машины, магазины ломились от товаров. Бизнес, конечно, не процветал, газеты были полны сообщениями о банкротствах, но имущие классы не несли сокрушительных тягот. Они не испытывали материальных лишений, хотя страх заползал и в дома правящей элиты. Страна погрузилась в мрачное ожидание. Правительство бездействовало, «великий инженер» Г. Гувер явно потерпел банкротство.

Губернатор Ф. Рузвельт в первый день вторичного вступления в должность начал действовать. Он отказался от обычной помпы, сопровождавшей избрание, – иллюминации, плакатов и т. д. Церемония обошлась в 3500 долл. вместо 21 тыс. долл. Сэкономленные деньги были переданы на общественные работы. Все органы штата получили строжайшее указание ФДР – экономить. Но то была только капля в море.

2 марта 1931 г. колонна безработных, участников «голодного похода», вступила в Олбани. Это были не законопослушные, абстрактные американцы, поклоняющиеся великим теням отцов-основателей республики. В столицу штата пришел народ. Оборванные, голодные люди не просили, а требовали. Они прорвались в здание легислатуры и заявили: немедленно работы и хлеба. Впервые под сводами старинного зала звучали голоса простого люда. Оторопевшие сначала власти штата быстро опомнились – полиция набросилась на демонстрантов, избивая людей направо и налево. Многие были задержаны, 18 раненых отправлены в больницу.

Поход на Олбани был одним из многих. Столицы штатов и сам Вашингтон становились ареной «голодных походов». Массы, очевидно, теряли терпение. Уильям Аллен Уайт несомненно был прав с классовой позиции буржуа, когда в 1931 году писал: «Эффективная помощь властей безработным – единственный способ избежать баррикад и применения силы будущей зимой, что озлобит рабочих Америки и сделает их революционными на целое поколение». ФДР, несомненно, разделял такую точку зрения. Он часто повторял известное изречение Маколея: «Если вы хотите уцелеть – проводите реформы». Движение безработных, приобретавшее постепенно организованный характер и выходившее за рамки буржуазной законности, подсказывало, где должны быть проведены реформы.

В конце марта 1931 года ФДР рекомендовал легислатуре создать комиссию по изучению вопроса о введении страхования по безработице. Вновь на Рузвельта посыпались обвинения в социализме.

28 августа 1931 г. легислатура собралась на чрезвычайную сессию. ФДР огласил на ней послание, тщательно подготовлявшееся несколько месяцев. В нем излагались основы его социальной философии, практически вся аргументация, которой пользовался президент Ф. Рузвельт, обосновывая необходимость реформ. «Что представляет собой государство? – говорил ФДР. – Это должным образом учрежденный орган, представляющий организованное общество человеческих существ, созданное ими для взаимной защиты и благосостояния. «Государство» или «правительство» – это только аппарат, посредством которого достигается такая взаимная помощь и защита. Пещерный человек боролся за существование в таких условиях, когда другие люди не только не помогали ему, но даже выступали против него. Однако теперь самый скромный гражданин нашего государства находится под защитой всей мощи и силы своего правительства… Долг государства по отношению к гражданам является долгом слуги по отношению к своему хозяину…

Одна из обязанностей государства заключается в заботе о гражданах, оказавшихся жертвами неблагоприятных обстоятельств, лишивших их возможности получить даже самое необходимое для существования без помощи других. Эта обязанность признается в каждой цивилизованной стране…

Помощь этим несчастным гражданам должна быть предоставлена правительством не в форме милостыни, а в порядке выполнения общественного долга»².

Ф. Рузвельт предложил создать временную чрезвычайную администрацию помощи в штате Нью-Йорк, ассигновав на нее 20 млн. долл. Средства изыскивались повышением на 50 процентов подоходного налога в штате. Предложения ФДР были приняты, и возникла TERA (сокращенно от английского Temporary Emergency Relief Administration). Первым председателем TERA был назначен Дж Страус, а когда он вскоре ушел в отставку, организацию возглавил Г. Гопкинс, его заместитель. Гопкинс проявил громадную инициативу, TERA работала гладко, а главное – Гопкинс быстро разглядел основные черты руководства ФДР: подчиненный получал задачу, но при выполнении ее ему предоставлялась почти неограниченная самостоятельность.

Название TERA замелькало на страницах газет. Скоро почти 10 процентов населения штата Нью-Йорк получали от нее помощь. Конечно, она была мизерной – в среднем по 23 долл. на семью в месяц, но эти деньги спасали от голодной смерти. И все познается в сравнении – благотворительные организации в других штатах выделяли на семью 2–3 долл. в месяц. Ньюйоркцы могли почитать себя богачами среди нищих. В последующие шесть лет TERA оказала помощь 5 млн. жителей штата, истратив 1155 млн. долл.

Широкая, по кризисной мерке, помощь в штате Нью-Йорк, оглушительная реклама, которую постарался создать ей ФДР, властно действовали на умы Америки. Рядовой человек не мог не противопоставить распорядительность губернатора бездействию федеральных властей. Рузвельт тем временем повторял, что помощь нужна в масштабах всей страны. Он выступал на совещаниях губернаторов штатов, перед корреспондентами и просто беседовал с приезжавшими в Олбани. Если штат Нью-Йорк не стал Меккой социального законодательства, то по крайней мере приобрел репутацию исследовательской лаборатории.